Любимая женщина Кэссиди

Глава 9

Он стоял у окна и медленно качал головой. Не было ни злобы, ни возмущения. Осталась только печаль, которая росла и тяжелела в душе, потому что он знал — уже ничего не исправить. Она предала его и теперь не сможет помочь, и все слишком плохо. Отнестись к этому можно единственным способом. Что в отныне ни произошло, надо помнить одно: он старался изо всех сил. Хотел только хорошего. Потерпел в результате провал, и это чересчур плохо, чертовски постыдно.

Из-за стен многоквартирных домов на другой стороне переулка донесся гудок парохода. Вдохновляющий звук в тишине глубокой ночи. Было в нем что-то манящее, и Кэссиди стал думать о реке, о стоящих у пирсов судах, о шансах пробраться на грузовой корабль. И собрался отойти от окна.

Тут ему пришло в голову, что он очень устал, и перед попыткой на пирсе вполне можно принять горячую ванну и немного вздремнуть. Повернулся, пошел мимо окна к дверям.

Дверь была открыта, как он и предполагал. Входя, смутно подумал, почему не вошел сразу, вместо того чтобы стучать в окно. Должно быть, в самом деле надеялся, что не получит ответа. Дьявольски глупо, зато вполне согласуется с каждым шагом, сделанным после рокового утра, когда рухнул и сгорел четырехмоторный самолет.

Странно, просто странно, что именно в этот момент вдруг припомнилось то самое утро. Непонятно. И он вмиг почувствовал ослепляющий, сокрушительный удар повторившейся катастрофы. В тот день самолет. А сегодня автобус. Множество жизней исчезли в пламени горящего самолета и горящего автобуса. Кэссиди начал считать погибшие жизни, и от ужаса голова пошла кругом. Он не помнил сейчас того, что оба крушения произошли не по его вине. Видел только себя за рулем, за штурвалом, ответственного за все. Крепко зажмурился и принялся умолять себя перестать думать об этом.

Но память не сдавалась: разбитый самолет и разбитый автобус, которыми управлял Кэссиди. Стоит взять этого Кэссиди на работу. Отличный парень, если кому-нибудь требуется ошибка природы, живой дьявол, поистине приносящий несчастье.

Ладно, все кончено. Больше этого никогда не случится. Нынче ночью он попытается улизнуть, и, если окажется на корабле, будет плыть и плыть, и проведет остаток жизни где-нибудь далеко, где его не найдут. Богом забытых мест много, не важно, какое доведется выбрать. Лишь бы туда попасть. Лишь бы спрятаться. Это была приятная мысль, на это можно было надеяться. Очень милое будущее для Кэссиди. По какой-то нелепой, идиотской причине он задумался вдруг, бывают ли на каком-нибудь очень далеком маленьком островке такие вещи, как снотворные таблетки.

В ванной Кэссиди побрился, налил в ванну горячей воды, шагнул, сел, ощутил, как в поры проникает обжигающий пар. Выйдя из ванной и одеваясь в чистое, чувствовал себя немножко лучше. А потом вновь подумал о Дорис, и о “Заведении Ланди”, и о задней комнате, зарезервированной для клиентов, которые продолжают пить после закрытия в два часа. Подумал, что сам сейчас уезжает, а ее оставляет здесь.

Забудь об этом, велел он себе. Это все бесполезно, так что просто забудь. Но это не забывалось. Ну тогда ладно, что можно сделать? Безусловно, нельзя идти в “Заведение Ланди”. Черт возьми, его там наверняка схватят. Можно сделать только одну вещь, а именно позабыть обо всем.

Кэссиди закурил сигарету, лег на спину на кровать, изо всех сил стараясь забыть. Какие-то тени еще шевелились в сознании, но прежде, чем они оформились, он выбросил их из головы. Тогда они расселись на маленькой невидимой полочке и таращились на него сверху вниз, а потом он разглядел в них два смешивающихся лица. Лицо Хейни Кенрика и лицо Милдред. Лица ухмылялись ему. Физиономия Хейни уплыла прочь, осталось лицо Милдред. Она стала смеяться над ним. Он почти слышал ее голос: “Я рада, я рада, это надо отметить, всем ставлю выпивку. Плесните Дорис двойную порцию. Эй, Хейни, а ты куда? Вернись, Хейни, все в полном порядке, можешь сесть со мной рядом. Теперь ты со мной, Хейни. Конечно, серьезно. Слышишь, как я смеюсь? Потому что все просто отлично. Потому что наш друг, шофер автобуса, получил по заслугам. Этот ублюдок как следует получил, по-настоящему, он размазан в лепешку. И знаешь, что я делаю? Я его доедаю. Ты здорово над ним поработал, Хейни, образцово справился и заслуживаешь награды. Сегодня я дам тебе награду. Правда дам, Хейни. И сделаю это так, как умеет одна Милдред. Ты получишь такое, чего в жизни не получал”.

Потом видение приблизилось и обрушилось на него, ярость вспыхнула в полную силу. Он вскочил с кровати, повернулся к двери, слегка приподняв крепко сжатые кулаки с побелевшими костяшками пальцев. Шагнул к двери, зная, что направляется в “Заведение Ланди”, к столику, за которым сидят Милдред с Хейни Кенриком. Представляя, как он рвется к столику, Кэссиди спрятал руки за спину, опустил и разжал кулаки. Отвернулся от двери, велел себе бросить подобные мысли. Они из вчерашнего дня, из прогнившего мерзкого прошлого, где царила шлюха по имени Милдред. Лучше думать о будущем, обо всех непредсказуемых завтрашних днях беглеца по имени Кэссиди.

Боже, как хочется выпить. Он оглянулся вокруг — бутылки нигде не было видно. Может быть, есть на кухне? Направился на кухню, презрительно усмехаясь. Усмехаясь над самим собой. Благородный преобразователь, устроивший Дорис истинный ад за то, что она позволила Шили принести бутылку, идет теперь на кухню в поисках бутылки.

Он услышал какой-то звук. Открылась входная дверь. Оглянулся и увидел Шили.

Они смотрели друг на друга в напряженном, сгущающем воздух молчании.

Потом Шили закрыл за собой дверь и прислонился к ней. Скрестил на груди руки, оглядел Кэссиди с головы до ног и сказал:

— Я знал, что ты здесь.

— Чего тебе надо? — ледяным тоном спросил Кэссиди.

Шили пожал плечами:

— Я твой друг.

— У меня нет друзей. И они мне не требуются. Убирайся.

Шили проигнорировал его слова:

— Что тебе сейчас требуется, так это подумать. Составить какие-то планы. Они у тебя уже есть?

Кэссиди вернулся в комнату, начал расхаживать взад-вперед, потом остановился, глядя в пол, и пробормотал:

— Ничего определенного.

Они опять замолчали. Вдруг Кэссиди нахмурился, уставился на седовласого человека и спросил:

— Откуда ты узнал? Кто тебе рассказал?

— Вечерняя газета, — объяснил Шили. — Об этом напечатано на первой странице.

Кэссиди отвел взгляд от Шили, уставился в пустоту:

— На первой странице. Что ж, по-моему, самое место. Автобус разбился, двадцать шесть человек сгорели заживо. Да, полагаю, на первой странице самое место.

— Успокойся, — посоветовал Шили.

— Конечно. — Он по-прежнему смотрел в пустоту. — Я абсолютно спокоен. Чувствую себя прекрасно. Мои пассажиры превратились в горстку пепла. А я здесь. Спокоен и чувствую себя прекрасно.

— Лучше сядь, — сказал Шили. — Похоже, ты сейчас рухнешь.

Кэссиди посмотрел на него:

— Что еще говорится в газете?

— Тебя ищут. Большая горячка.

— Ну естественно. Только я не об этом. — Он медленно вздохнул, снова открыл рот, чтобы объяснить о чем, потом устало махнул рукой, словно ему было все равно.

Шили окинул его проницательным взглядом:

— Я знаю, о чем ты. Ответ отрицательный. Нет ни единого шанса, что тебе когда-нибудь поверят. Они верят тому, что слышат от Хейни Кенрика.

Кэссиди широко открыл глаза:

— Откуда ты знаешь, что Хейни врет?

— Я знаю Хейни. — Седовласый мужчина подошел к окну, выглянул на улицу, посмотрел на небо, потом вновь на дорогу, медленно опустил занавеску и предложил: — Давай послушаем твою версию.

И Кэссиди рассказал. На рассказ ушло мало времени. Требовалось лишь объяснить несчастный случай с автобусом и стратегию Хейни Кенрика.

В конце рассказа Шили медленно кивнул.

— Да, — сказал он. — Да. Я знал, что произошло нечто в этом роде. — Он провел пальцами по мягким седым волосам. — И что теперь?

— Удираю.

Шили склонил голову набок, чуть прищурил глаза:

— Что-то не заметно.

Кэссиди напрягся:

— Зашел сюда принять ванну и отдохнуть.

— И все?

— Слушай, — сказал Кэссиди, — перестань.

— Джим...

— Я сказал, оставим это. — Он прошел в другой конец комнаты, закурил сигарету, сделал несколько затяжек и проговорил, просто чтоб что-то сказать: — Я тебе деньги должен за одежду, которую ты принес. Сколько там?

— Забудем об этом.

— Нет. Сколько?

— Около сорока.

Кэссиди открыл дверцу шкафа, снял с вешалки измятые штаны, полез в карман, вытащил деньги. Отсчитал восемь бумажек по пять долларов, протянул Шили.

Шили сунул деньги в карман, взглянул на остаток в руках Кэссиди:

— Что тут у тебя?

Кэссиди перелистал большим пальцем бумажки:

— Восемьдесят пять.

— Не много.

— Хватит. Я путешествую, не покупая билеты.

— А как насчет выпивки? — спросил Шили.

— Пить не буду.

— А по-моему, будешь, — сказал Шили. — По-моему, ты будешь много пить. По моим оценкам, как минимум, кварту в день. В среднем именно столько пьют в бегах.

Кэссиди повернулся спиной к Шили и, стоя лицом к дверце шкафа, сказал:

— Ты седой мерзавец.

— У меня дома есть деньги, — сообщил Шили. — Пара сотен.

— Засунь их себе в задницу.

— Если тут подождешь, принесу.

— Я сказал, в задницу. — Он протянул руку и плотно захлопнул дверцу шкафа. — Я ни от кого не хочу одолжений. Я один, и мне именно этого хочется. Просто быть одному.

— Прискорбный случай.

— Ну и хорошо. Мне нравится унижение и падение. Я от этого просто тащусь.

— Как и все мы, — подтвердил Шили. — Все бродяги, обломки крушения. Мы доходим до точки, когда нам нравится падать. На самое дно, где мягко и грязно.

Кэссиди не оборачивался, продолжая смотреть в дверцу шкафа:

— Ты это когда-то уже говорил. Я тебе не поверил.

— А теперь веришь?

В комнате было тихо, слышалось лишь, как Кэссиди тяжело, со свистом дышит сквозь зубы. Глубоко в душе он рыдал. Очень медленно повернулся, увидел, что Шили стоит у окна, улыбаясь ему. Это была понимающая улыбка, мягкая и печальная.

Кэссиди устремил взгляд мимо Шили, за оконную занавеску, за стены многоквартирных домов, за темные, серые, грязные прибрежные улицы.

— Не знаю, чему я верю. Что-то мне говорит, что ничему не надо верить.

— Это разумно, — признал Шили. — Просто встаешь каждое утро, и будь что будет. Ведь что , ты ни делал, оно все равно будет. Значит, плыви по течению. Пускай несет.

— Вниз, — пробормотал Кэссиди.

— Да, вниз. Потому и легко. Никаких усилий. Не надо никуда карабкаться. Просто скользи вниз и радуйся.

— Конечно, — сказал Кэссиди, с трудом изображая ухмылку. — Почему бы не радоваться?

Но эта мысль не радовала. Эта мысль противоречила всему, о чем ему хотелось думать. В памяти пронеслись мимолетные воспоминания, и он увидел кампус колледжа, армейский бомбардировщик, летное поле аэропорта Ла-Гуардиа. И мельком себя в одном из лучших ресторанов Нью-Йорка. Он сидел там с чистыми руками, в чистой рубашке, аккуратно подстриженный. Напротив за столом сидела милая стройная девушка, выпускница Уэллсли[2]. Она говорила ему, что он действительно очень славный, смотрела на его безукоризненно чистые руки...

Он взглянул на Шили и сказал:

— Нет. Нет, я тебе не верю.

Шили поморщился:

— Джим, не говори так. Послушай меня...

— Заткнись. Я не слушаю. Иди поищи другого клиента.

И пошел мимо Шили к входной двери. Шили проворно метнулся, загородив дверь.

— Иди к черту, — рявкнул Кэссиди. — Убирайся с дороги.

— Я тебя туда не пущу.

— Я иду туда поговорить с ней. Приведу сюда, заставлю протрезветь. А потом возьму с собой.

— Дурак! Тебя сцапают.

— Есть такой риск. А теперь прочь с дороги.

Шили не сдвинулся с места:

— Если заберешь Дорис отсюда, ты ее убьешь. Кэссиди отступил на шаг:

— Что ты, черт возьми, имеешь в виду?

— Разве я тебе не говорил? Я старался ясно объяснить. Ты ничего не можешь дать Дорис. Ты собрался лишить ее единственного, что поддерживает в ней жизнь, — виски.

— Вранье. Я таких разговоров не потерплю. — И он шагнул к Шили.

Шили стоял и не двигался с места.

— Я могу только говорить с тобой. Не могу драться.

Он ждал, чтобы Шили пошевелился. Он твердил себе, что не должен бить Шили. Лицо его перекосилось, и он зарычал:

— Ах ты, вшивый подонок! Ходячее несчастье! Мне бы следовало вышибить из тебя мозги.

Шили вздохнул, медленно опустил голову и сказал:

— Ладно, Джим.

— Ты согласен со мной?

Шили кивнул. И вымолвил очень усталым, бесцветным тоном:

— Жалко, что я не смог четко изложить мысль. Но старался. Безусловно старался. Могу только принять необходимые меры.

— А именно?

— Посажу тебя на корабль. Потом приведу Дорис.

Кэссиди покосился на Шили:

— Зачем тебе ввязываться? Лучше не надо.

Шили уже открывал дверь.

— Пошли, — сказал он. — На девятом причале стоит грузовое судно. Отходит в пять утра. Я знаком с капитаном. Они вышли и быстро зашагали по переулку к Док-стрит.