Любимый цветок фараона

День прилета. “Странный сосед"

Суслик, все будет хорошо. Все будет хорошо… В голове звучал то ли собственный голос, то ли голос сестры, то ли мамы… Суслик, все будет хорошо…

— Сусанна, все хорошо?

В проходе стоял Паша. Она уткнулась взглядом в футболку с логотипом «Зенита». Как ему не холодно! Сама она прятала пальцы в рукава кофты.

— Да, да, — закивала Сусанна нервно, чувствуя животом застежку ремня безопасности. — Почему мы не взлетаем?

— Ждем какого-то козла.

Сусанна снова закивала. Она настолько ушла в свои тревоги, что не слышала никаких объявлений.

— Может, к окну пересядешь?

Зачем мама рассказала ему и про ее страх перед самолетами? Достаточно было просто попросить приглядеть за ней. За маленькой девочкой, первый раз оказавшейся за границей одной.

Она вообще только второй раз покидает пределы России, и в прошлом году они с сестрой ездили в Чехию на автобусе, потому что… Да потому что Суслик боится самолетов! Это мама ей внушила, рассказав, как она в три года кричала, когда они летели в Сочи. Да, ее рвало, и закладывало уши… Неужели это повторится…

—У окна удобнее, сможешь поспать,— не унимался Паша.

Чужая опека сейчас не успокаивала, а только больше оголяла нервы. Если бы не Египет, она бы не села в самолет.

— Мне в проходе будет лучше.

Да, да… До туалета быстрее добежишь! Она взглянула на пустое кресло. В нем должна была сидеть сестра, но ночью у той подскочила температура, когда она проснулась с криком, что ее ужалила змея, а с утра сестру начало рвать… Сусанна зажмурилась, ощутив на губах горький привкус желчи. Только бы ее саму не стошнило на взлете. Вот позор-то будет… Сусанна нащупала в кармашке кресла бумажный пакет. Хорошо еще рядом никого нет…

— Жвачку дать?

Сусанна уставилась на Пашу. Не пошел бы он уже… К жене!

— У меня леденцы с собой.

Но Паша не уходил. Если он так же станет пасти ее в Каире, она повесится! Ей страшно только в самолете, а потом она в присмотре не нуждается. Это даже классно оказаться среди пирамид одной. Сестре все эти древности даром не нужны. Она купила путевку только из-за сестренки, потому что та помешана на Египте. Да, да… Так она и сказала — Суслик, ты ненормальная. Египтян не существует, там арабы, арабы и еще раз арабы… Беее… Она даже язык ей показала. Сестре двадцать четыре, но дурачится она порой хуже пятилетней. И вот поездка чуть не сорвалась. Сусанна и не думала, что мать согласится отпустить ее одну. Но вот же, отпустила… А потом, в самом аэропорту, вдруг попросила абсолютно незнакомых людей присматривать за ней.

— Excuse me. (Извините)

Паша наконец убрал руки со спинки ее кресла и попытался вжаться в него, чтобы пропустить мужчину в деловом костюме, но тот вновь повторил извинение, но уже обращаясь к Сусанне. От неожиданности она не разобрала английских слов, но все же догадалась, что тот желает занять место сестры. Только не это! Она дернулась, чтобы встать, и снова откинулась в кресле, когда предательский ремень удержал ее на месте. Она чуть не сломала ноготь, рванув застежку, и вжалась в панике в Пашу, пропуская нового пассажира.

— Этого козла мы и ждали, — прошептал Паша ей на ухо.

Сусанна бросила взгляд на соседа, боясь, что тот расслышал обидные слова. Однако мужчина не обернулся. Был бы русским, не стал бы говорить по-английски. Да и слишком смугл, хотя ни на итальянца, ни на араба не похож. Он расстегнул пиджак, застегнул ремень и отвернулся к окну. Вот и хорошо.

Сусанна уселась обратно в кресло.

— Если что, приходи, — кивнул Паша и наконец-то пошел к жене.

Сусанна уставилась на экран телевизора, хотя и понимала, что случись катастрофа, сама и жилета не найдет, и маску не нацепит. Да и вообще об этом лучше не думать. В отпуске с людьми ничего не должно случаться. Ничего, кроме радости. Только успокоиться не получалось. Когда самолет тронулся, она вжалась в спинку кресла и глубоко задышала, а при разгоне вообще закрыла глаза. Руки сцепленными лежали на коленях, и когда шасси еще не оторвались от земли, она вдруг почувствовала на своей руке руку соседа. Он даже что-то сказал, но она расслышала только слово «Hand» и покорно сжала руку — сухую и теплую, а вот в сухости своей она не была уверена, но вырвать пальцы не получилось — хватка соседа оказалась железной.

Самолет набирал высоту. В ушах гудело, но завтрак остался в животе. К счастью. Когда самолет выровнялся, сосед отпустил руку и начал говорить много и быстро. Сусанна уловила слова — детство, самолет, отец… Но они не выстроились в смысловую цепочку, и потому она поспешила выдать:

— I don’t speak English. (Я не говорю по-английски.)

— I see. (Я это уже понял.)

На этом разговор, к счастью, закончился. Мужчина вновь отвернулся к окну, а она украдкой — к нему. Волосы слишком короткие, будто он недавно брился налысо. Хотя чего удивляться на человека из жарких стран. И когда он обернулся, то ли почувствовав пристальный взгляд, то ли тоже решив рассмотреть соседку, она быстро сунула руку в кармашек кресла и вынула свой планшет. Как по команде мужчина тоже нагнулся к сумке и вытащил из кармана небольшой ноутбук. Оба уставились на свои экраны.

"Полный улет"

Отсутствие сестры давало возможность поработать над романом. Сусанну раздражало ее глупое подтрунивание и желание заглянуть в экран, чтобы опять же посмеяться. «Лучше в кино сходим!» — тащила она ее всякий раз от компьютера, но Сусанне важнее было дописать роман. И вот когда впереди несколько пустых часов, в голову ничего не лезет, кроме глупых английских фраз из учебника, которые соседу лучше не говорить, потому стоит создать видимость работы. И Сусанна уставилась в начало страницы:

«Пентаур любил приходить на пустынный берег Нила, вглядываться в его иногда голубые, иногда темно-зеленые, иногда желтоватые воды. Он срывал цветок лотоса и мутил им воду. С детских лет не любил Пентаур шумных мальчишеских игр. Даже сейчас, уже будучи взрослым, в свои тринадцать лет он был слишком тих, внимателен и умен. Слишком…»

Сусанна скосила глаза на соседа. Он просматривал сайт СиЭнЭн и на этот раз, кажется, не заметил подглядывания. И все же не стоит рисковать и нарываться на новый разговор глухого с немым. А в Чехии она, кажется, с кем-то разговаривала, и ее даже понимали. Кажется.

Сусанна прокрутила страницу и уставилась в текст, который могла читать с закрытыми глазами. Но она держала глаза открытыми, чтобы не пришлось открывать рот. Сколько прошло времени? Одна минута? Сусанна вздрогнула, вновь услышав английскую речь, но, увидев стюардессу, обрадовалась, что сосед обращается не к ней. Девушка за что-то извинялась, а он успокаивал ее. Потом многозначительно взглянул на Сусанну, и та испугалась, что пропустила вопрос или сделала что-то не так.

— I… — попыталась она составить английскую фразу. — It… It is first time I am flying… (Я впервые летаю.)

Сусанна выдохнула, но рано обрадовалась. Лицо соседа расплылось в улыбке. Она ошиблась в грамматике или в произношении? Или… И тут Сусанна догадалась, что сосед смеется над ее волосами. Да, она выкрасила концы зеленой ваксой, а сестра розовой. Они думали, что это будет весело. Вдвоем они, может, и смотрелись бы «кульно», но сейчас одна Сусанна выглядела дурой. Жалко в самолете не смыть эту дрянь!

А когда сосед открыл рот, Сусанна покраснела еще больше. Он, растягивая каждое слово, объяснил, что ее фраза на самом деле означает, что она не пьяная. Точно, лучше бы молчала!

Только отвернуться Сусанна не успела. Сосед вдруг поднял руки и хлопнул в ладоши. Совсем, как шейх. Стюардесса, заметив этот жест, тут же подпархнула к ним. Теперь Сусанна поняла каждое слово — сосед заказывал шампанское. Она открыла было рот, но так и не смогла сказать, что не собирается с ним «летать» в переносном смысле. И вот пока она хлопала ненакрашенными ресницами, сосед вытащил из внутреннего кармана пиджака визитку. Вместо строки с именем, взгляд Сусанны упал на название каирского музея древностей, который она собиралась посетить. На языке вертелся вопрос, и наконец она сумела его выдать и даже поняла ответ:

—Я не археолог. Я консультант по драгоценностям. Меня пригласили в Эрмитаж опознать некоторые экспонаты, и теперь я спешу домой. Реза. Меня зовут Реза.

Сусанна кивнула. Как полная дура. И тогда он задал школьный вопрос:

— What’s your name? (Как тебя зовут?)

Она назвалась и еще сказала, что ее имя происходит от египетского слова «лотос». Сосед удивленно вскинул брови, и Сусанна выдала, решив произвести на него еще большее впечатление:

—Нен-Нуфер.

И он действительно удивился, совсем по-американски воскликнув «Вау!»

— Так ты тоже летишь в Каир, а не в Рим?

Сусанна кивнула.

— Я люблю историю Египта. Я часто хожу в Эрмитаж,— произносила она медленно по-английски, а он кивал, то ли издеваясь над ее жалкими потугами поддержать разговор, то ли подтверждая, что понял сказанное.

Если она сейчас добавит, что пишет роман о древнем Египте, где героиню зовут Нен-Нуфер, он захохочет на весь самолет, и Сусанна замолчала. Впрочем, молчание не было вынужденным. Стюардесса вернулась с двумя бокалами. Пришлось взять один, но пить за знакомство она не решилась. А вдруг ей станет плохо, и она действительно улетит с одного бокала. Сестра вычитала, что пить в самолете нельзя, потому что один бокал в воздухе равен четырем на земле. Проверять данные из журнала на собственном опыте не хотелось, и Сусанна выдала, что ей всего лишь шестнадцать, на что Реза с непроницаемым лицом заявил:

— Но ты ведь русская.

Ходячий анекдот! Хорошо еще не водку заказал…

Сусанна уставилась в бокал. Наверное, дело в зеленых волосах. За кого он ее принял, узнав, что она летит в Египет? Ее ведь даже не Наташа зовут! Но поставить бокал было некуда— весь столик занимал планшет с клавиатурой. Пришлось выпить шампанское. За два глотка. Почти залпом. Да, она русская! Но когда пузырьки ударили в нос, Сусанна чуть не икнула. Реза поспешил забрать пустой бокал и вновь хлопнул в ладоши.

Стюардесса явно следила за ними, потому что тут же выросла подле кресла Сусанны и, даже не взглянув на ту, залилась соловьем на прекрасном английском. Сусанна почувствовала необъяснимый укол ревности и уставилась на экран, стараясь не вслушиваться в разговор, но все же поняла, что они обсуждали обед. Салон действительно заполнили характерные кухонные запахи. Она прибережет «чикен» и «пасту» для второго полета, а сейчас стюардесса обязана говорить с ней по-русски. А сосед пусть вообще молчит. Однако тот не собирался возвращаться к новостному сайту, и Сусанна изготовилась слушать, надеясь на разговорчивость этого Резы, потому что своими примитивными фразами могла вызвать у него лишь приступ безудержного смеха.

— Что тебя привлекает в египетской культуре?

И как, как она ответит на этот вопрос распространенными предложениями? Или он решил повеселить себя ее скудным словарным запасом? Не очень вежливо. Пусть он дважды будет шейхом! Хотя что тогда он делает подле нее?

— Это необычно, — ответила она, надеясь на прекращение разговора.

— А что ты ждешь от поездки, кроме купания в Красном море?

"Непристойное предложение"

Объявили посадку, и Сусанна сунула планшет в рюкзак и толкнула его под кресло. Если она нормально переживет и приземление, то мамины страхи просто наговоры и не больше, только зря прошлым летом тряслась в автобусе целые сутки! Она ничего не боится. Ничего. Просто втянула живот, чтобы не расслаблять ремень.

— Take my hand. (Возьми меня за руку)

И ладонь соседа вновь накрыла ее пальцы, но на этот раз Сусанна успела вырвать руку.

— I’m fine. I’m totally fine, — пропищала она, пытаясь выглядеть абсолютно бесстрастно. (Я в порядке. Я в полном порядке.)

Сосед продолжал держать руку ладонью вверх, и Сусанна боролась с желанием вновь почувствовать крепкое рукопожатие. Только владел ей не страх перед посадкой, а другое противное чувство, которое еще предстояло описать в романе. Если бы Реза, наплевав на ее колебания, сжал ей пальцы, она была бы ему благодарна. Однако сосед опустил руку себе на колено и отвернулся к иллюминатору. Ох, Суслик, Суслик…

Самолет тряхнуло, и Сусанна ощутила сердце где-то там, внизу. Только бы не выдать страх, который против воли заполнил тело, но сосед продолжал спокойно наблюдать за облаками. И она тоже, потому не успела отвести взгляда, когда Реза резко обернулся. Тяжелое мгновение было кратким, сосед просто предложил поменяться местами и, не дав ей и рта раскрыть, отстегнулся. Сусанна тоже щелкнула ремнем и хотела выйти в проход, но Реза поймал ее за локоть и указал на кресло. Неужели он хочет, чтобы она забралась в него с ногами?

Стюардесса, проверявшая невдалеке спинки кресел, глядела на нее в упор, и ее неприятный взгляд заставил Сусанну запрыгнуть на кресло. А дальше случилось то, о чем она не подумала. Поднявшись из кресла, Реза почти уткнулся носом ей в грудь. Во время полета она расстегнула кофту, и между ними осталась лишь тонкая футболка. Руки его скользнули по ее спине, и Сусанна чуть не запнулась о приподнятую ручку, переходя на соседнее кресло. Не говорите только, что сделал он это лишь для того, чтобы полапать ее! Да, Суслик, именно так!

Сусанна злобно щелкнула замком, ругая себя за дурость, и уставилась на облака, чувствуя, как у нее начинает гореть левое ухо. Суслик, ты дура! Какая же ты дура! А он, небось, улыбнулся проходившей мимо стюардессе. И из-за злости Сусанна вовсе не почувствовала посадки.

Табло еще не погасло, когда стюардесса подошла к Резе и предложила выйти. Он кивнул и перегнулся к Сусанне, чтобы достать свою сумку.

— Если хочешь, — он говорил нарочно медленно, чтобы она поняла каждое слово, и тихо, потому что рука его лежала на ее коленке, а лицо было напротив ее лица. — Можешь, на следующий полет перейти ко мне в бизнес-класс.

Она смотрела в его темные наглые глаза, стараясь не покраснеть, и с трудом выговорила английское «Спасибо, но я здесь с братом». Его лицо оставалось вплотную к ее лицу, и Сусанна была уверена, что наглец не уйдет без поцелуя, и даже расстроилась, когда Реза просто улыбнулся и кивнул, не выказав никакого расстройства из-за отказа. Еще и по-свойски похлопал ее по коленке, желая хорошего отдыха в Каире.

После ухода соседа, Сусанна еле сдержала слезы. В самолете люди, с которыми ей предстоит провести почти неделю. Что они о ней подумали!

— Чего расселась! — Паша задержался у ее кресла. — Вставай!

Она не расселась, она пряталась от любопытных взглядов. Каждый так и норовил рассмотреть ее поближе. Ты теперь, Суслик, знаменитость!

Сусанна схватила рюкзак и прошла вперед Паши. Пусть его спина защитит ее хотя бы до выхода из самолета, а потом она услышит и от него самого пару ласковых! И Паша действительно не выдержал, когда Сусанна, чтобы хоть немного сгладить неловкость, рассказала о предложении каирца.

— Он не козел. Он мудак!

Жена сжала его локоть, но Паша не успокаивался.

— Он ублюдок, Марина. И я начистил бы ему рожу, будь мы в другом месте.

Сусанна смотрела на свои кроссовки и потому чуть не споткнулась о чужой чемодан.

— Почему они считают, что наши бабы только за этим к ним едут?! — Марина устроилась в кресле и обняла свой рюкзак.

Сусанна последовала ее примеру.

— Да потому что большинство за этим и едут, — Паша хмуро глянул на Сусанну. — Эта зеленка смывается?

Сусанна кивнула и собрала волосы в небольшой хвост. Решив отыскать резинку, она нашла в кармашке визитку египтянина, место которой в ближайшей урне! Так она и сделала, а когда вернулась, нашла Марину уже одну.

— Пашка пошел за тирамису.

Сусанна полезла за своими евро, но Марина махнула рукой.

— Мы гуляем. Мама впервые согласилась остаться с дочкой. У нас свобода, первая за почти что пять лет.

— А почему вы не на море поехали?

— На море можно и с ребенком, а вот по музеям нет. Я в детстве любила читать про Египет, а тут горящая путевка попалась.

В детстве! Марина не выглядела старше ее сестры, да и Паша тоже. А этому египтянину было явно больше тридцати. Да и черт с ним! Козел… Ему повезло, что он ее не поцеловал. Она бы ему хорошо влепила за это!

«Настоящая писательница»

Торт и кофе были настолько великолепны, что Сусанна даже забыла про злополучного соседа, но потом у нее вдруг зачесалась спина. Реза, должно быть, уже в зале, потому что объявили посадку, и он должен был пойти одним из первых. Только бы не видеть его отвратительных глаз.

И Сусанна решила не оборачиваться, пока не объявят общую посадку. Однако же, когда она поднялась следом за Мариной, чтобы встать в очередь, она увидела Резу у стойки. Неужели ждет, что она передумает! Действительно козел! Но Реза, едва шевельнув губами в улыбке, прижал к груди сумку, слишком большую для деловой, и скрылся в посадочном коридоре. Сусанна выдохнула, надеясь больше с ним не пересекаться.

В самолете Паша попросил стюардессу пересадить Сусанну к ним, и араб, сидевший рядом, с радостью согласился поменяться местами. Теперь взлетать было не страшно. И стюардессы казались милыми. Даже та, что принесла еду, хотя и была с покрытой головой. А вот соседи сзади оказались довольно нахальными. Они непрестанно колотили в кресло Сусанны. Но, может, и за дело, ведь из-за нервов и выпитого на прошлом рейсе, она слишком громко зачитывала Марине начало своего романа про то, как юный жрец нашел в реке девочку. Сусанне нравилась ее похвала. Впервые посторонний человек сказал, что поражен ее знаниями. У Марины аж создалось ощущение, что книгу писал настоящий египтолог.

Паша молчал, хотя пару раз Сусанна перехватывала его многозначительный взгляд, но не затыкалась и продолжала читать. И вот наконец, к счастью соседей сзади, объявили посадку. Малюсенькие квадратики домов то появлялись, то вновь исчезали в тумане. Казалось, им не будет конца и края. Даже их окна стали различимы, а аэропорт все не появлялся и не появлялся. Дети плакали. Соседи кашляли, а Сусанна глядела с замирающим сердцем на песочные полосы. Посадка вновь оказалась мягкой, и она мысленно поздравила себя: «Добро пожаловать в страну пирамид, Суслик!»

И вот наконец они в автобусе. Сусанна достала телефон и тут же убрала. Толку в сумеречной съемке никакого, и батарейка почти разрядилась, а хотелось сделать хоть один хороший снимок, чтобы послать родителям. Да и обыкновенные деревья, сменившие на трассе пальмы, не особо прельщали глаз. Только парочка минаретов заставила Сусанну оторваться от созерцания спинки переднего кресла. В отокаре к ней никто не подсел, и пришлось гнать от себя неприятные мысли относительно сложившегося о ней мнения. К отелю они подъехали уже в темноте, и после прохождения металлоискателя Сусанна действительно была рада получить ключ и закончить наконец этот дурацкий день. Они втроем зашли в лифт, и Сусанна навалилась на ручку своего чемодана.

— Ты действительно не хочешь поужинать? —Забота Паши стала действовать на нервы еще больше. — Внизу есть нормальный бар. Я пить тебе, конечно, не предлагаю…

Он хихикнул, а Сусанна сжала кулаки. Марина выглядела скорее раздраженной, нежели уставшей. Еще бы, она ехала сюда, чтобы вспомнить с мужем счастливые денечки, а не для того, чтобы тот пас малолетку, которой первый встреченный араб предложил деньги.

— Наши номера совсем рядом, — заключил Паша в коридоре, когда жена уже взяла его под руку. — Мы утром зайдем за тобой. У нас первая половина дня свободная. Можно в музей через дорогу сходить. На мумии посмотреть.

Сусанна кивнула и поспешила вставить ключ. Конечно, шансы столкнуться с Резой почти равны нулю, но думая о музее, она непроизвольно подумала и о нем. В первую очередь надо привести волосы в божеский вид и приготовить на завтра длинную юбку, чтобы никто не думал больше подходить к ней с непристойными предложениями.

В номер никого не подселили, и она швырнула рюкзак на сдвинутые вместе полуторки. Если бы сестра была рядом, ничего подобного бы не случилось, а теперь надо попытаться поднять себе настроение, испорченное арабской выходкой. Она подключила планшет к гостиничной сети и послала родителям сообщение. С ней действительно, к счастью, все в порядке. И завтра тоже будет все хорошо. Она пойдет в музей, о чем и написала родителям.

Незакрытый файл романа заставил Сусанну присесть в кресло у окна. Она читала долго, потому что ей вдруг совершенно расхотелось спать, а когда наконец заставила себя забраться под одеяла, ее выгнала оттуда дурацкая гигиеническая мысль, навеянная сценой в романе, где прислужницы убрали с тела Нен-Нуфер все лишние волосы.

Сусанна прошла в ванную. Как она могла забыть про бритву — по местной жаре ей не поможет никакой дезодорант! Заодно и зубы повторно почистит и наконец уснет. Светильник у кровати слепил не хуже храмового факела, и она потушила его. Впереди была короткая ночь и длинный день. День, которого она так долго ждала. Первый день в Каире.

День первый. «Экскурсия в музей»

С утра воды Нила почему-то не сравнялись по цвету с портьерами, что несказанно огорчило Сусанну. Теперь сравнение зелени глаз Нен-Нуфер с цветом нильской воды звучало глупо. Если не предположить, конечно, что за последние три тысячи лет река изрядно посинела. В желудке было тяжело, как и на сердце, только не от горечи писательства, а от чисто английского завтрака. Сейчас она предпочла бы выпить чай с сухарями, которые продолжала есть в сером Питере сестра. Кто же знал, что в солнечном Каире ее поджидают блины в компании бекона и яичницы, после которых даже Паша решил голодать до самого ужина. И все же Сусанна попыталась придать лицу серьезное выражение.

После разговора по «Скайпу» улыбка будто приклеилась к губам клеем «Моментом». Сестра даже в полуживом состоянии не могла не сострить. Она попросила сестренку не заводить романа с арабским принцем. Сусанна едва успела проглотить готовую вырваться изо рта тираду про наглеца из самолета. Для общего блага эту информацию следует придержать до возвращения, а уж тогда она не поскупится на живописные эпитеты, а сейчас дома никто не должен переживать за неразумную девочку. Да и ей самой нервничать возбраняется — иначе карандаш будет выделывать в пальцах такие кренделя, что она не сумеет зарисовать ни одного выставленного в витринах музея украшения, которые фотографировать по какой-то дурацкой причине запрещено.

Сусанна подняла со столика блокнот. Едва продрав глаза, она зарисовала нечто, отдаленно напоминающее кобру. Или урей, символ силы жизни и смерти, украшение короны, которая снилась ей всю ночь. Только, к счастью, змея украшала фараона, а не ползала по кровати, иначе бы она криком поставила на уши весь отель, как сестра родителей. Суслик, ты слишком впечатлительна… И тебе точно не надо сегодня ни на мумий смотреть, ни в гробницу спускаться…

— Сусанна, ты там скоро?

Паша не ограничился стуком. Он дернул ручку, и дверь открылась. Суслик, пора научиться запираться. Ты все-таки в арабской стране находишься!

— Салямалейкум, — изрек Паша, а Сусанна поспешила исправить его:

— Ас-салям…

— Хватит ля-ля! Мы же договорились пойти к открытию.

Они действительно решили воспользоваться расположением отеля и заявиться в музей раньше толпы. Только перейти дорогу быстро не получилось. Они бы, наверное, пропускали всех до позднего вечера, если бы их не перенесли через улицу, словно на гребне волны, опытные туристы. У величественных сфинксов, украшавших подступы к музею, они чуть не споткнулись о рыжую кошку, которая, не обращая на восхищенные вопли Марины никакого внимание, устроилась погреться у львиных лап.

— Восток, дело тонкое, Петруха… — пропел Паша уже у белых ступеней, ведущих в величественное красноватое здание, где под высоким воздушным куполом скрыты сокровища, за которыми обе его спутницы зачем-то прилетели в Каир.

Они вместе решили исследовать западную галерею с саркофагами Древнего царства. Правда, Марина взяла аудио-тур, а Паша решил просто почитать таблички, но от взгляда Сусанны не укрылось скучающее выражение на лице спутника. Ее саму не привлекали предметы погребения, она охотнее прилипала к витринам со статуэтками из камня и дерева.

Столкнувшись с Пашей у фигурки пивовара Нефера, она попыталась завести разговор о художественной ценности подобных объектов, но он тут же ретировался, сказав, что Марина убежала в следующий зал. И в этот момент он жутко напомнил ей сестру. С таким спутником она не посмотрит Каир. В мозгу Сусанны созрел отличный план — показать свою безумную заинтересованность экспонатами и желание провести в музее весь день, и наконец остаться без надзирателя. Отель через дорогу. С ней ничего не случится.

В следующем зале среди прекрасных барельефов выделялась огромная голова льва. Сусанна достала блокнот и скоро обнаружила подле себя Марину.

— Ты, выходит, не только писательница, но и художница, — сказала та то ли из вежливости, то ли с ноткой сарказма, но уж точно не с восхищением. Сусанна не обиделась. Все взрослые одинаковы, подумала она с какой-то детской беспечностью, но за это на них, как считал Экзюпери, обижаться нельзя. Их следует пожалеть в их глупой взрослости.

— Раз фотографировать запрещено, я хотела зарисовать кое-что для… — Сусанна набрала в легкие побольше воздуха, но не для храбрости, чтобы произнести слово «роман», и не для пафоса, а потому что вдруг увидела в конце зала Резу, — романа…

Выдохнула и отвернулась, чуть не сломав грифель. Но через секунду поняла, что обозналась. Мужчина оказался более крупной комплекции и с поистине арабской темной кожей, хотя подле него шла девушка с непокрытой головой и яркими а-ля цыганскими серьгами.

— Давай тогда условимся о встрече у… — Марина опустила глаза в путеводитель. — Как раз у могилы Огюста Мариэтта.

Сусанна кивнула и уткнулась в блокнот, но лишь Марина покинула зал, тут же свернула к огромным плитам, некогда образовывавшим вход в храм. Сердце предательски билось, поднимая в груди обиду из-за несостоявшейся встречи. Суслик, зачем он тебе? Ты-то понятно зачем ему нужна. Он сказал это прямо. И ты ответила — нет.

Миновав храмовые колонны и статую фараона Джосера, Сусанна влилась в толпу туристов, чтобы подняться по широкой лестнице на второй этаж, где сумела затесаться в группу американцев. Большинство экспонатов, со слов экскурсовода, находилось в Саккаре в гробнице канцлера Хемана. Сусанна никогда не любила групповые экскурсии, потому что, как и большинство завсегдатаев музеев, считала, что экскурсоводы всегда проводят мимо самых интересных экспонатов, но сейчас ей хотелось убедиться, что она понимает английскую речь. Арабский она точно не понимает! Да и витиеватые намеки на английском тоже может пропустить мимо ушей, если напорется на подобного Резе чудака.

Главное, как их предупредил групповод еще в «Пулково», не улыбаться арабским мужчинам, потому что улыбка для них — зеленый свет для не очень чистых намеков, а она похоже слишком глупо улыбалась в самолете, пытаясь понять, о чем ее спрашивают. Теперь надо скрывать свое профанство в английском за каменной миной, а не улыбкой идиотки. А экскурсовода она понимает! И все же у статуэток фараонов она замешкалась и потеряла американскую группу, а к русскоязычной решила не присоединяться.

«Встреча с велосипедом»

Сусанна молилась, чтобы вновь отыскать волну туристов для пробежки между машинами, а там уж она как-нибудь самостоятельно добредет до отеля. И ей повезло, кто-то даже нарочно затормозил, и она поспешила улыбнуться любезному водителю, прежде чем проскочить перед следующим автомобилем. Ближе к отелю толпа поредела, но Сусанну все равно оттеснили к машинам, и тут ногу пронзила жуткая боль, и через секунду Сусанна обнаружила себя лежащей на земле. Над ней склонялись чужие люди. Фразы с различимым только «файн» и «окей» смешались в неразборчивый шум. Она безрезультатно пыталась разлепить губы, чтобы произнести что-то членораздельное, но мысли разбежались, и она глупо смотрела в темные глаза. Молодой араб что-то говорил, но она не могла понять, на каком языке он к ней обращается. И вдруг услышала четкую английскую фразу:

—I’ll take care of her. (Я о ней позабочусь.)

Сусанна сначала не могла поверить в ее реальность, но спустя мгновение узнала и голос, и его носителя. Без костюма, но в аккуратной белой рубашке Реза, не глядя на нее, что-то быстро сказал парню по-арабски. Тот схватил валявшийся подле нее велосипед и умчался прочь. За спиной Сусанны послышался английский мат, из которого она поняла, что причиною ее падения стал именно этот велосипед. Руки Резы легли ей на плечи и скользнули по рукам, и Сусанна как-то оказалась на ногах, но вскрикнула, едва ступив на ногу. Реза, не долго думая, подхватил ее на руки, и она едва сдержала новый стон, получив по плечу увесистой сумкой.

Сумка была все та же, из самолета. Сусанна не успела спросить, куда он собрался ее нести. Реза шагнул к входу в отель и после очередного пререкания, на этот раз уже со служащим, передал ему сумку, но не отпустил Сусанну, а та и не противилась, потому что замерла, глядя на побелевшее темное лицо служащего, открывшего сумку. Реза снова заговорил, и служащий, рассыпая извинения направо и налево, протянул сумку хозяину, но тот явно потребовал, чтобы ее донесли до кресла, куда он наконец усадил Сусанну.

Не спрашивая разрешения, Реза опустился перед ней на колени и задрал длинную юбку. Так же твердо, как он сжимал ей в самолете руку, сейчас он сжал лодыжку, только вместо прежнего спокойствия Сусанна почувствовала боль. Он не мог не заметить прикушенной губы, но не произнес и слова, просто стащил балетку и прижал пятку к своей ладони. Сквозь его короткие, но густые волосы вовсе не просматривалась кожа, и Сусанна молилась, чтобы Реза продолжал молчать и не думал поднимать головы, потому что ее уши горели и уже явно подожгли щеки.

—Ç'est pas grave,— бросил он скорее себе, нежели ей, хотя она и поняла французскую фразу верно, потому что уже через секунду Реза сообщил по-английски, что с ногой у нее все в порядке, и сейчас она должна попытаться наступить на нее.

На ладони, точно на лодочке, он опустил ее ногу на пол и протянул руку. Могла бы заранее догадаться вытереть ладонь о юбку, а не сушить ее теперь о жар его кожи. Каирец глядел ей прямо в глаза, и она поняла, что до сих пор он ни разу не улыбнулся. Взгляд темных глаз оказался настолько пронзительным, что она поспешила отвернуться к стойке регистрации, но пальцами свободной руки Реза сжал ей подбородок.

—Ты потеряла сознание, и я хочу убедиться, что ты в порядке.

Рука с подбородка скользнула под волосы и застыла на затылке. Сусанна не чувствовала там боли, и ей казалось, что ударилась она виском, хотя, может, это просто сейчас кровь ударила в голову, перекрывая всякие сенсоры, кроме одного, сжавшего пустой желудок.

— Как понимаю, ты одна, — его руки уже висели вдоль тела, и он даже отступил от Сусанны на один шаг. — Надо чтобы кто-то понаблюдал за тобой сейчас и отвез к врачу, если ты почувствуешь себя плохо. Как понимаю, — он выдержал театральную паузу. — Это могу сделать только я.

Сусанна проглотила заполнившие рот слюни, но так ничего и не сказала в ответ, но, похоже, Резу молчание девушки более чем устраивало. Он уже говорил с портье, протягивая визитку.

— Если тебя вдруг станут искать, будут знать где… Или… — Реза вновь театрально замолчал. — Вернее будет сказать — с кем. Потому что я и сам еще не знаю, где мы будем ужинать.

Сусанна уже сунула мокрую ногу в балетку, пытаясь составить фразу, которая будет звучать отказом, но не обидит каирца в случае, если он проявляет всего лишь заботу.

— Только для начала мы пойдем в музей, — продолжил он за секунду до того, как она попыталась открыть рот. — Как понимаю, именно оттуда ты и шла, когда я увидел тебя. Надо было окликнуть и помочь перейти улицу, но я, к сожалению, забыл твое имя, а кричать Нен-Нуфер было бы слишком глупо…

— Эсми Сусанна, — она попыталась робким арабским словом стереть гнусную улыбку с чисто выбритого лица, но Реза только шире улыбнулся и, успев по достоинству оценить ее английский, решил не проверять верность заученных арабских фраз.

Сусанна на секунду прикрыла глаза, чтобы избавиться от белизны его зубов. Да, она действительно выглядит глупо, и он явно слышит бешеный стук ее сердца и смеется еще больше. Суслик, если ты сейчас не скажешь ему твердо «нет», пожалеешь… Или лучше скажи «Фокек», чтобы он точно отвалил от тебя.

— Даже не надейся, что я оставлю тебя тут одну, — улыбка на мгновение пропала с лица, но тут же вернулась. — Идем, и расскажу тебе, почему наша сегодняшняя встреча неслучайна.

Реза не протянул руки и, подхватив напугавшую охранника сумку, шагнул к выходу, явно не сомневаясь, что она послушно последует за ним, как и надлежит делать в его мире женщине, но она не пойдет. Она не из его мира. Она сейчас развернется к лифту.

— Тебе больно? — Реза вернулся и взял ее за локоть. — Мне показалось, что нога цела.

На лице больше не было улыбки, и в голосе действительно звучала тревога.

— Не больно.

— Тогда идем. И не пугай меня больше. Я и так ужасно напуган твоим падением. Давай же выйдем из отеля, и я расскажу тебе о своем страхе.

"Око Гора"

Реза не отпустил руки Сусанны, даже когда они благополучно добрались до решетчатых ворот, и даже усилил рукопожатие, будто она надумала пройти мимо музея. В этот момент он показался Сусанне слишком хмурым, и когда они подошли ко входу, между бровей его вовсе не осталось промежутка. Она полезла в рюкзак за билетом, который решила сохранить, как реликт — уж больно красивый был изображен на нем фараон, но Реза махнул рукой. Довольно грубо распихивая толпу, он протащил ее мимо охранника и тут же оставил одну со словами:

— Я сейчас вернусь.

Сусанна отошла к стене, приготовившись к долгому ожиданию. Она не мечтала попасть в служебные помещения, но и не ожидала, что ее бросят вот так без лишних слов. Не слишком-то вежливо, хотя поведение каирца еще с самолета не отличалось особой воспитанностью. С другой стороны, куда она пытается влезть со своим уставом! Удивительно, как он еще не щелкнул пальцами перед ее носом, хотя она уже и так по струнке перед ним вытянулась, слушая по пути к музею изощреннейший бред. Он решил взять на себя вину за ее встречу с велосипедистом. Вернее — на свое пожелание ей хорошего отдыха в Каире. Он сглазил ее, но провидение привело его на место преступления, давая шанс искупить вину. Может, каирец использовал иные выражения, но именно в такой бред преобразовал услышанное мозг Сусанны.

Она заглянула в витрину, стараясь увидеть в стекле свое отражение, а потом вспомнила про телефон. Да и вообще она не проверила, как он и его верный друг, планшет, перенесли падение. Оба, к счастью, оказались целы, и камера на телефоне показала суженные зрачки. С ней все нормально! Можно уйти от этого сумасшедшего. Благо до отеля рукой подать. И падать она больше не собирается. И тем более в его объятья!

— Put your phone away! (Убери телефон!)

От холодного приказа Сусанна чуть не выронила телефон и с трудом сумела запихнуть его в рюкзак. Пришлось даже на пол присесть. Вот, она уже верной кошкой у ног его сидит. Скорее выпрямиться и сказать, что она чувствует себя достаточно хорошо, и он больше может о ней не тревожиться. И Сусанна так увлеклась составлением фразы, что даже не отпрянула, когда пальцы каирца скользнули ей под волосы.

— Это туристическая дешевка, но око Гора остается оком Гора.

Сусанна вжала подбородок в шею, чтобы рассмотреть очутившийся на груди кулон: аляповатая кругляшка с раскрашенным в яркие египетские цвета иероглифом, изображающим глаз. Очень мило и очень глупо.

— Здесь подобное носят от сглаза, — Реза произнес это с таким каменным лицом, что Сусанне пришлось еще раз напомнить себе, что сумасшедшим принято кивать.

Она поблагодарила и уже открыла рот для заготовленной фразы, как Реза вновь сжал ей запястье.

— Завтра я принесу для тебя действительно стоящую вещь, а это выкинешь или подружке подаришь, как сувенир из Египта.

— Вы не должны мне ничего дарить, — сухо выдала Сусанна, пугаясь жуткого слова «tomorrow». Она не собирается встречаться с ним ни завтра, ни послезавтра, и тем более брать дорогие подарки. Он, кажется, не понял, что она отказала ему в самолете. Или согласие пойти в музей он расценил, как нечто большее?

— Я сам решу, что должен, а что не должен.

Теперь его пальцы причиняли боль, но вырвать руку не представлялось возможным. Она могла только сделать шаг к нему или туда, куда он ее тащил.

— Мы должны победить твои страхи. Пошли к мумиям.

— Нет!

Вот тут она довольно четко сказала свое «нет», но он опять не услышал его, хотя несколько человек обернулось, но никто не решил отстаивать права неизвестной женщины. Пришлось бежать за каирцем покорной собачкой, чтобы сберечь руку, которую он считал уже своей собственностью. И вот они у цели. Здесь либо притушили свет, либо у нее уже помутилось в глазах от наглости новоявленного знакомого. Зал казался потусторонним миром, где туристы превращались в медлительные тени, а ей хотелось спринтером пробежать до выхода.

Раскланявшись со служителем, Реза медленно повел Сусанну между стеклянных витрин. Сердце бешено колотилось, но мумии не имели к этому никакого отношения. В толпе она вновь оказалась совершенно беззащитной перед этим ненормальным, как было и в самолете. Страшно представить, что такое остаться с ним тет-а-тет. Он явно не дружит с головой!

— Ну, все хорошо? Мумии не оживают и не хватают тебя, так ведь? Ну сама подумай, как глупы эти голливудские истории про оживших жрецов. У них мозг удалили тысячи лет назад. На что они способны без мозга, даже оживи их?

Сусанна не могла отвести взгляда от его каменного лица. Он умудрился сохранить ту же серьезность, с которой надевал ей на шею амулет.

— Истории про зомби-мумий годны лишь для американских комиксов. Чего ты боишься?

— Я… — Сусанна выдохнула, когда Реза наконец отпустил ее руку. — Я не боюсь мумий. Они мне просто неприятны.

— Неприятны? Да, погляди, какой милый фараон…

Рука Резы легла ей на плечо, и кожа под его пальцами обуглилась, как у лежащей в витрине мумии. Абсолютно темное вытянутое лицо с высохшими тонкими губами и таким же носом, ну и глаза с аккуратно подведенными ресницами. Красавец…

— Если бы он открыл сейчас глаза, был бы как живой, — мурлыкал ей на ухо Реза, прижимаясь щекой к ее щеке. Его кожа горела, а ее покрылась коркой льда. —Посмотри ему в глаза, — не унимался каирец. — Быть может, твой взгляд сумеет оживить фараона, и он ответит тебе таким же пронзительным взглядом.

Рука Резы вновь скользнула ей под волосы, и Сусанне на мгновение показалось, что он сейчас разобьет ее лбом стекло витрины. Она зажмурилась, а когда открыла глаза, завизжала — вместо темных век на лице мумии горели два черных глаза. Но через секунду перед ней оказалась белая ткань. Она ткнулась в грудь Резы и едва не прыгнула ему на руки.

— Everything’s fine, — шептал он ей в макушку. — Sorry for playing tricks on you. I’m really sorry. (Все хорошо. Извини за шутку. Я действительно сожалею.)

"Романтический ужин"

«Недалеко» Резы оказалось величиной весьма относительной, и подвернутая нога, о которой Сусанна успела позабыть, начала ныть. Заметив хромоту спутницы, Реза сбавил скорость. Хорошо, на руки не взял! Такой может! К счастью, совсем скоро Сусанна смогла опуститься в плетеное кресло.

— Теперь я еще больше чувствую себя виноватым, — Реза поймал под столом ее ногу и положил себе на колено. — Не дергайся.

Сусанна прикрыла глаза, чувствуя возвращение краски к побелевшему в музее лицу. В ушах монотонно жужжала разнообразная иностранная речь, и тут она разбавилась арабской. Сусанна распахнула глаза и едва не вскрикнула, вновь наткнувшись на блестящий темный взгляд, не сразу сообразив, что принадлежит тот уже не мумии, а живому официанту, который тайком поглядывал то на Сусанну, то под стол на ее ногу. И Реза, поняв, что она сейчас попытается принять надлежащий для ресторана вид, только сильнее стиснул ее лодыжку.

Ну и шайтан с ним, Суслик! За сутки, что вы знакомы, он, кажется, уже всю тебя облапал, так что оставь ему ногу! Да и ты сама успела поваляться у него в ногах. Теперь бы добраться до отеля и снять этот дурацкий кулон. Завтра экскурсия в Гизу, и ты больше не увидишь этого сумасшедшего, а из отеля будешь выходить лишь под охраной Паши, и пусть Марина думает, что хочет!

Реза оттолкнул протянутые официантом меню и затараторил по-арабски, да так быстро, что официант бросил всякую попытку записывать и просто кивал.

— Я заказал единственное съедобное здесь блюдо, — улыбнулся Реза, когда парень отошел от их столика. — В следующий раз выберем французскую кухню.

Сусанна поспешила спрятать глаза в мерцающий на столе фонарик. «Next time» прозвучало настолько многообещающе, что она непроизвольно прикоснулась к «оку Гора», и тут же поняла, что только зря привлекла взгляд каирца к своей груди. Ничего, Суслик, пусть этот идиот думает, что ты в его руках. Или хотя бы твоя нога!

— Чай мы выпьем в другом месте, и ты увидишь настоящую жемчужину Каира, которой местные девицы в подметки не годятся.

Сусанна боялась глядеть ему в лицо, потому смотрела на пальцы, катающие по столу вилку, но и они нагоняли жуткие мысли, и даже нога на его коленях начала подергиваться. Наверное, если бы он покупал ее, то дал бы взглянуть хотя бы на цену в меню, чтобы она знала, сколько стоит в его глазах. Или он посчитал, что достаточно оценить качество публики. Ничего, Суслик, ты утрешь ему нос. Нога отдохнет, пусть и у него на коленях, и ты добежишь до отеля, как спринтер. Главное, не пить. И ничего, Суслик, что на тебя все пялятся. Уж лучше из-за ноги, чем из-за придурошного крика в музее!

Сусанна уставилась на пустую сцену в центре террасы, надеясь, что на ней так и не появятся танцовщицы. Не хотелось, чтобы он стал сравнивать ее с ними, и тут уж, право, без разницы, в чью пользу будет сравнение. Она одевалась в музей, а не на свидание. И, кажется, даже толком не расчесала волосы! Но для него это не имело значения.

Вода в реке начала темнеть. Терраса наполнялась народом, и из-за голосов посетителей еще недавно громкая музыка стала совсем тихой, или под пристальным взглядом каирца Сусанна просто перестала различать звуки. Мысли о «другом месте» будоражили не только мозг, но именно мозг пытался сообразить, как поставить крест на этом небезопасном знакомстве. Пока отель находится в пешей доступности, надо извиниться и уйти. Если он затащит ее в машину, все пропало.

На тарелке, которую официант с улыбкой придвинул Сусанне, в оранжевой смеси выделялись бугорки зеленого горошка и вздутости белка. О, боже! Почему она раньше ничего не читала о кухне Магриба! Как это можно съесть?! Подняв глаза на Резу, вилка которого уже погрузилась в содержимое тарелки, она поняла, что все же можно, вооружившись столовыми приборами.

— Это оджа с зеленым горошком, — сообщил он.

Сусанна благодарно улыбнулась — будто его объяснения что-то дали! Однако блюдо оказалось довольно вкусным, если не считать остроты. Сусанна вдруг поняла, что ненавидит перец. Но на сегодня это ее единственная еда, и если запить все водой, то она не воспламенится изнутри. Суслик, что ты несешь…

— Возьми мою воду!

Сусанна подняла голову от тарелки и поняла, что на дне ее стакана осталось всего две капли, а его стакан был едва тронут. Нет, в ней не взыграла брезгливость. Ей не понравился взгляд — будто каирец испытывал ее — прикоснется ли она губами к стеклу, которого касались его губы… Она прикоснется! Ей плевать! Обратный отсчет последних минут уже пошел! И тут фоновая музыка изменилась, если ее вообще можно было расслышать за аплодисментами. Зато разговоры сразу смолкли.

Знойная восточная красавица, сошедшая со страниц «Тысячи и одной ночи», под ровный звон бубнов начала проделывать невероятные телодвижения. Сусанна непроизвольно передернула плечами — и возможно не только ими. Музыка и два стакана воды заставляли ерзать в кресле. Она принялась шарить взглядом по ресторанчику в поисках заветного знака, но заметила лишь яркую итальянку, появившуюся из дальнего темного угла. Скорее всего туалет следует искать именно там. Сусанна дернула ногу и только тогда обнаружила, что одна за столиком. Неужто она так увлеклась танцем, что Реза смог не только незаметно исчезнуть, но и аккуратно переложить ее ногу на соседний стул, где лежала дурацкая сумка.

— Становится холодно.

Голос раздался за спиной, и тут же на плечи Сусанны лег теплый плед. Она подскочила, чуть не опрокинув пустой стакан. Реза поймал падающий плед.

— Я не хотел тебя напугать.

— Извините, сэр, — Сусанна выдохнула и решила, что садиться за стол уже не стоит. — Мне надо в туалет.

Реза указал на тот самый темный угол и сложил в руках плед, будто собирался дожидаться ее возвращения стоя. Она не ограничилась мытьем рук, поняв, что дезодорант не выдержал мумий. Хорошо еще она выбрала кофту без рукавов. Теперь пригладить волосы и четко сказать заготовленную фразу. За дверью туалета гремели аплодисменты, и в проходе она столкнулась со звенящей монетами танцовщицей. На смену ей шла другая. Конвейер!

"Настоящий танец живота"

С реки веяло прохладой. Реза сбавил шаг, вспомнив про ногу, которую продержал на коленях весь ужин.

— Почему вы постоянно держите меня за руку?

— Это показатель доверия у египтян, — улыбнулся Реза, ослабив хватку.

— Мне кажется, здесь не принято прикасаться к незнакомым женщинам.

Реза улыбнулся, и огонь его улыбки поджег Сусанне уши. Зачем только она сказала это!

— Постараюсь перефразировать свой ответ. Это было принято в Кемете. А то, как арабы относятся к женщинам, меня раздражает не меньше твоего.

И что она должна сказать на это арабу? Но Реза не ждал ответа.

— Я не араб. Если забыть подаренные матерью глаза, во мне мало что есть от Востока. Впрочем, от европейца тоже — столько всего намешано— английская, французская… Сам шайтан не разберет, какая кровь. Но я не мусульманин, ни на йоту я не признаю их религию, как, впрочем, и религию христиан… Отец как-то не удосужился взрастить в моей душе бога, потому как сам в него не верил. Но в мою порядочность можешь верить. Я сын джентльмена и никогда не воспользуюсь неопытностью девочки. На этом разговор закончим.

Впрочем, говорить уже было некогда. Они подошли к открытому блестящему «бумеру». Сусанна подняла глаза на добротный многоквартирный дом с огромными окнами и балкончиками, выходящими к реке.

— Вы здесь живете, сэр?

— Нет, я живу на другом берегу. Здесь просто удобно парковаться, когда надо попасть в музей. И я люблю пешие прогулки. Когда, впрочем, нет этой дурацкой сумки. Хотя, если бы не она, я бы приехал на мотоцикле, и ты уж точно не села бы на него… Но это провидение, я уже сказал. И… — Реза невинно приложил палец к губам Сусанны. — Ничего не говори про мою машину, даже если она тебе нравится. Иначе еще в аварию попадем.

Сусанна проводила взглядом удаляющийся палец, поймав себя на мысли, что Реза все делает левой рукой — левша, что ли… Вот потому и в голове у него все перевернуто! Ведь он серьезно верит в сглаз.

Реза распахнул дверцу и, когда Сусанна села в кресло, попросил поставить в ноги сумку.

— Ехать недалеко, — добавил он, когда она поджала ноги. — И я не хочу поднимать верх. Мне нравится прохлада, которую дарит Нил. Но ты укройся пледом.

Только машина достаточно быстро свернула с набережной и затерялась в дебрях города, все дальше и дальше удаляясь от отеля. Сусанна пыталась гнать от себя злые мысли, пока Реза задавал абсолютно ненужные вопросы про ее семью, школу, Петербург… И в итоге вновь спросил, что она делает в Каире одна? Тогда Сусанна рассказала про неожиданную болезнь сестры.

— Я должен по-джентльменски сказать, что мне очень жаль твою сестру, но тогда я солгу, — губы сложились в ту же противную улыбку. — Я воспользовался пустым местом в самолете и познакомился с тобой. Разве болезнь твоей сестры очень большая плата за это?

Сусанна решила промолчать. Любая фраза сейчас будет истолкована превратно. Суслик, кажется, ты обидела его, и очень сильно. А он действительно отложил дела, если они у него были, чтобы позаботиться о совершенно незнакомой ему девице. Пусть это ему ничего не стоит в плане денег, но он мог бы этого не делать, жалея свое время. Настоящий джентльмен, шайтан его возьми…

Сусанна украдкой скосила на него глаза. Реза действительно похож если не на англичанина, уж слишком смугл, то на француза уж точно. А глаза, если подвести краской, сойдут за глаза Гора. Восточная развязность только сбивает с толку, но, когда живешь в египетском обществе, любая европейская кровь закипит. И английский у него идеальный— теперь понятно, отчего. Он его родной. Возможно, Суслик, это самый интересный день твоей поездки. Всяко лучше, чем сидеть за одним столом с Мариной!

Здание, в котором расположилось кафе, выглядело старым и обшарпанным, и все же было на голову выше тех домов, в окружении которых они бросили машину. Именно бросили, потому что Реза даже не потрудился выровнять колеса. В подобном месте не то что сумку, плед оставлять страшно, но Сусанна промолчала, решив, как было велено, довериться каирскому джентльмену. Согревшись под пледом, она теперь с радостью ловила кожей отголоски бриза. Город то ли засыпал, то ли просыпался. Или вернее начинал жить иной жизнью. В домах гасли окна, потому что те, кто весело проводит вечер, давно переместились в иные четыре стены.

Ковры и добротные плетеные кресла прикрывали ветхость стен странного заведения. Ему действительно не нашлось места в туристических гидах, и потому среди посетителей не затесалось ни одного европейца и, конечно же, ни одной женщины. Мужчины сидели в креслах у стен, держа у ног кальяны. Глаза полузакрыты, арабская речь течет тихо, размеренно, и их фразы так же длинны, как и их кафтаны.

Лишь бубен бьется здесь пойманной птицей, и бризом с Великой Реки стонет флейта. Движения танцовщицы быстры и непринужденны. На лице, чуть прикрытом тонкой вуалькой, совершенно отрешенное выражение. Веки опущены, и только огромные золотые круги в ушах отражают пламя светильников, заменяя девице искрящийся взгляд.

Реза не глядит на сцену. Сусанна чувствует его взгляд на своих губах. Она не раскрыла рот от восхищения, ей просто нечем дышать. Над головами висит тяжелое дурманное облако. И взгляды… Нынче как бы ни колыхнулся живот девицы, как бы упруго ни взметнулись шелка юбки, внимание мужчин всецело отдано Сусанне.

Шаркающей походкой подошел старый официант, в длинной одежде трудно отличимый от посетителей. На круглом подносе, болтавшемся на трех цепочках, чудом не расплескались две чашки. Он опустил обе перед Резой, и тот уже сам придвинул одну Сусанне, воспаленные ноздри которой уловили мятный аромат. Дым ровной струйкой поднимался к дурманному облаку, и Сусанна не рискнула сделать обжигающий глоток, хотя и мечтала избавиться от противной сухости во рту.

Красноречивость Резы пропала, лишь они заняли один из трех пустующих столиков, почти прижатый к возвышению, на котором крутилась танцовщица, и только чудом ее шарф не опускался каирцу на лоб. Реза будто глотнул дурману, хотя и не притрагивался к кальяну. Сусанна с радостью бы приняла такую же вальяжную позу, но не в праве была и на минуту потерять контроль над ситуацией. Зачем только он приволок ее сюда. Она не мужчина, чтобы любоваться чужими женскими формами. Они могут вызвать лишь зависть, и, похоже, она уже начала ее испытывать. А вот что ищет на ее лице Реза, оставалось загадкой. Нынешний туманный взгляд ставил под сомнение сказанное им на террасе цивильного ресторана. Или там он был порядочным европейцем, а здесь в нем разыгралась материнская кровь? Разгадка этой метаморфозы может дорого ей обойтись. Надо быть начеку!

"Ученица Резы"

— Салям.

Бубны не смолкли, но на сцене уже кружилась другая девица, едва старше Сусанны, и ей хлопали и улюлюкивали гораздо охотнее, чем той, что подсела сейчас к их столику на самый край кресла, в котором покоилась сумка.

Взгляд Резы не просветлел и не оторвался от лица Сусанны. В знак приветствия он лишь едва пошевелил пальцами левой руки, которой медленно крутил в центре крохотного столика светильник.

— Сельма. Сусанна.

Она даже вздрогнула от четкости произнесения своего имени. Сусанна была на все сто уверена, что Реза так и не запомнил его, раз ни разу не обратился к ней по имени.

Сельма качнула серьгами и едва заметно улыбнулась Сусанне. От этой улыбки мурашки побежали по спине. Девица, по виду едва ли старше сестры, изучала ее формы, как недавно сама Сусанна разглядывала ее тело. Танцовщица явно осталась довольна своим превосходством. А Реза продолжал безучастно гонять между чашками светильник. Голос его звучал размеренно. Откуда-то даже появился едва приметный акцент, добавив речи восточного колорита.

— Сусанна — моя гостья из Санкт-Петербурга. Я рассказывал тебе про планируемую поездку. А это моя… — Реза намеренно сделал паузу, и Сусанна отметила, что твердым стал не только рот, но и взгляд. Он испытывает ее. Но к чему? Какое ей, право, дело до его любовниц… — Ученица, — закончил Реза с легкой улыбкой.

— Он учил меня читать и писать, — добавила Сельма так зло, что ее акцент стал невыносимо гортанным. — На арабском и на английском, — зачем-то уточнила она.

Реза смерил ее злым взглядом, и танцовщица тут же опустила подведенные глаза в чашку Сусанны, и та в свой черед поспешила сделать глоток, пока арабка не добавила к мяте яда восточной ревности.

— Он хороший учитель, — пробубнила Сельма, и в тот же миг словно восклицательным знаком на стол упал приподнятый Резой светильник.

— Я не нуждаюсь в твоих рекомендациях, женщина. И я не разрешал тебе садиться на этот стул. Разве не видишь, что он занят?

Сельма подскочила, как ошпаренная, и Сусанна от души пожалела танцовщицу. Куда подевалось пресловутое европейское уважение к женщине? Пусть и той, что торгует своим телом.

— Это оно?! — Сельма ахнула так громко, что у соседней стены даже опустили кальяны.

— Спокойно, женщина! — голос Резы остался тих, но стал стальным. — Это оно, и потому не стоит так кричать.

Сельма наклонилась к Резе и почти присела ему на колени, как раз туда, где еще час назад лежала больная нога Сусанны. Суслик, с какой стати ты ревнуешь? И как можно ревновать к подобной особе? Она садится на колени ко всем. За это ей и платят.

— Отыщи свободный стул, женщина, пока твой брат не пристрелил меня.

Голос Резы продолжал звучать размеренно и тихо, но действовал на девицу подобно плетке. Сильно накрашенные ресницы дернулись, и Сусанна удивилась, как с них на румяные щеки не посыпалась тушь. Сельма осталась стоять, и Реза придвинул к себе кресло с сумкой.

— Сусанна, подойди тоже.

Первым порывом было подскочить на манер Сельмы, и Сусанна с трудом заставила себя подняться медленно и проплыть к каирцу, оттеснив танцовщицу. Вернее та сама подвинулась, потому что пока Сусанна изображала из себя паву, Реза с опозданием добавил «please».

— Lucky girl, — процедила сквозь зубы Сельма. (Счастливица)

— Shut up you woman! — теперь уже закричал Реза. — Watch your language! (Заткнись, женщина! Следи за языком!)

Бедная танцовщица зажмурилась, но Реза бросил поднятый светильник на стол. Однако по реакции Сельмы Сусанна поняла, что он бывало и запускал им в нее, когда та не выполняла приказы с первого раза. Сумасшедший! Какой к шайтану англичанин!

— There is no such a thing like an evil eye in English… (В английском нет понятия сглаза...) — пролепетала несчастная на ставшим почти арабским английском, приседая у ног Резы то ли от страха, то ли для того, чтобы лучше рассмотреть сумку, молния которой скрылась под его растопыренными пальцами. Реза смерил Сусанну таким же противным взглядом, но в обращенном к танцовщице голосе уже не осталось и следа гнева:

— Ты слишком много говорила, женщина. Твое время танцевать. — И когда Сельма с тоской взглянула на сумку, добавил: — Мы дождемся тебя.

Сусанна решила вернуться к своему креслу, но Реза поймал ее за запястье. Не твердо, как прежде, а даже немного нежно.

— Сядь, пожалуйста, подле меня.

Реза перегнулся через стол, чтобы переложить сумку на прежнее место Сусанны.

— Пожалуйста, — повторил он, действительно вкладывая в слова просьбу.

Сусанне ничего не оставалось, как занять место сумки, раз та заняла ее. Завладев ее ледяными пальцами, Реза склонился к спрятанному за волосами уху:

— Я никогда не спал с Сельмой и не потому, что боюсь ее брата. Хотя я действительно его боюсь, — добавил он со смешком. — А потому что она мне не нравится. Я не люблю арабских женщин. Своей пассивностью они заставляют европейца чувствовать себя животным, если ты понимаешь, о чем я говорю?

Сусанна кивнула, чтобы только он прекратил подобный разговор и перестал наглаживать ей пальцы.

— Эта девочка слишком много пережила, и я просто пожалел ее, не требуя ничего взамен и не обещая ничего большего. Только Сельме не хватает ума понять этого. Так что не обращай внимания на ее ревность, — Реза поднял их сцепленные пальцы к музейной подвеске, и та скользнула между ладонями. — Однако Сельма прекрасно танцует, ведь так? И ты не жалеешь, что променяла на меня свой долбанный планшет?

Сусанна кивнула, и в этот раз «f-word» в его устах прозвучало шутливо. Что правда, то правда, тело Сельмы создано для танцев и, наверное, для чего-то еще… Сусанна с тревогой следила за пальцами Резы. Они отпустили «око Гора» и теперь тянули ее руку к его губам.

— Почему у тебя такие ледяные пальцы?

Слова каирца были едва различимы, потому что губами он продолжал касаться костяшек ее пальцев. Ледяные? Потому что мурашкам не хватает места на спине! Если он передышал дурмана, то она пока остается в трезвом уме. Пока, в трезвом…

"Сова Umm Quwaiq"

За порогом кафе растеклась тягучая южная ночь. Свет редких фонарей не рассеивал тьму. Теперь Сусанна без страха, вернее из-за неимоверного страха, сама крепко сжала пальцы Резы, когда они свернули за угол, оставив позади шум кафе. Стало совсем темно, будто фонари нарочно сговорились попугать гостью Каира. Однако Реза шел бодро, не оборачивался, только спокойствие через его горячие пальцы не спешило передаваться Сусанне. Впереди улица сужалась в черную точку, а Сусанна сколько б не глядела, не видела нужного им поворота. Ни души вокруг. Песок и тьма, казалось, поглотили даже несмолкаемый городской шум, который не так давно заполнял эти улочки.

Сюрреалистический городской пейзаж с едва подсвеченными тенями домов заставлял дрожать. Или страх вызывало молчание Резы и лежащая в сумке золотая корона. Вдали ухнула сова, заставив Сусанну и вздрогнуть, и улыбнуться. Сова в городе? Однако уханье повторилось, еще и еще, совсем близко. Кажется, за поворотом, который все не желал никак открываться взору. Реза вдруг сбавил шаг, прислушался и силой потащил Сусанну в сторону в появившийся из неоткуда проулок, настолько узкий, что не хватило бы места отворить дверь, если та все же имелась в абсолютно ровной стене.

— Shut up! — прорычал Реза шепотом, хотя Сусанна и не думала открывать рот. Она едва поспевала за ним. Пыль из-под его ботинок поднялась до ее носа, заставив закашляться.

— Я же приказал молчать!

Он остановился так резко, что она влетела в сумку, упавшую с плеча ему на грудь. Реза тут же толкнул девушку себе за спину, и тогда только Сусанна увидела в узком проходе темную фигуру. Шаги были тяжелыми и вымеренными.

— Не открывай рта, — прорычал Реза и даже стал выше ростом, полностью заслонив ее собой. Сусанна ухватилась за вылезший из-под ремня край рубашки и обернулась — ее встретила непроглядная тьма, а впереди раздалось противное, явно специально исковерканное, «Хуллоу». Сердце Сусанны забилось сильнее. Отчего незнакомец не заговорил по-арабски… Корона. Как он узнал про нее? Сельма! Дрянь…

Реза ответил арабским приветствием, но ему продолжали отвечать по-английски, нарочно растягивая слова. Явно для нее, но почему… Какое отношение она имеет к содержимому сумки? Или эта встреча в темном переулке случайна? Но и тогда она не несет ничего хорошего.

Рубашка промокла под пальцами Сусанны, но Реза будто превратился в каменную глыбу — похоже, и дышать перестал. Оно и понятно. Непонятно на сколько тысяч в его сумке золота… Незнакомец подошел к ним почти вплотную, и Сусанна поняла, что он немногим старше ее — просто засученные рукава темной куртки и небритость издалека придавали ему зрелости. Облокотившись о стену, он даже вытянул шею, чтобы смерить ее оценивающим взглядом, от которого у Сусанны затряслись коленки. Быть может, Реза бежал от него, охраняя совсем не корону…

— Do you know Umm Quwaiq, mademoiselle? (Мадемуазель знает, что такое Umm Quwaiq?)

Араб пронзил взглядом один ее глаз, потому как вторым она уткнулась в складку рубашки. Реза молчал, и она хотела молчать, как было велено, но рот открылся против ее воли:

— What? (Что?)

— Kind of owl, — губы парня растянулись в ужасной улыбке. (Это такой вид совы.)

Вновь ухнула сова. Вдалеке или совсем близко, Сусанна от страха не поняла, и последовавшие затем слова мозг тоже отказывался понимать.

— Когда я был маленьким, бабушка рассказывала мне про эту сову, — парень закурил и продолжил говорить, зажав сигарету в уголке рта. — Она прилетает к жилищу людей лишь за одним, — он пожевал сигарету и сплюнул почти под ноги окаменевшему Резе. — Чтобы увидеть кровь. Она может часами ждать и не улетать. Вы верите в вещие сны, мадемуазель?

Сусанна молчала, хотя парень выжидающе гонял сигарету из одного угла рта в другой.

— А мне бабушка говорила, что в них надо верить. Представляете, мадемуазель, вчера мне приснилась эта сова. Она сидела за окном и глядела прямо на меня. Я догадался, что она хочет увидеть мою кровь, а я боюсь даже самого маленького пореза, потому так редко бреюсь, — он провел рукой по щеке, и Сусанна почувствовала, как от страха задергалось веко. — А сегодня я услышал ее уханье и до смерти испугался. Но тут же увидел вас и сразу догадался, чью кровь она желает видеть. Но, уверен, вы, мадемуазель, как и я, смертельно боитесь крови. Потому я испугался за вас и побежал следом, чтобы предупредить. Слышите ее, слышите?

Сова ухала совсем рядом. Сусанна не сводила глаз со рта парня, но рот не двигался. Если это не настоящая сова, то бандит явно не один. Она почувствовала между лопатками боль, будто к спине приставили дуло пистолета, но обернуться не посмела. Почему же Реза молчит и ничего не делает? Она сильнее сжала его рубашку, теперь полностью вытащив ее из-под ремня.

— Но вы-то, сэр, слышали от бабушки про сову, так чего бежали?

— Моя бабушка умерла до моего рождения, — выдал Реза ровным голосом. — Потому мне не довелось слышать арабских сказок, да и, по правде сказать, моя бабушка не была арабкой. Мне ничего не известно про сову, как и тебе, милейший, думаю, про него.

Реза разжал пальцы, но из-за спины Сусанна не видела, что оказалось на его ладони — быть может, он пытается откупиться от бандита. Парень отвалил от стены. И тут Сусанна догадалась о намерении Резы. Сейчас он подпустит его к себе, сожмет пальцы в кулак и засветит арабу между глаз. Суслик, как ты могла в нем усомниться!

Только ничего этого не произошло. Араб сначала протянул руку, а потом брезгливо отдернул пальцы.

— В мире существуют легенды куда более древние, чем сказки твоей бабушки. Для всемогущего Ра кровь фараона и кровь Капри была одинакова хороша. Гляди!

Тут Реза резко проехался рукой с сумкой по стене и, когда поднял ее к глазам араба, Сусанна заметила на запястье кровь.

— Твоя сова останется довольна, увидев мою кровь или вот эту, — Реза потряс сумкой. — Она в нынешнем мире, увы, стоит намного дороже этой девушки. Бери!

"Доброй ночи по-арабски"

В темноте вновь заухала сова, и Сусанна сжалась, пытаясь прикрыть грудь голыми руками, не в силах вытащить из-под себя плед. Приближающиеся шаги были быстрыми и легкими. Этот парень отличался от приятеля. Футболка и джинсы, чисто выбрит. Он сунул сумку в протянутые руки и рассыпался в извинениях, медленно отступая в темноту. Реза протянул ему на ладони жука и, наверное, предложил взять взамен короны, но парень в ответ дал деру.

— Убедилась? — Реза опустил сумку Сусанне на колени и укрыл выдернутым из-под нее пледом.

— Почему они вернули корону? — голос дрожал, слова прыгали, как караси на сковородке.

— Потому что она принадлежит мне, — ответил Реза только, когда сел за руль.

— Вам, сэр? А как же музей?

— Она сделана мной из моего золота с одного музейного экспоната. Так я зарабатываю на жизнь. Делаю идеальные реплики и продаю их в музеи или частные коллекции. И они все равно лежат под стеклом, в отличие от муляжей саркофагов, потому что стоят очень дорого. А эти парнишки приняли меня за вора, только большего калибра. Теперь жалкие арабы не в силах сбыть сокровища гробниц, как было во времена моего прадеда. Собственно, он был такой же вор, только защищенный английским законом… И, думаю, он мучается на том свете, если тот свет вообще существует, — расхохотался Реза, включив зажигание.

Забинтованная рука дрожала на руле, но он продолжал вести машину очень плавно, и корона почти не подпрыгивала на коленях Сусанны.

— Знаешь, пусть они не верят в сов, но в проклятие фараонов теперь, благодаря Голливуду, верят все.

Он замолчал, и вновь его губы исказила хамская усмешка. Сусанна уставилась на дорогу.

— И вы верите, сэр?

— Больше, чем кто-либо из ныне живущих. В моей семье это проклятье вот уже век. Но скоро все закончится, я верю в это. А ты… — Реза вновь усмехнулся. — Ты не пристегнулась.

Потянувшись за ремнем, Реза мягко прошелся ладонью по груди Сусанны. Вжавшись в кресло, она почувствовала, насколько тверда спинка. Теперь, когда корона вернулась, она ему ничего не должна. Если только свечку в церкви.

— Куда мы едем? — срывающимся голосом спросила Сусанна.

— К тебе в отель, — паузу сдобрила абсолютно наглая улыбка. — Или ты желаешь отметить шампанским наше чудное спасение? Для этого я могу выбрать более цивильное место…

Многообещающая пауза. Зачем только она рот открыла. Он прав — ей за отсутствием мозгов следует молчать.

— Нет… В отель.

Сусанна прикрыла глаза. Он не посмеет зайти с ней в номер. В гостинице много людей, да и он уже засветился у портье визиткой. Не станет же он и там открыто домогаться ее! Пальцы продолжали гореть от его поцелуя. Она не напрашивалась на ужин, и уж тем более не могла представить себе этот жуткий притон. Она дала ему понять, что отношения с ним ее не интересуют. Она сказала это еще в самолете…

Сказала? А почему тогда, Суслик, почти в полночь ты сидишь в его машине, мокрая, как мышь, и держишь на коленях огромный слиток золота с драгоценными камнями?

Дрожащие пальцы через кожу сумки нащупали змею и замерли.

— А этой совы действительно не существует?

Реза усмехнулся.

— Существует лишь то, во что ты веришь. Ты разве это не поняла в музее?

По телу Сусанны прокатилась волна дрожи, когда она вспомнила светящиеся, словно два черных бриллианта, глаза мумии, так похожие на глаза самого Резы. Такими глазами он сканировал ее в окруженье спящих домов. Хорошо он с ней поиграл, а может и до сих пор играет.

— Я верю в сны, — сказала Сусанна, только чтобы Реза не добавил еще что-нибудь более ужасное или в который раз намекнул на желание переспать с ней. — Мне всю ночь снился урей. И вот, он…

— Спас тебя от посягательств подонков, — рассмеялся Реза. — Верь, если хочешь, в силу этой короны. Она стояла подле моей постели, и мне всю ночь снилась ты, и что? Ничего.

Сусанна еще сильнее вжалась в кресло, боясь что рука Резы с коробки передач соскользнет ей на колени, которые просверлили в юбке две темные дырки. Но Реза уставился на дорогу и молчал. Улицы уже опустели, а если и попадалась машина, то Реза, не жалея скорости, обгонял помеху, и Сусанна радовалась, что он поднял крышу.

У отеля он бросил машину так же небрежно, как и в дебрях города, подхватил злосчастную сумку и предложил ей руку.

— Я провожу тебя до номера.

— Но ваша рубашка… — Сусанна ухватилась за последнюю соломинку.

— Плевать!

Сердце колотилось от страха, но не дать руки она не могла и не могла просить помощи у охранника, который теперь даже не глянул на сумку и кивнул ее хозяину, как старому знакомцу. Оставалось надеялась на английскую кровь Резы. В этой гостинице море туристов, рядом номера русских, того же Паши, англичанин в нем не позволит себе никаких вольностей. Во всяком случае можно будет закричать, если он, правда, не заткнет ей рот раньше.

Она присела подле двери, не в силах справиться с замком на рюкзаке. Если бы только открылась дверь соседнего номера. Надо было случайно ошибиться и постучаться к Паше. Почему она не подумала об этом раньше?

— Тебе помочь?

— Вы можете уже идти, сэр, — пролепетала Сусанна, смотря на него снизу вверх.

— Я хотел бы оставить у тебя сумку. Я не хочу больше с ней ходить.

Сусанна медленно поднялась под музыку его слов.

— Завтра с утра заберу. В восемь я уже могу попасть в музей.

Она открыла дверь, и Реза, не переступая порога, поставил сумку в стороне от двери. Сусанна не сводила глаз с забинтованного запястья. Зачем он это сделал? Зачем играл с бандитом? И вот эта рука приблизилась к ее лицу и скользнула под волосы.

— Лайля-саида, — губы его едва коснулись ее щеки, и рука исчезла.

Сусанна хлопала ресницами, не сводя взгляда с его губ. Сейчас он еще что-нибудь скажет…

— Мистер Ат… Ат… — послышался в стороне чужой знакомый голос.

— Atherton. Reza Atherton. With sound «th». Good night! — с каменной улыбкой он обернулся к Сусанне. — See you in the morning, my queen. Take care of my crown. (Атертон. Реза Атертон. Со звуком TH. Доброй ночи! Увидимся утром, моя царица. Береги мою корону.)

День второй. "Вещий сон"

Сусанна судорожно набирала сообщение сестре. Порой она не говорила ей всей правды, но открыто лгала впервые, и ложь, к ее собственному ужасу, выходила слишком правдоподобной — весь день бедный Суслик провела в музее и потом бродила от мечети к мечети, пока ноги не отказались ее слушаться. Телефон разрядился, оставив несчастную без единой фотографии. Сил тоже не осталось, потому она завалилась спать и даже проспала ужин… Что она будет делать теперь, коль выспалась? Еще сомневаешься? Роман писать… Или попытается заснуть снова, чтобы не клевать носом у Пирамид. Решилась ли она в итоге в них залезть? Конечно же, нет! А то, сестренка, ты меня не знаешь…

Нет, сестренка, ты меня не знаешь! Захлопнув планшет, Сусанна повалилась на кровать. Провод выскочил, так и не зарядив батарейку… Она не откроет сегодня текст, она даже в душ не в состоянии залезть. Хотя какой душ? Надо пожалеть соседей! Прошло еще минут пять прежде, чем Сусанна смогла сгрести себя с покрывала и доковылять до столика, на котором заряжался телефон. Реза собрался в восемь уже быть в музее. Значит, может заявиться сюда в семь. Для сна остается шесть часов, или того меньше… Ей необходим душ, много-много геля и ледяной воды для встречи с ним, а сейчас лучше не откидывать покрывало — ноги ее чернее, чем у бедуинки…

Она скинула юбку и решила укрыться покрывалом с соседней кровати. Сумка продолжала стоять у двери. Никто, кроме охранника, не знает про хранящийся в номере золотой слиток, а тот, конечно, не посмеет украсть корону, да и задвижку снаружи не открыть. Только спокойнее от трезвых мыслей не становилось, хотя она даже дверь на балкон закрыла, согласившись на духоту, ведь кондиционер так и не заработал. В конце концов Сусанна решила переложить сумку на пустую кровать. Она показалась еще тяжелее, чем когда лежала на коленях в машине — каркас коробки, похоже, выковали из чугуна, или она настолько ослабла за вечер с Резой, что не способна поднять и килограмм. Больше никогда, никогда и никуда она с ним не пойдет…

«Око Гора» кирпичом лежал на груди, но Сусанна решила не снимать подвеску. Сестра написала на прощание — веселых пирамид тебе! Сусанна и тогда и сейчас сжала кулон. Сейчас даже сильнее, будто ладонь Резы продолжала давить на ее пальцы. Если он завтра принесет в подарок украшение, она не возьмет. Она должна сказать ему «прощайте, сэр» и убежать в автобус. Еще надо извиниться перед Пашей и сказать, что он все не так понял… Хотя что вообще можно было понять! Чертова корона!

Почему она не сказала Резе просто — я не хочу стеречь ваши вещи? Почему она делает все, что он требует? Так же покорно, как дура Сельма! Не спит он с ней… Ага! Так она и поверила… Английскому ее учит… Впрочем, Суслик, кажется, с тобой он делает то же самое… Реза, конечно, опустился до школьного уровня, потому она и понимает его речь, но ведь пусть коряво, но отвечает… Хоть какой-то толк был от вечера! Но больше никаких уроков, мистер Атертон!

Сусанна попыталась зажать язык между зубами, но в итоге только зашипела, как кобра… Кобра на чертовой короне! Сусанна показала сумке язык и подтянула покрывало к самому носу. Оно пахло гостиничной затхлостью, но нос особо не возражал, потому что усталость брала свое. Еще хотелось побыстрее избавиться от тишины, которая вовсе не была покойно-молчаливой. Она скрипела, шипела, визжала и даже ухала… Именно ухала, как сова, заставляя Сусанну сильнее скрючиваться под старым покрывалом. Однако, лишь она закрывала глаза, звуки тут же усиливались. Тогда она пыталась смотреть в темноту, но на нее тут же надвигались пугающие тени.

Никогда прежде не думала Сусанна, что боится находиться в темной комнате одна. Она сжала подвеску с такой силой, что только чудом стекло не треснуло. Однако сон не приходил. Хотелось встать и засунуть в уши наушники, чтобы биты забили невыносимое уханье, но для этого следовало вылезти из-под одеяла, а это было выше ее сил. Вот он, липкий страх одиночества, беззащитности перед огромным миром, который не знает тебя и знать не хочет. Она сжимала глаза до слез, и с сотой попытки сумела забыться кратким сном, но в нем было много теней, пыли и еще больше сов. Сусанна вновь уставилась в темноту, проклиная задернутые портьеры. Ночные огни пустили бы в гостиничную каморку немного чужой, но реальной жизни.

Сусанна поджала ноги еще сильнее, почти коснулась коленками подбородка. Тело требовало сна, а мозг страшился грядущих видений. Она обняла подушку и уткнулась в нее носом. Теперь собственное сопение стало походить на шорох. Тишина стреляла в ушах гулче скрипа старого пола. Сусанна поняла, что лежит уже без подушки и отбросила ее в сторону, но тут же поняла, что перекатилась на соседнюю кровать и уткнулась носом в сумку. Та пахла не кожей, а каким-то знакомым ароматом, стойким и горьковатым, от которого Сусанна чуть не чихнула. Схватив подушку, она переползла на свою кровать и наткнулась на что-то ледяное. Темнота расступилась, и она увидела кобру — на ее кровати лежала корона. Сусанна отпрянула и смяла рукой пустую сумку. Когда она достала ее и зачем? Заспать такое невозможно!

Сусанна решила убрать корону в сумку, но лишь дотронулась до ободка, как золотая кобра издала злобное шипение. Венца не стало — кольца змеи раскрутились, и живая золотая тварь поползла прочь. Сусанна свесилась с кровати, будто и впрямь могла ухватить ускользающий змеиный хвост, но уткнулась вовсе не в ковер, а в босые ноги. Не в силах выдохнуть, она скользнула взглядом вверх и, миновав прикрывавшую колени ткань, запрокинула голову, чтобы встретиться со сверкающими темными глазами.

Закричать не получилось — палец опустился ей на губы и скользнул по шее вниз к подвеске, застрявшей между грудями. Куда девалась одежда?.. Не крикнуть, палец запечатал губы, а глаза… Они вновь оказались против ее лица, а потом скользнули к вытянутым ногам. Как она оказалась на спине, если мгновение назад трогала ворсинки ковра? … Глаза, глаза вновь были рядом, и кроме них она не видела ничего. Но вот чернота, служившая лицом, качнулась, и Сусанна увидела кобру — вновь неподвижную, золотую. Вокруг горящих глаз проступило лицо, отлитое из того же золота, что и корона — черные ладьи глаз, неподвижные губы. Сусанна вдавила затылок в деревянное изголовье с такой силой, что услышала треск дерева. Золотых пальцев она не увидела, но почувствовала, как те заскользили по плечам вниз. Сусанна хотела подтянуть ноги, чтобы остановить скольжение ужасных рук, но ноги превратились в камень, намертво вдавив ее в кровать.

"Зеленые глаза кобры"

Сусанна не знала, сколько просидела на кровати подле сумки, периодически ощупывая ту на предмет наличия короны. С волос уже не капало, время завтрака закончилось, отокар уехал после того, как она выслушала от групповода все, что тот о ней думает и напоследок про снятие с себя всякой за нее ответственности, а Резы все не было и не было… Теперь он сможет прийти сюда, наверное, только в обеденный перерыв и, возможно, даже пригласит присоединиться к нему, если не прибьет за безалаберность! Будильник не прозвенел, она поставила его на завтрашние шесть утра, идиотка! «Око Гора» болталось на груди, напоминая про пожелание сестренки. Веселая поездка к Пирамидам уж точно состоялась!

Сусанна схватила планшет, чтобы заглушить обиду и голод и подсела к распахнутой двери. Хотя бы на Нил посмотрит, а к Пирамидам придется выбираться самостоятельно в свободный день. Все равно она не собиралась по ним лазить… Брр…  Однако беззаботный шум Каира не заглушал звонкого постукивания клавиш. Она пыталась писать, хотя голова была забита вовсе не романом. Вернее, не книжным, а тем, на пороге которого она вчера стояла и чуть не оступилась.

— Нен-Нуфер…

В голове звенела тишина, но неземной голос раздался совсем рядом. Сусанна оторвала взгляд от экрана и чуть не опрокинула планшет на пол, уткнувшись взглядом в зеленые глаза кобры.

— Thank you, my queen, for taking good care of my crown. (Благодарю, моя царица, за заботу о моей короне.)

На смену змее пришли пронзительные глаза. Сусанна не могла шевельнуться.

— Я буду очень благодарен, если ты наконец закроешь свой долбанный планшет и обратишь на меня хоть какое-то внимание.

Сусанна вскочила из кресла, но Реза поднялся с колен вместе с ней и наклонил голову так, чтобы кобра продолжала буравить ее взглядом.

— Родители не учили тебя запирать дверь? А если бы это оказался не я? И взял бы вовсе не корону…

Сусанна пыталась выдавить из себя хоть какое-нибудь приветствие, но даже короткий «хай» умер в ее горле под натиском кома пережитого ночью страха. Реза наконец снял с головы и корону, и полосатый платок, в который та была завернута, и улыбнулся, только от его улыбки Сусанну бросило в дрожь.

— Ты можешь сделать то, что не в состоянии сказать словами, — промурлыкал он и раскрыл объятья.

Заключив в них окаменевшую девушку, Реза оставил на ее щеке поцелуй, короче вечернего.

— Прости, я проспал, — он отступил к кровати, на которой лежало теперь две сумки. — Надеюсь, я не заставил тебя подняться чуть свет?

— Я тоже проспала, — наконец разлепила губы Сусанна, не сводя взгляда со второй сумки. — Вы идете сейчас в музей?

Реза покачал головой и вновь накинул на себя платок и водрузил поверх него корону.

— Ее никто не хочет. Придется носить самому. Мне идет?

Сусанна кивнула.

— Согласна ли ты позавтракать с фараоном?

Сусанна вновь зажмурилась, всем телом ощутив ночные прикосновения золотых пальцев.

— Эй, ты в порядке?

Реза в мгновение оказался рядом и коснулся ее лица. Чуть не вскрикнув, Сусанна отпрыгнула. Реза смачно выругался, и даже кобра на голове закивала.

— Что ты дергаешься, как Сельма? — теперь он сжал ее плечи, и Сусанна запрокинула голову, чтобы не уткнуться в кобру. — Тебя били? Отвечай!

Она затрясла головой.

— Это просто сон. Глупый сон. Мне снилась эта корона.

Реза убрал руки, но не отступил от Сусанны.

— Мне она тоже снится. Постоянно. Она мое проклятье и решила остаться со мной навсегда. Мне и здесь отказали. Вообще мне претит говорить с девушкой о бизнесе, но я за сущие гроши предлагал ее вашему музею, чтобы только избавиться, но мне заявили, что согласились бы купить позолоту, но никому не нужна золотая, которую действительно носил фараон.

— Действительно носил фараон? — переспросила Сусанна.

— И это спрашивает девушка, интересующаяся Египтом? Ни один пшент не найден, но если бы его нашли — он был бы таким, какой сейчас на мне. Так ты присоединишься к фараону за завтраком?

— А вы пойдете вниз в короне?

— Нен-Нуфер, мой лосьон не в силах перебить запах малоувах, — Реза взял ее двумя пальцами за нос. — Неужто не чувствуешь? — и прямо за нос дотащил до кровати и чуть ли не ткнул этим самым носом во вторую сумку. — Ну?

И тут Сусанна, как лошадь, раздула ноздри. Живот смущенно заурчал. Реза победно улыбнулся. Кобра сверкнула глазом.

"Завтрак с фараоном"

— Malawah, malawah, — повторяла Сусанна уже в сотый раз. — Malawah… No, I cannot say it right! (Я не могу сказать это правильно.)

— Keep going… — меланхолично отмахнулся Реза, продолжая просматривать музейные зарисовки. (Продолжай тренироваться)

Он переложил на кровать планшет и телефон, а блокнот без спроса раскрыл на середине. Сусанна почувствовала, как между лопаток побежала тонкая ледяная струйка — только бы ничего не сказал про качество рисунков! Чтобы отвлечь каирца от художеств, она и попросила повторить название принесенных им лепешек. Но не тут-то было!

Столик уже застилала скатерть, на ней стояли две тарелки, но лепешки оставались завернутыми в бумагу. Сусанна одуревала от запаха и от отсутствие вердикта — кобра, конечно, кивала, но как-то не слишком одобрительно, а потом Реза вообще замер над одним листом и принялся водить по нему пальцем. Суслик, предложи товарищу карандаш, что ли? Пусть поправит. Пригодится для романа, и к уроку арабского языка добавится мастер-класс по рисованию. И она действительно протянула гостю карандаш.

— Я и так могу прочесть, что здесь написано.

По-русски? Чуть не выдохнула Сусанна, страшась за выдранные из романа строчки. Но Реза не оставил паузы для вопроса.

— Теперь я понимаю, почему он пришел к тебе ночью.

— Кто?

Сусанна похолодела. Что он вообще несет?! Мягкое кресло стало вдруг жестким и даже колким, но взгляд кобры пригвоздил Сусанну к месту, и она вцепились в край скатерти.

— Фараон. Кто еще способен прочесть твои иероглифы?

— Какие?

Понять шутки мистера Атертона невозможно, а произнесенные с каменным лицом они любого способны вогнать в ступор.

Реза протянул через стол блокнот. Сусанна выбросила листок с каракулями, но так старательно выводила иероглифы, что те отпечатались на соседней странице.

— Сначала нагло пялишься на него в музее, потом оставляешь любовные записки, — на губах каирца играла добрая улыбка, и кобра, если бы могла, раздула б от смеха воротник. — Где ты спрятала для него послание, а?

Палец Резы погладил корешок вырванного листа.

— В урну выбросила, — Сусанна пыталась говорить серьезно, но улыбка гостя передалась и ей. — Что там написано?

— Приходи ко мне ночью. Я тебя жду.

Реза закрыл блокнот и положил на край стола.

— Вы смеетесь надо мной, так ведь? — Сусанна пыталась разозлиться, но не могла. — Что там действительно написано?

— То и написано. А что ты писала на самом деле?

— Откуда я знаю! — Сусанна больше не смущалась под искрящимся смехом взглядом каирца, а открыто улыбалась в ответ. — Я просто скопировала понравившиеся рисунки с папируса.

— Так не надо ни говорить, ни писать на языке, которого не знаешь. Это может плохо закончиться.

Теперь серьезность его лица передалась и ей.

— Хорошо, больше не буду. Я вообще могу молчать.

Уж кто и говорит здесь, так это вы сами, мистер Атертон! И любая в этой ситуации порадовалась бы вашему молчанию!

— Меня твой английский нисколько не смущает, — Реза потянулся к лепешкам. — Надеюсь, и ты понимаешь, что я тебе говорю.

Сусанна кивнула. Ага, но не до конца. Понять, что вы имеете в виду, сэр, практически невозможно!

— А вы сколько языков знаете? — спросила Сусанна, проигнорировав внутренний голос. — Кроме английского и арабского, конечно!

— Французский и египетский. Последний лучше всех, потому что это мой первый язык.

— Как первый? — она опять запуталась в его речах! И, наверное, в глазах отразился испуг.

— Сусанна, не смотри на меня так, словно я ожившая мумия, — Реза снял корону с платком и отошел к кровати, чтобы вернуть их в сумку. — Ешь уже! Оттого, что ты не можешь произнести название, вкус не меняется. Сверни лепешку, обмакни в сметану и ешь. А я разолью каркаде, — Реза достал из второй сумки термос со стаканами и вернулся к столу. — С огня лепешки бесспорно вкуснее, но мать постаралась упаковать их как можно лучше. А чай, — Реза сделал глоток, — опять пересластила… Эта женщина неисправима!

— Это готовила ваша мать? — Сусанна даже не поняла, к чему задала вопрос. Наверное, к мысли о жене. Она глядела на три кольца на различных пальцах и не могла решить, которое из них обручальное.

— А ты думала, я сам? — Реза свернул для себя лепешку и обмакнул в сметану. — Я в это время выслушивал, что она думает о моем вчерашнем поведении.

Сусанна чуть не подавилась лепешкой. Он рассказал матери про нее!

— Меня ждали к ужину. Я не позвонил. Притащился домой в первом часу ночи в порванной рубашке и утром заявил, что не собираюсь оставаться на завтрак. И да, самое ужасное, я отказался взять на завтрак то, что осталось с ужина, и заставил разогревать покупные замороженные лепешки. Будь я женщиной, наверное, тоже бы злился. Но я мужчина и, признаюсь, не жалею, что провел вечер с тобой, а не с матерью.

Сусанна все еще не могла пошевелить челюстями, хотя и понимала, что толстый кусок лепешки оттопыривает щеку. Где в это время была его жена?

— У меня осталось с тобой пять вечеров. Всего пять вечеров. Надеюсь, до следующего утра мать переварит эту информацию и приготовит нам с тобой завтрак без лишних комментариев.

Кресло под Сусанной вновь превратилось в камень: это что он ей только что сказал? Какое утро с ним? Что он надумал? Ведь даже подарок не принес — почему же такой уверенный, что она прыгнет к нему в постель, да еще под носом у матери? Это уже сюрр какой-то с чистым арабским акцентом…

И она попыталась заесть тревогу. Пока они в гостинице, его бояться нечего. И сейчас, прожевав, она выпроводит нахала из номера и вернется к роману. Да, так и будет! Только бы дожевать лепешку, проглотить и не подавиться. А Реза уже справился со своей и промокнул жирные пальцы о салфетку.

— Мне очень понравились русские блины, но арабские не хуже, так ведь? — он протянул Сусанне стакан. — Хоть и полуфабрикат. Запей. Какими только словами не называла меня эта женщина. Но я уверен, что вчерашний ужин ты бы есть отказалась, пусть он и домашний. Арабские женщины думают, что для мужчины главное — еда, но это не совсем так. Впрочем, я не арабский мужчина.

"Ручные скарабеи"

Рука с кольцом лежала в сухой ладони каирца, а вторую Сусанна вытирала о сарафан. Их то и дело толкали прохожие, но Реза не позволил рукам разъединиться. Пыльная духота щипала нос, но, к счастью, Реза нынче припарковал «бумер» недалеко от гостиницы. Хотелось быстрее сесть в машину и начать говорить. В разговоре он хоть чуть-чуть раскрывает свои планы относительно их знакомства, а ей необходимо вооружиться знаниями, чтобы в нужный момент дать отпор.

Только в машине было так же шумно, как и на улице, особенно на мосту, и Реза молчал, а она боялась просить поднять крышу. На кресле лежал вчерашний плед. Реза явно планировал укрыть им ее вечером. Только бы не вздумал нигде его стелить! Ты чудом вырвалась от него вчера. Что ты вновь делаешь в его машине… И кольцо уже свободно спадает с пальца, тебе просто жалко его возвращать, а за все, что мы берем, мы платим. Тебе, похоже, просто хочется приключений. И ты, Суслик, такими темпами их получишь. Подобные мужчины не тратят много времени и денег на строптивых девчонок. Надо попросить ехать прямо к Пирамидам — еще есть шанс перехватить свою группу!

— Так и знал, что застрянем. Может, в зоопарк пойдем?

Она глянула в сторону и наткнулась на белые египетские барельефы с животными, потом перевела взгляд на преграждающие путь три отокара. А, может, и в правду в зоопарк, чтобы притвориться неразумным ребенком, не понимающим взрослых намеков?

— А другой дороги нет? — спросила она вместо этого.

— Мне уже не выехать отсюда. Если только на того осла пересядем…

Да, животное телегой пронырнуло между машинами.

— Не забудь потом у него папирус купить, — Реза махнул рукой по направлению исчезнувшего араба. — Чтобы новую записку написать. Я скажу тебе, как пишется мое имя.

Сусанна вцепилась в ручку, словно собиралась открыть дверцу и выскочить из машины посреди дороги. А что, здесь так принято! Только ты не сумеешь. Наглая улыбка каирца оставила на щеке красный след, как от хлыста.

Реза протянул руку, и Сусанна вжалась в кресло, но он только перегнулся назад за двумя белыми бейсболками. Одну водрузил ей на голову, вторую — себе, тут же перестав походить на фараона. На лбу вместо змеи оказалось изображение анха — символа единого бога Атона.

— Это я привез из американского музея. Для себя и брата, — добавил он, будто она его все же спросила про жену.

Поток машин пусть медленно, но двигался, а ее мысли застряли на одном вопросе — как уйти от этого идиота?

— Сейчас все съедут к Пирамидам. Станет легче.

Вот он шанс! Она запомнила отокар, на котором уехала ее группа, она сумеет его найти. За домами среди пальм уже маячили верхушки пирамид.

— Вот, я же сказал!

И Реза прибавил газу раньше, чем Сусанна сформулировала в голове просьбу высадить ее на стоянке.

Теперь уж лучше смотреть по сторонам, не замечая грязь и нищету, чем — в это отполированное деньгами лицо. Она только сейчас заметила в мочках Резы дырки. Он, похоже, носит серьги и снял их, чтобы меньше ее шокировать, если он вообще способен задумываться о том, что думают про него окружающие. Зачем? Он самодостаточный самовлюбленный самец, и больше ничего. Больше в нем нет ничего. Можешь, Суслик, не искать. Пустота!

— Вы сказали, что ваш первый язык египетский? — выпалила она, когда ей показалось, что рука с руля вот-вот соскользнет ей на коленку. Но нет, он просто нажал кнопку, чтобы поднять крышу.

— Так будет лучше разговаривать, верно?

Она кивнула.

— История банальна. Я к трем годам не говорил ни слова. Отец сначала пенял на два языка, которые я слышал в доме, а потом согласился с врачами, что сын у него дурачок, но решил ничего не делать — просто смирился. Собачек держат в доме, хоть они и не говорят, верно? — Реза слишком добро улыбнулся. — Няньке было поручено следить за тем, чтобы я был сухим и накормленным и ничего не разбил в доме — ну там статуэтки всякие, вазы… Она решила, что для ее спокойствия лучше запереть меня в комнате и выводили гулять лишь на террасу. Все. Тут любой ребенок будет молчать, ты так не думаешь? — Реза резко дал по тормозам, чтобы объехать занявших половину дороги людей, а затем и повозку с ослом.

— А мать? Как на это реагировала ваша мать?

— Мать умерла при родах, а ту женщину, что я сейчас называю матерью, отец привел в дом в качестве прислуги, когда мне было шесть лет. Собственно другой женщины в моей жизни не было.

Реза резко нагнулся к Сусанне, но теперь чтобы достать из бардачка солнцезащитные очки.

— Где твои? — он продолжал нависать над ней.

— В чемодане…

Как она о них не подумала!

— Молодец! Ни шляпы, ни очков. Хорошо, что за тобой есть кому присмотреть, — и Реза протянул ей вторые очки. — Чего ты их рассматриваешь? Это очки брата. Других нет.

Сусанна нацепила очки на нос и уставилась на плетущегося рядом осла. Чего она рассматривала? Ведь сам догадался — пыталась понять, женские они или нет.

— В моей жизни нет женщины, кроме матери. И никогда не будет.

Реза сказал это, устремив взгляд в номер идущей впереди машины. Зачем выдавать ей эту информацию? Она не спрашивала. И не думала, что такой тип способен предложить что-то серьезное… На пять дней. Наличие или отсутствие жены ничего не меняет. Ровным счетом ничего. И в особенности ее желания отделаться от него.

— Но я нашел себе друзей даже на террасе, — продолжал Реза как ни в чем не бывало. — Скарабеев. Закапывал их в песок и раскапывал, но я был ребенком, и потому в один прекрасный день засунул их в рот и чуть не задохнулся. Нянька вместо того, чтобы помочь или бежать за отцом, просто визжала. К счастью, отец был в кабинете, а не в саду, потому прибежал на ее крик и сумел вытряхнуть из меня жуков. После этого он не отпускал меня от себя ни на минуту. Я не расстроился и не обрадовался. Я сидел у него за столом и раскладывал деревянные фигурки скарабеев — намного больше настоящих, чтобы я не мог запихнуть их в рот. В то время у отца было музейное задание — попытаться восстановить поврежденные папирусы. Он переписывал иероглифы на чистые листы и произносил их название. Я впервые слышал, как мне, наверное, тогда думалось, живую речь — я начал повторять их и калякать рисунки. В итоге я заговорил по-египетски, ну или так, как мы думаем, египтяне говорили. Практиковаться мне было, как понимаешь, не с кем…

"Романтика пустыни"

Мемфис! Ее Мемфис! Безжалостные к истории чужой страны арабы по камешкам растащили величественные храмы и пышные дворцы на строительства мечетей, а остальное докончила стихия — из-за разрушенных дамб вода веками вымывала камень слой за слоем, но не память людей… И сейчас от этого места веет былым величием. Не обманывай себя, Суслик! Величием веет от шагающего рядом мужчины!

Сусанна старалась не глядеть на него, пряча взгляд в просвете пальм или в вырезе собственного сарафана — на коже остались белые разводы от солнцезащитного крема, который она сама торопливо растирала везде, куда могла дотянуться, боясь, что Реза не ограничится ее спиной. Почему она не додумалась опрыскать себя в гостинице! Солнцезащитные очки, кепка, крем… Что еще он отыщет для нее в таинственной машине? Нет, она не чувствовала себя подле него женщиной. Она чувствовала себя беспомощным ребенком!

Они минут пять стояли подле огромной статуи Рамзеса, но Сусанна напрочь перестала понимать английскую речь, пока Реза не ткнул ее в огромные впадины в каменных мочках, заявив, что фараоны скорее всего тоже носили серьги. Тоже? Он успел что-то сказать про собственные уши, а она пропустила все мимо своих ушей? Выходит, вы, мистер Атертон, подражаете египетским властителям? Только вслух Сусанна ничего не сказала. Вслух она могла сейчас только кивать. Жара, похоже, успешно принялась за плавку мозгов.

— Садись, — Реза силой усадил ее под пальму и развернул на подоле сарафана кулек с финиками, которые купил, чтобы отбиться от назойливых торговцев, ссыпав в протянутую ладонь горстку монет, извлеченных из кармана.

Сусанна схватила финик первой, чтобы его не постигла участь лукума, и вздрагивала всякий раз, как рука каирца опускалась к ее ногам за новым фиником. К счастью, он купил их не так много…

— Можно положить бумагу тебе в рюкзак и забрать его?

Вау, джентльмен! Ведь под лямками голая кожа стала красной, а он как-никак в рубашке! Реза колоссом Рамзеса возвышался над ней, и Сусанна радовалась солнцезащитным очкам, которые успешно прятали все ее потаенные мысли. Каирец протянул руку. Сусанна поднялась с земли и одернула свободной рукой прилипший к ногам сарафан, а потом, чтобы вернуть прогулке экскурсионный настрой, спросила:

— А где предположительно находились храм Пта, царский дворец и рыночная площадь?

Навязались в гиды, мистер Атертон, отрабатывайте!

— Ты ведь не просто так спрашиваешь?

Сусанна не стала скрывать правды, а он даже не улыбнулся, услышав про написание романа, и с непроницаемым лицом задал самый дурацкий из всех возможных вопросов:

— А ты сумеешь написать роман за пять дней? — И только, когда она замолчала на минуту, растянувшуюся на все пять, с улыбкой добавил: — Пока я рядом, чтобы ответить на все вопросы.

А потом он просто опустил руку на ее горящее плечо и притянул к себе как-то совсем криво, чтобы она уткнулась в него козырьком кепки, как делают с детьми.

— Я шучу, не будь такой серьезной, писательница! У тебя есть мой имэйл. Отвечу на любой правильно сформулированный вопрос.

А вот тут он явно смеялся. Нынче вопросы у нее не клеились. Она совсем запуталась в глаголах, пытаясь вставлять умные слова, более уместные в музее, чем среди пустыни и непонятных камней.

— Сколько времени идти от городских ворот до ближайшей царской мастабы? — на этот раз она составила вопрос правильно, и Реза решил дать правильный ответ, потому взял ее за руку и сказал:

— Засеки время на телефоне, и пойдем.

Сусанна рассмеялась, не веря в серьезность предложения, но спутник не шутил и действительно тащил ее из-под пальм в пески. На телефоне уже довольно фотографий с ее физиономией, чтобы отправить сестре, придумав заранее объяснение чужим очкам и кепке. Ей не нужна фотка безжизненного тела в песках. Только кто ее слушал!

— Писателю необходимо накапливать жизненный опыт.

Он улыбался, забавляясь ее смущением, а ей на ум приходил лишь Достоевский — но сколько же всего надо выстрадать за этот дурацкий роман!

Они останавливались каждые пять минут, чтобы вытряхнуть из обуви песок. Кепка не спасала от жары, под темным ободком очком скопились крупные капельки пота, но Сусанна не утирала их, боялась показать слабость. Реза молчал, хотя рубашка под рюкзаком промокла. Зачем он пошел с ней к гробницам? Почему просто не высмеял ее жалкую попытку написать роман о том, о чем она не имеет никакого понятия!

— Они были намного выносливее нас, — улыбнулся Реза, протерев ладонью шею. — Потому что не знали про кондиционеры и машины. Вальтер Скотт где-то писал, что люди в старое время не страдали от отсутствия комфорта, потому что не знали о его существовании.

Каирец явно успел пожалеть о своем глупом предложении, но сейчас что возвращаться к машине, что двигаться вперед неизвестно куда было одинаково невыносимо. Сусанна спрятала все волосы под кепку, но шея и грудь все равно покрылись предательской испариной. Хорошо еще на ней нет косметики! Она вместе с очками покоится в чемодане.

— Но краска с глаз текла и у них. Тут уж против природы не попрешь, — усмехнулся Реза и промокнул ей шею рукавом рубахи.

Почему он по жаре носит длинные рукава? Вчерашний порез он спрятал под толстый золотой браслет, а что там спрятано под рубашкой? А? От подобной мысли сразу потемнело в глазах…

— Пей воду.

Он видел, что она на последнем издыхании, но сворачивать с пути было некуда, и воды в купленной бутылке оставалось на два глотка.

— А вы?

— Я здесь вырос. Мне не жарко.

Врет, но врет по-джентльменски. Молодец! Или боится признать ошибку. Не в его стиле, видимо, ошибаться.

— И на мне нет костюма-тройки, в котором ходил прадед, а ты радуйся отсутствию десяти юбок. Хотя соломенные шляпки все же лучше кепок.

Он улыбался, но в этот раз его улыбка не была заразительной.

— Далеко еще?

Она уже, кажется, все ноги стерла или же поджарила на сковородке — в любом случае каждый шаг теперь отдает болью.

"Семейная хроника Атертонов"

— У них с Эвелин был в Англии бурный роман. Она — дочь лорда, а он — жалкий студент, умеющий только калякать портреты. Да, его пригласили написать семейный портрет, а Раймонд одним мазком разрушил семью. Они тайно обвенчались и, страшась праведного гнева папаши-лорда, бежали в Египет. Он нашел себе место художника, где надо было зарисовывать рисунки со стен гробниц, пока те не потускнели и не стерлись. Из-за жары Эвелин потеряла ребенка и больше не могла забеременеть, зато радовалась возможности помогать мужу. Она тоже немного рисовала, но главная ее задача была встречать английских туристов, особенно дам, и учить их, как правильно спускаться в гробницы. Я ведь не просто так просил тебя не надевать сарафан…

Реза опять улыбнулся, и Сусанна под его взглядом отряхнула подол. Да, там на стоянке она пожалела, что не влезла в водолазку, или вообще в костюм аквалангиста, не оставив ни одной открытой части тела.

— Они оба уже смертельно болели Египтом, — голос Резы звучал ровно, и не понять было, для чего собственно он напомнил про сарафан. — И Эвелин писала отцу длинные письма с просьбой приехать и выкупить землю для раскопок. Через год лорд сдался, но прислал только деньги, так и не пожелав увидеться с блудной дочерью. Чета Атертонов принялась рыть песок в компании таких же сумасшедших, но натыкались они лишь на разграбленные захоронения — пара черепков ритуальных чаш не покрывали папиных денег. Но зато платили за приключения. Эвелин стремилась вместе с Раймондом спуститься в подземные камеры. Знаешь, как это было?

Откуда она знает! Реза остановился и замахал руками перед ее носом.

— Полная темнота и глубокая нора, в которую тебя опускают на веревке, и тебе нужны обе руки, чтобы держаться… Фонари не взять, потому свечу приделывали к дощечке, а дощечку брали в зубы. — Реза оскалился так правдоподобно, что Сусанна даже почувствовала во рту привкус дерева. — Эвелин быстро приноровилась к этому. Даже перестала бояться летучих мышей, которые ночевали в открытых гробницах. Но тут одна явно на нее разозлилась. Эвелин попыталась отмахнуться. Веревка раскачалась, и она ударилась головой о камень, потом еще и еще, пытаясь сбить с платья огонь. Только врач, кроме ссадин, ничего не обнаружил и потому не выказал опасения за ее жизнь. Однако на следующее утро Эвелин не проснулась. Раймонд велел сжечь тело и прах отправить на родину, чтобы положить в фамильный склеп. В посылке. Он не мог остановить работы — деньги тестя-лорда еще не закончились. Раймонд с головой ушел в работу, но боль не отпускала. К пожелтевшим от табака ногтям добавились красные от виски глаза. Он пил по ночам, а утром все равно собирал себя и шел к копальщикам. И однажды на стол ему легко письмо. Ему предписывалось встретить в Александрии Маргарет, младшую дочь лорда, пожелавшую посетить место кончины сестры. Они ехали на поезде. Маргарет смотрела в окно на долину Нила, а Раймонд, не отрываясь, на такие знакомые черты. Притупившаяся боль поразила его с прежней силой, и даже присутствие в доме юной леди не мешало опустошению бутылок с виски, а дальше… Дальше случилось совсем не то, о чем ты только что подумала, — вдруг рассмеялся Реза, глядя в непроницаемое лицо Сусанны.

Да ни о чем таком она не подумала!

— Раймонд все откладывал посещение роковой гробницы, но Маргарет настаивала, и однажды с тяжелого похмелья он согласился. И дальше, как в романе… Ну, ты догадалась…

Нет, она не собирается строить гипотезы. Он проверяет ее писательскую фантазию. Или юношескую извращенность мысли. Не выйдет, мистер Атертон!

— Я не знаю, — ответила она просто.

— Раймонд свалился в гробнице, только ударился не головой, а ногой. Двойной перелом. Левая нога, когда срослась, стала короче, и до конца дней прадед хромал и ходил с тростью, как настоящий английский лорд.

Реза вновь смеялся, а Сусанна молчала. Она не слышала такую фамилию. Картера все знают, а Атертона… Наверное, он так ничего и не откопал. И деньги Резы, наверное, просто пришли из Англии… От, ну конечно, Маргарет! Иначе чего он про нее начал?!

— Однако в этот раз падение обернулось не трагедией, а удачей. Маргарет решила ухаживать за ним и не вернулась в Англию. Еще она, конечно, в память о сестре решила излечить вдовца от пагубного пристрастия к виски. Это у нее не получилось, а остальное… Впрочем, я пропустил второй пункт. Началась война, но из-за ноги прадеда не мобилизовали. Раскопки заморозили. Он остался один на один в пустом доме с Маргарет, возвращение в Англию которой откладывалось теперь на неопределенный срок. Она приняла это как знак свыше и сама сделала предложение Раймонду — наверное, ее тоже поразило проклятье фараонов, безумная любовь к Египту.

Реза вновь смеялся, но продолжал рассказ:

— Раймонд согласился жениться на ней, но пить не бросил, потому что без виски не мог лечь в постель с женщиной, до безумия похожей на мертвую жену, которую он не мог перестать любить. Военной почтой они решили не пользоваться и потому не сообщили о свадьбе несчастному папаше-лорду, а потом думали сообщить сразу две новости: о замужестве дочери и о том, что лорд стал дедушкой. Только и это они не смогли сделать. Маргарет прожила после рождения сына всего три дня, и лорд вместо письма получил из Египта вторую урну. Раймонд вновь не приехал, а лорд не выказал желания увидеть внука. Ну, чем тебе не сюжет для романа? Дарю!

— Вы же сами его написали.

— Это были детские попытки. Я уничтожил рукопись сразу, как умер отец. Мне тогда было как раз шестнадцать. И тогда же я решил покончить с фамильным проклятьем. И, надеюсь, у меня это получится.

— Каким проклятьем? — Сусанна уже вместо жары чувствовала ледяную дрожь злости. И за шестнадцать лет, и за уничтоженную рукопись!

— Еще одну минуту твоего внимания, моя прекрасная леди. Дед Арчибальд вырос и влюбился в недавно приехавшую из Франции Амелию. Ей не понравился дом мужа, и я ее могу понять, — усмехнулся Реза. — Постоянная пыль на полу, пустыня… В общем, они решили построить новый дом и построили — а в саду у них росли прекрасные кусты жасмина. Амелия ждала ребенка, и все бы хорошо, да только снова началась война, и арабское общество накалилось — все ждали прихода Гитлера, чтобы тот освободил их от ненавистных англичан. И Гитлер внял просьбе и прислал авиацию. Солдаты вытащили всех из домов и погнали в пустыню, велев всеми подручными средствами, в общем-то просто руками, рыть в песке ямы и зарываться в них. До самолетов можно было рукой дотянуться. Дед прикрыл жену своим телом. Ему оторвало два пальца, но он выжил и окровавленной рукой закрывал Амели глаза, когда они по пескам возвращались в город, если это можно было теперь назвать городом. На месте дома они нашли воронку, но один куст жасмина уцелел, и в его ветвях запуталась курица. Представляешь, живая… С этой курицей они вернулись в Каир, в их старый дом. Она сохранила ребенка, но ребенок не сохранил ее. Моя французская бабка тоже умерла при родах. Как тебе такой сюжет для романа?

"Откуда? От верблюда!"

— Нам еще далеко?

Вопрос полетел в лицо каирца, как плевок верблюда. Она заметила впереди стоянку бедуинов.

— Вон, до тех самых верблюдов, — Реза махнул рукой. — Если я знаю их хозяев, то нам повезло… Я без денег, а если нет… — Сусанна вновь забыла про жару и похолодела под взглядом каирца. — Я понесу тебя на руках. Такое в романе есть?

— В чьем? В вашем? Потому что в моем — нет! — отрезала Сусанна, пытаясь вырвать руку. — В моем есть колесница.

— До колесницы я тебя не донесу, но донести до места, откуда можно вызвать такси, надеюсь, у меня хватит сил.

— У меня есть деньги.

Реза покачал головой. Понятное дело, что не возьмет, но она же не за него платит, а за себя — пусть его принципы горят белым пламенем! Ее сейчас занесет злым дыханием Сета!

— Сомневаюсь, что у тебя есть столько наличных.

В этом он может оказаться прав. Родители велели пользоваться картой.

— Ты можешь передвигать ноги быстрее?

Затащил ее в пески и еще недоволен! Но, наверное, боится, что разлегшийся в песках верблюд встанет и уйдет вслед за маячащей вдали троицей собратьев. Но верблюд продолжал мерно покачиваться в раскаленном мареве.

— Гашиша накурился, — пошутил Реза, но ей и ее ногам уже было не до шуток. Однако радостное приветствие внушило надежду, что Резу тут знают. Только слишком долго они говорили, и бедуин все махал руками, явно набивая цену, а Реза все оборачивался и глядел вдаль мимо нее. Наконец бедуин поднес мобильник к спрятанному под платком уху, и Реза шагнул к ней с улыбкой:

— Они приведут лошадей. На верблюде я тебя в другой раз покатаю, когда будешь менее горячей.

Это что он опять сказал? И про следующий раз, и… Да ладно, Суслик, к словам придираться! Пусть сначала вытащит тебя из пустыни, а уж потом будете отношения выяснять.

— Устала?

И Сусанна даже не поняла, какое сальто он сделал, чтобы в миг оказаться на песке с ней на коленях. Сил сопротивляться не было, и она покорно опустила голову ему на плечо, наплевав на жесткую лямку рюкзака, врезавшуюся в щеку. Но лишь она тяжело вздохнула, рядом сразу скрипнул песок, но она не смогла уже поднять головы, потому что на волосах лежала тяжелая ладонь каирца. Реза заговорил по-арабски, но она сумела разобрать слово «спасибо», а потом на голове оказалась куфия — и Сусанна в страхе обернулась на бедуина. Ух, это платок не с его головы! И снова прилегла на плечо Резы.

Странный какой-то… И зачем все это устроил? Может, ему просто скучно живется с мамочкой. И с этой мыслью она, кажется, уснула, потому что когда открыла глаза, сразу увидела перед собой копыта. Реза заставил ее выпить откуда-то взявшейся воды и попытался водрузить на коня. Но уж тут она его оттолкнула — это она сумеет сделать без его помощи!

Он распрощался с бедуинами и обошел ее лошадь со всех сторон, подтягивая подпруги и регулируя стремена.

— Держи повод, как трубочку от мороженого, — и увидев ее злую мину, тут же улыбнулся: — Часа не пройдет, я накормлю тебя мороженым, обещаю!

Он уже конкретно достал — она ничего не просит у него! Только бы добраться до гостиницы. А уж завтра она на порог его не пустит, чтобы его мать там ни приготовила! Имя-то у нее какое… Фиг запомнишь!

— Ты меня слышишь? Сожми повод в одной руке, не натягивай. Лошадь пойдет следом за моей, они так приучены. Главное — держи ее на небольшом расстоянии и не давай обходить мою лошадь, потому что она кусается.

Сусанна кивнула. Поехали уже, а то и платок станет таким же мокрым, как и кепка, пригвоздившая его к голове. На лошади почти не качало, и Сусанна порадовалась, что Реза не взял верблюда — иначе из нее бы все кишки вытрясло. Однако каирец постоянно оборачивался, словно боялся, что она грохнется в обморок, но после краткого сна и пол литра воды она вновь почувствовала себя человеком, хотя была бы рада, если бы вся вода все же испарилась через кожу и не мешала ехать.

— Еще чуть-чуть!

Хорошее ободрение с учетом, что она уже потеряла счет времени, только солнце явно подумывало занырнуть в хаос. И вдруг Реза поворотил назад своего коня и поравнялся с ней.

— Доставай из рюкзака телефон. Отсюда хороший вид на Сфинкса. Мы ближе подходить не будем. Да, и куфию не снимай. Тебе очень идет. Лучше зеленых волос.

Какое счастье, что на ней солнцезащитные очки! В них ни глаз, ни лица не видно. Жаль, конечно, что фото без верблюда, но лошадь тоже хороша с такой узорчатой попоной…

— Все, разрядился, но я успел сфотографировать, — и Реза вновь подставил ей спину с рюкзаком. — Пять минут, и мы избавимся от лошадей. А вообще подумай, такая продвинутая цивилизация, а ни плавать не научились, ни лошадей не оседлали.

— Кто?

— Египтяне, конечно!

— Я тоже плавать не умею.

— Зато на лошади теперь умеешь. И иероглифы писать, я точно знаю…

Мокрый весь, а не ерничать не может, нахал! Только бы не затоптать теперь туристов копытами. Но два бедуина сами к ним подбежали, и Сусанна с ужасом увидела, как Реза протянул старшему золотой браслет! Она его так по миру пустит. Бедуин не подумает возвращать золото. А, может, браслет и не золотой вовсе…

— Еще сто шагов, моя царица, и будет тебе терраса с видом на пирамиды.

Да ей сейчас никакой вид не нужен! Ей бы умыться да сесть на то, что не качается. Она решила не глядеть в зеркало, потому что у встретивших их вышколенных официантов в красной униформе был достаточно красноречивый взгляд. Но, наверное, богатые люди, даже после пешей прогулки по Сахаре, выглядят платежеспособными.

Обтеревшись водой, Сусанна доковыляла до плетеного шезлонга в углу террасы и вытянула ноги, наплевав на их серость. Заходящее солнце вовсю жарило небо, но в воздухе еще не разлилась вечерняя прохлада, если в песках она вообще существует. Однако на столике ее поджидали мороженое и стакан с лимонадом — оставалось надеяться, что это не махито. Даже капля алкоголя сейчас убьет ее.

Роман Сусанны: первые главы

1. "Найденыш и милость Амени"

Пентаур любил приходить на пустынный берег Нила, вглядываться в его иногда голубые, иногда тёмно-зелёные, иногда желтоватые воды. Он срывал цветок лотоса и мутил им воду. С детских лет не любил Пентаур шумных мальчишеских игр. Даже сейчас, уже будучи взрослым, в свои тринадцать лет он был слишком тих, внимателен и умён. Слишком, по мнению некоторых его учителей.

Сегодня он как обычно пришёл к полноводному Нилу и лишь успел сорвать цветок, как внимание его привлёк непонятный звук, очень похожий на плач. Юноша подбежал к кромке воды, раздвинул руками камыши и замер: запутавшись в водорослях, на воде качалась грубо сплетённая лодочка. Пентаур ступил по колено в воду и взял ребёнка на руки. Младенец заплакал пуще прежнего, и юноша поспешил в храм, не обращая внимания на людей, оборачивавшихся на детский плач. У храмовых пилонов он столкнулся со жреческой процессией, возглавляемой старшим жрецом Амени.

— Откуда у тебя ребёнок, Пентаур?

Жрец хмуро взглянул на него, и юноша внутренне сжался, потому что знал, что последует за этим вопросом — нет, это не был его ребёнок. Как в нём могли усомниться!

— Я нашёл его плывущем в лодочке по Нилу, — ответил Пентаур дрожащим голосом.

Жрец помрачнел: только ещё одного подкидыша не хватало. Очередная женщина решила скрыть бесчестие, отдав новорождённое дитя на волю волн. Плач голодного младенца становился невыносимым, и Амени поспешил взять найдёныша на руки, и в сильных мужских руках ребёнок перестал плакать, зато жрец издал странный смешок.

— Девочка!

Недовольство его усилилось, и юноша знал причину: если мальчика можно отдать в храмовую школу, то что делать с девочкой? Не нянчиться же его жене! Но нянчиться придётся. Воды Нила отдали девочку храму. И Амени действительно велел Пентауру отнести ребёнка во двор и отдать той работнице, у кого было в грудях молоко, а вечером он обещал забрать девочку домой. Но вечером он не сумел отыскать ребёнка и разгневанный покинул храм и всю ночь придумывал ученику достойное наказание, но утром, когда тот, как маленький, расплакался у его ног, жрец махнул рукой и разрешил до поры оставить ребёнка при храме. Амени всегда питал к Пентауру слабость и в этот раз даже взращенный за ночь гнев не устоял перед мольбами юноши.

— Как ты назовёшь её? — спросил жрец, перестав сердиться.

— Нен-Нуфер, — тут же ответил Пентаур, протягивая жрецу цветок лотоса. — Она так же прекрасна. И он был в моих руках, когда я услышал её плач.

Жрец усмехнулся и приказал ученику отнести младенца в храмовую пристройку для слуг и отдать на попечение рабыням, а самому вернуться к занятиям. Когда девочка научилась бегать, все поняли, что она не похожа на детей Кемета. Сомнений не оставляли ни ее изумрудные глаза, ни шёлковые светлые волосы, ни бледный цвет кожи. Как она попала в бурную реку, оставалось тайной, но такой тайной, которую Пентаур не желал раскрывать.

Пентаур обожал играть непослушным светлым чубчиком девочки. На него нисходило озарение, когда тонкие шелковые нити скользили между пальцев. Его спина помнила множество побоев. Нерадивый ученик оставлял занятия священного письма ради мимолётного взгляда зелёных глаз воспитанницы. Девочка часто засыпала на его руках под сказки о богах или играя полами длинного жреческого одеяния. Он сам взялся учить её письму. И учил не так, как учили жрецы, карая за каждый неправильный иероглиф ударами палок, а терпеливо разъясняя ученице значение каждой палочки, каждого рисунка. Он никуда не спешил.

Если сначала на написание одного слова уходило несколько дней, то вскоре девочка уже без особого труда переписывала мифы об Осирисе. Да так красиво, что однажды Амени обратился к ней с просьбой сделать свиток Книги Мёртвых для только что взошедшего на престол фараона. Нен-Нуфер старательно выводила рисунок за рисунком, пока кисть в крохотной руке не начинала дрожать. Тогда она отдыхала немного и вновь склонялась над папирусом. Верховный жрец, пришедший за свитком, поразился искусству десятилетней девочки. Он знал о найдёныше, и никогда лично не порицал Пентаура за многочисленные пропуски занятий, потому что свет мудрости исходил из его глаз, и скоро он стал одним из немногих учеников, удостоившихся жреческого сана.

И вот Пентаур начал познавать тайны, скрытые за стенами храма и не доступные простым ученикам. Иногда ему даже выпадала великая честь сторожить статую Пта. Он видел много нерадивых жрецов, предающихся веселью на посту, но сам, охраняя сон Божественного, как и подобает, не прикасался к вину и не смыкал очей. Всё время, свободное от занятий с Нен-Нуфер, Пентаур проводил за чтением священных папирусов, проникая в священные знания о движении светил, по которым предсказывали разлив Великой Реки, судьбы отдельных людей и целых народов. Пентаур впитывал в себя знания, как морская губка воду. За несколько лет он оставил позади всех сверстников, довольствующихся либо ролью писцов, либо низшим жреческим саном тогда, когда ему уже было предоставлено право присутствовать на заседаниях высших жрецов и позволено принимать участие в священных празднованиях.

Амени, ставший к тому времени верховным жрецом Пта, поручил любимому ученику надзирательство за храмовыми школами. Пентаур несколько раз просил его заменить нерадивых учителей и выгнать ни к чему не способных юношей, которых держали лишь за богатые дары, принесённые храму их родителями. Амени не разочаровался в избраннике, но иногда всё же осаживал пыл молодого жреца, говоря, что тот должен прежде всего думать о благополучии своего бога. Поначалу Пентаур возмущался тому, что они должны терпеть нерадивость сыновней знати и богатых чиновников, но скоро научился держать подобные мысли при себе и не злить понапрасну верховных жрецов. Впереди его ждал долгий путь постижения божественных премудростей.

Он был сыном простых земледельцев, которые упросили жрецов взять сына в храмовую школу, так как не могли прокормить его. Амени сразу приметил мальчика, схватывавшего всё налету, когда другим приходилось вколачивать знания палочными ударами. Казалось, юношу не интересовало ничего, кроме знаний. Даже в жреческом сане Пентаур остался равнодушным к богатствам. Он продолжал довольствоваться набедренной повязкой, сандалиями из грубой кожи и, когда того требовалось, белоснежным жреческим облачением. Он вёл такой же аскетический образ жизни, как и Амени, которого Пентаур почитал за отца. Настоящих родителей он почти не помнил. Они пришли издалека, чтобы передать сына под покровительство мемфисского божества, и больше не возвращались.

Роман Сусанны: следующие главы

6. "Встреча у пирамид"

Нен-Нуфер с трудом приподняла веки и вместо палящего солнца встретилась со тьмой. Тьма поглотила лик Бога и не желала возвращать. Теперь, среди прочих, будет дожидаться она дня, когда легкое перо Маат оценит вес накопленных за пятнадцать лет грехов. Теперь она уже ничего не в силах изменить — ни слова, ни действия — и решение Осириса будет твердо, как камень, на котором покоится ее безжизненное тело. Она будет покорно ожидать своей участи во тьме и холоде и станет молиться, и тогда дни пробегут незаметно, и твердь камня станет мягкой и теплой, как человеческое плечо.

— Открой глаза, девочка. Посмотри на меня, — гремело цимбалами в ушах, но, вместо глаз, она открыла рот, чтобы выпустить на свободу стон. Это вновь был его голос, голос Гора… Но она ничего, ничего не могла ответить. Видно даже милость богов не властна над мертвыми. И он ушел, вновь оставив безжизненное тело на ледяном камне. Зачем только он возвращается к ней? Чем заслужила она божественную милость? Звон цимбал сменил легкий шелест. То, видно, змеи скользят по песку к ее распростертому телу…

— Я ведь знаю, что ты слышишь меня!

Она слышала, но не имела права разговаривать с Богом.

— Здесь больно? Ответь!

Тьма закачалась, и на смену ей пришел свет, но Нен-Нуфер не зажмурилась. Она глядела прямо на огонь, за которым проступили очертания гробницы, последнего пристанища фараона Менеса.

— Пей!

Голове вновь стало мягко, и у губ задрожала чаша. Она жива, жива… И с ней вовсе не Бог… Тело его мягко и горячо, а ее — холодно и неподвижно.

— Пей!

И то ли чашу наклонили слишком сильно, то ли она просто не сумела разлепить губ, только вино потекло по подбородку.

— Поднимись! — ее подтянули выше, и в ноздри сильнее ударила терпкая смесь масел и разгоряченного тела. — Попытайся сделать хоть один глоток.

Она проглотила три капли, и тяжелая голова откинулась обратно на мягкое плечо.

— Позволь мне вынести тебя на солнце.

Нен-Нуфер уткнулась носом во влажную шею, уколовшись ворсинками парика. Не открывая глаз, она считала ступеньки, и на последней ее безвольное тело вновь почувствовало камень, но уже не ледяной, а обжигающе горячий. Шаги удалились, она вновь считала их, пока не сбилась, заслышав за спиной конское ржание. Скрежет колесницы, искаженное ужасом лицо возницы… Нет, сейчас оно абсолютно спокойно. Лишь краткий миг темный взгляд задержался на ее лице, и мужчина вновь склонился к ее ногам, и в этот раз с губ ее сорвался не стон, а крик.

— Кость цела, — донесся до нее далекий шепот. Она лежала с закрытыми глазами, не в силах противостоять боли. — Царапины глубокие, но крови почти не осталось. Терпи. Или кричи. Как тебе легче. Кроме меня и лошадей тебя никто не услышит. А я никому не скажу о твоей слабости.

По губам мужчины скользнула улыбка, и по щеке скатилась еще одна темная капля. Он плакал.

— А ты, девочка, никому не скажешь, что видела мои слезы.

Теперь он повернулся к ней полностью, и она в смущении отвела взгляд, ведь неприлично разглядывать людей — тем более любоваться их слабостью. Колени его прикрывал драный край юбки, от которой он оторвал приличный кусок, чтобы протереть вином ее раны.

— Я почти поверил, что убил тебя, девочка, — свободной рукой он попытался вытянуть у парика волос, чтобы смазать со щеки поплывшую краску. — Ты так долго оставалась в беспамятстве, что я каждую секунду прикладывал к твоей груди ухо, — Нен-Нуфер потупилась, заметив на ярких губах улыбку, — А когда ты наконец открыла глаза, то назвала меня Гором, и вновь я потерял тебя так надолго, что у меня успели закончиться все молитвы.

Он подсел ближе и подложил ей под голову руку, и теперь Нен-Нуфер могла смотреть лишь ему в лицо — даже с потекшей краской он оставался красив, и Гор не станет сердиться на нее за то, что она обозналась.

— И ты никому не скажешь, что я сбил тебя. Это будет наш с тобой маленький секрет. Твой и мой. Никому, слышишь, девочка?

Она глядела на запачканную кровью ткань, которую возница продолжал держать на весу, не решаясь вновь опустить на рану.

— Я умею управлять колесницей. Я просто не ожидал никого на своем пути.

Она прикрыла глаза, готовясь к новой волне боли, и та не заставила себя ждать. Зачем он продолжает оправдываться? Она сама виновата, что высочила к нему под колеса. Даже в городе народ разбегается, заслышав конское ржание. Она не посмеет обвинить его. О, Великий Гор, забери от него эту боль. Он вынес достаточно, думая, что убил ее.

Нен-Нуфер открыла глаза. Возница продолжал склоняться над ее ранами, хотя боль в ногах стихла, переместившись в сердце.

— В последний момент я сумел развернуть колесницу, и тебя задело лошадью, а не колесом, — он замолчал на мгновение и, отбросив мокрую от вина и крови тряпку, уселся на ступени, чтобы смахнуть с колен крупные песчинки.

— Я узнал корзину, которую ты несла. Скажи, кто твои хозяева? Они не в первый раз посылают дары фараону.

— Это моя корзина, мой господин, — Нен-Нуфер попыталась приподняться, чтобы подтянуть ноги и хоть немного прикрыть разодранные колени остатками надорванного подола. — Тебя, должно быть, смутил мой жалкий наряд, но я не рабыня. Я — жрица Великой Хатор.

Нен-Нуфер ухватилась за узел Исиды, прося Богиню простить невинную ложь, да и ложь ли это? Она танцует в честь Хатор, и в храме уже окончательно решена ее судьба, иначе бы Амени лично не пришел к ней. Полноватая верхняя губа возницы дрогнула в доброй усмешке.

— Если господин не верит, он может спросить о Нен-Нуфер в храме Великого Пта.

Улыбка мгновенно исчезла с его лица. Он поднялся и чуть заметно поклонился ей.

— Прости мне мое недоверие, Нен-Нуфер, и я непременно отблагодарю и Пта, и Хатор за то, что они уберегли меня от смертоубийства. Я ведь мог лишить храм и народ Кемета такого прекрасного цветка. Давно ли ты там? Отчего я никогда не видел тебя на праздниках?

"Винный погреб прадеда Резы"

Реза поднял глаза от планшета, и Сусанна поспешила сделать вид, что глядит на пирамиды.

— Хочешь еще мороженого?

Она не ждала подобного вопроса и покраснела. Нет, она не хочет больше мороженого. Она ждет от него хоть слова о прочитанном, но каирец молча протянул ей планшет.

— Я думаю, что они были во всем намного выносливее нас.

Сусанна схватила планшет и сунула в рюкзак. Она прекрасно его поняла. Никто не будет носиться с девицей, как с писаной торбой! Реза хлопнул в ладоши и, протянув вынутую из телефонного чехла кредитку подлетевшей официантке, начал что-то быстро говорить той по-арабски.

— Я попросил вызвать такси. Хочешь еще лимонада?

Сусанна покачала головой. Реза спустил с шезлонга ноги и протянул ей руку.

— Мы можем, конечно, пойти обратно пешком.

Сусанна опустила глаза. Зачем она дала ему роман! Теперь он будет издеваться и над автором, и над героями, и над ситуацией. И все это, вырванное из контекста, он переведет на ее дурацкое поведение. К счастью, такси не заставило себя ждать, избавив от возможного обсуждения отношений мужчины и женщины, и Сусанна надеялась, что Реза сядет вперед, но он выбрал заднее сиденье. Даже когда он держал ее за руку, она не была так близко от него, а тут он еще закинул ей за спину руку, чтобы ее не качало от постоянных торможений.

Сусанна пыталась не дышать. Вот уже и пальмы, а за ними и дом Резы. Значит, до Мемфиса рукой подать… Только таксист затормозил, и каирец, распрощавшись, открыл дверцу. Бесполезно было оставаться внутри машины.

— Я уже сказал, что писателю нужен опыт? — рука Резы вновь лежала на ее плече, но теперь поверх рюкзака. — Ты не хочешь спускаться в гробницы, потому я покажу тебе винный погреб моего прадеда. Как все сумасшедшие египтологи, он не мог построить нормальный лондонский погребок, и оформил его в виде мастабы. Правда, лотосы там рисованные…

Сусанна закусила губу.

— А почему мы не подъехали к дому?

От высокого забора их отделяли пять одинаковых персиковых домика… Или они были цвета манго?

— Я не хочу, чтобы нас увидела мать. Мы, как воры, проникнем, ладно? Так романтичнее, не правда ли?

Сусанна кивнула и сжалась — у нас с вами уже была романтичная прогулка по пустыне, мистер Атертон, если не вспоминать ночной Каир. У нас с вами явно разные определения романтики, но куда бедный Суслик может деться? И вновь ни души, а ведь еще далеко не ночь.

Реза отворил в глухом каменном заборе калитку, и Сусанна уткнулась носом в куст жасмина.

— Мимо тех кустов налево.

Она прекрасно поняла заданное хозяином направление, но решила все же дождаться, когда Реза прикроет калитку и пройдет вперед. Густые заросли кустарника мешали верно оценить размеры сада, а вот в доме было три этажа. Последний, впрочем, состоял из крыши второго с навесом, сделанным на манер древнеегипетских домов — по виду из соломы. Во всяком случае внешне он выглядел именно так, как изображали дома в учебниках истории древнего мира.

Реза повторил маршрут, зачем-то настаивая на том, чтобы гостья шла впереди. Заблудиться в саду оказалось невозможным — дорожка уперлась в ступеньки, обсаженные пахучими цветами. От стены дома их отделяли не более десяти шагов.

— В лондонских домах хранилище вина находилось в двух шагах от кухни, — Реза словно прочитал ее мысли. — Но пески диктовали иные условия. Или же Раймонд сделал это нарочно, чтобы пьяным труднее было вернуться в дом. Так что Маргарет не так часто видела мужа в совсем непотребном виде, а пил, как ты помнишь, он каждый вечер. Для большего комфорта прадед расширил погреб до размеров кабинета. Теперь здесь моя мастерская.

Когда Реза наконец ступил на первую ступеньку, Сусанна глянула вниз и не увидела конца лестницы.

— Дед во всем стремился к древнеегипетской аутентичности. Что встала, как вкопанная! Нен-Нуфер не боялась спускаться в настоящую гробницу, и ее создательница не должна бояться, — он улыбнулся по-садистки мило. — Обещаю держать тебя за руку и отпущу только за дверью.

Нога не умещалась поперек ступеньки, и Сусанна решила спускаться боком, уперев свободную руку в шершавый песчаник. Хотя Реза опережал ее всего на пару ступеней, она уже смутно различала его лицо. И вот они уперлись в дверь. Судя по звуку, железную.

— Я поставил ее от воров. В Гизе их слишком много. Потому я и забрал у тебя рюкзак, а то ты так погружаешься в древность, что не замечаешь ничего вокруг.

Да, да. Вернее сказать — никого, кроме него. Только он тоже вор. Он уже украл у нее два вечера и теперь строит какие-то планы на оставшиеся четыре. Потому и она может повторить выплюнутое им ругательство!

— Какого… ставить дверь, когда ее не закрывают! Проходи! — Реза почти втолкнул ее в кромешную тьму. — Вот именно такая темень встречала осквернителей гробниц, — усмехнулся он под щелчок закрывающейся двери, а потом выругался еще сильнее. — Открой дверь. Что-то с выключателем. Я не могу включить свет.

Сусанна протянула руку, но не нащупала двери. Пришлось отступить на шаг. Вот и ручка, только сколько бы она ни нажимала на нее, дверь не поддавалась.

— I cannot open it! (Я не могу ее открыть!)

Пальцы Резы легли поверх ее руки, но ручка все равно не опустилась. И когда он налег на дверь плечом, Сусанна в дополнение к английским узнала и арабские ругательства, если, конечно, те не принадлежали к древнеегипетскому наследию — хотя подобное вряд ли писали на папирусах.

— You cannot open it too? (Вы тоже не можете ее открыть?)

Сусанна не знала, зачем спрашивала очевидное. Впрочем, двери она не видела, как и стоящего подле нее хозяина — глаза отказывались привыкать к темноте. Реза вместо ответа ударил по двери ногой, хотя оба прекрасно понимали, что пострадает скорее ботинок, чем железо. Или туфли, или сандалии. Сусанна поняла, что не помнит, во что обут Реза. Она смотрела либо ему в рот, либо на свои занесенные песком ноги. Темнота была ледяной и обволакивающе-густой.

"Египетское пиво"

Повисла тишина. На долгое ледяное мгновение. Наконец, Аббас заговорил. Его голос по-прежнему оставался сиплым, хотя он пытался повысить его:

— Хорошее место для лекции! Романтик чертов…

— Заткнись, я сам расскажу! Где твое пиво?

Ладонь Резы нащупала колено Сусанны и отвело ногу от ее лица.

— Начнем с того, что на египетском этот напиток называется «та-хэнкет», что означает «хлебное пиво».

Сусанна почувствовала на коленях тяжелый глиняный сосуд.

— Сделай глоток, — прохрипел брат Резы. — Осторожней, чтобы я трубочкой не выколол тебе глаз.

Аббас тоже сидел у ее ног. Сусанне стало совсем холодно. Только бы эти двое не поделили ее между собой.

— Когда здесь будет свет, ты увидишь рисунок группы людей, сидящих на корточках: один человек перемалывает муку, второй просеивает, третий замешивает тесто, четвертый выпекает хлеба, а пятый тянет через соломинку пивную кашицу, — говорил Аббас на таком же хорошем английском, что и Реза.

Сусанна стиснула зубы, чтобы только сделать вид, что пьет.

— Так работают что пекари, что пивовары, потому что пиво тот же хлеб, только жидкий. В шумерской клинописи, кстати, глагол «есть» обозначается тандемом открытого рта и куска хлеба. Ну как? Богиня Нинкаси довольна?

Сусанна молчала, чувствуя на бедре руку Резы.

— Нинкаси — это египетская богиня пива, — его чарующий голос звучал у самого уха. — До нас дошел папирус с гимном в ее честь, потому мы и знаем, как египтяне варили пиво. Ты только много не пей. Здесь живые бактерии. Пару глотков и достаточно, а то с непривычки может стать плохо.

И Реза действительно потянул сосуд прочь так быстро, что Сусанна еле успела сделать единственный глоток — то ли кисло, то ли сладко, то ли пиво, то ли квас…

— Раньше дрожжей как таковых не существовало. Они просто смешивали муку с водой и оставляли на улице ловить дикие бактерии, — усталый голос Аббаса звучал все тише и тише. — Дрожжи — это, можно сказать, работа мух, а мух привлекает сладость, которая бралась от фиников. Так что без мух не было бы у нас пива. Это хорошо, что ты уже забрал горшок, а то бы она перевернула его на меня.

— Зря переживаешь! Она понимает, что историю и природу не перепишешь. Так ведь, моя девочка?

Сусанна сжалась еще сильнее, хотя рука Резы давно исчезла с ее колен.

— Не называйте меня так, пожалуйста, мистер Атертон. У меня есть имя.

Да, имя есть, но какое ему дело до имени! Они все у него девочки…

— Черт, Сусанна! Я разговариваю с кошкой! Оказывается, мы заперты здесь вчетвером! Санура, познакомься с нашей гостьей.

И он действительно опустил ей на колени кошку. Только Сусанна не успела даже дотронуться до шерсти — Санура оттолкнулась от нее, казалось, всеми четырьмя лапами одновременно и взмыла в воздух.

— Ревнует! — расхохотался Аббас и видно пополз прочь.

— Давай, давай, ищи черную кошку в черной комнате, — подтрунил над братом Реза.

— Она бронзовая, не черная. И я вижу ее глаза.

— Сейчас мы все здесь черные, как мумии. И глаза светятся…

Сусанна непроизвольно вздрогнула от ледяного голоса Резы.

— Надеюсь, нас не заперли здесь на целую вечность, — послышался уже издалека голос Аббаса.

— Ну, у нас есть пиво и руки не спеленуты, и три тысячи лет не надо дожидаться прихода Раймонда Атертона, чтобы выпить хотя бы пинту, когда строителям гробницы давали аж десять, а тут фараон… Слышишь, приятель? Но тебе я не дам сейчас и одной! — Реза слишком сильно повысил голос, хотя Аббас не мог уползти далеко. — Ты и так, кажется, голову потерял, если она вообще у тебя когда-то была…

— Реза, прекрати! — огрызнулся Аббас из темного угла. — Тебя что, так от одного глотка развезло?

— Я абсолютно трезв, болван, и имею полное право на него злиться, — Реза выстукивал дробь на подлокотнике кресла, и Сусанна попыталась отодвинуться к другому краю. — Сначала он залезает к ней в постель, потом запирает в своей гробнице! Я должен пасть перед ним ниц и благодарно биться головой о сгнившие сандалии?

— Реза, прекрати… У него давно нет никаких сандалий… Он прах… Прекрати разговаривать с ним! Реза, не смей! — Аббас повысил голос, услышав, что брат отошел от кресла.

— А я не могу успокоиться! Я ненавижу его! Ты слышишь, фараон?! Я тебя ненавижу!

— Реза, угомонись! Что подумает твоя гостья? Что она попала в гости к сумасшедшему, который разговаривает со статуями?

— К двум сумасшедшим! Ты забыл про себя. Эта дубина не понимает английский. Когда он помер, этого языка еще не существовало. Он понимает только свой египетский. А я с ним по-египетски больше говорить не стану, потому что он поступил, как последняя свинья, а не фараон, и тем более не как друг. Я привел сюда Сусанну, чтобы показать, как выглядит мастаба, потому что она побоялась лезть в настоящую. Ты что, не понимаешь абсурдности всей ситуации?

— Понимаю, девочка фильмов пересмотрела… А ты ее в черной комнате запер, но ведь не одну и с пивом. Вон, пусть кошку обнимет, теплее станет. А утром будет свет. Сказал же, что там на полчаса работы. Все покажешь и расскажешь, профессор! Чего ты злишься, как маленький?

Сусанна не видела лиц. Ей хватало слов. Утром… Она поджала под себя ноги.

— Я впервые не могу дождаться ужина… — Реза вернулся к креслу. — Никаких соображений, что мать приготовила?

— Слушай, я есть хочу и без разговоров. Мне не надо подогревать аппетит… Какая разница, что мать готовит?

— Я хочу понять, сможет ли моя гостья это есть?

— Уверен, сейчас она съест все! — расхохотался Аббас. — Раз ты ее голодом моришь. Найди кошку, чтобы ей стало теплее, или сам обними. Я смотреть не буду.

Сусанна вскинула руку, чтобы оттолкнуть Резу, но только сорвала с головы кепку. А тот, разозлившись, с такой силой дернул ее за волосы, что голова откинулась назад. Только вместо черных глаз, Сусанна увидела горящие зеленые. Она не знала, кричала ли вообще — вокруг горла от боли сжималось кольцо, забирая последний воздух.

"Вылитая Нен-Нуфер"

На кухне нос закладывало от густых восточных ароматов и щипало глаза от поднимающегося над плитой чада. Сусанна приподняла крышку и отшатнулась от обжигающего пара. Лучше не лезть! Хозяйке видней, что можно, а что нельзя оставлять на огне без присмотра, а ей только ожога для полного счастья не хватало! Нет, ей не хватало хотя бы малюсенького кусочка хлеба, и можно без масла. На языке оставался кисловатый привкус бурды, именуемой пивом. Сусанна безошибочно нашла источник хлебного аромата: на кухонном столике под яркой салфеткой пряталась гора лепешек. Если отломить кусочек, никто ж не заметит… Или вообще взять целую — их тут так много!

Обернувшись на обе двери, словно воришка, Сусанна схватила верхнюю лепешку, еще теплую, и проглотила, пожалуй, вовсе не жуя. Теперь главное — не начать икать, потому что хоть на столе и стоял кувшин с водой, в котором из шкафчиков искать стакан, она не знала. Все они были одинаковыми, цвета корицы, с увесистыми ручками, но без стеклянных вставок. На кухне можно было не только есть, но даже танцевать. Однако обеденный стол выглядывал из соседней комнаты, вернее его угол, накрытый бордовой скатертью с золотыми кистями. Набрав полные легкие дурманящих ароматов, Сусанна задержала дыхание, чтобы справиться с подступающей икотой, и шагнула к двери.

Вторая комната налево… Надо успеть выскочить оттуда до возвращения братьев. Пожалуй, прошла уже целая вечность с того момента, как стих звук отъезжающего мотоцикла. Рубашка и куртка остались на ней. В чем же Реза уехал?

Сандалии звонко шлепали по напольным плиткам — надо было разуться на пороге, чтобы не пылить. Но и сейчас не поздно. Сусанна взяла сандалии в руку, прежде чем ступила на мягкий ковер, застилающий пол в спальне Резы. Вернее ковров здесь было аж три — два других лежали по обе стороны от кровати, низкой и слишком просторной для одного человека. Только времени разглядеть резное с золотой инкрустацией изголовье не хватило — на пороге ванны стояла хозяйка. Сусанна тихо выдала злосчастное «хэллоу», не в силах вспомнить арабское имя. Черное на улице, при электрическом свете платье оказалось темно-бордовым, а вот платок на голове остался черным. Женщина не улыбалась, но и осуждения в ее темном взгляде при виде куртки одного и рубашки другого сына, не читалось — даже лишенное эмоций, лицо оставалось добрым. Доброта залегла в прорезавших лоб и уголки глаз глубоких морщинах — ей точно нет шестидесяти. В общем, какое это имеет значение…

Хозяйка жестом пригласила гостью пройти в ванную, и Сусанна с ужасом обнаружила, что дверью служила лишь плотная занавеска. Сколько у нее осталось минут до возвращения братьев? Одна? Две? А хозяйка все не уходила, хотя Сусанна и без нее отыскала бы и полотенце, и… С ней поделились платьем. Оно было абсолютно черным. Наверное, хозяйка боялась предложить гостье нелюбимый цвет… Да она сейчас серо-буро-малиновый наденет, только уйдите уже наконец! И женщина ушла, продолжая подметать пол неимоверно длинным подолом. Чтобы лишний раз не пылесосить. Реза же сказал, что в дом постоянно наметает песок!

Только прежде чем залезть в огромную угловую ванну, Сусанна на мгновение выглянула в спальню в поисках зарядки для телефона. И, о счастье, нашла ее на прикроватной тумбочке. Она уже глянула на время в планшете — сестра прибьет ее за очередное послание в час ночи! И за волосы… Сусанна решила повременить с зеркалом — вода остывала, и минуты одиночества таяли слишком быстро. От одного взгляда на колышущуюся от кондиционера занавеску она согрелась, оставалось лишь ополоснуть тело от песка и страха. Только погрузившись по нос в пену, Сусанна поняла, что ванна не отпустит ее так быстро. Хотелось не думать ни о предстоящей встрече с братьями, ни об ужине, ни о том, что может последовать за ним. Но мысли дрожью бежали по скрюченному позвоночнику вниз. Не думай, не думай, не думай… Думать уже поздно. Сусанна откинула голову на подушку и поняла, что если только закроет глаза, сразу же уснет…

Ага, уснешь тут под звуки мотора и хлопающих дверей. Сусанна хотела выскочить из ванны и вытереть пену полотенцем, но в спешке поскользнулась, рухнула обратно в воду и намочила волосы, которые до того придерживала рукой. Наплевав на боль, Сусанна схватила с полочки шампунь и за тридцать секунд вымыла голову, ополоснув под краном ледяной водой — не время разбираться с горячей, и вообще перед школой бы такие рекорды ставить! Прислушиваясь к шуму в доме, она с остервенением стирала с себя остатки пены и глядела на занавеску. Нет, он обязан быть джентльменом, когда мать на кухне в трех шагах отсюда!

Платье мешком висело на ней и отлично скрывало отсутствие нижнего белья, и благодаря небольшому росту хозяйки, Сусанна почти не наступала на подол. Она вытерла волосы и опустилась на корточки перед ванной — проще вымыть весь пол, чем протереть набрызганную ей лужу. Кое-как она расправила подле ванны полотенце и потопталась на нем, приподняв подол. Как они в этом ходят! Свою одежду она скомкала и сунула в рюкзак, придавив планшетом. Теперь чуть подтянуть рукава, чтобы отыскать пальцы, и откинуть занавеску. Но лучше бы она этого не делала!

Реза сидел на кровати, держа в руках ее телефон. Он успел ополоснуться, но, наверное, забыл вытереться — по свободной футболке с длинными рукавами расползлись влажные пятна.

— Я подключил тебя к сети на случай, если ты хочешь написать родителям, что с тобой все в порядке.

Из телефона торчал провод, и ей предлагалось присесть рядом с хозяином — только куда — на подушку, до другого края кровати провод не дотянется. Реза, наверное, тоже оценил его длину и подвинулся. Теперь подушка была в безопасности, но не она. Так близко к нему она не сидела даже в такси — платью пришлось лечь на его тонкие слаксы. Какое счастье, что ткань плотная!

— Санура натворила делов, — пальцы Резы гребнем прошлись по мокрым спутанным волосам. — Но если бы ты иногда расчесывала волосы, она бы в них не запуталась.

Сусанна решила промолчать. Она взяла платье его матери, но чужую расческу брать не собирается!

"Арабские страсти"

На улице оставалось душно, но мокрые волосы и присутствие Резы холодили лучше всякого бриза. Они находились выше крыш остальных домов, но громады пирамид все равно едва проступали из темноты.

— По правде сказать, их лазерное шоу пустая трата времени…

Это намек про завтрашний вечер? Нет, мистер Атертон, если есть хоть какая-то возможность сбежать от вас, грех ей не воспользоваться.

— Я не могу пропустить все экскурсии, — Сусанна побоялась добавить «из-за вас», но Реза явно понял и облокотился на перила в двух шагах от нее. И что дальше? Может, прямо в лоб спросить, когда он отвезет ее обратно в Каир?

— Этот дурак велел матери приготовить тебе комнату, но я думаю, ты предпочитаешь, чтобы я отвез тебя в отель, так ведь?

Пауза слишком многозначительная, но и ее не довольно, чтобы восстановить дыхание, потерянное за время произнесения им фразы.

— Я хочу в отель, потому что мы общаемся с сестрой по Скайпу.

— Боюсь, к тому времени она будет уже спать. Пока ты все не съешь, мать тебя не отпустит.

Так дайте уже съесть, и я помчусь прочь из вашего проклятого дома! Можно ведь не говорить словами, можно ведь в моих глазах прочитать это. А, мистер Атертон? Каким иероглифом мне надо написать на лбу, что вы меня конкретно достали?!

— Сестра не ляжет спать, пока не удостоверится, что со мной все в порядке.

Пока со мной все в порядке, мне нужно от вас избавиться.

— Прежде чем ей показываться, все же приведи в порядок волосы. То, что я нарисовал, это оптимальный вариант, и завтра мы этим займемся с самого утра, чтобы успеть до светового шоу.

Это вопрос или утверждение? Сусанна попыталась пригладить волосы — в мокром виде выстриженная прядь не торчала.

— Сусанна, волосы отрастут. Это не то, что нельзя изменить. Не следует так расстраиваться. Обещаю, завтра ты с удовольствием будешь смотреть на себя в зеркало. У меня есть хороший парикмахер. А, пришла, посмотреть на дела лап своих?

Кошка медленно двигалась по перилам. В тусклом свете фонаря оценить ее красоты не получилось, да и она сиганула вниз, как только Реза протянул к ней руку.

— Кошки меня с детства не любят, — усмехнулся он, глядя вниз в темноту сада. — И я их, впрочем, тоже. Одна преследовала меня все детство. Всякое утро, как я открывал дверь в сад, она сидела на дорожке и глядела на меня. Я закрывал дверь, считал до десяти, открывал дверь снова, и дорожка оказывалась пустой. Я смертельно боялся этой кошки. Так продолжалось несколько лет, и я решил, что поборю свой страх, если подружусь с ней. И однажды я открыл дверь с твердым намерением не закрывать, но дорожка оказалась пустой. Кошки не было. Зато по дорожке от ворот шел отец, а за ним незнакомая женщина с мальчиком. Это были Латифа и Аббас. Решив, что это они спугнули мою кошку, я убежал и не вышел к ним. Но, поняв, что кошка больше не вернется, я начал играть с Аббасом.

— Почему она не вернулась?

— Потому что ее никогда не существовало, — рассмеялся Реза. — Мне было скучно, я выдумал ее. Я хотел, чтобы меня кто-то ждал по утрам.

— А почему вы тогда боялись ее?

— Потому что был маленьким и одиноким. Мне было страшно, что и она не будет со мной говорить. У меня уже был друг, который только слушал, но никогда не отвечал.

— Кто?

— Когда Аббас починит свет, ты его увидишь, — Реза вновь смеялся. — Статуя фараона в мастерской. Он покрыт золотом и расписан очень красиво. Он всегда стоял за спиной отца и смотрел, что тот пишет. Я думал, что это его знакомый.

— Статуя?

— Я был маленьким. Я не понимал, что он всего лишь статуя. Я… В общем, я же сказал, что в детстве у меня никого не было и потому я научился играть сам с собой и придумывать себе друзей. Я до сих пор с ним иногда разговариваю. Знаешь, почему? Потому что он никогда не говорит мне — заткнись! И лучше я буду выливать всю злость на этого золотого истукана, чем колотить ботинком мать, как делают многие. Не смотри на меня так. Не веришь, спроси Сельму. Ее отец бил ее мать, но та никогда не плакала, и Сельма не понимала, как это больно, когда бьют. Когда ее отец умер, брата, мать и ее забрал к себе дядя. Он был торговым представителям, разъезжал по Европе и сумел сбросить с себя арабскую дикость. Или тут дело было в деньгах жены, и жена знала себе цену, а это у нас редкость, когда женщина гордо несет голову. В общем, их взяли в качестве прислуги, ты не думай, что там были родственные чувства. Ну, в общем были, конечно, на улице они не остались, но брат, как только подрос немного, сбежал в Каир и сейчас шатается по пустыне между Израилем и Египтом, таская разного рода товар. Мать случайно под машину угодила, и Сельма осталась одна. Красивая, молодая… Такую нельзя держать под боком не очень молодой и не очень красивой женщине. Ее выдали замуж. Правда, бесприданницу поначалу никто не брал, но потом один вдовец согласился. Ей еще не исполнилось шестнадцати, а ему перевалило за шестьдесят. Но дядя уверял племянницу, что она должна радоваться, что кто-то вообще берет ее в жены, потому что у нее злой глаз, как и у любой красивой женщины, — Реза вновь засмеялся и уставился в темноту сада, будто высматривал сбежавшую кошку. — Он не сразу начал ее бить, через год, когда у него вовсе перестало с ней что-то получаться. Он лупил ее за не так поставленную тарелку и за то, что она взяла лишнюю лепешку. Только никогда не бил по лицу, ведь это единственное, что видно в женщине. Сельма терпела, потому что сколько бы она ни прибегала к дяде, ее с бранью отправляли обратно к мужу — бьет, значит, заслужила. Брат весь год таскался с товаром и вдруг неожиданно объявился на ее пороге. Муж был с общиной в мечети, а она плакала над своими синяками. Не знаю, как она сумела удержать брата, и тот не пристрелил старика. В общем она взяла с собой одно платье и бежала в Каир. Ну, а дальше все понятно. К счастью, она только танцует, потому что у нее есть брат, а другим не так везет. Санура! — Реза совсем перевесился через перила. — Я все жду, когда она вновь уйдет.

Роман Сусанны: продолжение

11. "Обещание царевича"

Она почти бежала к гробнице, и о чудо — камень перед статуей фараона оказался пустым. Она поспешила обратно в город, но лишь зря прождала до вечера. Какая же я глупая, — думала Нен-Нуфер, лежа на жесткой циновке. Царевич не может прийти к ней в храм. Нужно было ждать его в гробнице. Только не следует идти туда слишком рано. Она дождалась лотосовых лепешек и, спрятав их в корзинку, отправилась в путь. Никогда дорога не казалась такой легкой, и даже тяжелое дыхание пустыни походило на легкое дуновение с Великой Реки. В Долине царей разлилась тишина, но лишь она завернула за гробницу, спокойствие песков нарушилось конским ржанием. Нен-Нуфер признала и лошадей, и колесницу и, без страха погладив гриву одному из коней, обернулась ко входу в гробницу — однако царственный возница не появлялся. Тогда она осторожно подошла к ступеням и, заглянув в темноту, в неровном свете факела увидела царевича, распластанного у ног статуи отца. Нен-Нуфер прижалась к стене, стараясь не дышать, но сердце ее колотилось так сильно, что Райя услышал его стук и вскочил с пола.

— Мир тебе, Прекрасный Лотос. Я сказал отцу, что дождусь тебя, пусть мне придется дожидаться здесь следующего рассвета. Прости, что я не дождался тебя вчера.

— Я ждала тебя в храме, — выдохнула Нен-Нуфер, не смея спуститься даже на ступеньку. Царевич протягивал к ней обе руки, желая явно обнять, а не помочь спуститься.

— Разве я мог прийти к тебе в храм? Разве ты рассказала кому-то про нашу встречу?

Он опустил руки, и в голосе его появились злые нотки, именно таким эхом звучали его слова в храме, пусть она и не разобрала их смысл.

— Я никому не рассказала. Я не нарушаю обещаний. Хотя да простят меня Великая Хатор, Великий Пта и Великая Маат, я пришла сюда именно затем, чтобы нарушить данную Пентауру клятву.

Разве я мог прийти к тебе в храм? Разве ты рассказал кому-то про — Я не желаю слышать это имя! — голос царевича эхом отскочил от стен гробницы.

— Я знаю, что и Его Святейшество не желает слышать имя моего воспитателя! — Нен-Нуфер сложила на груди руки, и пальцы ее дрожали, касаясь похолодевших плеч. — Но чье имя он в действительности не должен желать слышать, так это мое! Потому что во всем виновата я, а не Пентаур и не добрый Амени! Это из-за меня все случилось! Пентаур охранял меня от кары жрецов.

— Я не понимаю тебя, жрица! — царевич поднялся на три ступеньки и протянул к ее щеке руку. — Мы красим глаза, чтобы не дать слезам волю.

Она пришла к нему в прекрасном платье и ожерелье, с подведенными глазами — как и надлежит жрице Великой Богини, но Хатор не дала ей нужной силы, чтобы высказать просьбу, и сейчас, опаленная огнем темных глаз, она вовсе лишилась дара речи. Царевич взял ее за руку и осторожно повел по ступенькам вниз, где усадил на прикрытые сорванным с головы платком холодные плиты.

— Я ждал тебя не для того, чтобы утирать твои слезы.

— Я плачу уже не один день и пришла просить тебя о милости.

— Я сделаю все, чтобы ты больше не плакала. Если только это в моей власти.

— Поговори с фараоном, пусть он не отсылает больше Амени.

Царевич отвернулся и сомкнул на коленях руки.

— Вот, значит, как. А я, найдя здесь лотос, подумал, что ты хочешь видеть меня. Какой же я наивный… Прекрасная жрица Хатор решила, что может впутать меня в храмовые интриги! — царевич вскочил на ноги. — Не будет этого! Можешь передать Амени, что только зря стирает сандалии — фараон не желает слышать никаких оправданий.

— Если ты, мой господин, не станешь говорить с ним, я сама пойду к фараону. И приду я к нему, как простая просительница, и он не отошлет меня.

— Он отошлет тебя, как только узнает, за кого ты просишь, — Райя продолжал стоять к ней спиной, и Нен-Нуфер, видя его гнев, осталась сидеть на платке.

— Нет, фараон не отошлет меня, когда услышит, что я ему скажу. После этого я уверена, он простит Пентаура, но тогда покарают меня, потому что мне придется говорить при всех, а все не могут хранить тайну, которую я хотела доверить тебе.

Райя вернулся к ней и сел рядом на голые плиты.

— Какая у тебя тайна, жрица Хатор? Чтобы ты ни сказала, это услышим лишь я и мой отец.

— И фараон, — твердо добавила Нен-Нуфер. — Скажи ему, что Пентаур не отвел его в келью, потому что там была я.

— Там была ты? — царевич так сильно стиснул ей плечи, что Нен-Нуфер чуть не закричала. — Что ты слышала?

— Ничего, — затрясла она головой. — Ничего я не слышала. А если б и услышала, то заткнула бы уши, ибо никто не смеет подслушивать фараона.

— Почему он не сказал нам правды?

— Он нашел меня во дворике до службы…

— Что ты там делала? Ты разве не знаешь, что никто, кроме жрецов Пта и тех, кого допустил сам фараон, не смеет присутствовать на церемонии жертвоприношения?

Нен-Нуфер опустила глаза.

— Я знаю, но я не присутствовала… Я только…

Нен-Нуфер сжала ресницы, пытаясь сдержать слезы. Ослепленная желанием увидеть царевича, она позабыла, что внутренний дворик во время приезда Божественной четы закрыт для всех, кроме старших жрецов. Потому Пентаур был так удивлен и напуган, найдя ее там.

— Хатор покарает меня за мои слова, но ведь она и так знает правду… Я хотела увидеть тебя, царевич Райя. Я не думала, что нарушаю что-то…

Царевич спрятал за спиной руки.

— А я думал, что нарушаю, ожидая здесь твоего прихода. Ведь все, что мне позволено — это видеть твой танец на храмовых праздниках. Я сделал признание. Скажи теперь и ты, пришла бы ты сюда, если бы не желала защитить Пентаура? Ответь мне, ибо кроме меня и отца никто не услышит это.

Нен-Нуфер опустила глаза.

— Я больше не приду. Я увидела тебя, и мне довольно. Пусть Великая Хатор простит мне мое желание.

— И да простит она его мне. Я должен поучиться у Пентаура силе. Он должен очень любить тебя, коль поставил на кон труды всей своей жизни.

"Беглая кошка"

— Читай дальше.

Они уже давно добрались до отеля, но Реза не выпускал ее из машины.

— Это все. Я скопировала только этот кусок.

Что за дурь! Ему не может быть интересно! Может, на него подействовал кофе, и ему не хочется домой, но у нее-то язык заплетается!

— Жаль. Впрочем, я доволен услышанным. Особенно появлением в романе Кекемура. А то я уж испугался, что тебе нравятся только мужчины, намного старше тебя.

Сусанна сжалась. Сколько можно издеваться над ней!

— Это не мои предпочтения. Это сюжет романа.

— Конечно, конечно…

Реза вышел из машины и подал ей руку.

— Вы могли просто высадить меня у входа.

— А я думал, что ты написала этот отрывок, чтобы показать читателю, что не стоит никуда ходить одной.

Непроницаемое лицо. Ни намека на улыбку. Как же хорошо он владеет эмоциями. Только дома за столом ей показалось, что он выглядел естественным: расстроенным и усталым.

— Санура!

Из машины выскочила кошка. Откуда она здесь? Реза рванул за ней, но куда там — только хвост в темноте мелькнул, и все пропало. Реза махнул рукой.

— Это ты ее спугнула!

Сусанна зажмурилась — отчего-то подумалось, что он сейчас влепит ей пощечину, но он лишь поправил выбившиеся из-под платка волосы.

— Что теперь делать? — спросила она. — Как ее искать?

— Ничего. Сама пришла. Сама ушла. Идем.

Она покорно пошла за ним, подбирая подол чуть ли не к коленкам, чтобы не наступать на чужое платье.

— У кафтана специальный крой. Ты не оступишься, и я тебя держу за локоть.

Сусанна покорно отпустила ткань. К счастью, от входа в отель их отделяли две улицы. В лифте она опустила глаза, чтобы не смотреть на туристов, и подумала, что «глаза в пол» прекрасно подходят к ее маскарадному костюму. Реза вновь пожелал ей доброй ночи по-арабски, но вместо поцелуя, совсем по-детски потрепал ее за щеку.

— See you tomorrow, (Увидимся завтра) — прорычала Сусанна в закрытую дверь и пошла открывать балкон, чтобы избавиться от затхлого воздуха.

В дверь тут же постучали. Ну чего он забыл? Только на пороге стоял Паша.

— Че за маскарад? — начал он без всякого «здрасьте».

— Это не маскарад. Теперь я так буду ходить всегда!

Только этого идиота ей сейчас не хватало! Не станет она ничего объяснять. Хотя нет, отчего же! Она замахала перед его носом подаренным кольцом.

— Вопросы еще есть?

— Ты что, сдурела? Ты знаешь его один день!

— Три. Три дня. Это любовь с первого взгляда. И у них женщины вообще только на свадьбе жениха видят. И живут как-то. И вообще мне с посторонними мужчинами говорить нельзя.

Она захлопнула дверь и прижалась к ней лбом. Что она только что сказала?.. А если у Паши полностью отсутствует чувство юмора?