Ей оставался один день жизни. Собственно, это никого и не удивляло. Финансирование приюта было прекращено, в качестве особой милости всем животным, там содержащимся, дали неделю на пристройство. Работники приюта и волонтёры начали судорожно кидать объявления с просьбами о помощи, кого-то успели забрать, кого-то нет, а у кого-то и шансов не было. Она была из последней категории. Толком никто не знал, сколько ей лет, но было понятно, что явно не меньше двух. Информации о ней было совсем мало. Её хозяйка, которой было уже за восемьдесят лет, умерла. Это не сразу узнали. А когда соседи вспомнили, что что-то несколько дней её не видели и вызвали милицию, дверь вскрыли и обнаружили старушку, вокруг которой лежали три собачки. Никаких душераздирающих подробностей вроде обглоданного тела и прочих страстей не было. Просто три собаки прощались и с хозяйкой и с жизнью. Истощены были до предела, но из этого состояния их сумели вывести, а вот пережитый стресс так просто не сдавался. Двоих, более устойчивых психически, сумели пристроить, а третья… Третья боялась всего до судорог, и все попытки отдать её в добрые руки неизменно заканчивались возвратом сумасшедшей и нервной псины обратно в приют. Она забивалась в любую щель и замирала там, не реагируя на попытки с ней поладить.
– Она маленькая, размером с кошку. – простуженный, голос в трубке устало рассказывал о безнадёжной собаке. – Приезжайте, посмотрите. Ну, вдруг вам понравится… А, может, кто-то другой… Пожалуйста, только приезжайте.
Я по сей день очень благодарна той женщине! Мы приехали и нас отвели в комнатушку, где лежало нечто. Она на фото была в рыжеватой шерсти, а сейчас…
– Нет, вы не думайте, пожалуйста. Это не зараза. Мы проверили и на лишай, и на демодекоз и на всё остальное. Скорее всего, стресс, – сотрудница приюта безнадёжно рассматривала совершенно лысую собаку. Местами на шкуре были красные очаги воспаления, покрытые мокнущими струпьями. – Да вы познакомьтесь с ней, – женщина взяла собаку, та окостенела от ужаса, одела на неё ошейник и поводок и вручила нам. – Ой, ну иди уже! Хоть какой-то шанс тебе! – в сердцах сказала она псине, а та с перепугу начала дрожать. Поводок пришел в движение и начал напоминать идеальную синусоиду – такой интенсивности была дрожь. Мы переглянулись. Нет уж, на такое мы были ни разу не готовы. Лысое, сумасшедшее создание, гораздо больше кошки, качающееся на тонких голых лапах, колотящееся и явно собирающееся упасть в обморок. Мы что, совсем того?
– Мы её забираем! – вздохнули мы в один голос. Я до сих пор не знаю, как мы на это решились. Наверное, от невозможного ужаса, который чувствовался и в приюте и в этой собаке. Такого ледяного, безнадёжного и беспросветного.
– Ну и ладно, – я волокла на руках переноску, в которой сидела собака. Ясень пень, размеры её оказались гораздо больше, чем у кошки, а переноску-то я взяла хоть и большую, но кошачью. Февраль месяц, мороз. Собака лысая как колено! За пазуху её не возьмёшь, во-первых большая, а во-вторых страшно грязная и вонючая. В переноску-то нам её на радостях упихали все сотрудники приюта, но голова торчала из открытой дверцы и по этой причине нас в такси не повезли. Вид у неё был такой, что приличный водитель и на порог машины не пустит, и его очень даже можно понять! В метро вокруг образовался приятный в час пик вакуум. – Хоть какая-то польза! – переговаривались мы, стоя посреди толпы совершенно вольготно и свободно.
Сколько же мы её отмывали! А потом сразу же потеряли! Вымыли, вытерли, выпустили из ванной и собака растворилась!
– Слушай, а куда оно делось? – мы обыскали все доступные собаке помещения. Кошки в полном составе презирали нас со шкафов, и подсказывать не собирались. В конце концов, пропажа нашлась в кошачьем домике-когтеточке. Как она ухитрилась туда утрамбоваться, я и по сей день не представляю. Но, вытащить её оттуда было уже невозможно. Пришлось домик вскрывать как консервную банку, отдирая пассатижами его верхнюю часть. Собака, вытащенная из домика, висела в руках помирающей тряпкой и явно прощалась с жизнью. На слова, уговоры, поглаживания не реагировала. На еду тоже.
– И как её кормить? Капельницу ставить, что ли? Что она ела-то?
Перепробовали всё! Оказалось, что в качестве еды она идентифицирует только совсем жидкую кашу. Вареную курицу она не поняла, мясо тоже. Лакомства вообще видела первый раз и не интересовалась абсолютно. Потом приноровились и уговорили её слизывать с рук кусочки собачьих консервов. Из миски она их не брала – стеснялась. А с руки, ну, наверное, может быть это все-таки и ей дают…
Месяц после её водворения в наш дом мы её видели только в лежащем состоянии. Попытка вынести её на улицу закончилась сердечным приступом собаки и ветеринар, пожав плечами, посоветовал оставить её в покое.
– Она так всего боится, что и правда умереть может. Да, от страха. Особенно боится того, что её выкинут, поэтому, шаг к входной двери она воспринимает как то, что её жизнь закончена. И впадает в панику.
Я никак не могла понять, как мы будем с ней решать туалетный вопрос, пока не увидела, что она подглядывает за кошками, пользующимися лотком в туалете, а потом, нервно озираясь по сторонам, крадется туда же и все свои дела делает в лоток. Хорошо, что лоток был огромный! Этот вопрос был решен самой собакой!
– Ой, бедненькая! Ой, какая несчастная собачка! – это соседка пришла в гости и наткнулась на это лысое и в струпьях создание, местами красное и с ярко-синим хвостом. – Ты только не обижайся, а что у неё с хвостиком?
– Виляет, – лаконично объясняю я. Вижу полное непонимание и рассказываю подробнее:
– Она, вроде, сообразила уже, что её тут не обижают, ну и научилась вилять хвостом. А теперь так этому радуется, что хвост стучится обо всё! Все поверхности, углы, ножки стульев. А шерсти-то нет, сама видишь, вот и набивает синяки.
Оксана – человек добрый, у самой собака есть, она с жалостью смотрит на странное создание и только головой сочувственно качает.
– Ой, а вы вторую собаку взяли? Та… Прости. Той уже нет? – та же соседка через два месяца.
– Оксана, да ты что! Это она же! Умка! – я указываю на Умку. Знаю, пальцем тыкать не культурно, а что делать?
– Быть не может!!! – её удивление вполне можно понять. Собака оказалась ладненькая, рыжая в беленьких носочках, и хвост тоже оброс. Он вполне себе солидный, только всё равно стучится обо все!
Умка она в честь Умы Турман. Такой же широкий лоб и некоторая загадочная отстраненность во взоре.
Хотелось бы мне написать, что от ласки и заботы она стала совершенно нормальной, но это не так. Большую часть своего времени она проводила под кухонным столом. Там – её нора. В норе безопасно! Нет, она и радуется нам и хвостом виляет, а где-то через полгода научилась лаять и петь. Поёт широко открыв рот и вытягивая тихонько «Ооооооуууу». Выпрашивает всякое вкусное – приходит и кладёт голову на колено. А когда думает, что ты её не замечаешь, усиливает давление. С кошками ладит изумительно, с остальными собаками тоже, а вот люди…
Пока человек сидит, это куда не шло. Стоит только встать, у Умки паника! И более чем через десять лет она всё равно боялась резких движений, громких звуков и чужих людей.
Года два назад у Умки случился инсульт, мы думали всё! Не выживет! Фигушки! Справилась, выжила, и напрочь перестала бояться! То ли впала в щенячество, то ли видеть хуже стала и резкое движение не кажется таким уж пугающим, кто знает… Но, Умка начала получать от жизни истинное удовольствие. Ходит, попрошайничает, постоянно виляет всем хвостом. Радуется. Безукоризненно пользуется кошачьим лотком и тихонько поёт, когда есть настроение. Странная и любимая рыжая собака. Собака, у которой много лет назад оставался один день жизни.