Любопытство не порок (сборник)

Глава 1

Середина октября – дело нешуточное, осень. Листья опадают, небо затянуто тяжелым серым волокном, с утра моросит противный мелкий дождик, которому словно недостает силы воли ливануть как следует. В общем, сплошное царство малодушия. Даже ветер, вчера дувший во всю мощь своих исполинских легких, сегодня заметно ослаб, его вялого дыхания хватает только на то, чтобы изредка пробегать по мокрой листве. Сами понимаете, какое у меня было настроение, когда я садилась за руль своей «Лады». Мало того, что небо не блистало оптимистической ясностью, мало того, что город изнемогал под бременем обычного для этого времени года ненастья, стоял еще жуткий холод. Я, как всегда, забыла перчатки – ну да ладно. Моя машина не хуже Ноева ковчега домчит меня до редакции, где меня уже ждет мой незаменимый заместитель – Кряжимский Сергей Иванович, прошу любить и жаловать.

Лица прохожих выражали уныние и скорбь. Настоящая тоска… И до волшебного напитка, который обычно каждое утро приготовляли не менее волшебные руки нашей секретарши Марины, еще далеко… Так что – ни кофе, ни, как писал Сальвадор Дали, истинного церебрально-визуального удовольствия от созерцания гомо сапиенсов.

Поэтому в условиях досадной нехватки положительных впечатлений я решила прибегнуть к небольшой уловке – включить радио, дабы вознаградить себя веселой, иногда язвительной иронией Фоменко. Правильно, я врубила «Русское радио» И первое, что услышала, был его классный прикол на тему политики: «Мы не правые и не левые, потому что мы – валенки».

Как оказалось, дело одной этой юмористической репликой не обошлось, она была лишь эпиграфом к серии восхитительных иронических пассажей на тему готовящихся выборов. Движимая страстью к изобретательству и любознательностью, я нашла другую волну, где официально прилизанные, бодрые и подтянутые, как, наверное, и они сами, голоса тарасовских дикторов знакомили слушателей с местными новостями.

Я вяло, вполуха, прослушала обещания нашего губернатора Яценкова, данные им пенсионерам и касающиеся повышения их скудных пенсий на «внушительную сумму» в пятьдесят рублей, выступления корреспондентов с мест, где сложилась особенно неблагоприятная ситуация с топливом и энергоресурсами, краткий эмоционально-сбивчивый монолог одного из начальников бесчисленных ЖЭУ, жалующегося на отсутствие как общественных, так и личных средств (имелась в виду невыплаченная за несколько месяцев зарплата). Словно в ответ на эту душераздирающую жалобу по горячей линии опять включился Яценков и заверил всех работников ЖЭУ, что подписал приказ о незамедлительном погашении имеющейся задолженности по зарплате и так далее и тому подобное…

Я уже готова была взлететь на музыкальный гребень волны «Европа плюс», как ставший отработанно печальным и тревожным голос дикторши сообщил, что вчера уехал с работы и бесследно исчез помощник кандидата в депутаты от партии «Родина – это мы» Петров Александр Петрович. Жена, Ольга Юрьевна, напрасно ждала мужа в своей уютной четырехкомнатной квартире… Про квартиру, конечно, не сообщалось, просто я напрягла свое воображение, которое, честно говоря, в особом усилии не нуждалось – настолько было оно буйно-красочным и отзывчивым…

Уехал из штаба господин Петров на своей черной «Волге», и до сих пор неизвестно, куда он прибыл… Можно было, конечно, предположить, что Петров загулял с друзьями – таким поворотом событий на Руси никого не удивишь… Но я почему-то сразу подумала о непоправимом.

Не то чтобы мелодичный голос дикторши звучал как моцартовский реквием, не потому, что мое услужливое воображение только ждало любого побудительного мотива извне, чтобы представить мне какую-нибудь живописно-трагическую картину, просто все эти мрачные истории, приключающиеся с кандидатами в депутаты и депутатами, все эти взрывы машин бизнесменов, стрельба в подъездах домов видных общественных деятелей и журналистов, вся эта жуткая и ставшая на удивление будничной реальность, с которой общество как бы смирилось и даже освоилось, заставляла предположить самое худшее. Мы привыкли жить в атмосфере ежедневного кошмара, как раз в силу повседневности утратившего свою, устрашающую гротескность и потрясающую чудовищность.

Вот такие невеселые, но актуальные мысли гнездились в моей упрямой, как тысяча ослов, голове, пока я маялась ожиданием зеленого света у светофора на Вольской. Кроме всего прочего, я недоумевала по поводу странного совпадения. Дело в том, что на завтра у меня было назначено интервью с кандидатом в депутаты от партии «Родина – это мы», местным лидером этой партии Корниенко Юрием Назаровичем.

Страна и наш город включились в предвыборную гонку, и так как уровень активности избирателей был, мягко говоря, низким, представители разных партий проявляли прямо-таки дьявольскую изобретательность, чтобы заручиться поддержкой сонных и колеблющихся обывателей. Время вроде бы было выбрано подходящее: народ сделал все заготовки, многие уже закупили овощи и картошку на зиму, садово-огородные работы тоже подошли к своему объективно-достойному завершению. Самый, казалось, сезон для пробуждения политической и гражданской активности.

Но не тут-то было. Речь, конечно, шла не о дедах и бабках, обремененных героическим прошлым, – эти всегда были политически активны и «грамотны» и на всех перекрестках и во всех троллейбусах и трамваях проклинали нынешнюю власть и единым фронтом проголосовали бы за главу компартии Наганова. Лидеры выборных блоков ставили задачей охватить политактивностью и политграмотностью не успевших еще впасть в старческий маразм граждан среднего возраста и отрывающуюся на всю катушку молодежь.

Сборы подписей в поддержку партий, расклейка листовок, социологические опросы, прямая и косвенная агитация, промывание мозгов, осуществляемое масс-медиа, масляно-приторные и напыщенно-лживые обещания лидеров партий и движений по улучшению условий жизни, беззубо-слюнявое сюсюканье и беспринципное очковтирательство – все это было призвано расшевелить социально пассивных граждан, влить в их тусклое существование радужную струю осмысленной надежды, вдохнуть в них оптимизм, граничащий с экстатическим самоотречением, поставленным на место беспросветно-протяжного: «Потерпи-и-и-ите!»

– Привет, Олюша, – бодро улыбнулся мне Кряжимский, когда я переступила порог приемной и успела только поздороваться с Мариной. – Как думаешь, не пройдет Наганов?

Его умные лукавые глаза за стеклами очков задорно заблестели.

– И вы туда же, Сергей Иванович, – с оттенком назидательной укоризны в голосе сказала я. – Слышали, что случилось в штабе «Родины»?

– Без жертв, Оленька, не обходится. А ты как думала, власть есть власть – кровью достается! – торжественно, как Ленин с броневика или Ельцин с танка, провозгласил Кряжимский.

– Вы сегодня, я смотрю, рветесь в бой, – иронично улыбнулась я Кряжимскому, – помолодели лет эдак на десять… С чем, интересно, это связано?

– А ты усталая какая-то, грустная… – Кряжимский обеспокоено посмотрел на меня. – Бери пример с нас, пожилых! И потом, я рад тому, что в освещении выборов мы идем в авангарде.

– А что мы напишем о Петрове? – невесело спросила я.

– Как это – что? Зашлем Колю Зуденко в штаб «Родины», он там все об этом месье Петрове разузнает, статью напишем, что, мол, пал жертвой предвыборной гонки, отстаивал интересы умеренной демократии, жена скорбит, может, и с ней интервью организуем… – с прямо-таки кощунственной беззаботностью выпалил возбужденный Кряжимский.

– Сергей Иванович, если бы я не знала о вашем трезвом образе жизни, то предположила бы, что вы выпили с утра граммов этак двести-триста… – сказала я с прохладным юморком.

– Ты еще скажи, что я напоминаю тебе беспринципного журналиста, гоняющегося за сенсациями, этакого Жоржа Дюруа, – обиженно воскликнул Кряжимский.

– Что-то есть, – хитро прищурила я правый глаз, склонив голову набок как бы для того, чтобы лучше оценить сходство моего зама с персонажем Мопассана. – Извинить вас может только ваша эмоциональная приподнятость… Нет, вы мне напоминаете не Дюруа, а этого, как его… – я сделала вид, что забыла, как звать-величать лидера «Родины» Корниенко Юрия Назаровича, – ах да, Корниенко… Такое ощущение, что, не ровен час, вас, а не его изберут в Думу…

Я рассмеялась. Кряжимский немного смутился. Я посмотрела на хлопотавшую у электрочайника Марину, она едва сдерживала насмешливую улыбку.

– Ну вы, бабоньки, даете, – миролюбиво сказал пристыженный Кряжимский. – А, черт, – он бросил взгляд на часы. – Мариш, включай!

Энергичным жестом он показал на небольшой телевизор «Сони», стоявший на специальной пластмассовой подставке, собственноручно закрепленной им в левом верхнем углу секретарской.

– А что такое? – удивилась я.

– Как что, – с притворным комичным негодованием посмотрел на меня мой зам. – Тебе же завтра интервью у этого Назарыча брать, а не знаешь, он же по телеку выступает…

– Прямо сейчас?

– Вот именно, – Кряжимский плюхнулся на стул и приковал взоры к голубому экрану.

– Интересно, – не очень бодро, надо сказать, откликнулась я, усаживаясь рядом.

– Кофе? – Марина проделала все необходимые манипуляции с чайником, печеньем, конфетами и коньяком.

– Давай, – сделал широкий жест Кряжимский, по-прежнему не спуская глаз с телевизора, где вот-вот должна была начаться программа «Провинция».

Но Марина смотрела не на сего взбалмошного супермена предпенсионного возраста, а на меня. Я утвердительно кивнула ей.

– А то я сегодня еще не завтракала, – подвела я базу под этот кивок. – Кофе – это для меня сейчас как для Жоржа Дюруа – понимание дам и новый виток карьеры, – пошутила я, взглянув на экран, на котором как раз в этот момент молодые наивные ребятки делились своей мечтой посетить Голливуд, Афины и Париж, воспользовавшись для этого тремя крышками от банок «Нескафе».

Наконец реклама кончилась и сексапильная дикторша объявила начало «Провинции». Студия была залита мягким желтовато-голубоватым светом, и посреди этого нежного благолепного мирка за небольшим столиком в кожаных креслах восседали молодая светловолосая женщина с коротким стильным каре, в сером деловом костюме и Юрий Назарович Корниенко.

На нем были темный костюм, белая рубашка и синий узорчатый галстук.

Внешность Корниенко, казалось, прошла долгую шлифовку под резцом его многогранной политической деятельности. Это был вылитый функционер, то есть, как я, да и тысячи моих сограждан представляют себе партийных боссов. То, что, кроме партийной деятельности, Корниенко занимался еще и нефтяным бизнесом, ничего не меняло. Юрий Назарович был крупным грузным мужчиной высокого роста с большим круглым животом и двойным подбородком. Тем не менее, когда вы смотрели на его тяжелое одутловатое лицо флегматика, у вас не возникало ощущения, что перед вами тупая разжиревшая крыса, вылезшая из партийных закромов. Назарыч, как шутливо и фамильярно именовал его Кряжимский, был по-своему обаятелен. Его большие водянистые глаза светились порой таким лукавством, что этот его взгляд, одновременно жалобный и грустный, с оттенком шутки и иронии, действовал на вас почище черного бархатного взора какого-нибудь молодого мачо.

Назарыч и был мачо, только пожилым, уравновешенно-холодным и умным. В его случае опущенные углы тонкогубого рта говорили скорее не о тоске или унынии, а об утрате иллюзий и спокойствии опытного манипулятора человеческими душами. У него была вялая манера речи, но порой он резко и громко акцентировал какую-нибудь фразу, слово, делал смелый красноречивый жест, подкрепляя его плутовским блеском в глазах или притворно скорбным выражением лица, и тогда сказанное им приобретало вес и силу.

В его облике причудливо сочеталось что-то неуклюжее, слоновье с изящно-кошачьим. В этом, как мне кажется, и состояло его мужское обаяние.

– Представляю, сколько баб у него было, – по-своему прокомментировала этот маститый шарм Назарыча Марина, которая тоже принялась смотреть телек.

– Болтун изрядный, – высказался Кряжимский. – Ну, давай, – обратился он к загадочно улыбающемуся Корниенко, – начинай.

Мы уже прослушали обычное в таких случаях представление гостя телезрителям, дикторское: «Сегодня, в это ненастное октябрьское утро…» и так далее, слова приветствия Корниенко в адрес телезрителей и своих избирателей и коллег, и теперь ждали самого интересного, с нашей точки зрения, – не предвыборной программы, представляющей собой план политических, экономических и социальных преобразований, а оценки Корниенко того, что произошло накануне, – таинственного исчезновения его помощника Петрова Александра Петровича.

– Что это, – по тому же поводу недоумевала ведущая передачи, – происки ваших политических врагов или…

Она замялась, но начала фразы оказалось достаточно для того, чтобы Назарыч произнес на эту тему целую речь в духе Дантона, красноречиво и громогласно угрожающего врагам Франции, революции и народа.

– Я не знаю, что действительно случилось с моим помощником, честным во всех отношениях человеком, компетентным, исполнительным работником. Я могу лишь предполагать, что это определенного рода провокация, верх наглости и вероломства. Скажу конкретнее – это политический терроризм в духе некоторых лидеров бывших союзных республик. Это, наконец, вызов всему блоку «Родина – это мы», всем нам, людям, заинтересованным в глубинных преобразованиях в политике, экономике и социальной сфере. Естественно, мы будем следить за ходом следствия, помещая материалы о нем в наших партийных газетах, а также прибегая к таким широко известным в нашем городе изданиям, как «Тарасовские вести» и «Свидетель». Может быть, не обойдется здесь и без «Криминального Тарасова», я лично знаком с его главным редактором – Юлием Моисеевичем Шварцем…

Мы с Кряжимским переглянулись. – Но пусть знают все, для кого ни закон, ни человеческая жизнь ничего не значат, – продолжал разглагольствовать Назарыч, глаза которого все больше наливались кровью, – мы не отступим трусливо в тень, не предадим наших избирателей и всех людей доброй воли… Сегодня на четыре часа назначена демонстрация протеста граждан против насилия в политике, бизнесе, во всех сферах жизни, и я призываю тех, кому дорого дело демократий, поддержать эту акцию, которая пройдет перед зданием мэрии…

Дальше пошел обычный политико-экономико-социальный треп, выдаваемый на-гора практически всеми без исключения кандидатами и функционерами. Я не стала дослушивать и досматривать и, прихватив с собой недопитую чашку с кофе, отправилась к себе в кабинет – нужно было подготовиться к завтрашнему интервью с Корниенко. Честно говоря, этот политический деятель импонировал мне больше других наших претендентов на место В Государственной Думе, и не только потому, что был в оппозиции к существующей в городе власти, но и потому, что, несмотря на свое высокое положение в бизнесе и политике, держался просто и раскованно.

Примерно через час у меня был готов перечень вопросов, которые я собиралась задать Юрию Назаровичу, и, сложив материалы в папку, я решила, что сегодня уже достаточно нагрузила себя работой. Попрощавшись с Кряжимским и сделав необходимые распоряжения, я отчалила.

– Если что – звоните, – спокойно сказала я, уверенная в том, что Сергей Иванович не станет беспокоить меня по пустякам.

Вообще мне очень повезло с Кряжимским: он был не только прекрасным журналистом, но и в последнее время практически выполнял обязанности главного редактора газеты «Свидетель», владелицей которой была ваша покорная слуга. Мне оставалось только определять стратегический курс, решать вопросы финансирования и время от времени подкидывать ему сенсационные материалы, на которые у меня (не скрою) был прямо-таки нюх.

Уже несколько раз мне (чисто случайно) удавалось раскрыть преступления, материалы о которых мы публиковали в нашем еженедельнике. Каждый раз это приводило к повышению тиража, что, в свою очередь, давало возможность безбедно существовать и газете, и ее сотрудникам.

Но популярность «Свидетеля» имела и свою оборотную сторону. Я имею в виду повышенный интерес к средствам массовой информации тех кругов, которые борются за электорат. Некоторые из их посланников, прямо скажем, общались с нами с растопыренными пальцами, предлагая улучшить наше финансовое положение в обмен на предоставление им печатных полос для опубликования своих материалов.

Виктору, который работает у нас в редакции фотографом и иногда выполняет также роль моего телохранителя, уже пару раз приходилось обращаться к своим приятелям из спецназа, чтобы объяснить дядям с цепями на бычьих шеях, что нам от них ничего не нужно. Короче говоря, «Свидетель» как был, так и остался независимым еженедельником, и если от чего и зависел, так только от моего мнения и мнения членов редакции.

Дождь кончился, но над городом висели низкие тучи, готовые разродиться новыми холодными потоками воды. Стекла в машине запотели, и мне пришлось включить печку, чтобы заодно прогреть салон. По улицам двигались унылые, под стать погоде, горожане, троллейбусы и трамваи, и мне тоже почему-то немного взгрустнулось. Я подумала о том, что давненько уже не баловала Кряжимского «горяченьким» материалом и не мешало бы что-нибудь такое подходящее подыскать.

Кстати, промелькнуло у меня в мозгу, почему бы тебе не попробовать разыскать пропавшего помощника Корниенко? Это было бы и для «Свидетеля» хорошо в плане свежего сенсационного материала, и помогло бы Юрию Назаровичу, которому я симпатизирую. Завтра на интервью мы этот вопрос и утрясем.

Дома я немного отредактировала, мысленно, конечно, свои вопросы Корниенко в свете последнего своего решения и, успокоившись, принялась готовить обед.

Когда котлеты уже шкварчали на сковородке, в прихожей раздался звонок. Интересно, кто бы это мог быть? Все мои знакомые знали, что в это время дома меня обычно не застанешь, да знакомые сперва позвонили бы по телефону. Сполоснув руки, я вытерла их на ходу о полотенце и открыла дверь. Высокий незнакомый мне парень в светло-голубых джинсах и легкой не по погоде курточке собрался звонить соседям.

– Добрый день, – он повернулся ко мне, и я увидела, что в руках он держит какие-то бумаги и ручку, – меня зовут Алексей, я собираю подписи в поддержку кандидата в депутаты Государственной Думы Корниенко Юрия Назаровича. Если вы…

Я вспомнила про котлеты на плите и, не дав ему закончить, сказала:

– Проходи и захлопни.за собой дверь, мне надо на кухню.

Котлеты были спасены, но «разборка» с ними заняла у меня некоторое время. Когда я перевернула едва не подгоревшие котлеты, то вспомнила о парне с лестничной площадки и, не обнаружив его на кухне, пошла в прихожую. Он скромно стоял там в полумраке, видимо, не решаясь войти. Надо же, какой воспитанный, с уважением отметила я у него качество, которое у меня отсутствовало если не полностью, то уж процентов на пятьдесят – точно. А моя коммуникабельная расторможенность и, я бы даже сказала, нахрапистость – это издержки журналистской профессии. Без таких качеств журналист просто не в состоянии будет раздобыть и десятой доли той информации, которую легко получит его менее щепетильный собрат. – Проходи, чего стоишь? – кивнула я в сторону кухни, – у меня там котлеты подгорают. И не разувайся, все равно не убрано.

Он прошел и устроился на табурете возле кухонного стола. Я села напротив и только теперь смогла его хорошенько разглядеть.

Он был, наверное, моим ровесником, высоким, стройным и худощавым. Длинные русые волосы, зачесанные назад, открывали гладкий широкий лоб. У него было немного вытянутое лицо с прямым бесхитростным взглядом светло-зеленых глаз. В середине гладко выбритого подбородка под большим чувственным ртом разместилась небольшая ямочка, которая придавала его лицу какую-то романтичность. Он мне сразу чем-то понравился, поэтому я и пригласила его в квартиру, да еще потому, что он упомянул Корниенко, у которого мне завтра предстояло брать интервью.

– Так ты говоришь, собираешь подписи? – переспросила я, отмерив в кастрюлю рис и залив его кипятком.

– Да, – он протянул мне ламинированный членский билет со своей фотографией, – в поддержку Юрия Назаровича Корниенко.

– Ну, это я уже слышала, – я положила на стол его членский билет и поставила кастрюлю с рисом на огонь. – И что дальше?

– Ну, – он нерешительно поднял на меня свои большие глаза" – если вы сочувствуете… Черт, – вдруг вылетело у него, – опять это слово.

– Какое? – удивилась я, снимая первую порцию котлет.

– Да это «сочувствуете», – невесело усмехнулся он.

– А что в нем плохого? – не поняла я.

– Да я-то сам тоже ничего плохого в нем не вижу, – он пожал плечами, – только вот некоторым оно не очень нравится.

– Например? – поинтересовалась я.

– Да сегодня утром зашел в один продуктовый магазинчик на Казачьей узнать почтовые реквизиты и телефон, – пояснил он, – так директриса, такая бабец, с меня ростом, только раза в три шире, как услышала про Корниенко, сразу говорит: да, да, мол, конечно, за кого же еще?

Он снова усмехнулся, на этот раз немного веселей.

– Ну, я сдуру и ляпни: «Так вы ему сочувствуете?»

Не знаю уж, что она подумала, может, что у него помощник пропал или еще что, только она и говорит, мол, чего сочувствовать, всякое бывает, и прямо грудью на меня напирает. Ну, я ей спокойно сказал, чтобы она не кипятилась, мол, все нормально. А она мне: «Ты что себе позволяешь? Я не чайник, чтобы кипятиться: Научись сначала разговаривать, потом приходи». Короче, – закончил он, – остался магазинчик неохваченным, так сказать, хотя вроде бы и «за».

– Да, – сказала я, – нелегкая у тебя работенка. Но как филолог могу тебя успокоить, слово «сочувствие» не означает соболезнование, как могла понять твоя директриса, а «кипятиться» довольно мягкое, я бы сказала, парламентское выражение. Так что не переживай.

– Да я не переживаю, просто она мне на весь день настроение испортила. Так вы поставите свою подпись?

– Подпись я поставлю, – кивнула я, – меня, кстати, зовут Ольга и называй меня на «ты», пожалуйста.

– Это у нас инструкция такая, – поделился Алексей, – и вообще, устал я от этой работы.

– Извини за нескромный вопрос, – я перевернула очередную порцию котлет, – ты за идею работаешь или за деньги?

– Да какая там идея, – откровенно признался он, – просто я на мели был, а тут знакомая пристроила меня в штаб, говорит, там люди сумасшедшие деньги зарабатывают на выборах. Только я тебе скажу, может, кто и зарабатывает, а нам платят копейки.

– И сколько же, если не секрет?

– Если хочешь подработать, то я тебе не советую, – сказал он и, окинув взглядом обстановку и оборудование моей кухни, добавил:

– Но ты вроде бы в деньгах не нуждаешься.

– У меня есть работа, – подтвердила я его догадку, – а спрашиваю я тебя не из простого любопытства, а потому, что завтра беру интервью у вашего кандидата.

– Так ты – журналистка? С людьми общаешься? Здорово! А меня с этой работой люди начали почему-то немного раздражать.

– А у тебя есть какая-нибудь специальность? – спросила я.

– Да как сказать, – замялся он, – вроде бы и есть, а в то же время как бы и нет.

– Что же это за таинственная специальность? – заинтересовалась я.

– Ну, я умею драться.

– Так ты мог бы работать где-нибудь в охране, – предположила я, смерив взглядом его не слишком-то мускулистую фигуру.

– Стоять на воротах за пятьсот рублей в месяц… – тоскливо произнес он.

– Ну почему на воротах? – возразила я. – Можно, например, грузы сопровождать.

– Для этого нужна лицензия, – удрученно сказал он, – тогда могут взять в охранную фирму, а чтобы получить лицензию, деньги нужны, которых у меня пока нет.

– А где же ты работал до этого?

– После школы в «Политехе» два года отучился, потом, когда оттуда поперли за то, что с деканом повздорил, забрали в армию, а так как я до этого уже карате несколько лет занимался – взяли в спецвойска. Но там нас учили не драться, а убивать…

Он замолчал, уставившись куда-то в угол, как-будто что-то вспоминал, а потом вдруг, вздрогнув, словно очнувшись, продолжил:

– Предлагали остаться там, служить по контракту, но это не по мне – не могу подчиняться приказам… – Он вздохнул и провел рукой по своим русым волосам. – Вот уже почти два года перебиваюсь случайными заработками. Ну ладно, мне пора, – он как-то резко сменил тему разговора, – подпись-то дашь?

– Только после того, как пообедаем, – заявила я, – не люблю есть в одиночестве.

Глава 2

Утро следующего дня было чуть приветливей вчерашнего. Дождик перестал, небо немного просветлело, да и термометр, привинченный к оконной раме, показывал на три градуса выше, чем вчера. Я не могла не порадоваться такому незначительному, но все-таки ощутимому улучшению погоды.

Принимая душ, я несколько лишних минут понежилась под упругими струями горячей воды. В голове сами собой сложились вопросы, которые я намеревалась задать сегодня Корниенко. Я попробовала вчера набросать кое-что по этому поводу в блокноте, но, видит бог, делать предварительные пометки мне в тягость. Скажу без ложной скромности: я – дитя импровизации. Вот так, импровизируя под горячим душем, я мысленно приготовляла себя к грядущему интервью.

Акция протеста, к которой так убедительно и проникновенно призывал вчера Корниенко, действительно прошла перед зданием мэрии. В ней приняло участие не менее трех тысяч человек. Похоже, людей расшевелить все же удалось, и не последнюю роль в этом сыграло исчезновение Петрова. Конечно, акция была намечена задолго до этого происшествия и так и так состоялась бы, но случай с Петровым придал ей актуальную душераздирающую конкретику.

Перекусив на скорую руку бутербродами с сыром, я прошла в спальню, открыла шкаф и принялась перебирать его содержимое. Мой выбор пал на черный в тонкую белую полоску брючный костюм и строгую белую блузку.

Я сделала легкий дневной макияж, оделась и, прихватив с собой свой неизменный «Никон», вышла из квартиры. Я прямехонько отправилась в штаб «Родины», где меня должен был ждать Юрий Назарович.

Оставив машину на платной стоянке, без десяти десять я вошла в трехэтажное здание с темно-серым фасадом, что на улице Чапаева. Именно здесь и размещался штаб движения «Родина – это мы». Предъявив консьержке, сухопарой, ворчливой старушонке, свое удостоверение, я поднялась на второй этаж и что было сил толкнула высокую тяжелую дверь. Она с большой неохотой подалась, и я очутилась в неком подобии прихожей. Справа на обычной деревянной, выкрашенной лазурно-голубой краской двери висел плакат, напоминающий гражданам о неминуемости выборов в Думу и о готовности «Родины» не проиграть их. Я легонько постучала. Мой деликатный стук был неделикатно проигнорирован. Тогда я толкнула и эту даже не деревянную, а скорее фанерную дверь и вошла в большую, немного вытянутую комнату с так и эдак расставленными столами. На одном из столов, который как бы разделял комнату на два отсека, стояли два телефона, на ближнем к входной двери столе я увидела не самый слабый компьютер, за ним сидел русоволосый парень с хищным взором, трогательно пробивающейся бородкой под нижней губой и длинными волосами, забранными в хвост. У парня было волевое, сосредоточенное лицо, представлявшее причудливую, но столь дорогую сердцу любого россиянина смесь ювенальной восторженности на ясной, как сказочное утро, физиономии Алеши Поповича с орлино-гордой и победоносно-недоверчивой зрелостью на лике Ильи Муромца.

Напротив парня, на тумбочке, у одного из двух высоких и широких окон, благодаря которым сотрудники штаба могли долго не зажигать электричества, – такая светлынь несмотря на происки враждебной погоды стояла в помещении, – примостился новый «ЭЛ ДЖИ». Рядом с телевизором, как верный пес у ног хозяина, расположился видеомагнитофон. В комнате царила нормальная рабочая атмосфера, никакой суеты, только тихое жужжание голосов. Прямо по курсу, как говорится, сидела черноволосая, совершенно несимпатичная девица, которую я сочла секретаршей. На ней была бледно-кофейная блузка и черная жилетка. Мало того, что ее лицо не отличалось привлекательностью, растекшееся по нему выражение рождающейся в жутких муках мысли застыло на нем гигантским родимым пятном. Глубоко посаженные глазки – обильная тушь только подчеркивала их узость – были подернуты пленкой безрезультатной вдумчивости. Когда же она подняла их на меня, я подумала, что уже где-то видела этот взгляд – недоверчиво-острый, с оценивающе лукавым прищуром. Точно, мысленно сказала я себе, у Ильича и у комсомольских вожаков!

– Доброе утро, – улыбнулась я ей, – у меня назначена встреча с Юрием Назаровичем.

Я сделала шаг по направлению к этой партийной нимфе, которая пристально смотрела на меня. Но быстрота ее реакции оставляла желать лучшего.

– Обещал быть не позднее половины одиннадцатого, – бодро ответил за нее высокий, худощавый, длинноногий парень, внешность которого тоже по-своему была «замечательна».

Он отошел от стола, за которым разрешал какие-то проблемы с благообразным бородатым мужичком. Парню было не больше двадцати двух. Когда он повернулся ко мне в профиль, у меня появилось желание поймать его в объектив. Скошенный череп, узкий лоб, прямой, чуть вздернутый нос, пухловатые губы. Он повернулся анфас, и в его татаро-монголо-казахских глазах я увидела море амбиций и океан нарочитой серьезности.

На «друге степей» были темно-синие джинсы «Версаче», серый джемпер и черные замшевые туфли. Вот такой потомок Чингисхана.

– Марат, – обратилась к парню черноволосая девица, – сколько у нас листов вчера было забраковано?

– Двенадцать, по-моему… – небрежно ответил «друг степей». – Вы можете подождать Юрь Назарыча прямо здесь, – вяло улыбнулся он мне.

– Спасибо, но вообще-то я человек занятой, а мы с вашим шефом на десять договорились, – решила я показать этому молодчику свое "я".

Он только выпятил свои пухлые ярко-розовые губы и красноречиво пожал плечами, мол, ничего поделать не могу, у начальников свои высшие резоны.

Я вышла в прихожую, которую уже про себя окрестила предбанником. Набрала номер редакции и предупредила Кряжимского, что зависаю в штабе «Родины» и сколько это продлится, не знаю. Что делать? Помотаться по городу или зайти на Главпочтамт, посмотреть, какие новые лотки с книжной и журнальной продукцией там появились? Нет, ни то, ни другое… Ежели я – журналист, то почему бы мне не потрепаться с работниками штаба?

Я снова толкнула фанерную дверь и оказалась в той самой комнате, из которой минут пять назад вышла, горя негодованием и усердно подавляя его в себе.

– Я вообще-то фотокорреспондент еженедельника «Свидетель» Бойкрва Ольга, – как-то неловко представилась я, – у меня сегодня интервью с Юрием Назаровичем…

Озадаченные работники штаба непонимающе переглянулись.

– Давайте знакомиться, – с энтузиазмом беря ситуацию под свой контроль и глуша в себе ростки неуверенности, начала я:

– вы, – улыбчиво обратилась я к казаху, – Марат, а как вас зовут?

Я посмотрела на несимпатичную брюнетку, которая как-то затравленно, исподлобья пялилась на меня.

– Татьяна, – снова услышала я ее глуховатый голос.

– Очень приятно, – широко улыбнулась я, радуясь своему новому приколу – устроить импровизированную летучку с незнакомыми партийцами, – я ведь вчера свою подпись в поддержку Корниенко отдала, так что мы с вами в одной лодке.

Лица неоперившихся и вполне маститых функционеров просветлели, ну, точь-в-точь сегодняшнее небо. Только серьезный русоволосый парень по-прежнему не отрывал глаз от компьютера.

– Очень мило, – заскрипел бородатый мужичок, с отстраненным видом куривший у окна, – приятно, когда твое движение поддерживают журналисты, работники газет… Напер-ченов Владислав Леопольдович, начальник штаба, – с достоинством представился он. Я вежливо кивнула.

– Слышала, у вас несчастье случилось, – осторожно продолжила я, – но ваш шеф здорово вчера по телевизору выступал, уверена, его слова будут иметь широкий общественный резонанс, – польстила я Корниенко. – А как вообще обстановка?

– Наш рейтинг растет; вот представьте, чтобы партию зарегистрировали, нужно было собрать двести тысяч голосов по стране, а только у нас, в Тарасове, уже собрано более семи тысяч и это, уверяю вас, не предел, – авторитетно сказал Наперченов. – Думаю, последнее событие, я имею в виду Петрова, всколыхнет весь город. Сами понимаете, как мы, я конкретно, Марат, Татьяна, чувствуем себя. Сегодня Петров, а завтра… – он сделал грустное лицо и задумчиво посмотрел в окно, за которым творилась одна из самых захватывающих метаморфоз – солнце пробивалось сквозь курчавую тянучку сизых облаков и начинало золотить серые тротуары.

– Вам очень повезло с вашим лидером, – ободряюще улыбнулась я Марату, – только вот с пунктуальностью у него нелады, – с шутливой иронией добавила я.

– Если Юрь Назарыча нет, то, значит, он занят, – по-взрослому назидательно ответил мне не оценивший моего юмора Марат.

– Понимаю, понимаю, – дипломатично согласилась я.

– Вот, хотите почитать? Это наше партийное издание, – Марат взял с подоконника тонкую газетку и протянул мне, – «Молодой Тарасов».

– А почему «молодой»? – наивно спросила я.

Марат строго, а Наперченов насмешливо посмотрели на меня.

– Потому что наше движение молодое, – лукаво улыбнулся Наперченов, – две трети его сторонников – люди от двадцати до сорока. И потом, молодость – это всегда будущее, а так как мы будущее нашего города связываем с движением «Родина – это мы», то выходит, что название «Молодой Тарасов» как нельзя лучше отражает смелые, так сказать, устремления нашей партии расчистить это самое будущее от завалов прошлого и построить не тот иллюзорный коммунизм, который наши отцы строили, строили, да так и не построили, – пригладил он свои зачесанные назад жирные русые с рыжеватым оттенком волосы, – а просто обеспечить людям хорошую сытую жизнь в условиях демократического режима по типу, например, шведского. И партия наша социал-демократическая. А кому-то это очень не нравится, я даже скажу вам, кому, – нынешней нашей власти и Наганову.

– Оголтелый тип, – подтвердила я, – и, что самое главное, если, не дай бог, к власти придет, опять в этой стране начнется поножовщина, перераспределение собственности, экспроприация, национализация – пошло-поехало…

– Вот и я про то же, – Наперченов как страус вжал голову в плечи, а потом стремительно вытянул шею и выставил вперед свой квадратный подбородок, ослабляя одновременно рукой тугой узел светлого галстука, – поэтому мы и должны сплотить ряды, помешать этому ленинцу недобитому взять над нами верх. Вот и приходится нам иногда лукавить, строить работу свою таким образом, чтобы, например, в тех социальных слоях, где Чужкова любят, только о нем и говорить, а вот где народ уважительно к другому нашему российскому лидеру Ирмякову относится, вещать лишь о нем. Стратегия и тактика, ха-ха, – с глухим скрипом закоренелого курильщика рассмеялся Наперченов.

– Так вы считаете, что исчезновение Петрова Александра Петровича – результат происков со стороны нагановцев или нынешней администрации? – развернула я разговор лицом к интересующей меня теме.

– Ничего я не считаю, – довольно резко произнес Наперченов, – но предположить могу, что Александр Петрович пал от руки коммунистов или других наших политических конкурентов и соперников. Кто еще, по-вашему, может быть в этом заинтересован? – Он сурово насупил брови.

– А не может это быть личной историей? – осмелилась спросить я.

– Что-о?! – одновременно негодующе, насмешливо и пренебрежительно воскликнул Наперченов. – Вы имеете в виду семью Александра Петровича?!

– Семью, друзей, знакомых, приятельниц, – невозмутимо сказала я.

– Да вы отдаете себе отчет в том, что говорите? Если вы явились сюда, чтобы поливать грязью Ольгу Юрьевну, то… – задохнулся от сильного эмоционального шока Наперченов.

– Все журналисты одинаковы, им палец в рот не клади, – вмешался в разговор молчавший доселе лысоватый дядя в годах. Все это время он не отрывал глаз от газеты. Его круглое, как луна, гладкое, как у евнуха, лицо и высокий, как бы хихикающий голос оставляли тяжелое впечатление природной дефективности.

– А вот с вами мы так и не познакомились, – с язвительной иронией обратилась я к этому партийному кастрату. – Как вас зовут?

– Вадим Михайлович Чижиков, – кокетливо улыбнулся мне толстяк, напоминающий педераста на пенсии.

– Очень приятно, – выдавила я из себя.

– Вадим Михалыч – помощник Юрь Назарыча, – гордо пояснил Наперченов, – а вы, девушка, поосторожнее на поворотах, этак можно все и всех одним махом очернить…

– Что-что, а чернить наша пресса умеет, – ядовито хихикнул Чижиков, – из всего выгоду извлечь горазда и все на потребу широким массам… А ведь эти массы читают вас, слушают, вы для них – единственный источник, из которого они узнать могут, что в стране творится.

Чижиков назидательно покачал головой. Вот умора!

Я уже намеревалась послать ко всем чертям этого луноликого функционера, как дверь открылась и на пороге появился Алексей, мой вчерашний знакомый.

– Здравствуйте, – несмело поздоровался он с присутствующими, оторопев от того, что и я нахожусь здесь.

Он адресовал мне удивленный, немного растерянный взгляд, но спустя минуту, собравшись с мыслями, продефилировал мимо меня и подошел к столу, за которым куксилась секретарша.

– Марат, взгляни, – жеманно сказала Татьяна, вставая из-за стола, – а я чайник поставлю.

Боже, сутулая да коротконогая какая! Я смотрела на секретаршу и, кажется, постигала подлинный смысл ее присутствия здесь. Куда еще можно податься с такой заспанной физиономией и такими лилипутскими ногами? Передо мной был живой пример, подтверждающий положение Фрейда о том, что психика человека работает по компенсаторному принципу, и выводы его последователей, согласно которым принцип компенсаторности распространяется на всю человеческую жизнь.

Плоская как доска, но ширококостная сомнамбула подошла к столу, на котором лежали разнообразные кульки и стоял электрочайник в окружении бокалов из небьющегося стекла, и принялась хозяйничать.

– Так, Самаркин, – Марат деловито склонился над подписными листами, принесенными Алексеем, – а здесь даты выдачи паспорта нет. – Он серьезно и выжидательно посмотрел на Самаркина. – Забыл?

– Эх, черт, – почесал в затылке Алексей.

– И здесь тоже, – шуршал подписными листами Марат. – Придется еще раз к этим гражданам наведаться, а так молодец, сто пятьдесят человек обошел.

Самаркин забрал два забракованных листа и полюбопытствовал, нельзя ли получить деньги.

– Завтра после обеда, – равнодушно сказал Чижиков, рядом с которым на столе лежал плотно набитый кошелек-органайзер.

– Угу, – удрученно откликнулся Алексей и направился к выходу.

– Позвони мне часа через полтора на сотовый, – незаметно шепнула я ему, когда он поравнялся со мной, и сунула визитку в карман его куртки.

Он удивленно зыркнул на меня и вышел из комнаты.

– Неплохо работаем, Марат, а? – с довольной улыбкой купца, провернувшего крупную сделку с индийскими тканями или пряностями, сказал Наперченов.

– Стараемся, Владислав Леопольдович, разжевываем все. Иногда, правда, сборщики ошибки делают, но это уж… – Марат не договорил, потому что дверь стремительно распахнулась и в комнату широкими упругими шагами вошел Корниенко.

– Всем привет! – взревел он. – А, вы меня ждете? – бросил он на меня короткий острый взгляд. – Извините, дела задержали. Марат, проводи нашу очаровательную гостью в актовый зал, а мне еще пару звонков сделать надо.

Корниенко поднес к уху мобильник. На Юрии Назаровиче была джинсовая рубашка и коричневые брюки из крупного вельвета. Пока Марат искал какие-то бумаги, я в течение пары минут смотрела на Корниенко. Перехватив мой взгляд на лету, точно сокол – утку, он рассмеялся:

– Интервью без галстука у нас сегодня будет, согласны?

Я весело мотнула головой. У меня было ощущение, что с его приходом в штабе повеяло чем-то живым и настоящим, точно свежий морской ветер сдул паутину с лиц и сердец. Я вышла из комнаты вслед за ставшим еще более озабоченно-подобострастным Маратом и вскоре очутилась в актовом зале – огромной светлой комнате с трибуной и рядами красных кожаных кресел.

Через несколько минут появился Юрий Назарович.

– Ну что же вы стоите? – Он приобнял меня за плечи и проводил к столу. – Присаживайтесь.

Устроившись, я достала из сумочки диктофон и положила перед Корниенко, севшим напротив.

– Ну-с, – он нетерпеливо потер ладони, словно собрался выпить, – начнем?

Свет из окна падал сбоку на лицо Корниенко, выгодно подчеркивая его рельефность, и я не преминула сделать пару кадров. Он ничего не сказал, только весь подобрался и напрягся, будто фотографировался первый раз в жизни.

– Начнем, – согласилась я, – тем более что мне пришлось вас ждать.

– Был у самого, – сказал он в свое оправдание, – неожиданно вызвал.

– И о чем же был разговор? – Интервью начиналось немного не так, как я планировала, поэтому я и не люблю заранее готовиться.

– Это не для печати, – он показал на диктофон, – а вообще-то мы обсуждали предстоящие выборы. Федор Дмитриевич, честно говоря, не очень хочет, чтобы я прошел в Думу.

– Я знаю, что вы находитесь в оппозиции нынешнему правительству области, – сказала я, откинувшись на спинку стула. – Как это сказывается на вашей деятельности в качестве предпринимателя?

– Мне кажется, к моему бизнесу Яценков не имеет особых претензий, – Юрий Назарович развел руками. – Налоги мы платим вовремя, а это наполняет бюджет как местный, так и федеральный.

– Понятно. – Я достала сигарету и вопросительно посмотрела на Корниенко.

– Курите, курите, – милостиво разрешил он и встал, чтобы подать мне маленькую медную пепельницу, стоявшую на подоконнике.

Я поблагодарила его и задала следующий вопрос:

– Нашим читателям интересно, каков сейчас, накануне выборов, расклад сил? Есть ли у вас шансы победить?

– Я не сомневаюсь в своей победе, – уверенно ответил Корниенко, – поэтому-то мои соперники активизировались.

– Это серьезное обвинение, – ухватилась я за его мысль, – вы кого-то подозреваете конкретно?

– Ну, конкретно, конечно, нет, – он понял, что я поймала его, – но у меня нет других предположений. Петров был примерным семьянином, и я не могу себе представить, что он пал жертвой неразделенной любви, например, или каких-то махинаций в сфере бизнеса.

– Ваш основной конкурент на выборах – это лидер партии «Народная власть» Глеб Филимонович Саблин. Вы подозреваете его? – прямо спросила я.

– Во-первых, – выпрямился Корниенко, – Саблин не единственный мой конкурент, есть еще команда губернатора во главе с Федором Дмитриевичем и коммунисты, а во-вторых, у меня нет никаких фактов, чтобы разбрасываться обвинениями в адрес моих соперников. Мы ведем честную борьбу. Во всяком случае – я. – Но вы же только что сказали, что ваши соперники активизировались. Как прикажете вас понимать?

– Я не говорил, что в исчезновении моего помощника замешаны другие кандидаты, а сказал только, что они активизировали свою борьбу за депутатские кресла. Поэтому понимать меня нужно так и только так.

Вывернулся-таки, промелькнуло у меня в мозгу, формулировочка довольно размытая, но смысл ее вполне понятен: «Я не сказал этого, но это так и есть».

– Хорошо, с этим ясно. – Я затянулась и проверила, нормально ли функционирует диктофон. – А вы лично что-нибудь предприняли, чтобы попытаться разыскать Петрова, может быть, он жив и здоров?

– Это исключено, – Корниенко резанул воздух ладонью, – Александр Петрович непременно сообщил бы мне, если бы где-нибудь задержался… А насчет того, предпринимаю ли я какие-нибудь действия… Этим у нас занимаются профессионалы – наша доблестная милиция, и она сейчас прикладывает все усилия, чтобы как-то прояснить ситуацию.

– Вы не отказались бы от помощи других людей, если бы они изъявили желание принять участие в поисках Петрова? – Этим вопросом я расчищала плацдарм для своих дальнейших действий.

– Конечно, конечно, – закивал Юрий Назарович, – мы будем благодарны любому, кто предоставит нам необходимую информацию.

– Когда Петров уехал позавчера с работы?

– Я приехал в штаб сразу после совещания в офисе, это было примерно в половине седьмого, – начал вспоминать Корниенко. – Петров появился около семи. Мы обсудили, как идет сбор подписей, и он сразу уехал.

– Он ездил без шофера?

– Да, – снова кивнул Корниенко, – у нас все по-простому.

– И на какой машине ездил (почему-то чуть не сказала «товарищ») Петров?

– На «Волге», – произнес Юрий Назарович и тут же добавил:

– Но это была его личная машина.

– Он уехал один, – продолжала я интервью, плавно перетекшее в опрос свидетеля, – или с ним кто-нибудь был?

– Да, один.

– Вы знали, куда он собирался ехать?

– По всей видимости, домой, – неуверенно произнес Корниенко, – точно я не знаю.

– У вас и у ваших сотрудников есть охрана?

– У моего заместителя, например, есть, но он оплачивает ее из своих личных средств, а я до последнего времени считал это излишним, – ответил Корниенко, – но теперь, наверное, придется подумать об этом. Борьба впереди нешуточная. Власти предержащие просто так не расстаются со своими теплыми местами.

– Вы считаете, – снова зацепила я его, отвлекшись на время от опроса его как свидетеля, – что, заняв кресло в Думе, тоже получите тепленькое местечко?

– Вы думаете, что поймали меня? – добродушно усмехнулся он. – А вот и нет! Все дело в том, как относиться к месту в Думе. Если на выборы идти для того, чтобы обеспечить себе депутатскую неприкосновенность, то здесь вы правы, место это можно назвать не только тепленьким, но и довольно безопасным. Но я еще раз повторяю, – он говорил теперь громко, как с трибуны, – как коммерсант я вовремя плачу налоги и мне нечего скрывать от фискальных органов или скрываться самому. Моя задача как депутата сделать все возможное…

Минуты три он разглагольствовал о задачах своих и своей партии. Он говорил с воодушевлением, громко и четко произнося слова, и мне показалось, что он в это время и сам верил в то, что говорил. Может быть, я ошибалась.

– ..чтобы все жители нашей области и России достигли такого уровня благосостояния, какой имеют граждане развитых стран, например Америки и Швеции, – закончил он свою помпезную и убедительную речь со всеми присущими подобному демагогическому витийству хорошо отработанными приемами и партийными клише.

– Насчет Америки я поняла, – сказала я. – Союз, а потом и Россия всегда равнялись на нее, а вот насчет Швеции мне не совсем ясно. Может, поясните немного?

– Конечно, конечно, – бодро продолжил Корниенко: видно было, что он оседлал своего любимого конька. – В Швеции ведь, как вам, наверное, известно, – социализм. С человеческим лицом, между прочим. А наша партия социал-демократическая. Мы хотим, чтобы в нашей стране уровень жизни народа был таким же и даже еще выше, чем в Швеции, а в Швеции доход на душу населения один из самых высоких в мире, не считая Арабских Эмиратов и иже с ними, в которых на каждого младенца открыт нефтяной счет в банке.

Мне показалось, что Юрий Назарович может говорить на эту тему бесконечно, и я собиралась уже остановить его, но он вдруг закончил сам. И посмотрел на часы.

– Прошу меня извинить, – сказал он тоном человека, время которого расписано по минутам, – но у меня встреча с избирателями.

– Последний вопрос. Как в семье относятся к вашему решению идти во власть?

– С женой мы давно в разводе, сын живет с ней. Мы с ним часто видимся, и он одобряет мое решение.

Он снова взглянул на часы и поднялся.

– Если хотите присутствовать на моей встрече – милости прошу.

Меня совершенно не прельщало снова выслушивать красноречивые высказывания Корниенко, поэтому, сославшись на занятость (не ты один такой деловой), я спросила:

– Так вы не против, если «Свидетель» будет вести собственное журналистское расследование по факту исчезновения вашего помощника?

– Конечно, конечно, – закивал головой Корниенко, поднимаясь из-за стола, – буду только рад и окажу всяческое содействие.

– Тогда ловлю вас на слове, – я сунула в сумку диктофон и поспешила за Юрием Назаровичем. – Как насчет встречи с сотрудниками вашей фирмы?

– Это еще зачем? – Назарыч непонимающе обернулся в дверях.

– Мы, журналисты, – народ дотошный, – пояснила я, – собираем информацию по крупинкам где придется и как придется. А раз уж вы обещали свое содействие… Ведь Петров, насколько мне известно, работал на одном из ваших предприятий…

– Хорошо, приходите, – как-то без присущего ему энтузиазма ответил Юрий Назарович, – только предупреждаю, на работе нам нужно работать, а не лясы точить, так что покороче, если можно.

– Это можно, – сказала я ему вдогонку.

Значит, на работе вы, Юрий Назарович, делами занимаетесь, подумала я, а здесь нам, избирателям, мозги пудрите…

Глава 3

Дело сделано, сказала я себе, выходя из зала, где мы общались с Юрием Назаровичем, в так называемую приемную, имея в виду, что мне удалось получить от Корниенко «добро» на поиски Петрова.

Назарыч перед уходом давал последние наставления начальнику своего штаба. Марат крутился рядом, ища, чем бы угодить боссу. Вадим Михайлович отложил газету и поднялся, собираясь, кажется, удалиться вместе с Корниенко.

– Владислав Леопольдович, – громко произнес Корниенко, заметив, что я вышла в приемную, – вы бы нашей корреспондентке кофе предложили. А то подумают, что в «Родине» негостеприимные люди собрались.

– Это мы мигом, Юрий Назарыч, – откликнулся Наперченов, но не двинулся с места, а просто зыркнул глазами в сторону Татьяны.

Та, обдав меня холодным взглядом, принялась суетиться у стола, на котором были расставлены чашки.

– Собственно, мне… – попыталась я отказаться, но Корниенко почти силой усадил меня за стол.

– Может быть, с коньячком? Кофе с коньяком я себе позволяла и за рулем, потому что другие напитки (за исключением шампанского в малых дозах) просто бросали меня в сон. А мне предстояло еще работать сегодня.

Бросив всем жизнерадостное: «Общий привет», Юрий Назарович покинул свой штаб в сопровождении помощника. Марат, что-то шепнув на ухо Наперченову, тоже куда-то исчез, а сам Владислав Леопольдович подсел к столу составить мне компанию. Татьяна принесла печенье, вафли, большую коробку шоколадных конфет, выставила тарелку с крупным черным виноградом и початую бутылку дагестанского коньяка, налила кофе в разнокалиберные чашки и уселась за свой стол. Неплохо живут партийцы! Стоит подумать, может, мне тоже вступить в ряды «родинцев»?

Парень с хвостом как сидел, уставившись в свой компьютер, так и остался сидеть, никак не реагируя на происходящее в комнате. Я вспомнила, что мне его даже не представили. Ладно, успеется еще.

– Может, рюмочку? – Наперченов придвинул к чашкам с дымящимся кофе небольшие хрустальные стопочки с металлическим дном.

– Спасибо, я за рулем, – отказалась я, плеснув в чашку немного коньяку.

– А я в качестве лекарства, – Наперченов наполнил одну рюмку, – нервы, знаете ли.

– С такой работой и спиться недолго, – усмехнулась я.

– Знаете, как говорит Жванецкий? – отозвался на мою шутку Наперченов. – Спиртное в малых дозах полезно в любых количествах.

Он медленно опорожнил рюмку и, поставив ее на стол, долго чмокал губами.

– Владислав Леопольдович, – я отпила из чашки ароматную жидкость, – а вы мне еще вашего компьютерщика не представили.

– А-а, – обернулся к нему Наперченов, – это наш компьютерный гений – Аркаша Зинченко. Правда, Аркадий?

– Правда, – хмуро отозвался из-за машины гений, продолжая двигать «мышкой».

– Он не очень-то разговорчивый, – снова повернулся в мою сторону Владислав Леопольдович, – но работу знает отменно.

Я поставила чашку на стол и направила на гения объектив своего «Никона», после чего сделала снимки Наперченова и Татьяны. За работой, так сказать.

– Коньяк снимать не нужно, – Наперченов поспешил убрать бутылку со стола, – мало ли что могут подумать.

Пока мы с Владиславом Леопольдовичем непринужденно болтали за кофе, в штаб несколько раз заходили молодые и не очень люди, приносившие листы с подписями в поддержку Корниенко. Наперченов отсылал их к Татьяне, которая в связи с отсутствием «друга степей» взяла на себя его обязанности.

Звонок мобильника раздался, когда я уже почти опорожнила свою чашку, а Наперченов налил себе из-под стола еще рюмашечку коньяка, которую выпил с не меньшим удовольствием, чем первую.

– Алло, – прислонила я трубку к уху.

– Это… – узнала я нерешительный голос Самаркина. – Ты просила позвонить.

– Леша, ты где?

– Я из автомата у консерватории звоню.

– Отлично, Леша, – я представила себе его открытое лицо и широкий лоб, – если ты не занят, я сейчас подъеду, подожди меня там, хорошо?

– На сегодня я закончил, так что времени у меня – хоть отбавляй, – вздохнул Самаркин и повесил трубку.

– Господа, – сказала я, вставая, и, вспомнив про Татьяну, добавила:

– ..и дамы, прошу меня извинить, но должна откланяться, меня ждут спешные дела.

Поправив ярко-желтый ремень «Никона» на плече, я всем кивнула и направилась к выходу.

– Не забывайте к нам дорогу, – напутствовал меня на прощание Наперченов.

Ну и фамилия, подумала я, спускаясь по лестнице, даже во рту горько стало.

В хорошем расположении духа я села за руль своей «Лады» и направилась к консерватории. Впечатление, произведенное на меня каждым в отдельности и всеми вместе сотрудниками штаба «Родины», не было, надо сказать, однозначным. Я по-прежнему симпатизировала Корниенко. Наперченов – личность более одиозная, но живая и неординарная – тоже затеплил в моей душе звездочку умеренной симпатии, что же касается Чижикова, Марата и Татьяны, то, несмотря на неприязнь, которую они вызвали у меня, я все-таки полагала, что и они не лишены определенных положительных качеств, и если эти самые качества и остались мной не узнаны, все же не стоит подозревать в их отсутствии перечисленных штабистов.

Я еще издалека заметила желтую спортивную куртку Алексея. Припарковав машину, я скорым шагом пошла к консерватории. Игра солнечных лучей была недолгой, небо опять заволокли громоздкие ленивые тучи, и начал накрапывать противный мелкий дождик. Поднялся ветер, казалось, наступил вечер – так нахмурилось небо. Я подняла воротник своего короткого кожаного пальто и поспешила к навесу. Алексей тоже заметил меня. Я призывно помахала ему рукой, он выскочил из-под козырька консерватории и побежал ко мне. Он улыбался.

– Ну и погодка! – воскликнула я.

– А чего ждать от второй половины октября? – резонно заметил Алексей. – Может, кофе выпьем?

– И то правда, чем еще заниматься в такую погоду?

Мы поспешили в подвальчик, перед которым мелким жемчугом капель поблескивала вывеска: «Куры-гриль, манты, хинкали».

– Я, откровенно говоря, рад твоему приглашению… – начал было Алексей, когда мы влетели в помещение и ринулись к гардеробу.

– А я тебя, собственно, никуда не приглашала, – пошутила я, но увидев, как опечалился мой спутник, поспешила добавить:

– Приглашала, конечно, иначе зачем подсовывала свою визитку.

Лицо Алексея как по мановению волшебной палочки просветлело, рот разъехался в наивной улыбке.

– Давай-ка лучше не кофе возьмем, а чего-нибудь посущественней. Если уж мы попали в этот гриль-бар, так давай отведаем изделия местных поваров, – весело сказала я.

Лицо моего нового друга вновь посерело и вытянулось. В глазах проступило растерянное выражение.

– Насчет денег не волнуйся, – ободряюще улыбнулась я, удивляясь про себя тому, с какой быстротой и непосредственностью лицо Алексея выдает его мысли и реагирует на внешнюю ситуацию.

– Нет, я так не могу, что я, альфонс, что ли? – заартачился он, останавливаясь посреди зала. – Давай вот как сделаем. – Его лицо немного просветлело. – Раз уж у меня нет наличности, чтобы купить курицу, я возьму себе кофе, а ты себе – гриль.

– Эврика! – рассмеялась я. – Вставай в очередь и обеспечь, пожалуйста, нас обоих нормальным ланчем, – я сунула ему в руку две сотни.

– Ты че! – ошарашенно посмотрел на меня Алексей. – С ума сошла?!

– Кроме курицы, возьми также чего-нибудь на десерт, соку, фруктов, – окончательно добила я моего незадачливого друга.

– Ну ты даешь! – с восхищением и оторопью воскликнул Самаркин. – С тобой не соскучишься.

– Устами младенца глаголет истина, – шутливым тоном сказала я и, заприметив свободный столик в уютном уголочке, двинулась в глубину зала.

Наша смешная перепалка не осталась незамеченной собравшейся в подвальчике публикой. Когда я шла вдоль рядов деревянных столов и лавок, то ловила на себе заинтересованные взгляды мужской половины и высокомерно-насмешливые – женской. Что поделаешь, если женщины в нашей стране в любой себе подобной видят свою соперницу? А уж если представители сильного пола начнут поедать вас воспаленными взорами – тут уж держись! Нимфы превращаются в злобных фурий.

Это хорошо известно любой дамочке, обладающей не только красивой внешностью, стройной фигурой, но еще и некой изюминкой, до которой так охочи мужики.

Я уселась за стол, демонстративно закинула ногу на ногу и, пользуясь вынужденным простоем, так сказать, вернулась мыслями к Корниенко и его штабу.

Я не могла понять, почему среди конкурентов и врагов движения не называлась партия «Народная власть».

Вернее, называлась, но как-то вскользь, неакцентированно-стыдливо. Я знала, что «Народная власть», несмотря на такое ничего не значащее, можно сказать, размытое и банальное название, отличалась радикально-демократическими устремлениями, защищала и отстаивала ярко выраженные правые взгляды, а потому была партией интеллигенции и вообще всех высокообразованных людей. Знала я также и то, что во главе избирательного штаба «Народной власти» стоит отец моей приятельницы Супрун Евгении, с которой я познакомилась в агентстве по недвижимости, когда получила, наконец, возможность купить себе квартиру.

Супрун Теодор Георгиевич, будучи довольно крупным бизнесменом, отличался завидной широтой взглядов, образованностью, обходительностью и так-том. Был у него, правда, один грешок, в котором, возможно, был повинен его пылкий темперамент и склонность почудить на романтический лад – он был чертовски уязвим для хорошеньких женщин. Но даже если таковых и не оказывалось радом и приходилось довольствоваться сомнамбулами вроде встреченной мной в штабе «Родины» секретарши, то ему на выручку приходило его буйное, сексуально ориентированное воображение. Он выпивал, как шутливо рассказывала о нем Женька, сто, потом двести, потом еще двести граммов спиртного и без труда представлял себе, что перед ним не тупая дремучая каракатица или сыплющий физическими формулами или духовными выкладками синий чулок, а очаровательная в своей мнимой небрежности и капризах красавица. Как говорится, не бывает некрасивых женщин, а бывает «мало выпил». Или еще лучше сказал Фоменко по «Русскому радио»: «Не бывает страшных женщин, бывают трусливые мужчины».

С женой Теодор Георгиевич вот уже семь лет как разошелся, сочтя семейный быт, причем хорошо организованный, непреодолимым препятствием для скаковой лошади, коей и была поначалу его любовь к Веронике Сергеевне – матери Женьки. Холостяцкая жизнь вполне удовлетворяла Женькиного папашу, позволяя ему не зацикливаться на какой-нибудь одной дамочке, а иметь их в изобилии, причем по несколько одновременно. Ну разве не чудо: не успеет один роман кончиться, как ему на смену уже спешит другой, сплошная свежесть, как шутила Женька, которая была отменной хохотушкой – унаследовала это благое и ценное качество от отца родимого. Я долгое время не могла понять, зачем Теодору Георгиевичу понадобилось встревать в политику, ведь то волшебно-романтическое и стойкое весеннее настроение, в котором он шествовал по жизни, казалось, должно было с лихвой вознаграждать его жизнерадостную душу и за возможные промахи в бизнесе, и за тягостные минуты неизбежно тоскливых воспоминаний.

Потом решила, что дела коммерческие требуют от Супруна участия в «Народной власти» – ведь он как никто другой должен был быть заинтересован в глубинных экономических преобразованиях и прежде всего в отмене таких чудовищных налогов, благодаря которым наше производство стоит, а реки и озера день ото дня все более отвечают экологическим нормам.

Да, есть и свои прелести в «застое».

Интересно было бы посмотреть на Теодора Георгиевича и очно, как говорится, убедиться, что его каштановые волосы по-прежнему излучают здоровый блеск и силу, словно только что вымытые «Пантином-про-ви», в зелено-карих глазах с восхитительной хитринкой буйствует «половодье чувств», а в крови поет «неутраченная свежесть», но это пока не входило в мои планы.

– А вот и наша курочка-ряба, – повеселел Алексей.

Он выгрузил на стол содержимое большого пластикового подноса: две тарелки с половинками курицы, пиалки с томатно-чесночным соусом, салат, пару апельсинов, чашки с кофе, тарелку с хлебом и гроздь бананов.

– Отлично, – удовлетворенно сказала я, принимаясь за еду.

– О, – обрадованно воскликнул Алексей, – а курица-то хорошая, не тренированная…

– Как-а-ая? – с недоумением взглянула я на него.

– Ты не представляешь, купили мы как-то раз с моей девушкой в Крытом огромную-преогромную курицу у пожилой сельчанки. Купили по подозрительно невысокой цене. Обрадовались: какие-де мы хитрые и рачительные! Запекли в духовке.., и не смогли толком съесть. Курица оказалась такой же пожилой, как та тетка, что нам ее продала. Да мало того – старой, так еще и мускулистой. Мы потом долго смеялись: наверняка эта бабка курицу по горам гоняла, мыщцы ей наращивала.., ха-ха! – засмеялся с набитым ртом Алексей.

– А где сейчас твоя девушка? – заинтересовалась я.

Лицо Алексея потемнело.

– А нигде, – с вызывающей беззаботностью хмыкнул он, – была и кончилась!

– То есть?

– Расстались мы, вот и все, – отрезал Самаркин.

– Из-за чего, если не секрет? – Я с сочувствием посмотрела на него.

– Тебе это что, для работы надо? – смерил меня недоверчивым взглядом Алексей.

– Интересно… – я перестала жевать и уставилась на него.

– Интересно за углом, – грубо отозвался Самаркин, макая белое мясо в красный соус.

– Ну зачем ты так? Просто скажи, что не хочешь об этом говорить, я клещами тянуть из тебя не стану, – с обидой в голосе попеняла ему я на его неделикатность, хотя как раз себя и чувствовала сейчас неделикатной. Самокритика?

– Не такого я происхождения для ее семейки оказался, понятно? Папаша у нее крутой дядя, мамаша тоже не бедная, да еще чванливая такая! Хотя они и развелись… А Женька веселая, но задавала страшная! Она мне прямо сказала: на что мы будем жить, если поженимся, а если ты жениться не собираешься, то зачем тогда встречаться, у меня есть с кем и в бар, и на дискотеку сходить, я думала, что с тобой у меня что-нибудь серьезное получится, а так…

– Ну а ты, что ты?

– А что – я? И так и эдак – все впустую. Потом осерчал, разорался: ежели ты знала, что у меня ни кола, ни двора, так чего ж ты со мной любовь крутила?! А Женька: ошиблась, что мне и ошибиться нельзя? Она крутая, эта Женька, – в агентстве по недвижимости работает, там вокруг нее такие мужики вьются – красивая, да и партия завидная! Папашу что ни день по телеку показывают: Теодор Георгиевич, – пародируя подобострастное сюсюканье ведущих телепередач, принялся картавить, ломать язык и пищать Самаркин, – что вы об этом думаете, а об этом?

Он отчаянно гримасничал, словно старался развеселить меня и по ходу освободиться от кипящей в нем горечи и обиды, но мне было не смешно. Я опять почувствовала себя в кольце причудливого совпадения: ну посудите сами, у меня назначено интервью с Корниенко, тут пропадает его помощник Петров, я начинаю подумывать, а почему бы не принять деятельное участие в расследовании этого таинственного исчезновения, потом ко мне за подписью в поддержку Корниенко приходит Самаркин, сегодня я решаю навестить отца Женьки, а оказывается, что моя приятельница была девушкой Алексея…

Мне было не смешно еще и потому, что мог полететь к чертям собачьим мой план, над осуществлением которого я теперь ломала голову.

– А ты знаком лично с родителями твоей девушки? – решила я сделать необходимую прикидку.

– Бывшей девушки, – подчеркнул Алексей, – бывшей. Нет, не знаком, а что? – насторожился он.

– Хорошо, – я рассеянно посмотрела на него.

– Что здесь хорошего? – удивленно поднял он на меня свои малахитовые очи.

– А то, что у меня к тебе одно деловое предложение имеется, – с загадочной улыбкой произнесла я, вытирая рот салфеткой.

– Какое?

– заинтересовался Алексей. В его глазах вспыхнул лукавый огонек.

– Ты знаешь, где находится штаб «Народной власти»?

– Ну? – нетерпеливо воскликнул он.

– Не хочешь ли ты, Алексей Самаркин, – притворившись до безобразия серьезной, напыщенно произнесла я, – стать оппортунистом?

– Я тебя не совсем понимаю, – недовольно посмотрел на меня Алексей, словно обижался на мою придурковатую манеру речи.

– Не хочешь ли ты пособирать подписи во славу Саблима Глеба Филимоновича? – к полной неожиданности Самаркина сказала я.

– Что-о? – Он отвесил челюсть и ошалело завращал глазами.

– Ты ведь, наверное, знаешь, что папаша твоей бывшей, – сделала я упор на слове «бывшей», – девушки и моей неплохой приятельницы – руководитель избирательного штаба «Народной власти»?

– Приятельницы?!

– Вот именно.

Прочь сантименты, мне нужна твоя помощь, сечешь?

– Собирать подписи? – нервно рассмеялся Алексей. – Ты в своем уме? Я ведь член «Родины», а ты мне предлагаешь…

– Сменить ориентацию, – притворившись невозмутимой, сказала я. – Я же тебе объяснила, что я от тебя хочу.

– В качестве платы за сытный обед? – взъерепенился Самаркин.

– Плачу тебе десять рублей за каждую подпись, не считая того, что заплатит тебе «Народная власть», – я с аппетитом ела банан.

– Ты точно ненормальная… – вытаращил глаза Самаркин.

– А тебе что, больше с нормальными нравится общаться? – задиристо спросила я.

– Но ведь… – вконец растерялся Алексей.

– Я знаю, сейчас у всех партий запарка с этими подписями. Пойми, я не предлагаю тебе выйти из «Родины» и вступить в «Народную власть». В ее штабе от тебя никто этого и не потребует, им сейчас не до того, да ты и сам прекрасно знаешь, какая в штабах обстановка, – доверительно сказала я. – Если кто заикнется о твоем будущем вступлении в партию, заверишь товарища, что непременно вступишь и будешь примерным партийцем, понял?

– Но это же вранье! – с негодованием воскликнул Алексей.

– Деньги просто так не достаются, – с назидательным цинизмом заметила я, – и потом, запомни, пока ты живешь в этой стране, так или иначе, но врать тебе придется, чтобы элементарно выжить. – Я в упор посмотрела на Самаркина. – Ты же в «Родину» деньги пришел зарабатывать? – с инквизиторской интонацией произнесла я.

– Одно другому – рознь, – продолжал упираться Самаркин.

– Но я еще не сказала тебе о настоящей цели оного сбора подписей. – Я выдержала артистическую паузу, прежде чем окончательно сломить волю Алексея или скорее волевым нажимом избавить его от глупых предрассудков. – А цель-то эта ой какая благородная… – Я лукаво заглянула в его расширенные от возбуждения глаза. – Расследовать исчезновение одного честного и преданного делу «Родины» человека…

– Петрова?

– Ты проницателен, мой юный друг, – подмигнула я ему, – так что можешь считать себя верным своему членскому билету, несмотря на сбор подписей в поддержку конкурентов своей партии, утешает?

– Или ты действительно так думаешь и преследуешь именно эту цель, или ты очень хитрая…

– Добро должно с кулаками быть, – с философским размахом произнесла я, закончив трапезу кофе.

– А ты сама не хочешь в этом поучаствовать?

Хочу и буду, но только в случае, если не нарвусь на Теодора Георгиевича. Мне нужно соблюсти инкогнито, а то все провалится, понимаешь?

– Понимаешь, – лукаво улыбнулся Алексей.

– Назначаю тебя своим помощником, – с комической торжественностью объявила я.

– Словно ты – Робинзон, а я – Пятница? – весело подхватил Самаркин.

– Вот именно. А наш необитаемый остров – это царство истины, которую нам предстоит добыть или отвоевать у океана грязных махинаций и коварных обстоятельств.

– И лживых, корыстолюбивых людишек, – добавил Алексей, подавая мне руку, которую я пожала, как пишут иной раз в газетах, с чувством глубокой признательности.

Глава 4

– Значит, действуем следующим образом, – начала я посвящать Алексея в свои планы, когда мы сели в машину, – сейчас едем ко мне, я должна переодеться во что-нибудь попроще. А то будет подозрительно, что я так вырядилась подписи собирать. Ты выглядишь нормально, то, что надо, – взглянула я на Самаркина, – и прямиком в «Народную власть», знакомиться с ее лучшими представителями. Вот только с фотоаппаратом не знаю, что делать.

– А что такое? – не понял Алексей.

– Дело в том, Лешечка, – пояснила я, – что я с ним практически никогда не расстаюсь, а светить его в штабе тоже не очень-то хотелось бы и в машине не оставишь – слишком дорогая игрушка…

– Так прямо никогда не расстаешься? – не поверил Алексей и усмехнулся.

– Так прямо никогда не расстаюсь, – подтвердила я, – и нечего смеяться. Однажды дала приятельнице подержать – мне нужно было отлучиться по надобности, – так в туалете оказался свеженький труп, чуть не проморгала. Хорошо, что приятельница следом пришла. Вот так вот. Так что…

– Не убежал? – хитро посмотрел на меня Алексей.

– Кто?

– Ну труп-то?

– Не надо иронизировать, – сказала я, – фотокорреспондент всегда должен быть во всеоружии.

– Может, у тебя есть какая-нибудь не слишком приметная сумка, чтобы он мог в нее поместиться? – произнес Самаркин.

– Это идея, – похвалила я его и посмотрела в зеркальце заднего обзора.

Вот уже пять минут, как за нами следом двигался черный «Мерседес». Я и обратила-то на него внимание, потому что он прямо повис на заднем бампере моей «Лады» и словно на привязи следовал за нами. Видно, пацаны решили в догонялки поиграть, но мы-то уже почти приехали. Я свернула к себе во двор, думая, что наконец отделаюсь от назойливых преследователей, но черный «Мерседес» въехал следом за мной. Черт, этого еще не хватало: такие пристанут – не отвяжешься.

Я поставила автомобиль на стоянку и огляделась по сторонам: двор словно вымер. Да, погодка не способствует принятию солнечных и воздушных ванн.

«Мерседес» проехал в глубь двора, развернулся и теперь стоял в нескольких метрах от выезда со стоянки. Сквозь его тонированные стекла не было видно, кто там сидит внутри, и это почему-то заставило мое сердце биться еще сильнее. Может быть, просто случайность: ребята приехали в гости или по делу и сидят в ожидании приятеля? Но что-то мне подсказывало, что ждут они именно меня. Какое-то неприятное чувство овладело мной, ноги стали как ватные и отказывались двигаться, в горле застрял ком, как будто я проглотила кусок теста, который пучится, распираемый дрожжами, и забивает дыхательные пути.

Мне нравилось читать детективы Марины Серовой, где ее героиня легко решает проблемы с братками при помощи рук, ног и различных примочек вроде иглы со снотворным и кастета. На крайний случай у нее с собой всегда был пистолет Макарова. А что у меня? Только «Никон» на ремне, да и тот так давит на плечо, что, кажется, превратился в пудовую гирю.

Да что же ты, в самом деле, мысленно взбодрила я себя, ты же ведь не одна. С тобой Алексей.

Но что-то мне не очень верилось в его умение драться, о котором он говорил. Мало ли что можно сказать симпатичной девушке, чтобы завоевать ее расположение. Да и выглядел он не слишком сильным… Нет, в нем была какая-то кошачья пластика и упругость, но был он, как бы это получше сказать.., суховат в моем представлении для того, чтобы быть бойцом.

– Ты чего? – вывел меня из задумчивости Алексей, увидев, что я застыла, как каменное изваяние.

– Ничего, пошли, – хриплым голосом сказала я, сделала глубокий вдох и двинулась в сторону подъезда.

Я старательно не смотрела на «Мерседес», боясь, что оттуда выйдет кто-нибудь или раздастся громкий окрик, от которого у меня потемнеет в глазах. Но ничего подобного не случилось. Мы с Алексеем спокойно вышли со стоянки, дошли до подъезда и поднялись ко мне в квартиру. И все равно, когда я отпирала дверь, руки у меня предательски дрожали.

Слишком ты мнительная стала, девушка, корила я себя за пережитое волнение, запирая за собой дверь, а произошло ведь простое совпадение: водитель «Мерседеса», а может быть, его пассажир в самом деле кого-то поджидали. И уж, конечно, не тебя.

– Проходи, садись, – кивнула я Самаркину на кресло, стоящее в гостиной, а сама направилась на кухню, где у меня лежали сигареты.

Включила магнитолу, настроенную на волну «Русского радио», и тут же услышала знакомый голос Фоменко, выдававший очередной прикол: «Чистоплотность – это чисто масса на чисто объем», улыбнулась и, только выкурив сигарету, потихоньку начала приходить в себя. Вслед за рекламой по «Русскому радио» пошли местные новости. Я навострила ушки, когда услышала знакомые фамилии: «Нам только что сообщили, – вещал диктор, – что в овраге неподалеку от пригородного поселка Зоналка найдена черная „Волга“, принадлежавшая Александру Петрову, помощнику кандидата в депутаты Государственной Думы Юрия Корниенко. Машину обнаружил местный житель, искавший свою заблудившуюся козу. Никаких следов пропавшего помощника в машине не обнаружено. Как будут развиваться дальнейшие события, мы сообщим вам в очередном выпуске новостей».

– Слышал? – Я затушила окурок и прошла в спальню, оставив дверь приоткрытой.

– Слышал, – откликнулся Самаркин, – ну и что? Что это значит?

– Как это – что? – удивилась я. – Это значит, что господин Петров не задержался у какой-нибудь красотки или не спит где-нибудь с большого бодуна, а исчез самым натуральным образом, то есть ему помогли исчезнуть.

– И кто же помог ему исчезнуть?

– А вот это-то мы и попытаемся выяснить, – ответила я, – если повезет, конечно.

Переодевание не заняло у меня много времени, и уже минут через двадцать мы с Самаркиным спускались вниз.

Я была одета в джинсы и скромную темно-синюю курточку с капюшоном, на ногах – кроссовки. А фотоаппарат положила в небольшой рюкзачок из шотландки. В общем, вид был под стать задаче: не броско и аккуратно.

Во дворе уже не было никакого «Мерседеса»: ни черного, ни другого цвета, и я совсем успокоилась. Надо же, подумать такое!

Офис штаба «Народной власти» размещался в центре города, так же, как и штаб «Родины», только на противоположном конце этого самого центра в бывшем здании обкома профсоюзов. Стоянки рядом не было, и мне пришлось проехать пол-квартала и остановиться на другой улице.

– Зайдешь первым, – давала я последние наставления Самаркину, когда мы, оставив машину, шли к штабу, – и спросишь Теодора Георгиевича. Я буду за дверью, и если ответят, что его нет, тоже зайду.

– А если он там? – резонно поинтересовался он.

– Тогда… – я на секунду задумалась, – тогда скажешь, что горишь желанием помочь их движению, и спросишь, нет ли для тебя какой работы. Но лучше бы его там не было.

– Ну, это уж не от меня зависит, – произнес Алексей.

– Конечно, – согласилась я, проходя следом за ним через высокую входную дверь.

Мы поднялись по широкой помпезной лестнице и, увидев указатель, свернули налево. На второй от угла двери висела табличка, даже не табличка, а кусок ватмана, на котором было написано: «Народная власть». Городской избирательный штаб".

– Тебе сюда, – толкнула я в бок Алексея, – не робей, я прикрою.

– Угу, – кивнул Самаркин и, постучав для проформы, открыл дверь. – Можно?

– Заходите, пожалуйста, – услышала я звонкий, хорошо поставленный женский голос.

Алексей вошел и, как мы договорились, оставил дверь слегка приоткрытой, что позволяло мне быть свидетельницей всего происходящего внутри. В просторном коридоре нет-нет да и проходил кто-то туда-сюда, поэтому я прислонилась спиной к закрытой створке двери, сделав вид, что кого-то поджидаю.

– Вы к кому? – спросил тот же женский голос.

– Мне бы Теодора Георгиевича… – ответил Самарский.

– К сожалению, его нет, – проворковал голос. – Он вам назначил встречу?

– Да нет, – бодро пояснил Самаркин, – мы по собственной инициативе.

– Мы? – удивилась мадам.

– Ну да, сейчас должна подружка подойти, она…

Ему не пришлось объяснять, что «она», потому что я уже переступила через порог комнаты.

Здесь было так же просторно и светло, как в штабе «Родины», только вот обстановка была побогаче. Стояла офисная мебель, три «Пентиума», большой телевизор «Сони-тринитрон», несколько телефонных аппаратов «Панасоник». Отметив все это про себя, я подошла к столу, за которым сидела мадам. «Бирюкова Ольга Васильевна. Секретарь», – прочла я на картонке, прикрепленной к отвороту ее светло-коричневого костюма, из-под которого выглядывала ослепительно белая кофточка. Довершал наряд аккуратно повязанный темный мужской галстук. На вид ей можно было дать около тридцати.

У Ольги Васильевны было немного тяжеловатое лицо с крупными чертами, которое обрамляли длинные каштановые волосы, свободно спадавшие до плеч. Ей бы еще папироску в зубы, подумала я, и портрет революционной коммисарши был бы завершен.

– Добрый день, – улыбнулась я, – мы хотели бы чем-нибудь помочь «Народной власти».

– Вот как? – Ольга Васильевна сделала серьезное лицо, – Леонид Максимович!

Оказывается, в комнате мы были не одни. Я обернулась в ту сторону, куда смотрела Бирюкова, и увидела сидящего за столом мужчину лет тридцати, темноволосого, с круглым лицом и в прямоугольных очках без оправы. У него был восточный тип лица, полная шея и широкие плечи. Карие глаза мужчины спокойно изучали наши наивные физиономии. Взгляд был внимательно-долгим, но благожелательным. Наконец он быстро провел согнутым указательным пальцем по самому кончику своего крупного мясистого носа и, обращаясь к нам с Алексеем, произнес густым и теплым баритоном:

– Подходите сюда, давайте знакомиться. Я Антипов Леонид Максимович, заместитель начальника избирательного штаба.

Когда он посмотрел на меня, глаза его за стеклами очков стали как будто меньше и маслянистей. Мы представились.

– Да вы присаживайтесь, – показал он на металлические стулья с мягкими кожаными сиденьями, – значит, хотите помочь «Народной власти»?

– Да, Леонид Максимович, хотим, – ответила я, – и не просто хотим, а прямо-таки жаждем.

– Это хорошо, – его сочный рот расплылся в улыбке, – только я бы хотел знать, вы работаете или учитесь?

– Учимся, – кивнула я, – на последнем курсе в университете.

– Вот видите, Ольга Васильевна, – он повернул очки в сторону секретарши, – интеллигенция нас поддерживает. Мы сейчас находимся на завершающем этапе, – он снова повернулся к нам, – по сбору подписей в поддержку нашего кандидата Саблина Глеба Филимоновича. Если желаете, можете приступить прямо сейчас.

– Извините, – сказала я, прикинувшись шлангом, – а эта работа оплачивается?

– Ну вот, – развел руками Леонид Максимович, – а еще называется идейные борцы…

– Так ведь на идею колбасы не купишь, – не растерялась я, – но если нет, то мы можем и на «Родину» поработать…

– Ох, какие мы зубастые, – воскликнул Антипов, – прямо молодые волки. Вы мне нравитесь, – вдруг заявил он. – Ольга Васильевна, оформите ребят, пожалуйста.

– Ой, – смущенно воскликнула я, – я паспорт дома оставила.

Я сделала виноватое лицо. Паспорт, конечно, был при мне, но с моей стороны версия «забытого паспорта» оправдывалась тем, что мне нежелательно было светить свою фамилию, ведь она могла быть известна в штабе.

– Ничего, – пришел мне на выручку Антипов, – завтра принесете. Ольга Васильевна, оформите этого молодого человека, – он указал глазами на Алексея, положившего на стол секретарши свой паспорт, – поработают пока по одному удостоверению.

– А так можно? – разыграла я святую наивность.

Антипов только улыбнулся, сально и снисходительно, вот, мол, глупышка.

– Вы ничего не сказали насчет оплаты, – напомнила я ему.

– Да, конечно, – он убедительно мотнул головой, так, что чуть очки не слетели у него с носа, – мы платим нашим ответорганизаторам, а вы с этой минуты будете называться именно так, пять рублей за подпись. Только за правильную подпись, – добавил он.

– А что такое правильная подпись?

– Я взглянула на Алексея, а потом снова посмотрела на Антипова.

– Это вам Ольга Васильевна объяснит, – снисходительно улыбнулся он, давая понять, что это ниже его достоинства.

– Леонид Максимович, – я вспомнила о том, зачем, собственно, я сюда пришла, – а не опасно работать ответорганизатором? Вы слышали, помощник Корниенко позавчера исчез, а сегодня нашли его машину?

– Слышал, – утвердительно кивнул Антипов и сделал серьезное лицо, – но вам не стоит пугаться. Петров ведь занимал довольно высокий пост, а вы…

– Вы считаете, его найдут? – наивно поинтересовалась я.

– Идет борьба, – он снял очки, протер стекла носовым платком, – не на жизнь, а насмерть. Мы не скрываем, что борьба эта будет суровой и, можно даже сказать, жестокой. Кто победит в этой борьбе, в этой великой битве, будет зависеть и от вас в том числе, – патетически закончил он свою короткую, но проникновенную речь.

– Так вы думаете, что его убили? – прямо ; спросила я и посмотрела ему в глаза.

Антипов глаз не отвел, но ответил уклончиво, мол, поживем – увидим, а вообще-то это дело милиции. Потом он снова переадресовал нас Ольге Васильевне, которая занялась оформлением наших членских билетов. Короче говоря, примерно через час мы с Самаркиным вышли из подъезда здания, где размещался штаб «Народной власти». В карманах у нас были членские билеты, подтверждавшие, что мы являемся членами этой самой «власти», в руках – рабочие тетради, где разъяснялись методы работы ответорганизатора, а попросту говоря – сборщика подписей, и кипа подписных листов, которые нам предстояло заполнить подписями избирателей.

– Как тебе Антипов? – спросила я Алексея, пока мы добирались до машины.

– По-моему, эти партийные функционеры все на одно лицо, – подметил мой приятель, – да ты и сама могла сегодня в этом убедиться. Чем, например, отличается Антипов от Наперченова, разве что комплекцией, да еще у Наперченова бородка клинышком. Все они готовы продать маму родную, чтобы дорваться до власти, а там – хоть трава не расти…

Мне не оставалось ничего другого, как согласиться с доводами Алексея, но я все же предположила, что не все политики такие продажные.

– А ты видела их – не продажных? – с жаром спросил Самаркин.

– Покажи хоть одного.

– Если увижу – покажу, – пообещала я, решив потихоньку свернуть этот не обещавший привести ни к чему хорошему разговор.

Мы как раз подошли к машине. Прямо за моей «Ладой» стояла стального цвета «БМВ» и снова с тонированными стеклами. Был ли в ней кто или она стояла здесь в ожидании владельца – определить было невозможно.

Ну уж фигушки, подумала я, теперь не испугаюсь.

Запустив двигатель, я достала сигарету и закурила. Предложила сигаретку и Алексею.

– Я не курю, – спокойно ответил он и немного приоткрыл окно со своей стороны.

– Может, ты и не пьешь? – ехидно спросила я.

– Почему не пью? – он слегка склонил свою русоволосую голову. – Бывает иногда.

– Что-то не нравишься ты мне, Леша, – заявила я, выпуская дым через ноздри, и недоверчиво прищурилась, – какой-то ты весь из себя правильный. Не куришь, не пьешь, не любишь прокатиться за чужой счет, предельно скромный и воспитанный.

Он пожал плечами, поправил волосы и как-то таинственно улыбнулся.

– Это плохо? – спросил он и посмотрел мне в глаза. I Было в его взгляде что-то такое, какая-то спокойная сила и нежность, отчего по спине у меня пробежал озноб. А может, это от холода? Я включила обогреватель, но еще не прогревшийся воздух обдал меня холодной сыростью.

– Ладно, поехали, – мотнула я головой и, включив скорость, двинулась вниз по Вольской.

– Куда теперь? – спросил Самаркин.

– Сейчас мы проведаем господина Корниенко в его, так сказать, вотчине.

– «ЮНК-Консалтинг»?

– Вот именно. А ты откуда знаешь?

– Кажется, он из этого не делает секрета: об этом все газеты пишут.

Я свернула на улицу Чернышевского и поехала по направлению к офису Корниенко. Этот чертов «БМВ», который стоял позади моей «Лады» на Вольской, двигался за мной, правда, не вплотную, а сохраняя разумную дистанцию. Он пропустил вперед себя несколько легковых автомобилей и, казалось, не торопился нагло упереться в бампер моей «Лады». Что за наваждение? – едва не крикнула я, то черный «Мерседес», то стальной «БМВ». Но волнения мои вновь оказались напрасны: когда я свернула на стоянку перед восьмиэтажным зданием, в котором располагалась контора Юрия Назаровича, «БМВ» проехал мимо, даже не притормозив. Зато на площадке, где я остановилась, стоял такой же черный «Мерседес», какой я видела во дворе своего дома. Вот именно, такой же, попеняла я себе. Мало ли сейчас «Мерседесов» на улицах Тарасова? А ты, доморощенная сыщица, не удосужилась даже номерной знак запомнить! Нервы – ни к черту!

– Ну что, вперед, – выдохнула я и, достав «Никон» из рюкзачка, повесила его на плечо.

К параллелепипеду с бетонными пилонами, где разместились офисы крупнейших частных и муниципальных организаций Тарасова, вела от стоянки лестница, потому что он расположился на склоне пологого холма. Ступени лестницы были положены прямо на грунт, а по краям ее мокла под осенним дождем неестественно зеленая трава. Казалось, весна-красна наступила – так свежа и сочна была травка. Да и весной, если говорить по существу, скитайся ты хоть весь май по полям по долам, не встретишь такого яркого зеленого ковра. Видно, на пользу ей влажность и бесконечные дожди, этой травке.

Мы зашли под далеко выступающий козырек – единственное украшение фасада, не считая рекламных стендов, выставленных в витринах, и оказались в просторном вестибюле, стены которого тоже были увешаны рекламой.

– «ЮНК-Консалтинг» где находится? – нагнулась я к окошечку, за которым сидела пожилая вахтерша.

– На четвертом этаже, – бодро ответила она.

Миновав турникет, оставшийся еще с доперестроечных времен, мы очутились в лифтовом холле и, дождавшись кабины, поднялись на четвертый этаж.

В офисе царила нормальная рабочая суета; по коридорам и отделанному светло-серым мрамором холлу туда-сюда шныряли одетые в строгие костюмы мужчины и дамы с папками и без папок. Их лица рыли неизменно озабочены, брови сдвинуты на переносице. Мы углубились в помещение, не торопясь, следуя широким, освещенным лампами дневного света коридором, – никакой романтики, сплошные нефтяные будни!

В холлах, соединявших разные отсеки этого гигантского, разветвленного коридора, напоминавшего больше лабиринт, у окон тут и там были натыканы пальмы. Цвет керамических горшков был тоже по-весеннему ярким, что называется, радующим глаз. А вот пальмы были какие-то невеселые, точно заморенные.

– Вот оно, – Алексей тронул меня за руку, и я заметила, что мы стоим перед дверью с латунной табличкой: "Генеральный директор «ЮНК-Консалтинр Корниенко Юрий Назарович» и ниже: «Прием по личным вопросам: понедельник и четверг», далее следовали часы приема. А еще ниже висела пластиковая табличка с надписью «Секретарь».

– Стучи, – скомандовала я Алексею. Он поднял было руку, но тут дверь широко распахнулась и из секретарской гордо вышла высокая эффектная блондинка со стройной фигурой в длинном облегающем черном кашемировом пальто. На вид ей было около тридцати. Распространяя сладковатый, с табачными нотками аромат, она скользнула мимо замершего от неожиданности Алексея и на короткий миг поравнялась со мной. Волна ее густых светлых волос едва не задела по моему лицу. Я почувствовала запах дорогой парфюмерии и, подняв глаза, точно в объектив поймала выражение ее заметно асимметричного, но по-своему красивого лица. От меня не укрылось, что губы незнакомки были капризно поджаты, но это ее совсем не портило, наоборот, добавляло ей какого-то взбалмошного шарма, что ли. В зелено-желтых, как у кошки, довольно глубоко посаженных глазах застыло высокомерно-презрительное выражение.

– Ладно, жди меня здесь, – обратилась я к потерявшему дар речи Алексею, который долгим взглядом провожал удаляющийся стройный силуэт блондинки.

– Ага, – промямлил Самаркин и прислонился к стене.

Я поправила висевший на плече «Никон» и смело шагнула в раствор двери. Я остановилась только тогда, когда приблизилась к большому столу, за которым сидела смазливая длинноволосая шатенка с очаровательно курносым носиком и ртом в форме клубники. В глубоком треугольном вырезе ее изумрудного блейзера маячила соблазнительная ложбинка.

Пока я продвигалась по мягкому темно-красному в коричневых завитушках ковру, она молча следила за мной. Ее взгляд пару раз пробежал по моей фигуре и остановился на фотоаппарате.

Секретарша была не одна. Кроме нее, в приемной находился высокий худощавый брюнет, одетый в темно-синий элегантный костюм. На его бледном, идеально выбритом лице лихорадочным блеском горели большие черные глаза. Но пламень этих глаз был скорее ледяным. Жесткий взгляд причудливо сочетался с мягкими очертаниями рта, спокойной линией крупного и отнюдь не орлиного носа и небольшой ямкой на подбородке. Он тоже с интересом поглядывал на мой «Никон», словно я была каким-нибудь экстрасенсом, а фотоаппарат – неким блестящим металлическим, привлекающим людское внимание амулетом, кулоном или бляхой, которые вешают обычно себе на шею или прикрепляют к темной одежде подобные типы.

– Добрый день, – непринужденно поздоровалась я, краем глаза осматривая обстановку кабинета, – мне нужно увидеться с вашим генеральным директором.

Просторная комната, дорогие книжные шкафы, гигантский сейф с живописной ручкой, несколько компьютеров современной модификации, папки, проспекты, плакаты, на которых огромные белые трубы уходят в необозримую голубеющую высь, разные канцелярские штучки, ничем не примечательная настольная лампа и прочее…

– Юрь Назарыча нет, и когда он будет, не имею ни малейшего представления, – отчеканила шатенка.

У нее был звонкий, задорный, как и ее вздернутый носик, голосок.

– Вы по какому вопросу? – сочла нужным все же поинтересоваться после не большой паузы.

– По личному.., нет, не по личному… – тронула я «Никон» и замялась, – а вы не знаете, где он?

– В филиале, – равнодушно ответила шатенка, в глазах которой мелькнула тень насмешки – ее, наверное, развеселила моя заминка.

– А где находится ваш филиал? У меня вообще-то с Юрием Назаровичем была договоренность…

– Третья Дачная, семиэтажное здание, рядом с «Тарасовнефтегазом», – с насмешливым пренебрежением сказала секретарша и бросила кокетливый взгляд на высокого брюнета, не отрывавшего от меня своих красивых жестоких глаз.

– Если у вас что-то срочное, – вмешался он, – то я как раз сейчас еду на Третью Дачную.

Я ожидала услышать сухой резкий голос. Мне казалось, что именно такой голос должен быть у этого жестокоглазого субъекта. Но он разговаривал приятным густым баритоном, звучным и спокойным.

– Спасибо за предложение, но у меня самой… – я вовремя осеклась, вспомнив, зачем сюда явилась.

Моей целью было зондирование сотрудников Корниенко, что они думают об исчезновении Петрова, с чем связывают это необычное происшествие, и так далее…

– Я заместитель Юрия Назаровича, моя фамилия Оленич, а зовут Михаил Францевич, – он хищно улыбнулся, обнажая в улыбке ровные белые зубы.

– Очень любезно с вашей стороны… Ольга Бойкова, фотокорреспондент.

– медленно проговорила я, потому что думала над тем, как незаметно намекнуть Алексею, что провожать меня не надо, а нужно только подождать некоторое время. Сделав небольшое мыслительное усилие, я почти решила проблему, конечно, тоже мысленно пока.

– Очень приятно, – вежливо отозвался зам Корниенко. – Я спешу, – деловито добавил он. – Если вы не против, то подождите меня здесь.

Немного развинченной походкой он направился к выходу.

– Хорошо, – радостно сказала я. Очевидно прикинув, что предложение подбросить до Третьей Дачной не может спровоцировать такого неприкрыто радостного отклика и не догадываясь о моем настоящем замысле, Михаил Францевич недоверчиво покосился на меня. Мы скрестили наши взгляды… Мне даже показалось, что между нами пробежала искра.

Шатенка беспокойно заерзала на своем стуле. Беря на себя роль роковой женщины (правда, моя одежда в этом смысле оставляла желать лучшего), я долго не отрывала красноречивого, как жесты самого генерального директора «ЮНК-Консалтинг», взора от глаз Михаила Францевича.

Получи, фашист, гранату, мысленно обратилась я к секретарше, которая явно была неравнодушна к сему жгучему брюнету, это тебе за твое невнимательное ко мне отношение, за твою молчаливую усмешку.

Так и не заставив меня отвести глаза Францевич вышел из кабинета. Сопровождаемая откровенно враждебным взглядом шатенки, я шагнула за ним, чтобы предупредить Алексея.

Когда спина зама Корниенко скрылась за поворотом, я шепнула на ухо Алексею:

– Подожди меня в машине, вот ключи, – я протянула связку, – и не задавай пока никаких вопросов. Я еду на Третью Дачную, через час-другой, думаю, вернусь.

Алексеи взглянул на меня с недоверчивым удивлением.

– Что ты еще задумала?

– Поеду в одной машине с замом Корниенко, видел, он сейчас выходил отсюда? – я кивнула на дверь секретарской.

– А, – язвительно усмехнулся Алексей, – с этим…

По усмешке и пренебрежительному тону Алексея я поняла, что в его душу.., закралась искра ревности, да, да – нормальной мужской ревности. Может, я и порядочная дрянь, но у меня на душе от этого стало тепло, да нет, я бы даже сказала – жарко, как в тропиках. Я себя и ощутила этакой буйно раскинувшей разлапистый веер своей листвы пальмой, пальмой в тропиках, если выражаться конкретнее.

Не этой, с жалостью посмотрела я на притулившуюся у окна в ярко-синей кадке несчастную подружку, а настоящей, вольно растущей в своей родной климатической зоне красавицей.

– Ладно, мне с тобой тут объясняться некогда, приеду – поговорим.

Алексей что-то недовольно буркнул и отправился к лифту.

– Ничего страшного не произошло, – постаралась я его утешить вдогонку, но он только махнул рукой, выразительно так махнул, мол, знаю я ваши бабские дела…

Глава 5

«Ну мужики, ну ненормальные, стоит рядом с тобой появиться какому-нибудь Бандерасу, так они тут как тут, готовы приписать тебе с этим знойным мачо любовную связь!» – думала я, сидя на заднем сиденье белого как снег «Форда» рядом с Михаилом Францевичем; его телохранитель – плечистый верзила неопределенного возраста и бычьей наружности – занимал переднее сиденье рядом с водителем. Этот серьезный до умопомрачения молодчик был в черных джинсах и бордовой куртке с надписью на спине «Chicago bulls». Знает парень, какие куртки носить: быку, как говорится, бычья жизнь. Только вот до чикагского стада ему далеко.

– Слава, – обратился Оленич к шоферу своим хорошо темперированным баритоном, – останови у «Юпитера».

– Хорошо, Михаил Францевич. Решили жене подарок сделать? – осмелился полюбопытствовать Слава, парень лет двадцати пяти с маленькой головой и большими ушами.

– Да, – спокойно откликнулся на этот довольно фамильярный вопрос шофера Францевич, – она ведь на днях тридцатилетие отмечает.

Странно, что ж он кольца не носит обручального, этот мачо? Или сейчас это немодно?!

– Может, подниметесь со мной, – ни о того ни с сего предложил мне Михаил Францевич, – моя жена примерно той же комплекции, что и вы… – он многозначительно скосил на меня глаза. * – Вы поэтому и решили подвезти меня с Третьей Дачной? – лукаво улыбнулась я.

– Не только, – в свою очередь мягко растянул губы в улыбке зам Корниенко, – скучно было одному ехать, думаю, почему бы не поболтать с такой симпатичной фотокорреспонденткой?

Конечно, с этим верзилой-телохранителем и мелкоголовым шофером ни о чем не поговоришь.

– Ну так что, окажете мне услугу? – Михаил Францевич повернул голову и в упор посмотрел на меня.

Не знаю, как вы, а я всегда немного теряюсь, когда на меня так пристально, да еще с такого ничтожного расстояния смотрит какой-нибудь знойный брюнет, да еще как смотрит!

– Хорошо, – смутилась я, – правда…

– Что правда? – губы Михаила Францевича едва заметно дрогнули, но улыбки не последовало.

– Мы с вами, как бы это сказать, не очень гармонично будем смотреться…

Я на самом деле закомплексовала по поводу моего спортивно-джинсового прикида, представляя, как мы выйдем из машины, как войдем в супермаркет: одетый в дорогое английское пальто Оленич и я – в своей простенькой курточке и джинсиках. Да ладно тебе, мысленно обратилась я к себе, фигура у тебя – слава богу, джинсы сидят как влитые, и кроссовки классные!

– Да перестаньте, – с томной усталостью произнес Михаил Францевич, – вы отлично выглядите.

– Спасибо за комплимент! – широко улыбнулась я, ловя на себе заинтересованный взгляд Францевича.

Я ему определенно нравлюсь – стал бы он приглашать меня в машину из-за одного желания прослыть джентльменом. Мужская галантность, как не раз убеждалась я на практике, имеет определенную мотивацию и цель – завоевать женскую благосклонность.

– Как вы думаете, что из одежды лучше подарить… – вознамерился было великодушно взять меня в советчицы Михаил Францевич, но пиликанье сотового во внутреннем кармане его шикарного пальто повелевало отсрочить ознакомление с моим компетентным мнением по крайней мере на несколько минут. – Слушаю. Да, Глеб Филимонович… Нет, приказа еще не было.., да вы не волнуйтесь, Юрь Назарыч сам с вами свяжется.., да-да, конечно, конечно… Нет, в этот раз все будет слаженно, я вас уверяю. Кто? А-а, – понимающе затряс головой зам Корниенко, – если что, вас известят, да, да, отдельно.., угу, да…

Я чуть не подпрыгнула: что это за Глеб Филимонович и сколько таких Глебов Филимоновичей может быть в Тарасове? Сочетание весьма редкое… Уж не Саблин ли это? Что это значит? А это значит, что Корниенко по крайней мере в бизнесе имеет какие-то отношения, деловые, по всей видимости, с кандидатом в депутаты от «Народной власти» – Саблиным Глебом Филимоновичем. Ну и что? Кто запрещал бизнесменам дружить с политиками? А если два бизнесмена стоят по разные стороны партийной баррикады? Бизнес есть бизнес. И все-таки… – Неважно, что там Вадим Михалыч говорит, – раздраженно продолжал зам Корниенко, – если же нужна какая-то дельная информация, обращайтесь к Супруну, он с сегодняшнего дня вместо Петрова… нет, сегодня вряд ли, до свидания, – Оленич отключил мобильник.

Я опять чуть не вскочила с сиденья – надо же, какая впечатлительная! Есть чем впечатлиться: оказывается, и Супрун связан по бизнесу с Корниенко, и… Чижиков.

Чижик, чижик, где ты был?

– Так что из одежды лучше подарить женщине на тридцатилетний юбилей? – снова спросил меня Оленич.

Шубу норковую, хотелось выпалить мне. Пошел ты со своей женой и со своими подарками…

– Какой-нибудь шикарный вечерний туалет, а если отвлечься от тряпок, то – украшения из драгоценных металлов или.., духи.

– Духов у нее – тьма, украшений – тоже, а вот какое-нибудь платье – это идея! – задумчиво провел рукой по густым черным волосам Францевич.

Я надеялась, что он остановится на побрякушках или парфюмерии и мне не придется двадцать раз переодеваться и демонстрировать Оленичу, как сидит на мне то или иное платье.

Слава припарковал «Форд» на стоянке перед супермаркетом, и мы с Францевичем двинулись к огромному пятиэтажному зданию. Оленич оставил телохранителя в машине. Мы поднялись по эскалатору сразу на третий этаж – я посоветовала сделать именно так, потому что на двух нижних этажах располагались отделы с турецким и корейским шмотьем.

Мы обошли несколько отделов, оглядели десятки манекенов, но не нашли ничего стоящего. Поднялись на четвертый этаж. Здесь наше внимание привлекли два вечерних туалета – длинное темно-синее платье с боковым разрезом и открытой спиной и черное бархатное миди с глубоким, чуть не до пупка, треугольным вырезом.

Я померила и то и другое. Францевич ждал меня у занавеси примерочной, потом, когда я извещала его о своей «боевой» готовности, нетерпеливо отодвигал занавеску и пялился на меня. Его бледное лицо приобретало сластолюбивое выражение, холодный пламень глаз готов был оставить на моем теле и нежной материи вечерних платьев обугленные дырки.

– Ну как? – спросила я упавшим голосом, когда мы уже обошли весь пятый этаж и надолго зависли в одном модном отдельчике в глубине зала.

На этот раз я примеряла темно-вишневое атласное миди на тонких лямочках.

– Неплохо, но не то, что надо, – с сожалением покачал головой Францевич.

– Я даже не могла предположить, что вы такой дока в том, что касается женских нарядов, – доведенная до полного изнеможения, с язвительной усмешечкой поддела я Михаила Францевича.

Примеряя следующее платье, я попросила Францевича застегнуть «молнию» на спине. Он смело вошел в примерочную, но вместо того, чтобы исполнить мою просьбу, прижался ко мне и стал осыпать поцелуями мою голую спину. Я хотела закричать, оттолкнуть его, но вовремя спохватилась – мы ведь не в отдельной комнате, а в тесной примерочной, и кругом люди.

– Михаил Францевич, – зашипела я, уворачиваясь от его сухих горячих губ, – перестаньте, вы меня не за ту принимаете!

– За ту, за ту… – он не прекращал целовать меня.

Потеряв голову, он резко развернул меня лицом к себе, с жаром привлек к груди и зажал мне рот долгим поцелуем. Его руки легли мне на ягодицы…

– Да вы с ума сошли! – задыхаясь от возмущения, уже громче прошептала я.

– У тебя прекрасная грудь, упругая попка, а губы – просто чудо, – оторвавшись от моего рта, дрожащим голосом проговорил он.

– А ваша жена? – наивно спросила я.

– Черт, ты можешь помолчать?

– Вы скоро? – раздался за занавесью спасительный голос продавщицы.

Францевич выпустил меня из объятий.

– Извините, – глухим виноватым голосом сказал он, – вы правы, у меня действительно крыша съехала…

– Так вы остановили выбор на каком-нибудь платье или пойдем дальше? – более миролюбиво спросила его я.

– Возьмем то, бархатное, на четвертом этаже.

Я облегченно вздохнула.

С упакованным платьем мы спускались вниз, когда Оленич взял меня за локоть и увлек в сторону бара.

– Пойдем, выпьем чего-нибудь.

– Можно.

– ответила я, почувствовав жажду.

За стойкой стояла толстая тетка, никак не похожая на бармена, а напоминавшая стряпуху из школьной столовой времен застоя. Правда, она была в черной жилетке, не сходившейся на ее мощной груди.

Я заказала кофе с коньяком, Оленин, немного подумав, взял рюмку коньяка.

– Может, тоже коньячку? – предложил он. – Обмоем покупку.

– Ваша покупка – вы и обмывайте, – огрызнулась я.

– Не дуйся, я же извинился, – без тени смущения сказал он, – и давай перейдем на «ты».

– Ладно, мир, – согласилась я, но от коньяка отказалась. – Михаил, – я оторвалась от чашки, – а что за человек был этот Петров?

Оленич удивленно поднял на меня глаза, видимо, мой вопрос застал его врасплох.

– Человек как человек, – он неопределенно пожал плечами, – а почему ты о нем спрашиваешь?

– Так по всему Тарасову трубят: пропал помощник кандидата в депутаты!

– Да нормальный мужик был… – Францевич маленькими глотками потягивал коньяк, одновременно пожирая меня глазами.

– Что значит нормальный? Средний? Как все?

– Нормальный в том плане, что не жмот и не зануда, – высказал свою позицию Оленич, – я с ним не часто соприкасался, он работал директором нашего филиала на нефтеперерабатывающем заводе, встречались с ним только на планерках или когда он к нам в офис приезжал.

– Значит, позавчера ты его не видел.

– В тот день, когда он исчез? Видел, – спокойно ответил он. – У нас как раз совещание было.

– Ты с ним разговаривал?

– Только по работе, если ты это имеешь в виду.

– Он не говорил, куда он собирается ехать после работы?

– Мне – нет, – Михаил отрицательно покачал головой, – я же сказал, у нас с ним были чисто деловые отношения. А вот с Назарычем перед отъездом он о чем-то шептался. Но он ведь его помощник как депутата.

Я понимающе кивнула.

– А чем вообще занимается ваша фирма, это не секрет?

– Да нет, – Францевич склонил голову набок и приподнял брови, – торгуем понемногу.

– И чем? – продолжала я.

– «ЮНК-Ойл», где работал Петров, занимается нефтепродуктами, «ЮНК-Корн» – поставками зерна, а «ЮНК-Стилл», куда мы сейчас направляемся.

– черными металлами. Кстати, нам пора, – он взглянул на плоские «Сейко» на запястье, – а то Назарыча не застанем. Ты же его ищешь?

Михаил вопросительно посмотрел на меня и одним глотком допил оставшийся в рюмке коньяк.

– Да, поехали, – я оставила недопитый кофе и резко поднялась, едва не опрокинув столик, – только не на Третью Дачную.

– Куда же? – удивился Францевич.

– К офису, мне нужно забрать машину.

– Ты на машине? – Он был озадачен еще больше.

– А что, – с вызовом спросила я, – на машинах у нас могут ездить только бизнесмены, партийные функционеры и братва?

– Да нет, почему же? Пожалуйста, – растерянно произнес он, – катайся на здоровье.

– Спасибо за разрешение, – отрезала я и почти бегом направилась к выходу.

– Я опять тебя чем-то обидел? – Оленич догнал меня и ухватил за локоть.

– Нет, просто я тороплюсь.

– Ты же собиралась увидеть Назарыча…

– Планы изменились, Миша.

– Значит, ты не сердишься? – не отставал он.

Я молча вышла из здания и направилась к «Форду». Почему эта мысль уже давно не посетила меня? Ведь это же так просто.

– У нас сегодня вечером небольшой пикничок на турбазе, – проникновенным голосом произнес Францевич, когда мы вместе подошли к машине, – не хочешь присоединиться?

– Надо подумать, – сказала я и открыла заднюю дверь, – садись, я раньше выйду.

– Мне надо встретиться с Назарычем, – пробормотал он, стоя рядом.

– Тогда я поеду на такси, – заявила я.

– Нет, садись, – он почти затолкал меня в «Форд». – Слава, отвези Ольгу до офиса и сразу возвращайся за мной в «Стилл», понял? А ты вылазь, – прикрикнул он на телохранителя, – забыл свои обязанности?

Тот неуклюже выбрался с переднего сиденья и молча встал за спиной своего шефа.

– Оставь телефончик, – наклонившись ко мне шепнул Михаил.

Немного поколебавшись, я черканула на листочке свой телефон и протянула ему.

– Не знаю только, буду ли я свободна, – задумчиво произнесла я.

– Я постараюсь поспособствовать твоему освобождению, – улыбнулся он, – в восемь часов.

– Ничего не могу обещать, – я пожала плечами, – работы много.

– А ты постарайся, – настойчиво произнес он.

– Поехали, Слава, – я хлопнула водителя по плечу, – я тороплюсь.

Михаил захлопнул дверцу, и мы тронулись. Надо отдать должное Оленичу, водитель у него был отменный. Очевидно, вняв моему «я тороплюсь» или скорее приказанию своего начальника, Слава вел машину на пределе возможностей. Начинался час пик, но белый «Форд» мелькал среди автомобилей, словно молния, умудряясь никого не задеть и на светофорах резво вырываясь вперед. Не прошло и пятнадцати минут, как я уже выходила из машины недалеко от стоянки, где оставила свою машину.

Я сунула руку в карман и похолодела – ключи! И только тут вспомнила, что отдала их Самаркину. Он ждал меня, сидя за рулем. Двигатель работал, и печка выдавала тепло.

– Вылезай, – я открыла дверцу, собираясь занять место водителя.

– Я немного двигатель погонял, – сказал он, перебираясь на соседнее сиденье, – не май месяц.

– Правильно сделал, – я плюхнулась за руль и надавила на газ.

И тут я вспомнила, что не знаю, где живет, вернее, жил Петров, а так как я собиралась ехать к нему домой, то мне пришлось остановить машину, достать мобильник и набрать номер штаба «Родины».

– Избирательный штаб «Родина – это мы», – пробубнила Татьяна, голос которой я сразу узнала.

– Это Бойкова, – сказала я и уточнила:

– Из еженедельника «Свидетель». Мне нужен адрес Петрова.

– Но я не уполномочена давать такие справки, – прогнусавила она.

– Таня, – я старалась говорить как можно любезнее, хотя меня так и подмывало сказать ей какую-нибудь колкость, – я занимаюсь поисками Александра Петровича, Юрий Назарович в курсе, можете спросить его, он вам подтвердит.

– Юрия Назаровича нет.

– Ну так найдите его, – раздраженно произнесла я. – Для чего вы вообще там сидите? Или хотите, чтобы о вашем вежливом обращении с потенциальными избирателями узнал весь город? Я могу вам устроить такую рекламу.

– Минуточку, – в трубке повисло долгое молчание.

Не знаю, звонила ли она Корниенко или консультировалась с Наперченовым, но в конце концов адрес она мне назвала. Это был новый трехэтажный дом рядом с городским парком.

– Вот так-то будет лучше, – сказала я и, спрятав антенну своей «Моторолы», снова тронулась с места.

– Как успехи? – поинтересовался Самаркин, когда мы остановились на одном из светофоров.

– Узнала кое-что новенькое, – сказала я, прикуривая сигарету.

– Петров возглавлял одну из трех дочерних фирм Корниенко, которая занимается торговлей нефтепродуктами – «ЮНК-Ойл».

Две другие: «ЮНК-Стилл» и «ЮНК-Корн» занимаются соответственно металлом и зерном.

– Все эти сферы бизнеса, которые ты назвала, обычно контролируются криминальными структурами.

– Это я знаю, – согласно кивнула я, – только вот в офисе у Юрия Назаровича я не заметила ничего подозрительного.

– Ты, наверное, кроме своего брюнета, вообще ничего не видела, – кольнул меня Самаркин. – Ладно, – сказал он более миролюбивым тоном, – что-нибудь еще?

– В тот вечер, когда Петров исчез, он был на совещании в офисе Корниенко и перед уходом о чем-то говорил с Юрием Назаровичем. Интересно было бы узнать, о чем.

– А у самого Юрия Назаровича ты не хочешь спросить? – развернулся ко мне всем корпусом Алексей.

– И что он мне скажет? – Я вопросительно подняла брови.

– Ну, не знаю, – Самаркин сделал неопределенный жест рукой, – может быть, о чем они разговаривали?

– Может быть, может быть… – Я остановила автомобиль у дома по указанному мне Татьяной адресу.

Это было современное строение из цветного лицевого кирпича пастельных тонов, с эркерами и балкончиками, крытое алюминиевым профнастилом. Верх его был украшен башенками, предназначение которых было мне непонятно.

Я открыла дверь и собиралась идти одна, но, увидев тоскливую физиономию Самаркина, предложила:

– Если хочешь, пойдем со мной.

– Пошли, а то я уже устал в машине сидеть, – подвел он базу под свое желание отправиться вместе со мной, и я заметила, как просветлело его лицо.

Металлическая дверь была оборудована домофоном. Я надавила кнопку с цифрой «четыре», и в ответ запиликал зуммер. Долго никто не откликался, потом, наконец, что-то щелкнуло:

– Кто? – раздался женский голос.

– Ольга Юрьевна, – произнесла я в микрофон, – я Ольга Бойкова из еженедельника «Свидетель».

– Я не даю никаких интервью, – отрезала дамочка, и связь оборвалась.

Я бы не сказала, что она была очень уж огорчена пропажей своего мужа. Во всяком случае, по ее голосу, вполне бодрому, это не было заметно. Может, просто хорошо держит себя в руках?

– Что будем делать? – спросил стоящий за моей спиной Самаркин.

– Попробуем еще, – сказала я и снова надавила на четверку.

– Я же вам сказала, девушка, что мне сейчас не до интервью, – четко проговорила Петрова.

– Мне не нужно интервью, – быстро сказала я, чтобы она не успела снова отключить домофон.

– Вы же сказали, что вы из газеты. Я вас правильно поняла?

– Правильно, но пришла я к вам совсем за этим.

– Что же вы от меня хотите? – голос Петровой немного потеплел.

– Я занимаюсь поисками вашего мужа, хотела бы кое-что у вас узнать.

– Разве этим не милиция занимается?

– Я веду независимое журналистское расследование. Может, вы меня все-таки впустите? – Мне уже начинал надоедать этот треп по телефону.

– Хорошо, входите, – раздалось долгожданное согласие, и домофон снова отключился.

– Вперед, – кивнула я Алексею и открыла дверь.

Глава 6

Мы поднялись на второй этаж, где находилась четвертая квартира, и я собиралась уже позвонить, как дверь передо мной отворилась сама собой. За дверью я увидела моложавую ухоженную женщину лет сорока, в мягком светло-бежевом брючном костюме и белой атласной кофточке. Ее возраст выдавали только тоненькие морщинки под глазами и на шее под подбородком. У Петровой было немного вытянутое лицо и крупные чувственные губы. Короткие платиновые волосы открывали гладкий лоб и прямыми прядями спадали на уши, в которых были серьги причудливой формы из белого металла.

– Вы не сказали, что будете не одна, – она бросила на меня недовольный взгляд своих больших карих глаз.

– Это Алексей Самаркин, мой помощник, – как ни в чем не бывало представила я своего приятеля.

– У вас есть удостоверения? – полюбопытствовала она, сверля нас глазами.

– Конечно, – воскликнула я и показала свое.

Петрова долго рассматривала его, крутя так и эдак, а затем вернула мне.

– А у молодого человека? – уставилась она на Алексея.

Самаркин начал ощупывать свои карманы, растерянно посматривая то на меня, то на Петрову.

– Ну что ты возишься, – пришла я ему на помощь, – где твое удостоверение? Забыл в редакции?

– Кажется, да, – сказал Самаркин и достал из кармана членский билет «Народной власти».

Я выхватила у него членский билет «Народной власти» и, вспомнив, что у него должен быть и членский билет «Родины», быстро сказала, с улыбкой взглянув на Петрову:

– Алексей член партии «Родина – это мы». Леша, – повернулась я к нему и прошипела сквозь зубы, уже злясь, что потащила его с собой, – покажи свой билет.

– Вот, – Самаркин наконец выудил из заднего кармана джинсов голубую картонку фотографией и протянул хозяйке.

Она так же внимательно, как и мое удостоверение, рассмотрела предъявленный ей документ и вернула его со словами:

– Ну хорошо, проходите. Это было произнесено таким высокомерно-снисходительным тоном, словно барыня впускала в дом лакея, который принес дров для печки.

Но дело было сделано – мы оказались квартире Петровой, и поэтому я не слишком, то расстроилась по поводу ее надменной манеры держать себя. Ну, хочется ей представить и себя этакую светскую даму – да ради бога! Как гласит народная мудрость: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Не плакало… Не плакало… Действительно, я оказалась права, еще по голосу из домофона определив, что госпожа Петрова не проливает горьких слез из-за пропажи своего благоверного. Глаза у Ольги Юрьевны были тщательно накрашены, да и вся она выглядела подтянуто. Занимается спортом, и салоны красоты наверняка посещает, экая штучка!

Мы прошли в просторную, на современный лад обставленную гостиную, подоконники которой изнемогали под большими керамическими горшками с буйно разросшейся комнатной растительностью. Яркую зелень шикарной мягкой мебели эффектно оттеняли бледно-кофейные обои, на стенах висели картины, писанные маслом в фовистской манере: натуральные цвета, пятна желтого, красного и синего. По стенам шли ряды книжных полок, уставленные роскошными изданиями. На паркетном полу лежал ковер цвета сухой полыни с размытым коричневым рисунком. На невысоком стеллаже из светлого дерева располагалась японская аппаратура.

Перед диваном стоял небольшой столик со стеклянной столешницей, его ножки напоминали складные металлические «шасси» брезентовых стульчиков, которые являются неотъемлемой частью экипировки терпеливых рыбаков подледного лова. Только в данном случае скрещенные ножки стола представляли собой плоские отрезки металла.

– Кофе хотите? – резко, словно она была раздражена необходимостью разыгрывать гостеприимную хозяйку, спросила Петрова.

Она неподвижно замерла в дверях гостиной. В руке у нее невесть откуда появился длинный темный мундштук. Она курила и смотрела на нас, как на пустое место.

– Спасибо, не беспокойтесь… – вежливо ответила я, – мы только что обедали.

Я скосила глаза на Алексея и по его виду поняла, что он не прочь был бы выпить сейчас чашечку горячего ароматного напитка.

– Ну, если только одну чашечку для моего помощника, – виноватым голосом произнесла я, дабы упредить возможное недовольство Петровой.

Она скептически пожала плечами, мол, что же вы сразу не говорите, и отправилась на кухню.

– Тебе зачтется, – благодарно сжал мою руку Алексей, – рисковала ты здорово, – он лукаво улыбнулся.

– Ну и мадам, – прошептала я, – чую придется с ней понервничать.

В этот момент на пороге гостиной возникла стройная фигура Ольги Юрьевны.

Она несла серебряный поднос, на котором, к моему разочарованию, на чрезвычайно плоском блюдечке стояла только одна малюсенькая, как венчик полевого цветка, чашечка, ее достоинство заключалось лишь в том, что она была сделана из тонкого прозрачного фарфора.

– Пожалуйста, – церемонно поставила стол этот мизерный «цветочек» Петрова, сахар я положила.

Я незаметно толкнула Алексея в бок, но о" словно зачарованный продолжал смотреть на холеные руки хозяйки.

– Проснись, – шепнула я ему. – Вы та любезны, – подняла я признательный взор на Ольгу Юрьевну.

– Ну что вы, – жеманно отмахнулась она.

– Ольга Юрьевна, – мягким голосом обратилась я к ней, – мы не отнимем у вас много времени…

– А вот это любезность уже с вашей стороны, – усмехнулась она, – я вас внимательно слушаю.

Петрова села в кресло напротив и, продолжая дымить и стряхивать пепел в маленькую бронзовую пепельницу, которую взяла со столика, наставила на меня свои проницательные карие глаза. Да, взгляд у нее, надо сказать, был немного тяжеловат, как, впрочем, и нижняя часть лица.

– Прежде всего меня интересует, – по-деловому бодро начала я, – позавчерашний день, день, когда пропал Александр Петрович.

Петрова немного побледнела и, прежде чем ответить, на миг отвела глаза к окну.

– Что конкретно? – сказала она сдавленным голосом.

Наверное, все же переживает, подумала я, да и как иначе?

– Может, в этот день вы заметили в поведении мужа что-то необычное?

– Да нет, – приподняла она голову и, щурясь, выпустила струю дыма в потолок, – Саша как всегда позавтракал, собрался на работу и уехал.

– А перед этим он ни о чем тревожащем его или тягостном для него с вами не делился? – осмелилась задать я вопрос, ответ на который должен был явиться лакмусовой бумажкой, по которой можно было узнать о «погоде в доме», о семейном климате, так сказать, и мере доверия, проявляемого супругами друг к другу.

– У Саши на работе все было хорошо… – немного растерянно произнесла Ольга Юрьевна и в очередной раз затянулась.

– Вы имеете в виду на фирме? – решила я уточнить и достала из кармана куртки пачку «Винстона». – Можно?

– Да, да, курите, – она поставила на столик миниатюрную бронзовую пепельницу и снова непринужденно откинулась на спинку кресла.

Когда Петрова ставила пепельницу, я заметила, как блеснуло на ее мизинце тонкое колечко в виде змейки с маленьким изумрудом.

– На фирме и по партийной линии, так сказать, все шло отлично. Конечно, – нервно передернула она плечами, – иногда не обходилось без кое-каких накладок, трений и так далее, сами понимаете, такой пост и в бизнесе, и в движений… – авторитетным тоном произнесла она и направила на меня прямой и ясный взгляд. – Саша, естественно, делился со мной проблемами, но, в общем, успевал и был на хорошем счету везде. Я понимающе закивала.

– Все это понятно, но меня интересует конкретика…

– Что вам понятно? – неожиданно с вызовом и раздражением спросила Ольга Юрьевна.

Очевидно, время быть относительно любезной и приятно коммуникабельной на внутренних часах истекло.

– Что ваш муж был замечательным человеком, – поторопилась я предупредить новое извержение. – Вы не знаете, над чем он работа в последнее время?

Ольга Юрьевна бросила на меня недоверчивый, если не сказать враждебный, взгляд и, изображая голосом сожаление, сказала:

– Зря я согласилась вас принять… У журналистов ни такта, ни логики, одна назойливость и дотошность!

У меня возникло дикое желание послать ее подальше, но я вовремя остыла, вспомнив, зачем сюда пришла.

– Ольга Юрьевна, – терпеливо, точно с малым ребенком, продолжила я разговор, – если бы не было журналистов, прессы в широком смысле слова, что тогда было бы с обществом, кто бы извещал его о том плохом и хорошем, что происходит в высших эшелонах власти, во всех сферах жизни; кто взял бы на себя ответственность и смелость довести до его сведения, что, например, какой-нибудь политик – только виртуозный манипулятор, спекулирующий на народном недовольстве нынешней властью, что другой политик – одиозная коррумпированная личность, что известный бизнесмен, жертвующий на благотворительность гигантские денежные суммы, свой капитал нажил нечестно, с деловитой наглостью присвоив себе народное добро…

Кажется, меня попутал бес ораторства. Вместо того чтобы замять наклевывающуюся дискуссию, я понеслась с места в карьер. Ольга Юрьевна с отстраненным видом слушала мою прочувствованную речь, потом презрительно хмыкнула и заметила:

– Каждый даже самый ничтожный человек считает себя по-своему незаменимым.

– Ольга Юрьевна, – умоляющим тоном сказала я, – я ведь не о журналистике с вами пришла беседовать, мне важно докопаться до причин исчезновения вашего мужа, вы поможете мне?

Я проникновенно посмотрела на нее, как никогда остро чувствуя в себе наличие незаурядного актерского дарования – этакая Корделия, прощающая отринувшему ее папаше Лиру все его недоверие, всю несправедливую ненависть и трепетно взывающая к его здравому смыслу, к его памяти и отцовскому сердцу. Мое усилие дало свои плоды: взгляд Петровой смягчился, выражение враждебной и высокомерной неприступности потихонечку сползло с ее лица, она подалась вперед, поставила локоть на колено (Петрова сидела, заложив ногу на ногу) и неожиданно искренним тоном произнесла:

– Если бы вы знали, как мне тяжело, как тошно…

В ее карих глазах блеснули слезы. «Может, и она исполняет роль? – недоверчиво подумала я. – Да нет, вроде не похоже…» Я опять невольно задержала взгляд на милом изумрудном колечке, на ее длинном «музыкальном» мизинце.

Где-то я уже видела это кольцо-змейку с зеленым глазом… Только вот где? Не в магазине – это точно. У кого тогда? Да мало ли таких колец? Ан нет – работа эксклюзивная.

– Я вас очень хорошо понимаю… – я с сочувствием посмотрела на Ольгу Юрьевну, – поэтому и хочу докопаться до истины. Итак, было ли нечто такое, что тревожило Александра Петровича в последнее время?

– Что-то на фирме не клеилось, так мне показалось, у Саши ухудшились отношения Корниенко, потом вроде все нормализовалось. Дня за три до того, как он не вернулся с работы… – губы Петровой дрогнули, от волнения она запнулась, – мне трудно говорить об этом, как будто вновь и вновь повторяется этот бред… так вот, дня за три как раз Юрь Назарыч ужинал у нас, говорил о том, какой Саша хороший работник и мировой парень… Вы ведь знаете Корниенко?

Я утвердительно мотнула головой.

– Он – большой любитель прибегать к простонародным выражениям и за ужином не скупился на них. Веселый такой он был, приглашал и сына нашего принять участие в движении…

– У вас есть сын?

– Да, Валера, но он живет отдельно, у него и невеста есть. Они вроде как вместе живут, то сходятся, то расходятся, не поймешь, – Петрова в первый раз улыбнулась, улыбнулась сквозь слезы, – она старше моего сына, но вы ведь знаете, в юности мужчины часто увлекаются зрелыми женщинами, хотя она и не такая зрелая.., ну, вы меня понимаете?

– Понимаю, – без особого энтузиазма сказала я, потому что меня, признаться, интересовала несколько другая тематика. Все-таки на всякий случай я спросила:

– А где работает ваш сын?

– В фирме приятеля, фармацевтической. Он кончил химико-биологический, защищаться не стал и уже год как занимается бизнесом.

– Понятно. Сколько же лет его невесте?

Ольга Юрьевна судорожно проглотила комок слез, закипавших у нее в горле (видно было, что говорить о личной жизни сына ей трудно), и произнесла скороговоркой:

– Тридцать два, она толком нигде не работает, я вообще видела ее только пару раз. Стараюсь не вмешиваться… Хотя Саша всегда был против их союза.

– Может, все еще изменится… – постаралась утешить я Петрову.

– Что вы, – с горечью махнула она рукой и многозначительно скосила глаза на внимательно слушавшего нас Алексея, который, без труда опорожнив микроскопическую чашечку, не отрывал от нее глаз, – эта женщина обладает такой властью над мужчинами, что… – она запнулась, – может, еще кофе?

Она слабо улыбнулась Алексею. Он мотнул головой:

– Угу.

– Тогда, может, сами сварите? На кухне есть все необходимое: кофе, сахар, загляните в холодильник: там сыр, сливки…

– О'кей, – Алексей скорым шагом направился на кухню.

Я, надо сказать, поразилась происшедшей Ольге Юрьевне перемене. Или ее внутренние часы опять запели утро человеколюбия?

– Александр Петрович случайно не звонил вам позавчера с работы?

– Звонил. Сказал, что задержится, что у них какая-то важная встреча в избирательном штабе, – пояснила Ольга Юрьевна.

– В котором часу это было?

– Точно не помню, – наморщила лоб Ольга Юрьевна, напрягая память, – скорее всего коло семи.

– Он не сказал, когда примерно рассчитывает попасть домой?

– Сказал, что постарается быть не позже девяти, – Ольга Юрьевна тяжело вздохнула. – Знали бы вы, сколько таких обещаний слышала я от Саши за всю нашу с ним совместную жизнь! А в последнее время он вообще с каждым разом все позднее и позднее приходил с работы.

– Вы не пробовали узнать, чем он занят? – задала я неосторожный вопрос, всю степень неосторожности и опасности которого для мирного диалога оцедила секундой позже.

– На что это вы намекаете? – глаза Ольги Юрьевны гневно блеснули. – Считаете, что вам позволено вмешиваться в чужую жизнь?

Ну вот, пошло-поехало, с горечью подумала я.

– Ольга Юрьевна, журналисты только и делают, что волей-неволей вмешиваются в чужую жизнь, особенно те, которые проводят независимое расследование, потому что кое-какие детали, почерпнутые из личной жизни интересующих их лиц, помогают им порой раскрыть подлинную подоплеку деятельности этих самых лиц в жизни общественной, – опять почувствовала я себя на трибуне и с досадой закусила нижнюю губу. – Простите, что мне приходится спорить с вами, но поверьте, я ничего плохого не имела в виду.

– Не имели? – сузила глаза в недоверчивой гримасе Ольга Юрьевна. – Вы же мне едва не попеняли на то, что я не шпионила за мужем!

Последнюю реплику она выкрикнула прямо-таки с возмущением. Именно в эту минуту из кухни с подносом явился Алексей. Его рот был растянут в идиотской, как мне со злости показалось, улыбке. Теперь поднос был полностью укомплектован: три чашки с кофе, тарелочки со сладостями, с лимоном, сливки, тартинки с сыром. Это, по всей видимости, явилось последней каплей в чаше терпения Ольги Юрьевны. Она запамятовала, что сама дала указания Алексею по использованию своих гастрономических ресурсов и теперь с гневной обидой и упреком смотрела на моего незадачливого помощника.

– Убирайтесь! – заорала она. – Чтобы духу вашего тут не было, папарацци проклятые!

– Истеричка безмозглая, самодурка, шизофреничка, – честила я Петрову, сидя в машине с Алексеем.

После ее злобного крика мы как ошпаренные выскочили из ее благоустроенной квартиры и поспешили к мокнувшему под дождем автомобилю. Настроение у меня было прескверное, и чтобы как-то прийти в себя, я принялась поливать грязью Ольгу Юрьевну. Мне недоставало только ее чучела, чтобы при помощи хорошей дубины вволю потешиться над мешком соломы.

– Надо же, – возопила я, давя на газ, эта драная кошка – моя полная тезка!

– Да ладно тебе, – похлопал меня по руке Алексей.

– Нет, за такую работу нужно молоко бесплатное давать! – неистовствовала я, взяв курс на редакцию.

– Высади меня у поворота, – попросил Алексей, – пойду подписи собирать.

– О'кей, если у меня будет время, як тебе присоединюсь, – небрежно сказала я.

– Да успокойся ты, мало ли психованных! – с нежностью посмотрел на меня Самаркин.

– Успокоюсь, не переживай.

Я остановила машину у продуктового магазина на Сакко и Ванцетти, помахала Алексею рукой и поспешила в редакцию. Спокойный диалог с Кряжимским – это то, что мне сейчас нужно.

– Ну, пропащая, как успехи? – встретил он меня лукаво-мудрой улыбкой в приемной.

– Да какие там успехи! – в свой черед слукавила я. – Ничего особенного.

– Вечно ты скромничаешь! Слышала, рейтинг «Родины» растет, Корниенко по радио выступал.

– Просто удивительно, сколько энергии у этого человека.

– И ты знаешь, – разочарованно пожал плечами Кряжимский, – о Петрове практически ни слова, как думаешь, с чем это связано?

– С тем, что участь мертвых – помалкивать, – наградила я приоткрывшего рот Кряжимского крупицей черного юмора.

– Да ты не в себе. Может, кофе? – Он пристально посмотрел на меня, потом красноречиво – на Марину.

– Я мигом, – весело откликнулась та.

– Не надо, кофе я уже напилась, – сказала я, вспомнив «кофепитие» у Петровой. – Мне бы капель валериановых в самый раз, – невесело усмехнулась я. – Да, а вы слышали, машину Петрова нашли?

– А как же! – азартно воскликнул Кряжимский. – Я за этим слежу. Как твое интервью с Назарычем?

– Отлично – сплошная демагогия, но обаятелен, черт, ничего не скажешь! – хитро улыбнулась я. – Прозондировала его немного. Ловко от ответов умеет уходить, старый лис. Да вот, – достала я из рюкзачка диктофон и нажала на кнопку перемотки, – послушайте, а мне пару минут одной посидеть надо, мозгами пораскинуть. Фотопленку – Вале в проявку, – бросила я на стол «отстрелянную» кассету. – Послушаете, Сергей Иванович, и тогда милости просим на огонек, – улыбнулась я, – обсудить кое-что нужно.

– Конечно, конечно, – сделал серьезное лицо Кряжимский, польщенный тем, что без него я – как без рук.

Глава 7

Мою голову подпирали ладони моих облокотившихся о стол. Моя упругая попка как сказал Францевич, покоилась на упругом сиденье моего рабочего кресла, а полуприкрытые глаза буравили невидимую точку на противоположной стене – я решила подумать.

Никакой дельной идеи на тот момент меня еще не было. Я просто хотела соединит все разрозненные факты, фактики и гипотезу а там уж посмотреть, что у меня получится.

Начала я, как обычно, с конца, то есть моей тезки Ольги Юрьевны Петровой. Хорош хоть фамилии у нас разные. Очень мне запало в душу ее колечко в виде змейки с изумрудным глазом. Я готова была поспорить на мою дельную зарплату главного редактора, что ювелирных магазинах такого колечка, которое красовалось у Ольги Юрьевны на ее холеном мизинчике, не встречала. Тогда я начала перебирать магазины антикварные. Конечно, «перебирать» – это сильно сказано – в нашем городе их раз, два – и обчелся. Да такие вещи на прилавках и не появляются, а скупаю перекупщиками еще на подступах к магазинам. Значит, отпадают и антикварные магазины.

Но где же тогда я видела это чертово кольцо?! Может быть, на Арбате, когда последний раз посещала нашу столицу? Тоже – нет. Перед моим мысленным взором чередой, как тридцать три богатыря за Черномором (это ж надо, почти стихами заговорила), пошли мои подружки и знакомые, вернее, даже не сами подружки, а их пальчики с колечками и перстнями. Увы, и на этот раз ничего похожего на змейку с изумрудным глазом. И тут, видя, что память отказывается открывать мне свои тайники, я решила ее перехитрить. Эта хитрая хитрость, на которую я решилась, уже не раз выручала меня. Получается почти как в детективах про суперменов и супервуменш. Называется – метод измененного состояния сознания. В одной умной книжке прочла. Не буду вдаваться в теорию, а на практике это нужно проделывать следующим образом.

Если вы знаете, что что-то знаете, но ваше сознание отказывается работать и вы никак не можете вспомнить необходимую информацию, то нужно хорошенько подумать об интересующем вас факте, который отказывается всплыть на поверхность, и на время отключиться от данной проблемы и заняться какой-нибудь другой проблемой (это несложно, проблем у нас хватает) или каким-либо общественно-полезным трудом. Тут начинает работать подсознание, а подсознание – это такая хитрая штука, которая (как полагают некоторые деятели, профессионально занимающиеся эзотерикой) знает все о том, что было, есть и будет с человеком. Так вот, задав подсознанию задачу, вы спокойно занимаетесь своими делами и вдруг вас неожиданно озаряет. Эврика! То, что вы никак не могли вспомнить, – вот оно, на тарелочке с голубой каемочкой. Примерно так приснилась Менделееву его знаменитая Периодическая система элементов, а Ньютона озарило законом всемирного тяготения через посредство яблока, свалившегося ему на голову.

Короче говоря, оставив в покое змейку с изумрудным глазом, я продолжила систематизировать собранную за день информацию. Петров в день своего исчезновения звонит жене домой после совещания у Корниенко и сообщает ей, что в штабе у него какая-то встреча. Получается, что Петров выехал из штаба и пропал. Надо бы уточнить, во сколько он уехал оттуда и кто видел его последним. Может быть, он что-то говорил о своих намерениях?

Я набрала номер избирательного штаба Корниенко. Еще не было семи часов, и я надеялась, что застану там кого-нибудь. Мне повезло – трубку снял Наперченов. Поинтересовавшись, когда можно будет прочитать мое интервью с Юрием Назаровичем, он сообщил мне, что Корниенко пока еще нет, но через часок он должен подъехать. Мне показалось, что Наперченов рад моему звонку.

– Владислав Леопольдович, я бы хотела вас кое о чем спросить, – произнесла я томно.

– Да, да, конечно, – с готовностью ответил он, – что вас интересует?

– Вы видели Петрова в тот день, когда он исчез?

– Да, он приехал почти одновременно с Юрием Назаровичем.

– В какое время?

– Не помню точно, еще семи не было. А что, что-нибудь удалось выяснить? – в свою очередь задал он мне вопрос.

– Нет, к сожалению, пока ничего, – сказала я, тем более что это было почти что правдой. – А во сколько он уехал?

– Они с Корниенко только взглянули на подписные листы, – растягивая слова, проговорил Наперченов, – и Петров сразу ушел.

– А Юрий Назарович? Он вместе с Петровым ушел?

– Нет, Юрий Назарович ушел вместе со мной, примерно через час после Александра Петровича.

– В штабе еще кто-нибудь был в это время?

– Нет, я ухожу последним и всегда сам запираю двери.

Я поблагодарила Владислава Леопольдовича и повесила трубку. Значит, до семи Петров был в штабе. Куда он поехал потом? Явно не домой. Жене он сказал, что у него встреча и он придет домой не раньше девяти. Отсюда следует, что эти два часа Александр Петрович собирался провести в каком-то другом месте. Встреча, встреча, крутилось у меня в мозгу. Интересно, с кем? Деловая встреча с партнерами в ресторане? Может быть. Но об этом должен был знать Корниенко, а он сказал, что о планах Петрова на вечер не знал. Если бы Петров занимался какими-то предвыборными делами Юрия Назаровича, Корниенко тоже должен был быть в курсе…

Ну а если предположить, что никакой встречи у Петрова не было, вернее, была, но только не деловая, а амурная, о которой необязательно знать начальнику, а тем более жене? Тогда завеса этого таинственного исчезновения несколько приоткрывается. Вот только Наперченов очень уж возмутился, когда я сегодня утром намекнула о такой возможности. Но это его обязанность – он и должен печься об имидже своего кандидата и его помощников и представлять их в выгодном свете, тем более перед журналистами. Так что, шерше ля фам получается?

Мне вспомнился разговор с женой Петрова или с вдовой? Черт ее знает, как ее сейчас называть. Пусть будет жена, решила я, пока не установлено, что Александра Петровича нет в живых. Так вот, вернемся к разговору с женой господина Петрова. Состояние ее на тот момент я бы охарактеризовала как неустойчивое и не стала бы спорить даже на свой дневной заработок, что все, что она мне сообщила, является правдой. А что же по существу она мне сказала? Что Александр Петрович частенько стал задерживаться вечерами. Что ей тошно и тяжело. Что у сына невеста лет на десять старше него. Что… Плавный ход моих мыслей прервал телефонный звонок. Марина сообщила, что меня спрашивает Михаил Францевич.

– Хорошо, соедини. – Я подумала, что этот звонок очень кстати.

– Оля, добрый вечер, – узнала я мягкий баритон Оленича, – ты не забыла о нашем уговоре?

– Миша, – не ответила я на его вопрос, у Петрова была любовница?

– Но я же сказал, – замялся ошарашенный Михаил, – что не слишком хорошо знаю Александра Петровича.

– Так была или нет?

– Ну, была, – выдохнул он, – что теперь скрывать, об этом все знали.

– Кто?

– Ты ее, наверное, видела сегодня, когда приходила к нам в офис. Она должна была попасться тебе навстречу.

– Блондинка лет тридцати в черном пальто? – Я вспомнила женщину, при виде которой у Самаркина отвалилась челюсть.

– Точно, – подтвердил Михаил. – Так как насчет пикника?

– Погоди.

– я нетерпеливо оборвала его, – она у вас работает?

– Не знаю я, где она работает.

– Тогда что она делала в вашем офисе?

– Это секрет.

– хитро произнес Оленич, – но тебе могу сказать, если пообещаешь поехать на пикник.

– Обещаю, говори, – выпалила я.

– Кажется, она переключилась на шефа.

Я чуть было не свистнула прямо в трубку. Вот это да! Черт, что же это получается? Да ничего пока не получается, успокоила я себя. Юрий Назарович человек свободный, так что…

– Как ее зовут? – все же поинтересовалась я.

– Дина Дашкевич.

– Где она живет?

– О господи, – взмолился Оленич, – спроси что-нибудь попроще.

– Хочешь сказать, ты у нее ни разу не был? – подцепила я его.

– Мне не нравятся блондинки, – парировал он.

– Ладно, спасибо, – поблагодарила я его и хотела повесить трубку.

– Оля, Оля, – остановил он меня, – а как же пикник?

– Перезвони попозже, может, что-нибудь придумаем.

Я положила трубку и снова глубоко задумалась. Что у нас получается? У Петрова – примерного семьянина, по словам Корниенко и Наперченова, оказывается, была любовница. Ну, Наперченов-то об этом мог и не знать, а вот Корниенко уж точно был в курсе, тем более что Дина после Петрова перекинулась на него. Раздался стук в дверь, и в кабинет вошел Кряжимский.

– Оля, я насчет твоего интервью, – он сел на стул напротив. – Будем давать в номер?

– Обязательно. Я еще обрисую его внешность для большей убедительности. А впрочем вы же его видели по телевизору, так что добавьте что-нибудь сами.

– Конечно, сделаем, не волнуйся, – заверил меня Кряжимский.

– Тогда можете идти домой, уже почти семь.

– Что мне дома-то делать, старику? – произнес Кряжимский.

– Немного поработаю еще.

– Хорошо, – кивнула я, – тогда окажите мне услугу, – я хитро посмотрела на него. – Мне нужен адрес одного человека, а адресно-справочное бюро уже закрыто. Может, вы попробуете по своим каналам?

– Всегда рад, Оленька, – с готовностью согласился он.

Я написала на листочке имя, фамилию примерный год рождения бывшей любовницы Петрова, и Кряжимский отправился в секретарскую звонить своим приятелям и знакомым, которых у него за долгую журналистскую карьеру накопилось бесчисленное множество. Минут через пятнадцать он вернулся и положил передо мной лист бумаги, исписанный почти стенографическим, но вполне читаемым почерком. Из него я узнала, что Дина Аркадьевна Дашкевич, тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года рождения, прописана в Тарасове по улице Кутякова, пятнадцать.

– Сергей Иванович, вы – гений, – воскликнула я, с благодарностью глядя на своего зама.

– Чего уж там, – махнул рукой Кряжимский, – ты лучше расскажи, что накопала?

Я передала Кряжимскому все, что произошло со мной за сегодняшний день, опустив за ненадобностью приключение в примерочной кабинке.

– Лихо, лихо, – похвалил Кряжимский. – И нечего удивляться, что твой Корниенко спокойно ведет дела со своим политическим противником. Ведь политика – это такая же игра, как и любая другая, только ставки в ней гораздо выше – власть, которая открывает просто сумасшедшие перспективы. Выступая с трибуны в Думе, депутаты могут поливать друг друга грязью, а в перерыве между заседаниями мирно беседовать в думском буфете за рюмкой чая и решать свои финансовые вопросы. Ты разве этого не знала? Все различие Саблина и Корниенко заключается в том, что у их партий разные названия, а суть дела от этого не меняется. Кто наобещает больше других, кто сможет заставить избирателей поверить ему, а не другому, кто сумеет привлечь к себе внимание любыми законными и незаконными способами – тот и на коне, то есть в Думе. А там уж ему открываются поистине безграничные возможности.

– Вы мне прямо урок политграмоты прочитали, – усмехнулась я. – По вашему выходит, что в Думу рвутся из меркантильных соображений? А, как же народ, которому так щедро раздаются предвыборные обещания?

– Народ – это стадо, которое ведут на заклание, – грустно сказал Кряжимский.

– И мы с вами, значит, тоже – стадо?

– В какой-то мере.

– С вашей философией – хоть в петлю лезь, – я достала сигарету и закурила.

– Ну зачем же сразу в петлю, можно еще посопротивляться немного, что мы и делаем в силу своих возможностей, – резюмировал он улыбнувшись.

От его улыбки на душе как-то сразу потеплело. Я взглянула на стол и, увидев записку с адресом Дины, попрощалась с Сергеем Ивановичем и стала собираться.

– Хочешь нанести визит госпоже Дашкевич? – полюбопытствовал Кряжимский. Я молча кивнула, накидывая на плечо ремень «Никона».

– О чем собираешься говорить?

– Пока не знаю, – я пожала плечами, там видно будет.

– Что ж, экспромт – это неплохо, – заметил он, – но я бы на твоем месте поинтересовался, где она была вечером в день исчезновения господина Петрова.

– Поинтересуюсь, – ответила я уже с порога.

Сумерки уже накрыли город серой прозрачной накидкой, когда я остановилась возле дома номер пятнадцать по улице Кутякова. Это был типовой девятиэтажный дом из силикатного кирпича, ничем не отличавшийся от своих собратьев той же серии. Поднявшись на третий этаж, я долго давила кнопку звонка, но никто не откликнулся на непрекращающуюся трель. Еще раз взглянув на листок и убедившись, что пришла точно по указанному адресу, я спустилась вниз и отправилась домой – нужно было бросить чего-нибудь в топку для поддержания жизненных сил.

В машине я включила радио, и после очередной хохмы Фоменко: «Это все шито по воде белыми вилами» – пошли новости, из которых я и узнала, что в нескольких километрах от того места, где была обнаружена «Волга» господина Петрова, найден его труп с огнестрельным ранением. Господин Петров, как сообщил диктор, был директором крупной тарасовской фирмы, которая занималась торговлей нефтепродуктами. Предполагают, что его смерть явилась результатом криминальных разборок, связанных с его бизнесом. И, конечно, ни слова о том, что фирма эта принадлежит господину Корниенко.

Переступив порог своего подъезда, я как всегда направилась к лифту, но услышала какой-то шум за спиной, показавшийся мне странным – что-то вроде тихого шарканья подошв по цементному полу. Я хотела обернуться, чтобы выяснить причину этого шума, но не смогла. Чья-то грубая рука, пропахшая табаком, зажала мне рот и нос, и я почувствовала холод стали у горла. Я чуть не закричала от страха и боли, но не могла даже дышать.

– Будешь рыпаться или пикнешь – убью, – прошептали мне в ухо чьи-то губы, и рука, зажимавшая мне нос и рот, ослабила свою хватку, дав воздуху доступ к моим легким.

Я стояла, парализованная страхом, мне казалось, что, отпусти меня сейчас насильник, я бы просто опустилась на пол, словно марионетка, у которой оборвались нити. Отчаянно вращая глазами, я пыталась хоть что-нибудь разглядеть. Но мои попытки оказались тщетными. Через мгновение мне стало ясно, что злоумышленников по крайней мере двое. Сквозь хриплое дыхание первого, который держал меня, я расслышала негромкую команду.

– Ну, че стоишь, Слон, давай ее в машину.

– Веди себя тихо, как мышка, – снова услышала голос возле уха. – Тебе понятно?

– Угу, – протрубила я через нос и кивнула, если это можно было назвать кивком, но Слон, державший меня, видимо, понял мое движение, потому что, убрав руку с ножом с моего горла, подхватил меня за талию и поволок к выходу из подъезда.

– Ну че там, Зеленый, – прошипел зажав меня под мышкой, – все тихо?

– Давай быстрее, – негромко сказал Зеленый, придерживая дверь.

Я повернула голову. В тусклом свете лампочки мне удалось разглядеть если не его лицо, то, во всяком случае, фигуру. Он был с меня ростом, с коротко остриженными волосами, в спортивном костюме не то синего, не то зеленого цвета и в кроссовках. В руках он держал какой-то длинный предмет вроде ножа или тонкой дубинки. Он был явно за старшего, потому что командовал.

Как это ни странно, но страх, овладевший мной в самом начале, постепенно начал уходить, и оставалась одна только злоба и неистовое желание что-то делать, как-то попытаться выкрутиться из этой передряги.

Голова вновь обрела способность шевелить извилинами и стала прокручивать возможные последствия моего похищения. Было ясно, что убивать меня не собираются, по крайней мере немедленно. Если бы это было так, то времени на это было вполне достаточно и в подъезде. Значит, у них какие-то другие планы. Какие? Если они собирались напугать меня, то своей цели достигли. Что собираются делать со мной дальше? А что делают обычно такие отморозки с симпатичными девушками? Ответ на этот вопрос подхлестнул меня, придав решительности и сил. Что было мочи я начала биться, как рыба, вытащенная из воды. Вывернув голову, я впилась зубами в пропахшую табаком руку с такой злостью, что прокусила ее и почувствовала во рту солоноватую кровь.

Слон приглушенно взвыл от боли и неожиданности и почти выпустил меня, но вовремя перехватил локтевым сгибом здоровой руки за горло.

– Тварь, сука, убью! – чертыхался он. – Придушу, собака!

Он подтащил меня к «БМВ» стального цвета (я почему-то не сомневалась, что это был тот самый, который двигался за моей «Ладой» от штаба «Народной власти»), заднюю дверку которого открыл Зеленый.

– Чего ты орешь, кретин? – замахнулся он на Слона. – Засветиться хочешь?

– Эта сучка мне руку прокусила.

– Засовывай.

– Помоги, Зеленый, она трепыхается.

– Придуши ее маленько.

Но вместо того чтобы еще сильнее сдавить мне горло, как посоветовал ему Зеленый, Слон почему-то ослабил хватку и со стоном опустился на асфальт, выронив из руки нож, лезвие которого звякнуло о бордюрный камень. Упавший действительно был внушительных размеров, и его распластанное у моих ног тело в коричневой куртке напоминало скорее мамонта, чем слона.

Какое-то мгновение я стояла, глядя над него, а потом вдруг опомнилась и, не вдаваясь в причины его падения, резво отпрыгнула сторону от машины. У меня хватило ума (умная девочка) броситься не в подъезд, где меня снова могли схватить, а побежать вдоль дома Но не успела я сделать и двух шагов, как на ткнулась на человека, сильные руки которой обхватили меня кольцом.

Господи, значит, их трое. Эта мысль лишила меня последних сил, но дух еще был сломлен, и я попыталась освободиться.

Конечно, у меня ничего не вышло. Я собиралась расплакаться от такой несправедливости, как человек, державший меня, прошептал мне на ухо голосом Леши Самаркина:

– Все хорошо, это я. Постой-ка здесь не много.

Разжав свои объятия, после его слов показавшиеся мне самыми желанными на свете, легонько отстранил меня и повернулся лицом к Зеленому, который, замахнувшись своей дубинкой, стремительно приближался к нему. Честно говоря, я не поняла, что случилось, потому что все произошло в одно мгновение. Передо мной мелькнули ноги в кроссовках, и уже в следующую секунду Зеленый лежал на асфальте рядом со своим приятелем.

Даже не взглянув на неподвижное тело, Алексей шагнул к «БМВ» и, открыв переднюю дверцу, осмотрел салон.

– Никого, – спокойно сказал он, – пошли.

Он обнял меня и повел к подъезду, перед дверями которого лежал мой рюкзачок из шотландки. Самаркин поднял его, и в этот момент из подъезда вышла, опираясь на палочку, Клавдия Васильевна, вредная старушка, – я с ней не здоровалась. Она осуждающе взглянула на нас с Алексеем, потом на раскинувшиеся на асфальте тела бандитов и, пробубнив себе под нос что-то вроде: «Напьются и валяются где ни попадя, нехристи», пошла неспешно по своим делам.

Я улыбнулась и крепче прижалась к Алексею.

– Леша, а что случилось со Слоном? – спросила я, когда мы подошли к лифту, – ну, с тем, который тащил меня?

– Несварение желудка, – коротко бросил он.

– Ты что, убил его? – со страхом спросила я.

Хотел, – ответил он со вздохом, – когда увидел, как он тебя волочит, потом передумал. Минут через десять очухается.

– Откуда ты появился-то, спаситель?

Подошел лифт, мы сели и поднялись на мой этаж.

– Да я закончил с подписями и решил тебя дождаться, – смутился он, – замерз здесь не много – стал прохаживаться вдоль дома.

Едва мы вошли в квартиру, я тут же закурила, а он мне все рассказал. Он проморгал момент, когда я приехала, и увидел меня, уже входящую в подъезд. Он подошел к подъезду и сразу понял, что что-то не так, и спрятался в тени дома. А когда Слон подтащил меня к машине, «отключил» его, как он выразился. «Дальше ты все знаешь», – закончил Алексей.

– Почему же ты не позвонил? – спросила я. – Надо было тебе здесь мерзнуть?

Он только пожал плечами и улыбнулся.

И тут меня озарило.

– Лешечка! – Я с криком бросилась ему на шею. – Я вспомнила! Получилось!

– Да что получилось-то? – Он немного отстранился и с опаской посмотрел на меня.

– Змейка с изумрудным глазом! – орала я, повиснув у него на шее.

– Это пройдет, – он нежно погладил меня по спине, – просто ты переволновалась.

– Да ничего не пройдет, – я вырвалась oт него и бросилась к телефону. – Ты помнишь колечко у Ольги Юрьевны на мизинце в виде змейки с изумрудным глазком?

– Ну… – как-то неопределенно ответил Алексей.

– Мне его показывала Женька, – я набрала номер своей подружки.

– Да. – К счастью, она оказалась дома и сама взяла трубку.

– Привет, это я.

– Лелька, здорово, – узнала она меня.

– Женька, у меня мало времени, я потом тебе забегу и все объясню, ты мне только скажи, помнишь, ты хвалилась мне колечко в виде змейки с изумрудным глазом?

– Вспомнила, – протянула она, – его уж нет давно.

– Как нет? А где же оно? – нетерпеливо спросила я.

– Мой папушка купил его мамушке, когда они еще вместе жили, но мамушке оно то ли не понравилось, то ли не подошло, не помню уж, короче, она этим кольцом в него швырнула, они уже тогда цапались, как две собаки. Ну, папушка его и притарил, а потом, наверное, какой-нибудь своей пассии презентовал. Ты ведь знаешь его – широкая натура.

– Знаю, – ответила я, вспомнив вальяжную фигуру Теодора Георгиевича. – Ладно, пока, скоро забегу.

Не успела я положить трубку, как телефон снова зазвонил.

– Слушаю.

– Оля, – узнала я баритон Михаила Францевича, – еле тебя нашел. Скажи мне твой адрес, я за тобой заеду.

Это было произнесено таким тоном, словно я уже дала свое согласие.

– Только не в девять, – я бросила взгляд на часы, – я не успею собраться.

– Скажи, во сколько?

– В десять.

– Хорошо, я буду.

Я продиктовала ему адрес и опустила трубку на аппарат.

– Уезжаешь? – Самаркин обиженно поджал губы.

Я подошла к нему, обняла за шею и посмотрела в зеленые глаза.

– Леша, мне надо попасть на эту чертову вечеринку, может, удастся узнать еще что-нибудь о Петрове. И мне нужна будет твоя помощь, если ты, конечно, согласишься мне помочь.

– Помочь? – он недоверчиво посмотрел на меня.

– Да, у меня есть план.

Глава 8

Как только дверь за Алексеем захлопнулась, я принялась одеваться. У меня было в запасе минут десять – не больше. Натянув на себя черные бархатные брюки «Big star», я уже примеряла темно-бордовый пиджак, как раздался звонок в дверь.

Фу ты, черт, раньше назначенного времени, закусила я губу, кинула быстрый взгляд в зеркало и побежала открывать. Я зыркнула в глазок – на лестничной площадке стоял Михаил Францевич. Я щелкнула замком, дверь открылась.

– Добрый вечер, – непринужденно поздоровался зам Корниенко, протягивая мне букет красных роз.

– Какая приятная неожиданность! – кокетливо улыбнулась я, польщенная его вниманием.

Согласитесь, когда полчаса назад вам к горлу приставляют нож, а потом дарят цветы – это производит впечатление! Я по-настоящему была растрогана, но смотрела на Францевича отсутствующим взглядом, словно по-прежнему чувствовала холодное прикосновение стали.

– Вам нехорошо? – встревожился Оленич.

– Мы что, снова перешли на «вы»?

Я действительно прислонилась к косяку и прикрыла веки.

– Нет, нет, что вы, – поторопилась я его успокоить, – мне никогда не было так хорошо, спасибо вам за цветы.

– Мне казалось, что такая красивая девушка, как вы, получает их ежедневно… – он застенчиво улыбнулся.

– Что же это мы с вами в дверях стоим, прошу, – я посторонилась, впуская Михаила в прихожую. – Проходите, – предложила я, видя, что он замешкался. – Но для начала снимите куртку.

Он благодарно улыбнулся и повесил на вешалку свою светло-серую куртку из микрофибры. Я поглядела на ярлык – так, для интереса. Знаменитая немецкая фирма «Шульман». Неплохо, хотя нужно заметить, что элегантное пальто больше шло Францевичу. Под курткой на нем была джинсовая рубашка. Пикник есть пикник. На минуту я засомневалась: а не вырядилась ли я для такого случая? Я – женщина, мне простительно, успокоила я себя, да и характер мероприятия обрисован не очень четко – в нашей стране между пикником и светской вечеринкой грань весьма размыта.

– Вы отлично выглядите, – Францевич прошел в гостиную и сел в предложенное кресло.

– Спасибо, сегодня вы мне уже это говорили… – рассмеялась я каким-то судорожным смехом – следствие нервного стресса.

– Мне нетрудно это повторить, тем более это чистая правда. Хотя, конечно, можно было придумать что-нибудь другое, типа: вы неподражаемы или великолепны, или: сегодня вы, милочка, – настоящая принцесса… – негромко рассмеялся Францевич в свою очередь. – Считайте, что я все это вам сказал, – добавил он.

– У вас хорошее чувство юмора, – шутливо произнесла я, – поскучайте здесь пять минут, мне нужно привести себя в порядок.

– Последний штрих?

– Именно.

Я пошла в спальню и, освежив макияж, вскоре вернулась в гостиную. Францевич встретил меня восхищенным взглядом и своей хищноватой улыбкой.

– Мы можем ехать? – Он легко поднялся с кресла и подошел ко мне. I Ну вот, с неудовольствием подумала я, сейчас начнутся грязные приставания!

Михаил Действительно поднес руку к моему лицу, но только для того, чтобы стереть с подбородка вишневое пятнышко помады, которую в спешке да еще дрожащими руками (следствие недавнего инцидента) я не очень аккуратно нанесла на губы.

– Вот так будет лучше, – оценивающе прищурил правый глаз Францевич.

Перед тем как выключить свет в прихожей я в течение целой минуты критически изучала свою физиономию, на которой, сменив смертельную бледность, теперь полыхал самый что ни на есть натуральный румянец. «Никон» у минут двадцать как покоился в кожаной сумке, которую я не забыла прихватить с собой.

Мы спустились на лифте. У подъезда нас ждал синий «БМВ» сверхсовременной модификации, своими удлиненно-обтекаемыми контурами напоминавший амфибию. В нем сидела все та же компания, что и днем в «форде» – мелкоголовый Слава и угрюмого вида бугай в бордовой куртке.

– Добрый вечер, – любезно поздоровалась я с «обитателями» синего «БМВ».

Мне ответили дружным молчанием. Точно лакеи мстят господам, пронеслось у меня в голове, или наоборот – они считают себя недостойными подать голос? А где же белый «Форд»? Или Францевич специально пускает пыль в глаза?

С удовольствием почувствовав под своей упругой попкой пружинящую мягкость комфортабельного сиденья, я, стараясь выглядеть беззаботной, откинулась на спинку. Настроение у меня было не то чтобы подавленное… Скорее я вообще не могла определить, какое оно у меня было. Разговаривать не хотелось, но и молчать было как-то неприлично, тем более что Францевич выжидающе пялился на меня. Его красивые черные глаза полыхали все тем же бесовским огнем, разве лишь в самой глубине поблескивали капельки нежности, похожие на подтаявший снег. Молчание казалось мне все более невыносимым, я задыхалась в нем, словно в исполинском сугробе.

«А может, эти молодчики не ответили мне на приветствие, потому что считают меня девкой Францевича, девкой, которую он везет на трах?» – возмущенно подумала я и решила разрядить образовавшийся в салоне автомобиля вакуум следующим освежающе-резким обращением к Михаилу:

– А вы слышали, труп Петрова обнаружили?

Мне показалось, что Францевич вздрогнул. Испортила я ему клубничку!

– Я не слушал новостей, – просто ответил зам Корниенко, – меня они утомляют…

«А приставать к девушкам тебя не утомляет?» – с вызовом задала я, мысленно, конечно, ему вопрос, а вслух сказала беспечным тоном:

– Запутанная история, скажу я вам… Шекспиром пахнет, – усмехнулась я, всей кожей ощущая напряженную тишину в салоне. Меня раздражал похотливый блеск в глазах Францевича. В моей голове он никак не вязался с фактом обнаружения трупа Петрова. Я не могла освободиться от того сухого официального тона, которым было передано это сообщение. Этот равнодушный, выхолощенный, ну разве что с маленькой долей печали, печали обескровленной, уместной, как считалось, голос гулким эхом висел в моем сознании, заставляя меня смотреть на мир, на людей сквозь серые очки. Прибавьте к этому еще зарядивший дождик… – Шекспиром?

– удивленно приподнял свои смоляные брови Францевич.

– У меня нюх на такие дела, – таинственно сказала я, одарив его многозначительным, как сама жизнь, взглядом, – все-таки странно, что вы не слушаете новостей.

– Слушаю, но не постоянно, от этого можно свихнуться… – Как вы думаете, куда направлялся Петров позавчера, когда выехал из штаба? – Я невинно посмотрела на Михаила.

Он нервно и даже как-то неприязненно передернул плечами, но голос его прозвучал спокойно:

– Понятия не имею.

– Какие у него могли быть дела за несколько километров от Тарасова в такое время?

– Если б я знал, то ответил, – с оттенком раздражения бросил Францевич.

– Мне кажется, он ехал к любовнице… – Я пристально взглянула на него. – Может такое быть?

– Вполне, но кто его знает, – небрежно ответил Михаил, – давай сменим тему.

– Давай. – Я равнодушно уставилась в окно. – Мы едем в Немецкую слободу? – Я увидела, что мы приближаемся к посту ГИБДД у моста через Волгу.

– Да. Там есть одна затерянная среди высоких тополей турбаза, очень комфортабельное место, – Францевич лениво улыбнулся, – мы совсем недавно открыли для себя этот милый островок неги…

– Боже, как поэтично, – я задрала голову, словно потолок салона тоже был посвящен в тополиное чудо вышеупомянутого райского уголка. – Надеюсь, там найдется пара шоколадок «Баунти», – саркастично добавила я, чтобы показать, что не клюю на дешевую романтику, купленную тем не менее, как я подозревала, за немалые деньги.

Меня прямо разозлило это обычно такое безобидное личное местоимение «мы», которое употребил зам Корниенко – «мы совсем недавно открыли». Сейчас в нем было столько чванливого высокомерия, столько спеси, и этот медленный, томный голос, словно заключавший в себе снисходительно-небрежное отношение к тем людям, которые и рады бы открыть аналогичное прелестное место, да средства не позволяют.

– Мне кажется, дома настроение у тебя было лучше, – холодно заметил Францевич.

– Это только так кажется. Просто я кренилась. За полчаса до нашей встречи на меня было совершено нападение. Кому-то очень не хочется, чтобы был найден убийца Петрова, – я пристально посмотрела на моего спутника.

– Что-о? – с тревогой взглянул на меня зам Корниенко. – Как, где?

Я вкратце рассказала Францевичу, что произошло.

– Как же ты спаслась? – завороженно глядел на меня он.

– Один бывший афганец помог, – соврала я и с нежной благодарностью подумала об Алексее, который, я не сомневалась, как и было между нами условлено, ехал сейчас на моей «Ладе» следом за синим «БМВ» Оленича.

«Нет, – думала я, – Францевич тут ни при чем, стал бы он приглашать меня на пикник… А что, если специально пригласил, чтобы тихо-мирно разделаться со мной? Что тебе в голову такие мысли страшные лезут?» – одернула себя я, чувствуя противный нервный озноб. Мне захотелось говорить о чем угодно, только чтобы говорить. Я переживала сейчас цепеняще-тревожное, громадное, как мифический; Минотавр, и такое же беспощадное, как он, чувство, сильно напоминающее детский ужас перед смертью, который я начала испытывать лет с семи. Лежа в кровати, я, бывало, не могла сомкнуть глаз, снедаемая этим темным, как сама ночь, неотступным страхом, который часами терпеливо ждал у изголовья учащенного биенья моего похожего на затравленном зверька сердца.

– И каковы же будут аттракционы? – выпалила я первое, что пришло мне в голову, выпалила, чтобы только не молчать…

Мы вышли из машины у двухэтажного кирпичного дома и поднялись по железной лесенке. Я успела бросить только беглый взгляд на окрестности, но и его хватило, чтобы оценить этот райский уголок по достоинству. Надо сказать, что сами постройки не радовали глаз. Трехэтажное здание, стоящее неподалеку, напоминало самую заурядную «хрущевку», еще несколько небольших одноэтажных строений и вовсе настраивали на обыденный лад… Но я сразу прониклась тихим очарованием этого места, где ряды высоких тополей с мощными стволами позволяли видеть реку, которую сейчас хлестали струи крепчающего дождя. Я представляла, как здесь, наверное, хорошо в погожие осенние вечера, не такие, как сегодняшний – холодный, ветреный и дождливый…

В доме, куда мы вошли, находилась сауна. Я притормозила в прохладном пустом вестибюле.

– Я совсем не хочу париться, – капризно пробурчала я.

– Это не обязательно, – улыбнулся Францевич, – просто так посидишь за столом… Можешь здесь оставить плащ, – сказал Францевич и повесил свою куртку на деревянный штырь вешалки.

Я последовала его примеру.

– И сумку тоже. – Францевич с насмешкой посмотрел на меня.

– Не могу, у меня тут ценные вещи, – твердо сказала я, – и вообще, это что, «Белый дом» или дворец короля Иордании, почему я должна все оставлять здесь?

Францевич усмехнулся и небрежно пожал плечами, мол, поступай, как знаешь.

В этот момент дверь в глубине этого – похожего на больничный – вестибюля отворилась, и я увидела пожилую полноватую женщину в белом халате (что только усилило сходство этого унылого зала с интерьером больницы), на лице которой сияла широкая гостеприимно-подобострастная улыбка.

Она поспешила к Оленичу с радостным возгласом:

– Михаил Францевич, милости просим, – прошепелявила она.

– Здравствуйте, Марья Сергеевна, – вяло улыбнулся ей Францевич. – Наши там?

Вопрос ради вопроса – надо сказать. По наличию припаркованных к дому автомобилей можно было бы догадаться, что «наши» там.

– Там, – снова растеклась в лакейской улыбке женщина.

– Как у вас тут? Никто не обижает?

– Да что вы, – усмехнувшись, махнула она рукой.

Множество тонких морщинок разбежались от углов ее глаз к вискам и щекам.

– Ну, мы пройдем?

– Я вот полотенца вашим несу, баньку изволили. А Юрь Назарыч будет?

– Не знаю, скорее всего нет, – тихо сказал Францевич и потащил меня дальше. Женщина тронулась за нами.

"Да-а, господа «баньку изволили», – с отвращением подумала я.

Мы прошли в обитую деревянной рейкой комнату, где нашим взорам предстала «потрясающая» картина: длинный, накрытый белой скатертью стол ломился от снеди и выпивки «Наши», обнаженные по пояс, распаренные и красные как раки, с возбужденными лоснящимися лицами, а кое-кто уже с осоловевшими глазами как раз поднимали рюмки, чтобы в очередной раз выпить скорее всего за плодотворное слияние нефтяного бизнеса, «Родины» и «Народной власти». Почему я так решила в смысле тоста? Да потому, что общество, собравшееся за столом, могло посеять идеологическую панику в любом, кто читает газеты, слушает радио, смотрит телевизор и серьезно воспринимает словесные баталии правых, центристов и левых.

Почтивший заурядное местечковое полотенце своими тучными именитыми чреслами Глеб Филимонович Саблин – его фотографиями были оклеены все городские столбы и заборы – сидел рядом с Владиславом Леопольдовичем Наперченовым, Вадим Михайлович Чижиков о чем-то мило трепался с Леонидом Максимовичем Антиповым… На всех были золотые цепочки с православными крестами на любой вкус: от внушительной на Антипове до скромной и изящной – на Наперченове. Но не думайте, что все эти важные, ответственные мужи собрались здесь на озорной, несмотря на серьезную православную символику, мальчишник. Эта импровизированная веселая летучка была «облагорожена» присутствием девиц легкого поведения. Почему я так подумала? – умею читать по лицам. Девицы тоже были распарено-красными, под стать флагам коммунистов, в белых «туниках» из простыней. Что касается потребления винно-водочных изделий, эти откровенно декольтированные барышни, похоже, не уступали мужчинам. Взоры их были затуманены, жесты неуверенны, улыбки развязны, а поведение – вульгарно.

Черт, и с этими кошелками я должна сидеть рядом! – мысленно возмутилась я, адресовав невозмутимо-спокойному Францевичу злобный взгляд. Он сделал вид, что не заметил этого. Мужская публика же, увидев меня подруку с Оленичем, испытала если не панику, то удивление – точно. Да еще какое! Наперченов беспокойно заерзал на лавке, даже опустил руку, в которой держал рюмку, Чижиков нервно закашлялся… Я готова была предположить, что обремененные ложной скромностью участники пикника покрылись стыдливым румянцем. Только вот беда – их распаренные лица не дали мне возможности увидеть это. Быстрее всех с моим визитом освоился Антипов, вернее, он сделал вид, что плохо видит меня, и все свое внимание обратил на Францевича.

– Михаил Францевич, дорогой, – встал он с лавки и протянул руки к Оленичу, – а мы уж думали, что вы не приедете!

Я опустила глаза, боясь, что меня стошнит от его сальной улыбочки. Францевич, похоже тоже его недолюбливал. На его бледном лице я прочла выражение полупрезрительной насмешки.

– Владислав Леопольдович, здравствуйте, – в упор посмотрела я на растерянного На перченова, – видите, все время нас судьба сводит!

«Вот бы заснять эти банные посиделки!» подумала я.

– А-а, – привстал Наперченов, – Оля.

– А мы ведь сегодня тоже с вами встречались, – беспокойно заблестели глаза у Антипова.

– Да я разве что с Глебом Филимоновичем и Теодором Георгиевичем сегодня не встречалась. Я так надеялась, что и он тут будет, – с едкой иронией сказала я.

«Господи, Миша, как я тебе благодарна, что ты привез меня в это осиное гнездо!» – Я незаметно скосила глаза на Францевича.

– Проходи, садись, – немного смущенно улыбнулся он мне, легонько подталкивая меня к лавке.

Я сделала несколько шагов и осторожно приземлилась с краешку стола. Довольно бесцеремонно оттеснив коротко стриженную блондинку, Францевич уселся рядом.

– Что будем пить?

– тихо спросил он меня.

– Что касается меня, то я бы предпочла рюмочку коньяка… – лукаво улыбнулась я, не поворачивая к нему головы.

– Твои вкусы остаются неизменными, – констатировал опять перешедший на «ты» Францевич, точно знал меня со школьной скамьи. – Леонид Максимович, подайте-ка нам вон ту милую бутылочку дагестанского коньяка, – уверенно обратился Францевич к Антипову.

Тот растерянно моргнул, но подал запрошенную бутылку, сопроводив процесс передачи подобострастной улыбкой. Я заметила, что в глубине его глаз по-прежнему некой туманной завесой висело плебейское недружелюбие, он никак не мог простить Францевичу его бизнес-поста.

– А ты не боишься, что Корниенко выгонит тебя с работы за то, что ты притащил меня сюда? Эти сатрапы обязательно ему об этом доложат, – я стрельнула глазами по красным лицам собравшихся мужей.

– Я такой же акционер, как и Юрь Назарыч. То, что акций «ЮНК-Консалтинга» у меня немного меньше, чем у него, ровно ничего не значит, – он посмотрел на меня со спокойным достоинством, – так что выгнать меня с работы, как ты говоришь, он просто не имеет права.

Меня, к моему удивлению, не взбесил этот долгий многозначительный взгляд, которым Францевич намекал на свою финансовую мощь.

– Понятно, – облегченно вздохнула я.

– А что это у нас вновь прибывшие не присоединяются к нам? – изображая радостного, свободно манипулирующего фамильярным обращением и отпускающего зажигательные шутки тамаду, сказал Саблин.

Я подняла глаза на присутствующих, которых Францевич, несмотря на треп со мной, не выпускал из виду. Настоящий тигр – делает вид, что на стадо антилоп ему наплевать, а сам спокойно выслеживает самую слабую из них Саблин, Антипов, Наперченов и Чижиков вновь подняли рюмки.

«Эх, если бы всю эту свадьбу – в объектив!» – подумала я.

– Ну что вы, Глеб Филимонович, – артистично улыбнулся своей хищной улыбкой Францевич, – мы тоже поднимаем свои рюмки только водке предпочитаем коньяк.

– Напиток аристократии? – ядовито усмехнулся Чижиков.

Повисла небольшая пауза.

– Ницше, например, воспевал духовных аристократов, – сочла я нужным поддержать разговор, – чтобы быть аристократом, не обязательно иметь древний род, эффектный герб с девизом и состояние, можно быть аристократом духа, культивируя в себе высшие духовные ценности…

Я гордо обвела присутствующих волевым, как у Ницше, взглядом, вполне отдавая себе отчет в том, как нелепо и напыщенно в кругу полупьяных дядек и развязных кошелок звучит моя речь. На лицах мужей застыло кислое выражение, женские лица вообще ничего не выражали. У меня создалось впечатление, что я имею дело с каменными изваяниями.

– Да бросьте вы, девушка, – с небрежной снисходительностью сказал Чижиков, по-моему, очень комплексующий по поводу своей преждевременной телесной дряблости, – слышали мы про духовные начала, все семьдесят лет нас ими пичкали, – высокомерно произнес он, – где вы этих мамонтов-аристократов видели, этих светочей духовности?

В довершение своей язвительной реплики он еще как-то мерзко, по-евнуховски хихикнул.

– Если у вас с духовностью напряженка, – смерила я его откровенно враждебным взглядом, – то это не значит, что все такие… – я вовремя осеклась. Слово «животные» готово было сорваться с моего языка, но вместо этого я сказала:

– ., такие прагматики, как вы.

Чижиков злобно сверкнул своими хищными маленькими глазками.

– Горячие финские парни… – засмеялся невозмутимо наблюдавший за нашей с Чижиковым перепалкой Францевич.

– Действительно, – радостно подхватил Наперченов, – зачем ссориться, – он адресовал нам с Чижиковым взгляд, полный отеческой укоризны, – давайте лучше выпьем за то, чтобы такие определения, как плебей или аристократ, вообще стерлись у нас из памяти, за то будущее, когда так оно и будет, – с жаром закончил он.

– Тост в духе наших братьев меньших – нагановцев, – усмехнулся Францевич.

– Напрасно.

Михаил Францевич, смеетесь, – авторитетно произнес маститый и массивный Саблин, – напрасно над коммунистами иронизируете, они от нас не отстают.

– Мне, откровенно говоря, наплевать на ваш партийный блуд, – неожиданно резко и прямо сказал Францевич, – сами утрясайте ваши дела с коммунистами.

– Если вы не занимаетесь политикой, политика займется вами, – с горячей убежденностью процитировал палочка-выручалочка Наперченов древнюю мудрость всех ангажированных в политику граждан.

Оставшись совершенно довольным уместностью и трепетной актуальностью старой как мир истины, Владислав Леопольдович растекся в улыбке, живо напомнившей мне разогретую на сковородке халву.

– Уж вам ли, Михаил Францевич, так наплевательски относиться к партийному движению! – уже более миролюбиво, но сильно сдобрив реплику назидательно-воспитательным укором, промолвил Глеб Филимонович. Мы по-прежнему сидели с нелепо поднятыми рюмками, словно манекены, которым неизвестно зачем присобачили питейную атрибутику живых людей.

– К какому движению? – с холодной иронией спросила я, – к «Родине» или «Народи власти»? Нельзя ли уточнить, Глеб Филимонович?

Снова с места – в карьер, слегка покритиковала я себя. Францевич с благодарностью, но и с некоторым беспокойством (думаю, по поводу моей необузданности и непредсказуемости, а также моей горячности и упрямства) посмотрел на меня. Я ответила ему ясным, но твердым взглядом, мол, в Багдаде все спокойно.

– А эту молодую леди кто сюда приглашал? – невежливо вставил Чижиков.

– Я приглашал, а что, у вас есть что скрывать? – насмешливо посмотрел на него Францевич.

Чижиков скривился весь, заерзал, хотел было открыть рот, но тут дверь распахнулась и на пороге возникла вальяжная фигура Женькиного папаши.

– Теодор Георгиевич! – издал радостный возглас Антипов, – а мы вас тут заждались.

– Я и смотрю, с рюмками сидите, – широко улыбнулся и по-гусарски громко захохотал Супрун. – Глеб Филимонович, мое почтение. Дела задержали… Михаил Францевич, рад вас видеть…

«Что, он со всеми будет так персонально и церемонно здороваться?» – нетерпеливо подумала я.

– Оля! Ты-то как здесь очутилась? – он вперил в меня удивленный, даже, я бы сказала, тревожный взгляд. В медовую радость его восклицания закрался деготь смутного беспокойства.

– Здравствуйте, Теодор Георгиевич, мы сегодня с Женькой по телефону как раз о вас говорили.

Супрун смутился, глухо кашлянул, но, быстро овладев собой, растягивая слова, повторил:

– Дети, дети… – он сделал многозначительную паузу, в течение которой с какой-то отцовской грустью и обреченностью качал головой.

– Давайте выпьем за наших детей! – подхватил Наперченов, – у меня младшая школу заканчивает, а старшая – в юридическом.

– Нелегко вам, – с притворным сочувствием сказала я, – сейчас обучение ой какое дорогое.

Я хитро посмотрела на Владислава Леопольдовича.

– У меня вот друг из Чечни пришел, молодой способный парень, поступил в юридический, ну там, льготы всякие, да и сам не глупый, а учиться не смог – слишком много платить. Здесь его льготы и кончились, – с, вызовом посмотрела я на Наперченова, потом – на остальных. Девицы молчали и ошарашено пялились на меня, очевидно, у них не укладывалось в голове, как можно так дерзко говорить с такими влиятельными и состоятельными дядями. – Вот я и думаю, – коварно продолжила я, – хорошо хоть, что вам удается обеспечивать своим детям высшее образование…

Горящий злобой взор Саблина заставил меня умолкнуть. I – Ну, – после томительно долгой паузы, по-прежнему с рюмкой в руке, возвел очи и вдохновенно воскликнул Наперченов, – за детей!

Все дружно (тем более что очень устали держать наполненные «смирновкой» сосуд, осушили рюмки и, покряхтев, как положено, принялись закусывать – кто столь обожаемыми мной соленостями, кто икоркой, кто корейским ассорти и осетровым балыком. Мы с Францевичем ограничились лимоном, потом он положил мне на тарелку кусочек фаршированной грушами утки, а сам взял истекающее душистым жиром свиное ребрышко.

– Хороша водочка, – аппетитно причмокнул своими пухлыми и яркими, как у сусальных ангелочков, губами Теодор Георгиевич. – А ты, Оля, какими судьбами?

– Меня пригласил Михаил Францевич, – подмигнула я не сводившему с меня глаз Наперченову.

Герой-любовник, как про себя окрестила я Женькиного отца, аж поперхнулся.

– Ну, ну, – откашлялся он и налил себе фанты.

– Вот, не далее как сегодня утром общалась с вашим многоуважаемым соперником по выборам… Даже не подозревала, как вы близки. Ну, это и понятно – неужто вы не цивилизованные люди, которые вот так просто, за рюмкой чая не могут по-хорошему обо всем договориться? Что ни говори, а бизнес объединяет людей почище любого Интернационала.

Я думаю, что, несмотря на градусы, я бы даже сказала – им вопреки, присутствующие должным образом оценили мой вопиющий сарказм и едкую иронию. Тем не менее моя реплика осталась без ответа. Да и кто что мог сказать? Мужики снова беззаботно стали наливать, едва удостаивая меня своим вниманием. Мы с Францевичем лениво потягивали коньяк, в то время как выпивающие и регулярно захаживающие в парную – не дай бог красно-кожесть иссякнет – казалось, забыли о нашем присутствии. В общем, православные и достославные мужи допились до такой кондиции, что я могла незаметно достать из сумки «Никон» и, не сильно афишируя его, держа на уровне бедра, начать щелкать. Я не смотрела, что снимаю, не прицеливалась – авось что-то попадет в кадр. Францевич сначала с неодобрением смотрел на мое занятие – все же он тоже, хотел он того или нет, принадлежал к кругу этих людей. Потом на его лице застыло равнодушное выражение. Когда я закончила съемку, он предложил пойти в «номера», находившиеся в другом здании. Я не сказала «нет», но и не дала согласия, и несколько минут мы пребывали в подвешенном состоянии, которое пытались «разрядить» все тем же дагестанским коньяком. В итоге вся компания направилась в это вышеупомянутое помещение, дабы дать отдохнуть своим распаренным телам. Следуй за обществом, мы тоже подались в «общежитие», как иронично назвал гостиницу Францевич.

Я думала задержаться в этом благословенном уголке еще на пару часиков – вдруг что-нибудь удастся разузнать о Петрове… Мне казалось, что я близка к разгадке. Мы с Францевичем немного посидели в номере, поговорили о том о сем, потом я, сославшись на то, что мне надо в туалет, и выслушав, где он находится, вышла из номера, прихватив с собой сумку. Именно тогда, шляясь с «Никоном» по коридору, я подсторожила еще несколько пикантных моментов и засняла Чижикова в объятьях голой девицы, Саблина – лежащим на голой девице и так далее. Не знаю почему, но окосевшие господа не утруждали себя закрыванием дверей своих номеров. Возвращаясь с «задания», я едва не столкнулась с Супруном. Теодорих, как сам он величественно именовал себя, скромно намекая на свое родство с готским королем, с кем-то очень бодро, если учесть количество выпитого, разговаривал по мобильнику. Я затаилась и прислушалась.

– Не путай кислое с пресным, – самозабвенно орал он в трубку, – все получилось так, как ты хотела, но я и пальцем для этого не пошевелил. Твои обвинения безосновательны… Да пошла ты!

Он нажал на кнопку «отбой», и я уже намеревалась нарисоваться перед его «ясными» очами, но его сотовый вновь забил тревогу. С впечатляюще-тяжелым вздохом он откликнулся на истерический призыв телефона:

– Оля, ну какого черта?! Не знаю я ничего. Ну и что, что меня назначили на его место? Он сам по горло в этом сидел… Нет, конечно, но и Саша твой греб деньги как мог…

Дальше пошли любовные разборки. Я поняла, что женщина, с которой разговаривал Супрун, не кто иная, как вдова Петрова. Похоже, что она плакала, потому что наш герой-любовник начал ее успокаивать, обещать, что завтра приедет и они «обо всем потолкуют». Наконец сеанс телефонной психотерапии истек, и, подождав еще несколько минут, в течение которых Супрун отдувался, закатывал глаза к потолку, а потом что-то тихо и как-то придурковато напевал, я могла спокойно возвратиться в номер.

Дверь была приоткрыта. Я уже собиралась войти, но остановилась, услышав, что Оленич тоже с кем-то разговаривает по телефону.

– Да, Юрий Назарович, переадресовку я сделал… Сегодня… Чижиков оформил бумаги, таможню прошли нормально… Как обычно в Брерте… Три тысячи тонн, но вы же знаете… Документы на отправку следующей партии должен будет подписывать Супрун… Да, с Федором Дмитриевичем рассчитаемся, как всегда, после того как деньги поступят на счет «ЮHK-Ойл»… Да не забуду я…

Видимо, Корниенко что-то сказал Оленичу по поводу его состояния, потому что тот начал возражать:

– Да какой я пьяный? Только рюмку коньяка выпил! Супрун вон – не успел приехать, накачался – уже песни распевает… Да, Саблин тоже здесь… Передам… Да не забуду, не переживай… До завтра.

Глава 9

Я постучала, услышала «войдите» и открыла дверь. Францевич лежал на кровати.

– Иди сюда, – томно посмотрел он на меня своими затуманенными глазами и положил мобильник на тумбочку, – не бойся.

– Я и не боюсь, с чего ты взял, – я присела на стул около постели.

– Поцелуй меня, – сказал он сдавленно.

«Неужто волнуется? Как в первую брачную ночь?» – хихикнуло у меня внутри.

Тем не менее я наклонилась и исполнил! его просьбу, чувствуя, что мое сердце разрывается между ним и Алексеем. От этого мне стало как-то тоскливо.

– Неплохо повеселились, – невесело произнес он, после того как я прервала поцелуй.

– Прости, но я не буду с тобой спать, решила я расставить точки над "i". – Я тебе очень благодарна…

– За что? – недоумевающе посмотрел на меня Михаил.

– Ну, что привез меня сюда, – я провела рукой по его волосам.

Он поймал мою руку и поднес к губам.

– Я не нравлюсь тебе? – с горечью спросил он, когда я высвободила руку.

– Ну почему? – проникновенно посмотрела я на Францевича. – Просто…

– Просто что? – нетерпеливо спросил он.

Я и сама не знала, что хотела сказать, – мысли спутались, и потом мне хотелось спать (обычное следствие потребления алкоголя).

– Нам нужно лучше узнать друг друга, – нашлась, наконец, я.

– Чушь! – раздраженно выпалил Францевич. – Пойдем лучше еще выпьем.

Он поднялся с кровати и стал застегивать рубашку. В его жестах читались досада и разочарование. Я чувствовала себя прямо-таки преступницей.

– Пить я больше не хочу, – устало произнесла я.

– Значит, рядом посидишь.., или оставить тебя в номере?

– Нет, пойдем.

К нашему общему удивлению, пьяная компания предпочла утехам плоти чревоугодие. За столом сидели все те же веселые мужи, девиц не было. Францевич прямо разозлился.

– Не посидишь один, – недовольно пробурчал он.

Я видела неодобрительные взгляды, которые бросали участники вечеринки на моего спутника, мол, зачем эту папарацци приволок сюда? Францевич игнорировал их с олимпийским спокойствием. В нем вообще каким-то диковинным образом безучастность сочеталась со страстностью. Интересный тип, что ни говори. Он налил себе теперь уже водки и залпом выпил. Потом подошел к разомлевшему Саблину, который с тупым видом зажравшегося помещика сидел в обнимку с Чижиковым, что-то шепнул ему на ухо и снова занял свое место рядом со мной.

Компания, которая неожиданно как-то протрезвела (видно, секс сыграл свою роль), шутливо попеняла Францевичу за его одиночную «пьянку». Неунывающий Наперченов заливисто засмеялся и фамильярно хлопнул по спине Антонова.

В общем, зрелище было таким живописным, что я опять почувствовала искушение взяться за «Никон». Осторожно, не привлекая к себе внимания, я вынула его из сумки и принялась щелкать тем же «слепым» методом, что и пару часов назад. Только на этот раз мои действия не остались незамеченными.

– Чем это вы там занимаетесь?! – возопил Антипов, приподнимаясь со своего места. – Господа, это провокация, нас снимают!

Я быстренько сунула аппарат в сумку, стоящую у ног, но было уже поздно. Саблин, оторвавшись от Чижикова, бросил на меня грозный взгляд, вытянул вперед руку как на митинге, и заорал:

– Ну-ка, дай сюда свою игрушку.

– Не могу, – сказала я, подхватив сумку пятясь к двери, – она очень дорого стоит, а с вашими физиономиями ей вообще цены нет.

– Оля, – Оленич поставил на стол рюмку, – мы так не договаривались.

– Какого черта ты вообще припер ее сюда? – продолжал орать Саблин, только теперь на Францевича. – Максимыч, – Саблин принял на себя роль руководителя и посмотрел на Антипова, – забери у нее аппарат.

– Не волнуйтесь, Глеб Филимонович, – Антипов оттолкнул Наперченова и стал выбираться из-за стола, – никуда она не денется.

Я не стала дожидаться, пока Леонид Максимович доберется до меня, и бросилась вон, захлопнув за собой дверь.

– Держи! Лови! Охрана! – раздался позади меня нестройный хор полупьяных голосов.

Положим, охраны, кроме оленического мордоворота, я не заметила, а если она и была, то скорее всего отрывалась по полной программе где-то в другой комнате. Только бы наружная дверь была незапертой!

Добежав до вестибюля, где раздевалась, я схватила с вешалки плащ, надевать который у меня не было времени. Поэтому я просто сунула его под мышку и понеслась дальше. Спасительная дверь была уже близко, как вдруг прямо перед ней, отрезая мне путь, появился мордоворот Оленича. Видимо, шум, поднятый Саблиным, долетел до него, и он вылез проверить, в чем дело. Я развернулась и кинулась назад, но увидела в конце коридора Антипова, возглавлявшего погоню. Он притормозил, видя, что я в западне, и неторопливо пошел ко мне, расставив руки, мерзко улыбаясь и поблескивая стеклами очков. «Вот влипла-то!» – подумала я, останавливаясь и лихорадочно соображая, что делать.

Прямо рядом с собой я увидела окно, за которым было спасение. Конечно, меня бы не убили и, может быть, даже не тронули бы, но уж с «Никоном» мне бы точно пришлось распрощаться. Вцепившись в ручку окна, я повернула ее и с силой рванула створку на себя. Она подалась, и мне в лицо ударил сырой холодный воздух. Я кинула в окно плащ, сумку надела на плечо и перелезла через подоконник. До земли было метра два. Я оттолкнулась и прыгнула. Приземлившись, почувствовала небольшую боль в левой ступне, но тут же вскочила и, схватив плащ, кинулась бежать вдоль стоянки. Сзади были слышны крики Антипова: «Держи» и топот охранника, опередившего его.

Спасибо, мамочка, что уродила меня с такими длинными ногами! Я хоть и прихрамывала, но бежала так, что намного опередила грузного охранника. Только вот долго ли придется бежать? Я выскочила за освещенную территорию турбазы и уперлась в сплошную черноту. Не было видно даже на расстоянии вытянутой руки. Где же он? Я зажмурилась и, постояв немного с закрытыми глазами, снова открыла их. Это помогло, я начала различать стоящие по краям дороги тополя и, оглянувшись на приближающегося монстра, снова припустила вперед.

Яркий свет автомобильных фар осветил дорогу – со стороны турбазы двигалась машина. Я метнулась в сторону и спряталась за деревом. Машина, поравнявшись со мной, остановилась. Заметили? Я затаилась и старалась даже не дышать.

– Оля, – вдруг услышала я голос Самаркина, – ты где?

– Лешечка, миленький! – Я выбежала из-за дерева и бросилась к своей «Ладе», за рулем которой сидел Самаркин.

Я плюхнулась на сиденье, мотор взревел, машина рванула с места.

– Я уж думала, ты заснул, – сказала я, едва переводя дыхание.

– Обижаешь, – произнес Алексей, крутя баранку.

Я с благодарностью посмотрела на него, потом приподнялась и, обхватив его за шею, чмокнула в щеку. Навстречу нам по краям дороги неслись стволы деревьев, дождь перестал, и я, опустив голову на грудь, задремала.

Я проснулась дома и, открыв глаза, посмотрела на часы. Девять утра. Я лежала на кровати в одних трусиках, рядом на стуле аккуратно висела моя одежда. Накинув халат, я вышла в гостиную. Алексей спал на диване, накрывшись покрывалом. Его длинные волосы разметались по подушке.

– Привет, – он открыл глаза и улыбнулся, – как спала?

– Это ты меня раздел? – спросила я.

– А что, надо было уложить тебя прямо в костюме? – Он хитро посмотрел на меня. – Ты вчера полностью отключилась.

– Да, коньяк сделал свое дело, – кивнула я. – Во сколько мы приехали?

– Около трех.

– Ты всю ночь спал здесь? – Я подозрительно посмотрела на него.

– Да, – просто ответил он. – А где я должен был спать? Не мог же я оставить тебя одну после всего, что вчера произошло.

– Спасибо тебе, Лешечка, – я шагнула к нему, наклонилась и поцеловала в губы, которые ответили мне долгим поцелуем.

– Это за помощь? – спросил Алексей, когда я выпрямилась.

– Не только, – я улыбнулась ему и пошла в ванную.

– Да, всю ночь надрывался твой сотовый и домашний, – крикнул мне Самаркин, – я их отключил.

– Разберемся, – буркнула я себе под нос, вставая под горячие струи.

Приняв душ, я вышла из ванной с полотенцем на голове и, включив телефоны, пошла на кухню. Тут же зазвонил домашний аппарат.

– Алло, – сказала я, приложив трубку к уху.

– Наконец-то, – узнала я голос Михаила. – Ты что, телефон отключила?

– Что-нибудь случилось? – наивно спросила я, проигнорировав его вопрос.

– Не прикидывайся глупенькой девочкой, – Оленич был серьезен и, мне показалось, даже подавлен, – нам нужно поговорить. Почему ты не сказала мне, что руководишь «Свидетелем»?

– Хотела сохранить инкогнито, – усмехнулась я. – Ты о чем-то собирался поговорить? Говори, только предупреждаю, у меня мало времени.

– Это не телефонный разговор. Я к тебе приеду.

– Я уже ухожу, – соврала я, – так что говори по телефону, если хочешь.

– Ладно, – вздохнул он, – ты должна вернуть пленку, которую снимала вчера на базе, и тогда тебя никто не тронет и даже заплатят.

– И сколько же? – поинтересовалась я.

– Ты, я вижу, деловая дама, – сказал он, – значит, мы договоримся. Я думаю – двести тысяч…

– Ты меня удивляешь, Миша… – хмыкнула я.

– ..долларов, – глухо сказал Михаил.

– Я знаю, сколько стоит предвыборная кампания, Миша, – я села в кресло рядом с телефоном. – Если снимки появятся в прессе, а ты еще не знаешь, какие я кадры сделала в номерах, как минимум два наших кандидата пролетят мимо Думы, как фанера над Парижем… Собственно, тебе-то что волноваться, ты ведь в политических дрязгах не замешан?

– Считай, что я выступаю в качестве посредника.

Мне поручено предложить тебе триста, и это последняя цена. Это огромные деньги, Оля. Ты сможешь уехать отсюда и спокойно жить, где тебе понравится. И не думать больше о деньгах. Я гарантирую, что тебя никто не тронет.

– Вот как? Значит, ты гарантируешь? А кто мне компенсирует моральный ущерб за вчерашнее нападение в собственном подъезде? Думаешь, я не знаю, откуда ветер дует?

– Моральный ущерб мы тоже сможем возместить, – он говорил так сухо и по-деловому, как будто речь шла не о моем здоровье или моей жизни, а о чем-то вроде вложения капитала в недвижимость. – Скажем, еще двадцать тысяч?

– Ладно, Миша. У меня есть другое предложение. Вы оставляете свои грязные деньги у себя, а пленка останется у меня. Я не буду публиковать эти скабрезные снимки и не передам пленку никому другому. Но если со мной что-нибудь случится, Миша, фото появятся не только в тарасовских газетах, но и в московских тоже. Ты меня понял? Так и передай своим шефам. Пленка мне гарантирует безопасность.

– Ты очень рискуешь, Оля, – в его голосе проклюнулась человеческая теплота, – я не хочу, чтобы у тебя были неприятности.

– А у меня их не будет, если вы об этом не позаботитесь.

Все, у меня мало времени. И пусть больше не следят за мной.

– Я передам, прощай, – вздохнул Францевич и повесил трубку.

Я еще некоторое время сидела, держа трубку в руке, а Самаркин с восхищением глядел на меня.

– Круто ты с ними! – уважительно произнес он.

– Я, как и ты, не люблю, когда мне приказывают, – ответила я.

Нажав на рычаг, я набрала номер главного редактора еженедельника «Криминальный Тарасов» Шварца Юлия Моисеевича. Мы с ним были давно знакомы по работе и время от времени делились информацией. Мне было необходимо прояснить ситуацию с «ЮНК-Ойл», и я надеялась, что у Шварца в архиве найдутся сведения, которые помогут мне разобраться в этом.

Трубку взяла секретарша и, узнав, кто говорит, тут же соединила меня со своим шефом.

– Олечка, здравствуй, – обрадованно произнес Шварц своим прокуренным голосом, – совсем забыла старика.

Юлий Моисеевич в свои шестьдесят два мог дать фору некоторым сорокалетним, но частенько прикидывался этаким дедушкой.

– Я как раз собиралась к вам зайти, – сказала я. – Вы через часик будете на месте?

– Куда же я денусь? Конечно, заходи.

Пока я готовила на кухне завтрак, Алексей тоже отправился в ванную. Когда он вышел, у меня уже было все готово, и мы, быстренько перекусив, отправились в редакцию «Криминального Тарасова».

– Это со мной, – сказала я, показав глазами на Алексея знакомой вахтерше, и мы прошли к лифту.

В кабинете Шварца, обставленном допотопной мебелью, было накурено, и большая хрустальная пепельница, несмотря на то, что до обеда было еще далеко, уже наполовину была заполнена окурками.

Он поднялся нам навстречу, поправил свои жидкие седые волосы и внимательно оглядел Самаркина.

– Это Алексей Самаркин, – представила я своего приятеля.

– познакомьтесь.

Юлий Моисеевич.

– Ну-с, чем могу, так сказать, служить? – Шварц опустился в кресло и сунул в зубы новую сигарету.

– Меня интересует фирма «ЮНК-Ойл», – сказала я, закуривая, когда мы сели рядом на стулья, – дочерняя компания «ЮНК-Консалтинг».

– А-а, директора которой Александра Петровича Петрова убили недавно на своей даче?

– Я не знала, что его убили на даче, – сказала я.

– Ну, у меня свои каналы, – скромно ответил Шварц. – Ну-ка, говори, что ты об этом деле знаешь?

– Знаю, что у него была любовница, некая Дина Дашкевич, но не так давно она, кажется, стала оказывать знаки внимания его шефу.

– Корниенко? – Шварц уставился на меня своими карими глазами, в которых было что-то детское.

Я молча кивнула.

– Очень интересно, – сказал Шварц, затушил сигарету и тут же достал новую, – мне кажется, что про Дашкевич я где-то слышал. Да, да, да, Дина Дашкевич, – он держал незажженную сигарету во рту, – ну, конечно, мы же давали об этом заметку, правда, фамилию ее не упоминали.

Он щелкнул зажигалкой, но не прикурил, а держал ее в руке и вспоминал:

– Пару месяцев назад была небольшая драчка в ресторане «Русь»: молодой человек вступился за свою невесту, к которой пристал какой-то посетитель.

Шварц положил на стол зажигалку, вынул изо рта сигарету и подошел к стеллажам, на которых стояли разноцветные папки. Достал одну из них и положил на стол.

– У меня все по старинке, – произнес он и, открыв папку, начал листать подборку, беззвучно шевеля губами.

Наконец он нашел нужную бумагу и, вынув ее, стал читать заметку вслух:

– Третьего августа тысяча девятьсот девяносто девятого года в ресторане «Русь», защищая свою невесту Дину Аркадьевну Д., господин Петров… – он остановился и поднял на меня глаза, потом продолжил:

– ..господин Петров Валерий Александрович… Похоже, что это сын погибшего помощника, – вставил он, – Петров Валерий Александрович нанес телесные повреждения господину Шадрину… Ну, дальше неинтересно, – остановился Шварц и наконец закурил.

– Вот это номер, – произнесла я, – выходит, невеста сына была любовницей папаши? Вот тебе и примерный семьянин. Это про нее сказала Ольга Юрьевна, что эта женщина обладает такой властью над мужчинами… Да, она именно так и сказала: во множественном числе. Значит, она знала и про мужа.

– Ты что, и с Петровой уже успела пообщаться? – удивился Шварц.

– Да, но она тоже не терялась, а крутила роман с Теодором Георгиевичем.

– Это она сама тебе сказала?

– Нет, просто я увидела у нее на мизинчике колечко, которое принадлежало раньше жене Теодора Георгиевича. Только он мог ей его подарить. А это значит, что они – любовники и, вполне возможно, Супрун имеет непосредственное отношение к смерти Петрова. Супруну была на руку смерть Петрова, в результате этого он занял место Петрова в бизнесе и, может быть, претендовал на его место на супружеском ложе.

– Иногда я жалею, что ты не работаешь у меня в штате, – с улыбкой посмотрел на меня Шварц. – Так ты говоришь, тебя интересует «ЮНК-Ойл»? Что-то конкретное?

– Меня интересует продажа нефтепродуктов за границу.

– Эк куда тебя занесло, – лицо Шварца помрачнело. – Это очень серьезно, девочка. Ты даже сама себе не представляешь, насколько это серьезно.

– Ладно, Юлий Моисеевич, не томите, вы же знаете, я упрямая, как сто ослов. Все равно не испугаете.

Он кинул короткий взгляд на Самаркина.

– Это свой человек, Юлий Моисеевич, – успокоила я его.

– Ну хорошо, только…

– ..вы мне ничего не говорили, – закончила я за него.

– Не в этом дело, – он снова встал и снял с полки другую папку, – мне известна вся схема продажи нефтепродуктов, но нет ни одного документа, подтверждающего это. Я бы и сам давно вывел их на чистую воду, но… – он со вздохом опустился в свое кресло, – без документов не могу ничего опубликовать.

– Мне не нужны документы.

– Ты, может быть, знаешь, – закурив новую сигарету, начал Шварц, – что продажа нефтепродуктов за рубеж, согласно инструкции Государственной налоговой службы, не облагается налогом на добавленную стоимость, не берутся акцизные сборы и железнодорожный тариф, но эти льготы не распространяются на страны СНГ.

Так вот, «ЮНК-Ойл» приобретает в огромном количестве нефтепродукты якобы для их дальнейшей реализации за рубежом и продает их своим же компаниям, зарегистрированным в офшорных зонах. Далее оформляются липовые документы о том, что нефтепродукты отправляются для продажи в Румынию, Венгрию, Турцию транзитом через Белоруссию, Украину или Молдавию. В тот момент, когда нефть находится на территории, скажем, Украины, вдруг появляются бумаги, предписывающие переадресовать данный товар покупателю на Украине. Таким образом, участники этого мошенничества умудряются продавать нефтепродукты в страны СНГ, не платя практически никаких налогов. Соответственно, прибыль увеличивается на сумму украденного налога и оседает на западных счетах.

– Как вы это узнали? – не удержалась я от вопроса.

– У меня есть друзья на таможне, в органах, в администрации… – Шварц сделал неопределенный жест, – кое-где еще.

– И что же, в администрации об этом знают?

– В этом-то вся загвоздка.

– стукнул Шварц кулаком по столу. – Администрация знает и закрывает на это глаза, потому что Корниенко финансирует избирательную кампанию губернатора, а губернатор, в свою очередь, закрывает глаза на махинации Корниенко. Да и не так-то просто схватить его за руку – все операции проходят через дочернюю компанию «ЮНК-Ойл», где директором был Петров. Если, конечно, губернатор захочет, то найдутся и документы, и доказательства, но пока, видимо, ему выгодно такое положение дел.

– Юлий Моисеевич, я все поняла, – закричала я, – это Корниенко убил Петрова.

– Ты хочешь сказать, – Шварц внимательно посмотрел на меня, – что Юрий Назарович, грубо говоря, замел следы. Нет директора – не с кого и спрашивать?

– Вот именно, – поддержала я его, – ему нужно было обезопасить себя на время избирательной кампании. Ведь губернатор мог включить в действие все свои силы, если бы почувствовал, что у Корниенко есть шансы на победу. А так – все шито-крыто, да еще и рейтинг поднялся – не подкопаешься.

– Очень похоже на правду, – произнес Юлий Моисеевич, – если ты права, то остается только добыть доказательства виновности Корниенко в убийстве Петрова.

– Да, – протянула я, – начать и кончить.

– Ты, кажется, говорила, – встрял Самаркин, – что Корниенко в день исчезновения Петрова ушел из штаба только через час после своего помощника.

– Ну и что? – возразила я. – Мне кажется, что здесь не обошлось без той блондинки, на которую ты положил глаз в офисе Корниенко, – Дины Дашкевич.

– Ничего я не положил на эту Дашкевич, – обиделся Самаркин, – просто она так неожиданно появилась.

– Ладно, разберемся, – продолжила я, обратившись к Шварцу. – Скорее всего Дина по просьбе Корниенко, на которого она переключилась после Петрова, потому что Юрию Назаровичу в случае победы на выборах светила московская прописка, завлекла своего бывшего любовника на дачу, где подъехавший позже Корниенко его и застрелил.

– А как же они избавились от трупа? – снова вклинился Самаркин.

– Дальше могло быть так, – продолжил мое рассуждение Шварц. – Они погрузили труп в машину Юрия Назаровича, а Дина села за руль петровской «Волги». Они доехали до оврага, Дина вышла из «Волги», а Корниенко толкнул ее под уклон. «Волгу», конечно, а не Дину, – с хитрой улыбкой пояснил он, – потом они, чтобы еще больше запутать следы отъехали в другое место и там выбросили труп Петрова.

– Мне только кажется, – произнесла я, что Корниенко должен был убить и Дину она ведь очень опасный свидетель.

– Не забывай, Оля, – Шварц закурил очередную сигарету, – что Дашкевич, после того как пригласила Петрова на дачу, стала не просто свидетелем, а соучастником Корниенко. Ведь если бы все раскрылось и Юрий Назарович оказался бы за решеткой, она тоже не осталась бы на свободе. И хотя ей как соучастнице дали бы гораздо меньший срок, но согласись, сидеть в тюрьме на нарах или в московской квартире в престижном районе – две большие разницы.

– Да уж, не поспоришь. – Я тоже достала сигарету и закурила.

Некурящий Самаркин, задымляемый с двух сторон, брезгливо поводил носом.

– Надо сообщить в милицию, – сказал он, – а то Корниенко еще кого-нибудь замочит. Ведь наверняка это он подослал головорезов, которые вчера напали на тебя, когда почувствовал, что ты начинаешь приближаться к нему.

– Сообщить, – передразнила его я, – и что мы можем сказать в милиции?

– Ну, что Корниенко – убийца.

– Знаешь, как на тебя там посмотрят? – насмешливо спросила я. – А если представим себе, гипотетическую ситуацию, что Юрия Назаровича арестуют и вмешается Федор Дмитриевич, побоявшись, что Корниенко не будет молчать о финансировании его предвыборной кампании, то дело вообще спустят на тормозах.

– Ну и что же ты предлагаешь? – вопросил Самаркин.

– Нужно добыть неопровержимые доказательства его вины, а уж тогда передавать дело в органы, – заявила я.

– И как же ты собираешься добывать эти доказательства? – не без ехидства поинтересовался Алексей.

– Я поеду к Дашкевич и заставлю ее во всем признаться. Пусть она позвонит Корниенко и вынудит его встретиться с ней. Когда он приедет, она устроит истерику по поводу убийства Петрова, а я запишу их разговор на диктофон. Тогда уж Корниенко не отвертится.

– Я поеду с тобой, – заявил Самаркин.

– Нет, одна я скорее разговорю Дину, ты будешь только мешать.

– А если они сговорятся и убьют тебя, – заявил Алексей, – терять-то им нечего. Нет, одну я тебя не отпущу.

– Похоже, парень прав, – вставил Шварц, с одобрением глядя на Алексея.

– Ладно, – согласилась я, – только в разговор не вмешивайся.

– Я не из болтливых, – равнодушно пожал плечами Самаркин, но я видела, что он доволен поддержкой Юлия Моисеевича и тем, что настоял на своем.

Глава 10

Ветер разогнал тучи, и над городом в самом зените стояло ярко-белое солнце. Оставив машину за квартал от дома Дашкевич, я вышла и в сопровождении Самаркина, который вызвался нести сумку с «Никоном» и диктофоном, направилась к пятнадцатому дому.

Сердце выбрасывало в кровь адреналин, хотя вроде бы пока страшного ничего не было, да и не должно было быть. Если, конечно, все пойдет по плану. Мы поднялись на третий этаж, и я позвонила.

– Кто там? – недружелюбно спросил низкий женский голос.

– Я Ольга Бойкова, – проговорила я через дверь, – вы меня не знаете, но могли видеть вчера, когда выходили из офиса господина Корниенко.

– Что вам нужно? – дверь по-прежнему оставалась закрытой.

– Поговорить.

– У меня нет желания ни с кем говорить, – резко ответила она, – тем более с незнакомыми.

Как-то я не подумала, что на самом начальном этапе может возникнуть такая проблема. И тут мне в голову пришла одна мысль.

– Ваш жених, Валера Петров, просил меня передать вам кое-что по поводу своего отца. Да откройте же, наконец, дверь.

Моя тирада возымела-таки свое действие, и дверь отворилась.

– Что вы там плетете про Петрова? – недовольно спросила Дина, выглянув на площадку.

Увидев, что я не одна, она хотела захлопнуть дверь перед моим носом, но Самаркин успел поставить в щель между дверью и косяком ногу. Он ухватился за ручку и резким коротким движением дернул дверь на себя. Дашкевич, державшая дверь за ручку с той стороны, не успела или не захотела разжать руку и вылетела на площадку вслед за распахнувшейся дверью.

Она была разъярена, но и чертовски красива: волосы – гладко зачесаны назад и только одна прядь – что-то вроде длинной челки – падала на правую сторону лица, почти закрывая глаз. Брови были сдвинуты к переносице, прелестные белые зубы крепко сжаты, полные губы раскрыты.

– Какого черта! – прошипела она. Алексей, державший в одной руке мою сумку, изловчился, свободной рукой обхватил Дину за талию и практически втолкнул в квартиру. Я шмыгнула следом, не забыв захлопнуть за собой дверь. Дина с расширенными глазами колошматила Самаркина кулаками.

– Да отпусти ты ее, – пихнула я его в спину, – никуда она не денется.

Он осторожно опустил мою сумку на пол и, поймав Дину за запястья, легонько оттолкнул от себя.

– Успокойся, нам нужно поговорить, – попыталась я ее урезонить.

Но Дина не собиралась успокаиваться. Отступив на шаг, она снова бросилась с кулаками, но теперь уже на меня, видимо, посчитав, что с Алексеем ей не справиться. Самаркин перехватил ее и из прихожей затолкал в гостиную. Самое интересное, что она сопротивлялась и набрасывалась на нас молча. Чтобы как-то разрядить обстановку, я улучила момент, когда Самаркин в очередной раз оттолкнул от себя эту фурию, и громко произнесла:

– На даче Петрова нашли окурок с твоей губной помадой.

Хотя я и блефовала, но, видимо, попала в цель. Она замерла как вкопанная с занесенными для удара кулаками, потом руки ее медленно опустились и безвольно повисли вдоль тела.

– Давай обсудим это, – я выдвинула стул из-за стола и села на него.

Дина опустилась на диван, возле которого она стояла.

– Сколько? – спросила она, немного отдышавшись.

– Что сколько?

– переспросила я.

– Сколько тебе дадут за соучастие в убийстве? Думаю, если у тебя будет возможность оплатить хорошего адвоката, то срок может быть не очень большим. Года два.., три от силы. Но ведь это тюрьма, Дина, а не курорт.

– Сколько вы хотите? – она довольно быстро взяла себя в руки. Дыхание почти пришло в норму, только глаза выдавали ее волнение.

– А-а, ты подумала, что мы шантажисты? – Я усмехнулась и посмотрела на Самаркина. – Ты ошиблась. Мы хотим помочь тебе.

– С чего это? – недоверчиво спросила она, поправляя прическу и свой тонкий кашемировый джемпер с треугольным вырезом.

– С того, что мы хотим, чтобы посадили настоящего убийцу, а не тебя. Если ты нам поможешь, то, возможно, вообще получишь условный срок.

– Вы из милиции?

– Мы из органов, которые очищают город от преступников, – не стала я ее переубеждать.

Не знаю, что она подумала, но в ответ только кивнула и произнесла: «Понятно».

Дальше действие пошло по моему сценарию. Я объяснила Дине, что она должна под каким-либо предлогом заставить Корниенко прийти к ней и заговорить с ним об убийстве Петрова.

– Нам нужно, чтобы на пленке осталась запись, что это действительно он, Корниенко, убил Петрова.

– А что потом? – резонно поинтересовалась Дашкевич.

– Пусть уходит, – сказала я и протянула ей «Моторолу». – С такими уликами он никуда не денется.

Она набрала номер Корниенко, что-то сказала ему насчет своего состояния и попросила срочно приехать, после чего положила мобильник на диван рядом с собой.

– Ну что? – Я вопросительно посмотрела на нее.

– Сказал, что приедет минут через двадцать-тридцать.

– Отлично, – я поднялась со стула и начала ходить по комнате, заглядывая в углы. – Нам нужно где-то спрятаться.

– Можно в кладовке, – сказала Дина.

Кладовка представляла собой прямоугольное – примерно полтора на два – помещение, дальнюю стену которого занимали полки с одеждой и бельем. На свободных стенах были прикреплены вешалки с плащами, куртками и пальто, а в середине оставалось еще достаточно места, чтобы свободно могли поместиться два человека. Вход в кладовку закрывала плотная гардина.

– Отлично, – сказала я и позвала Алексея, держащего в этот момент мою сумку.

Достав из сумки диктофон, я вышла из укрытия и поместила его на одну из полок мебельной стенки, за вазу. Только мы закончили приготовления, в прихожей раздался звонок.

– Действуй, – кивнула я Дине, включила диктофон и спряталась в кладовку за гардину, чуть отодвинув ее, так, чтобы осталась небольшая щелка. Алексей встал за моей спиной.

Мы слышали, как щелкнул замок входной двери и в прихожей раздался бодрый голос Юрия Назаровича:

– У меня, между прочим, обед, – игриво произнес он, – если ты меня не покормишь, я похудею.

– Мне не до обедов, Юра, – сказала Дина, и я увидела, как она входит в гостиную.

За ней появилась вальяжная фигура Корниенко. На этот раз он был в костюме и белой рубашке. Он ослабил узел галстука и по-барски уселся на диване.

– Ну, – сказал он, глядя на Дину, стоящую ко мне спиной, – что случилось?

– Как будто ты сам не знаешь, – она повысила голос. – Может, ты каждый день убиваешь людей и привык к этому, а мне все время кажется, что за мной вот-вот придут.

– Не кричи, – улыбка сползла с его лица, – соседи услышат.

Он поднялся с дивана, подошел к Дине и попытался обнять ее, но она выскользнула из его объятий.

– Перестань, – раздраженно оттолкнула она его руку, – мне этот Петров сегодня всю ночь снился. Я не знаю, что мне делать.

– Ничего делать не нужно, – отчеканил Корниенко, – все уже сделано. Для начала возьми себя в руки – нечего паниковать. Ну не мог я оставить его в живых, не мог. Ты же сама знаешь, какое сейчас у меня положение – или пан, или пропал. Этот Сашка у меня как дамоклов меч висел над головой. Его могли прижать в любую минуту и он бы все выложил.

Я бы, конечно, выкрутился, но время было бы упущено. Ты же сама хочешь жить в столице…

Он снова попытался обнять Дину, но она опять ускользнула от него.

– Ничего я не хочу, – отрезала она. – Зачем только я тебя послушала!

Она закрыла лицо руками и зарыдала. Ну, артистка! Я восхищенно наблюдала за Дашкевич. Какой талант пропадает!

– Прекрати истерику, – прикрикнул на нее Корниенко, – и без тебя тошно. Но Дашкевич зарыдала еще сильнее. Тут события стали развиваться немного не по моему сценарию, вернее, совсем не по моему. В руке у Корниенко появился пистолет с глушителем, который он направил на Дину. Увидев это, она прекратила рыдания и забилась в угол дивана. Теперь Юрий Назарович стоял ко мне спиной.

– Нужно было прикончить тебя, когда ты сидела в петровской «Волге» у обрыва, – спокойно сказал он, – я, дурак, пожалел. Ты ведь все равно проболтаешься.

– Нет, нет, Юрочка, – еле слышно проговорила Дашкевич, выставив вперед ладони, словно хотела заслониться ими от пули, – я не проболтаюсь, Если, ты убьешь меня, тебя арестуют, и ты уже никогда не станешь депутатом.

– Мне сочень жаль, – произнес Корниенко, – ты была действительно хороша в постели. А насчет меня не беспокойся. Я сам за рулем, в офисе знают, что я поехал обедать… Да и кому придет в голову, что кандидат в депутаты убил какую-то…

– Ты не сделаешь этого, – прошептала Дина.

– Запросто, – Юрий Назарович ловко, как будто делал это всю жизнь, передернул затвор. – Оказывается, убить трудно только первый раз, потом привыкаешь.

Я стояла как завороженная, не в силах пошевелиться. Можно было представить себе состояние Дашкевич, на которую глядел ствол пистолета, грозивший выплюнуть ей в голову кусок свинца.

Сильные руки, державшие меня, мягко отстранили меня, и Алексей, отодвинув гардину, шагнул вперед.

– Минуточку, – негромко сказал он, но это слово подействовало на Корниенко, словно выстрел.

Он вздрогнул всем своим крупным телом и стал разворачиваться в сторону Алексея. Но Самаркин оказался проворнее. Он скользнул к Назарычу и, когда тот уже почти повернул оружие в нашу сторону, перехватил его руку, державшую пистолет. Другой рукой Алексей ухватил его за плечо и, немного продвинув вперед, ударил коленом в живот.

Назарыч свалился как подкошенный, выронив пистолет.

– Теперь можешь вызывать милицию, – улыбнулся Самаркин, – доказательств у тебя больше чем достаточно.

– Да, – сказал Кряжимский, когда после почти четырехчасовых объяснений с милицией мы с Алексеем пришли в редакцию, где я все рассказала своему заму, – здесь, пожалуй, материала хватит на роман с продолжением.

– Вот и дайте с продолжением, – согласилась я, – а нам нужно подкрепиться.

Мы быстренько перекусили в небольшом кафе и отправились к Шварцу. Тот уже ждал нас за своим допотопным столом, зажав в зубах неизменную сигарету.

– По твоему лицу вижу, что все получилось так, как ты задумала, – проницательно заметил он.

– Ну, – скромно сказала я, – может быть, и не совсем так…

И рассказала ему обо всем, что произошло.

– Значит, ты правильно сделала, что взяла с собой помощника, – он хитро посмотрел на меня, прикуривая очередную сигарету.

– Да уж, – согласилась я, – даже не могу себе представить, что было бы, окажись я там одна. Скорее всего в квартире Дашкевич обнаружили бы два трупа – Дины и мой.

– Когда мы вышли от Шварца, на улице было уже совсем темно.

– Какие планы? – спросил Алексей.

– Сейчас совершим небольшой налет на супермаркет и поедем ко мне, – загадочно произнесла я, садясь в машину, – нужно отметить окончание дела.

Я запустила двигатель и собиралась уже тронуться, как дала о себе знать «Моторола». Вздохнув, я достала мобильник из кармана.

– Слушаю.

– Оленька, это Кряжимский. Я вот думаю, как назвать статью? Может, «Смерть на даче»?

Я вспомнила, сколько всего пришлось пережить за эти два дня, сколько погоняться, со сколькими людьми пообщаться! Я вдруг разом почувствовала всю накопившуюся усталость, но и удовлетворение. Поэтому благожелательно произнесла:

– Называйте как хотите, только я назвала бы ее «ГОНКИ С ПРЕПЯТСТВИЯМИ».