Луис Сернуда. Стихи

Наедине с собою

славно идти зарею,

только вода бы пела —

звонко, пустынно, бело,

рядом с землею сонной —

звонкой, пустой, зеленой.

Только бы полной грудью

вольно вдыхать безлюдье,

где, над землей витая,

ангелов кружит стая.

Рай их лежит высоко.

Сладко в нем, одиноко.

Глухой и похоронный

сегодня звон с утра,

и ветер заоконный

до самого нутра

сквозит холодновато

среди родных потерь —

считай свои утраты,

ведь ты один теперь.

В тебе одном отлиты

остатки жизни той:

очаг полузабытый

и тени за чертой,

что, заодно с тобою,

обречены на слом.

А небо голубое

повеяло теплом,

и дали просветлели,

и ты уже готов

вдохнуть цветочной прели у

рыночных рядов,

тот дух в себя вбирая,

где, тленьем налита,

живет земля сырая,

земля и красота.

Как время ни искусно,

гляди, в который раз

материя и чувства

отмаливают нас!

В небе, где отгорела

памятью прошлом лете,

бродит душа несмело

в звонко-звенящем свете,

точно прося, чтоб снова,

рощицей у излуки,

светлая тень былого

к ней протянула руки.

Что там? Прозрачен воздух,

дальние видно вехи,

музыка кружит в звездах,

спит в тополином эхе.

Слышится в перелеске

легкий звук поцелуя,

крыльев глухие всплески

тайну хранят людскую.

Но и в блаженном гуле

не повстречаться с вами,

годы, что затонули

и утекли ручьями.

Юность, моя отрада,

чем я тебе отвечу?

Мне и тебя не надо,

не выходи навстречу!

Пой тростника безвестней

в пойме реки туманной.

Будь, как и я, лишь песней —

дальней и безымянной.

К вам потянусь без страха,

губы, глаза, былое.

В желтые листья праха,

молча, лицо зарою.

Да распахнет ненастье

мрака глухую полость.

Пой мне, былое счастье,

пой мне, заветный голос!

Пой и прощай, родное,

жажда и жизнь без края!

И уплывай волною

в желтую славу рая.

Владыка фабрик, баров, где камень давит прессом,

где сумрачное небо и сумрачные зданья,

христианин под праздник да по воскресным мессам —

ветхозаветный город, не знавший покаянья.

Чудно´ в таком пейзаже пройти забавы ради

по запыленным паркам, где зелень неопрятна,

и, глянув вверх случайно, увидеть на закате

в дождливом небе чаек — безумных, вероятно.

К чему бы им, крылатым, парить в дыму и гаме,

над лужами-ручьями с густым пятном мазутным?

Каким жестоким ветром, какими их судьбами

прибило к этим дебрям — безводным, сухопутным?

Отлучены от моря, покинуты на суше,

они сдержать не могут бессильного укора,

и докучают плачем их проклятые души тому,

кто дал им крылья, но не дал им простора!

Юноши,

не ставшие вчера моими спутниками, прощайте!

И вы,

кого мне уже не суждено встретить завтра,

прощайте и вы!

Жизнь

развела нас:

позади смешливая вольница юности,

впереди — жалкое убожество старости.

В молодости я не умел

разглядеть красоту, привлечь ее, завладеть ею.

Теперь

я распознаю ее с первого взгляда.

Что с того? Нынче все — напрасно.

Ласка старика

лишь осквернит молодое тело.

Оттого и надлежит старой развалине

в гордом одиночестве, с достоинством

уходить от позднего искушения.

Как свежи и желанны целованные однажды губы.

Но не целованные — еще свежей и желанней.

Как быть? Что с этим делать?

Ничего, друзья мои: из этого лабиринта нет выхода.

А как славно было бы

еще побыть здесь, с вами:

вместе купаться и загорать на раскаленном песке,

делить за одним столом хлеб и вино,

смеяться, болтать, шататься там и сям,

ловя в других глазах свет и музыку.

Оставайтесь, беспечные мои, такими, как есть,

любите любовь, будите желания.

С вами легкость и красота, и что вам

до чудака, с отрешенным видом бредущего мимо.

Прощайте же, мои остряки и прелестники!

Мне пора. Может, там, куда я отбываю,

еще удастся каким-то чудом связать оборванную нить,

чтобы сказать и сделать все,

что не довелось сделать и сказать здесь.

Прощайте, мои несбывшиеся!

Мне осталось освоить последнюю науку —

науку умирания, но я ухожу с надеждой

вновь встретиться с вами,

такими же прекрасными, как сейчас,

в какой-нибудь другой, непохожей, жизни.