Луна - Солнце мертвых

Глава XII

Я рвал и метал руками и зубами принесенный новой горничной обед, а в голове настойчиво пульсировала мысль: "Эрцебет… Эрцебет… Где мог я совсем недавно встретить это имя?.."

И хотя по мере насыщения я приходил во все более расслабленное и даже благодушное настроение, мысль не отступала — наоборот, словно въедливый, злой комаp, нудела и зудела в ушах, пока наконец в отчасти размягченных вином и пищей мозгах не промелькнула одна догадка, точнее даже не догадка, а зацепка: я, кажется, вспомнил, что совершенно случайно наткнулся на упоминание о какой-то Эрцебет, перелистывая книгу, которую подсунул мне Карл в библиотеке несколько дней назад, как раз в то самое злополучное утро, когда был убит (или еще не убит?) дворецкий.

Едва лишь зацепка переросла в убеждение, что имя это действительно было в той книге, я вышел из-за стола и поспешил в библиотеку. К счастью, на сей раз там никого не было; я быстро отыскал нужный том и, отдернув тяжелые темные занавески и приоткрыв громадную форточку, уселся в глубокое кресло возле окна, из которого так хорошо виден был холм, ставший четыреста лет назад братской могилой янычар Ибрагим-бея.

Я устроился поудобнее и принялся просматривать книгу в поисках страницы, на которой промелькнуло в прошлый раз имя Эрцебет. Занятие это оказалось кропотливым и непростым, и в первую очередь из-за того, что книга была очень и очень любопытной, — она представляла из себя весьма пространный компилятивный очерк демонологии и ведовства, обильно снабженный отрывками из сочинений средневековых и более поздних авторов, как светских, так и церковных, посвященных исследуемому предмету, а также документами, своим содержанием близкими тому, который я уже читал.

Здесь были фрагменты из "Демономании" Бодена, "Колдовства" и "Картины непостоянства злобных ангелов" Пьера де Ланкра, "Очарованного мира" Бальтазара Беккера и многих, многих прочих весьма специфических трудов, включая, конечно же, знаменитый "Молот ведьм" Шпренгера и Инститориса.

Перевод и редакция столетней давности, правда, оставляли, на мой взгляд, желать лучшего, потому что и француз Боден, и немец Агрикола, и датчанин Торфеус изъяснялись в этом толстенном "очерке" равно деревянным, довольно-таки косноязычным штилем, однако же сведения, сообщаемые "любознательному читателю", были столь неожиданны и уникальны, что я, незаметно для себя, ушел в чтение с головой, совершенно позабыв о первоначальной цели своего визита в библиотеку. И не только об этом.

За какой-нибудь час я получил самое детальное представление о том, коим образом следует себя вести, дабы успешно заключить наиболее выгодную сделку с дьяволом или же его подручными; как отличить ведьму и колдуна от обычных людей (правда, преимущественно с помощью пытки); прочел массу "достовернейших" свидетельств очевидцев о встречах с чертями, привидениями, живыми мертвецами и многое, многое другое.

Особенно любопытным было описание средств, которыми пользуются колдуны для того, чтобы творить различные гадости простым смертным, а рассказ о так называемой "мертвой руке" буквально поразил меня и поверг в невольную дрожь и уныние.

"Изготавливалась" "мертвая рука" следующим образом. Ночью, тайком, нужно было прокрасться к виселице с повешенным преступником (хорошо бы, казненным по обвинению в колдовстве же) и тупым ножом отпилить кисть руки трупа, желательно левую, хотя и правая тоже годилась вполне. Потом добычу надо было отнести домой, где, обернув в специально приготовленный загодя саван, крепко отжать, так, как женщины отжимают белье после стирки, — чтобы выдавить из руки всю кровь. Затем обескровленная кисть погружалась на две недели в раствор смеси серы, селитры, древесного угля, горчицы, красного перца и других зелий, а после высушивалась — летом на солнцепеке, а зимою в печи, которую для такой цели топили исключительно папоротником и вербеной. Готовая же "мертвая рука" служила своего рода подсвечником для "дьяволовой свечи", отлитой из жира, вытопленного из трупа удавленника же, с примесью обычного пчелиного воска и какой-то травы, которая растет только в Лапландии.

Итак, "дьяволова свеча" вставлялась в "мертвую руку", и колдовская сила этого орудия была огромна и удивительна — куда бы ни заглянул вооруженный такой свечой волшебник, все присутствовавшие в том месте люди немедленно впадали в оцепенение и вообще становились как покойники. Естественно, слуги сатаны в это время могли беспрепятственно вершить над ними любые черные козни и делать все, что им только заблагорассудится.

Но это я привел вам лишь один пример, а подобных там были десятки и сотни. Описания шабашей, ведовских ритуалов, жутких случаев порчи и сглаза занимали почти две третьих объема книги, однако особенный интерес вызвало у меня письмо некоего дворянина своему двоюродному брату в Вену, датированное 1705 годом. Судя по содержанию письма, дворянин этот долгое время служил в армии князя Ракоци, и вот что довелось как-то услышать ему от жителей одной деревушки. Надо ли говорить, с каким вниманием и волнением прочел я следующие строки.

"… А в завершение своего послания, зная, как охочи Вы до подобных историй, приведу здесь, дорогой мой кузен, рассказ местных крестьян об упырях.

В маленькой деревне близ Темешваре жил возчик по имени Арнольд, человек угрюмый и нелюдимый. Однажды вез он тяжелые бочки с вином в поместье здешнего барина, и случилось так, что у телеги лопнула ось и Арнольд свалился на землю, а бочки покатились прямо на него и задавили насмерть. Арнольд испустил дух тут же, на дороге, и, поскольку не было у него ни жены, ни детей, похоронили его всем миром жители той деревни.

Прошло сорок дней, и вдруг, в одну ночь, внезапно умерли пятеро соседей Арнольда, здоровых, крепких мужчин, и на лицах и телах их были видны следы, которые определенно указывали на то, что всех их замучил и убил вампир.

Мертвецов схоронили, а потом позвали священника, он трижды освятил дома покойных и окропил святой водой. Прошло еще некоторое время, и вдруг однажды старший брат того возчика Арнольда случайно проговорился в кабаке, как три года тому назад брат жаловался, будто по ночам его донимают упыри. Как Вам известно, простолюдины считают, что тот, кто имел хоть какие-либо связи с вампиром, сам рано или поздно становится упырем, а тут еще брат вспомнил рассказ Арнольда, что ему удалось избавиться от посещений нечисти таким способом: он ел по ночам землю, взятую с могилы своего мучителя, и натирал тело кровью и сукровицей, которую днем, таясь и хоронясь от людей, надавливал из трупа того вампира.

И тогда люди поняли, что Арнольд сам стал упырем, и пошли, и разрыли его могилу. А когда крышка гроба была снята, то все ахнули и подивились немало, потому как мертвец лежал в гробу точно живой — дородный, румяный, без каких-либо следов гниения и тлена, весь заросший бородой и с отросшими за сорок дней ногтями и волосами.

Деревенский староста, человек, видимо, умудренный житейским опытом, тотчас же приказал загнать Арнольду в сердце осиновый кол, и когда кол вбили, мертвец вдруг открыл левый глаз и страшнo завыл, после чего ему отрубили голову, вырвали глаза и зубы, а тело разрезали на куски и сожгли. Предосторожности ради то же самое проделали и с пятью убитыми соседями Арнольда, потому что ни у кого уже не вызывало сомнений — они тоже стали вампирами.

Однако же, — писал далее дворянин, — люди в той округе продолжали гибнуть еще в течение шести лет. Священник и староста ломали голову, откуда могли взяться в деревне другие упыри, коли ими были приняты такие верные меры предосторожности. Из Темешваре понаехали судебные чиновники и иезуиты, и началось следствие, которое длилось целый месяц и наконец установило: Арнольд погубил не только пятерых мужиков, но и нескольких овец и коров, и люди, которые резали потом этих несчастных животных и ели их мясо, со временем сами тоже становились вампирами. В конце концов было разрыто больше тридцати могил умерших при хоть сколь-нибудь подозрительных обстоятельствах, и семнадцать из них оказались вампирами. И только после того как со всеми семнадцатью упырями поступили точно так же, как с Арнольдом и теми пятью, страшная эпидемия в деревне прекратилась…"

Я бросил книгу на стол и откинулся в кресле — веселенькое чтеньице, нечего сказать! Теперь я был раздражен, даже зол. Зачем, ну зачем только меня дернуло тащиться в эту чертову библиотеку и снова брать в руки эту проклятую, кошмарную книгу, из-за которой наверняка еще и всю сегодняшнюю ночь мне не будет ни отдыха, ни сна, ни покоя!

Едва притворенная дверь слабо скрипнула, и, скосив глаза в сторону, я увидел, как в комнату, осторожно и грациозно переступая мягкими подушечками маленьких лап, вошла… аккуратная черная кошечка с белым пятном на шее…

Я не успел еще ничего толком сообразить, я не успел еще даже как следует удивиться, а она вдруг стремительным прыжком вскочила на стол и вцепилась острыми когтями в страницы раскрытой книги и начала, злобно урча, рвать их в мелкие клочья.

От изумления и не осознанного еще до конца страха я закричал, и тогда черная тварь, все так же утробно урча, как молния прыгнула мне на голову. Инстинктивно заслонив руками лицо, я заорал теперь уже и от боли, потому что мерзкое создание свирепо впилось своими стальными когтями мне в руки и мгновенно располосовало их до крови.

В какой-то момент мне удалось отшвырнуть кошку к стене, хотя сила ее была просто невероятна для столь маленького существа. Я вскочил с кресла и, продолжая закрывать лицо залитыми кровью руками, бросился к двери. И тогда над головой раздалось уже знакомое громкое хлопанье огромных невидимых крыльев.

Я подумал, что это конец… И, должно быть, оттого, что находился уже на грани нервных и физических сил, страшный удар в затылок даже принес облегчение. Как бы хотелось, чтоб вечное…

…- Сударь! Очнитесь же, сударь! Что с вами? Вы меня слышите?

Сознание возвращалось так медленно и трудно, словно я судорожно пытался вынырнуть из какой-то ужасной черной бездны — и все никак не мог достичь спасительной голубой поверхности и глотнуть живительного воздуха. Но наконец я все-таки приоткрыл глаза и увидел будто в далекой, туманной дымке склонившееся надо мной лицо. Лицо Эрцебет.

— Что с вами? Вы меня слышите? — повторила девушка. Губы ее кривились, длинные пушистые ресницы дрожали. Казалось, она вот-вот расплачется.

— Ничего… Слышу… — Я с трудом приподнялся на локте и, ухватившись рукой за край стола, встал на ноги. — Ничего, уже все нормально.

Но голос мой звучал, должно быть, не слишком убедительно, а исцарапанные руки были красноречивее любых слов, потому что девушка продолжала глядеть на меня глазами, полными недоумения и страха.

Я осторожно пощупал уже, можно сказать, хроническую шишку на затылке и попытался улыбнуться:

— Нет, правда, милая, все в порядке.

— Но вы весь в крови!

— Ну, так уж и весь? Пустяки.

— Пустяки?!

— Конечно. Ерундовые царапины, ничего более.

Эрцебет покраснела.

— Не говорите и не надо! Я услышала крик, прибежала. Хотела помочь, а вы…

— Ну-ну, дорогая… — Я сделал пару шагов и, поморщившись от боли в кистях, опустился в кресло. Голова гудела как колокол, а в ушах стоял весьма неприятный, какой-то свербящий звон. Я осторожно достал из кармана платок и неловко промокнул кровь на руках. Девушка вскочила с колен.

— Подождите, сударь, я мигом!

В мгновение ока она умчалась и вскоре появилась вновь, неся таз с водой, кусок мягкой ткани, бинт и прозрачный стеклянный флакон, наполненный какой-то зеленоватой мазью.

Естественно, как и подобает настоящему мужчине, для вида я немного посопротивлялся, однако Эрцебет это мое сопротивление в два счета, естественно, сломила и, быстро и аккуратно смыв теплой водой кровь с моих рук, смазала глубокие царапины мазью. Кровотечение сразу же прекратилось, и она ловко перевязала мне ладони белоснежным бинтом.

— Вот и все, сударь.

И снова сделала очаровательный реверанс.

— Спасибо, милая, — с чувством прошепелявил я и, по-моему, опять собрался сморозить что-то насчет теперь уже не только усталого, но и раненого путника, однако не успел — девушка внимательно посмотрела мне прямо в глаза и тихо сказала:

— Так что же все-таки с вами произошло?

Я удрученно развел руками:

— Клянусь, понятия не имею. — И как-то непроизвольно нагло перешел на "ты": — Понимаешь, после обеда меня слегка разморило, вот я и задремал в кресле. А потом, должно быть, внезапно потерял сознание, потому что дальше ничего не помню. Наверное, упал и обо что-то порезался. — Я добросовестно покрутил головой в поисках того загадочного нечто, о которое мог бы порезаться, и, не найдя ничего подходящего, бессильно махнул рукой. — Ну а очнулся уже когда появилась ты, прекрасная и милосердная, и…

Конечно же, она не поверила ни единому моему слову, потому что даже как-то не очень вежливо фыркнула и дернула плечиком, но уж это, ей-богу, тревожило меня сейчас менее всего — пусть фыркает и дергает чем угодно, на здоровье. Каюсь, я был бы совсем не против прогуляться с этой девочкой в парке при Луне или даже у пруда, но взваливать на ее хрупкие плечи хотя бы малую толику нынешних моих проблем совершенно не собирался. Хватит и того, что в этом замке есть уже один потенциальный кандидат в сумасшедшие либо уголовники, — впутывать еще и Эрцебет в здешнюю чертовщину… Нет-нет! — Я темпераментно замотал головой. — Mea culpa,* как говорили римляне.

Я лучезарно улыбнулся и дерзко подмигнул горничной, точно уже не помню теперь, каким именно глазом. А впрочем, это вполне мог быть и нервный тик.

— Ну так когда же мы пойдем к пруду гулять по травке? — по-отечески нежно спросил я, но она не приняла моего отеческого тона. (Честно говоря, я и сам принимал его с великим трудом, меня от него просто выворачивало наизнанку, потому что я чувствовал настоятельную потребность остаться один и еще и еще раз — особенно в свете самых последних событий — обмозговать свое положение. Но не мог же я выгнать Эрцебет из комнаты? И особенно после такой ее обо мне заботы? Естественно, не мог. Вот потому-то я, как и подобает истинно благородному рыцарю, пригласил ее еще раз на пруд, а она — как и подобает истинно честной девушке, — от этого приглашения еще раз отказалась.)

— Нет, — покачала головой Эрцебет. — Нет, я не пойду с вами на пруд, сударь. — Какое-то мгновение она молчала и вдруг еле слышно произнесла: — Да ведь вы и сами этого не хотите, правда?

— Что ты! — всплеснул я руками. — Что ты! И как у тебя только язык повернулся сказать такое!..

Но она снова покачала головой:

— Нет, сударь, вы хотите не этого.

Я остолбенел.

— А чего же?

Она усмехнулась:

— Точно пока не знаю, но полагаю, что могла бы вам в этом помочь…

В чем э т о м?! О господи! Я был совершенно обескуражен загадочным тоном и каким-то странным, новым выражением лица Эрцебет — да неужели же все в этом замке, кроме самой его светлости, давным-давно знают в с ё?! Но я лишь уклончиво пожал плечами, и горничная опять рассмеялась:

— Ладно, не буду вас мучить. Если хотите, приду сегодня к вам в комнату.

— ?! — От неожиданности я вздрогнул и изумленно уставился на девушку.

— Так хотите или нет? — спросила она.

Я чуть не свалился с кресла.

— Конечно, хочу! А когда?

— Hу, часов в десять или одиннадцать — как только управлюсь со своими обязанностями… — Глаза ее вдруг округлились, а щеки вспыхнули маковым цветом. — Постойте-ка, а что это вы, интересно, такое подумали?

Я подумал, что мало ли, что я такое подумал, а вслух оказал:

— Ничего я не подумал; подумал только, что ты придешь сегодня в мою комнату часов в десять или одиннадцать, как только управишься со своими обязанностями. А еще подумал, что лучше бы все-таки в десять.

— Снова издеваетесь? — поинтересовалась она.

— Нет, — сердито буркнул я. — Это ты издеваешься над бедным, несчастным…

— … больным и усталым путником, — договорила за меня Эрцебет. — Больше не буду, честное слово.

— Хотелось бы верить, — вздохнул я.

— Так приходить или нет?

— Приходи, — обиделся я.

— Но вы даже не спрашиваете, зачем.

— Зачем? — хмуро спросил я.

И тут она вдруг точно шаловливая девчонка показала мне язык. Розовый как у котенка.

— Приду — узнаете.

— Ну приходи, — сказал я.

— А вы будете хорошо себя вести? — В ее сиренево-зеленых глазах прыгали бесенята.

— Буду, — тоном заправского двоечника пообещал я. — Мне не впервой.

Эрцебет недоверчиво прищурилась.

— Только вы должны пообещать мне одну вещь.

Я понуро кивнул:

— Считай, уже пообещал.

Она просияла:

— Так значит, вы поняли, что я имею в виду, и никому не расскажете про то, о чем мы договорились?

Поскольку я в данный момент прикуривал, то от неожиданности едва не захлебнулся сигарным дымом. Интересно, а я-то думал, что понял и пообещал ей совсем другое — то, что обычно сначала обещают в подобных случаях девяноста девяти процентам всех девушек, не буду расшифровывать. Выходит, ошибся.

— Так вы никому ничего не расскажете? — уточнила она.

— Слово рыцаря, — туманно сказал я.

— Тогда ждите.

— Жду.

Эрцебет резко повернулась и пошла к двери. Однако у порога вдруг остановилась и неожиданно бросила стремительный взгляд через плечо, но не на меня, нет. Знаете, это длилось, наверное, всего лишь тысячную долю секунды, но я успел перехватить этот взгляд — горничная смотрела на к н и г у, раскрытую, частично изодранную острыми кошачьими когтями книгу, которая все еще лежала на столе.

Через мгновение дверь за Эрцебет со стуком захлопнулась, а я курил в мягком кресле и, тупо таращась перед собой, думал о том, что, кажется, становлюсь слишком уж популярен у такой прекрасной, но такой загадочной и непонятной половины легального и нелегального населения Волчьего замка.