Лукавна и Сосипатр

Как Сосипатр победил родовую программу

В далеком воплощении в тридесятом царстве Лукавна была музыкантшей, играла на каком-то допотопном инструменте — клавиколе, где клавиши сплошь из колов, а молоточки из трофейных голов. Сосипатр с его идеалом-суперэго си-бемоль-минорной сонаты Шопена занимался тем, что опровергал родовую программу матери. Лукавна агрессивно хотела видеть Сосипатра восходящим по карьеристической лестнице: студент педучилища, музработник, лектор филармонии, женатый на блестящей Музе Григорьевне… солирующий пианист, аншлаги… Рио-де-Жанейро… любовные записки от почитательниц… и — полное презрение к Сосипатру. Патрик извивался, как угорь, и как мог отбивался от материнских родовых проектов. То приедет, было, к матери и покажет новый пятисотдолларовый японский фотоаппарат, то как-то иначе отчитается: мол, семью завел, мерседес, детей. Мать — ни в какую: презирает, осуждает. Выходит, родовые программы ловушка, и чем больше взбираешься по лестнице, идущей вверх, тем больше презираем той, что поднимает тебя мановением карьеристического ока…

Однажды, почувствовав себя законченным рабом лукавниной программы, Сосипатр сорвался с места, сел на поезд и ринулся к матери. В его задачу входило вывести её из родовой программы, заставить себя уважать. По-родовому выходило: стань он самим Рихтером, Нейгаузом, Малером, Тосканини или Ваном Клиберном — Лукавна ему: «Ты бы лучше детей растил как следует… И что галопом по Европам, стрижешь банкноты? Ума-то никакого!» Чем больше удовлетворяешь родовым амбициям — тем хуже. «Чем бы её эдак раззадорить? думал Сосипатр. — Чем бы её победить? Чего б она совсем не ожидала? Скажешь: стал писателем — ответит: «Что ж ты нищим остался! Стал бы модельером»… Скажешь — преуспевающий фотокорреспондент, заметит, вздыхая: «Жаль, что оставил музыку»… Скажешь, что написал сонату для какого-нибудь кладбищенского привидения, загрустит: «Был бы ты писателем…» Пожалуй, самое сильное средство сломать родовую программу — научиться смиренно, по-православному чистить родные клозеты…

И вот, рано утром ворвавшись к матери, Сосипатр радостно сказал ей: «Дорогая мама, я стал профессионалом! Я теперь профессиональный золотарь» (надо сказать, Сосипатр репетировал прежде не меньше двух недель, представляя реакцию матери).

Лукавна услышав про новую профессию сына, едва ли не упала в обморок, но виду никакого не подала и лишь осипшим голосом переспросила: «Кем-кем ты стал профессиональным?..» — «Золотарем… Чистильщиком клозетов», — исправился Патрик, с кротким и вызывающим ужас матери видом, глядя в глаза своему великому удаву.

Лукавна смолчала, глубоко вздохнула, но Патрик добился своего: с тех пор стала уважать выбор сына, и уже не желала его видеть ни сумасшедшим, ни импотентом, ни Ваном Клиберном, но оставила Патрика в покое, после чего Сосипатр ожил, родился свыше и продолжил свое светлое служение в церкви.