Лучший из миров

Лейф Пандуро

ЛУЧШИЙ ИЗ МИРОВ

Перевел П. Байцуров

(С датского)

Когда Хенрик Петерсен был мальчиком, он жил в Нёрребру. Он жил с папой и мамой и сестричкой Софи в квартире на улице Мимеш, второй этаж, налево. Внизу при входе висит доска, на которой написано, что здесь жил Хенрик Петерсен.

Семья носила фамилию Петерсен во многих поколениях, и они были этим очень довольны.

- Хенрик Петерсен - это очень хорошее датское имя! - чистосердечно сказал приходский священник, когда крестил Хенрика. И вот Хенрик вырос и стал настоящим датским мальчиком, с круглой головой, маленькими глазками и большими красными ушами. При взгляде на него никто ничуть не сомневался, что это типичный датский мальчик.

Позже, когда мать Хенрика думала о своем сыне, она говорила, что священник долго и задумчиво смотрел на его большую круглую голову. Она рассказывала подругам, что он похлопал Хенрика по голове несколько раз, и в ризнице, продолжала она, он сказал ей, что она несомненно должна быть счастлива, ибо у нее такой здоровый сын с такой большой головой.

И каждый раз, когда она читала воскресную проповедь священника в приходском листке, она думала о своем сыне и чувствовала, что должна быть доброй к нему. Но, к сожалению, приходский листок перестал выходить той осенью, когда Хенрику исполнилось пять лет.

А в общем, ему было хорошо на улице Мимеш, второй этаж, налево. Более того, как он позже сказал репортерам из газет, которые пришли для разговора к нему, у него было бедное, но счастливое детство, и нечего стыдиться этого, так сказал он.

Разумеется, в детстве он не всегда был счастлив до конца, но это он забыл мало-помалу. Все выглядело бы не так хорошо, если бы в газетах написали, что у Хенрика Петерсена было несчастливое детство. Но, вообще говоря, надо знать, что говорить репортерам. Ведь гораздо проще, если у тебя было счастливое детство. Это избавляет от хлопот.

Между тем, Хенрик Петерсен не всегда был так уж счастлив, как ему бы хотелось.

Взять, например, его сестричку Софи. У нее были большие голубые глаза. Если бы не она, он был бы очень счастлив - в этом он был убежден. Но она всегда так странно смотрела на него своими голубыми глазами и звала его поиграть с газовой зажигалкой, или выпустить канарейку из клетки, или поиграть в доктора, и так далее. Когда он слышал об этом, у него страшно краснела голова, он заикался и начинал икать, но она продолжала так странно смотреть на него, что он не знал, что ему делать.

Под конец она всегда говорила: "Ты - противный маменькин сынок и головастик!"

И несмотря на то, что он много раз терпеливо объяснял ей, что он вынужден иметь такую большую круглую голову, потому что у него именно такая большая круглая голова, она продолжала называть его головастиком. Она стояла и так непонятно смотрела и тихо говорила: "Головастик, головастик, головастик!" И в конце концов у него так краснела голова, что в комнате становилось совсем тепло. А она все повторяла. Когда же он пускал в ход кулаки, она громко кричала, и приходила мама.

К этому времени многое изменилось. Во-первых, приходский листок перестал выходить, во-вторых, священник умер, а в-третьих, на их улице пошли трамваи. В общем, произошло много нового. Мать Хенрика тоже отчасти изменилась. Она не хотела и слушать, что сказал Хенрик, нет, она сама все знала, хотя ее здесь совсем и не было. Софи всхлипывала и указывала на Хенрика, и мать Хенрика ни секунды не сомневалась, что он вел себя очень плохо.

- Сейчас же перестань бить Софи, - говорила она, - ты уже большой мальчик!

И Софи получала шоколадную лягушку с кремом, а Хенрик - шлепок поварешкой, и его отправляли в кровать, где он лежал и раздумывал над тем, что бы он сделал, если бы у него были сверхъестественные способности.

Потом приходила мама, садилась возле него и долго, очень долго говорила с ним. Она говорила, что очень огорчена и ей стыдно за него. И она это не заслужила (так ей казалось), потому что она много и усердно работает, варит овощи и все делает по дому. А теперь ей надо идти на кухню и готовить обед, и ей кажется, он полежит и все хорошо обдумает.

Потом она вытирала руки передником и шла на кухню и варила цветную капусту, и белокочанную капусту, и кудрявую капусту, потому что все умела делать.

А Хенрик лежал в своей кроватке: ему было нехорошо при мысли, что, если бы у него были сверхъестественные способности, он бы смог заставить свою сестричку исчезнуть. Потом снова приходила мама, на этот раз с каким-нибудь лакомством, с кусочком морковки, или вареного яблока, и Хенрик полностью раскаивался. Он громко всхлипывал, и тогда мама говорила, что на этот раз прощает его и папе ничего не скажет. И Хенрик был очень рад, потому что очень любил своего отца.

Папа Хенрика был очень великий человек.

Он сидел в конторе за столом, напротив соседа, который, однако, не был таким великим человеком. Это следовало из того, что у папы Хенрика был такой стул, который можно было поворачивать кругом и на котором можно было качаться, тогда как у соседа был только обычный стул.

Когда Хенрик приходил к папе, ему разрешали иногда посидеть на стуле и поездить и покачаться самую чуточку. И он решил, что, когда он вырастет, он будет тоже работать в конторе, как и его папа. И об этом он сказал папе. И папа был тронут, похлопал его по большой круглой голове и сказал, что Хенрик прав. "Никогда не следует перегибать палку", - сказал папа.

К сожалению, папа Хенрика страдал неприятной болезнью, сонной болезнью, как думала мама. Когда он приходил домой после обеда, с ним всегда случался страшнейший приступ, и он вынужден был лечь на диван в столовой, накрыв голову газетой. И Хенрик должен был сидеть очень тихо, потому что неожиданный шум мог обострить болезнь в угрожающей степени. И Хенрик сидел очень тихо на полу и листал энциклопедию Салмонсена, потому что не хотел, чтобы болезнь папы стала еще хуже.

Но здесь также проявлялась странность маленькой Софи. Пока он сидел на полу, листая Салмонсена, она могла подкрасться сзади и ущипнуть его за круглую голову, так что он громко вскрикивал. И наступала чудесная перемена. Папа Хенрика вскакивал с дивана и шлепал его по голове, хотя Хенрик был не виноват. Что же касается Софи, то она выглядела совсем невинной, и более того - иногда она даже чуть-чуть плакала и говорила, что испугалась. И опять у Хенрика краснела голова, он заикался и терял аппетит. Но когда входила мама с большим блюдом овощей и чашкой топленого маргарина, он садился есть, даже если икал и комки застревали у него в горле. И, наконец, приходил в себя.

После обеда у папы снова был приступ, так что он должен был лечь на диван, накрыв голову на этот раз другой газетой. А Хенрик снова сидел на полу и листал энциклопедию Салмонсена. И если он сидел тихо, как мышка, случалось иногда - мама забывала о нем.

Иногда он закрывал глаза и представлял себе, что во всем мире только он один.

Впервые он воспользовался своими сверхъестественными способностями однажды после обеда, когда Софи снова позвала его играть в доктора. Она смотрела на него своими странными голубыми глазами и даже сделала вид, что хочет снять платье через голову. А в кухне, приоткрыв дверь, мама чистила морковку. У него покраснела голова, он знал, что скоро она назовет его "головастиком", а потом заплачет, а потом придет мама и нашлепает его поварешкой, и так будет продолжаться до тех пор, пока он не окажется на кладбище.

И он сказал: "Исчезни!"

И она исчезла.

Сначала он удивился и поискал ее глазами, но ее не было, хотя он тихо позвал ее. И он уселся на пол с энциклопедией Салмонсена, и когда он подумал о своей сестричке, которая исчезла, потому что он этого захотел, он очень тихо хихикнул про себя.

А потом вошла мама; именно в этот день она все знала, все, что здесь случилось, потому что обожглась крышкой от кастрюли, когда варила белокочанную капусту.

- Куда ты дел Фи? - спросила она.

- Она исчезла! - сказал Хенрик.

На всякий случай, а также потому, что было больно пальцам, она шлепнула Хенрика поварешкой и принялась искать Софи. Она искала везде, в самых неожиданных местах: за книгами, в коробке с конфетами. Но Софи исчезла, и больше ее не видели.

Когда папа после обеда пришел домой, мама сказала ему, что сестричка Софи исчезла. Они очень долго говорили об этом и сошлись на том, что надо что-то предпринять. Они так решили. Они предлагали и то, и другое, но все же не знали, что делать, и кончилось тем, что у папы Хенрика случился очень серьезный приступ болезни, и он вынужден был лечь на диван, накрыв голову газетой. Но именно в тот день к газете было большое приложение на тему об устройстве семьи по случаю съезда по вопросам устройства семьи, который как раз должен был состояться под покровительством очень старой принцессы. Поэтому болезнь папы Хенрика продолжалась вплоть до следующего утра, а потом ему надо было идти на работу. И когда он после обеда пришел домой, он не забыл напомнить маме, что они должны что-то предпринять в связи с исчезновением Софи, прежде чем у него случится приступ болезни. Но сразу после этого приступ случился.

И очень быстро они забыли сестричку Софи. Ведь у них было много иных забот. У мамы Хенрика были овощи, их нужно было готовить и варить каждый день, не говоря уже о маргарине, который надо было топить. А у папы Хенрика была контора и вертящийся стул, и тот, кто сидел напротив, все время должен был помнить, что у него нет такого стула; кроме того, у папы была болезнь. А у Хенрика была энциклопедия Салмонсена, которую он как раз решил выучить наизусть. Ибо, как говорил его папа, "чему в детстве научен будешь, в старости не забудешь".

Мало-помалу Хенрик забыл о своих сверхъестественных способностях. Теперь, когда Софи исчезла, они ему были больше не нужны. И когда он потом говорил репортерам, что у него было очень счастливое детство, он имел в виду это время. Потому что постепенно он совсем забыл, что когда-то у него была сестричка, которая искушала его неестественными играми.

Но жизнь безжалостна к людям со сверхъестественными способностями. Всегда может так сложиться, что обычных способностей будет мало.

В средней школе Хенрик оказался в классе учительницы очень красивой, в особенности глаза ее были восхитительны. Именно поэтому она не носила очков и стала близорукой и путала Хенрика с другим мальчиком, который, конечно, был похож на него внешне (потому что в то время в Нёрребру не было уж такой неожиданностью повстречать типичного датского мальчика с круглой головой), но только внешне, внутренне же был этот мальчик диаметрально противоположен Хенрику, ибо был лишен всякого понятия об авторитете и приличиях. Хенрику было особенно неприятно, что учительница с красивыми глазами путала его и наделяла другого мальчика исключительными качествами Хенрика, тогда как Хенрику оставались замечания и часы после уроков - как наказание за недостойное поведение того самого мальчика. Развязка наступила в третьем классе, когда учительница однажды вызвала Хенрика и здорово разнесла за его поведение и дала понять, что не сможет перевести его в следующий класс.

Хенрик вспомнил свою трудолюбивую маму и больного папу и сказал: "Исчезни, учительница Мадсен!"

И она исчезла.

А потом Хенрик разыскал того самого мальчика в туалете, где тот сидел совершенно беззащитный, с карандашом в руках. Хенрик заставил и его исчезнуть - чтобы в будущем не было никакой путаницы. Правда, перед этим он сделал ему замечание и призвал вести себя в будущем как следует.

Сенсационное исчезновение учительницы и одного ученика на следующий день вызвало переполох. Допросили свидетелей, но их показания были противоречивы и сбивчивы. Сержанты полиции проводили ночи без сна и начали уже покусывать ногти, но это не помогло вернуть исчезнувших.

После расследования властями овладело равнодушие, и они вскоре объявили пропавших мертвыми. Были организованы красивые похороны символического характера, и о них забыли.

Теперь уже Хенрик не сомневался в своих сверхъестественных способностях и в глубине души немало позабавился, представив себе, как он может заставить кого угодно исчезнуть. В то же время у него возникла известная терпимость, ибо ему уже было ясно, что его ждут великие дела. Он почел за благо умеренность и всегда считал до десяти, прежде чем велел кому-нибудь исчезнуть.

Но однажды, когда мама сготовила блюдо из всех овощей, которые нашлись на рынке, стряслась беда. Она описывала это блюдо в таких восхищенных выражениях, что у него нечаянно вырвалось: "О, исчезни!.."

Он хотел, чтоб исчезли овощи, но было уже поздно. Единственным напоминанием о матери осталась кастрюля, которая стояла на газовой плите и кипела ключом. Он быстро опрокинул ее в раковину, чтобы не расплакаться.

Несколько часов он был безутешен, потому что всегда любил свою маму и ее неизменную заботу. Но он быстро утешился, подумав, что таков мир, такова участь детей - расставаться с родителями. И, кроме того, он думал с утешением, что избавил ее от долгого ухода за больным, а также - от тяжелой борьбы не на жизнь, а на смерть.

К этому времени болезнь папы обострилась настолько, что он был не в силах воспринять эту потерю в должной мере. Это также утешило Хенрика, который с ужасом предвидел реакцию своего папы. Таким образом, хотя потеря была слишком велика для обоих, они пережили и это.

Утешением для них было то, что Хенрик с блеском сдал экзамен на аттестат зрелости. Но теперь уже он был очень смышленый мальчик. И, кроме того, знал все благодаря своим основательным занятиям с энциклопедией Салмонсена.

По окончании экзамена позволил он себе в последний раз небольшую шутку. Он сделал так, что в середине своей большой речи инспектор исчез, как раз при словах: "...незаменимых людей нет!"

Теперь весь мир был открыт для Хенрика.

Он был убежден, что имеет призвание; он избран высшими силами для того, чтобы свершить нечто для человечества. Поскольку же он, кроме того, благодаря изучению энциклопедии Салмонсена, знал все обо всем, очень скоро ему стало ясно, что он должен быть политиком.

Он вступил в партию и очень скоро поднялся до самой се вершины. Он был терпелив и старателен и использовал свои сверхъестественные способности только в том случае, если не было иного выхода. Мало-помалу он сделал карьеру. Он был избран в фолькетинг, стал членом финансовой комиссии, председателем парламентской фракции и министром по делам церкви. Затем он - министр по делам транспорта, министр социальных дел, министр финансов и, наконец, премьер-министр. Хенрик долго колебался, прежде чем сделать этот серьезный шаг, потому что очень любил старого премьер-министра, который был ему отцом и другом, но, как он сам себе сказал: "Дело идет не о личных чувствах, а о благе страны!" И вот однажды, после обеда постучал он в дверь старого премьер-министра и услышал, как тот со слезами в голосе сказал: "Хенрик Петерсен! Мне очень приятно будет поболтать с тобой!"

И вот он достиг вершины своей карьеры. Частная жизнь его была в наилучшем порядке. У него была жена, которую он любил много лет, и еще одна, которую он тоже ценил, и, наконец, еще одна, которая была очень хороша собой. У него были сыновья, и он очень заботился о своей большой семье.

В народе он был очень популярен, потому что был таким типичным датским премьер-министром с круглой головой и большими красными ушами. Кроме того, он был приветлив и кивал всем и целовал маленьких девочек, которые прорывались через заграждения и преподносили ему цветы. Кроме того, он всегда заботился о том, чтобы не оставалось никого, кто мог бы угрожать безопасности страны.

Таким образом, все шло прекрасно.

Но вот постарел он и стал нетерпеливей. И хотя его правление было популярно, потому что дало так много молниеносных повышений по службе, все же начались затруднения с поиском квалифицированных людей. Даже художники, которых он осыпал щедрыми подарками, были недовольны; нет, не старые, которые неизменно выступали во фраках с белыми лентами и при всех своих орденах, нет, молодые, новые, которые, по-видимому, вылезали из земли, как грибы, несмотря на то, что большинство из них довольно скоро исчезали.

Все больше и больше должен он был сам заботиться обо всем. Начались протесты, демонстрации тех, кто жаловался на бремя невыносимого труда, как будто он не был одним из тех, кто трудился больше других! Даже распорядители похорон начали роптать. Становилось все хуже и хуже, секретари премьер-министра приходили и уходили, все чиновники были постепенно заменены, но это не помогло. У жены начались мигрени, сыновья запутались в некрасивых делах, все беды валились на него. Казалось, весь мир был в беспорядке.

А Хенрик сидел у себя в кабинете и говорил сразу по одиннадцати телефонам, и вот однажды это случилось: это была капля, которая переполнила чашу его терпения. Огородники забастовали по причине слишком низких цен на капусту. И он сказал; "О, исчезни, мир!"

И мир исчез.

А Хенрик парил в совершенном одиночестве в пустом пространстве, где не было ничего и, следовательно, никого, кто мог бы исчезнуть. И он приводил в порядок это Ничто во всех направлениях до тех пор, пока не остался полностью удовлетворен.

И он блаженно плавал и говорил: "Вот это - лучший из миров!"