— Операция прошла успешно, — сообщает врач выходя навстречу ко мне из операционного блока.
— С ней все будет в порядке? — не могу сдержать волнения и тревогу в голосе.
— Это покажет только время. В подобной ситуации никто вам не сможет дать каких-либо однозначных прогнозов. Можно только надеяться и молиться.
Вра хлопнул меня по плечу и устало ссутулившись направился в сторону лифта.
А я так и остался стоять на месте. Один на один со своими страхами.
Я до сих пор не могу поверить, что все это происходит на самом деле и с ней.
Я просто не могу смириться с мыслью, что больше не увижу Аню.
Это очень страшно!
Медленно поворачиваюсь, иду к выходу. Сейчас мне трудно о чем либо рассуждать и думать помимо того, что Аня находиться между жизнью и смертью. Могу думать только об этом и о том, как несправедлива к нам оказалась судьба. Вот так просто взяла и расставила приоритеты и решила, что мы с Аней не можем быть вместе.
Возможно кому-то на небесах виднее. Но разве это не жестоко? Тем более по отношению к Ане?
Выхожу через центральные двери. Иду, сам не знаю куда. В больницу меня привез Кир, а как отсюда?! Может нужно вызвать такси? Мне еще за Гришкой заехать нужно.
Но неожиданно передо мной резко тормозит внедорожник Кира. Открывается пассажирская дверь.
— Куда собрался? Чего не позвонил? — недовольно бормочет парень и я глянув на него замечаю, что у друга заспанный вид.
— Я… Не знаю, — пожимаю плечами. — А ты почему здесь? Почему не уехал домой?
— Почему здесь?! — копирует меня Кир, убитым голосом.
— Хм, смешно. Да. Я и без тебя знаю, как выгляжу со стороны, — забираюсь на пассажирское сиденье, закрываю дверь и откинувшись на сиденье понимаю, что сильно устал.
— Что все так плохо? — скупо совсем без эмоций спрашивает Кирилл, выезжает с парковки.
— Они не дают никаких гарантий, Кир! Понимаешь?! А я боюсь за нее. Боюсь, что умрет! — я впервые в жизни услышал свой истерический голос.
Кирилл в недоумении округлил глаза, уставился на меня в изумлении.
— Знаю. Все знаю, — останавливаю друга подняв руку вверх. — И не надо ничего говорить. Мне нужно было высказаться.
— Я так и понял, — кивнул Кир.
— Антоха не отзвонился? — успокоившись спрашиваю.
— Годзиллу повязали. Лавров пообещал, что в этот раз он сделает все, чтобы этот подонок не вышел на свободу.
— Надеюсь. Таким козлам в обществе делать нечего.
Машина на какое-то время заполняется молчанием. Каждый из нас думает о своем.
— Слушай, Володь. У меня только один вопрос к тебе, — первым нарушает молчанку Кирилл.
— Ну?! — кидаю на него косой взгляд.
— Зачем тебе пацаненок? Куда ты его денешь? — Кир с опаской задает вопрос.
Я и сам об этом думал. Но где-то в глубине души, я уже знал ответ. Я был в нем уверен.
— Я не думаю, что тебе ответ понравится, — не весело ухмыляюсь.
— Я так и думал, — сжимает губы Кир. — Разочарован. Но… — тут же продолжает не давая мне и рта раскрыть, — … это твоя жизнь и ты имеешь права даже на такие глупые поступки, как усыновление ребенка папаша которого полное ничтожество.
— Дети родителей не выбирают, — тут же опровергаю его высказывание.
— Но так и генетика не изменится. Уверен, что из него вырастет, что-то стоящее? А не подобие, такого же отморозка.
— Я ни в чем не уверен, Кир. Даже в том, что будет завтра не уверен. Как я могу загадывать в такое далекое будущее. Но я готов вложиться в него. Рискнуть и попробовать воспитать, если понадобиться, Гришку, как своего ребенка.
— Странный ты?! Да и не только ты, — пожимает плечами Кир.
— Возможно, но знаешь, мне нравится.
Гришку я забрал у Лены поздно ночью.
— Может мне стоит поехать с вами? — сонно бормочет девушка, пропуская меня в комнату, где спал мальчишка. — А то вдруг Гришуня проснется, испугается?!
— Это лишнее, Лен. У малыша сложились очень хорошие взаимоотношения с няней. Она нас уже ждет, — отмахиваюсь от девушки.
Не хватало ее еще в моем доме.
— Ладно. Но если вдруг понадоблюсь, звони, — не сдается. — А как там Аня? — вспоминает про подругу.
— Пока сложно сказать, — сглатывая сухость во рту отвечаю.
— Жалко ее. А что если она не очнется? Или останется инвалидом? Что тогда? — тараторит вопросы, уже когда я стою на пороге.
— Пока ничего из того что ты спрашиваешь не произошло, — еле сдерживаю раздражение. — Будем решать проблемы по мере их поступления, — натянуто улыбаюсь и разворачиваясь ухожу, унося с собой крошечного мальчугана, жмущегося во сне к моей груди.
Сажусь в машину и Кир сразу же заводит мотор.
— Володь, — говорит полушепотом.
— Мне не нужны советы, Кир. Не сейчас, ни потом. Я все решил, — отвечаю, по тону друга предугадывая его вопрос.
— И все же я настаиваю на том, чтобы ты не торопился, — не отстает друг.
Я решаю не отвечать. Эти все разговоры ничего не изменят.
— Ладно. Твоя жизнь тебе решать, — не выдержал и десяти минут Кирилл. — Упрямый, как баран.
— Кир, давай без драмы. Она не к чему. Это все пустые слова. Они ничего не изменят, — в голос вкладываю всю твердость и решимость. — Закончим на этом.
Кир, только с осуждением глянул в зеркало заднего вида, давая мне тем самым понять, что он не согласен с моим решением.
Еще десять минут и мы наконец-то оказывается на закрытой территории Москва-Сити. Я с облегчением вздыхаю, когда Кир покидает стоянку, уезжает.
— Вот и хорошо. Так лучше, — склоняюсь над головой Гришки вдыхаю его запах и меня словно в вакуум затягивает боль.
Этот запах, он так напоминает мне Аню. И только сейчас замечаю, как же Гриша похож на нее. Совсем нет ничего общего с годзиллой. Он копия мамы.
Неожиданно Гриша открывает глаза, и смотрит на меня совсем не как ребенок, а как человек которому нужна моя помощь, нужна забота, нужна ласка.
— Папа, — еле различимое срывается с его губ и мое сердце обрывается, ускользает в пятки.
Черт бы его побрал! Мне аж дышать трудно стало.
Я только открываю рот, чтобы хоть что-то ответить, когда Гришка снова закрывает глаза и громко начинает сопеть. Цепляется за мой палец, сжимает его своей крохотной ручонкой. Улыбаюсь.
— Я люблю тебя, — говорю и сам не знаю, почему я это сказал.
Просто захотелось.
Может, от безысходности? Может потому что хотел бы сказать это Ане?!
Я направляюсь к лифту, но сам не могу оторвать взгляд от лица мальчишки, оно очень чистое, без единой ма-аленькой морщиночки. Малыш продолжает сладко посапывать, причмокивая во сне пухлыми губками.
Открываю дверь, а на пороге меня уже встречает Надежда Ивановна.
— Я уже вас заждалась, — ласково улыбается женщина, протягивает руки, чтобы забрать малыша. — Я ему постелила в гостевой. Лучше будет когда он проснется, оказаться в знакомой обстановке. Пусть мамочки пока и не будет рядом. Зато все остальное будет знакомо.
Надежда Ивановна уносит Гришку, а у меня такое ощущение, что с ним уходит и мое спокойствие. На душе тут же становится одиноко и пусто.
Скидываю обувь, направляюсь в кухню. Останавливаюсь возле бара, где стоят бутылки с виски, но спустя несколько минут созерцания бутылей с алкоголем приходит понимание того, что пить совершенно не хочется. Закрываю бар и подойдя к холодильнику достаю минералку. Наливаю ее в стакан.
Невольно взгляд обращается к окну: там начинает накрапывать дождь.
Гадкая погода, и на душе так же гадко.
— Я его уложила, Владимир Романович, — раздается за спиной голос домработницы, а я не ожидая его услышать резко разворачиваюсь, задеваю минералку и та с грохотом падает на пол.
— Черт! — шиплю.
— Я все уберу, — тут же спохватывается женщина.
— Я сам, — останавливаю домработницу.
— Как там, Аня? — вдруг чувствую сжимающие мое предплечье, пальцы женщины.
— Пока рано о чем-либо говорить, — сухо отвечаю ей.
— Я рада, что вы забрали Гришу, Роман Владимирович. Спасибо вам. Ребенку рядом с отцом не место, — на последних словах ее голос срывается и в нем слышны плаксивые нотки. — Не отдавайте его отцу. Он не достоин иметь детей.
— Не волнуйтесь. Мы никому не отдадим мальчика, — обещаю ей.
Женщина благодарно кивает, еле сдерживая слезы.
— Идите. Я сам все сделаю, — подталкиваю женщину к выходу.
Я принимаю в душ. Переодеваюсь и падаю на кровать без сил. Но стоит закрыть глаза, как передо мной появляется Аня, та, что сейчас лежит на больничной койке. На грани жизни и смерти. Дыхание учащается. Пульс словно сходит с ума. Я резко встаю на кровати.
Дождь за окном усиливается, слышны раскаты грома. Твою мать! Мне не уснуть.
… Кулаки чешутся начистить лицо этому отморозку.
В бессилии сжимаю их и разжимаю. Злость не поможет скинуть напряжение, а только усилит его. Разрушит меня. А мне сейчас нельзя. Я нужен Гришке. Нужен Ане. О них некому позаботиться кроме меня.
Встаю с кровати. Бесшумно передвигаясь по квартире, заглядываю в гостевую спальню. Гриша мирно спит и даже кажется что его совсем ничего не тревожит в отличие от меня.
Я вдруг глядя на пацана начинаю осознавать, что совершенно не знаю как заботится о ребенке? Какой у него вообще режим? Какие ему нравятся мультики?
Конечно же Надежда Ивановна не оставит меня без своей поддержки, но у нее тоже есть семья, которой она нужна.
Мне становится обидно за то, что когда Аня жила у меня, я почему-то совсем не вникал в ее взаимоотношения с сыном. Мне тогда казалось, что я был между ними лишний. Если бы Аня была рядом, обязательно бы подсказала, как правильно вести себя с Гришкой? Как его расположить к себе? А если она не вернётся?
Эта мысль будто острый нож вошела под ребра. Провернулась, делая боль невыносимой. Дошела до самого сердца.
Нет, — мотнул головой. — Нет. Она вернётся. И тогда, я уж точно больше никуда ее не отпущу. Будет жить в нашей берлоге и воспитывать Гришку и других наших детей.
Нужно отвлечься. Мне нужно отвлечься.
Беру телефон, набираю в интернете «как воспитывать двухлетнего ребёнка», и поисковик выдаст множество форумов.
Тыкаю вкладки, пролистывая километровые чаты в попытке выцепить хоть какую то полезную информацию, потому что статьи там вообще ни о чем.
Одно я понимаю: ребенок должен чувствовать любовь и заботу. Возможно, утром поговорю с Гришкой, спрошу, что он любит и не любит.
Гроза за окном разыгрывается сильнее, капли отбивают бешеную чечетку по подоконнику. Приходится встать, чтобы закрыть окно, заботливо приоткрытое Надеждой Ивановной на проветривание. Бросаю короткий взгляд на ночную Москву. В окнах соседних домой все так же горит свет, люди живут своей жизнью, и у них все прекрасно. Не их любовь балансирует на грани жизни и смерти.
В комнате становится тише, когда закрываю створку, ожидая погрузиться в давящую тишину и невеселые мысли, как вдруг слышу тихие всхлипывания.
Оборачиваюсь к двери. Прислушиваюсь. Звук повторяется и я быстро покидаю комнату. Выхожу в коридор и понимаю, что звук идет из приоткрытой двери в комнату Гришки. Подхожу, толкаю дверь и … Точно. Источник звука именно он.
— Эй, ты чего? — слабо различаю мальчика в свете уличных фонарей. Его фигурка кажется такой хрупкой на фоне огромной кровати. — Гриш, тебе страшно? Боишься грозы?
— Да, — тихо шепчет малыш, и тут же ползет в мою сторону по краваи. Я мгновенно оказываюсь у края.
Сажусь на кровать, облокачиваюсь на локоть, чтобы видеть мальчика и не дасть ему кувыркнуться вниз. А когда Гришка обнимает меня за шею прижимается всем тельцем, в моей душе екает.
— Хочешь я останусь с тобой? Я, конечно, не такой удобный, как твоя мама, да и сопеть могу. Но ты не бойся. Хорошо?
Малыш ничего не отвечает. Да и куда ему. Он вообще мне кажется не должен соображать что я говорю. Он ведь еще совсем кроха, чтобы понимать.
Откидываю одеяло, залезаю под него, укладываю Гришу и сам ложусь рядом с ним. Он такой маленький в моих руках, что страшно становится от того, что закрадываются в голову сомнения, а не раздавлю ли его?! Но когда кроха затихает, сомнения исчезают практически в тот же миг. Страх отступает.
Я осторожно, чтобы его не разбудить, поглаживаю кудрявую макушку.
— Мама вернётся и тоже будет с нами спать, — обещаю ребенку, который доверчиво прижимается ко мне. — Я в это верю.
Гришка ничего не отвечает, только прижимается еще крепче ко мне.
Крепко держит меня за шею, не отпуская. Я чувствую, что он засыпает, и это вызывает у меня улыбку. Я тоже обнимаю его, прижимая к себе. Так и засыпаю, не выпуская мальца из объятий.