Лунный лик Фортуны

ПРЕЛЮДИЯ

Мертвая, она была узором из черного, белого и красного на редкой, сухой, полегшей июльской траве.

Черным был цвет тонкого шерстяного монашеского платья, совсем нового. Спереди на подоле еще не появились заплаты, которые говорили бы о годах, проведенных в коленопреклоненных молитвах. Подрубленная кромка юбки сзади была ровной и аккуратной – неосторожные прикосновения каменных ступеней еще не попортили ее.

Белым был цвет вимпла и барбетты, что обрамляли лицо монашенки, хотя вимпл уже не прилегал к шее и подбородку – он был сорван.

Белым был также цвет кожи, очень-очень бледной. Белым было лицо, застывшее в отчаянном ужасе, и это выражение останется на нем до тех пор, пока плоть не исчезнет навеки. Белыми были непристойно открытые бедра и колени – вздернутые вверх платье и нижняя юбка уже не скрывали их. Несчастная девушка лежала с разведенными белыми ногами и в своей смерти выглядела бесстыдной. Казалось, кто-то постарался придать ее телу красивый вид: раскинутые руки повторяли линии ног.

Красным был цвет крови.

Очень много крови.

Горло монашенки было рассечено точным ударом – здесь поработал тот же любитель симметрии, что укладывал ее тело. Разрез начинался точно под правым ухом и заканчивался под левым. На шее, чуть ниже маленького, слабого подбородка, он расширялся.

Обнаженные шея и горло были залиты кровью, несколько тонких струек просочились на воротник платья и впитались в шерстяную ткань.

Кровь была и на белых ногах. Много крови. Она мерцала на темных волосах лобка, пятнала внутренние стороны бедер.

Утреннее солнце поднималось над горизонтом. Сероватый рассвет набирал силу, делая черное более черным, а белое более белым, контраст между ними становился все разительнее. Солнечный свет упал на темно – красную кровь, и капли ее засияли, как драгоценные камни. Возможно, как рубины, яркие, ослепительные, подобные тем, что были вставлены в золотой крест, лежавший неподалеку от пораженного ужасом мертвого лица.

Утро набирало силу. Где-то поблизости закукарекал петух. Он кричал настойчиво, словно решил наконец быть услышанным. Зазвонил колокол, и вслед за его призывом раздались звуки жизни – люди начинали свой день.

Новый день.

Первый в бесконечной череде дней, которых мертвая женщина уже не увидит.