Лунная ночь [СИ]

Лёша откинулся на спинку кресла, глотнул пива, кинул в рот несколько орешков. Привстав, открыл окно — потянуло вечерней прохладой.

Задача оказалась не такой простой, как показалось вначале.

Казалось, это не так сложно — следовало максимально презрительно отозваться в интернете о прошедшем на днях военно-историческом фестивале. Самому Лёше всё это было совершенно безразлично, но кураторы платили по десять рублей за комментарий, а их Лёша мог настрочить много — в его распоряжении было целых шесть аккаунтов под разными именами, знай перелогинивайся. Можно даже вести диалоги «с самим собой» — чаще всего этого оказывалось достаточно.

Обычно Лёша использовал аккаунты для вывешивания материалов с обличением властей — за них платили больше. Кто платил? Ему было всё равно, главное — платят. Да и странички, наполненные материалами, смотрелись солиднее, чем пустые, использовавшиеся лишь для комментирования.

Обычно всё шло по накатанной. Пара-тройка отрицательных комментариев, потом в обсуждение приходят те, кто с ними не согласен — те, как правило, вполне реальные, начинают возмущаться, Лёша их провоцирует, доходит до ругани, причём ругаться первыми начинают именно оппоненты — всё, дело сделано.

Сейчас оказалось не так.

Оппонентами оказались реконструкторы — те самые долбанутые, что проводят эти фестивали. Вероятнее всего, они пришли в комментарии, узнав об очередном отзыве о проведённом мероприятии. Пришли и взялись за Лёшу всерьёз — приходилось крутиться как уж на сковородке, явно сказывалась нехватка знаний по теме. Лёша лихорадочно искал в интернете описания того, о чём они говорили, чтобы не выставляться полным идиотом, перелогинивался опять и опять, начинал по инерции печатать сообщения, забыв переключить раскладку на русский язык, сбивался, допускал ошибки…

А они, вот странно, не злились и не хамили.

Они смеялись над ним.

Высмеивали незнание им исторических фактов, смеялись над неудачными оборотами речи, покатывались со смеху от Лёшиного упорства…

И главное — они почти моментально раскусили, что ведут разговор с фальшивками, и упоминали это почти постоянно.

Конечно, в дискуссию вмешались и вполне живые Лёшины соратники по оппозиционным взглядам — но они явно не могли просиживать за клавиатурой часами. Написали комментарий и пропали… Один постарался было обвинить оппонентов во всех смертных грехах, но моментально всплыла старая история с хапнутой им взяткой, и он тоже исчез из поля зрения.

Один из Лёшиных аккаунтов, на который он неосторожно поставил чужое фото, уже заблокировали — техподдержка соцсети работала исправно. А оппоненты, такое ощущение, вообще не обращали уже внимания на Лёшины усилия — они даже не отвечали на его комментарии, предпочитая общаться между собой! Реальные люди, с реальными фотографиями, с кучей друзей…

Очернение мероприятия срывалось. А жаль — это значит, что бонусных выплат не будет, только те копейки, что положены за комментарии.

Военной истории покровительствовала нынешняя власть, да и людям такие мероприятия нравились — пожилые смотрели на реконструкции боя со слезами на глазах, дети — раскрыв рот, люди средних лет с удовольствием фотографировались с реконструкторами, и их фотографии создавали фестивалям дополнительную рекламу. А уж почётный караул на мемориальном кладбище в форме бойцов Великой Отечественной…

Откуда ж они берутся, эти фанатики военной истории? Сам Лёша даже в армии не был — заплатив немалые деньги, добыл себе пресловутый «белый билет», и от всего, связанного с военным дело, его тошнило. А эти…

Они, судя по всему, часами просиживали, изучая документы военных лет. Сами шили военную форму, подбирая именно ту ткань, какая была семьдесят лет назад. Выезжали в свои выходные на эти вот мероприятия, не получая за это ни копейки, спали в палатках, грелись у костра…

И главное — большинство из них даже не нацепляло пресловутые «георгиевские ленточки»! Очернение этих символических лент особо ценилось, но… против реконструкторов, увы, не подходило. Они помнили и гордились, не вспоминая лишний раз об этом, даже не говоря об этом вслух! Причём все, даже те, кто носили на мероприятиях американскую, финскую или немецкую форму!

Нет, всё, хватит на сегодня.

Лёша чертыхнулся, просыпав орешки из разорванного пакетика, одним глотком допил пиво. Спать!

Казалось, голова его едва коснулась подушки, как Лёша получил не то чтобы больной, но очень чувствительный толчок в бок. Попытался было вскочить с дивана, но чьи-то крепкие руки схватили его за плечи и за шиворот футболки, встряхнули, как нашкодившего котёнка, и поставили вертикально. В глаза ударил свет фонарика.

— Ну что, писатель, допрыгался? — прозвучал ехидный голос, но лица говорившего не было видно, слишком уж светил свет, хоть не сильно и яркий. — Пойдёшь с нами. С тобой хотят побеседовать…

— Э, эээ, вы кто? — рванулся Лёша. — Как вы сюда попали? Что вы хотите?

Фонарик погас. На фоне слабого света с улицы, пробивавшегося сквозь занавески, виднелись три силуэта.

— Проводники, — ответил другой голос. — Тебе же сказали — поговорить.

— Трое на одного, — Лёша попытался сказать это презрительно, но чувствовал, что голос предательски дрожит, и фраза получилась просительной, чуть не умоляющей.

— Тебя вообще шестеро, вдвое больше, чем нас, — сказал третий голос, грубоватый женский.

Лёша понял, что начинает дрожать сам. По спине пополз неприятный холодок. Шестеро? Значит, знают, что именно он писал с разных аккаунтов. Кто это? Неужели ФСБ? Он лихорадочно начал соображать, что писал на своих фальшивых страничках. Призывы к нарушению общественного порядка… Поливание грязью советских солдат… Рассказы о том, что власть ворует… Поддержка зарубежных политиков… Немного, и многое бездоказательно, но… кто их знает…

— Вы ничего не докажете, — заявил он. В ответ… раздался хохот:

— А мы и не будем ничего доказывать. Лично нам с тобой всё ясно. Поговоришь с… одним человеком, он тебе всё объяснит.

— Сейчас не тридцать седьмой год! — вскинулся из последних сил Лёша. — Где понятые? Где адвокат?

— Ты смотри, как он заговорил, — усмехнулась женщина. — А там-то каким был активным! Прокурорскими проверками стращал…

— Там тебе будут и прокурор, и адвокат, и понятые, — миролюбиво сказал первый — его силуэт поистине богатырского роста выделялся среди остальных. — Шагай давай…

Полуодетого Лёшу уверенно вытолкнули из тёмной квартиры, провели по неосвещённому подъезду. Лампа над подъездом горела непривычно тускло, но Лёша смог рассмотреть стоявшую на дорожке машину — старинную эмку, «воронок».

Это что ещё такое? ФСБ использует эту рухлядь?

Чёрная лаковая дверь открылась, Лёшу грубовато втолкнули на потёртый кожаный диван заднего сиденья. Двое сели с двух сторон от него, женщина уселась спереди, рядом с шофёром. Ненадолго, но Лёша успел рассмотреть их, и закралось сомнение: а кто они? Вряд ли ФСБ…

Трое были не в штатском, и не в привычной полицейской форме. На них была униформа, но старинная… а не реконструкторская ли? Гимнастёрки с петлицами, пилотки, кожаные ремни, сапоги… Женщина, севшая спереди, носила тёмно-синюю гимнастёрку и такой же берет.

Так это что, эти… реконструкторы? Кто ещё напялит на себя такое в наше время? Но… как они меня нашли? Они же совсем в другом городе, за полтыщи километров! Или нет? Если я что-то упустил, и они здесь? Они же предлагали встретиться, высказать всё, сказанное в интернете, лицом к лицу. Лёша, конечно, и не подумал соглашаться — интернетовская анонимность была лучшим его защитником. Впрочем… уже не защитником.

Куда они меня везут?

— Потерпи, тут недолго, — добродушно прогудел великан, словно в ответ на Лёшины мысли.

— Только не описайся, — полупрезрительно буркнул второй, чуть полноватый.

Ехали недолго, минут пятнадцать. Последние несколько минут машина неторопливо переваливалась, словно ехала по лесной дороге, пересечённой множеством выпирающих корней. Наконец скрипнули тормоза — остановилась.

— Вылезайте, приехали, — буркнул молчавший до этого водитель в такой же старомодной пилотке.

Лёшу вытолкнули наружу, и у него сразу подкосились ноги. Они были на кладбище. Чёрными зубьями щерились ограды участков, на земле лежали контрастные тени лунного света. Где-то в кронах деревьев гулко ухнула сова.

Лёша почувствовал, как помимо воли на тренировочных штанах расплывается мокрое пятно.

— Нет, — просипел он, оседая на землю.

— Иди давай, — полноватый брезгливо поднял Лёшу за шиворот, толкнул его в сторону хорошо освещённой луной прогалины. — Интернет-воин…

Это была не прогалина.

Площадка с подстриженной травой, на ней — ровными рядами чуть наклонные плиты с именами. Впереди — вертикальная гранитная плита, и на ней тоже — имена, имена, имена… В центре прислонено несколько свежих венков, увитых траурными лентами.

Мемориал на городском кладбище. Братская могила.

Пахло палыми листьями и сырой землёй. Под босыми ногами хлюпала грязь.

И было очень людно.

Лёша не понял, откуда здесь столько народу.

Люди стояли кольцом, окружая поляну. Большинство — мужчины в той самой старинной военной форме, но встречались и женщины, даже дети, одетые столь же старомодно.

Неужели собралось столько реконструкторов?

Лёша хотел было громко возмутиться, но слова застряли в горле.

Чёткая, большая как арбуз луна висела над деревьями, заливая всё вокруг белёсым светом… но люди, кроме Лёши и тех троих, что приехали с ним, не отбрасывали теней.

Лёшу легонько, почти ласково толкнули вперёд, и он оказался лицом к лицу со стоящим в тени человеком в прорванной на плече гимнастёрке с кубиками на петлицах, без шапки, в разбитых когда-то хороших сапогах. Молодой парень — на вид лет двадцать с небольшим, моложе самого Лёши… но взгляд — как у столетнего старика.

Лицо его показалось Лёше смутно знакомым, наверное, тоже из тех, кого он пытался «троллить» в интернете — в этой форме они все на одно лицо, не разберёшь.

— Значит, фестиваль прошёл, да, — глухо сказал парень, глядя сквозь Лёшу. — Вспоминали войну, да…

— Да кому она нужна, та война, — с вызовом ответил Лёша, чуть приободрившись. Он уже решил для себя — ФСБ тут не при чём, значит, это развлекаются сами реконструкторы. Получается, вокруг что-то голографическое — ну не бывает же так, чтобы люди теней не отбрасывали? Ничего себе они денег вбухали… не поленились. На понт берут. Ну ладно. Сейчас я вам скажу всё что думаю…

— Носитесь вы со своей войной, как дурак с писаной торбой, — начал он злобно. Паренёк в рваной гимнастёрке молчал, и Лёшу это завело ещё сильней. — Кончилась она, ясно? Давно кончилась! Ваш упырь Сталин загубил кучу народу, ваши упыри у власти загубили тех, кто выжил, а вы, упыри, — он начал повторяться, но в запале не замечал этого, — а вы носитесь по полю, как идиоты, народные денежки прожигаете! Если бы не вы с вашими начальниками, все ту войну забыли бы давно и жили бы счастливо! Кому вы нужны? Все страны хотят с нами дружить, все хотят демократии, а вы с вашими долбаными идеалами всё думаете, что умнее всех! Вон наши дедушки-прадедушки о войне и не рассказывали никогда, они её забыть поскорее хотели! А вам лишь бы повоевать!

Парень продолжал молчать, молчали и остальные. Лёша же, наоборот, распалялся:

— Достали вы со своим победобесием! Ах, мы победили, ах, мы молодцы! Кого вы там победили? Гитлера? С ним лучше было дружить, нагнули бы весь мир! — он хотел ввернуть про «я помню, я горжусь», но вовремя сообразил, что на реконструкторов этот аргумент не действует.

— Хорошо говоришь, складно, — тихо сказал наконец парень, когда Лёха выдохся. — А что ты сделал для того, чтобы хорошо жить не только тебе, но и тем, кто будет после тебя?

— А после меня — хоть потоп, — крикнул Лёха, как плюнул. — Для меня никто ничего не делал — и я ничего не буду! Пусть каждый сам выкарабкивается! Все учат, учат… Нечего меня учить, я и сам умный!

— Значит, дедушки-прадедушки о войне не рассказывали? — словно не услышав ответа, бесцветным голосом поинтересовался парень. — Почему, интересно?

Лёха осёкся. Говоря это, он повторил известную фразу, но сам никогда над смыслом её не задумывался. Не говорили — ну и чёрт с ними. Кому это нужно? Жить надо настоящим, а не вспоминать прошлое день ото дня.

— Мой прадед вообще с войны не вернулся, — буркнул он. — А дед на войне не был. И что? Погиб прадед непонятно за что. А не воевал бы — был бы жив, глядишь. Мог бы закосить, дурак…

— Мог бы, наверное, — задумчиво пробормотал парень. — Вот только если бы все они, как это… закосили — кто бы врагов остановил?

— А нечего было Сталину ту войну развязывать, — огрызнулся Лёха.

— Вот, значит, как, — покивал парень. — То есть, зря они воевали?

— Зря!

Парень сделал шаг вперёд, ещё один… Лёха отшатнулся.

Парень тоже не отбрасывал тени, но при этом был совершенно реальным, ничуть не похожим на голограмму.

Но страшнее было другое. Теперь, на свету, он узнал лицо.

Он видел его несколько раз. На старых, очень старых фотографиях в фотоальбоме деда, который в последний раз смотрел ещё в детстве.

«А вот это, Лёшенька, твой прадедушка. Он был кадровым командиром — так это тогда называли. Погиб в почти самом начале войны в наших же местах — только училище успел закончить. А где похоронен — того никто не знает…»

Несомненно, это он. Стрижка ёжиком, почти детский подбородок, глубоко посаженные глаза…

Лёше стало страшно. Гораздо страшнее, чем в момент приезда на кладбище.

— Мы воевали ради того, чтобы ты, дурень, мог жить, — тихо сказал парень. — Чтобы ты мог просыпаться по утрам, радоваться, отдыхать, наслаждаться жизнью. Мы этого не успели. Это должны были успеть — за нас! — те, кто будут жить после нас. Но раз мы воевали зря, — голос его стал твёрдым, как стальной клинок, — раз вы не хотите помнить ни нас, ни того, что мы ради вас делали… значит, тебе не нужна твоя хорошая жизнь, верно?

Он протянул вперёд руку, и Лёша почувствовал, как всё тело пронзил ледяной холод. Словно могучая рука схватила его за горло. Взгляд его заметался, ища поддержки… но призраки, окружавшие поляну, тоже не сводили с него глаз, и от этого ему становилось ещё страшнее.

Где те трое, что привезли его сюда?

Их не было.

Чернота…

Лёша открыл глаза. Он лежал у себя в комнате, на диване. Было мокро и неуютно, в диван неторопливо впитывалась лужа. Тихонько отстукивали на стене китайские часы, но Лёше этот звук казался ударами молота по наковальне.

Перед глазами плыли круги, в ушах ещё стояло «…раз вы не хотите помнить нас…»

Лёша щёлкнул кнопкой торшера, глянул на пол, ища взглядом тапки… и через мгновение уже сидел, вжавшись в спинку дивана.

Ноги его были полностью извозюканы в земле. Жирной и бурой, как в окрестностях мемориала.

Остаток ночи Лёша просидел, съёжившись на диване. Голова была абсолютно пустой…