Глава 4

У меня почти получилось. Я почти села в самолет. Почти, да.

– Она здесь, – сообщает кому-то сотрудница аэропорта, и я чувствую вервольфов, которые подходят сзади.

Первая мысль, что Доминик, мой альфа, узнал, что я убегаю, но эти мужчины мне не знакомы. К тому же, они не легорийцы, иностранцы – об этом говорит их внешность.

– Венера Экрот? – уточняет главный, высокий и бритоголовый волк.

– Если я скажу «нет», вы не станете меня задерживать? У меня скоро рейс.

– Я как раз здесь для того, чтобы вас задержать и доставить к моему боссу.

Я сжимаю ручку чемодана настолько сильно, что она трещит, но стараюсь держать лицо.

– А ваш босс…

– Верховный старейшина Рамон Перес.

Дыхание перехватывает, мне кажется, я ослышалась.

Мне хочется надеяться, что я ослышалась.

Но бритоголовый не шутит, его приятели тоже, а девушка за стойкой не станет звать охрану, если я закричу. У людей и вервольфов разные законы, люди не вмешиваются в наши, мы – в их.

– Пойдете сами или помочь? – спрашивает главный.

– Поможете с багажом? – улыбаюсь ему так мило, что сводит губы. Вервольф не теряется, кивает одному из своих подчиненных, и он забирает мой чемодан.

– Четыре мужчины на одну маленькую волчицу? Рамон решил, что я супергероиня?

Мне никто не отвечает. Мы быстро выходим из здания аэропорта. На улице дождь – нормальная погода для крайтонского межсезонья, но никто не заботится о зонтах. Большой черный автомобиль припакован под козырьком, там, где в принципе парковаться нельзя, и эта вроде бы незначительная деталь только сильнее подчеркивает власть верховного.

Уже оказавшись внутри просторного салона, я открываю сумочку и достаю телефон, но устроившийся рядом бритологовый легко перехватывает мою руку.

– Что вы себе позволяете?! Я имею право на звонок своему альфе!

Пусть даже Доминик не обрадуется моему побегу, он лучше, чем Рамон Перес. Он защитит меня.

– Рамон приказал – никаких звонков. Сначала встреча с ним.

Я дергаю рукой, освобождаясь от его хватки, демонстративно возвращаю смартфон на место и отворачиваюсь к окну. Капли дождя напоминают слезы, они бесконечно медитативно скатываются по стеклу, но они не способны утихомирить растущее внутри меня напряжение. Тем более что дорога до центра Крайтона совсем не бесконечна.

Я почти не удивлена, что Рамон снова выбрал отель Кингстон – это лучший отель в столице и в стране. Почти – потому что этот отель вполне мог напоминать ему обо мне, а он обещал меня не вспоминать. Поэтому причина того, что меня сопровождает этот конвой всего одна – Рамон каким-то невероятным образом узнал правду. Причину, по которой я хотела навсегда улететь в Табатор.

Но как? Откуда?

Я не говорила об этом ни альфе, ни даже своей лучшей подруге, об этом знали только двое. Кто из них меня выдал? А главное – зачем?

Последний этаж. Королевский люкс.

И как удар в солнечное сплетение.

Потому что я прекрасно помню эти двери, уводящие в большую гостиную. Помню полумрак, как судорожно мы избавлялись от сковывающей наши тела одежды, как целовались, будто в последний раз…

Я смаргиваю это видение. Потому что полумрака нет. Волшебства ночи тоже.

Зато есть сидящий на диване мужчина.

Серого света за окном не хватает, настенные бра отбрасывают перекрестья лучей, будто нарисованная клетка, поэтому его лицо находится в тени. Но при моем появлении он подается вперед, припечатывая меня своей звериной аурой. Напоминая мне о том, что я пыталась забыть или списать на разыгравшуюся фантазию.

Смуглую кожу с легкой щетиной, экзотичные черты, непробиваемую мужественность. А еще на аромат. Аромат, от которого кружится голова.

Нас разделяет метров десять, а ощущение такое, что я чувствую его дыхание на своей коже. Его взгляд как прикосновение. Властная ласка, и одновременно острота зубов. Потому что я замечаю, как при взгляде на меня в глубокой тьме глаз вспыхивает ярость.

Это мужчина моих грез. То есть ночных кошмаров.

Мой истинный.

– Оставьте нас.

Ему не нужно повышать голос, у вервольфов превосходный слух. Поэтому мои сопровождающие просто возвращаются к лифту. Я слышу это по шагам, слишком мягким для таких верзил. Слышу, потому что не оглядываюсь. Предпочитаю смотреть перед собой, на картину за его спиной. Что угодно, только бы не соскальзывать взглядом на мощные плечи, на лежащую на колене ладонь, выстукивающие ритмичную мелодию пальцы. Не говоря уже о том, чтобы встретиться глазами.

Мне важно не смотреть на него, иначе сорвусь.

– Подойди.

Меня корежит от этого голоса с бархатистыми нотами. От едва уловимого южного акцента. Этот бархат способен как погладить, так и стереть кожу в кровь с остервенением напильника. Голос тут ни при чем, а вот его обладатель очень даже при чем. Он способен сделать больно парой фраз.

– Предпочитаю остаться здесь, – я складываю руки на груди, и, кажется, запоминаю каждую линию на холсте Пимелли. Да, это точно Пимелли. Либо очень хорошая репродукция.

– Подойди, – повторяет он жестче, на этот раз сильнее раскрывая ауру зверя.

«Он знает!» – сиреной орет во мне страх. Страх за своего ребенка.

Меня с силой прижимает к полу, так что будь я в другой ипостаси, у меня бы просто подкосились лапы. Дыхание перехватывает, по коже течет холодок, заставляя встать все волоски. Картина, на которой я изо всех сил желаю сосредоточиться, расплывается перед глазами.

Это не приказ альфы, я могу не подчиняться. Я не должна ему подчиняться, но, видимо, на меня каким-то странным образом действует клятая истинность. Потому что я, сама того не желая, направляюсь к нему. Притягиваюсь к верховному, как магнитом.

Правда, пройдя несколько шагов, заставляю себя остановиться и сесть – рухнуть в кресло напротив него.

– Ближе.

– Этого достаточно для разговора.

Наши взгляды все-таки соединяются, хотя вернее будет сказать – скрещиваются в яростной битве. В одном лишь взгляде столько ярости и страсти, что я едва не задыхаюсь от раскручивающих меня в воронке урагана эмоций. Не знаю, чего мне хочется больше: наброситься на него и расцарапать лицо или же просто оказаться у него на коленях и впиться в невероятно красивый рот поцелуем.

Эти два желания настолько сильные, что просто раздирают меня на части. Какие-то считаные метры, а я уже теряю контроль. Если так действует истинность, то я уже ненавижу ее. А заодно ненавижу и его.

Только если я рассчитывала на то, что он не станет приближаться ко мне, то жестоко ошиблась: одно-единственное движение – волчий бросок, и Рамон рядом со мной. Нависает надо мной. Так близко, что сердце на долю мгновения замирает в груди.

– Зачем ты хотела покинуть страну, Венера?

Я моргаю, ничего не понимая.

– Что?

– Это слишком сложный вопрос?

Простой, но совершенно не тот вопрос, которого я ждала. Совсем не тот.

– М-м-м… Лечу в отпуск.

– Одна?

Он не знает? Предки, он не знает про ребенка!

Пока не знает. И даже не почувствовал! Слишком злой, чтобы понять. Слишком зациклен на этой злости. Я о таком слышала, даже альфы не сразу способны распознать беременность своей пары. Особенно если это первый ребенок. Он просто не почувствовал изменение в моем запахе, не прислушался к биению второго крошечного сердца. Плюс малыши умеют маскироваться в минуты опасности – так было у Чарли с Анхелем. А тут еще какая опасность – злой биологический папаша!

Секундное облегчение сменяется новой мыслью: я не должна подпускать его к себе. Настолько близко подпускать. Потому что если я себя выдам, если он узнает, все же догадается…

Надо его отвлечь. Запутать. Уйти отсюда. Чем быстрее я уйду, тем лучше!

– Я свободная волчица.

– Я в курсе.

Это даже не двойной смысл: Рамон говорит прямым текстом. Зло, презрительно, но мне больше не больно. Спорить с ним – значит, оправдываться, а я не буду оправдываться перед верховным. Ни перед кем не буду.

– А я в курсе твоего мнения обо мне. – Я обвожу рукой номер: – Так зачем все это? Ты. Я. Это место.

Зачем все это, если ты не знаешь о моей беременности?

– Мне нужно было кое в чем убедиться.

Интересно!

На этот раз вперед подаюсь я:

– Дай угадаю, не можешь меня забыть. Думаешь обо мне ночами. Фантазируешь…

– Ты играешь со зверем, Венера, – его рычание лучшая музыка для моих ушей.

– О нет, с твоим зверем я больше играть не буду. Спасибо, наигралась!

Я толкаю вервольфа в грудь, но он перехватывает мои запястья и разводит их в стороны, вжимая меня собой в мягкие диванные подушки. Дыхание сбивается от его близости, а ураган внутри, кажется, выходит на новый виток. От аромата истинного, мужского, мускусного, сносит голову. Я успеваю только сделать вдох, прежде чем мои губы оказываются в его плену.

Властным, жестким поцелуем он раскрывает мой рот, без прелюдий и разрешения вторгается в него языком, будто собирается меня им трахнуть. Я рычу и кусаю его за губу. Получи! Но этот мерзавец только довольно урчит, и это урчание, больше подходящее большому дикому коту, чем волку, окончательно срывает мои тормоза.

Я отвечаю на поцелуй так же яростно, неистово. Со стоном поддаюсь этому наваждению, как в первый раз. Отдаюсь желанию, раз за разом ломающему мои внутренние барьеры, которые я выстраивала с таким трудом. И я уже сама готова ему отдаться.

Но Рамон резко отстраняется и долго смотрит на меня, а я на него. Губы все еще горят от его поцелуев, тело ноет от желания, моя волчица внутри рычит.

– Все такая же свободная Венера, – он просто говорит, а мне словно пощечину дали, по обеим щекам, потому что лицо вспыхивает от стыда и ярости. – На сегодня достаточно проверок.

Так вот зачем ты здесь! Проверка? Он отпускает меня и поднимается. Я вижу, что Рамон тоже завелся от нашего поцелуя, но сейчас самостоятельно разрывает в клочья магию нашего притяжения.

– Ты ради этого прилетел? – мой голос звучит так, словно я жевала песок – хрипло, сдавленно. – Чтобы убедиться, что по-прежнему хочешь меня?

– Нет, – отрезает он. – Чтобы убедиться, что ты такая же как все.

Мне требуется вся моя выдержка, чтобы не перекинуться в волчицу и не наброситься на него. На этот раз исключительно с желанием вцепиться в горло.

Вместо этого я поднимаюсь, расправляю плечи и смотрю ему прямо в глаза.

– Нет, не такая, Рамон. Я другая. Я единственная. Я твоя истинная.

– Это настолько редкое явление, – он усмехается краем губ, – что даже звучит смешно.

– Тогда считайте вам повезло, верховный старейшина. Вы сорвали джекпот, и до конца жизни меня не забудете. В каждой женщине будете видеть исключительно меня.

Он снова перехватывает меня, будто какую-то куклу, но на этот раз я рычу и вырываюсь. За что вервольф встряхивает меня, хватает за подбородок и заставляет запрокинуть голову.

– Мечтай, – цедит он.

Мои губы по-прежнему горят, но в душе снова все черно. Находиться к нему так близко абсолютно невыносимо, поэтому я иду с собой на компромисс:

– Пусти, – прошу я. – Ты во всем убедился, так отпусти.

А он уже склоняется надо мной, по-звериному вдыхает запах возле моей шеи.

– Твой аромат. Он изменился.

Мое сердце падает в пятки. Я хочу сказать, что он ошибается, но не могу произнести ни слова. Страх и только страх неожиданно сковывает меня. А изумление в его взгляде уже сменяется догадкой.

– Ты носишь волчонка. Моего волчонка.

В его глазах вспыхивает нечто пострашнее ярости зверя.

– Ты хотела спрятать его от меня.


Он меня запер.

Он. Меня. Запер!

Закрыл в этом злосчастном номере и ушел, не забыв оставить охрану на входе. Я слышала, чувствовала их за дверью, через которую пришла. Вторые двери вели лишь на огибающий номер балкон. Летать я не умела ни в человеческом, ни в волчьем обличии, поэтому просто постояла, рассматривая хмурые тучи Крайтона и пытаясь выровнять дыхание.

Если честно, в первую минуту, я думала, Рамон просто свернет мне шею. Его взгляд пожелтел, по лицу и кистям потекла трансформация, почти превращая мужчину в зверя. Ногти вытянулись в когти, царапая кожу, когда я дернулась. Запах моей крови, кажется, окончательно привел его в бешенство, потому что верховный отодвинул меня от себя. Лишившись опоры, я снова оказалась сидящей на диване – у меня просто подкосились ноги.

– Не вздумай навредить себе и ребенку, – прорычал он, глядя мне в глаза.

Навредить? Это он о чем? А осознав, о чем, я задохнулась от злости.

– Да как тебе такое в голову пришло?!

– Рад, что мы друг друга поняли.

Рамон развернулся и направился к двери. То, что он действительно уходит, дошло до меня только когда пиликнула блокировка замка. Я рванула следом, успела услышать:

– Хавьер, отвечаешь за нее жизнью.

Потыкала в разблокировку, но она лишь замигала красным. Тогда я с силой заколотила по двери кулаками:

– Рамон! Ты не имеешь права! Верховный! У меня есть альфа!

У меня есть альфа, который ничего не знает.

Я метнулась к своей сумочке, достала телефон и набрала Доминика, но короткие гудки сообщили, что линия занята. Я набирала снова и снова, пока, наконец-то, не прорвалась.

– Доминик, это очень срочно. Я должна тебе кое-что рассказать…

– Думаю, я знаю, о чем речь. – В голос альфы вплелась жесткость. – Я только что разговаривал с верховным старейшиной Пересом.

Успел, койот! И здесь успел!

Я сдавила телефон так, что еще немного и экран пошел бы трещинами. Потому что меня словно острием ножа кольнуло чувством вины. Потому что это я должна была все рассказать Доминику. Я! Не Рамон.

– Что он тебе сказал?

– Важно то, чего он не сказал. Мне нужна твоя версия. Венера, для того чтобы защитить тебя, мне нужна правда.

То ли у меня окончательно сдают нервы, то ли так действует властный голос альфы, но я всхлипываю:

– Я беременна. От него.

И выкладываю все, как на духу. Всю правду о той ночи и ее последствиях.

Доминик терпеливо меня выслушивает. Возможно, слишком терпеливо.

– Я скоро буду в Кингтоне. Все решу.

Все решу.

Как же мне хочется верить, что именно так и будет. Интуиция подсказывает, что в случае с Рамоном возможно все. Но может… Может, мы не с того начали, и я смогу убедить его отказаться от ребенка? Эта мысль дарит мне надежду.

Взгляд вернувшегося вервольфа говорит, что его невозможно в чем-то переубедить. Он будто в самое сердце и навылет. Глубокий. Испепеляющий.

Рамон подходит ко мне, застывшей возле окна и делающей вид, что меня не интересует ни его взгляд, ни он сам.

– Минут через десять-двадцать здесь будет Экрот, – говорит он то, что я и так знаю. – В твоих же интересах, чтобы все прошло быстро и без шума.

– Без шума?

– По закону этот ребенок принадлежит мне. Я в любом случае его заберу, ни Экрот, ни кто-либо другой не может мне помешать это сделать.

– Он еще не родился, – напоминаю я, инстинктивно прикрывая живот.

– Поэтому я заберу тебя.

– В качестве кого?

– Багажа, прилагающегося к моему наследнику.

Р-р-р! Даже бывший муж не вызывал во мне столько ненависти.

– Мой альфа этого не позволит.

– Попытается, – скучающим тоном замечает Рамон, и Волчий союз решит, что Легории нужен новый Совет старейшин.

По спине струится холодок. Я словно леденею изнутри после этих слов.

– Ты мне угрожаешь?

– Я тебя предупреждаю, Венера. Поедешь со мной по собственной воле, родишь волчонка, получишь хорошую компенсацию и можешь уехать, куда захочешь.

– Это мой ребенок!

– Продолжай в это верить. Мой сын или дочь здесь не останется: уедет со мной. Если для этого потребуется развязать войну с Легорией или убрать несколько слишком принципиальных вервольфов, я это сделаю.

Мне страшно от его обещания, а еще от того каким тоном они сказаны. Будто Рамон сообщает, что на завтрак будет круассаны и кофе. И что значит убрать? Убить? Или сместить? Нет, еще одного смещения Совета Легория не переживет, стаи и так разрозненны после революции. Но верховному, кажется, все равно. Что мою судьбу топтать, что жизнь Доминика. Доминик не сдастся, уверена ему есть, чем ответить Союзу. Но во что это все выльется? В новую войну?

Мне страшно до подкатывающей к горлу тошноты, и я пробую вдохнуть. Вдохнуть и заставить себя думать.

– Послушай, зачем тебе ребенок? – спрашиваю, заглядывая ему в глаза. – У тебя, наверняка, уже есть дети. Или будут. От законной жены. Просто забудь обо мне.

Длинные красивые пальцы Рамона ложатся на мой подбородок, сжимают цепко. Меня накрывает его аурой, его силой, которую я не чувствовала даже рядом с альфами.

– Чтобы ты могла использовать его против меня? Нет. Ты едешь со мной.

Я задыхаюсь от этой силы. От силы и от осознания: я действительно поеду с ним. Добровольно или как багаж. Наверное, имей Рамон возможность вырезать из меня ребенка, сделал бы это! Но это невозможно. Я прилагаюсь к малышу.

Это мой козырь. Против Рамона.

А эта война – она не между Вилемией и Легорией. Она между мной и им.

Я свободная волчица, а значит, не должна прятаться. Я должна ему ответить и отстоять своего ребенка.

– Что если Доминик мне не поверит? – уточняю и ловлю подозрительный прищур верховного.

– Будь убедительной. Скажи, что я твой истинный.

Спасибо, Рамон. Ты только что сам вручил мне оружие против тебя.

Загрузка...