9. В логове бога

Посидеть на облюбованном уступчике не удалось — он был безнадежно загажен забравшимся сюда туканярой. Ких, выглянув из кораблика, гадливо принюхался и, не спрашивая разрешения, одним разрядом пришиб осквернителя их посадочной площадки. Вместе с Дузом они спихнули подрагивающую тушу вниз с обрыва, и белесые тараканищи длиной с древко стрелы тут же устремились к дармовой кормежке.

— Фу, — сказала принцесса, так и не рискнувшая высунуть нос из люка. — Давайте-ка срочно перебазироваться на другой конец долины, а то не проветриться будет.

Но когда они очутились на противоположном краю каменного «корыта», то под ногами увидели тонкую взвесь еще не осевшей пыли.

— Обвал, — констатировал Дуз. — Сравнительно недавний.

— Могло быть и небольшое землетрясение, — предположил Ких, хотя его не спрашивали — вольность, явившаяся следствием того, что командор всеми силами старался развить в своих воинах зачатки самостоятельного мышления.

Мона Сэниа чихнула.

— Искать-то все равно надо, — раздраженно проговорила она. — Может быть, все и к лучшему, откроется еще какая-нибудь пещера, или трещина обнаружится… Короче — за дело. Только будьте внимательны: малейший шум под ногами — и, не раздумывая, сюда. Ну а теперь Ких — налево, Дуз — направо, а я пока останусь здесь. Удачи!

В одиночестве стало немного легче. Она присела на пороге кораблика, решив подождать, пока осядет пыль. Пришлось трижды чихнуть, и это малоприятное занятие отвлекло ее от проблем, которые она собиралась решать в этой приглянувшейся ей долине, ласкающей душу мягкими лапками своей безлюдной тишины, где ответы рождались сами собой, словно подсказанные добрым гномом. Так что же за странная перепалка… а-апчхи! — вышла сегодня у нее с мужем? И только ли в том причина, что он ни с того ни с сего возненавидел Паянну? Ведь между ними и раньше вспыхивали ссоры, но какие-то быстротечные и, как правило, не лишенные примитивного юмора. Что же случилось на этот раз?

Ты не поверила ему до конца, и он чувствует, что между вами пролегла какая-то трещинка. Отсюда его раздражение.

Неправда! Между нами не осталось никаких подозрений; я убедилась, что во всем были виноваты его пикантные воспоминания, сказки про цветущий папоротник, завистливые взгляды Алэла на нашего сына…

Убедилась — это значит: убедила себя. Эти все объяснения от разума. А от сердца — кошачий коготок.

Слушай, внутренний голос, или как там тебя, я ведь сюда прилетела вовсе не для того, чтобы ворошить старые обиды. На всей своей нелепой ревности я поставила жирнющий крест, так что и ты изволь больше о ней не вспоминать. А сейчас лучше скажи мне, пока я не зачихалась до потери сознания…

Зачем тебе чихать? Вокруг тебя нет никакой пыли.

А ведь и правда. Чудеса! Только она не осела на землю, а, следуя за гуляющей по дну долины «поземкой», превратилась в бесшумный золотистый смерчик, который внезапно поднялся и, пританцовывая вокруг кораблика, заключил его в янтарную сферу, образуя золотистый полупрозрачный кокон; каменный карниз, дымящаяся подземным паром долина, сырое низкое небо — все затуманилось и исчезло, остались лишь вихрящиеся узоры. Они складывались в контуры, с удручающей быстротой сменяющие друг друга, а потому не узнаваемыми…

Это оттого, что ты никак не можешь сосредоточиться на чем-то одном.

Хм, Паянна тоже советовала сосредоточиться, но сегодня мысли скачут, как здешние кузнечики, такие прозрачные и невесомые… Да. Я готова. Сосредоточилась.

Тотчас же золотисто-коричневые волнистые линии снова завихрились, словно кто-то рисовал в воде тончайшими струйками сепии и охры; сменяющие друг друга контуры теперь напоминали развалины здешних городов, которых они перевидали за этот год несметное множество — рассыпавшиеся башни и минареты, обрушившиеся акведуки и возносящиеся к облачным небесам смятые каркасы, которые уже никогда не обрастут кирпичной плотью … Нет. Это все очень любопытно и даже притягательно, но — для Юрга.

Жаль, бесконечно жаль. Тогда что хочешь увидеть ты?

Хоть что-нибудь магическое, невероятное! Ведь жили же когда-то здесь, в этой долине, настоящие колдуны?

Зачем спрашивать то, в чем ты и без того уверена?

Действительно. А вот и тени появились, похожие на скорбных ангелов с наших древних фресок, созданных неведомыми художниками еще до Темных Времен. Тогда вопрос: а почему они жили у этом уединении, а не в городах вместе с остальным населением? Ведь кудесники для того и существуют, чтобы помогать людям…

Злобные проблески, похожие на языки пламени, заметались вокруг, пожирая призрачные человеческие силуэты, Утончаясь и темнея, они превращались в горизонтальные и вертикальные росчерки, похожие на рыбачьи сети.

Понятно. Костры и решетки.

А чего ты еще ждала от технократической цивилизации, не признающей никакой магии — и в то же время мучительно завидующей ее носителям?

Тупиковая цивилизация и никудышные чародеи. Может быть, объединившись, они и смогли бы спасти свой мир…

Если бы нашелся человек, который начертал эти слова на своем знамени и сплотил под ним и тех, и других.

В сказках и преданиях боги всегда рождают такого человека, причем в нужное время и в нужном месте.

А в действительности и богам свойственно ошибаться…

Ты говоришь так, будто… будто я слышу не отзвук собственного «я», а глас какого-то высшего существа, принадлежащего к числу небожителей. Или нет?

Называй меня все-таки «своим внутренним голосом» — и тебе спокойнее, и меня это забавляет.

Да я не забавляться сюда прилетела!

Ну, если ты решила, наконец, вернуться к тому, зачем ты здесь, то постарайся все-таки отогнать от себя все праздные мысли.

Да проще простого. Вот первая непраздная мысль: мне необходимо нечто, сотворенное при помощи магических сил. Талисман. Амулет. Оберег. С указанием места, где он находится. И поточнее, пожалуйста.

Гм… Ну, ладно. В этом месте ты уже однажды бывала. Припомни.

Пылевая взвесь, окружавшая ее, снова пришла в движение и как бы разделилась на два слоя: самые темные пылинки отступили назад и образовали что-то вроде слегка мерцающего фона, на котором легкая охра начертала уже знакомую картину: чудом уцелевшие сдвоенные башни, преддверье когда-то возносящихся ввысь, но сейчас уже рассыпавшихся в прах циклопических сооружений; у подножия правой пары башен, точно река почерневшей крови, змеился застывший зловещий поток; и самое непостижимое — в центре этой безжизненной панорамы громоздился гигантский шар на шести растопыренных опорах, на вид весьма ненадежных, который загадочным образом не тронули ни молнии, ни ураганы, ни землетрясения.

На эти руины они наткнулись совершенно случайно еще в первые свои посещения Свахи, когда не водила их с места на место магическая «поземка», и тогда в кладбищенской тишине они услышали мерное постукивание, доносившееся сразу с трех сторон. В то время они еще не знали, что это всего-навсего вездесущие туканяры, и присвоили этому месту легкомысленное наименование: «Три Часовщика».

Помнится, тогда Юрг, со всей осторожностью изучив лежащие позади башен развалины, с удивлением констатировал, что здесь не обошлось без взрывов, умелых и безжалостных; громадная же сфера, ими почему-то не тронутая, но не пощаженная временем, при ближайшем рассмотрении оказалась настолько изъедена трещинами, что командор строго-настрого запретил даже приближаться к ней, чтобы не быть погребенным под ее обломками, когда она в самый неподходящий момент все-таки рассыплется в прах.

Ну что ж, место памятное, попробуем поискать там. Спасибо!

Погоди, это еще не все…

Где-то в глубине горных недр послышалось глухое урчание, камни на дне долины шевельнулись, а призрачный сферический экран пропал, как будто его и не было. И в тот же миг прямо перед нею возник Ких — так внезапно, что она даже отшатнулась. Карманы его жавровой куртки подозрительно оттопыривались.

— Ну, сколько раз надо предупреждать, чтобы вы не подбирали всякий мусор! Что там у тебя?

— Вот. — Он протянул на ладони не то плоский комок ссохшейся глины, не то залежалую ракушку. — Из свежей трещины выкатилось. Я подобрал на всякий случай…

Вид у юного дружинника был смущенный, словно ему стыдно было за то, что он осмелился преподнести своей повелительнице какую-то трухлявую пакость.

Но она приняла до странности невесомую окаменелость на обе ладони бережно, почти благоговейно, не сомневаясь в том, что это подарок, только неизвестно — от кого; повинуясь какому-то внутреннему импульсу, поднесла к губам и подышала на него, словно желая оживить своим теплом.

И ничего не произошло. Заскорузлая поверхность затуманилась, и только. И все-таки сохранялось ощущение, что внутри — что-то живое, неуловимо пульсирующее…

Появился, наконец, Дуз, маленького землетрясения как видно просто не заметивший, но зато сразу углядевший, что принцесса с младшим дружинником что-то отыскали.

— Моллюск, — как всегда предельно лаконично констатировал он. — Дохлый. И давно.

— Может, кинжальчиком поковырять? — с естественным простодушием проявил инициативу Ких.

— Ни в коем случае! — вскрикнула Сэнни, как будто ей предложили резать по живому.

Потекли замедленные минуты ожидания. Все, замерев, вглядывались в ребристые, плотно сомкнутые створки, словно надеясь, что они сами собой раскроются. И, наконец, оправдывая их надежды, ракушка на глазах принялась молодеть, освобождаясь от известковой коросты веков и одеваясь золотистой оболочкой, испускающей ровное негреющее свечение; этот призрачный опаловый шар разрастался на глазах, отмеряя объем пространства, подвластного волшебству — как мыльный пузырь, рожденный капризом ребенка. В воздухе означилось напряжение, точно натягивались тысячи струн. Сейчас… Вот-вот…

Что-то полыхнуло, черно и нестрашно, и руки девушки ощутили едва уловимое шевеление. И точно: теперь на ее ладонях лежало нечто, напоминающее бледную мальву о двух лепестках, и угольный пестик чернел посередине, традиционно окруженный щетинками тычинок. Выходит, это был просто засохший бутон, который раскрылся, согретый ее дыханием — только вот зачем?

И, словно оскорбившись этим непониманием, лепестки задергались, словно лапки перевернутого на спинку краба, затем с легким щелчком сомкнулись, и миниатюрная древность обрела свой прежний ископаемый вид.

Ну и что теперь с ней делать?..

Возьми ее с собой, а там видно будет.

Это надо понимать, что никаких амулетов в этой долине больше нет, а если что и попадется случайно, то это только забавные игрушки. Так?

Молчишь. Что ж, и на том спасибо.

* * *

Суета, поднятая Юргом вокруг мумии засохшего бутона, поначалу развлекала мону Сэниа, но мало-помалу начала-таки ее раздражать. Ну ладно, отправил в козий загон всех обитателей Игуаны, включая четвероногих, шестиногих и пернатых, оставив при себе в наглухо запертом шатровом покое только Сорка, как самого осторожного из всей дружины. Но зачем же расчехлять тяжелый полевой десинтор? Ведь и ежу ясно, что это оружие против чародейства — все равно, что теннисная ракетка против шаровой молнии.

Когда все мыслимые и немыслимые меры предосторожности были, наконец, приняты, Юрг уселся за низенький черепаховый столик и развернул лоскут жавровой шкурки, в который предусмотрительно был завернут свахейский артефакт. Сорк замер за его спиной. «Так, подышим…» — пробормотал командор, осторожно обнюхивая приплюснутый шершавый катышок и одновременно пытаясь согреть его своим дыханием.

Чем бы он ни был, но никак не желал ни пахнуть, ни раскрываться. Может, потереть? Юрг принялся надраивать упрямую окаменелость, поминая недобрым словом Аладдина и всех джиннов арабского фольклора, вместе взятых. Результат оставался нулевым.

— Может, эта фиговина функционирует только в женских руках? — предположил Юрг, оборачиваясь к Сорку.

Тот нахмурился: как и большинству прирожденных вояк, любые магические штучки были ему не по душе, и ничего доброго он от них не ждал. По его разумению, командор был трижды прав, когда не позволил высокочтимой принцессе вместе с ним исследовать эту подозрительную поделку древних колдунов.

— Но госпожа сейчас в безопасности… — дипломатично обронил он, не решаясь на прямой совет.

Как же, в безопасности! Она не носила бы титул «ее своенравия», если бы продолжала отсиживаться в окружении своих снежнорунных коз. Посему, как только в их маленьком замке захлопнулся вход, она бесшумно перелетела в спальню и теперь наблюдала за манипуляциями супруга через дырочку в ковровой занавеске. Пока ее вмешательства не требовалось — командор полировал «ракушку» полой камзола, потея от досады.

— Черт бы подрал все эти шаманские фигли-мигли, — не выдержал он, швыряя неподдающийся амулет на стол. — У себя я просто просветил бы его рентгеном, возраст определил радио-углеродным методом, потом вскрыл лазерным лучом… Сгонять на Землю, что ли?

Сорк, с уважением внимавший непереводимым заклинаниям, при последних словах невольно оттопырил нижнюю губу: знал, как относится его высокочтимая госпожа к любым предлогам для экскурсов командора на родину.

Юрг скосился на его мину, понял. Эта подспудная и необъяснимая неприязнь к Земле, которая передалась от его супруги к остальным джасперянам, всегда раздражала его. Он встал, отшвырнув ногой табурет, схватил хрустальный кувшин с родниковой водой, напился прямо из горлышка.

— Все-таки это просто ракушка, — пробормотал он. — Ну, так ты у меня сейчас отмокнешь, тварюга водяная…

Кувшин лязгнул по черепаховой крышке стола, точно кованый сапог.

— В таких случаях моя интернатская нянька говорила: господи, благослови…

Принцесса за ковром скептически усмехнулась: насколько она помнила, ее звездного эрла в основном пестовала рыжая псина по кличке Брага. Чтобы нечаянное шевеление занавески не выдало ее присутствия, она мысленно приказала полупрозрачному куполу слегка притемниться, словно солнце заслонила нежданная туча. Сумерки, сгустившиеся в шатровом покое, оставляли ей теперь только частое дыхание Юрга, долетавшее до нее теплыми толчками воздуха; послышался легкий булькающий звук — свахейская диковинка окунулась в воду.

В первый миг ничего не произошло; затем прежде, чем она успела что-либо рассмотреть, у нее появилось ощущение, что в комнате присутствует еще кто-то. А затем она услышала сдавленный вскрик Сорка, прижавшегося к стене.

В центре маленького зала начало светлеть, вокруг застывшего столбом командора сгрудились какие-то тени, с каждой секундой становящиеся все отчетливее… Мона Сэниа тоже чуть не вскрикнула, увидев, что это — она сама в походном снаряжении, и Ких, и Дуз.

Она отбросила занавеску и шагнула вперед. Юрг оглянулся и, раскрыв рот, ошеломленно переводил взгляд с одной собственной жены на другую.

Принцесса бесстрашно протянула руку, пытаясь отодвинуть в сторону появившегося здесь без спроса Киха — и покачнулась: рука, не встретив ни малейшего сопротивления, прошла через пустоту.

— Фу… — командор, наконец, перевел дух. — Что-то вроде голограммы. А я уже ошалел от радужной перспективы, когда на одну мою бедную голову будут две жены со всеми их капризами! Только как теперь это художество погасить?

Мона Сэниа поддернула рукав, запустила руку в кувшин и выудила шероховатую плюшку. И тут же застывшие вокруг кувшина призраки померкли и безвозвратно растворились в воздухе.

— Теперь я догадываюсь, зачем это мне подарено, — проговорила принцесса, обтирая мокрый амулет о подол платья. — Мне недаром показали панораму Трех Часовщиков — несомненно, там имеется что-то такое, что надо будет таким же образом запечатлеть во всех подробностях. Завтра же слетаю туда.

— А ты уверена, что это фокус у тебя и во второй раз получится? Я вот дышал до хрюканья — и ни черта.

Мона Сэниа уверенно взяла «тварюгу водяную», дохнула — и ничего. Подышала подольше — результат был тем же.

— То-то, — не без злорадства констатировал звездный эрл. — Но не может же эта чушка быть одноразового пользования, как… Кхм. Просто нужно в точности восстановить условия эксперимента. Вызови-ка Дуза и Киха.

Те мгновенно явились на зов.

— Вспомните, други мои: перед тем как эта штуковина раскрылась, не производили ли вы каких-нибудь манипуляций… ну хотя бы пальцами в карманах шевелили, фиги складывали? Нет? А о чем думали?

Дуз пожал плечами — кроме безопасности принцессы, его в этих экспедициях ничего не занимало. Зато Ких смущенно переступил с ноги на ногу.

— Давай, давай, — ободрил его командор. — Что уж там, телись.

Да я… собственно, я все пытался вспомнить, только не получалось… в одной истории, что перед сном принцу сказывали, говорилось… — Было видно, что ему страшно неловко признаваться в том, что он любил подслушивать детские сказки. — Слова такие, точно не помню, но вроде как «барьзам, откройся!»

Он еще не закончил фразы, как с легким треском «ракушка» отворилась — словно раскрылась нежная кошачья пасть с черным язычком. И тут же обратно захлопнулась.

— Вот так клюква! — изумился командор. — Хотя на самом-то деле надо было произнести: сезам, откройся…

Он даже не успел изречь каноническую формулу заклинания, как розовая пасть снова зевнула.

— Вот это да! — восхитился Юрг. — Выходит, на нее любая чепуховина, вроде симбиоза бардака с бальзамом, действует как петушиное слово. Ну, тогда: мадам, откройся!

Нуль-эффект.

— Вигвам, откройся! Бедлам, откройся! Чертова перечница, откройся!

Результат тот же.

— Тонь, сонь, оберегонь, откройся… — еле слышно прошептал Ких, припоминая какие-то тихрианские заклинания.

И «ракушка» тотчас щелкнула створками.

— Ты где это слышал? — поинтересовалась принцесса.

— Так сибилло голосило, когда мы с ним Рахихорда из колодезной темницы вызволяли. А что, нельзя было?..

— Нужно. Только впредь возле этого амулета ничего магического больше не произносить, даже мысленно! Все ясно. — Принцесса оглянулась и почувствовала, что никому и ничего не ясно. — Она открывается на любое волшебное заклинание. Только желательно прибавить: «откройся».

— Амулет-универсал! — восхитился командор. — Даже представить не мог, что такие существуют. Но погоди, ведь Ких хотел сказать: барьзам. Похоже, что он этого слова не знает, просто слышал краем уха и переврал, запоминая; но оно ведь не магическое, бальзам — это самый обыкновенный шнапс, на травках настоянный, а бар…

Он вовремя спохватился.

— Но Ких-то этого не знал, — возразила принцесса; — оно в его памяти существовало как заклинание, и этот талисман, уловив его мысли, послушно произвел свое волшебное действо. Так что нарекаем эту волшебную ракушку Ракушкой и будем использовать как… забыла слово, эта штука только у тебя на Земле водится.

— Фотоаппарат?

— Ага, тоже нечто, но без магии. Так вот, это самое я и возьму с собой завтра…

— Ну, уж нет. — В голосе супруга зазвучали диктаторские интонации. — С одной-то женой я как-нибудь справлюсь. Никаких «завтра». Лететь моя очередь, а то ты там якшаешься со всякими привидениями, подарки от них принимаешь, информацию инфернальную из них доишь. Пойми, это может оказаться ловушкой: сюрпризы, игрушки, а когда бдительность притупится…

— Довольно, — оборвала его мона Сэниа мягко, но решительно. — Если бы я выросла на твоей Земле, то для меня нормально было бы прыгать через веревочку. Но я принцесса Джаспера, и для меня естественно летать с одной планеты на другую, в нужный момент ускользая от грозящей опасности. Если ты расспросишь мою дружину о том, с чем я играла до встречи с тобой, скитаясь по всем землям Костлявого Кентавра, когда дальнейшая жизнь казалась мне бессмысленной, а возвращение на Джаспер — ненужным…

— Вот именно, — подхватил Юрг. — До. Но теперь у тебя есть Ю-ю, и вряд ли ты захочешь, чтобы он, как я, вырос сиротой.

Мона Сэниа вздохнула: аргумент был непробиваемый.

— Бросим жребий, — предложила она единственный компромисс, который пришел ей в голову. — Где тут у меня тихрианская монетка?

На Игуане ей сегодня везло меньше, чем на Свахе: очередной полет по жребию достался командору.

Но и ему не улыбнулась лукавая удача, когда на следующий день он в сопровождении Флейжа и Пыметсу отправился к развалинам Трех Часовщиков: поиски не дали ровным счетом ничего, а самолюбивое раздражение заглушило внутренний голос, настоятельно рекомендовавший ему еще раз посоветоваться с женой. Славные дружинники, как ни прививай им инициативу, ничего подсказать не могли и только путались у него под ногами: Флейж — беззаботно ухмыляясь, Пы — обиженно посапывая, что в последнее время вошло у него в привычку. Командор, не желая возвращаться ни с чем, ползал, чертыхаясь, по пыльным осыпям, распугивая крупнокалиберную насекомую живность на радость прожорливым туканярам, которых то и дело приходилось отпугивать световыми разрядами.

Было совершенно непонятно, как здесь может пригодиться найденный Кихом амулет.

Наконец стало ясно, что еще пара часов безрезультатных поисков приведут путешественников только к остывшему ужину. Пожалуй, еще не было случая, чтобы командор возвращался домой в более гнусном настроении.

— Бедненький ты мой звездный скиталец! — В голосе жены он, впрочем, уловил не только сострадание. — Не хочешь ли развеяться? Кони оседланы.

Знаешь, я сегодня уже намотался… — пробормотал он, выдираясь из ненавистного скафандра, без которого разгуливать по Свахе, где в любой момент можно было ожидать любой каверзы, ему не позволяла привитая еще в Академии осмотрительность космолетчика. — А где Ю-ю?

— Все на море. Навестим?

— Хорошо бы…

На море действительно было хорошо, хотя и прохладно. Паянна, подоткнув свою бессменную юбку и подложив под себя сложенную вчетверо попону, восседала на прибрежном камне, свесив в воду громадные, как и у Харра, ножищи; сам менестрель, не приближаясь к кромке прибоя, возлежал на песочке, и Фирюза безрезультатно пыталась отколупнуть у него с эфеса драгоценный яхонт — в последнее время завистливая девица стала тяготеть к оружию, наблюдая за тем, как ее молочный братец учится владеть тупым деревянным мечом. Сам Ю-ю восседал на широких плечах у Борба, косо поглядывая в воду и выбирая момент, когда будет удобно туда кувыркнуться.

В сторонке, баюкая запеленутого в расшитое одеяльце Эзериса, на бугристых корнях игольчатой ивы пристроилась Ардинька, в своей античной хламидке похожая одновременно и на наяду, и на дриаду.

— Идиллия-то какая, ну форменная Аркадия! — не удержался Юрг.

— Да, — согласилась мона Сэниа, поеживаясь в своем легком сиреневом наряде — лето еще не полностью вступило в свои права. — Такая уж идиллия, что и без всякого внутреннего голоса ясно, что обязательно что-то должно случиться…

— Плюнь три раза через левое плечо!

— А как же с этим… загрязнением водной среды?

— Ты делай, девонька, что тебе говорят, а то беду накличешь, — поддакнула Паянна.

— Вот заплыву подальше, тогда и плюну.

Она нетерпеливо сбросила платье, под которым обнаружился обольстительнейший ярко-лиловый купальник — последняя модель от Кардена, супружеский дар на Восьмое марта. Сей языческий праздник был с единодушным восторгом принят всеми джасперянами, в отличие от Дня Воина, ибо, как презрительно заявила принцесса, для каждого рыцаря существует единственный праздник — это миг победы над врагом.

Она взмыла в небо, чтобы, вообразив себя на миг легкоперым нырком, почти беззвучно кануть в вечернюю потемневшую воду. Она давно уже научилась чувствовать себя на глубине свободно и естественно, ведь это было сродни ее привычному невесомому парению под облаками. Глядя на свою повелительницу, славные дружинники — кроме, пожалуй, Эрромиорга, всецело занятого восстановлением замка — тоже повадились часами плескаться как на поверхности моря, так и среди шевелящихся куп причудливых водорослей…

Зудящий сигнал тревоги, не пугающий, но настоятельно требующий извлечь что-то из памяти, возник при этой мысли, но шаловливый шлепок пониже спины (и как это Юрг успел доплыть до нее так быстро?) заставил ее рассерженно извернуться, подобно выдре — и прямо перед собой принцесса увидала лунообразную добродушную морду, лупоглазую и вроде бы даже улыбающуюся. В сумеречной воде едва угадывалось крупное пятнистое тело, слишком неповоротливое, чтобы принадлежать хищнику; но неожиданность была столь велика, что перепуганная купальщица ракетой выметнулась из воды и очутилась рядом с супругом, который еще только-только спускал штаны, вознамерившись окунуться:

— Ой, а там кто-то крапчатый…

Мокрая и взъерошенная, она утратила всю свойственную ей царственность и напоминала сейчас перепуганную земную девчонку.

— Разберемся. — Командор нагнулся за десинтором, который одинаково действовал как в воздухе, так и в воде.

— Стойте, стойте! — вскочила на ноги Ардиень, и тут крупная безухая голова, отдаленно напоминающая кошачью, явила себя из морской пучины и мерными толчками начала приближаться к берегу. — Это же сирвенайя певучая, она мать всех брошенных детенышей! Ее мой батюшка для Юшеньки прислал…

Пятнистая «певучая мать» неторопливо приблизилась к берегу и, шлепнув ластами, наполовину выползла на сушу и перевернулась на спину, выставив белесое брюхо с отчетливыми рядами выпуклых розовых сосцов. Мохнатый свянич, доселе прятавшийся под коряжиной, на которой пристроилась Ардинька, подбежал к уже успокоившейся воде и ко всеобщему изумлению забрался на тугобрюхую, точно надувной матрац, тушу. Он мелодично засвиристел и, обернувшись к Ардиени, призывно махнул лапкой. Царевна торопливо развернула длинноногого малыша и опустила его на влажное молочное брюхо; ни секунды не помедлив он, даже не успев открыть глазенки, безошибочно ткнулся в доверчиво подставленный сосок.

Все потрясенно наблюдали сказочную картину.

— Сирвенайя будет приплывать сюда каждый вечер, — доверительным шепотом сообщила Ардиень, придерживая крошечного обжору за шоколадную попку. — Слаще ее молока на свете не бывает.

— Ты, царевна, Юшку-то вовремя отыми, не давай ему лишку наедать, а то ночью криком изойдется, — ворчливо проговорила Паянна, опасливо подбирая ноги.

Впрочем, взгляд ее прищуренных глаз был отнюдь не пуглив — так, наверное, в ее тихрианском утреннем краю глядели на врага, прикидывая, а не сделать ли из него союзника.

Принцессе этот взгляд почему-то запомнился.

Ардинька между тем смущенно улыбнулась, не желая, видимо, объяснять грозной домоправительнице, что, нянчась сразу с двумя малышами всю эту зиму, она все-таки набрала необходимый опыт, и осторожно подняв сосунка, отошла из воды.

— Чудненько! — восхитился Юрг, набрасывая на нее свой плащ, чтобы она не продрогла.

— Совершенно с тобой согласна, — задумчиво проговорила принцесса; — вот только… Мне тут внизу, возле дна морского, пришла в голову какая-то оч-чень важная мысль, но это пятнистое диво ее спугнуло. Теперь, сколько ни пытаюсь, ничего не могу припомнить.

Сирвенайя фыркнула, сгоняя с себя свянича, сползла обратно в море и почти не шевельнув ластами исчезла, мгновенно набрав крейсерскую скорость. Ю-ю, взвизгнув, ринулся было следом, но Паянна поймала его за пятку.

— Ты вот что, княжна, — проговорила она, подымаясь. — Ежели хочешь что вспомнить — плюнь и займись другим делом. Потом само собой припомнится.

— Опять плеваться… — брезгливо пробормотала принцесса. — И что это у вас сегодня все советы какие-то одинаковые? А для других дел уже поздновато. Прокачусь-ка я лучше.

— Смотри, не простудись! О, локки полосатые…

Однако прокатилась. Крылатый конь недовольно всхрапнул, почувствовав под копытами нелюбезную его сердцу мелкую гальку. Восточный мыс. Первая луна уже покатилась вдогонку заходящему солнцу, и пепельно-лиловое марево прикрыло цепь островов, убегающую к архипелагу Алэла. Тут же непрошено приплыла мысль, что ведь у Невесты тоже есть луна, исполинская, изрытая темными провалами… Забавно, и что это ее так тянет на эту пережаренную планету? Да ничего не тянет, просто немножечко любопытно, и все. Достаточный повод, чтобы заглянуть туда еще раз. Одним глазком. Хоть па минуточку…

О, проклятие, те же самооправдания и на том же самом месте! «Хочу» — вот достаточный повод для принцессы Джаспера. Так было, так есть и так будет.

— Подожди меня здесь, — шепнула она коню, соскальзывая с седла. — Я ненадолго…

И джасперянский вечер сменился предрассветным ослепительным сиянием невестийской луны. В воспоминаниях она казалась даже не такой неправдоподобной, как на самом деле. Точно готовая обрушиться в хаос столпообразных утесов, громадная, ослепляющая, она была как-то по-драконьему безжалостна в холодном своем сиянии; белый мертвенный свет давил на кожу ощутимо и упруго, так что от него хотелось уползти в тень. Было в нем что-то от неумолимой тяжести палаческого топора…

Принцесса уже приготовилась нырнуть в знакомую лазейку под панцирной листвой, как вдруг навстречу ей вылетел какой-то меховой ком, от которого она отшатнулась, приняв его за здешнего зверя; но край лиственного полога с металлическим звоном приподнялся, и с радостными криками навстречу ей высыпала целая ватага невестийцев. Она досадливо поморщилась — ну вот, опять сейчас начнется поголовное упадание ниц и поскуливание: «Выбери меня…»

Ничего подобного. Кто-то подхватил с земли самодельный мяч и запустил в нее, так что ей понадобилась вся природная ловкость, чтобы увернуться. Раздались одобрительные возгласы, ну совсем как на турнире. Заметив, что в нее снова целятся, она успела приготовиться и отпрыгнула в сторону легко и непринужденно, думая только от том, чтобы не забыться и в следующий раз не представить себе привычное ничто, как она делала всегда, когда хотела ускользнуть от чего-то нежелательного.

Но тут случилось вовсе невероятное: кто-то совсем непочтительно подставил ей ногу, и она, ойкнув, растянулась на земле, царапая себе коленки.

— А ты увертлива, хорошо играешь, — одобрительно произнес виновник ее падения. — Только вот забываешь под ноги глядеть. Ушиблась?

— Дал бы руку, — проговорила она, пытаясь подняться.

— Это еще с какой радости? Лежи, тебя же вышибли!

Она с замиранием сердца почувствовала, как стремительно теряет добрый десяток лет, превращаясь в проказливую пигалицу, гоняющую мяч со своими братьями на заднем дворе королевской резиденции. Именно там ей в последний раз в жизни ставили подножку…

Меховой ком прошелестел у нее над головой и шмякнул ее обидчика по плечу. Тот взвыл от обиды и повалился на землю, дрыгая ногами:

— У, крылан меня забери! Говорил же — нельзя девчонок в игру принимать! Как засмотришься, так сразу удар проморгаешь… — он перевернулся на живот и подполз к ней, извиваясь, как уж. — А ты вообще-то откуда взялась?

Не желая вдаваться в объяснения, она неопределенно кивнула куда-то вправо.

— Из Троекошного подлесья, что ли? — настаивал он.

— Еще дальше.

— Врешь! Таких малолеток, как ты, дальше соседнего подлесья не пускают.

Она пригляделась к нему повнимательнее: заходящая луна высветила узкое большеглазое лицо какого-то странного матово-оливкового тона, словно никогда не видавшее солнечного света, безусое, не тронутое никакими житейскими невзгодами. Ведет себя, как сопливый несмышленыш, а ведь на голову выше Флейжа, да и лет ему примерно столько же.

— А я не очень-то спрашиваюсь, — проговорила она, стараясь держаться с ним на равных и для пущей убедительности показывая ему кончик языка.

— Врешь!.. — повторил он с восхищением.

— Нет, правда-правда. Я ищу Горона. У меня к нему дело.

Веселящаяся компания между тем вошла в раж — с ног сбивали уже не меховым мячом, а самыми примитивными приемами уличной драки; кое-кто с разбега перепрыгивал через лежащих — а таких было уже больше половины, и никто не подымался, как видно, блюдя правила нехитрой игры. Тот, кто был рядом, приблизил свое лицо почти вплотную:

— Слушай, нездешняя, я тебе открою тайну, только ты — никому. Волос из ноздри отдашь, если проболтаешься?

— Два.

— Горон скоро здесь будет. Старшие носильщицы меж собой шептались. Раз Лунного Нетопыря над нашей купиной видали, значит, скоро и Горон сюда проберется.

— А где это — ваша купина?

— Да ты что, ослепла? Вся вот эта зелень-серебрень, что наше подлесье укрывает, это и есть одна-единая купина. Тупая ты какая-то…

Она все-таки села, положив подбородок на коленки. Играющих осталось всего трое, и своими движениями они напоминали призрачных танцоров, покрытых лунной амальгамой; глядеть на них хотелось неотрывно.

— А этот полуночный Нетопырь… Он что, действительно на луне обитает? — повинуясь какому-то внезапному наитию спросила мона Сэниа.

И на луне тоже. Видишь на ней три темных пятна? Это три его неприступных замка. А на нашей земле у него триста тридцать три обиталища.

— Интересно, где он сейчас?

— Везде. Он же — бог. Пребывает повсеместно, всё видит, всех слышит, всех судить волен.

Слова теперь сыпались, как горошинки — заученные, бесцветные.

— Постой, постой, ведь если твой бог — везде, то кто же тогда над вашей купиной пролетал?

— Ну, остролист тебе на язык, и доняла же ты меня своими вопросами! Говорю тебе: один — всесущий, он же всевидящий и это… всекарающий. Да. И другой, который летает с места на место — это он же самый. Он един, хотя их и два. Понятно?

О, древние боги, и темный же здесь народ! Лепечет какую-то заученную чушь, которую и выговорить-то толком не умеет.

Но на всякий случай пришлось кивнуть.

— Ты уж прости меня за назойливость, — проговорила она вкрадчиво, — но я задам тебе последний вопрос: уж если ваш Нетопырь над этими местами пролетал, то он сейчас, по-видимому, отдыхает в том своем замке, который ближе всего отсюда. Так не проводишь ли ты меня к его стенам?

— Да ты что, совсем чокнутая? Горон, и тот, говорят, ни в одно Нетопырево обиталище пробраться не сумел. А тебя, значит, вот так за здорово живешь проводить туда! Я-то конечно знаю, где самая близкая Сумеречная Башня, только перед нею раскинулась Каленая Пустошь, на которой если заплутаешься, то на открытом месте день тебя и застанет. А укрыться там негде, так что Нетопырь тебя даже огораживать не станет, и так завялишься.

— Трусишь, значит.

— Кто, я? Хо!

— Не «хо», а хотя бы пальцем покажи, в какую сторону мне идти.

— Да вон двойные утесы, точно ворота, меж ними стежка протоптана, а как минуешь их, держи лунный свет в правом глазу. До заброшенной купины доберешься, ее Вялью Колодезной почему-то кличут, оттуда можно бы путь держать на соляной столб, но ты лучше там под зеленью переднюй.

Меж тем последний участник игры, как видно — победитель, совершал триумфальные прыжки, воздевая точеные руки к беззвездному небосводу, с которого бессильно уползала до смерти усталая лунища — точно толстуха, которой невмоготу таскать собственную тяжесть. Тоненькое многократное посвистывание слышалось понизу, словно крошечные суслики сновали в редкой траве.

Похоже, из мальчишки больше ничего вытянуть не удастся.

— Ну и на том спасибо, — сказала принцесса, легко поднимаясь. — Еще увидимся. Как тебя звать-то?

— Чичимиану-рожденный-чтобы-хранить-числа. А тебя?

— Сэнни.

Он принялся чесать в затылке и делал это долго и обстоятельно.

— Слушай, я как-то не пойму, что ты с таким именем хранить собираешься?

— Себя, любимую. Ну, я пошла.

— А разве… — Взрыв глухой барабанной дроби весьма вовремя предотвратил все последующие вопросы. — Ну вот, только разговорились, как уже с молитвой да на урок…

Все поспешно подымались с земли и, бормоча себе под нос дружное, но нечленораздельное «бу-бу-бу, бу-бу-бу…» нехотя тянулись в глубину мерцающей зеленоватым светом купины, раздвигая скрежещущую листву — теперь стало ясно, для чего их руки были так старательно оплетены надежными ремешками. И еще принцесса заметила, что же делало их движения такими свободными: если почтенные матроны, которых она видела в прошлый раз, были одеты в тканые одежды, то все юноши носили не набедренные повязки, как ей поначалу показалось, а что-то вроде коротких юбок, связанных из эластичных стеблей или волокон. Надо будет это учесть, чтобы в следующий раз не надеть сюда чего-нибудь вязаного…

Так значит, это появление здесь — не последнее?

Она только пожала плечами — да что это с се внутренним голосом, дрожит, как овечий хвост. Не иначе как от здешней жары. А направление следующего полета — это привилегия исключительно ее королевской воли.

Между тем и последний из юных невейцев исчез. А свистящий шорох за спиной усилился — да что это, осмелевшие здешние крысы? Она резко обернулась, и глаз уловил какое-то вертикальное движение над потемневшей землей. Определенно не живое. Она наклонилась и, наконец, поняла: растущая ровными рядами трава втягивалась в ноздреватую почву, точно тысячи подземных змей прятали свои жала, которыми они пили ночную прохладу. Ну, еще с одной загадкой она разобралась.

Смотри, скоро рассветет…

Тогда — в торопливый полет.

Двойные утесы и едва различимая тропа меж ними, убегающая в залитую немилосердным, прямо-таки металлическим сиянием даль. Наверх, на один из них — осмотреться.

С прохладной башенной высоты половинка луны была еще видна — чуть пожелтевшая, точно увядающая, злобно косящая на сочное апельсиновое зарево рассвета. Отсюда хорошо просматривалась и бесформенная шапка заброшенного подлесья, и опаловое мерцание соляного столба — неужели действительно соль? Любопытно бы попробовать, но некогда. А вокруг них — то, что Чичимиану назвал Каленой Пустошью, бархатисто-кофейная проплешина в этом царстве столбчатых утесов, еще не оживленная солнечным светом.

И уже совсем далеко, на горизонте, смутно угадывалось зловещее и недоступное обиталище Лунного Владыки… Недоступное? Гм…

В следующий миг, естественно, она была над ним.

Скопище черных утесов, ощетинившихся незатупленными ветром остриями, могло напугать кого угодно — из невестийцев, разумеется. И не только напугать, но и поставить в тупик: дальше для людей дороги не было, забраться на эти гигантские треугольные камни, взметнувшиеся вверх, точно крылья исполинских ночных птиц, было просто немыслимо.

Невзирая на то что в последних лунных лучах она должна была отбрасывать предательскую тень, мона Сэниа рискнула: на какой-то миг зависла над остроконечной преградой. И этого мига было достаточно, чтобы разглядеть главное: каменный хоровод смыкался неприступным кольцом вокруг каких-то нелепых, беспорядочно громоздящихся друг подле друга древних строений. Часть из них покосилась или уже обрушилась, но остальные просто оскорбляли взгляд своей нелепостью. Невозможно было предположить, чтобы изящные, гармоничные в каждом своем движении невестийцы в здравом рассудке возвели такое: уродливые хоромины, напоминающие срезанный по вертикали исполинский колокол; или эту неуклюжую наклонную башню, обвитую, точно лентой, спиральной галереей, вздымающейся к ее приплюснутой верхушке — не будь она такой громадной, мона Сэниа приняла бы ее за глиняную игрушку, вылепленную руками дурашливого ребенка.

Строения теснились так близко друг к другу, что в этом сизом полумраке, еще не разбуженным рассветом, можно было надеяться остаться незамеченной…

На что она и понадеялась.

Стена, к которой она прижалась, стародавней щербатостью выдавала свою древность. Нелепая башня, сверху казавшаяся чем-то вроде забинтованного пальца, сейчас нависала прямо над нею своей тяжеловесной громадой, вселяя ужас чуть ли не катастрофическим наклоном. Окна полуколокольных домов были наглухо затворены дырчатыми ставнями, но узкие прорези многочисленных минаретов беспрепятственно втягивали в себя рассветную прохладу вместе с ночным мраком, ищущим себе пристанища на день. Остроконечные шпили, вырастающие прямо из-под земли, зловещей колоннадой уводили в зеленоватую низину, показавшуюся ей поначалу озером, а затем — лугом; но ведь и то и другое просто не могло существовать под испепеляющими лучами полуденного Сорока. Эта зачарованная поляна так и притягивала к себе своей неправдоподобной свежестью, и мона Сэниа чуть было не направила неосторожные шаги вперед, как вдруг стремительная тень очертила над башней черную радугу, и вьюжный шелест гигантских крыльев угольной поземкой пронесся по всем закоулкам Нетопырева обиталища.

А в следующий миг и он сам стоял у подножия своей Сумеречной Башни, раскинув чутко подрагивающие крылья. Казалось, он точно летучая мышь пытался уловить что-то, недоступное человеческому слуху или взору, и это неведомое «что-то» несомненно должно было указать ему на присутствие постороннего пришельца.

Мона Сэниа постаралась задержать дыхание. Перед нею наконец-то был тот, кого она надеялась разыскать с помощью Горона — бог не бог, но существо явно всемогущее. Может быть, именно этот чародей и поможет им разгадать загадку, которая, согласно стихотворному посланию, полученному ею близ пятилученского пепелища, задана на Тихри, но ответ на нее должно получить только в каком-то неведомом мире. Мир был еще тот, неведомей некуда, а это место, огражденное траурным кольцом склоненных в одну сторону чернокаменных знамен, и вообще выглядело, как зловещее царство смерти.

Но принцесса не испытывала ни малейшего трепета: в конце концов, она ничего не теряет, ведь исчезнуть можно за одно мгновение до приближения настоящей опасности.

Здесь не может быть никакой опасности — это зачарованная обитель, где исполняется самое сокровенное желание…

Она даже не удивилась тому, что беззвучный голос, к которому она уже привыкла на пустынной вымершей Свахе, не оставлял ее без своего покровительства и тут, где обитали и божественной красоты дикари, и такие вот крылатые уроды. А последний между тем даже не глядел в ее сторону. Вот если он хотя бы повернет голову, увенчанную мрачной зубчатой короной…

И это будет значить, что наконец-то настал твой черед!

Головы он не повернул, только повел крылом в сторону нежданной гостьи, и что-то невидимое, угадываемое только по дрогнувшим и исказившимся контурам окрестных строений, метнулось к ней и невесомой клейкой пеленой прилепило ее к шершавой стене, не давая возможности не то что упасть, а хотя бы шевельнуться. Едва ощутимая упругость этого узилища позволяла лишь сделать вдох и выдох, если бы… если бы под ним оставался хотя бы один глоток воздуха. Непреоборимый ужас удушья чуть не заставил ее забиться в конвульсиях, но прозрачная пелена позволила ей только судорожную дрожь и омерзительно холодный пот, покрывший лицо.

Зловещий монстр стремительно развернулся, так что края его пепельных одежд взметнулись траурным ореолом, и широким скользящим шагом двинулся к ней, на ходу складывая за спиной крылья. Минуту назад она, может быть, и отпрянула бы в естественном испуге, но сейчас, теряя сознание от удушья и лишенная возможности даже крикнуть, она из последних сил беззвучно молила: скорее… скорее… Властный взмах руки, точно сметающий паутину, освободил ее лицо, и она захлебнулась влажным промозглым воздухом, в котором сырость мешалась с запахом дурманного колдовского вина. Но горло, как и все тело, еще было стиснуто невидимой мерзостью, точно липкой лапой небытия.

Сделав еще один шаг тот, которого здесь именовали Повелителем Тьмы, оказался так близко, что до нее долетало его дыхание; ей даже захотелось запрокинуть голову — он был так высок, что она едва-едва доставала ему до плеча.

Он поднял руку и краем рукава стер пот с ее лица уверенным хозяйским движением, как стирают пыль со старого кувшина.

— Ты одна из немногих, кому удалось проникнуть в мой Сумеречный Замок, — прозвучал его голос, поражающий своей глубиной и полнозвучием. — Что ж, добро пожаловать.

Загрузка...