Любить не модно

Глава 8

– Боже… Криииис, это просто ужасно! Всё это… так ужасно! У меня мигрень который день, а тут ещё и… ЭТО, – причитает мама, отстукивая двенадцатисантиметровыми каблуками своих бархатных сапожек по мрачному коридору второго этажа моей расчудеснейшей новой школы. – Эти стены… Этот цвет… Он вообще разрешён законом?..

– Мг… – мычу, глядя перед собой.

Только что мы были в кабинете директора, на ковёр к которому нас пригласила милейшая Раиса Павловна, и тот, судя по закручивающимся в рогалик усам, раскрасневшемуся лицу и прищуренным, донельзя недовольным глазёнкам, был настроен серьёзно, собираясь отчитать новую ученицу по всем пунктам. Так, как того требует устав школы, о котором мне Раиса Павловна уже все уши прожужжать успела. Вот же неудовлетворённая по жизни баба! Мужика ей надо! Да поскорее! А то нашла отдушину в том, чтобы отчитывать бедных подростков по причине и без. Сегодня утром лично видела, как она в холле первого этажа поучала девятиклассницу за то, что та в блондинку перекрасилась, типа это вульгарно, да и вообще ей не к лицу.

Вот мымра. Не к лицу носить плотные тёмно-коричневые колготки в сочетании с белыми туфлями-лодочками! Вот это – настоящее преступление против моды.

Так вот, вернёмся к Роману Андреевичу – нашему низкорослому, худощавому, но не лишенному своеобразного очарования директору школы. Лет сорок, – не больше, любит костюмчики в стиле «От выпускного и до могилы», густой хаер волосок к волоску назад зачёсывает, всегда гладко выбрит, а ещё не женат. И поняла я это даже раньше, чем отсутствие кольца на безымянном пальце заметила… Его реакция на мою маму-красотку стала неопровержимым доказательством, – холост, свободен, молод в душе.

Бедолага так растерялся, что даже фамилию мою забыл. А о чём разговор вести собирался, забыл и подавно. В общем, пришлось постоять в сторонке, разглядывая обширную коллекцию кактусов на настенной полке, позволяя этим двоим вдоволь наговориться… А теперь вот иду рядом с мамой и слушаю, какого же уродливого цвета в этой школе стены.

– А где у вас шкафчики?

– Здесь нет шкафчиков.

– Как нет шкафчиков?!! – изумлённо.

Боже…

– Дай сорок тысяч, – как-то само собой изо рта вырвалось, ну и не запихивать же обратно.

Мама выдерживает паузу, видимо решая: послышалось, или нет, и чтобы наверняка убедиться, что проблема не в плохом слухе, просит повторить.

Тяжело вздыхаю, глядя исключительно перед собой, и ещё мрачнее говорю:

– Мне нужно сорок тысяч. Не долларов. Тебе жалко, что ли?

– Кристина! – взвизгивает так, что наверняка во всех кабинетах второго этажа слышно, где уже вовсю идёт первый урок. – Ты попала на деньги?

– Что? – фыркаю, останавливаясь. – Ты вообще моя мать, или как?!

– Ну… да.

– Тогда как можешь такое обо мне думать?! – со всем возмущением. Хотя… блин, а она ведь права. Я, выходит, реально на бабки попала.

В общем, договориться не выходит.

«Денег нет, и разговора нет!»

Как и сумочки моей больше нет, как и Айфоши нет, налички нет, даже сим-карты и той больше нет!

Я безнадёжна.

Зато на руках и коленях есть ссадины, которых моя дорогая мать даже не заметила до сих пор. А ещё копчик болит… Надо бы в травмпункт сходить…

А ещё у меня с некоторых пор появились чудесные, великодушные одноклассники, которые, стоило войти в класс, встретили меня дружным свистом и улюлюканьем. И только Женя, с которой случайно вышло пересечься взглядами, глядела на меня с сочувствием. Что ещё хуже. Лучше бы я не видела этого.

На обед в столовую идти даже и не думала, – сразу отправилась в кабинет истории. По дороге туда меня и выловила Раиса Павловна (О Боги!), которая видимо жучок на меня каким-то образом прикрепила, чтобы отслеживать все передвижения; стоит ноге ступить не в ту сторону, и она мчится ко мне как долбаный мотылёк на свет.

– Это лист с перечнем внешкольных занятий, – протянула мне какую-то распечатку. – Мы с Романом Андреевичем посоветовались и решили, что в наказание за пропуски и наплевательское отношение к учёбе, стоит приобщить тебя к…

– Пропуски? Наплевательское отношение? – перебиваю. – Вы когда это понять успели? Ничего что я всего-то здесь несколько дней учусь?!

Поджимает губы и с укором глаза сужает:

– Попрошу тебя не повышать голос на завуча, Кристина. – И себе под нос добавляет: – Ну, что за воспитание?..

Выхватываю распечатку у неё из рук и впиваюсь в чёрные буквы взглядом.

– Считай это факультативом, – добавляет с нажимом Мымра. – Два. Ты должна выбрать два факультатива. Судя по твоим оценкам в прошлой школе, советую выбрать математику и…

– Что? «Горим», да? – перебиваю, глядя в листок. – Скоро конец месяца, проверки и всё такое… Отчёт о посещаемости сдавать надо? Ладно! – не даю Мымре и пяти копеек вставить. – Музыка и Волейбол!

– Но «музыка» – это скорее кружок и…

– Вы сказали выбрать два пункта из всего перечня. Я выбрала. Спасибо. Хорошего дня. – Запихиваю распечатку в сумочку и продолжаю топать по коридору.

– Хорошо! Но ты обязана их посещать! – кричит в спину.

***

– Ты не обязана их посещать, – с полным отсутствием какого-либо выражения на лице, Женя пробегается взглядом по перечню факультативных занятий и одновременно грызёт кончик карандаша. – Это кружки, – усмехаясь, взгляд на меня поднимает. – И их посещение – дело добровольное.

– Разве? – скептически выгибаю бровь, поглядывая на Женю, которая по какой-то непонятной причине решила разделить со мной одну парту на уроке истории. – Но… в Штатах дополнительные занятия – обязательство каждого ученика.

– Ага, но ты не в Штатах. Забыла? – улыбается, возвращая мне распечатку. – Тут скорее это принуждением попахивает.

– Или наказанием, – фыркаю, открывая учебник по истории на середине и просто, чтобы хоть чем-нибудь занять руки принимаюсь листать страницы. – Не буду ходить на них, отчислят на фиг. Может оно и к лучшем?

– Не-не-не! У нас на весь город всего три школы, и поверь на слово: ты не хочешь побывать в двух оставшихся!

Хм. Есть школы хуже этой?..

Женя всё не уходит. Видимо даже не собирается, потому что вот уже и звонок звенит, а она по-прежнему сидит рядом со мной. От её фланелевого сарафана малинового цвета уже реально рябит в глазах. А волосы?.. Боже… ну кто сейчас носит две рыжие тугие косички с бантиками? Она что, первый раз в первый класс пришла?

– Что у тебя с руками?

– А? – поворачиваю к ней голову и тут же спохватываюсь; смотрю на подсыхающую корочку на костяшках пальцев, кожу на которых содрала, будучи прижатой к асфальту.

– Побила кого, чтоль?

– Да. Нет. Вроде того, – прячу руки под парту.

– Я на музыку тоже, кстати, хожу, – переводит тему Женя, вновь улыбку мне широкую адресуя, и я только сейчас замечаю две глубокие ямочки на веснушчатых щеках. Мило. – Туда вообще половина школы ходит. Даже дополнительные часы директор выделил.

– Все такие фанаты музыки?

– Неее… – хрюкающе усмехается. – Все на учителя поглазеть приходят. Точнее, – почти все. Я музыку и вправду люблю.

– Что ж там за учитель такой? – откинувшись на спинку стула, незаинтересованным голосом протягиваю. Был бы в этой школе хоть один стоящий мужик, уж я бы сразу заметила.

– Ну, он не совсем учитель, – пожимает плечами Женя. – Точнее, в состав школьных педагогов не входит. Он просто кружок музыкальный ведёт по вечерам. Училке музыки уже под семьдесят, и кроме «Крылатых качелей» от неё ничего не услышишь, так что… Актовый зал есть, инструменты кое-какие тоже есть, вот директор и дал добро. Вроде как, повышение духовного развития учащихся и бла-бла-бла.

– И на чём играешь?

– А? Я? – И смущённо: – На гитаре. На акустической.

– Ммм… круто.

– Ой, спасиииибо. Сегодня вечером занятие будет. Приходи обязательно! Тебе понравится!

О, да.

Понравится.

Только не в этой жизни.

И только не в этой школе.

***

И только не с этим учителем!

Вот теперь, пожалуй, стоит серьёзно задуматься над тем, какой такой великий грех я совершила в прошлой жизни, что приходится так сильно расплачиваться за него в этой?..

Или же я попросту проклята?.. Может талисман от сглаза прикупить, или бабку-колдунью поискать?..

Что ещё мне делать остаётся?!

Как всё это называется?!

Судьба? Карма?! Нет, – точно проклятие!

Пять часов вечера. Небольшой актовый зал в совдеповском стиле встречает меня приглушённым жёлтым светом, несколькими рядами кресел в пошарпанных велюровых обивках вишнёвого цвета, старым потёртым паркетом под ногами, и несколькими десятками разукрашенных а-ля «Вырви глаз» женских физиономий, что, стоило тяжёлой скрипучей двери сообщить о моём визите, тут же обратились ко мне. Все до единой! Глаза сощурили и так внимательно смотрят, настороженно, будто я – самка из другой стаи, их единственного здорового самца отбивать пришла.

А вот собственно и самец.

Умереть и больше не вставать. Никогда.

Выскочка, замерев на маленькой полукруглой сцене, смотрит на меня, высоко вскинув брови, явно пребывая в не меньшем замешательстве, чем я. Практически сдутые цветные шарики, и плакат с поздравлением ко дню учителя служат его высокой фигуре, облачённой в видавшего виды джинсы и свободную серую футболку, катастрофично нелепым фоном.

Вижу, как медленно выдыхает, так и не сводя глаз с застывшей в проходе меня, и… чёрт… ненавижу… пробегается мало заинтересованным взглядом по моей фигуре, и будто в первые в жизни меня видя, расслабленно интересуется:

– Новенькая?

«Нет. Твоя смерть», – крутится в голове. Не могу язык от нёба отлепить, не могу даже глаз своих стеклянных от лица Выскочки оторвать. С места сдвинуться не могу, даже вдох полной грудью сделать не выходит…

Я проклята.

Я точно проклята!

Господи, за что?

– Ой, Америкоска наша припёрлась, – с какого-то ряда раздаётся знакомый женский голос с хрипотцой, и я заставляю себя оторвать взгляд от лица Мити, и найти это мерзкое подобие девушки в одном из кресел.

Ну-ну… Жанна.

«Ну, привет. Оуч, ты накрасилась? У тебя есть косметика? Да ещё и подобие юбки есть?.. Ну всё, улёт!»

– Чё пялишься, принцесска? – рявкает в ответ на мой излишне долгий и пристальный взгляд Жанна. – Вали давай, дверью ошиблась.

– Проходи, – звучит со сцены спокойный, но твёрдый голос Мити. – Занимай любое из свободных кресел.

Мычу себе под нос что-то несвязное и опускаюсь в ближайшее к выходу из этого Ада кресло.

– Можно и ближе сесть, – комментирует «Сатана». – Мы не кусаемся.

«Ну-ну», – поджимаю губы, и нахожу куда более занимательным занятием разглядывание инструментов в углу зала. Старенькая электрогитара, барабанная установка, акустика, сплошь разрисованная цветными маркерами, бас-гитара, что с виду ровесница моего умершего деда, фоно… и… Скрипка, судя по чехлу?

– … да, именно так Дмитрий Александрович. Америкоска всегда такая. Та ещё стерва. Считает нас кем-то вроде крыс под её ногами.

«Кем-то вроде тараканов, – отвечаю Жанне мысленно. – Их можно топтать. А крыс я боюсь».

Чувствую, как его величество Сатана Дмитрий Александрович со своего трона прожигает меня взглядом, но предпочитаю игнорировать его и теперь разглядываю свои ногти. Боже… как же давно я на маникюре не была…

– … ага, да. Ей Раиса Павловна ультиматум поставила… – доносят черти, друг друга перебивая.

– Не успела в новую школу прийти, а уже вопрос об отчислении стоит…

– Ага. Точно. Выдра.

Слушаю этот змеиный гадюшник одним ухом и вообще ничего не испытываю, даже злиться не хочется. Пусть хоть подавятся своими языками грязными, я выше того, чтобы вступать в спор с какими-то там склочными дурами.

– Тупая, избалованная америкоска!

– Ни мозгов, ни вкуса!

А вот это обидно.

– Пришла и воздух испортила! Дышать теперь невозможно! Сколько ты на себя духов вылила?!

– Эй, вали давай отсюда! Слышь?

– Ты нам заниматься мешаешь!

Чего?.. Я вообще молчу.

– Но она ведь ничего не сделала!!! – выкрикивает рыжеволосая Женя, и я невольно поднимаю на неё глаза. – Чего накинулись на неё? Она… она просто… просто пришла…

– Заткнись, Карасева! – рявкает Жанна.

– Варежку закрой, или хочешь к принцесске пересесть?! – поддакивает ей кто-то.

И Женя сдувается. Замолкает. Садится на место и с красным, как помидор, лицом пялится себе под ноги.

Спасибо, Женя. Ты пыталась.

– Закончили?! – мужской голос, что вдруг проносится по залу и мгновенно закрывает рты всем истеричным сукам, кажется не знакомым, чужим и… властным, сильным, авторитетным. Это что… Выскочка так говорить умеет? Пфффф…

– Простите, Дмитрий Александрович…

– Простите…

– Дмитрий Александрович, – почти беззвучно бурчу себе под нос с насмешкой, и будто тот смог услышать тут же впивается мне в лицо острым взглядом.

«Что-то не так»? – в ответ говорит ему мой взгляд.

И вот буквально на секунду, на мимолётную и едва уловимую, замечаю, как напрягаются его челюсти, а зубы наверняка скрипят от недовольства, но… Надо отдать должное Мистеру-учителю, – лишнего себе не позволяет, и вот уже снова спокоен и рассудителен.

– Любой, кто ещё выскажется не по теме музыки, сразу окажется за дверью. Ясно? – обводит строгим взглядом своих учеников, и на мне намеренно взгляд задерживает. – Ясно?! – повторяет требовательно.

Это он мне?..

Да что не так с этой школой?

Я за последние десять минут и слова не сказала!

Вытаскиваю из сумочки iPod, наушники в уши, делаю звук погромче, откидываюсь затылком на спинку кресла и прикрываю глаза. Всё, что мне нужно сделать – это отсидеть здесь полтора часа. Участвовать в разговоре и не подумаю даже.

Помню ещё, как мысленно подпевала «Green Day», а затем сама того не желая уснула. А когда проснулась…

– Выспалась? – Физиономия Выскочки оказалась так близко, что я от неожиданности аж на месте подпрыгнула и издала такой странный звук, что при большом желании повторить не смогу.

Тряхнула головой, выпрямила спину и с невозмутимым видом прочистила горло, отодвигаясь подальше от наглеца в соседнем кресле.

– Всё уже? – сквозь щёлочки заспанных глаз оглядела помещение. Пусто. За окнами непроглядная тьма. В актовом зале, кроме нас двоих, ни души.

– Минут двадцать, как всё уже.

– А чего не разбудил?

– Так я и разбудил, – губы трогает лёгкая улыбка, а я почему-то дольше необходимого задерживаю на них взгляд и тут же себя мысленно одёргиваю.

– Мне жаль, – говорит вдруг, и теперь я смотрю на него, как на идиота.

Кивает на мой iPod и…

– Твоююю мать, – выдыхаю обречённо и вытаскиваю из ушей наушники, в которых царит абсолютная тишина, потому что провод… Какая-то тварь порезала провод моих наушников!

– Я не знаю, кто это сделал и когда. За всеми не уследишь, – будто из-под воды до моего сознания доносится голос Выскочки.

– А я знаю кто, – отвечаю не сразу, пугающе тихим, озлобленным голосом и смиряю Митю обвинительным взглядом. – Это сделал тот, кто притащил на урок музыки ножницы!

– Скорее всего, маникюрные.

– Да плевать! А если бы она мне ими глотку перерезала?

Усмехается. Устало вздыхает, проводит рукой по волосам, взлохмачивая их ещё больше, и смотрит на меня с сожалением:

– Я узнаю, кто это сделал. Даю слово.

– Мужикоподобная Жанна, кто ж ещё!

– Кто-кто? – ещё веселее усмехается. – Слушай, я…

– Хреновый из тебя учитель! – перебиваю, и брови Мити лезут на лоб:

– Хреновый потому, что не следил за тобой ежесекундно? Я тебе кто – хранитель снов? Это всего лишь наушники. Вставай, мне нужно закрыть зал.

Охренеть…

– А если бы меня пырнули тут?..

– Сказал же: разберусь! – раздражённо. – Поднимайся, – встаёт на ноги и меня следом поднимает. – Я отвезу тебя домой.

Ха.

– А может, сразу переедешь ко мне? Чего тянуть?

– Что? – хмурится.

А я глаза закатываю:

– Тебя и так стало слишком много в моей жизни. И машины твоей. Избавь от удовольствия, – запихиваю в сумочку iPod, разрезанные надвое наушники и направляюсь к двери.

– Ты либо отчаянная настолько, – звучит в спину, – либо больная на всю голову!

Замираю, но и не думаю оборачиваться. Слушаю.

– На улице темно, – это, во-первых. Во-вторых, если с тобой что-нибудь случится по дороге домой, я не хочу быть за это ответственным. А учитывая твои сверх способности находить проблемы на свою задницу, отпусти я тебя и ответственности точно не избежать. Ну, а в-третьих, – оказывается лицом к лицу со мной, выдерживает паузу и смягчившись добавляет: – Мне нужна моя крутка. Я в ней права оставил.

– А если увидит кто? – интересуюсь скользко. – Или у вас в городе считается нормой, когда ученица садится в тачку к своему учителю?

Губы в улыбке повеселённой кривит, складывает руки на груди и глазами своими дьявольскими сверкает: