Луна над горой

Отрок по прозвищу Бык

Когда в княжестве Лу началась смута, одному из тамошних вельмож, молодому Шусунь Бао[11], пришлось покинуть родной край и бежать в княжество Ци. По дороге, в местности Гэнцзун, что у северной границы Лу, он повстречал красавицу и провел с ней ночь, а на следующее утро продолжил путь. В княжестве Ци он осел, женился на дочке местного сановника, и та родила ему двоих детей. О красавице из Лу он к тому времени и думать забыл.

Как-то ночью Шусунь Бао приснился сон: вокруг было темно и тихо, в плотном воздухе, казалось, повисло предчувствие чего-то недоброго. Внезапно, без единого звука, потолок пополз вниз – медленно, но неотвратимо. С каждым мгновением воздух словно бы сгущался, дышать становилось все труднее. Шусунь Бао пытался вскочить, спастись бегством, но не мог пошевелиться и, распростертый на постели, продолжал глядеть вверх. Ему чудилось, что снаружи на крышу гранитной плитой легло тяжелое черное небо. Когда потолок был уже совсем близко, а грудь сдавили невидимые тиски, Шусунь Бао, посмотрев вбок, увидел человека. Тот выглядел жутко: горбатый, темнокожий, с глубоко запавшими глазами и выступающими будто у животного челюстями – ни дать ни взять бык с черной, как ночь, шерстью.

– Бык, помоги мне! – отчаянно взмолился Шусунь Бао, и тот, протянув черную руку, уперся в нависающий потолок, а другой рукой принялся легонько гладить лежащего по груди – и под его касаниями ощущение тяжести растворилось.

– Спасибо тебе! – выпалил Шусунь Бао вслух – и проснулся.

Наутро он собрал слуг и осмотрел их – никто не походил на человека-быка. Какое-то время он внимательно следил за всеми, кто приезжал в столицу Ци, но так никого и не нашел.

Прошло несколько лет, и в его родном княжестве Лу снова сменилась власть. Шусунь Бао поспешил туда, оставив семью в Ци. Но позднее, когда он, получив должность при дворе, попытался призвать жену к себе, оказалось, что та уже завела любовника из числа цисских вельмож и возвращаться к прежнему мужу не хочет. В конце концов к отцу приехали только двое сыновей – Мэнбин и Чжунжэнь.

Однажды утром к Шусунь Бао, неся в подарок фазана, явилась какая-то женщина. Сперва он не мог понять, кто она, – но вскоре все прояснилось: это с ней он больше десяти лет назад провел ночь по дороге в Ци. Оказалось, она привела с собой и сына – зачатый в ту единственную ночь, он был ребенком Шусунь Бао. Когда мальчик предстал перед отцом, тот вскрикнул от изумления. Горб… дочерна темная кожа… глубоко посаженные глаза… Он как две капли воды походил на создание из сна.

– Бык! – невольно вырвалось у Шусунь Бао, и мальчик удивленно поднял на него глаза.

Шусунь Бао спросил его имя.

– Меня зовут Ню, – ответил тот. Что значило «бык».

Шусунь Бао сразу же взял и мать, и ребенка к себе в дом. Мальчика причислили к отрокам-прислужникам – «шу». С тех пор его так и прозвали «Отрок-Бык», то есть Шу Ню, – и это имя сохранилось за ним, даже когда он вырос и занял более высокое положение. Несмотря на свой облик, паренек оказался весьма толковым и расторопным; правда, глядел всегда печально и не принимал участия в играх сверстников. Улыбался он только хозяину – который, надо сказать, сильно к нему привязался и постепенно доверил все дела в доме.

Улыбка совершенно преображала Шу Ню: в нем вдруг появлялось своеобразное обаяние, глубоко посаженные глаза и выступающие челюсти начинали выглядеть забавно и трогательно. Казалось, обладатель столь смешной физиономии точно не способен ни на что дурное. Но таким он был только с вышестоящими. Когда Шу Ню не старался расположить к себе людей и погружался в задумчивость, в его чертах появлялось что-то нечеловеческое – причудливое и жестокое; другие слуги его боялись. Шу Ню умел менять две свои личины без видимых усилий.

Шусунь Бао доверял Шу Ню безгранично – хотя делать его своим наследником не собирался. Он считал, что как помощник и управитель побочный сын превосходит всех, но едва ли на человека такого облика пристало возглавлять одно из самых знатных семейств княжества Лу. Шу Ню прекрасно это понимал и неизменно был очень почтителен к другим сыновьям Шусунь Бао – в особенности к Мэнбину и Чжунжэню. Что до них, они находили сводного брата странноватым и смотрели на него свысока, но, уверенные в собственном превосходстве, не испытывали никакой ревности.

Через некоторое время умер лусский князь Сян-гун, и на престол взошел его преемник, молодой Чжао-гун. В ту пору Шусунь Бао занемог. Он ездил охотиться в местность под названием Цюю и по дороге назад сильно простудился – да так, что вскоре слег. Пока он болел, всем в доме заправлял Шу Ню – он и ухаживал за отцом, и передавал домашним его распоряжения. Однако с Мэнбином и Чжунжэнем молодой человек, казалось, теперь обращался еще почтительнее.

До того, как Шусунь Бао постиг недуг, он велел отлить храмовый колокол от имени своего сына Мэнбина.

– Те, кто обладает властью в нашем государстве, пока плохо тебя знают. Когда колокол будет закончен, ты устроишь пир и созовешь туда всех вельмож.

Это означало, что отец выбрал Мэнбина наследником.

Пока Шусунь Бао хворал, пришло известие: колокол готов. Мэнбин попросил Шу Ню узнать у отца, на какой день назначить празднество; никого, кроме Шу Ню, в покои больного не пускали, если только не случалось чего-то из ряда вон выходящего. Шу Ню, пообещав Мэнбину, что спросит, на самом деле не сказал Шусунь Бао ни слова, но, вновь выйдя к сводному брату, назвал ему первый попавшийся день. Мэнбин пригласил всю лусскую знать и устроил пышный пир, во время которого впервые ударил в новый колокол. Звон услышал и Бао в своей опочивальне. Заподозрив неладное, он спросил, что происходит, и Шу Ню ответил: празднуют отливку колокола. Шусунь Бао побагровел от гнева.

– Почему этот мальчишка распоряжается без моего дозволения?! Наследником себя возомнил?! – вскричал он.

Шу Ню не преминул также ввернуть, что на пир прибыло и несколько гостей из Ци, – он знал, что Шусунь Бао неприятно любое напоминание о неверной жене. Больной в ярости попытался встать с кровати, но Шу Ню его удержал – мол, как бы подъем ему не навредил.

– Решил, значит, что я одной ногой в могиле и можно поступать, как вздумается! – воскликнул Шусунь Бао, скрежеща зубами от злости. – Раз так, вели схватить его и бросить в темницу! А станет сопротивляться – убей.

В тот день, когда закончилось празднество, молодой наследник дома любезно простился с гостями – а наутро его бездыханное тело лежало в зарослях за домом.

Чжунжэнь, младший брат Мэнбина, был дружен с одним из приближенных князя Чжао-гуна. Раз, когда он навещал друга во дворце, князь обратил на Чжунжэня внимание и в знак своего благоволения подарил нефритовую подвеску. Тот был юношей скромным и почтительным; решив, что не годится носить знаки княжеской милости без ведома родителей, он явился к Шу Ню и передал подвеску ему – пусть, мол, отец посмотрит и скажет, как поступить. Шу Ню взялся исполнить просьбу, но и не подумал показывать драгоценность Шусунь Бао, а вернувшись к Чжунжэню, заявил: мол, отец очень доволен и велит надеть ее непременно сей же час. Чжунжэнь, конечно, так и поступил. Прошло несколько дней, и Шу Ню обратился к Шусунь Бао: раз Мэнбин теперь мертв и законным наследником является Чжунжэнь, то следует ли испросить для него аудиенцию у князя Чжао-гуна?

– Нет, – ответил отец, – я еще не принял решения, а значит, и с князем говорить рано.

– Чжунжэнь думает иначе, – возразил Шу Ню. – Он, видно, считает себя наследником, будет на то отцовская воля или нет.

Шусунь Бао не поверил: разве можно вообразить себе подобную нелепость? Но Шу Ню настаивал: ведь Чжунжэнь нынче носит нефритовую подвеску, пожалованную самим князем, – это верный знак. Отец приказал сыну немедленно явиться. И действительно – драгоценная подвеска красовалась у Чжунжэня на поясе. Разгневанный Шусунь Бао никаких оправданий слушать не захотел и, приподнявшись на постели, велел наглецу убираться прочь из дома.

Той же ночью Чжунжэнь бежал в соседнее княжество Ци.

Шусунь Бао продолжал хворать, и чем дальше, тем хуже ему становилось. Было ясно, что пришла пора задуматься о наследнике всерьез, и он, решив вернуть Чжунжэня, распорядился, чтобы Шу Ню призвал его домой. Шу Ню ничего подобного делать не стал – и вместо этого вскоре доложил, что Чжунжэнь, мол, считает отца жестоким чудовищем и возвращаться наотрез отказался.

Тут Шусунь Бао наконец заподозрил неладное и принялся допытываться у сына и управителя, точно ли тот говорит правду.

– К чему мне лгать? – ответил Шу Ню, но больной – впервые с тех пор, как юноша появился в доме, – заметил у него на губах насмешливую ухмылку.

Шусунь Бао хотел подняться на ноги, но, обессиленный, вновь упал на постель. Сверху глядело черное бычье лицо, на котором читались презрение и жестокость – именно так Шу Ню обычно смотрел на других слуг и тех, кто был ниже его по положению. Позвать кого-то из домашних или челяди Шусунь Бао не мог – все было устроено так, чтобы доступ к нему имел только Шу Ню. Той ночью больной вспоминал Мэнбина, которого приказал убить, и горько рыдал.

Начиная со следующего дня отношение Шу Ню к нему полностью изменилось. В доме повелось, чтобы еду для больного доставляли в соседний покой – а потом уж Шу Ню приносил кушанья в опочивальню; хозяин, уверял он, не желает никого видеть. Теперь Шу Ню больше не давал Шусунь Бао ни крошки – он съедал все сам, а затем выставлял наружу пустые блюда. Прислуга на кухне была уверена, что еда достается хозяину. На просьбы и мольбы Шусунь Бао юноша холодно усмехался, не удостаивая его ответом. Ждать помощи было не от кого.

В один из дней проведать больного пришел управитель усадьбы Ду Се. Шусунь Бао принялся жаловаться ему на жестокость Шу Ню, но Ду Се, зная о том, как хозяин доверяет своему помощнику, решил, будто все это шутка; когда же Шусунь Бао со все возрастающей горячностью запротестовал, подумал, что тот не в себе из-за лихорадки. Шу Ню, стоя у постели, смотрел на больного озабоченно, всем своим видом будто говоря, что уж и не знает, как того успокоить. Наконец Шусунь Бао, заливаясь слезами, протянул исхудавшую руку и, указывая на меч, крикнул Ду Се: «Убей его! Убей сей же час!» Все было напрасно. Поняв, что его считают сумасшедшим, больной задрожал и разрыдался еще пуще. Ду Се обменялся взглядами с Шу Ню и, нахмурившись, выскользнул за дверь – а на губах отрока по прозвищу Бык вновь заиграла странная улыбка.

Измученный голодом, больной уснул в слезах – и ему приснился сон. Или то были горячечные видения? Кто знает… Он лежал в какой-то каморке. В спертом, застоявшемся воздухе повисло предчувствие беды. Одинокая лампа горела неприятным тусклым светом – словно бы откуда-то издалека, с расстояния в десяток ли[12]. Потолок медленно пополз вниз – совсем как в другом сне много лет назад. Чем дальше, тем больше Шусунь Бао чувствовал давящий груз. Он оглянулся по сторонам. Человек с лицом быка стоял в темноте. Шусунь Бао позвал его, но на сей раз тот не шевельнул и пальцем – лишь продолжал стоять, молча и неподвижно, с усмешкой на губах. Больной вновь взмолился о помощи, и вдруг лицо человека-быка изменилось, и он уставился на страдальца с холодной яростью. В этот момент черная тяжесть окончательно опустилась на грудь, Шусунь Бао закричал из последних сил – и проснулся…

Видимо, успело стемнеть: опочивальню освещала единственная тусклая лампа в углу. Быть может, именно эту лампу Шусунь Бао только что видел во сне. Окинув взглядом покой, он заметил Шу Ню – тот смотрел на него с ледяной, нечеловеческой жестокостью. Теперь Шу Ню казался демоном, порождением первобытного хаоса. Шусунь Бао почувствовал, как ужас пробирает его до самых костей. Не обыденный, понятный страх перед убийцей, отнимающим жизни, – но бессильный трепет перед лишенной жалости волей мироздания. Гнев, пылавший в нем лишь минуту назад, угас, вытесненный этим всепоглощающим ужасом; у несчастного более не осталось воли сопротивляться.

Через три дня Шусунь Бао, могущественный вельможа княжества Лу, умер в своих покоях от голода.