Любит — не любит…

3

За несколько последовавших затем часов Мелоди имела случай убедиться, что она — не единственный объект язвительных замечаний и бесцеремонных команд Брэдли Уэйнрайта. Он совершенно взбесился при известии, что заказанный автомобиль еще не готов, потом каким-то образом умудрился так умаслить обескураженного сотрудника агентства, что тот, в конце концов, согласился выдать им одну из резервных машин, предназначенных для постоянных клиентов.

Спустя несколько минут до Мелоди уже доносился голос Уэйнрайта, на чем свет стоит разносившего по междугороднему телефону злополучного клерка гостиницы за какие-то неувязки с оформлением заказа номеров на эту ночь. Заметив осуждающее выражение на лице своего нового фотографа, журналист ухмыльнулся во весь рот.

— Знаю, знаю… Скорее всего, бедный парень тут вообще ни при чем, — сказал он Мелоди, ожидая, пока «бедный парень» из гостиницы все уладит. — Но это тот самый случай, когда политика кнута и пряника совершенно бесполезна, а вот один «кнут», и в изрядном количестве, дает превосходные результаты!

Выслушав, что ответила ему ожившая, наконец, телефонная трубка, Уэйнрайт удовлетворенно кивнул, буркнул нечто вроде слов благодарности и, опуская трубку на рычаг, вновь обернулся к Мелоди.

— Ну как, убедились? Номера забронированы.

— Цель оправдывает средства, да?

— В нашем случае — да. Разумеется, если только вы не предпочитаете ночевать в чистом поле при свете звезд. Этель, видите ли, — это вам не Манхеттен, где гостиницы понатыканы на каждом углу. А этот отель у них, кажется, вообще единственный…

Видя, что убедить спутницу в своей правоте все же не удалось, он невозмутимо пожал плечами.

— Впрочем, думайте, что хотите. А теперь еще минуту терпения — я звякну кое-куда, и мы пойдем.

И хотя Мелоди теперь находилась, в общем-то, вне пределов слышимости, но от ее внимания не смогла ускользнуть разительная перемена в поведении Уэйнрайта, происшедшая во время этого последнего звонка. Он оживился, разговор то и дело прерывался заразительным смехом. Невольно заинтригованная, Мелоди незаметно подошла поближе к застекленной кабинке.

— Ага, я тоже скучаю, — донеслись до нее нежные слова. — Увидимся в субботу — уже совсем немножко ждать осталось. Обещай, что будешь умницей, хорошо?..

Мелоди ощутила внезапный укол необъяснимой ревности к адресату этих нежных слов. Совершенно ясно, что это женщина, с которой Уэйнрайта связывают весьма близкие отношения. Очевидно, неведомая собеседница Брэдли присоединится к ним через несколько дней. Ситуация показалась Мелоди чрезвычайно несправедливой по отношению к ней самой: как же так, ей приятелей, значит, с собой брать нельзя, а ему?.. Неважно, что она еще не успела завести себе в Берлине никакой сердечной привязанности, — вопрос задевал ее чисто теоретически. Что ж, еще одно красноречивое свидетельство бесцеремонности Брэдли Уэйнрайта по отношению к окружающим. К людям он подходит с одними мерками, а к себе самому — с совершенно другими!

— Эй! Я спросил — вы как, готовы? — поток мыслей Мелоди прервался, и до нее, наконец, дошло, что обращаются к ней.

— Да, конечно, — ответила она сухо. — Куда мы отправимся в первую очередь?

— Прежде всего — на местный рынок, купим чего-нибудь на обед. И по дороге устроим небольшой пикник.

— По дороге куда? — подчеркнуто настойчиво осведомилась Мелоди.

— Ага, кажется, я упорно держу вас в неведении относительно цели нашего путешествия, верно? Прошу прощения. Сначала мы заедем в Вайс. Там есть удивительная церковь, построенная одним из величайших архитекторов, Доминикусом Циммерманом. И луг в это время года, должно быть, весь в цвету. В отдалении виднеются хребты Альп. В общем — почти декорация для фильма «Звуки музыки»…

Мелоди внимательно следила за выражением его лица, совершенно завороженная переменой в нем, явно вызванной новой темой разговора. Глаза мужчины, вначале показавшиеся Мелоди голубовато-холодными, теперь заметно потеплели и заискрились, как два сапфира. Обычная скептическая гримаса сменилась восторженной улыбкой, делавшей Уэйнрайта еще более похожим на мальчика, чем когда-либо.

Мелоди отправлялась в деловую поездку с неприятным мужчиной среднего возраста, а сейчас перед ней стоял славный малый тридцати с небольшим лет, непринужденный в общении и способный к искренним, добрым движениям души. Мелоди попыталась мысленно вернуть первоначальное впечатление вздорного и невоспитанного заказчика — но это ей, увы, уже не удавалось.

— Ох, кажется, я заболтался? — спохватился Уэйнрайт, заметив странное отсутствующее выражение у нее на лице.

— Нет, что вы! Просто я пыталась припомнить все, что читала об этой церкви. По-моему, это последний шедевр Циммермана?

— Да, именно так. И автор так полюбил свое творение, что остался доживать остаток своих дней в небольшом домике неподалеку.

В эту минуту они как раз проезжали мимо подходящего места для стоянки. Уэйнрайт резко свернул в сторону, обернулся к спутнице и спросил:

— Прежде чем слоняться без толку по рынку, давайте лучше сразу заранее решим, что бы вы предпочли на обед?

— Бутерброды с сыром. Кажется, за всю свою жизнь я не пробовала столько замечательных сортов сыра, сколько за свое недолгое пребывание в Европе.

— Что ж, тогда посмотрим, чем вас сумеет удивить этот городишко.

На рынке они бродили от прилавка к прилавку, и в итоге их выбор пал на огромные булки с маком, набор остро пахнущих сыров и разнообразные фрукты, уложенные в пирамиды, являвшие собой такие образцы геометрического совершенства, что у Мелоди просто сердце сжималось, когда при очередной покупке это совершенство вдруг нарушалось.

Часом позже они с Уэйнрайтом уже расположились на берегу Странбергер-Зее — мирного озера, окутанного легкой дымкой, на водной глади которого там и сям пестрели разноцветные лодки. Целая процессия важных уток вперевалку подковыляла к ним в надежде полакомиться крошками от их обеда.

Мелоди со смехом отломила кусочек булки с маком и бросила уткам. У нее кружилась голова от переполнявшего ее состояния какого-то необъяснимого счастья.

— Послушайте, Мелоди, — произнес Брэдли Уэйнрайт, неожиданно нарушив эту идиллию, — зачем вы это делаете?

— Что?!

— Изо всех сил стараетесь сделать карьеру фотографа. Не лучше ли было вернуться домой, выйти замуж, нарожать детей, ходить на вечеринки к соседям… в общем, вести нормальную человеческую жизнь, вместо того чтобы мотаться чуть ли не по всему свету в полном одиночестве?

— Ну, не бестактно ли задавать подобные вопросы?

— Не может быть, чтобы вы верили во всю эту феминистскую чепуху вроде эмансипации, уравнения в правах и так далее! Нет, не, похоже. И вопросы мои вовсе не бестактные. А вы, кстати, вовсе не похожи на такую феминистку. Скорее — на милую юную особу, которая занимается фотографией ради забавы, чтобы как-то скоротать время до тех пор, пока не встретится подходящий парень. А уж тогда вы забросите все ваши объективы и с радостью променяете их на мужа и уютный домик в придачу — все, как и полагается. Я прав?

— А вы оказывается, еще глупее, чем я думала! — сердито отрезала Мелоди. — Моя фотография не менее важна для меня, чем для вас — ваша писанина! Разумеется, я могу в один прекрасный день выйти замуж, но это отнюдь не означает, что я засуну фотоаппарат в шкаф и буду доставать его лишь для того, чтобы щелкать детей на днях рождения! Женщина вполне может совмещать и семью, и карьеру — разве не так? Вот, например, эта ваша знакомая корреспондентка, Лесли Макдональд… Как насчет нее? — осведомилась Мелоди, не замечая страдальческой гримасы, которая на мгновение исказила лицо ее собеседника. — Ведь она сделала блестящую карьеру, не так ли? Только людям, которые действительно полностью отдаются работе, и удается получить солидный контракт. Неужели вы думаете, что она пренебрегла бы им ради замужества?

— Вы сами толком не знаете, о чем болтаете, — процедил сквозь зубы Уэйнрайт. — Лесли Макдональд здесь абсолютно ни при чем. Кроме того, я абсолютно не намерен говорить о ней с вами ни сейчас, ни вообще когда-либо впредь, ясно? Пора, пошли отсюда!

Резким движением он сгреб остатки обеда в пакет и сунул его в ближайший мусорный бак, причем у Мелоди создалось впечатление, что Уэйнрайт с гораздо большим удовольствием засунул бы этот пакет ей в глотку…

Уязвленная и огорченная такой внезапной вспышкой гнева, Мелоди с опаской устроилась на сиденье автомобиля как можно дальше от своего свирепого спутника.

— Послушайте! — заявил он неожиданно. — Прошу прощения за свою несдержанность. Когда вы узнаете меня поближе, то усвоите, что Лесли — это одна из моих запретных тем. Для всех! А теперь забудем об этом.

И хотя его не слишком-то любезное извинение несколько снизило возникшую напряженность, следующие сорок километров они проехали в гробовом молчании. И только после поворота на узкую проселочную дорогу, ведущую к Вайсу, Уэйнрайт опять заговорил:

— Сегодня мы задержимся здесь ненадолго. Просто хочу, чтобы вы взглянули на местность, а потом мы еще сюда приедем. Сам я тут уже провел довольно много времени, так что успел собрать всю нужную мне информацию. Вам же предоставляется полная свобода — побродите, присмотритесь и выберите, что фотографировать.

Мелоди кивнула, а Уэйнрайт свернул на просторную пыльную площадку рядом с дорогой. Если судить по стоявшим там автомобилям, то место это служило чем-то вроде автостоянки, однако никого из служащих поблизости не было. Озадаченная, она спросила:

— Как, мы уже приехали?

— Да. Дальше придется немножко прогуляться пешком. Фотоаппарат с собой брать будете?

— А как же? Освещение еще отличное, так что, может быть, прямо сейчас и начну снимать.

Когда они одолели подъем дороги в компании с группой туристов, по говору — канадцев, Мелоди застыла как вкопанная, и глаза ее округлились от восторга.

— Красотища! — выдохнула она.

— Я же говорил, — кивнул Уэйнрайт, довольный произведенным впечатлением.

Перед ними расстилался обширный луг, сплошь усеянный розовыми, желтыми и малиновыми цветами, а посередине его возвышалась необыкновенной красоты церковь. Вдали, на горизонте, Альпы возносили к ярко-синим небесам свои заснеженные вершины.

Едва ступив под своды церкви, Мелоди чуть не задохнулась от восторга и удивления. Ее глазам предстал миниатюрный, идеально спланированный образец архитектуры рококо: настенные фрески в нежных пастельных тонах и везде, повсюду — прихотливая узорчатая позолота. И хотя Мелоди как фотограф-профессионал всегда отдавала предпочтение ясным и чистым линиям, этот уникальный образец сложнейшей игры форм и цвета произвел на нее совершенно неизгладимое впечатление.

Брэдли Уэйнрайт инстинктивно почувствовал потребность Мелоди переварить все увиденное и перевести его на язык фотографии, так, чтобы снимки вызвали у читателей журнала такую же бурю восторга, как и у их автора, и предпочел удалиться, оставив девушку один на один с храмом.

Мелоди бродила вдоль стен, начисто позабыв о вездесущих туристах, присматривая себе сюжеты для будущих снимков и выбирая точки с самым удачным освещением. Ей хотелось, чтобы свет на фотографиях струился как бы прямо с небес, а для этого нужно естественное освещение, поскольку искусственная подсветка лишила бы изображение легкости и воздушности.

Когда час спустя Мелоди вышла, наконец, на церковную паперть, она сразу же разглядела фигуру своего спутника, бредущего через луг: руки ею были плотно засунуты в карманы твидового пиджака, плечи слегка сгорблены. Уэйнрайт заметил ее и подал знак, подзывая к себе.

Все время, пока Мелоди осторожно шла к нему по некошеному лугу, она ощущала на себе пристальный взгляд Уэйнрайта. Подойдя к нему вплотную, она, наконец, подняла глаза и в упор встретилась с его взглядом — в нем читалось откровенное желание, которое заставило Мелоди затрепетать.

И, словно внезапно почувствовав ее смущение, он притянул девушку к себе за плечи и сжал в объятиях. Она чувствовала, что не может не покориться ласковым, но настойчивым движениям его ладоней, гладивших ее плечи и спину. И когда Мелоди слегка запрокинула голову и выжидающе взглянула Уэйнрайту прямо в глаза, губы ее, помимо воли, нежно и призывно приоткрылись, готовясь ответить на поцелуй, который — она была уверена — неизбежно последует сейчас… Но Брэдли Уэйнрайт лишь отрицательно покачал головой. Вместо ожидаемого поцелуя он легкими, едва заметными касаниями пальцев прошелся по губам девушки — играя, маня и дразня, а лотом вдруг сжал ее щеки в ладонях и притянул к своей груди.

Буря эмоций обрушилась на Мелоди. Ноги ее подкосились, но тем не менее она испытывала странную уверенность, что, пока этот загадочный мужчина держит ее в своих объятиях, все будет хорошо. Никогда в жизни Мелоди так полно не ощущала, что находится под чьей-то надежной защитой и окружена вниманием и заботой, — а ведь этот человек едва знаком ей!

В итоге, так и не проронив ни слова, они разомкнули объятия и, взявшись за руки, направились к машине. Уже почти на подходе к автостоянке дорогу им перегородила повозка, запряженная лошадьми и вся увитая цветами: в повозке восседали юные жених и невеста в немецких народных костюмах. Ситуация была слишком фантастична, чтобы казаться реальностью.

До самого Этеля Мелоди хранила молчание, боясь неосторожным словом разрушить очарование момента. По дороге она пыталась проанализировать столь внезапно вспыхнувшие в ней чувства, в то же время страшилась слишком углубляться в них и тем самым давать им волю. Ах, все было так хрупко, неопределенно!..

Вот, наконец, гостиница, уютно разместившаяся в старинном здании под черепичной крышей, и лошади, пасущиеся неподалеку. Мелоди осталась дожидаться в машине, а Брэд — да-да, теперь она уже имеет право его так называть! — отправился зарезервировать номера. Вскоре он возвратился.

— Мы на четвертом этаже, — сообщил Брэдли, сопровождая свои слова немного смущенной улыбкой, — и лифта — увы! — нет в помине. Ну как, осилишь?

— А ты сомневаешься?

Он рассмеялся.

— Ну, просто спрашиваю, моя неустрашимая амазонка!

На площадке четвертого этажа Уэйнрайт отворил дверь в большую комнату и жестом пригласил Мелоди войти. Сам зашел следом, сложил весь их багаж в один угол, рядом с небольшой софой, обитой бледно-розовым бархатом. Софа не выглядела ни особо привлекательной, ни удобной и стояла здесь, скорее всего, лишь «для мебели», чисто случайно. Кровать же, со слегка застиранным, но все еще ярким стеганым покрывалом, казалась гораздо более заманчивым местом для отдыха.

Но когда Брэд пересек комнату и вышел на крохотный балкончик, Мелоди почувствовала себя несколько озадаченной. Уэйнрайт вернулся в комнату, и она встретила его недоуменным вопросом:

— А где же твоя комната?

— Здесь, — невозмутимо ответил он, словно это разумелось само собою.

Сначала Мелоди совершенно растерялась, но потом, когда смысл ее слов со всеми вытекающими отсюда последствиями полностью дошел до нее — пришла в бешенство.

— Эй, погоди-ка! Выходит, вот что значила эта милая сценка в Вайсе! Хотели меня слегка подогреть перед романтическим ночным дорожным приключением?! Так-так, мистер Уэйнрайт! Если вы думаете, что я так легко попадусь на эту удочку, то вы полный идиот! Вон отсюда, слышите?!

— Весьма сожалею, но я никуда не уйду, — спокойно ответил журналист, не трогаясь с места и стоя посередине комнаты со скрещенными на груди руками. Он был похож в эту минуту на какого-нибудь феодала, защищающего свой законный удел.

— Отлично! Тогда уйду я! — в сердцах выкрикнула Мелоди, подхватывая свои чемоданы и устремляясь к двери.

У лестницы она обернулась и с ненавистью взглянула на своего обидчика.

— Вы ведете себя подло и сами это прекрасно понимаете!

С прежним спокойствием Уэйнрайт ответил:

— А знаете, мисс Адамсон, для молодой леди с потугами на независимость вы что-то уж больно старомодны в вопросах секса…

Это было уже слишком! Мелоди стремглав сбежала вниз по лестнице — в глазах ее стояли слезы.

— Черт бы его побрал! Ну и негодяй! — в ярости шипела она себе под нос, не замечая изумленных взглядов постояльцев, спускавшихся по лестнице.