Луны морозные узоры. Часть 1

Глава 6

— Принцесса, могу я поговорить с вами наедине?

Я поймала в отражении в зеркале удивленный взгляд Айянны, расчесывавшей мне волосы перед сном. Кадиим замер чуть позади девушки, спокойный, невозмутимый. Его немного смуглое, обветренное лицо ничего не выражало, в глазах вопрос и ожидание вежливое, сдержанное.

Я и сгорала от нетерпения, ожидая Мартена, и волновалась, как волновалась бы всякая невинная, неискушенная девушка перед полуночным свиданием с мужчиной, и боялась. Не Мартена, не того, что могло произойти между нами — знаю, он не прикоснется ко мне, если я этого не захочу, не посягнет на мою честь, если я буду против, — но неизвестного будущего, неведомых опасностей, притаившихся за углом, за поворотом. Может статься, что и в самом прямом смысле за углом дворцового корпуса, за поворотом одного из бесчисленных коридоров, галерей.

Я попросила Эллину остаться на ночь в гостиной. Конечно, я понимала, что она в любом случае услышит больше, чем следовало бы, однако не могла рисковать, позволяя кому-то из моих шианских компаньонок стать невольной свидетельницей происходящего в опочивальне принцессы. Не потому, что я не доверяла своим девушкам, но потому, что не желала подставлять их, возлагать на хрупкие девичьи плечи тяжелый груз этой тайны. По крайней мере, если позже их о чем-то спросят, то они честно смогут ответить, что действительно ничего не знали, не замечали. Эллина же и так видела и слышала многое из того, что я предпочла бы сохранить в секрете, и мне оставалось надеяться лишь, что лисице нет резона распускать сплетни о невесте наследника или выгоды в продаже информации о распутном поведении чужеземной гостьи. Если от меня пожелают избавиться, то избавятся так или иначе, независимо, буду ли я непорочна, словно молодая богиня в пору девственной чистоты, или же стану открыто кокетничать с приглянувшимся придворным щеголем.

— Да, конечно, Кадиим. Айянна, оставь нас, пожалуйста. И можешь идти. Если мне что-то потребуется, я позову леди Линди. Доброй ночи.

— Хорошо, принцесса, — девушка положила щетку на столик, почтительно склонила голову. — Доброй ночи.

Кадиим подождал, пока Айянна выйдет, и шагнул ко мне. Я взяла щетку, рассеянно провела ею по волосам.

Я могу ничего не рассказывать компаньонкам, могу скрывать правду даже от Айянны, моей близкой подруги, с которой мы выросли вместе, но я теряюсь перед Кадиимом, не нахожу в себе сил солгать бессмертному духу, опекавшему и защищавшему меня с момента пробуждения дара.

— Ты же знаешь, что давным-давно я был свободен, — заговорил он негромко, глядя поверх рамы зеркала на гобелен. — Мир тогда был другим и совсем не похожим на нынешний. Я был диким, своевольным и, как и большинство подобных мне духи, не ведал ни правил, ни границ, ни жалости, ни сострадания. То, что мы творили, порой выходило за всякие пределы разумного, уносило великое множество жизней, разрушало целые города. И в желании остановить и усмирить нас маги старого мира — и лунные сестры тоже — создали артефакты, что должны были стать тюрьмами для нас.

Черный камень кольца на моем пальце сверкнул в зеркале, поймав гладкой поверхностью пламя свечи. Способны ли современные маги создать нечто подобное, способны ли справиться с могущественными бессмертными духами? Едва ли.

— Нас поймали и заточили в артефакты, выполненные в виде украшений: кольца, подвески, браслеты, даже пряжки. Маги собирались спрятать все предметы в одном месте, но несколько артефактов исчезло, и оставшиеся было решено передать сестрам Серебряной. Мы поклялись служить богине до последнего вздоха этого мира и защищать ее земных сестер. Многие поколения я оберегал женщин рода твоей матери, многие поколения я наблюдал, как они рождаются, взрослеют, обретают дар нашей госпожи и делают выбор — вступить в лоно храма или принять брачные обеты.

Многие поколения кольцо передавалось от матери к дочери или переходило к другим потомкам, к другой ветви, если там однажды рождалась девочка, отмеченная поцелуем Серебряной. Я радовался, когда они обретали свое счастье, независимо от сделанного выбора, и печалился, когда приходил их час уйти за грань. Мне не дано познать любовь во всех ее смыслах, не дано испытывать многие чувства, присущие смертным, но я мог ощущать свою сопричастность, свою связь с вами, моими подопечными. И тем больнее мне осознавать, что, похоже, не в моих силах уберечь тебя, защитить от грядущего.

— Это не твоя вина, Кадиим, — я отложила щетку, все еще не смея поднять глаза на стоящего рядом духа. — Я… сама навлекла на себя наказание богини. В прошлом году мы с подругами собрались погадать… ты же знаешь эти гадания в последнее полнолуние уходящего года: наливаешь в посуду воду, встаешь так, чтобы свет полной луны падал на воду, и просишь госпожу приподнять завесу будущего… Айянна отговаривала меня, напоминала, что нельзя играть с богиней, но я не послушалась. Я попросила Серебряную показать моего истинного нареченного, и она явила лицо незнакомого мне молодого мужчины. Конечно же, не принца Александра, но и на наших шианских мужчин он тоже не походил. Затем вода в тарелке покрылась льдом прямо на наших глазах. Я сделала вид, будто ничего особенного не произошло, будто гадания эти глупые и бесполезные, однако лицо этого мужчины словно отпечаталось в моей памяти. Я думала о нем, когда ходила в наш храм… или когда гуляла в саду… — когда читала книги, когда к нам приходили учителя. И особенно — и от того мне стыдно вдвойне — на уроках по искусству любви. Я пыталась представить, что почувствую, если меня поцелует он, мой нареченный, а не жених, который, быть может, и вовсе не станет меня целовать. Я знала о принятой в Афаллии публичной консумации и понимала, что не стоит рассчитывать на нежность и ласку, по крайней мере, в первый раз, и тем чаще воображала себя в постели с ним, без чужих глаз, следящих жадно за каждым движением.

— Лорд Мартен Ориони? — спросил Кадиим, и я кивнула.

— Я узнала его сразу же, едва увидела. И он узнал меня. Оказывается, я ему снилась. И… — я опустила голову ниже, покрутила кольцо на пальце, — и мы пообещали друг другу… он сказал, что я всегда буду его, до конца жизни и после ухода за грань. Оборотни верят, что со временем праматерь отпускает души умерших обратно в мир живых, чтобы они родились в новом воплощении… и Мартен пообещал, что даже тогда мы будем вместе. Он найдет меня, где бы мы ни оказались. А я пообещала, что всегда буду верить ему.

— Лайали, — не могу понять по мягкой интонации Кадиима, осуждает ли он меня.

— Я знаю, что поступила безрассудно — не сейчас, но год назад, когда обратилась с этой просьбой к богине, — продолжила я торопливо, не дожидаясь ответа духа. — Знаю, что должна выполнить свой долг, чем бы он ни обернулся, знаю, что должна с честью выдержать все ниспосланные испытания. Я рождена принцессой, нет у меня иного выбора. Однако мы с Мартеном предназначены друг другу, нас соединила сама Серебряная госпожа. Я не могу отринуть долг и отказаться от предназначения тоже не в силах.

Если Афаллия разорвет договоренности с Шианом, то я вернусь порченым товаром домой. Кто на мне, ошельмованной, отвергнутой в последний момент невесте, женится? Разве что кто-то из соседей решится — в надежде получить наши земли, сразу часть в приданое или все с течением времени, вероломно подмяв моего брата, наследующего трон Шиана. Афаллия не может запереть меня в каком-нибудь глухом храме, как империя феосскую принцессу, не может казнить по надуманным обвинениям — я еще не жена Александра, не подданная афаллийской короны. Я молода и полна сил, меня нельзя задушить во сне подушкой и сказать, будто у принцессы было слабое здоровье, и она не выдержала афаллийских морозов. Кто поверит в подобный вздор?

А если нет никакого заговора, никаких сделок с братством проклятых? Если все лишь плод моего разыгравшегося воображения, следствие волнения, охватывающего каждую невесту перед свадьбой, страха нетронутой девушки, пребывающей в ужасе от варварства публичной консумации? Если я попросту все себе придумала, то послезавтра я должна выйти замуж за наследника и своим возможным бегством действительно опозорю Шиан, превращу родную страну в посмешище для целого мира.

Видит Серебряная, Мартен прав: как ни повернись, всем не угодишь. И при любом раскладе Шиан остается в проигрыше, в дураках, словно деревенский простачок, облапошенный уличным ловкачом.

— Лайали, — ладонь Кадиима легла на мое плечо, — женщины твоего рода испокон веков делали свой выбор, и теперь пришел твой черед.

— Но я не… — я хочу напомнить, что передо мной не стоял выбор, храм Серебряной или брачный алтарь, но пальцы на плече чуть сжались, останавливая возражения.

— Я не говорю о выборе, который делали твоя мать, бабушка и многие лунные сестры до вас. Тебе предстоит сделать иной выбор, но, что бы ты ни избрала, как бы ни распорядилась богиня, я приму любое твое решение, принцесса. И почту за честь в свой час стать хранителем твоей дочери.

Я вскинула голову, посмотрела наконец в глаза Кадииму. В темной глубине отеческая нежность, понимание, тепло, надежда. Уверенность твердая, непоколебимая, придающая сил и мне.

— Может быть, у меня не будет дочерей, — улыбнулась я смущенно. И кровь оборотней сильна, дети двуликих неизбежно наследуют вторую ипостась родителя. Если я решусь… осмелюсь… то едва ли девочка — если родится девочка — получит мой дар.

— Значит, внучки. Или правнучки, — Кадиим улыбнулся в ответ, сдержанно, ободряюще. — Я подожду.

— Я знаю.

— Доброй ночи, Лайали.

— Доброй ночи.

Кадиим поклонился и вышел из спальни, тихо закрыв за собой дверь. Я легким взмахом руки потушила все свечи, встала из-за столика, сняла халат, положила его на стул и забралась в кровать.

Я жду, и стрелки на часах отмеряют время. Луна, почти полная, яркая на небосводе глубокого черного бархата, раскрашивает морозные узоры на стекле чистым серебром. Я смотрю на четкую, выверенную роспись зимы, отмечаю, как разрослись узоры эти за последние несколько дней, поднявшиеся из непрозрачной уже, шероховатой наледи в нижней части окна, такие разные, непохожие, но все же переплетающиеся между собой, переходящие друг в друга. Луна и лед, соединившиеся вдруг морозной зимней ночью, в одном-единственном танце в вечности. Что наши жизни по сравнению с жизнью мира? Мы и впрямь лишь песчинки, затерянные в песках, в пустыне времени, среди миллионов таких же нам подобных. В любой момент наши жизни могли измениться бесповоротно, могли оборваться, в любой момент мы можем исчезнуть, раствориться бесследно в долине теней за гранью, растаять в чужой памяти, словно нас никогда и не было. И будет нечего вспомнить на той стороне, нечем утешиться в пустоте среди других неприкаянных душ.

Только надеждой, сохраненной глубоко-глубоко искрой, что однажды, если будет на то воля богов, я смогу вернуться и вновь обрести счастье с тем, кто предназначен мне самой Серебряной. И пусть я едва ли пойму, почему поступаю так, а не иначе, почему я тянусь к нему, но я буду верить ему.

Как верю сейчас.

Я закуталась плотнее в одеяло, чувствуя, как по комнате прошелся ветерок, холодный, пронизывающий. Тихий скрип в тишине спальни, заметавшееся пламя в очаге.

Мартен?

Я оглянулась на гобелен с нимфами. Нижний край его трепетал, словно на сильном сквозняке, несмотря на тяжелую вышитую ткань, и я поспешно выбралась из-под одеяла, надела туфли и халат. Сжала пальцы, собирая сияние в ладони, и сразу разжала, формируя из серебряного света маленькую сферу, озарившую пространство вокруг меня. Затем шагнула к гобелену, отодвинула ткань, открывая потайную дверь. Коснулась небольшой шишечки дверной ручки, нажала. Створка поддалась легко, открылась наружу. За ней крохотная площадка и зажатая в тисках каменных стен узкая лестница, убегающая изгибом во тьму. Я осторожно, медленно спустилась по крутым ступенькам, повернула. Лестница заканчивалась тесным коридором, освещенным одним-единственным чадящим факелом. Окон нет, стражи тоже, но рядом с лестницей есть другая дверь, и я подняла руку повыше, пытаясь в сиянии сферы рассмотреть створку получше и предположить, куда она может вести.

— Кто ты?

Я вздрогнула, услышав тихий мужской голос позади, обернулась резко. От тьмы, заполнившей коридор за пределами отбрасываемого факелом светового круга, отделилась фигура в черной накидке с надвинутым низко капюшоном, направилась ко мне. Я отшатнулась к лестнице и неизвестный замер. Высвободил из складок накидки руку в черной перчатке, снял капюшон. Молодой мужчина. Или даже юноша — легкая щетина и тонкая нить усиков над верхней губой казались скорее попыткой выглядеть старше, чем есть, нежели действительно добавляли лет. Темно-каштановые волосы, остриженные короче, чем принято при афаллийском дворе — здесь, как я уже заметила, многие мужчины отпускали волосы до плеч. Холодные голубые глаза, красивое незнакомое лицо. Или, быть может, он представлялся мне, но я не запомнила? Хотя зачем бы ему тогда спрашивать, кто я?

— Лайали, принцесса Шиана, — отвечаю прежде, нежели успеваю что-либо сообразить. — А вы, милорд?..

— Герард. Просто Герард, местное маленькое привидение, — незнакомец склоняет голову то на одно плечо, то на другое, рассматривая меня пристально, изучающе, будто я редкая диковинка.

Впрочем, для Афаллии диковинка я и есть.

Я поворачиваюсь к лестнице, желая лишь одного — поскорее вернуться в спальню и забаррикадироваться там до прихода Мартена, — но Герард стремительным, неуловимым движением преграждает мне путь к спасению. Возникает прямо передо мной, кладет руку на стену, перекрывая проход. Напряженный взгляд почуявшего добычу хищника, трепещущие ноздри.

Еще один оборотень?

— Милорд, дайте пройти, — я повышаю голос, добавляю твердости, резкости, пусть понимает, с кем разговаривает. Я не служанка, которую можно походя зажать в любом мало-мальски удобном уголке, не легкомысленная придворная дама, ищущая развлечений в темных дворцовых коридорах.

— Знаешь, Лайали, принцесса Шиана, прежде эти покои занимала моя… принцесса Элеонора. Безусловно, мне известно, что она уже год как Ее королевское величество Элеонора Атрийская и жить в этих комнатах никак не может, но… — Герард усмехнулся неожиданно. — Дирг побери, малышка Элли — и королева, ровня нашей… своей матушке. Конечно, быть королевой какой-то там Атрии достижение сомнительное, но кто мы такие, чтобы спорить с предназначением? А ты, выходит, невеста Александра, та самая восточная штучка в вуалях?

Когда Мартен застал меня в ванне, я не боялась его по-настоящему, до панической дрожи, до отравляющего разум и сердца ужаса. Уже в тот момент часть меня осознавала, что Мартен не причинит мне вреда, но сейчас с каждой минутой я понимала все отчетливее, все острее, что мне страшно, что я боюсь этого странного человека, назвавшегося одним только именем.

— В жизни, без этих лишних тряпок ты красивее, интереснее, — Герард склонился ко мне, втянул воздух. — И так дивно пахнешь… Сказать по чести, меня сюда привела не ностальгия, а запах… странный, но манящий. Кто ты такая на самом деле, Лайали, принцесса Шиана?

Сфера над моей ладонью затрепетала, норовя рассыпаться язычками серебряного пламени, — рука дрожала и никак не получалось успокоиться, собраться с мыслями.

— Как вы верно заметили, милорд, я принцесса Шиана и невеста Его высочества наследного принца Александра, — я надеялась, что хотя бы голос не сорвется предательски. — Немедленно уйдите с дороги, пока я не позвала стражу.

— И что она мне сделает, эта ваша стража? — Герард повел второй рукой и невесть откуда взявшийся порыв ветра поднял старые сухие травинки с пола, растрепал мои волосы и с глухим хлопком потушил факел. В свете моей сферы лицо незнакомца стало мертвенно-бледным, угрожающим. — Кажется, силы будут неравны, не правда ли?

Я попятилась, готовая плеснуть сиянием в лицу этому существу, вовсе не человеку и тем более не оборотню. Я не знала, даже не могла предположить, кем он может быть, однако не рассчитывала на извинения с его стороны и возможность беспрепятственно вернуться в спальню.

Неожиданно Герард нахмурился, посмотрел на дверь. Створка начала открываться наружу, неторопливо, тяжело, впуская холодный, пробирающий до костей воздух, и я немедля бросилась к ней, налегла всем своим небольшим весом.

— На помощь! Помогите!

В образовавшуюся щель проскользнула гибкая серебристая тень, замерла возле лестницы, принюхиваясь настороженно. Я обернулась, но Герарда уже не было, он растворился во тьме так же стремительно, бесшумно, как и появился, будто и впрямь неупокоенный призрак.

— Здесь кто-то был, — я приблизилась к барсу, осветила пустой коридор.

Зверь дернул кончиком пушистого хвоста, головой подтолкнул меня к лестнице, и я поскорее поднялась в покои. Стиснула пальцы, рассеивая сияние, встала перед огнем, не понимая, отчего дрожу сильнее — от холода или от страха.

Мартен вернулся через несколько минут, в человеческой ипостаси, в явно спешно надетых штанах и рубахе. Закрыл дверь, поправил гобелен, подошел ко мне, обнял со спины.

— Все хорошо? Он тебя не тронул?

— Нет, — я прижалась к мужской груди, кутаясь в тепло его тела, словно в уютное пуховое одеяло. — Мне показалось, он не человек: слишком быстро двигался, мановением руки вызвал… или создал ветер… и говорил, что я заманчиво пахну.

— Ты привлекательно пахнешь, Лайали, но только для меня, — поправил Мартен. Зарылся носом в мои волосы, вдыхая запах. — Так мы воспринимаем своих женщин, независимо от того, к какому народу они принадлежат.

— Он сказал, что пришел к моим покоям из-за запаха, что он его привлек. Представился Герардом, без других имен, без титула.

— Герард? При дворе нет никого с таким именем, слишком уж приметное для Афаллии… и запах его мне незнаком, — Мартен помолчал и добавил задумчиво: — Полагаю, он ушел через один из потайных ходов, потому что след исчез буквально за ближайшим поворотом.

Нечеловек, не афаллийское имя, но дворец, похоже, знает хорошо, ориентируется уверенно, не чета нам, без руководства Эллины теряющимся мгновенно в бессчетных коридорах, словно селяне в большом городе. Только Кадиим разобрался немного в хитросплетениях дворцового лабиринта, однако дух наверняка пользовался своей способностью перемещаться в пространстве. А о потайных ходах, о существовании которых мы лишь догадывались, но не знали точного расположения, и речи не шло.

Странные оговорки.

Возмутительное, вызывающее поведение, приправленное щедро самоуверенностью, чрезмерной наглостью. Действительно, что ему, одним движением руки создавшему ветер, дворцовая стража? Да и не уверена я, что мой крик услышал бы кто-то еще, кроме спешившего ко мне Мартена.

— Я порасспрашивал знакомых: слухи о появлении в Афаллии эмиссаров братства действительно ходят, давно и настойчиво. Говорят, их видели в Маране… это портовый город, рядом с которым находится Приморская цитадель.

Там погиб принц Георг.

— Известно, чего они хотят?

— Орден редко делится своими планами и намерениями

сразу, но среди нас есть те, кто предполагает, что братство привели сюда мелкие дела, не стоящие нашего внимания, а есть те, кто считает, будто визит эмиссаров связан со свадьбой наследника и за появлением цепных псов проклятых неизбежно последует приезд и самих собратьев.

— Какие они, эти проклятые?

— Сам я, разумеется, не встречался ни с одним из них лично, но говорят, что выглядят они как обычные люди, однако быстрее и физически сильнее многих других видов и как маги могущественнее человеческих колдунов. Их прозвали проклятыми из-за сделки, заключенной ими с черным богом смерти и его супругой, змеиной богиней. Согласно тем же слухам, от бога смерти братство получило свое бессмертие, магический круг, объединяющий силы всех членов ордена и делающий каждого из них могущественнее, а от богини — особый дар, несущий одновременно и смерть, и новую жизнь.

— И что это за дар?

— Не знаю, — шею щекотнула вдруг усмешка. — Еще говорят, будто братство регулярно приносит девственниц в жертву богу смерти.

— Редко какие боги соглашаются на недевственниц, — улыбнулась я.

Мартен развернул меня лицом к себе, погладил по щеке.

— Ты замерзла.

— Вовсе нет, — мне тепло в его объятиях, горячих, надежных.

— Замерзла, — Мартен поднял меня на руки, отнес на кровать и уложил осторожно на остывшую простыню. Склонился, заслоняя собою свет от очага. — Лайали, ты же понимаешь, что я не могу и не оставлю тебя Александру. Он не злой в общепринятом смысле этого слова, но подвержен злости мелкой, мальчишеской.

Знаю. После прогулки по парку я поняла грустную истину эту. Нет, Александр с самого начала был таким, вел себя соответствующе, не пытался казаться лучше, не притворялся прекрасным принцем, однако до прогулки я не замечала, не осознавала в полной мере, что меня ждет. Наследник может быть груб со мной — не потому, что жесток по натуре, но потому, что я для него единственный удобный объект, на котором можно выместить свое негодование, раздражение, злость, рожденную несправедливостью этого мира. Я стану для него мальчиком для битья — если, разумеется, стану его женой.

— Возможно, с возрастом он станет лучше. В любом случае у меня нет желания лично наблюдать за взрослением и становлением Александра как доброго, мудрого правителя — или, наоборот, за его деградацией. Если ты захочешь сказать что-то своим дамам, то скажи это днем. Естественно, постарайся не прощаться с ними открыто — это вызовет лишние подозрения, которых вокруг нас и так полно.

Я села, всмотрелась пристально в глаза, серьезные, светлые, словно искрящиеся на солнце льдинки.

— Что ты задумал?

— Тебе пока лучше не знать. Не хочу, чтобы ты мучилась сомнениями, виной и сожалениями из-за своего невыполненного долга. Даже если все сорвется или пойдет не так, как запланировано, ты всегда сможешь сказать, что ничего не знала, что все произошло против твоей воли.

— Нет! — я ухватилась за ворот рубахи, притянула Мартена к себе. — Я никогда не скажу ничего подобного.

— Тебе придется, — повторил мужчина чуть жестче.

— Нет, — я не предам его ради собственного спасения.

— Лайали…

Я прерываю Мартена, не словами, но поцелуем, касаюсь неловко его губ. Замираю на краю пропасти, перед бездной неизвестности, неведомого будущего, что ждет меня, если я сделаю последний этот шаг. Я почти готова, почти решилась и все же боюсь прыгать в пустоту, боюсь отказываться от привычного мира, от пресловутого долга, которым предстоит пренебречь, который придется отринуть. Страшно делать шаг в бездну и страшно оставаться, страшно бросать все ради призрачной мечты, первых чувств и невероятных, сумасшедших подозрений и страшно ждать неизбежного, свадьбы или позора. Или, может статься, и вовсе смерти.

Мартен опустился на край постели, обнял меня, привлекая ближе к себе, мягко, уверенно перехватывая управление поцелуем. Я не возражала, я еще слишком неумела, чтобы вести самой в деле столь деликатном, интимном. Я опасалась сделать что-то не так, опасалась, что Мартену может не понравиться моя осведомленность в некоторых вопросах. Мои ладони лишь скользнули под распущенный широкий ворот рубахи, кончики пальцев коснулись теплой кожи, и мужчина отстранился. Взгляд тяжел, сумрачен.

— Лайали, нам не стоит…

— Нет, — я отодвинулась, развязала пояс и сняла халат. Даже если назавтра я передумаю, если не решусь, увидев в свете дня всю безрассудность, отчаянную безысходность затеи Мартена, то, по крайней мере, у меня останутся воспоминания об этой ночи. И я не буду жалеть о ней, жалеть об этом своем выборе, маленьком бунте против общества и мира, не позволяющих женщине даже такой малости, как самой выбрать того, с кем она захочет разделить в первый раз ложе.

Я потянулась к лентам на ночной рубашке, но мужчина перехватил вдруг меня за запястья, посмотрел внимательно в глаза.

— Я не настаиваю.

— Я настаиваю.

— Настаиваешь, говоришь? — уголки губ дрогнули в усмешке, и Мартен отпустил мои руки. — А подумать я могу?

— Думай, — разрешила я.

Шелковые ленты послушно скользят между пальцами, отороченная кружевом рубашка сползает с плеч, повинуясь легкому движению. Сейчас мне не страшно, нет ни стыда, ни неловкости и даже мысль, что я веду себя чересчур вызывающе, смело для невинной неискушенной девушки, отступает неожиданно, растворяется среди теней, прячущихся в углах комнаты. Взгляд Мартена исследует медленно мое тело, прикрытое теперь лишь упавшими на грудь прядями волос да складками сбившейся на бедрах рубашки.

Секунды опадают тяжелыми каплями, тают в вечности.

— Каков твой ответ? — я едва слышу собственный голос.

— Ты же разрешила подумать, — Мартен касается моей шеи, отводит одну прядь волос. Мне хочется выгнуться, потянуться за его рукой, словно кошка за лаской, но я остаюсь на месте. Я уже давно не принадлежу себе, с той самой ночи гаданий, и эти слова, эти вопросы — просто маленькая игра, глупое желание услышать его ответ, произнесенный вслух.

— Разрешила. Теперь жду твоего ответа.

— Да.

— Уверен?

— Да, — Мартен потянется ко мне, опускает на подушку позади, продолжая одной рукой гладить мою шею.

— Да, — повторяю я эхом.