Любовные прикосновения

ГЛАВА 25

Нью-Йорк, апрель 1978 года

«Вот и наступил решающий день!» – думала Лари, когда в понедельник солнечным утром шагала по Мэдисон-авеню.

Это был один из тех великолепных весенних дней с голубым небом, которые могли вдохновить ее и заставить поверить в то, что настал момент осуществления всех надежд, которые она долго лелеяла в душе. Решимость начать новый этап в жизни проявилась у Лари частично в том, что в субботу она прошлась по магазинам и теперь щеголяла в новом сизо-сером костюме с короткой юбкой и в блузке кораллового цвета. Светлые волосы были подстрижены по последней моде. Флауэр хотела, чтобы женщины, работающие у нее, носили длинные юбки, белые блузки, а волосы – коротко остриженными или заколотыми сзади. Но Лари уже созрела морально для того, чтобы заявить о своей независимости. После почти шестилетнего ученичества она сделалась одной из главных помощниц Флауэр Хейли, и давно пришла пора проявить собственные творческие способности. Когда она оказалась перед широким шестиэтажным особняком, являвшимся штаб-квартирой компании «Хейли Декор Инкорпорейтид», ее решимость, казалось, была высечена из камня.

Но прежде чем пройти через входную дверь, Лари предупредила себя, что не стоит поддаваться чарам солнечного дня и ожидать слишком многого. Тогда, десять лет назад, в Праге тоже стояла весна, но ее надежды разбились вдребезги. Временами Флауэр казалась Лари не менее страшной, чем русская армия.

На первом этаже особняка располагался магазин, где продавались обивочные и драпировочные ткани, изготовлявшиеся по эскизам Флауэр. Торговый зал был оформлен в виде большой гостиной, богато украшенный волнами разнообразных тканей всевозможных цветов. Прямо возле входа сидела секретарша за бюро из палисандрового дерева в стиле королевы Анны. Эту работу в настоящее время исполняла Бетси Лэйн, скромная выпускница университета, принадлежащая к одному из влиятельнейших семейств Филадельфии. Почти все молодые женщины, работавшие в фирме «Хейли Декор», были из фамилий, занимающих высокое положение в обществе. Флауэр предусмотрительно привлекала к себе служащих из той же самой социальной группы, которая поставляла ей клиентов. Она знала, что вскоре все эти юные особы благополучно выйдут замуж и будут обустраивать свои собственные дома. Заработная плата, выплаченная им сегодня, завтра вернется к ней в виде гонораров за оформление интерьеров.

– Доброе утро, Бетси, – сказала Лари. – Она уже спустилась?

Это был первый вопрос, который все задавали, приходя на работу. Флауэр жила в верхних трех этажах особняка. Ей прислуживали кухарка и дворецкий. «Ежедневная поездка» Хейли на работу заключалась в том, что она спускалась вниз на лифте. Два других этажа над магазином были заняты студиями, в которых делали чертежи и эскизы, а также кабинетами Флауэр и ее персонала. До тех пор, пока она не появлялась в своем офисе, никто не чувствовал, что рабочий день действительно уже начался.

– Сегодня она уже несколько раз поднималась и спускалась, – ответила Бетси Лейн и тихо добавила: – Она в ярости. Разразился какой-то кризис. Только не спрашивай меня какой!

Не было необходимости говорить Лари о том, что секретаршу обычно не информировали о важных событиях. Она сама посидела за этим бюро в течение первых двадцати месяцев своей службы в фирме «Хейли Декор»: охраняла входную дверь, отвечала на телефонные звонки, разбирала почту – все это за плату в восемьдесят долларов в неделю. Работа была нудная, однако благодаря ей Лари узнала кое-что о бизнесе, связанном с оформлением интерьеров вообще, и о характерных особенностях Флауэр Хейли в частности.

Первый и самый удивительный для Лари урок заключался в том, что многих преуспевающих людей, от которых в профессиональной деятельности требовалась решительность и творчество, одолевали сомнения, когда дело касалось оформления собственного дома. Главы корпораций, банкиры, общественные деятели, даже ведущие модельеры ежедневно представали перед столом секретарши фирмы «Хейли Декор». Лари вскоре поняла, что люди, нуждавшиеся в проявлении знаменитого изысканного вкуса мадам Хейли, приходили не случайно. Они являлись как паломники, как верующие, сердца которых жаждут, чтобы их приняли. И постепенно Лари поняла причину такого отчаянного желания. Вкус, как ничто другое, являлся тем невыразимым качеством, которое ставило его обладателей в один ряд с самыми выдающимися людьми. В большей степени, чем деньги или успешная карьера, даже в большей, чем родовитость или происхождение, вкус был тем критерием, который позволял определить истинную ценность личности. И нигде не было так важно проявить вкус, как в собственном доме, который наиболее полно выражает суть человека.

Однако принимали лишь небольшую часть посетителей. Флауэр Хейли достигла такой профессиональной высоты, на которой уже могла говорить: «Не клиенты выбирают меня, а я выбираю их».

Флауэр работала только на богатых, предпочтительно на тех, чья семья, как она говорила, была зажиточная уже не одно поколение. Чтобы она могла воплотить в жизнь свои роскошные проекты, ее не должны были ограничивать недостаток средств или боязнь людей потратить деньги. Ни в одном из проектов Хейли не существовало такого понятия, как смета.

Она также неохотно принимала клиентов, которые сделали себе состояние в некоторых сферах бизнеса, например, таких, как реклама.

– Ох уж эти люди из рекламы! – презрительно фыркала Флауэр. – Понятия о стиле у них слишком связаны с показухой! Они хотят, чтобы их дома тоже стали рекламой и рекламировали их самих.

Флауэр говорила, что со вкусом оформленный интерьер отражает спокойную уверенность и не должен бросаться в глаза.

В ее «черном списке» значились также кинозвезды и представители шоу-бизнеса. Исключение она делала лишь для тех, кто завоевал славу, играя на театральной сцене.

Хейли объясняла это так:

– Обычно они играли в пьесах с красивыми декорациями и, возможно, исполняли иногда роли королей и королев. Это дает им некоторые понятия о том, что значит жить хорошо.

По крайней мере, Лантам она не отказала.

В конце концов Флауэр взяла себе за правило отказываться от таких коммерческих заказов, как оформление интерьеров отелей, и отклонила множество просьб, поступавших даже от ее бывших клиентов, заняться их роскошными яхтами.

– В моем творчестве мне нужна твердая почва под ногами, – говорила она.

Изучить «библию» Флауэр, чтобы отбирать для нее клиентов и знать, кому следует отказать – вот в чем состояла существенная часть задачи Лари в тот период, когда она работала секретарем. Но чтобы научиться искусству оформления интерьеров, ей пришлось также слушать советы, которые Флауэр давала своим клиентам в магазине, а также прочитать множество книг, стоявших на полках в кабинетах наверху – об антиквариате, тканях, дизайне, а кроме того, биографии таких известных дизайнеров прошлого, как Элси де Вольф и Сисси Моэм.

Единственная возможность применить полученные знания заключалась для Лари не в работе, а в постоянном участии в реставрации «Морского прилива». Большая часть денег, собранных на балу, была потрачена на капитальный ремонт, и Флауэр объявила, что оставшейся незначительной суммы не хватит, чтобы создать нечто достаточно выразительное по ее меркам. Так что по выходным и праздничным дням Лари посещала аукционы в деловой части Нью-Йорка, где продавались не такие дорогие вещи, как на аукционах Сотби и Кристи. Лари искала там подходящую мебель, которой можно было бы обставить комнаты, опустошенные в то время, когда Анита испытывала финансовые Трудности. В одном из магазинчиков вдоль Орчард-стрит, торговавшем уцененными тканями, Лари нашла рулон кружева, изготовленного в наши дни в Китае машинным способом, которое по узору напоминало шедевр бельгийских мастериц. Она отдала его в мастерскую, чтобы из него сшили занавески для высоких окон в «Морском приливе», а на выходные поехала в Ньюпорт.

– Благодаря тебе в дом снова возвращается красота, – сказала Анита. – Если я сейчас умру, то буду знать, что оставляю его в хороших руках.

При мысли о том, что она останется одна и на ее плечи ляжет ответственность за этого огромного «белого слона», Лари испытала не меньше скорби, чем когда представила себе Аниту умирающей. Но, к счастью, здоровье у Аниты по-прежнему оставалось превосходным, хотя ей уже перевалило за восемьдесят.

Проработав у Флауэр около двух лет, Лари получила прибавку к жалованью в размере пятидесяти долларов и была переведена в чертежный отдел. Он представлял собой открытое помещение на втором этаже напротив лифта, где вдоль боковых стен особняка стояли два ряда чертежных столов, к которым сбоку примыкали необъятных размеров металлические светокопировальные аппараты. Планы этажей, а также виды сбоку и спереди, изготовлявшиеся здесь, являлись начальным этапом любого заказа, который выполняла Флауэр. Точное расположение окон и дверей в каждой комнате, а также батарей отопления, каминов, водопроводных труб, высота потолков с точностью до миллиметра – все это необходимо было принимать в расчет. Только после этого декоратор мог приступить к подбору мебели и ее расстановке. Главная забота Флауэр всегда заключалась в том, в каком месте люди будут входить в комнату и проходить через нее и как они при этом будут располагаться по отношению к потокам света и воздуха из окон или по отношению к источникам тепла.

– Движение! – инструктировала она своих учеников. – Прежде всего мы должны знать, как идет направление движения!

Чертежная работа, которую Лари выполняла в течение следующих двух лет, была утомительной, но в то же время бесценной. Научиться чертить точные планы этажей и изображения готовых комнат – это был только первый шаг в постижении процесса, с помощью которого Флауэр отделывала и украшала комнаты так, что это создавало ощущение гармонии и сбалансированности. Хейли планировала каждую деталь с такой же тщательностью, с какой ювелир готовится раздробить алмаз, только в данном случае она, наоборот, собирала кусочки драгоценного камня в единое целое.

Следующее продвижение Лари в фирме «Хейли Декор» заключалось в том, что она получила еще одну пятидесятидолларовую прибавку к жалованью и звание «дизайнер-ассистент». Однако это вовсе не гарантировало ей шанс проявить свои способности. Дизайнеры-ассистенты, проходившие практику на подрядных работах, должны были только выполнять замыслы Флауэр. Они бегали по аукционным залам, чтобы приобрести антикварную мебель, отбирали образцы тканей или ковров среди тысяч возможных вариантов, чтобы упростить для Флауэр принятие окончательного решения, и лишь время от времени им позволялось самостоятельно выбрать такие малозначительные дополнения, как пепельницы, подушки и абажуры.

Наиболее важные их обязанности состояли в том, чтобы ограждать Флауэр от разных помех, сдерживать клиентов, с которыми она не имела возможности встретиться из-за своей занятости, и льстить тем заказчикам, у которых имелись жалобы. Всего дизайнеров-ассистентов было шесть, и они делили тесное помещение, располагавшееся дальше по коридору за роскошным главным кабинетом Флауэр.

Направляясь туда в то утро, Лари вышла из лифта на втором этаже и сразу же погрузилась в атмосферу кризиса. Это вызвало у нее беспокойство. За чертежными столами и шкафами, в которых хранились тысячи прошлых и текущих проектов, стояла Флауэр и читала проповедь своим сотрудникам, а те лихорадочно выдвигали и задвигали ящики, просматривая целые горы чертежей. В тот день наряд Флауэр представлял собой старомодное темно-зеленое хлопчатобумажное платье с кружевным воротником и манжетами. Это было платье, подходящее для вдовы, что, однако, не мешало ей орать, словно портовый грузчик.

– Что, черт побери, с вами всеми происходит! Разве нельзя хранить бумаги так, чтобы мы могли снова их найти? Если я не получу эти чертежи через двадцать минут, то опоздаю на самолет. Если же такое случится, то вы все можете подыскивать себе новую работу. Сегодня же!

И она исчезла в коридоре, который вел в кабинеты, расположенные в передней части здания, чтобы поднять там еще большую суматоху.

Лари подошла к Триш Уэббер, которая тоже была дизайнером-ассистентом. Триш, долговязая брюнетка с глазами, похожими на ягоды терна, любившая носить цветы в волосах, приехала из Южной Каролины. Она происходила из семьи, которая занимала самое высокое общественное положение еще задолго до гражданской войны.

– В чем дело? – спросила Лари.

– У нас тут небольшие проблемы из-за того, что мы взялись за проект в Сан-Клементе, – ответила Триш протяжным приторно-сладким голоском.

Лари поняла, что она имеет в виду поместье в Калифорнии, которое бывший президент Никсон использовал как свой «западный Белый дом». Когда Никсоны захотели обновить интерьер дома, Флауэр была среди тех, кого пригласили, чтобы внести вклад в общую концепцию. Это был единственный случай, когда она нарушила свое правило – не работать к западу от Миссисипи. Как говорила Хейли, она сделала это «из патриотического долга».

Лари нагнулась, чтобы выдвинуть нижний ящик шкафа, и стала копаться в многочисленных страницах планов. Она слышала, что остальные сотрудники обсуждают между собой, по какой причине вдруг так срочно понадобились чертежи Сан-Клементе. Хотя Ричард Никсон и провел некоторое время в своем калифорнийском доме после того, как в августе 1974 года ушел в отставку с поста президента, но с тех пор он уже успел продать этот дом и снова спокойно обосноваться на Востоке. Однако накануне вечером Пат Никсон позвонила Флауэр домой и спросила ее, не может ли она переделать, и притом быстро, несколько комнат в «западном Белом доме», те самые, которые когда-то сама оформляла. Идея, очевидно, заключалась в том, чтобы создать утешительную иллюзию, будто бы Никсон вернулся туда, где он был в зените своего могущества.

Лари достала несколько больших листов, скатала их в трубку и направилась в главный кабинет.

– Сан-Клементе! – объявила она, прерывая Флауэр, которая в это время отчитывала секретаршу.

Флауэр взяла листы и развернула их настолько, чтобы можно было увидеть название проекта, написанное на полях.

– Как же так получилось, что никто другой не смог их найти?

– Просто они не знали, где искать. Ведь у вас есть отдельная подшивка для всех президентских проектов.

– С каких это пор? – поинтересовалась Флауэр так, будто считала, что кое-кто сует нос в ее систему хранения архивов.

– Возможно, так было всегда, – ответила Лари.

Лари знала, что в той же самой пачке лежали чертежи комнат, которые Флауэр оформляла несколько десятилетий назад в домах Рузвельта в Гайд-парке и Уорм-Спрингс, а также на ферме Эйзенхауэра в Геттисберге. После работы Лари частенько изучала планы и эскизы прошлых проектов Флауэр. Это был еще один способ ее самообразования.

Суровая старуха молча кивнула Лари в знак благодарности и пулей вылетела из комнаты. Ее поспешный уход застал Лари врасплох. Она почувствовала искушение немедленно занять подобающее ей место. В то время Лари как раз позволили самостоятельно руководить отделкой двух комнат. А разве мог представиться более удобный момент для того, чтобы выдвинуть требование о продвижении по службе? Ведь она только что уладила возникший кризис?

Однако потом Лари решила, что не стоит бежать за Флауэр. Даже в самые лучшие времена Флауэр не любила, когда ее подталкивали. Вряд ли она будет сговорчивой сейчас, когда спешит на самолет.

Как довольно часто случалось в последнее время, Лари закончила день с чувством глубокого разочарования. Шесть лет назад Флауэр пообещала ей, что у нее будет шанс раскрыть свой талант. И это обещание было нарушено.

Лари подумала, что, может быть, пришло время бросить эту работу. Но если она уйдет, разве представятся ей когда-нибудь такие возможности, которые в изобилии появлялись в фирме «Хейли Декор»?

В поисках удобного жилья, доступного ей по средствам, Лари уже несколько раз переезжала с квартиры на квартиру. После двухмесячного пребывания в освященном церковью барбизонском отеле для женщин, куда ее направила Анита, она приняла приглашение двух девушек с работы поселиться вместе с ними. Но это продолжалось только полгода, поскольку Лари не разделяла их пристрастия к шумным мужским компаниям, которые по нескольку раз в неделю вваливались в их квартиру, устраивая попойки и танцы, а нередко и оставаясь на ночь.

Когда соседки Лари увидели, что она ночь за ночью проводит в одиночестве, они стали бранить ее за это. Девушки считали, что она боится секса. Зачем отказываться от удовольствия? Ведь она красива и будет желанна даже для самых привлекательных мужчин.

Но единственное сексуальное приключение, которое было у Лари с Ником, сделало свое дело и удовлетворило ее любопытство. Какими бы страстными ни были ее плотские желания, она решительно восставала против случайных связей. В следующий раз это должно произойти с мужчиной, который будет любить ее… и останется с ней. Трагедия, постигшая Катарину Де Вари и обстоятельства, при которых она была зачата – все это было предостережением для Лари.

Погрузившись в изучение рекламных объявлений по аренде жилья, она отыскала небольшую однокомнатную квартирку в доме без лифта, расположенном в квартале, известном под названием «Маленькая Италия». Ванная размером с чуланчик и кухня величиной с купе пульмановского вагона не смутили Лари. За пятьдесят долларов в неделю она и не ожидала большего, а уединение уже само по себе было роскошью.

Лари прожила там всего несколько месяцев, пока однажды, когда она находилась на работе, в квартире, располагавшейся дальше по коридору, не были застрелены мужчина и женщина. Полицейские сказали, что это были мафиозо невысокого ранга и его подружка. Они были убиты по приказу их конкурентов из преступного мира. История даже попала в выпуски новостей, и не только городских. Когда Анита узнала, что убийство произошло в том самом доме, где живет Лари, она поспешила прямо в Нью-Йорк. По ее настоянию Лари пришлось переехать к ней в отель, пока они не найдут приличное и безопасное жилье.

– Приличная по твоим меркам квартира, баби, будет стишком дорогой, а поиски доступной мне по средствам займут слишком много времени. Ты ведь не можешь позволить себе поселить меня в отеле насовсем!

– Так или иначе, я не уеду до тех пор, пока ты не обоснуешься в таком месте, где не будет поблизости этих людей в шляпах, которые стреляют в кого им только заблагорассудится.

– Каких-каких людей?

– Людей в шляпах, – повторила Анита, – гангстеров, которые носят черные шляпы и которым платят за убийство людей.

Лари рассмеялась.

– Ты, вероятно, имеешь в виду наемных убийц?

Как бы ни раздражало Лари вмешательство Аниты, в глубине души она ценила ее заботу. В конце концов, кто еще по-настоящему беспокоился о том, что будет с ней? В последнее время Джин не утруждал себя телефонными звонками и посещениями «Морского прилива». Работая в администрации демократов, которые пришли к власти после Уотергейта, он стал еще более занятым и важным и поднялся до крупного поста в Совете по национальной безопасности. Прошлой весной он женился на Нелл Пэлленсан, дочери богатого сенатора с юга, с которой находился в связи уже несколько лет. И Анита, и Лари получили по почте приглашения на их пышное бракосочетание в Вашингтоне, хотя сам Джин так и не приехал в Ньюпорт. Лари чувствовала, что он сделал это только для того, чтобы соблюсти этикет, но на самом деле не хотел, чтобы она присутствовала на свадьбе, скорее всего, этого не желала его жена. Был ли он ее отцом или нет, Лари казалось, что его женитьба стала в какой-то степени еще одним предательством по отношению к Кат. Когда она сказала Аните, что не поедет, Анита из солидарности с ней тоже отклонила приглашение. С тех пор Джин вообще перестал поддерживать с ними отношения.

Два дня Анита сидела у телефона в номере отеля и обзванивала множество своих старых знакомых, которых она знала еще в тс времена, когда жила в Нью-Йорке. На третий день она появилась в фирме «Хейли Декор» во время обеденного перерыва, а на улице ее ожидало такси.

Десять минут спустя они уже были в районе Манхэттена, известном под названием Тертл-Бей. Расположенный всего лишь в двух кварталах от здания Организации Объединенных Наций, он состоял из двух параллельных улиц, застроенных особняками, примыкавшими к огромному общественному саду, который был редким приятным исключением в этом городе. Некоторые дома были разделены на квартиры, другие так и остались элегантными особняками для одной семьи. В одном из них на протяжении последних сорока лет жила Кэтрин Хепберн.

– Кто-то морочит тебе голову! – проворчала Лари, когда Анита провела ее в дом через покрытую лаком зеленую дверь и сказала, что весь верхний этаж можно арендовать за сто двадцать пять долларов в месяц. Лари знала, что в Тертл-Бей даже однокомнатная квартира могла приносить доход в восемь раз больше.

Но когда они поднялись наверх по четырем пролетам лестницы, Анита все объяснила ей. Это здание приобрела одна корпорация в качестве дома для своего нового шефа. Но еще до того, как он въехал сюда, компания перенесла свою штаб-квартиру в Сиэтл. Дом оставили как вложение капитала. Два этажа предназначались для приезжающих сотрудников компании, а верхний решили сдать в аренду за незначительную плату, чтобы он не пустовал.

Лари осмотрела квартиру. Спальня была связана коридором с гостиной, а сбоку примыкала кухня. В передней и задней комнатах располагались камины, деревянные полы были отполированы. Просторная, современно оборудованная кухня могла служить столовой. В квартире был также большой встроенный шкаф с зеркалом.

– Анита, ты заключила такую странную тайную сделку, что у меня закралось подозрение, – а не принадлежишь ли ты к какому-нибудь мафиозному клану.

– Нет, это не так, – совершенно серьезно ответила Анита.

Она призналась, что позвонила одному старому поклоннику. Он оказался членом совета директоров компании, которой принадлежал дом.

Устроив Лари на новом месте, Анита уехала из Нью-Йорка. Лари могла только догадываться, что под «старым поклонником» Анита подразумевала одного из своих любовников из далекой неистовой молодости, и не стала больше ничего выпытывать у нее. В течение следующих пяти лет она аккуратно, каждый месяц посылала в офис фирмы «Монарк Пейпер Корпорейшн» в Сиэтл чек и молилась о том, чтобы корпорация сохранила за собой это здание.

В тот день, вернувшись домой, она подобрала почту, которую сунули в щель парадной двери, и отложила письма, адресованные служащим компании, приезжающим в Нью-Йорк в командировку. Лари была разочарована, обнаружив только счета, рекламные проспекты и экземпляр выписанного ею журнала «Дом и Сад». Ее переписка с Доми продолжалась, но между письмами были большие перерывы. Лари также постепенно привыкла получать каждые несколько недель короткие записки от Ника, обычно вместе с несколькими фотографиями. Она ценила эти постоянные сообщения о том, что у него по-прежнему все в порядке, хотя и не было никакой возможности отвечать ему из-за того, что он постоянно переезжал с места на место. Война во Вьетнаме закончилась пять лет назад, но Ник по-прежнему с фанатичным рвением стремился запечатлеть трагедию Юго-Восточной Азии. Он летал в Тайланд, Бирму, Камбоджу за материалом о партизанских восстаниях и даже хитростью проник в Ханой. Теперь он уже не работал исключительно на Палмера, его фотографии везде пользовались спросом. Популярность постепенно стала приходить к нему. Телевизионная программа «Шестьдесят минут» несколько месяцев назад сделала передачу о Нике Орне, описывая его как самого безрассудного военного фотографа со времен Роберта Капы.

Как бы ни были ограничены ее контакты с Ником, все же благодаря им они по-прежнему были довольно близки. Совершая нечастые поездки в Штаты, он всегда без стеснения звонил ей, а она была счастлива услышать его. Ник оживленно рассказывал ей об увиденном в Азии. Проблемы возникали только тогда, когда они находили время для встречи. Ник неизбежно сводил беседу к воспоминаниям и чувствам.

– Я не знаю, что значит для тебя тот вечер, – сказал он ей во время своего последнего визита несколько месяцев назад, – но он все время стоит в моей памяти. Бывали дни, когда я работал в таких местах, где не было ничего, кроме разрухи… И тогда я вспоминал о том, как мы с тобой занимались любовью, потому что это напоминало мне, что мир все же может быть прекрасным. Я думаю о том, что у нас может быть еще очень много хорошего, Лари, и это снова делает меня оптимистом, как бы плохо ни обстояли дела…

Конечно, эти слова тронули Лари. Раз или два его преданность и искренность чуть было не подтолкнули ее к нему в постель. Но она знала, что Ник не готов пожертвовать карьерой ради нее.

– Но почему мы обязательно должны чем-то жертвовать? – спорил с ней Ник. – Разве мы не можем только давать что-то друг другу?

– Одну ночь, как в прошлый раз? Или даже целую неделю? Ник, я никогда больше не допущу, чтобы любящие меня люди исчезали из моей жизни. Мне нужен человек, который останется со мной навсегда.

Хотя позиция Лари глубоко огорчала Ника, он никогда не сердился на нее, понимая причину ее поведения. Он сказал, что готов ждать, пока не придет время, когда ему представится возможность предложить ей нечто большее… или пока она не согласится на меньшее. Его поощряло также и то, что Лари по-прежнему одна. У нее были свидания с привлекательными молодыми людьми, которые посещали фирму Хейли, или с друзьями друзей, которые звонили ей по телефону и восторгались ее красотой. Несколько раз Лари буквально заставляла себя поверить в то, что очередное знакомство приведет ее к чему-то значительному и что она может позволить поклоннику затащить ее в постель. Но такие связи продолжались не слишком долго. В них не было искры, и Лари никогда не теряла времени понапрасну, пытаясь разжечь огонь сама.

В тот день, готовясь провести еще один спокойный вечер дома, Лари приняла душ, накинула махровый халат и, устроившись на диване, принялась листать журнал «Дом и Сад». Неожиданно зазвонил телефон.

– Carissima![18] – воскликнул чей-то голос в трубке. Лари уже много лет не слышала его, но узнала сразу же.

– Привет, Чезз, – сказала она спокойно.

– Я искал тебя, дорогая Лари, от высоких гор до самых глубин Манхэттена.

Это был его обычный стиль общения.

– Ты ведь знаешь, где я работаю. С твоей помощью я оказалась у Хейли. Ты мог бы…

– Ах! Но я ищу тебя всего лишь два часа – с тех пор, как приехал из Рима – мне не хотелось звонить в офис старухи.

Лари подумала, что причина кроется в том, что он находится в «черном списке» Флауэр.

– В таком случае, как же ты узнал мой телефон?

– Я позвонил в «Морской прилив» и поговорил с этим милым парнем, Майклом…

Лари догадалась, что для этого Чеззу пришлось выдать себя за кого-то другого. Майк доверял Даниели-младшему не больше, чем Анита.

– И вот я отыскал тебя, и нам нужно о многом поговорить, – поспешно продолжал он. – Если я заеду за тобой через час, чтобы пригласить поужинать, это будет не слишком рано?

Приглашение вполне в его духе.

– Чезз, неужели ты рассчитываешь, что я тут же побегу ужинать с тобой, после того как прошло столько времени.

– Ну что ж, если ты уже поужинала, мы придумаем что-нибудь еще.

– Нет, я не ужинала! Но это не…

– Понимаю. У тебя назначена другая встреча. Allora,[19] мы можем встретиться позже – скажем, в полночь, после того как он привезет тебя домой.

Как обычно, словесная перестрелка зашла слишком далеко, чтобы она могла сердиться на него… Это уже становилось просто смешным!

– Чезз, – бесстрастным голосом произнесла Лари, – у меня ни с кем не назначено свидания, и я, разумеется, не стану встречаться с тобой в полночь.

– Molto bene, Delissima.[20] Тогда мы остановимся на первоначальном плане и встретимся пораньше. Ты не возражаешь против того, чтобы одеться? Это будет деловой ужин, но мы будем сочетать его с чем-нибудь приятным, не так ли? Поедем в какое-нибудь особое место! В конце концов, я ведь не каждый день вижу тебя!

Лари улыбнулась про себя и покачала головой, но не стала приводить больше никаких предлогов. Ей вдруг пришло в голову, что приятный ужин с таким интересным мужчиной может оказаться желанным противоядием против разочарования, которое постигло ее на работе. Больше всего Лари заинтриговали его слова о том, что их встреча будет деловой.

– Так, значит, через час? – настаивал он.

– Да, черт возьми! – выпалила она в ответ и повесила трубку.

ГЛАВА 26

Лари спустилась вниз, чтобы подождать его на улице. На ней был красный шерстяной облегающий вечерний жакет. Золотистые волосы были зачесаны назад и закреплены парой усеянных жемчужинами гребенок. Лари подумала, что представляет собой прекрасную мишень для любого грабителя, которому случится пройти мимо. Однако, учитывая то, что Чеззу с такой легкостью удалось убедить ее поужинать с ним, оставаться с ним наедине в своей квартире было не менее рискованно.

После памятного вечера по сбору средств в «Морском приливе» между ними не было вообще никаких контактов. Единственное известие о Чеззе Лари услышала от Флауэр Хейли через несколько недель после того, как начала работать у нее.

Поскольку они познакомились у Даниели, Флауэр предполагала, что Лари находится с ними в дружеских отношениях. Поэтому однажды утром она налетела на Лари, сердито потрясая листком желтой бумаги.

– Хорошие же манеры у твоих друзей! – ругалась Флауэр. – Посылать мне такую телеграмму – и при этом даже не взять на себя труд извиниться! В следующий раз, когда вы увидите мистера Даниели, передайте ему, что скорее похолодает в аду, чем я выберу для него хотя бы набор столовых салфеток! Мне всегда нравилась Ребекка Уотерфилд. Она единственный раз продемонстрировала отсутствие вкуса. Подцепив этого фальшивого итальянского принца.

В телеграмме, которая привела Флауэр в ярость, сообщалось об отмене заказа на оформление нью-йоркского особняка для Чезза и его суженой.

Месяц спустя Флауэр снова завела с Лари разговор о Чеззе.

– Не могу представить себе, почему такая девушка, как ты, дружит с подобным подлецом. Ты знаешь, почему был аннулирован тот заказ?

– Понятия не имею.

Любопытство у Лари возобладало над желанием исправить ошибочное мнение Флауэр о том, что такая дружба существует.

– У Дрю Харрингтона возникли подозрения, что в его дочери мистеру Даниели больше всего нравится ее банковский счет. Чтобы проверить это, предусмотрительный отец предложил молодому человеку триста тысяч долларов наличными, чтобы он разорвал помолвку и отправился в Европу, подальше от его дочери. И – можешь представить себе – Даниели ухватился за это предложение!

Да, Лари и в самом деле могла представить себе такое. Но она сказала только, что Флауэр ошибается и что на самом деле Чезз ей не друг.

И все же… вот она стоит и ждет его, и, что еще более странно, предстоящая встреча ее волнует. Интерес к Чеззу всегда был бессмысленным и не поддавался объяснению. Но, в таком случае, какое разумное оправдание может быть у тех людей, которые с нетерпением стремятся рискнуть жизнью, чтобы подняться на вершину высокой горы? Несомненно, в жизни, полной опасностей, присутствует какое-то особое возбуждение, и сопротивляться ему особенно трудно, если остальная часть жизни прожита вполне благоразумно.

Ровно через час после телефонного звонка плавно подъехал черный лимузин и остановился у края тротуара. Чезз грациозно выбрался из автомобиля через заднюю дверцу и направился к ней, вытянув руку, словно собирался вести ее на танцплощадку. Его гибкую стройную фигуру облегал черный шелковый костюм, на фоне которого выделялся узорчатый жемчужно-серый галстук, завязанный поверх итальянской шелковой рубашки с черно-белым рисунком. Благодаря отсутствию ярких цветов в одежде его загар и зеленые глаза казались еще более поразительными. Теперь, когда по прошествии многих лет из его облика исчезли последние нежные мальчишеские черты, он стал еще более красивым, чем тот Чезз, которого она помнила. Когда она подала ему руку, на смену прошлым ощущениям пришли новые.

Его взгляд блуждал по ее лицу, волосам и телу, а потом он снова посмотрел ей в глаза.

– Buonasera, mia Beatrice.[21]

Не сводя с Лари глаз, он поднял ее руку и прикоснулся к ней губами.

Она подумала, что его европейские манеры рассчитаны на то, чтобы очаровать ее. И Чезз преуспел в этом. Но будь она проклята, если покажет ему это!

– Я все еще не выучила итальянский язык, – сказала она.

– Я сказал «добрый вечер», – перевел он и махнул рукой в сторону открытой дверцы автомобиля, которую теперь придерживал шофер.

– Там было что-то еще…

– Ах, si. Я назвал тебя «моя Беатриче».

Он произнес это слово очень музыкально: Бе-а-три-чей.

– Ты читала «Божественную комедию» великого итальянского поэта Данте Алигьери?

Лари кивнула, нырнув в машину. Когда Чезз устроился рядом, она сказала:

– Насколько я помню, Беатриче вела Данте по раю. Единственное, на что я согласна ради вас, мистер Даниели – это составить вам компанию за ужином.

Он рассмеялся.

– Синьорина Данн, вечер в вашем обществе настолько близок к раю, насколько я вообще когда-нибудь мог бы приблизиться к нему.

Автомобиль тронулся с места, но Лари не стала спрашивать, куда они направляются. Ей хотелось сюрпризов.

– Я думаю о том, что же случилось с тобой, Чезз, – сказала она. – Я слышала, что ты уехал в Европу и что все расходы оплачены отцом девушки, которую ты собирался сделать своей первой женой. Он усмехнулся.

– E vero,[22] у меня было то, что можно было бы назвать медовым месяцем в одиночестве.

– И тебе не было стыдно взять деньги и оставить девушку ни с чем?

– Она, по всей вероятности, ничего не потеряла.

– Чезз! Я думала, что мне будет приятно увидеть тебя, но если ты собираешься надо всем смеяться…

Он поднял руки вверх, показывая, что сдастся.

– Va bene,[23] Лари. Ты хочешь, чтобы я ответил серьезно? Да, это было постыдное соглашение. Но что мне оставалось делать? Как только я увидел, что ее папаша рассматривает счастье своей дочери как предмет сделки, я понял, что этому никогда не будет конца. Если бы я отверг его предложение и женился, потом он снова стал бы оказывать на меня давление. Этот человек никогда не прекратил бы своих попыток контролировать меня с помощью своих денег, чтобы воплотить в жизнь собственное представление о том, как следует обращаться с его дочерью. Брак был обречен с того самого дня, когда он высказал свое предложение.

– Но если вы любили друг друга, для вас это не имело бы никакого значения.

Чезз отвел взгляд в сторону и искоса посмотрел на нее.

– Что бы ты ни слышала об этом деле, Лари, есть кое-что, о чем ты не знаешь. Прежде чем мистер Харрингтон сделал мне это предложение, он поделился с дочерью своими планами, и она не возражала. Когда я пришел в его офис, чтобы встретиться с ним, Дебора была там и тайно следила за нашей сделкой через щелку в дверце шкафа. Естественно, я не должен был знать об этом. Но я почувствовал в воздухе запах ее духов…

Чезз покачал головой, очевидно, с искренним сожалением.

– Если бы она не позволила, чтобы меня оскорбляли подобным образом, Я ответил бы ее отцу иначе. Но разве я мог разделить свою жизнь с женщиной, которая так охотно шпионила за мной, да к тому же еще до свадьбы? Ecco[24] я сыграл роль mascalzone, подлеца, к которой они сами подтолкнули меня, и позволил им заплатить за это представление.

Лари смотрела на Чезза со смешанным чувством раздражения и понимания. По его собственным извращенным представлениям, в этом деле проявились определенные принципы.

– Итак, ты уехал в Европу. И чем же ты занимался с тех пор? – поинтересовалась она, в какой-то степени надеясь на то, что он расскажет о себе еще больше плохого и тем самым вызовет в ней презрение к себе, которое Лари было необходимо, чтобы сопротивляться его чарам.

– А что может делать прожигатель жизни? Я играл.

Блеск в глазах Чезза померк.

– А кроме того, взрослел. В Риме я жил для себя и больше не путешествовал с отцом и мачехой. Я уже не проводил зиму в Санкт-Морице, осень – на Ривьере, а лето – в Ньюпорте.

«Любопытно, сколько женщин у него было в Риме?» – подумала Лари.

– Ты никогда не пытался работать?

Разве Чезз не сказал ей, что ему нужно обсудить с ней какое-то дело?

– Да, что-то в этом роде. Я вложил деньги в бизнес. Вместе с одним другом мы открыли в Риме большую закусочную, где продавали гамбургеры.

– Ну и как идут дела?

– Кажется, стоит только погромче завести американскую музыку, чтобы уши болели, и брать за обыкновенную булочку с мясом в восемь раз больше, чем она в действительности стоит… и все пойдет нарасхват. Мгновенный успех!

– Чезз, это же замечательно!

Лари почувствовала, что ее предположение, будто бы под его блестящей внешней оболочкой есть какое-то содержание, оправдывается. Но воздушный шар тут же лопнул.

– Скоро мне все наскучило. Раз дело имело успех, то где же тут напряжение сил? Считать, сколько гамбургеров поступило с кухни? И я выгодно продал свою долю.

– И что же дальше?

– У меня уже было это «дальше», cara. Я снова стал играть…

И он показал ей открытые ладони.

– У меня ничего не осталось.

Она настороженно посмотрела на него. Было совершенно ясно, что Чезз пустился в какую-то новую авантюру, чтобы поправить свое финансовое положение.

– Почему ты здесь, Чезз? Чего ты хочешь от меня?

– Если бедный человек просит твоей дружбы, неужели это так много?

– По телефону ты упоминал о каком-то деле.

– Ах, si. Я всегда охотнее вел дела с друзьями, чем с незнакомыми людьми. Но pazienza,[25] дорогая Лари! Прежде чем мы сможем поговорить о таких серьезных вещах, нам еще надо проехать по мосту.

Лари подумала, что Чезз имеет в виду мост через недоверие, отчуждение, вызванное временем. Но в ту же минуту заметила, что их лимузин едет по Бруклинскому мосту. Она проследила за его взглядом и сквозь переплетение кабелей посмотрела на открывшийся перед ней вид: миллионы светящихся окон на фоне ночного неба. Это зрелище захватило ее. Тем временем Чезз придвинулся ближе и положил ладонь на ее руку.

– E bellissima.[26]

Его взгляд все еще был прикован к сверкающему городу.

– Он лучше смотрится с середины моста.

Лари мягко убрала его руку. Он улыбнулся ей.

– Нет, cara, там, куда я везу тебя, зрелище еще более прекрасное.

Она позволила ему сохранить свою тайну и на протяжении оставшейся части пути отвечала на его вопросы. Чем занимается у Флауэр? Как и с кем она проводит свободное время?

Вначале Лари рассказала ему о службе у Хейли. Она признала, что очень многому научилась, но ее не допускали до творческой работы. По вечерам и в выходные ходила по музеям, театрам, гуляла в парке. Иногда встречалась с друзьями, приехавшими в Нью-Йорк после окончания Школы дизайна.

– А любовники? Сколько их было у тебя?

– Ни одного из таких, каких ты имеешь в виду.

Проехав по мосту, лимузин наконец прибыл к месту назначения – ресторану на берегу реки. Когда они вошли в невысокое сооружение прямоугольной формы, Чезз сказал, что это переоборудованная баржа.

Внутри Чезз помог ей снять жакет. На ней была широкая юбка из черного шифона и кружевная блузка, оставлявшая плечи открытыми. Это был ее единственный вечерний туалет. Когда Чезз стоял рядом с ней, она ощутила на своем обнаженном плече его теплое дыхание. Прикосновения его рук разжигали в ней страстное желание, более сильное, чем все, ранее испытанное за последние шесть лет. Почему она не могла насладиться этим с кем-нибудь более порядочным и надежным?

Как и обещал Чезз, зрелище, открывавшееся с их столика – вода и суда, проплывавшие мимо них по темно-синей реке, а дальше – остров, застроенный современными стальными дворцами, – было даже более волшебным, чем то, которое они видели с моста.

Прежде чем Чезз заговорил с официантом, тот принес бутылку белого вина. Когда им налили по бокалу для пробы, он сказал Лари, что позвонил сюда заранее и все заказал. Она не рассердилась на него за подобную самонадеянность. Скорее, ей было любопытно посмотреть, что же он выбрал.

Чезз отпил немного вина, выразив кивком свое одобрение, а потом стал наблюдать, как Лари делает первый глоток. Она редко пила вино, но все же могла оценить содержимое своего бокала. Неповторимый букет доносил до нее запахи диких цветов и винограда, а также вяжущие пары алкоголя.

– Прекрасное настроение, прекрасный вид, прекрасное вино! – сказала она, опуская свой бокал. – У тебя действительно есть огромный талант развлекать женщин, Чезз!

Взгляд ее глаз снова устремился на него.

– Ну, а теперь – карты на стол! Для чего ты проехал такое расстояние от самого Рима? Чтобы тратить свой драгоценный талант на меня?

Он сделал долгий глоток, словно желая подкрепить себя, прежде чем ответить.

– С каким бы нетерпением я ни стремился увидеть тебя, Лари, я приехал сюда для того, чтобы сделать кое-что, гораздо менее приятное. Завтра я отправляюсь в Бостон, где мой Отец и моя мачеха разводятся.

– Ох, Чезз, я очень сожалею!

Он пожал плечами.

– Che cera.[27] Это продолжается уже довольно долго. Как только я предоставил их самим себе, они стали проводить в одиночестве довольно много времени, чтобы понять, что все кончено. В настоящее время душевное tumulto[28] уже улеглось. Чтобы покончить с этим, осталось завершить только одно дело.

– Дело?

– Решить, сколько надо заплатить принцу.

– Ах, да! Ведь в этом и заключается цель брака для Даниели. Это вложение, которое приносит хорошую прибыль, едко заметила Лари.

Чезз улыбнулся без малейших признаков оскорбленного самолюбия.

– А не думаешь ли ты, что это у всех так? Самым удачливым такие попытки никогда не наскучат. Они будут посвящать этому всю свою жизнь и продолжать извлекать выгоду из любви. Но не презирай и менее удачливых, которым приходится довольствоваться меньшим!

Лари бросила на него взгляд, граничивший с восхищением.

– Как тебе удается изображать подобное хладнокровие, как будто в этом нет ничего плохого?

– Ты считаешь моего отца хладнокровным потому, что он после четырнадцати лет супружества ждет денег от женщины, у которой есть четыреста миллионов долларов? Лари, ты знаешь, что такое брачный контракт?

Она покачала головой. Чезз стал объяснять. В то время, когда Марко сделал предложение Ребекке Уотерфилд, она приняла его с условием, что будет подписан документ, оговаривающий четкие условия, которые вступят в силу, если их союзу придет конец. Согласно этому документу на ее состояние нельзя предъявить никаких требований, за исключением единовременной выплаты в два миллиона долларов. Теперь он считает, что ему полагается часть этой прибыли, и борется в суде за право на нее.

– Разве справедливо осуждать его за это? – спросил Чезз. – Как видно из брачного контракта, в тот день, когда мой отец сделал предложение, не только он думал о деньгах. Когда речь идет о любви между богатыми, Лари, доллары и центы тоже входят в уравнение наряду с сердцами и цветами.

Его цинизм довел бы Лари до отчаяния, если бы она не вспомнила, что ее мать-крестьянку любовь к богатому мужчине осчастливила и что урон этой любви нанесла только война, но не алчность.

Появился официант с большим ассортиментом закусок. Чезз даже не попытался выяснить ее вкусы, размышляла Лари. Он просто заказал все, что возможно.

После того как они попробовали все закуски, терпение Лари иссякло.

– Итак, давай выслушаем твое деловое предложение! – настаивала она.

Чезз снова наполнил вином бокалы.

– Я уже сказал тебе, что из-за моей расточительности карманы у меня опустели. Чтобы поправить свое положение, я предложил себя в качестве консультанта одной богатой даме из Европы, с которой познакомился в Риме и которая желает приобрести здесь дом для отдыха. Я – intermediario, то есть посредник. Клиентка доверяет моему вкусу и моему знанию американского рынка недвижимости, поэтому она уполномочила меня совершить покупку. Я уже нашел прелестный дом на побережье… и получил в качестве комиссионного вознаграждения определенный процент от продажной цены. Но теперь необходимо оформить интерьер этого дома. Моя клиентка желает заполучить великую Флауэр Хейли. Предполагается, что я и это тоже должен устроить. Лари поняла, куда он клонит.

– Но Флауэр сердится на тебя…

– И навечно занесла меня в свой «черный список». Поэтому я подумал, не вступишься ли ты за меня…

– Чезз, у меня нет пи малейшего влияния на Флауэр. И кроме того, та же знаешь – у нее железная воля. Ничто не заставит ее изменить свое решение и пойти тебе навстречу.

– Ты даже не попытаешься?

– Это бесполезно. Но есть более простой пут. Порекомендуй клиентке обратиться напрямую в офис Флауэр, а сам останься в стороне. Не думаю, чтобы Флауэр отказала ей.

– Лари, но ведь если я не буду посредником, мне ничего не заплатят!

– Что ж, в этом случае ты, вероятно, ничего и не заработаешь!

Он бросил на нее оскорбленный взгляд. Однако потом решил оставить ее слова без внимания.

– Есть еще одна возможность.

Чезз наклонился к ней ближе, словно собираясь доверить тайну:

– Я мог бы нанять тебя!

Ее первым желанием было рассмеяться.

– Меня?

– Ты ведь призналась мне, как тебе надоело ишачить на Флауэр. Разве у тебя нет способностей?

– Но это не выход. Ты сказал, что твоя клиентка хочет поручить оформление дома Флауэр. А это далеко не то же самое, что нанят новичка, который ни разу самостоятельно не работал.

– А как можно связать две вещи, которые находятся далеко друг от друга? – И он бросил взгляд в окно, на уходящий вверх пролет моста. – Построит мост!

Лари, не понимая, покачала головой. Она ждала его ответа, а тем временем тарелки убрали, чтобы подготовит место для главного блюда.

– Моя дорогая Лари, – продолжал Чезз, – учти, что дом, который нужно отделать, представляет собой прекрасный тридцатикомнатный особняк на побережье в Саутгемптоне с отдельным коттеджем для гостей. Как ты знаешь, гонорар дизайнера частично зависит от стоимости обстановки. Надеюсь, ты понимаешь, насколько выгодным может быт этот заказ!

Да, это было нетрудно понять. Заработок оформителей интерьеров состояли не только из вознаграждения за творческий замысел и другую консультативную работу, но также из суммы, составляющей разницу между оптовой ценой, уплаченной дизайнером поставщикам тканей и мебели, и ценой, запрошенной с клиента. Эта сумма, естественно, увеличивалась, если нужно было обставит большое количество комнат, а также в том случае, если клиенты были рады заплатить за товары наивысшего качества. Проект такого масштаба, как тот, который предлагал Чезз, мог принести ей капитал по меньшей мере в несколько сот тысяч долларов.

– Такой заказ не годится для начинающего, – заметила Лари.

Чезз, казалось, не слышал ее.

– Предположим, ты пойдешь к Флауэр и скажешь ей, что эта возможность, перед которой трудно устоять, представилась тебе благодаря… одному старому поклоннику твоей матери из Европы. Объясни ей, что клиентка хочет, чтобы у тебя был шанс проявить свой талант, но, разумеется, ожидает, что Флауэр будет приглядывать за ходом работ… и получит основное вознаграждение. Ты же знаешь, она не откажется от вознаграждения такого размера. И все останутся довольны. Я смогу отправится к своей клиентке и сообщить ей радостную новость о согласии Флауэр. Ты будешь intermediario со своей стороны – встретишься со мной, чтобы я показал тебе твою будущую работу, но так, чтобы Флауэр не узнала об этом. А я получу процент от крупного вознаграждения за консультации, из которого выделю часть для тебя – в знак признательности…

Так вот почему Чезз не позвонил ей на работу! Он не котел, чтобы у Флауэр появилось хотя бы малейшее подозрение о сто причастности к этому проекту. Хотя уловки Чезза были неприятны Лари, именно упоминание о комиссионном вознаграждении привело ее к окончательному решению.

– Мой ответ: нет, Чезз! Не-е-ет! Это просто неэтично!

– Этично… – эхом повторил он, будто это слово смутило его. – Разве это значит «справедливо» и «правильно»?

– Верно. Не значит.

– Однако справедливо и правильно то, что Флауэр платит тебе два доллара в час и держит твой талант под замком?

В его голосе звучало возмущение ее положением.

Их беседу прервало появление главного блюда, но она даже не притронулась к нему. Спор лишил ее аппетита. Перед ней стоял выбор: либо стать соучастницей Чезза, либо отказаться от такой превосходной возможности. Но он с такой жадностью набросился на еду, что не сразу заметил ее состояние.

– Ларейна, не надо переживать! Если ты из-за моего предложения чувствуешь себя неловко, finito.[29] Ешь, пожалуйста!

И он постучал вилкой по тарелке. – Я заказал это специально для тебя.

Она заставила себя проглотить кусочек. Это была камбала с бархатистым сливочным соусом, приправленным щавелем, и с гарниром из крошечных картофелин и моркови, сладкой как мед. Один глоток – и аппетит вернулся к ней. Ужин – по его выбору – в точности соответствовал ее вкусам. Все это прекрасно дополняло восхитительное вино. Лари пила один бокал за другим и даже не заметила, как официант открыл вторую бутылку.

Напряжение в отношениях между ними исчезло, как и подозрительность Лари по поводу его намерений вовлечь ее в свои сомнительные дела. Вечер проходил именно так, как ей и хотелось. Это было приятное развлечение после разочарований на службе. Чезз смешил ее разлитыми забавными историями из своей жизни в Риме, с юмором рассказывая о неприятностях, случившихся с ним, когда он занялся продажей гамбургеров. В ответ Лари поведала ему о причудах Флауэр и о своем соседстве с мафиозо.

Подали свежую малину, потом кофе и, наконец, по небольшой рюмке самбуки – итальянского ликера, на поверхности которого мерцало яркое синее пламя. Когда оно потухло, Чезз поднял рюмку и произнес тост:

– Al'mia Beatrice,[30] – сказал он, глядя на нее своими зелеными глазами.

На этот раз Лари воздержалась от замечаний. Она чокнулась с ним и выпила ликер.

По пути домой она чувствовала, что плывет в восхитительном тумане. Присутствие Чезза пьянило не меньше, чем вино. Бросив взгляд в окно на ковер мерцающих огней, она забыла о том, что машина мчится по мосту, и вообразила, что летит. Чезз тоже знал, когда лучше помолчать. Он заключил ее в объятия, она прильнула к нему, и они полетели вместе. Наконец, когда они стали спускаться, приближаясь к сверкающей земле, Чезз увлек ее в другой полет. Он нежно повернул к себе ее лицо и поцеловал.

Ощутив теплое прикосновение его губ, Лари почувствовала головокружительное волнение. Разве она не ждала этого момента с того самого вечера, когда впервые увидела его? О да, у нее было множество разумных причин, чтобы избегать Чезза Даниели, но все они ничего не значили по сравнению с бешеным желанием, охватившим ее. Лари повернулась, чтобы обнять его. Погрузив пальцы в шелковистые волосы Чезза, она открыла рот, чтобы полностью ощутить вкус его губ. Она задрожала, когда его рука скользнула ей под жакет и стала поглаживать ее бедро.

– Чезз! – прошептала она.

Она надеялась, что он понял ее призыв.

Автомобиль остановился. Лари увидела лакированную дубовую дверь особняка. Она сжала его руку, вышла из автомобиля и потянула Чезза за собой. Остановившись у двери, он снова поцеловал ее – глубоко, страстно. Лари прервала поцелуй только для того, чтобы достать ключ из кармана.

Но, открыв дверь, она заметила, что он отступил на два шага назад.

– Не уходи! – произнесла она, не в состоянии скрыть мольбы в голосе.

– Я бы не ушел. Но я не смогу вынести, если завтра та возненавидишь меня! – ответил он.

– Я ни в чем не буду обвинять тебя, Чезз. Это мой выбор!

– Дорогая Лари, что бы ты ни говорила, завтра, когда взойдет солнце, ты будешь думать иначе. Я знаю о твоем прошлом. Если ты почувствуешь себя покинутой… это выпустит на свободу слишком много призраков, которые будут преследовать тебя. Я не могу допустить этого. Я знаю, ты не простишь меня.

То, что он так хорошо понимал ее, только заставило Лари еще сильнее желать его. Она потянулась к нему. Чезз взял ее за руки, но по-прежнему держался на расстоянии.

– Мне нечего будет прощать тебе! Ты ведь не даешь никаких обещаний, – сказала она.

Чезз колебался еще мгновение, а потом позволил Лари втащить себя в дом.

Как он уже давно говорил ей, это был его талант, переданный ему по наследству: способность угождать женщине, посвятить всего себя этому «искусству», как другие посвящают свою жизнь живописи или литературе.

Все, что делал Чезз – то, как он передвинул лампу в спальне, чтобы свет падал в нужном направлении, когда они занимались любовью; ритм, который он задал своими медленными ласками; доверительный шепот, которым учил Лари, как ей следует двигаться; поцелуи, которыми осыпал ее; прикосновения его губ, – все это ласково вело ее по тропе возбуждения, которая поднималась все выше и выше, пока она не почувствовала, что каждый ее нерв трепещет от наслаждения и все существо стремится к волшебному к взрыву.

Лари ощущала, что Чезз все время контролирует себя. А он все приближал ее к краю пропасти, потом бережно уводил обратно, затем делал еще несколько шажков, останавливался и снова подталкивал ближе, ближе…

– Чезз! – взмолилась она наконец и, обвив руками его гладкую спину, прижалась к нему и заставила еще глубже погрузиться в себя.

Но он знал, как сделать ожидание более восхитительным и непереносимым.

– Mia Beatrice! – прошептал он, припав к ее шее, вышел из нее и снова подставил ей свои губы.

Лари хотелось доставить ему такое же наслаждение, какое он доставлял ей, но его, казалось, ничто не интересовало, кроме одного: как сделать эти мгновения чудесными для нее. Когда Чезз, наконец снова глубоко погрузился в нее и вызвал оргазм, она неистово вцепилась в него, словно только так могла удержаться и не взлететь.

– О… силы небесные! Чезз, ты – что-то… необыкновенное… – выдохнула Лари, когда он приподнялся и взглянул на нее.

Постепенно отдельные части ее тела, которые расплавились и превратились в чистые ощущения, снова слились вместе в единое целое.

– Силы небесные тут ни при чем, cara.

Чезз поднялся с кровати, подошел к окну и стоял, в задумчивости глядя на улицу.

Лари наблюдала за ним, восхищаясь его телом. Небольшие бугорки мускулов у него под кожей слегка оттенялись светом, исходившим от уличных фонарей.

– Что случилось? Я разочаровала тебя? – спросила она. – Нет, cara. Это я сам себя разочаровал.

– Но ведь ты был просто бесподобен, Чезз! Никто не смог бы…

– Я имел в виду не это.

Он повернулся и посмотрел на нее, обнаженную, раскрывшуюся для него. Его взгляд был подобен прикосновению, которое снова начало возбуждать ее.

– Я нарушил обещание.

– Никаких обещаний не было.

– Это обещание я дал сам себе… несколько лет назад. Лари вопросительно взглянула на него.

– Я обещал, что если я когда-нибудь захочу быть с женщиной исключительно по любви… то этой женщиной будешь ты, и что это никогда не случится по какой-нибудь другой причине.

Она подумала о том, сможет ли когда-нибудь заставить его полюбить себя так сильно. Или, возможно, это безумие – даже пытаться добиться этого? С тех пор, как она впервые приблизилась к нему, ее втянуло в поле могучей магнетической силы. Но на самом деле пульсирующим центром этой силы было не сердце – как тогда, так и сейчас. И он сказал ей, что испытывает то же самое. Это не любовь.

Лари протянула к нему руки.

– Я ни о чем не жалею.

Чезз еще на мгновение задержал на ней взгляд, а потом начал собирать одежду, брошенную возле кровати.

– Не уходи! Останься на ночь!

– Чтобы тем самым умножить свой грех? Я не смог устоять перед тобой, Лари, и поступил неправильно!

– Нет! Не понимаю, почему ты так говоришь…

Чезз быстро оделся. Очевидно, ему не терпелось поскорее уйти.

– Чезз, я хотела тебя! И сейчас хочу!

Он остановился возле кровати. Его взгляд пробежал по ее телу. Лари снова охватила дрожь воспоминаний, она уже была готова пожертвовать своей гордостью, вцепиться в него, умолять его. Он потянул простыню и накрыл ею Лари.

– Я неподходящий мужчина для тебя, Лари. Давай закончим на этом!

Она больше не могла упрашивать его. Ведь, в конце концов, таковы были условия, на которые они согласились. Никаких обещаний, никаких обвинений.

В дверях спальни Чезз снова задержался.

– Buonanotte, mia Beatrice. Perdoname,[31] – прошептал он. Лари смотрела в сторону. Несколько мгновений спустя она услышала, как дверь ее квартиры открылась и тихо закрылась.

Что он сказал? Это звучало как «прости меня!».

Но в те мгновения, когда воспоминания о его прикосновениях были еще так свежи и Лари ощущала их повсюду на своей коже и внутри себя, она не могла представить себе, зачем ему было просить у нее прощения.

Ее тело содрогалось от неудовлетворенного желания. Она задремала только после того, как оживила в своих фантазиях его прикосновения и довела себя до оргазма.

Проснулась она вместе с первыми порывами того самого гнева, который Чезз и предсказывал. Все его красивые слова, его доброта и предупредительность и, наконец, его близость, не имеющая себе равных, – все это только для того, чтобы отвергнуть ее с извинениями, как если бы он взял ее силой!

Его Беатриче! Любовь столь совершенная, что ее невозможно достичь! Черт побери, ей не хотелось быть богиней, поставленной на пьедестал! Однако теперь Лари поняла, что если ей хочется опуститься на уровень обыкновенных людей, она не должна ожидать от него, что он стащит ее с пьедестала. Ей придется сделать еще несколько шагов вниз, чтобы встретиться с ним.

– Так как же, ты говоришь, эта клиентка узнала о тебе? – спросила Флауэр, не отрывая глаз от кипы поэтажных планов, лежавших на ее рабочем столе. Несколько дней, которые она провела в Калифорнии, привели к задержке работы над другими проектами, и теперь она пыталась наверстать упущенное время.

Лари подумала, что наступил идеальный момент, чтобы выдвинуть предложение, которое высказал Чезз. В то утро она направилась прямиком в кабинет Флауэр, описала ей огромный особняк на пляже и сообщила, что у нее появилась возможность оформить его интерьер – разумеется, от имени фирмы и под надзором Флауэр.

Флауэр удивила Лари тем, что с уважением выслушала ее до конца. Однако теперь ей показалось, что отсутствие реакции было вызвано всего лишь тем, что Флауэр не обратила внимания на ее слова.

Лари объяснила все с самого начала.

– Это благодаря моей маме…

– Разве твоя мать не умерла много лет назад?

– Нет! Она не умерла! – резким голосом вскрикнула Лари.

Эти слова моментально вызвали у нее потрясение, хотя были всего лишь результатом праздных сплетен. Внезапно ее стала изводить суеверная мысль о том, что судьба Катарины может каким-то образом подвергаться опасности из-за лжи, которую она сейчас рассказывает. У Лари возникли сомнения, сможет ли она продолжать этот обман.

Флауэр проницательно посмотрела на нее.

– Прости меня, дорогая! Но ведь людей так легко ввести в заблуждение! Ведь она исчезла на многие годы там, за железным занавесом. Разве это неправда?

– Да, – спокойно ответила Лари.

– Так, значит, эти люди – ее друзья еще с тех времен, когда она играла на сцене – кажется, в Венгрии?

– В Чехословакии. Но они не совсем ее друзья.

Лари умолкла.

– Флуаэр, извините меня… Я ошиблась, побеспокоив вас этим предложением. Возможно, я к этому еще не готова, и я вижу, как вы заняты…

– Ох, чепуха! – разразилась речью Флауэр. – Ты ведь должна где-нибудь начать! Клиент дает тебе эту работу, и пока я здесь и готова подстраховать тебя, разве могут возникнуть какие-нибудь трудности?

Лари уставилась на нее, не в силах поверить, что с такой легкостью добилась продвижения вперед после всех своих тщетных усилий.

– Если вы полагаете, что я смогу справиться с этим заказом, то почему никогда не давали мне шанса прежде?

– По той же самой причине, по которой держу в задней комнате остальных девушек, – весело ответила Флауэр. – Такая красавица, как ты… Могу ли я ожидать, что ты надолго останешься здесь? Кто-нибудь придет, женится на тебе, ты упорхнешь и будешь заниматься домом. Зачем мне тратить время, передавая тебе все, что я знаю?

– Но ведь… вы сказали, что приглашаете меня сюда как раз для этого!

Флауэр замигала глазами.

– Я так говорила?

Она пожала плечами.

– Ну что ж, полагаю, я еще не готова передать факел. Но уж если ты подняла этот вопрос…

Чувство вины, возникшее у Лари из-за того, что она солгала, хотя и без злого умысла, тут же испарилось. Она поняла, что без этого у нее, может быть, так никогда и не появилось бы шанса. Флауэр, очевидно, была по-прежнему сильна и не имела ни малейших намерений оказать кому-нибудь щедрую поддержку.

– Ну хорошо, начинай! – нетерпеливо бросила Флауэр, выходя из-за стола. – Позвони клиенту, назначь встречу, чтобы осмотреть дом. Дай им возможность рассказать тебе о своих надеждах и мечтах, сними все необходимые размеры, проникнись какими-то идеями! Ну, ступай, ступай, ступай!

Лари вышла, испытывая облегчение от того, что Флауэр больше не стала ее расспрашивать. Ведь Чезз даже не сообщил ей имя своей клиентки. Он не сказал также, где она могла бы разыскать его, если передумает. Но Лари сложила вместе те немногие отрывочные сведения, которые у нее были – Бостон, суд, развод, – и ей удалось узнать фамилию адвоката принца Марко Даниели. Она попросила его передать Чеззу, чтобы он связался с ней.

Он позвонил ей в тот же день после обеда и воскликнул: – Meraviglioso![32] Нам будет весело работать вместе, правда? Дело и удовольствие, cara – у нас будет сразу и то, и другое!

Чезз извинился и сказал, что не может больше говорить, так как звонит из здания суда и перерыв уже кончается.

Но еще долго в ее ушах звучали его слова. Лари хотела получить как можно больше удовольствия, которое он мог ей дать, не говоря уже о деле.

Она размышляла: возможно, если она слезет со своего пьедестала, это будет самый быстрый способ подняться на несколько ступенек вверх.

ГЛАВА 27

Лари свернула свою рулетку и закончила записывать размеры в блокнот. Комната, маленькая, шестиугольная, была расположена в башенке, венчавшей крышу особняка, который Чезз приобрел от имени своей клиентки. Дом был построен на пляже Саутгемптона сто лет назад, когда эта часть побережья Лонг-Айленда сделалась летним прибежищем богатых нью-йоркцев. Он был спроектирован для корабельного магната, который хотел, чтобы в нем воплотились очертания его пароходов, поэтому в длину особняк был гораздо больше, чем в ширину. Огромный салон, имеющий форму арки, был обращен в сторону моря и его окружала палуба. Когда Лари впервые пришла сюда одна, чтобы осмотреть дом, она затруднялась назвать это сооружение странным или просто уродливым.

Башенка, по замыслу архитектора, должна была изображать капитанский мостик. Из ее окна, которое шло по кругу, Лари осмотрела участок земли – двенадцать акров с садом, бассейном, теннисным кортом и коттеджем для гостей. Бассейн потрескался и не мог удерживать воду, поверхность теннисного корта была размыта, а коттедж кишел грызунами. Эти недостатки, а также растущие налоги на землю отбивали у покупателей охоту платить двенадцать миллионов долларов, которые запрашивал последний хозяин имения, умерший три года назад.

Однако за лужайками и пляжем, покрытым белым песком, открывался захватывающий вид Атлантического океана, который в тот день сверкал под апрельским солнцем. Тот, кому по средствам отреставрировать и содержать этот дом, вознаградит себя сполна. Поскольку услуги Чезза как консультанта вознаграждались определенным процентом от стоимости, для него было выгоднее выбрать дорогостоящий объект. Дом предназначался для использования только в течение нескольких летних недель, но клиентка не возражала против его высокой цены. Она принадлежала к семье немецких промышленных магнатов и, очевидно, владела огромным состоянием.

Лари еще не встречалась с покупательницей. Вся информация исходила только от Чезза. Он оставался в Бостоне, позвонил ей дважды. В первый раз – чтобы сообщить, что американские адвокаты его клиентки посылают чек на десять тысяч долларов в качестве предварительной оплата. Прошлой ночью он позвонил и настоял на сегодняшней встрече, чтобы посмотреть, как продвинулась ее работа. Все их беседы носили исключительно деловой характер. Обычное возбуждение Чезза, очевидно, улеглось под влиянием сражения между его отцом и мачехой, которое он наблюдал в зале суда.

Лари работала над проектом уже две недели. Она выполнила подробные эскизы того интерьера, который представляла в своем воображении. Стены будут разрушены, чтобы расширить пространство, оконные проемы будут сделаны в других местах, лестничные клетки – расширены. Зная, что против высокой стоимости возражений не будет, Лари решила наложить на все печать своей индивидуальности и проследить за тем, чтобы ее указания были выполнены неукоснительно.

Она взглянула на наручные часы. Лари надеялась, что приедет сюда из города вместе с Чеззом, но он сказал ей, что прибудет прямо из Бостона и встретится с ней в доме в час дня. Сейчас было уже почти три часа. Лари спустилась из башенки по спиральной лестнице и начала снова обходить комнаты, делая заметки, рисуя в воображении свои замыслы и подбирая необходимые цветовые оттенки. Она снова напомнила себе, что в доме не будет комнат для детей. Чезз сообщил, что дом предназначается только для супружеской четы и их гостей, которых они любят принимать в большом количестве. Взглянув на дюжину спален на втором этаже, Лари мысленно подтвердила свой план объединить три из них в одну роскошную главную спальню, обращенную в сторону океана, и увеличить несколько других. Она напомнила себе: необходимо сказать Чеззу о том, что нужно нанять архитектора, который составит подробный план работ и получит разрешение на их проведение.

Тут Лари услышала вблизи дома какой-то шум, который быстро нарастал, становясь все громче. Она поспешила на улицу. На лужайке за домом только что приземлился блестящий черный вертолет. Вращение несущего винта прекратилось, открылась боковая дверца, и опустился трап. Появилась женщина, подобная статуе. Она застыла, стоя на трапе и осматривая свою собственность. С первого же взгляда Лари поняла, что это и есть ее клиентка. На ней был комбинезон из серебристой ткани космического века, широкополая белая фетровая шляпа с лентой из кожи кобры и сапожки из кожи аллигатора. Лицо ее скрывали синие солнцезащитные очки, но когда она повернулась, Лари увидела водопад каштановых волос, собранных на затылке в «конский хвост», и недовольно надутые губки, подведенные бледно-розовой помадой. Кольцо с большим бриллиантом, сверкавшее у нее на руке, и свисавшие из ушей изумрудные серьги не соответствовали стилю ее одежды, однако она воспользовалась привилегией сказочно богатой женщины самой задавать моду, а не следовать за ней. Лари изобразила приветственную улыбку и пошла навстречу, чтобы поздороваться с заказчицей. Чезз не упоминал об этом, но, очевидно, сегодняшняя встреча была назначена для того, чтобы его клиенты одобрили идеи Лари. Ей хотелось бы, чтобы Чезз приехал вовремя и представил их друг другу.

Когда они встретились на траве лужайки, женщина сняла очки и смело протянула Лари руку.

– Guten Tag,[33] мисс Данн. Я – баронесса Эльзебет фон Мекк. Благодарю вас за то, что встретились с нами, хотя мы уведомили вас о встрече совсем недавно.

Лари заметила, что рукопожатие у нее сильное. Всматриваясь в лицо баронессы, она увидела в нем классические черты вагнеровской девушки с Рейна – бледно-голубые, как лед, глаза, прямой нос, высокие скулы, точеный подбородок. Очень красивая, но холодная и жесткая. О ее возрасте было трудно догадаться – что-нибудь от тридцати с небольшим до пятидесяти. Лари подозревала, что именно благодаря пластическим операциям следы прожитых лет были стерты с ее лица, так же как и нежность.

– Никаких проблем, баронесса! Я к вашим услугам! Лари заметила, что женщина употребила слово «мы» Она бросила взгляд в сторону вертолета.

– А что, барон тоже приехал?

– Барон?!

Из-за немецкого акцента тон ее голоса казался еще более озадаченным.

– Надеюсь, что нет. Он умер уже шесть лет тому назад. Хотя мне часто кажется, что призрак этого старого ублюдка повсюду преследует меня, чтобы пронюхать, как я трачу его денежки!

Лари выдавила из себя улыбку. Ей было неловко от этого тевтонского юмора.

– Ну что ж, начнем осмотр? Мистер Даниели к этому времени должен быть здесь, но…

Прежде чем она успела закончить своп извинения, Чезз появился в двери вертолета – в белых брюках и в свитере для игры в теннис – и спрыгнул вниз.

– Извини, Элли, – произнес он, обращаясь к баронессе. Я только что закончил разговор по телефону.

Баронесса обвила руками его талию.

– Nichts zu sagen, Geliebte.[34] Мы с мисс Данн уже поздоровались.

Лари уставилась на Чезза. Как трогательно наивна она была! Судя по манере, с которой обнимала его баронесса, по тому, каким гортанным становился тембр ее голоса, когда она говорила с ним, было очевидно, что они находятся в самых близких отношениях. Теперь Лари было понятно, почему Чезз темнил до самого последнего момента. Желание обвинить его, ударить или убежать – все это боролось в ней со стремлением сделать вид, будто все идет как надо. Разве она не клялась, что не будет никаких взаимных обвинений? Кроме того, именно благодаря ему она получила такую колоссальную возможность.

Чезз смотрел на нее несколько вызывающе. Ее рука, державшая блокнот, словно окаменела, Лари хотелось швырнуть его Чеззу прямо в лицо.

– Может быть, начнем с того, что обойдем участок? Или вы желаете вначале осмотреть дом? – спросила она наконец.

– Дом, – ответила баронесса, и ее рука еще крепче обхватила талию Чезза. – Я не могу ждать, мне не терпится посмотреть, что ты для нас купил, Liebling.[35]

В течение следующего часа Лари раз двадцать была близка к тому, чтобы потерять контроль над собой, бросить на пол эскизы, кинуться к автомобилю и уехать подальше от этого места. Руки баронессы все время обнимали Чезза, и она непрерывно ворковала ему на ухо всякие нежности по-немецки, в то время как Лари водила их из комнаты в комнату, описывая детали задуманного оформления интерьера.

Сохранять самообладание ей помогало не столько желание удержать работу, сколько постоянные напоминания самой себе о том, что все случившееся сейчас для нее не новость. Задолго до этого момента Лари из уст Чезза узнала о его жизненном кредо. Если она поверила в то, что Даниели-младшего можно переделать, то ей следовало винить в этом только саму себя.

И чем дольше она сдерживала себя, тем ярче сверкала перед ней эта поистине золотая возможность. Баронесса, казалось, была настолько поглощена Чеззом, что без всяких возражений выслушала все предложения Лари и во всем положилась на мнение Чезза. Когда он выразил одобрение, этого было достаточно. Он поддержал все, что рисовала в своем воображении Лари, какими бы радикальными и дорогостоящими ни были перемены. Столовая со стеклянной стеной, из которой открывался вид на океан, а перед ней бассейн… Потолок первого этажа следовало убрать, чтобы сделать большую высокую гостиную. Хорошо бы также устроить солярий с зимним садом. Когда Лари узнала, что клиентка – родовитая немка, этого ей было достаточно, чтобы догадаться, что интерьеры остальных ее домов, по всей вероятности, темные и мрачные. Поэтому она предположила, что светлое и просторное жилище внесет в ее жизнь приятное, освежающее разнообразие.

Только когда они закончили обход, поднявшись в башенку, Чезз заговорил первым, не дожидаясь, пока это сделает Лари.

– Вот что больше всего подкупило меня в этом доме, Эльзе! Нужно сохранить первоначальную идею – нечто вроде капитанского мостика. Мужественный морской стиль. Латунь и темное дерево. Стены, возможно, следует покрасить в темно-синий цвет, а отделка будет белой…

– Как хочешь, Liebling, – отозвалась баронесса. – В конце концов, ведь это будет твой дом! Где еще та сможешь отдохнуть от меня.

При этих словах она соблазнительно понизила голос. Это было уже слишком! Лари выскользнула из комнаты и спустилась вниз по спиральной лестнице, оставив их наедине обсуждать детали интерьера… Она представляла себе, чем они занимаются там, наверху: вероятно, баронесса проявила свою властную страсть. Лари, сердитая, шла к входной двери. Она уже взялась за дверную ручку, когда услышала на лестнице их шаги.

Чезз позвал ее:

– Лари!

«С этим надо свыкнуться!» – приказала она себе.

– Я здесь, внизу! – крикнула она в ответ.

Когда они присоединились к ней, Лари заметила, что баронесса слегка покраснела. На ней уже не было фетровой шляпы, она держала ее в руках.

– Дом просто wunderbar![36] – сказала она Лари. – Он будет sehr schon.[37] Идеи мисс Хейли превосходны!

Идеи мисс Хейли? Все это время Лари сдерживалась ради приобретения опыта. Но она совсем забыла о том, что Чезз провернул дело так, что все лавры достанутся Флауэр.

– Автор проекта не только Флауэр, Эльзебет, – поспешно произнес Чезз. – Она работает над ним в тесном контакте с мисс Данн.

Баронесса задумчиво кивнула и снова повернулась к Лари.

– Итак, я могу положиться на вас и рассчитывать, что вы быстро организуете дальнейшую работу, ja?[38]

– Не беспокойся! – вмешался Чезз. – Я же говорил тебе, что Лари очень хорошая!

– Да, Geliebte,[39] говорил. Но я не знаю наверняка, что именно ты имел в виду: что она хороший дизайнер… или просто хорошая девушка.

Баронесса снова бросила на Лари беглый, по внимательный взгляд.

Лари почувствовала, что эта проницательная женщина, возможно, прекрасно осведомлена о ее тайных чувствах.

– Я покажу вам коттедж для гостей, сказала она и потянулась к двери, чтобы избежать испытующего взгляда баронессы.

Они шли по дорожке, огибавшей дом, когда баронесса схватила Лари за рукав.

– Мисс Данн, не будете ли вы так добры бросить ее в Hub-schrauber?[40]

И она протянула Лари свою шляпу.

В ответ Лари недоуменно уставилась на них. Ее поставило в тупик не только непонятное слово на чужом языке, но и то, что она была низведена до положения прислуги.

– В вертолет, – быстро объяснил ей Чезз.

Лари показалось, что в его тихом голосе она слышит мольбу сохранять спокойствие.

Мгновение спустя Лари взяла Шляпу. Возможно, эта женщина вовсе не стремилась нарочно обидеть ее. Может быть, это был всего лишь вежливый способ попросить Лари дать ей возможность побыть наедине с Чеззом.

Чезз с баронессой продолжали свой путь к коттеджу, а Лари направилась к вертолету. Пилот, элегантный молодой человек со светлыми волосами, подстриженными «ежиком», стоял, прислонившись к фюзеляжу, и курил сигарету.

– Сколько они еще тут пробудут? – спросил он Лари. Лари ответила, что не знает. Потом она заметила эмблему, вышитую на нагрудном кармане куртки летчика, букву «М» поверх буквы «I».

– Что это означает? – поинтересовалась она.

– «Мекк Индастриз».

– И что же они производят?

– Всего не перечислишь – сталь, самолеты, оружие, компьютеры, издательская деятельность. У них есть множество дочерних компаний по всему миру.

«Чезз определенно преуспел», – размышляла Лари, идя по дорожке к коттеджу. Баронесса старше Даниели, по крайней мере на целых десять лет, но ему никогда не найти женщины, более подходящей для его целей. Если она не привыкнет видеть их вместе, работу придется оставить. Однако Лари почувствовала, что сможет справиться с ревностью. Чезз – законченный приспособленец и не достоин ее. Он мастерски прикасался к ее телу, но у него есть только техника и нет сердца.

Вооружившись свежей порцией презрения, Лари вошла в коттедж. Их фигуры четко вырисовывались на фоне залитого солнечным светом окна. Чезз слегка откинул голову назад, а баронесса целовала его грудь там, где была распахнута рубашка. Рука ее быстро двигалась в его брюках.

Нет, она не сможет выносить такие сцены день за днем!

Отступив назад, Лари прислонилась к двери. Услышав шум, они обернулись и посмотрели на нее. Легкая улыбка тронула тубы немки, но в этой улыбке не было ни малейших признаков смущения.

Лари нашла выход: она повернулась и побежала к своему автомобилю. Она начала заводить мотор и увидела, что Чезз подошел к двери коттеджа. Его рубашка все еще была распахнута. Потом сзади к нему потянулись две руки, обняли его голую грудь и удержали Чезза на месте. Лари резко нажала ногой на педаль акселератора. Ей придется уехать как можно быстрее, каковы бы ни были последствия.

Она направилась в офис, собираясь повидаться с Флауэр и признаться ей во всем. Но Хейли на месте не оказалось – она следила за ходом отделочных работ в роскошной квартире на крыше небоскреба на Пятой авеню. Тогда Лари решила оставить все как есть до завтра. В этом случае у нее будет время, чтобы успокоиться.

Она вернула взятый напрокат автомобиль и пошла домой. Меряя шагами свою квартиру, слишком расстроенная, чтобы поесть и расслабиться, Лари обдумывала и репетировала свои предстоящие извинения перед Флауэр. Но как бы хорошо она все ни объяснила, ее властная работодательница непременно придет в ярость из-за обмана.

Только оказавшись перед перспективой возможной потери этого заказа, Лари поняла, насколько жизненно важен он для нее – не столько потому, что давал ей средства к существованию (было бы нетрудно найти другую столь же низкооплачиваемую работу), сколько благодаря возможности самовыражения, стремление к которому коренилось в глубокой тоске по тому, чего у нее никогда не было. По надежной, постоянной гавани. По месту, созданному всей семьей, скрепленной любовью. По дому. Единственный способ воплотить свои грезы в жизнь – это создавать дома для других, делать их как можно более прекрасными. Лари уже прошла все стадии обучения у Хейли, ей часто приходила на помощь ее интуиция – даже в процессе подготовительных работ в том особняке на пляже, и она знала, что может делать это не хуже других. Остается только убедить Флауэр.

Ее беспокойное хождение было прервано телефонным звонком. Лари скрестила руки и, сверкая глазами, смотрела на аппарат, уверенная, что это Чезз. Наконец она взяла трубку. – Алло! – Лари…

Так и есть! Она чуть было не бросила трубку, но потом дала выход своей ярости.

– Ты мерзкий, лживый ублюдок! Заставить меня смотреть, как вы – ты и эта престарелая валькирия – все время лезете друг на друга! Я не позволю так унижать себя…

– Cara, не будь ребенком! Мне очень жаль, что ты обиделась, но ведь все мы – взрослые люди, не правда ли? Успокойся и…

– Я не хочу успокаиваться! Мне чертовски приятно заявить тебе, что ты настоящий сукин сын!

– Но ведь ты мне всегда это говорила! Тут нет ничего нового.

Этими словами он мгновенно остановил ее порыв.

– Пожалуйста, Чезаре, немедленно оставь меня в покос! – сказала она, перейдя на откровенно официальный тон.

– Но разве ты не видишь, что я пытаюсь помочь тебе, Лари? У Эльзебет есть влияние повсюду. Сделай из этого дома экспонат для выставки, и тогда его фотографии напечатают в самых престижных журналах. Это поможет сделать тебе имя.

– А почему тебя волнует моя карьера, Чезз?

– Не будь глупенькой, ragazza. Потому что ты – моя близкая подруга.

Лари окончательно рассвирепела.

– Нет! Ты беспокоишься только о своей выгоде. Ты хочешь получить от меня то, что обещал своей… своей «клиентке».

Ее слова были полны яда.

– Хорошо. И это тоже. Но…

– Я даже не завоюю себе репутацию, если оформлю этот особняк.

Прежде чем Лари удалось остановиться, она бросила ему в лицо горькие слова:

– Меня больше не интересует данный проект. Я не хочу быть рядом с тобой, Чезз. Твое присутствие плохо действует на меня. Ты всегда это знал – и именно поэтому своими медоточивыми речами втравил меня в безумную авантюру. Но теперь все кончено. Я не хочу быть там, где ты. Больше никогда!

Лари слышала, что Чезз все еще пытается льстить ей. Но она положила трубку.

Телефон тут же зазвонил снова. Несколько раз. Потом звонки прекратились. Прежде чем она заснула, перед ее мысленным взором на мгновение возникли комнаты, которые она могла бы сделать прекрасными. Она представила себе фотографии во всех журналах. Да, эти образы, возможно, будут преследовать ее всю ночь!

– Так ты говоришь, тебе вскружили голову?..

На этот раз Флауэр была само внимание. На протяжении всего тщательно отрепетированного рассказа Лари старуха, сверкая глазами, пристально смотрела на нее поверх огромного обеденного стола, на котором она работала. Сидя лицом к Хейли на стуле с прямой спинкой, Лари чувствовала себя как нашалившая первоклассница, которую послали отчитываться перед грозным директором школы.

Когда Лари умолкла, первый вопрос Флауэр касался ее чувств к Чеззу.

– Мне неприятно признаваться в этом, но я действительно была увлечена им, – ответила Лари. – Вы можете понять меня?

– Конечно, дорогая. Увлечение – я знаю, что это такое.

– Вот почему все это случилось. Мне хотелось помочь ему, и кроме того, я стремилась иметь возможность… проводить с ним побольше времени.

– Но ведь этот тип пользуется весьма дурной репутацией. Кроме того, ты уверяла меня, что никогда не была его подругой.

– И это была чистая правда, – подтвердила Лари. – Просто я имела глупость надеяться, что смогу стать для него… близким человеком.

Флауэр подняла подведенные карандашом брови, а потом протянула через стол руку.

– Покажи мне свою работу еще раз!

В пачке эскизов, лежавших на коленях у Лари, было лишь немного таких, которые она не выкладывала перед Хейли в течение последних недель. Прежде Флауэр бросала на них лишь беглые взгляды и никогда не делала никаких замечаний, кроме небрежной похвалы. Лари не знала, в чем дело: то ли Флауэр была слишком занята своими собственными проектами, чтобы высказывать какие-нибудь суждения, то ли на самом деле она испытывала упорное желание отыскать какой-нибудь мелкий недостаток.

Она передала старухе эскизы внутреннего оформления дома на пляже. Флауэр медленно перелистывала их и задавала случайные вопросы:

– А почему ты думаешь, что тут нужно сделать это окно? Какую ткань ты предполагаешь использовать вот здесь?

Она слушала ответы Лари и не вступала с ней в дискуссию.

– Конечно, это не мой стиль! – заключила Хейли, просмотрев всю пачку эскизов. – Слишком современно. Слишком много геометрии и мало поэзии! Откровенно говоря, мне не хотелось бы, чтобы мое имя связывали с этой работой. Это повредило бы моей репутации.

– Но клиентка была очень довольна! – не удержалась Лари.

Она подавила в себе желание добавить, что на самом деле репутация Флауэр только выиграла бы, если бы она отошла от своего традиционного стиля и проявила себя многогранной, способной генерировать новые идеи.

– Естественно, заказчица была довольна, ведь она думала, что все это исходит от меня! – надменно произнесла Флауэр. – Вот еще одна причина твоих интриг: баронесса фон Мекк хотела, чтобы интерьер ее дома оформлял не кто иной, как Флауэр Хейли. Думаешь, ей было бы приятно узнать, что за свои деньги она получила всего-навсего дешевую подделку? О Боже, да это тоже самое, что сбывать фальшивые деньги!

Лари было оскорбительно слышать, как ее поступки сравнивают с уголовным преступлением, но она промолчала. Флауэр положила всю жизнь на то, чтобы завоевать репутацию дизайнера высокого класса, поэтому не было ничего удивительного в том, что она пришла в такую ярость, узнав об обмане своей служащей.

Флауэр отшвырнула от себя пачку эскизов.

– Как бы разочарована я ни была в тебе, Ларейна, я очень рада, что узнала правду. Ну что ж, очень хорошо, а теперь я отпускаю тебя!

Отпускает ее! В этой фразе звучала какая-то зловещая предрешенность.

– Правильно ли я поняла вас, что вы отпускаете меня… навсегда?

– В данный момент – нет. Возвращайся за свой чертежный стол. Я дам тебе знать о моем решении в конце недели!

Лари как раз выходила из кабинета Флауэр, когда одна из секретарш взяла телефонную трубку, а потом спросила через открытую дверь:

– Мисс Хейли, звонит баронесса фон Мекк! Вы ответите на этот звонок?

Лари остановилась на полпути, чтобы послушать.

– Разумеется, – отозвалась Флауэр, тут же перейдя на самый сердечный тон. – Немедленно соедините меня с ней!

В пятницу, когда Лари пришла на работу, на ее чертежном столе лежал конверт. В конверте был чек – ее заработная плата за неделю – и записка, написанная характерным красивым почерком Флауэр:

«Я полностью полагаюсь на два качества у тех людей, которые окружают меня: вкус и ответственность. Ваш обман в интересах мистера Даниели выявил отсутствие обоих этих качеств, и теперь я не знаю, когда смогу оправиться от такого потрясения. Учитывая сложившуюся ситуацию, для нас обеих будет лучше, если вы поищете себе работу в другом месте».

Прочитав записку, Лари почувствовала Тошноту. Ее взгляд снова и снова блуждал по строчкам, и она не могла до конца поверить, что ее уволили. Но суровый, бескомпромиссный тон записки не оставлял сомнений в том, что любое обращение к Флауэр будет бесполезным.

Лари заметила, какая тишина окружает ее, и оторвала взгляд от записки. Она увидела, что другие девушки в комнате пристально смотрят на нее, изучая ее реакцию. Очевидно, они уже знали о решении старухи.

– Не беспокойтесь, у меня все будет в порядке! – вызывающе заявила она.

Стараясь сохранить самообладание и не выдать своих переживаний, Лари очистила свой стол и покинула здание фирмы.

Слезы разочарования и огорчения хлынули у нее из глаз, как только она оказалась в своей квартире. Лари опустилась на пол в гостиной, разгладила записку, которую до этого смяла и сунула в карман, и прочитала ее еще раз. Глаза не отрывались от одного слова, которое ей было труднее всего вынести: «отсутствие».

Внезапно она почувствовала, что это, может быть, и есть итог всей ее жизни. Ее постигла неудача… как не удалось ей сохранить любовь своего отца, как не удалось отыскать Кат, как не удалось найти в своем сердце место для хорошего, надежного человека, который был бы рядом и помог бы в трудную минуту. Ей и в самом деле больше всего не хватало здравого смысла. Она не смогла справиться с глупым влечением к авантюристу, и это разрушило ее надежды.

И разве не такое же в точности безрассудство погубило и ее мать?

ГЛАВА 28

Сразу же после того, как Лари потеряла место, она обратилась в поисках работы в другие солидные фирмы, занимающиеся оформлением интерьеров. С ней беседовали, просматривали ее эскизы и хотели принять на работу. Но после проверки ее рекомендаций их интерес к ней немедленно угасал.

После того, как это случилось в четвертый раз, Лари позвонила особе, с которой она общалась, и потребовала подробных объяснений.

– Все очень просто, дорогая. Мисс Хейли сообщила, что не может рекомендовать вас, – последовал ответ.

– А вас это удивляет? Я ведь откровенно рассказала вам о том, что была уволена.

– Но вы объяснили, что это произошло из-за несходства темпераментов и из-за того, что вы проявили нетерпение, стремясь к самостоятельной работе над проектом. Такое я еще могла бы допустить, мисс Данн. Творческие люди нередко искрятся, если их потереть друг о друга. Но мисс Хейли указала на вашу неискренность. Это уже совсем другое дело. Мы не можем допустить, чтобы в нашей фирме работал человек, не заслуживающий доверия.

Проходили месяцы, а ей все никак не удавалось устроиться на работу. Когда Лари приехала в Ньюпорт на Рождество, Анита настаивала, чтобы она осталась там. Но это было бы бегством, а не решением проблемы. Лари ответила, что если она и уедет куда-нибудь прежде, чем ей удастся начать свой творческий путь, то только для того, чтобы разыскать мать и установить, кто в действительности является ее отцом. Однако кроме дипломатических препонов перед ней актуально стояла финансовая проблема. Денег, которые она получала в качестве пособия по безработице, и скудных сбережений едва хватало на то, чтобы покрыть расходы на аренду квартиры и на самые насущные потребности. При этом она была полна решимости не обращаться за помощью к Аните, и тем более к Джину.

Однажды зимним вечером Лари посетила студию в центре города, где жила ее бывшая соседка по квартире в годы учебы в Школе дизайна, Джилл Ласкер. Знания, полученные Джилл в области изобразительного искусства, позволили ей успешно работать в рекламном бизнесе. После визита Лари увидела, что в окне одного из кабаре в Гринвич-Виллидж, носившего название «Горький конец», висит объявление: «Требуется официантка».

Лари устроилась на эту работу, которая позволит ей скопить денег, а днем она будет свободна и может продолжать ходить на собеседования в фирмы, занимающиеся оформлением интерьеров. В качестве дополнительных преимуществ была приятная обстановка и возможность питаться в кабаре. Шесть вечеров в неделю на маленькой сцене выступали подающие надежду исполнители в стиле «кантри» и комик. Их музыка и непочтительный юмор приводили в восторг хиппи. Так что на самом деле кабаре было отнюдь не «концом», а поистине золотым началом для таких звезд, как Боб Дилан, Джуди Коллинз, Ричард Прайор, Карли Саймон и Вуди Аллен, которые выходили там на подмостки в шестидесятых годах.

Обслуживающий персонал большинства кафе в Гринвич-Виллидж мечтал о том дне, когда им удастся проложить себе путь к более привлекательной работе. Днем они учились балету, посещали прослушивания актеров или предлагали себя в качестве моделей. Лари продолжала искать работу, связанную с дизайном интерьеров, но вскоре все возможности были исчерпаны.

Официантки советовали ей попытаться устроиться где-нибудь в другом месте. Одна девушка, которая уже начинала делать успехи в качестве модели, предложила познакомить ее с агентами и фотографами.

– С таким лицом и фигурой, как у тебя, Лари, ты сможешь зарабатывать сотни долларов в час, если поправишься.

– Деньга – это хорошо, – ответила Лари. – Но мне хотелось бы делать что-нибудь более интересное, чем стоять перед камерой, как живая статуя.

– А ты думаешь, вешать занавески, выбирать мебель и ковры интереснее?

Лари было трудно объяснить то особое чувство удовлетворения, которое она испытывала, соединяя вместе элементы дома и создавая сцены, на которых реальным, живым людям предстояло играть пьесу своей жизни.

Во время работы в кабаре у Лари появился новый друг Хэп Дэнби, чернокожий комик с грустным лицом и отвисшим подбородком, как у гончей. Выступления Дэнби состояли из скетчей, основу которых составляли сцены из его собственной тяжелой жизни. Сын двух наркоманов, в детстве он убегал из дома и прогуливал уроки, воровал автомобили, учился в исправительной школе, женился и развелся, когда ему было восемнадцать лет… Потом полностью исправился и стал физиотерапевтом в госпитале для ветеранов. Как объяснял Хэп в своих выступлениях, он бросил эту работу, чтобы играть комедийные сцепки, потому что его природное краснобайство заставляло его пациентов падать со смеху, «а вы ведь знаете, как нехорошо – заставлять людей падать на пол, когда предполагается, что ты должен помочь им снова начать ходить!» Изменяя голос, он изображал отца-наркомана, товарищей по исправительной школе, сварливую мать своей шестнадцатилетней жены. Хэп талантливо их копировал, и вызывал у публики заслуженные аплодисменты.

Дружба Лари с Хэпом началась однажды поздно вечером, после работы, на автобусной остановке. Он возвращался к себе домой, в Гарлем, а Лари – в центр города. Они беседовали, пока она не вышла из автобуса. После этого Хэп всегда ждал Лари, чтобы проводить, потому что по выходным клуб закрывался в четыре часа утра – и он беспокоился за ее безопасность. Эта поездки в автобусе привели к долгим беседам в клубе в нерабочие часы.

Несмотря на всю разницу между ними, белая девушка, выросшая в привилегированном мире, и чернокожий мужчина, с трудом прокладывавший себе дорогу из гетто, признали, что их связывает много общего: оба они были изгоями – без дома, без корней. Хэп Дэнби был хорошим резонатором для Лари, когда она говорила о своих разрушенных мечтах, хотя ему пришлось признать, что он ничего не смыслит в оформлении интерьеров.

– В таких местах, где я жил, «интерьер» был самый скверный, – говорил он. – Чистая простыня поверх матраса на полу была для меня настоящей роскошью.

Лари была изумлена, когда узнала от Хэпа, что несмотря на успех у публики, свидетельницей которого она была, он все еще ищет свою «нишу». Ему было за тридцать, он исполнял комедийные сценки в течение шеста лет, однако выступления в Гринвич-Виллидж все еще оставались его единственными регулярными контрактами. В остальное время он сводил концы с концами, давая представления в малоизвестных клубах или на концертах для курящих мужчин. Проблема, как он объяснил, заключалась в том, что его комедии основывались на реальной жизни чернокожего в Америке – вот почему они включали в себя наркоманию, преступления, развод подростков. Хэп признался, что, заставляя людей смеяться над серьезными проблемами, он на самом деле хочет помочь им понять эти страдания, а не отмахиваться от них.

Хэп сказал как-то Лари:

– По-моему, я перешел от физиотерапии для нескольких калек к определенному виду душевной терапии для всех остальных людей. Мы все искалечены, все в какой-то степени слепые и душевнобольные, когда дело касается таких вещей, как раса, религия и политика.

Но какой успех ни имели его выступления перед нью-йоркскими хиппи, доступ к более широкой аудитории ему был закрыт.

– Мне говорят, что народ не хочет слышать, как чернокожий рассказывает о своем пребывании в исправительной школе или как он помогал матери избавиться от пристрастия к наркотикам.

И все же Хэп не хотел менять содержание скетчей. Ведь они основаны на правде, а правда рано или поздно должна победить, считал он.

– Когда я добьюсь успеха, Лари, у меня будет дом больше той исправительной школы, куда они меня сунули… И я приглашу тебя оформить его!

Лари охватили противоречивые чувства, когда выступления Хэпа в клубе прекратились и она узнала, что он уехал в Калифорнию. Ведь именно он заставил ее смеяться и дал ей надежду, в последнее время она нуждалась в том, и в другом.

Проходили месяцы, пока снова не наступило лето. Однажды в июне, в воскресенье, в семь часов утра ее пробудил от сна звонок в парадную дверь. Она побрела к домофону.

– Кто там? – раздраженно спросила Лари, поскольку вернулась с работы только в пять часов утра.

– Это Доми, Лари. Прости меня, что…

Лари моментально нажала на кнопку, отпирая входную дверь. Схватив халат, она выбежала из квартиры и помчалась вниз по лестнице, чтобы встретить подругу Доми уже дошла до первой лестничной площадки – с маленьким чемоданчиком в одной руке и футляром с гитарой в другой.

– Ты приехала! – воскликнула Лари и тут же бросилась обнимать ее.

В открытке, которую Лари получила от Доми несколько недель назад, говорилось, что на лето она вернется в Ньюпорт вместе с семьей Пеласко. Хотя Лари много раз приглашала ее к себе в Нью-Йорк, Доми каждый раз уезжала на какой-нибудь новый курорт по прихоти своего хозяина.

Взяв у подруги чемодан, Лари повела ее вверх по лестнице.

– Как тебе удалось вырваться? Сколько времени ты сможешь погостить у меня? Ты хочешь сначала отдохнуть или сразу ехать осматривать город?

Волнение, которое охватило Лари при виде подруги, прогнало всю ее сонливость.

Вопросы так и сыпались с ее губ. Только когда они уже были в квартире и остановились, чтобы взглянуть друг на друга, Лари поняла, что настроение у Доми подавленное. Только теперь она разглядела у нее безобразный синяк под правым глазом и рваную рану в углу рта, которые не были так заметны в тусклом свете прихожей. Сейчас Лари видела также признаки поспешного бегства Доми. Хлопчатобумажная блузка, заправленная в джинсы, напоминала рубашку от пижамного костюма, блестящие волосы были небрежно собраны в пучок на макушке и скреплены заколкой, а из закрытого чемоданчика высовывался край юбки.

– О Боже, Доми, что случилось?

Прежде чем ответить, Доми задрожала и чуть не расплакалась. Лари подтолкнула ее к софе, завернула в одеяло, потом налила ей кружку горячего чая и принесла мазь для ее кровоподтеков. Наконец Доми успокоилась и смогла рассказать о событиях, которые вынудили ее бежать из Ньюпорта.

После многих лет приличного поведения Эрнесто Пеласко заявился в ее спальню. Он сказал, что с самого первого дня ее пребывания в его доме ему было известно об интимных услугах, которые она оказывала прежнему хозяину в Каракасе. Пеласко не требовал этого от служанки, пока она была подростком. Но теперь она стала прекрасной молодой женщиной. Кроме того, он был осведомлен о ее связях с молодыми людьми. Поэтому Эрнесто счел возможным ожидать от нее выполнения, как процитировала его слова Доми, «дополнительных обязанностей». Разумеется, за это он охотно увеличит ее жалованье.

– Он даже принес мне золотые часы, сказав, что это вроде подарка ко дню рождения – чтобы отметить первый раз, когда он трахнет меня…

– Ублюдок! – гневно пробормотала Лари.

Зная, как Доми всеми силами старалась сохранить эту работу ради своей матери, Лари и представить себе не могла более беспомощной жертвы.

– Я не хотела его, поэтому попыталась сопротивляться, – продолжала Доми. – Тогда он ударил меня. Раз, другой. Я испугалась, что проснется мать, ведь ее комната совсем рядом. Не знаю, что случилось бы, если бы она пришла. Поэтому я позволила ему сделать все, что он хотел. Потом он ушел, а я сбежала…

Потрясенная Лари вначале не могла понять, почему Доми поступила так. Почему она не позвонила в полицию? Даже если она боялась обращаться к властям, то почему не взяла с собой мать?

Доми прочитала ее мысли. Она потянулась к Лари и схватила ее за руку.

– Я знаю, ты сердишься на меня, ты хочешь, чтобы Пеласко был наказан. Но не все в мире так просто, Лари. Он богатый, я бедная. Для него не составит большого труда заставить людей поверить, что я хотела его – и его золотые часы тоже.

– Ему не так-то легко будет объяснить, откуда у тебя эти синяки, – с негодованием возразила Лари. – Ты могла бы посадить его в тюрьму.

Улыбка Доми показалась еще более горькой из-за рассеченной губы.

– Но я уже выиграла кое-что получше, чем наказание для него.

Лари покачала головой. Она не видела тут никакой победы.

– Свободу, Лари! Если я подам на него в суд, то, вероятно, проиграю. Я оставила ему записку, в которой обещала молчать о случившемся, пока он будет хорошо относиться к моей матери и не шипит ее работа. A ей написала, что уезжаю делать карьеру. Теперь у меня есть шанс петь!

Лари хотела сказать подруге, что нельзя такой ценой добиваться права на мечту. Но она сама уже распростилась со многими иллюзиями. Поэтому оставила свое мнение при себе.

– Ну что ж, я очень рада, что ты теперь свободна. Можешь оставаться у меня сколько захочешь.

– Нет, я не могу. Я должна найти того человека с твоей вечеринки – того, который делает бизнес на певцах.

– Берни Орна?

– Он слышал меня. Поэтому он поможет мне, ведь так?

Лари вспомнила, что главный офис Берни Орна находится в Калифорнии. Далекий путь, особенно если учитывать то, что отец Ника отнесся к потенциальным возможностям Доми сдержанно.

– Сейчас Берни Орн – не самая лучшая ставка для тебя. Останься здесь, Доми! Я устрою тебе прослушивание!

– Ты собираешься дать еще один бал?

– Нет, на этот раз тебе не нужно будет надевать вечернее платье. Думаю, подойдет и этот твой наряд.

Доми бросила взгляд на свою неряшливую одежду и обеспокоенно нахмурилась.

– Ты считаешь, мне следует начать с выступлений на улице?

Лари рассмеялась и заверила подругу, что имеет в виду кое-что получше.

В воскресенье кабаре «Горький конец» было закрыто. В понедельник после обеда Лари повела Доми на встречу с менеджером, Сидом Перлманом, долговязым длинноволосым хиппи средних лет. В этом клубе охотно давали дорогу новым талантам, поэтому он быстро согласился на прослушивание.

Накануне Доми не ложилась спать. Она не просто репетировала, но и написала новую песню на испанском языке «Los Вesos Aspero» – «Горькие поцелуи». Лари не поняла слов, но музыка была настолько запоминающейся и прекрасной, а исполнение Доми – таким трогательным, что она сразу же предположила, что эта песня будет очень хороша для прослушивания. Доми объяснила ей, что она поет о молодой женщине, которая побеждает многочисленные лишения, а потом подвергается насилию со стороны мужчины, которому доверяет.

Сидя на стуле посреди сцены с гитарой на коленях, Доми пела для Сида и Лари, в то время как официанты и кухонный персонал звенели посудой, накрывая столы к вечеру. Лари хорошо поработала, скрыв кровоподтеки под глазом и возле рта Доми с помощью макияжа, так что ее знойная красота казалась почти нетронутой в свете софитов. Через несколько минут после начала песни Лари заметила, что звон посуды стих, а все официанты смотрят на сцену, словно пригвожденные к месту. Когда Доми закончила, они засвистели, затопали ногами и зааплодировали.

Менеджер закричал:

– Спойте мне американскую песню!

Доми начала «Отель разочарований» в своей аранжировке на испанском языке. Слушатели снова засвистели и устроили ей овацию, когда она закончила.

Менеджер наклонился к Лари.

– А по-английски она умеет петь?

Тут Лари вспомнила, что все песни, которые репетировала Доми, были на испанском языке. На балу у Лари она тоже не пела по-английски, по публика не возражала, потому что исполнялись популярные песни, слова которых хорошо знали.

– Не в курсе, – ответила Лари, когда аплодисменты стихли. Менеджер крикнул Доми, чтобы она спустилась со сцены.

– Что еще есть в вашем репертуаре?

Доми бросила взгляд на футляр гитары, словно он мог быть источником того, что желал услышать Сид.

– Какие еще песни ты знаешь? – пояснила его вопрос Лари.

Доми неуверенно перечислила несколько названий. Все они были на испанском языке.

– Послушайте, этой публике нужны песни на английском! – сказал Сид. – К тому же, первая вещь, которую вы исполнили, разбила мое чертово сердце. Она очень хороша, чтобы заставить людей плакать, но потом вам нужно приободрить их! Начните с какой-нибудь бодрой песенки и закончите выступление в таком же духе. А в промежутке можете сколько угодно разбивать их сердца! Но хотя бы иногда делайте это по-английски! Понятно?

Доми мрачно кивнула. Она пришла сюда за работой, а не за советами.

– Мне очень жаль, Доми, – посочувствовала ей Лари.

– А о чем тут жалеть? – вскинулся Сид. – Я просто говорю ей то, что необходимо знать. Потому что она уже получила двухнедельный ангажемент – через месяц, считая с сегодняшнего дня.

Доми трудилась над новой программой по шестнадцать часов в сутки, и работала бы еще больше, если бы ей не приходилось прекращать репетиции в ласы, когда Лари спала. Первую неделю она провела, покупая записи американских исполнителей, и пела в сопровождении стереофонического магнитофона Лари, чтобы отработать английское произношение. Во время похода в бакалейный магазин Доми познакомилась с молодым латиноамериканцем, стоявшим за контрольным прилавком, и уговорила его сделать подстрочный перевод ее песен на английский язык. А Лари обработала текст, чтобы стихи звучали более ритмично. Доми добавила немного фольклора, некоторые старые «хиты», а также современные бразильские песни. Ее выступление состояло из двух частей, нашлось место и для собственных песен.

Наблюдая за приготовлениями Доми, Лари нисколько не сомневалась в успехе подруги. Видя рядом с собой человека, стоявшего на пороге осуществления давней мечты, она снова с грустью размышляла о собственных неудачах. Если бы только подвернулся какой-нибудь благоприятный случай тоже начать свою карьеру.

Во вторник около полудня, незадолго до премьеры Доми, в квартире у Лари раздался таинственный телефонный звонок. Звонивший был мужчина с сильным британским акцептом. Он сказал, что ему нужен человек, который сможет взяться за необычное задание по оформлению интерьера. Как он выразился, Лари ему «ужасно хорошо рекомендовали»

– А кто рекомендовал меня? – поинтересовалась она.

– Этого я не волен вам сообщить, дружище, – последовал ответ.

Лари насторожилась, но сохранила легкомысленный тон.

– Мне будет трудно подобрать цвета, если вы будете держать меня в неведении! – насмешливо произнесла она.

Он усмехнулся.

– Я заплачу хорошие деньги. Разве это не имеет значения? Встретьтесь со мной, посмотрите, что нужно сделать, а тогда уж и решайте. У вас есть под рукой карандаш?

Она быстро записала адрес и согласилась встретиться с ним в тот же день в три часа, так как незнакомец сказал, что завтра уезжает из города.

– Ах да, как ваше имя? – спросила Лари в последнюю минуту.

Но связь уже прервалась.

Когда она явилась по указанному адресу, телефонный разговор показался ей еще более подозрительным. Раньше Лари не задумывалась об этом – просто взяла такси и поехала. Но вот она оказалась в промышленном районе к югу от Гринвич-Виллидж. Жилых домов здесь, похоже, вообще не было. По обеим сторонам улиц стояли старинные здания с чердаками. В них размещались какие-то мастерские и крохотные фабрики. По воскресеньям район был пуст.

Такси остановилось напротив самого грязного строения во всем квартале. Лари еще раз проверила небрежно записанный адрес. Да, это здесь. Четвертый этаж, как сказал тот человек. Стоя на краю тротуара, Лари пристально посмотрела вверх. На широких чердачных окнах этого этажа виднелись три поблекших слова, выведенные по трафарету: «Меркьюри Хэт Компани».

Тут она вспомнила предостережение Джина о трюках, которые могут проделать с ней политические враги ее матери, о возможных попытках через нее оказать давление на него. И все же… любопытство и шанс получить необходимую ей сейчас работу звали Лари вперед.

Лифт в доме был промышленного типа, достаточно большой, чтобы вместить лошадь с телегой. Он с грохотом поднялся вверх по шахте до четвертого этажа. Лари толчком открыла тяжелую металлическую дверь и оказалась прямо в просторном помещении, в котором были только ряды колонн и водопроводные трубы. Оно было пусто, если не считать нескольких старых формовочных прессов для изготовления касок. Дневной свет с трудом пробивался через окна, покрытые многочисленными слоями грязи. Так это и есть работа по оформлению интерьера? Она была уже готова повернуться и снова войти в лифт, как вдруг из-за одной колонны показалась чья-то фигура.

– Ну, что ты думаешь о моем замке, дружище?

Для Хэпа Дэнби, с его талантом к подражанию, не составило большого труда имитировать британский акцент, набив рот камешками.

– Ты, гадкий мошенник! – в ярости набросилась на него Лари. – Почему же ты не сказал мне? Я уже почти решила не приезжать сюда…

– Неожиданность – это всегда веселее, – ответил Хэп, уже избавившись от акцепта.

– Веселее? Я уже оцепенела от ужаса при мысли о том, что сейчас какой-нибудь агент секретных служб стукнет меня по голове, закатает в ковер и вывезет из страны.

– Ах да, ты беспокоишься из-за этих противных чехов. Ну что ж, зато я обещаю тебе, девочка моя, что чеки, которые ты получишь от меня, будут совсем не плохими.

– Какие чеки?

– А разве я не говорил тебе, что как только у меня появятся средства, я найму тебя, чтобы ты сделала для меня дворец? Ну, так вот он! Моя суперхибара, моя берлога!

И Хэп широко развел руками.

– Это?..

И голос Лари замер.

– Конечно, сейчас это похоже на крысоловку… Но нет ничего такого, что деньги не могли бы исправить. Обойди все вокруг! Ты увидишь, что я имею в виду.

В этом огромном пустом помещении было мало такого, чего она не могла бы увидеть, стоя на одном месте, но, стремясь угодить Хэпу, Лари обошла его по периметру, Хэп тем временем подробно рассказывал ей о том, что случилось с ним за два месяца его отсутствия. Он отправился в Калифорнию, потому что один молодой кинорежиссер-хиппи, который видел его в кабаре во время поездки в Нью-Йорк, предложил ему две тысячи долларов за выступление на одной частной вечеринке в Беверли-Хиллз. Хэп сказал, что он никогда не имел такого успеха, как в тот вечер. Люди так смеялись, что даже умоляли его остановиться на минутку, чтобы они могли перевести дыхание. На следующий день ему позвонил агент, присутствовавший на вечернике, и предложил работу в Лас-Вегасе за десять тысяч долларов в неделю. Неделю спустя он уже выступал в отеле в Вегасе, а через две недели его гонорар удвоили.

– Когда я уезжал сюда, мой новый агент вел переговоры по поводу заключения контракта на двадцать пять тысяч долларов в неделю на три месяца в году, – заключил он.

Потом прибавил с горделивым видом:

– Крошка, ты смотришь на человека, который кое-что значит!

– Потрясающе, Хэп! Ты этого заслуживаешь!

– Это только начало. Поговаривают уже о том, чтобы показать меня по телевидению, если я внесу кое-какие изменения в свое выступление.

Лари думала, как бы подипломатичнее сказать Хэпу, что ветхое здание бывшей фабрики не годится для жилья.

– Хэп, если тебе предстоит работать в основном на западном побережье, значит, именно там…

Он перебил ее.

– Я не смогу жить в другом месте. Разве ты не понимаешь? Я – городской парень. Если я не останусь там, где мои корни, я потеряю связь с той средой, которая дает материал для моих выступлений и делает их такими смешными. Что же касается этого места… – Он пристально осмотрел помещение. – Тут больше пятисот квадратных метров. А где еще в этом городе чернокожий может найти роскошную квартиру, в которую ему позволят въехать? Здесь это будет стоить мне всего полторы тысячи в месяц. Так что, если дорога на вершину окажется ухабистой и спрос на меня иссякнет, я, по крайней мере, могу приехать сюда и обосноваться здесь. Вот почему так много людей в поисках дешевого жилья перебираются в этот район. Говорю тебе, Лари, это замечательное место. Когда-нибудь оно даже станет шикарным.

Хэп рассмеялся, так что Лари трудно было бы определить, шутит ли он или говорит серьезно.

Она повернулась, чтобы еще раз пристально оглядеть заброшенную фабрику, стараясь увидеть ее глазами Хэпа – огромное и в то же время доступное по цене помещение, находящееся прямо в центре промышленного района, где Хэп чувствовал себя как рыба в воде.

И тут с ее глаз словно спала пелена. Все представления Лари о домашнем комфорте и роскоши, сформировавшиеся под влиянием тех лет, которые она провела ребенком в замке, а потом в ньюпортском особняке, внезапно перевернулись. Дом здесь? А почему бы нет? Как только эти огромные окна станут чистыми, сюда устремятся потоки света. Можно перегородить помещение. На ее взгляд, высота потолка здесь была четыре-пять метров – вполне достаточно, чтобы соорудить дополнительный этаж.

Они заключили соглашение. Лари будет руководить капитальным ремонтом, наймет архитектора и подрядчика, а затем займется оформлением интерьера. Ее гонорар составит тысячу долларов в неделю плюс небольшая сумма за счет разницы цен при покупке мебели, тканей и других материалов. Хэп не стал определять крайний срок, но сказал ей, что ему не терпится поскорее выехать из Гарлема, где он жил много лет и где в последнее время стало еще больше насилия и бурно идет торговля наркотиками.

– Там стало так плохо, что я даже не могу найти, над чем можно было бы посмеяться, – пошутил он.

Он дал Лари ключи и выписал чек на пять тысяч долларов – ее начальный гонорар и предварительный гонорар архитектору.

В тот вечер она отправилась в клуб и сообщила Сиду Перлману, что бросает работу. Ему было приятно услышать это. Он сказал, что радуется успеху своих служащих. Однако, как и все остальные, Сид не был уверен, что Лари выбрала самый разумный Путь к славе и деньгам, – в особенности после того, как услышал, кто стал ее первым клиентом.

– Хэп? У комедиантов не может быть своего дома. Если они зарабатывают достаточно, то, как правило, живут в гостиничных номерах.

– Хэп не просто комедиант! – бросилась Лари на его защиту. – Он – философ!

– О Боже, надеюсь, что нет. Они там, в Вегасе, не слишком много платят философам.

Вместе с зарплатой он выдал Лари небольшую премию и сказал, что зарезервирует для нее место в первом ряду на премьеру Доми, которая должна была состояться через неделю.

Лари провела первые несколько дней в чердачном помещении Хэпа. Она измеряла, делала эскизы и развивала свои первоначальные идеи. Немало времени ей пришлось посвятить отчистке огромных окон, чтобы можно было видеть, как меняется освещение в течение дня и как оно будет влиять на пространство и цвета отделки.

Лари ожидала, что Хэп будет поблизости, и она сможет показать ему свои наброски и учесть в них его пожелания. Однако через два дня после того, как она приступила к работе, он позвонил ей и сообщил, что его пригласили в течение месяца выступать в одном чикагском клубе. Двери, прежде закрытые для него, теперь распахнулись.

– Хэп, но ведь если я не смогу советоваться с тобой, то не буду знать, отвечает ли мой замысел твоим запросам.

– Лари, я ничего не понимаю в этом. Украшать дома – твое призвание, а мое – играть комедии, поэтому мои понятия об оформлении интерьера могут только вызвать у людей смех.

Хэп немного помолчал.

– Но я скажу тебе только одно. Когда я поселюсь в своем доме, то мне хотелось бы… больше всего ощущать себя джентльменом.

Для человека, выросшего в трущобах, это было точным выражением самой сущности понятия дома. И Лари чувствовала, что знает, как воплотить эту мечту в жизнь.

Лари наблюдала Флауэр за работой, Лари видела основы, на которые опиралось мастерство декоратора. Она знала, что есть книга, которую Хейли считала «библией» дизайна интерьеров, фундаментом, на котором базировались все основополагающие принципы, придававшие ее творчеству единый сталь. Эта книга называлась «Оформление домов» и была издана в 1902 году великой американской писательницей-романисткой Эдит Уортон – богатой женщиной, членом ньюпортской элиты – и Огденом Кодманом, ведущим декоратором того времени, оформившим многие ньюпортские особняки. Задуманная как первое практическое пособие, книга, разумеется, была предназначена исключительно для высшего слоя общества, поэтому она изобиловала такими устаревшими рекомендациями, как желательность установки зеркал при оформлении бального зала в любом доме. И в то же время это было первое американское издание, посвященное исключительно дизайну интерьеров, прослеживающее его эволюцию, начиная от дворцов римских императоров и французских королей, и определяющее его как важную отрасль архитектуры, а не какое-нибудь легкомысленное дополнение. Читая эту книгу, Лари уверилась в том, что работа, которой она хотела заниматься, украшала человеческое существование. Книга написана представителями богатой элиты и для элиты, она утверждала, что наступит день, когда уделить внимание украшению своих жилищ смогут все слои общества.

«Каждое изящное лепное украшение, каждая тщательно продуманная деталь со временем проложат себе путь и в деревянный домик, построенный плотником», – писали авторы.

Закончив чертежи, Лари позвонила Хелен Каридис, своей второй соседке по квартире во время обучения в Школе дизайна. Она уже несколько лет работала в незначительной должности в крупной нью-йоркской фирме, занимавшейся проектированием офисных зданий. Они встретились на чердаке. Хелен посмотрела эскизы Лари и согласилась перенести конструктивные элементы в архитектурный проект.

– Если у тебя нет подрядчика, в этом я тоже могу тебе помочь, – сказала Хелен.

В течение последнего года она жила с молодым адвокатом, с которым познакомилась случайно.

– Только не говори мне, что он – адвокат, который на самом деле хочет быть строительным подрядчиком! – воскликнула Лари.

– Нет, это не он, а его брат. На самом деле он хочет быть писателем-романистом, но, чтобы заработать на жизнь, руководит небольшой бригадой рабочих, занимающейся ремонтом помещений.

В то время это был неплохой способ заработать деньги. В городе шла настоящая революция жилищного строительства. Здания, построенные в двадцатых и тридцатых годах и с тех пор сдававшиеся в аренду, были преобразованы в кооперативы. Как только жильцы стали хозяевами своих квартир, они начали тратить деньги на то, чтобы увеличить комнаты, сделать дополнительные встроенные шкафы и модернизировать кухни.

Лари согласилась встретиться с другом Хелен, проверить его рекомендации и договориться о цене.

Когда к вечеру она вернулась домой, Доми репетировала песни, которые ей предстояло спеть перед публикой на следующий день. Приободренная тем, что теперь у нее наконец появилась любимая работа, Лари могла наслаждаться в предвкушении успеха Доми. Она села послушать ее и стала тем временем вскрывать почту. Увлекшись музыкой, она прочитала две строчки письма, написанного от руки по-английски, прежде чем осознала его важность. Пробежав взглядом по конверту, Лари увидела чехословацкие марки с портретом Густава Гусака и почтовый штамп, указывавший на то, что письмо было отправлено в июле. Потом ее взгляд снова обратился на письмо.

Лари снова просмотрела письмо с первого предложения до последнего. Она мысленно жонглировала словами, взвешивая их возможное значение, словно это был шифр, который нужно было расшифровать. «Дама с единорогом» – это ее мать, какой она была изображена на прекрасном гобелене Кирменов. «…тоже жива» – предположительно, это было сказано только для того, чтобы подчеркнуть, что гобелен сохранился и находится в надежном укрытии. «Никогда не говорить в какое место» – это, вероятно, означает, что его местонахождение остается в секрете и этот секрет перешел теперь к дочери Фредди. Но если сделать одно небольшое изменение, то слова приобретают совершенно другой смысл. Дама с единорогом жива тоже! Фредди передал информацию о том, что Кат не умерла, и вот теперь Лари сообщали об этом такими словами, чтобы цензоры ничего не поняли, если письмо будет вскрыто. Там, где говорилось, что Фредди держал в секрете тайник – разве не могли эти слова относиться к местонахождению Кат? Лари вскочила со стула.

– Взгляни-ка на это! – крикнула она, прерывая песню Доми, и сунула письмо ей в руки.

– А кто такая дама с единорогом? – спросила Доми.

– Моя мать!

Лари объяснила ей значение этой фразы, а также кто такой Фредди. Потом повторила по слогам все вопросы, которые вызвали у нее зашифрованные предложения.

– «Никогда не говорить в какое место». Это звучит так, как если бы Фредди дал клятву молчать, не правда ли? Что он знал, где находится моя мама, но никогда не говорил об этом.

– А почему бы не сказать, если он знал? – спросила Доми.

– Потому что она сама хотела скрыться – от врагов, которые могли бы использовать ее против Джина.

Тут другая догадка поразила ее, и ее голос упал.

– И от меня тоже.

– Нет, конечно же не от тебя, Лари!

Лари принялась мерять комнату нервными шагами, ломая голову над всей этой головоломкой.

– Она добилась, чтобы меня отправили в Америку, где я была бы в безопасности. Кат боялась навлечь на меня беду, если я отыщу ее. Все равно маму будет невозможно вывезти из страны.

– Тогда почему она хотела дать тебе знать, что жива?

– Может быть, это только идея Фредди. Он не мог умереть, не сказав мне об этом.

Лари перестала расхаживать по комнате и остановилась, пристально глядя на Доми, словно умоляя ее подтвердить все свои предположения, возникшие из-за нескольких неправильно употребленных слов и плохой грамматики.

– Будь осторожна, Лари! Ты так сильно хочешь поверить в это, что можешь принять желаемое за правду, хотя у тебя слишком мало оснований для оптимизма.

Лари понимала, что осторожные рассуждения Доми вполне благоразумны.

Доми снова принялась репетировать, а Лари села на кровать и уставилась на письмо. Но слова по-прежнему были покрыты мраком, и их значение только еще больше затуманивалось воспоминаниями Лари. Она вспомнила Фредди Морганштерна и тот день, который провела с ним. Это был ласковый, милый человек, даже смелый, если судить по тому, как он хранил для нее гобелен. Для него было бы нелегко сказать ей, что ничего не знает о дальнейшей судьбе Кат. Лари была уверена в его искренности.

Но ведь она встретилась с ним больше десяти лет назад. Возможно, в то время Фредди Действительно не знал этого. Катарина напомнила о себе позже.

Какова бы ни была правда, Лари не могла жить в неопределенности. Она подошла к телефону. Она ни разу не разговаривала с Джином после сто женитьбы и была довольна, что их отношения прекратились. Но ни у кого не было таких связей, как у него, чтобы выяснить, что скрывается за этим письмом. Лари подняла трубку… а потом прежние сомнения одержали верх. Захочет ли он помочь ей найти Кат… или предпочтет оставить ее в забвении? Лари никогда не была уверена в цели его поездки в Прагу в 1968 году.

И она положила трубку, размышляя над тем, кому довериться, кто поможет ей?

ГЛАВА 29

– Если вы подождете здесь, мисс Данн, скоро с вамп побеседует заместитель секретаря. Он как раз заканчивает брифинг.

Лари передохнула в уютно обставленной приемной. Она была рада, что у нее есть время, чтобы взять себя в руки. В последнюю минуту она помчалась в аэропорт, чтобы успеть на челночный рейс на Вашингтон и не опоздать на встречу, назначенную на четыре часа. Заметив на стене старинное зеркало колониального периода, Лари подошла к нему и оглядела себя. Одернув жакет серо-черного костюма и поправив прическу, она решила, что готова предстать перед важным чиновником Госдепартамента и изложить свое дело.

Только после бессонной ночи, полной размышлений над возникшими перед ней вопросами, Лари пришла к выводу, что самый лучший путь получить на них ответы проходит через обычные каналы. Джин непременно воспользовался бы связями в секретных службах. А если чехи узнают об этом, то, возможно, сочтут его интерес к Катарине Де Вари доказательством того, что Кат так и не порвала связь с американским агентом, из-за которой ее когда-то заключили в тюрьму.

В то утро Лари позвонила в Госдепартамент. Ее запрос, как это заведено, может быть отправлен через посольство в Праге без лишних волнений. После нескольких неудачных попыток ее соединили с женщиной из отдела, занимавшегося Чехословакией. Она сочувственно выслушала Лари, но ее ответ бы холоден и профессионален:

– Я передам это в соответствующее бюро, мисс Данн. Будет полезно, если вы вышлете нам копию того письма, о котором вы упомянули.

Имя Кат Де Вари, казалось, больше не имело какого-то особенного значения.

– Сколько времени потребуется, чтобы по этому вопросу были приняты меры? – спросила Лари.

– Большого эффекта ожидать нельзя. Учитывая большой срок, прошедший с тех пор, когда вы предприняли самостоятельные поиски, сейчас будет ничуть не легче отыскать вашу мать.

– Но ведь тогда у меня не было этого письма. Посольство может установить контакт с женщиной, которая написала мне. Она, возможно, даст какие-нибудь новые сведения.

– Мисс Данн, мы сделаем все возможное. Мы уже работаем над тем, чтобы объединить семьи, разделенные железным занавесом. Но ведь у нас тысячи таких случаев. Не рассчитывайте на быстрый ответ.

Прежде чем повесить трубку, чиновница дала Лари номер телефона для справок и адрес бюро, которое будет заниматься ее делом.

Оставшуюся часть утра Лари размышляла над тем, не позвонить ли ей, в конце концов, Джину. Но потом решила, что, если Кат жива, то, возможно, лучше будет проявить терпение.

Телефон зазвонил как раз в ту минуту, когда она собиралась выйти из квартиры и направиться в Дом дизайна и декораторов на Третьей авеню. Среди специалистов это здание было известно под названием «Д и Д». Множество текстильных и мебельных фабрик и другие поставщики декораторов имели там свои выставочные залы. Здесь Лари искала необходимые материалы для чердака Хэпа.

Звонил из Госдепартамента чиновник, с которым она беседовала раньше. Он сообщил Лари, что, к счастью, дело Кат Де Вари лежало у него на столе, когда мимо проходил сам заведующий чехословацким отделом.

– Он увидел бланк с именем вашей матери, и хочет помочь вам, мисс Данн, но завтра он уезжает за границу. Вы сможете прилететь сегодня в Вашингтон?

И вот она здесь, на «Туманном Дне» – так в шутку окрестили это здание, где трудились тысячи служащих Госдепартамента. В действительности название относилось к району и сохранилось с тех давних времен, когда эта часть Вашингтона была туманным болотом. Разумеется, в нем заключался и некий иронический намек на туманные дела дипломатии.

Женщина, которая провела Лари в приемную, вернулась.

– Вас сейчас примут.

Лари вошла в большой кабинет, заново обставленный, с коврами, которые придавали ему домашний вид. Рядом с окном стоял большой письменный стол, в другом конце комнаты вокруг камина были расставлены диван и кресла.

Из-за стола вышел мужчина, чтобы приветствовать ее.

– Привет, Лари. Я очень рад, что ты смогла так быстро прилететь.

Ее удивил фамильярный тон чиновника, но в то же время она оценила, что ей позволили чувствовать себя непринуждённо. Потом, когда он подошел ближе и протянул руку, Лари взглянула на него во второй раз.

– Дэвид?

Он крепко пожал ей руку.

– Очень рад, что ты помнишь меня, – сказал он с довольной улыбкой. – Ведь это было очень давно.

– Если даже и так, как ты мог подумать, что я когда-нибудь забуду?

Дэвид Уайнэнт был тем самым помощником посла, которому поручили оказывать содействие ей и Джину в поисках Кат. Он не просто был внимательным и полезным. Именно Дэвид тогда устроил им быстрый и безопасный выезд из страны. Лари вспомнила, что он был безумно влюблен в нее, но их свидание не состоялось из-за трагических событий.

– Мне жаль, что мы тогда так и не пообедали вместе, – сказала она.

– Все из-за твоего отца, – заметил он с улыбкой. – Он невзлюбил меня. Я уже начал подозревать, что это он спровоцировал вторжение Советской Армии, чтобы не допустить нашей встречи.

Лари рассмеялась.

– Это вовсе не из-за тебя, Дэвид. Я была тогда еще совсем юная, и, полагаю, он считал себя обязанным защищать меня.

Они помолчали, на мгновение погрузившись в воспоминания. Лари помнила о доброте Дэвида Уайнэнта, но забыла о его привлекательности. В то время его пылкое увлечение было лестно для нее, но ее занимали совсем другие проблемы и она отвечала ему только учтивостью. Теперь Лари пристально рассматривала Дэвида. Он был высок, хорошо сложен, с густыми темными волосами, небесно-голубыми глазами и мужественными чертами, придававшими его лицу выражение искренности и надежности, а также проницательности и сдержанности. В целом, это была внешность прирожденного дипломата.

– Ну что ж, времени у нас в обрез, – сказал он. – Давай перейдем к делу.

Они уселись в кресла возле камина лицом друг к другу.

– Сегодня утром, – продолжал Дэвид, – когда я увидел бланк, в котором запрашивалась информация о Катарине Де Вари, я огорчился, узнав, что твои поиски так ни к чему и не привели. Но в этом нет ничего необычного. Тысячи людей пропали без вести в странах за железным занавесом, и их власти неохотно сотрудничают и предоставляют сведения. Я не могу обещать тебе сделать больше, чем в прошлый раз.

Увидев, что Лари разочарованно нахмурилась, Дэвид серьезно добавил:

– Но я попросил тебя приехать сюда, чтобы лично заверить в том, что сделаю все от меня зависящее.

– Не могу выразить, как я ценю это, Дэвид.

– Завтра я улетаю в Восточную Европу. Мне придется остановиться на пару дней в Будапеште, потом в Белграде, но после этого я буду в Праге и смогу лично заняться твоим делом.

Она благодарно улыбнулась.

– Мне повезло, что ты был здесь и узнал о моем звонке! И еще большая удача – что ты отвечаешь за дела, связанные с Чехословакией.

– Ну, нельзя сказать, что это большая удача. То, что меня вначале отравили в Прагу, было чистой случайностью. Дипломатов на младших должностях постоянно меняют, чтобы дать им представление о разных странах мира. Но когда мне пришлось выбирать регион специализации, я остановился на этом.

– Почему? – спросила Лари.

– Это может показаться странным, но и с этим связаны счастливейшие воспоминания моей жизни. Пока Пражская весна не закончилась трагически, то было волшебное время. Пережив ее, я в некотором смысле влюбился в этот народ, в его мужество и силу духа.

Он заколебался.

– Признаюсь, что очарование тех дней было связано с прелестной девушкой, которую я встретил. Мне хотелось стать ее рыцарем в сверкающих доспехах и помочь ей найти то, что она искала, ради чего проделала такой долгий путь.

Дэвид говорил искренне, и Лари с благодарностью посмотрела на него, взволнованная таким признанием.

– Прости меня, Лари. Я не для того так поспешно притащил тебя сюда, чтобы рассказать о несбывшихся мечтах молодого человека.

Она хотела что-то возразить, но он продолжал:

– Мне необходимо, чтобы ты сообщила мне все подробности, которые тебе известны.

– Вот письмо, – сказала Лари, протягивая ему конверт. Пока Дэвид читал, ее взгляд блуждал по кабинету. Как она заметила, ни на столе, ни на стенах не было фотографии жены и детей.

– Дама с единорогом, – произнес он наконец. – Это что – зашифрованное обозначение твоей матери?

– Так она была изображена на гобелене, который получила в качестве свадебного подарка, о котором упомянуто в письме.

Уайнэнт снова взглянул на написанные от руки строчки.

– Здесь говорится, что подарок в безопасности.

Теперь Лари вспомнила, что Дэвида не было в то время, когда она и Джин встретились с Фредди, и они не рассказали ему о существовании этого гобелена.

– Моя мама хотела, чтобы он достался мне, поэтому она попросила человека, дочь которого написала это письмо, спрятать его. Когда я была в Чехословакии, я видела гобелен. Разумеется, я не могла увезти его с собой.

– Полагаю, это гобелен Кирменов.

Его догадка удивила Лари, но потом она вспомнила, что именно Дэвид устроил для Джина визит к Милошу Кирмену в тюрьму.

– Представляешь себе его цену, Лари? Все самые лучшие гобелены Кирменов были изготовлены до Второй мировой войны. Коммунисты уничтожили их производство, поэтому стоимость гобеленов взлетела вверх.

– Мне говорили, что он может стоить несколько сот тысяч долларов.

– Да, десять лет назад. А сейчас, возможно, больше миллиона.

Лари отметила этот факт без всякой радости.

– Меня волнует не гобелен, Дэвид. Я с радостью забыла бы о нем, если бы можно было отыскать мою мать.

– Не сомневаюсь. Но гобелен – это путь к ней через человека, который прятал его. Если бы коммунисты узнали, что Кат скрыла от них бесценную вещь, они могли бы обвинить ее в краже государственной собственности.

Лари судорожно вздохнула, узнав о такой перспективе для своей матери: даже если ее когда-нибудь удастся отыскать в Чехословакии живой, она снова может быть предана суду.

– Поэтому мы должны быть крайне осторожны в выборе способа наших поисков, – продолжал Дэвид.

– Я так счастлива, что это дело оказалось в твоих руках. Дэвид.

Он помолчал.

– А как насчет Джина Ливингстона? Он не хочет помочь?

– Именно из-за контактов с ним моя мама попала в тюрьму, – ответила Лари, не скрывая своего гнева.

– Понимаю. Значит, ты ничего не сказала ему о письме.

– Я даже не собираюсь встречаться с ним, пока я нахожусь в Вашингтоне.

Лари размышляла над тем, не открыть ли ему другой долго скрываемый секрет, что Джин, может быть, вовсе не ее отец. Но ей не хотелось вызывать к себе жалость.

Дэвид снова взвесил значение письма.

– Язык такой запутанный, что слова могут относиться только к гобелену.

– Я понимаю. Но пока есть хоть малейший шанс, я должна что-то предпринять.

– Лари, я только хочу спасти тебя от слишком жесткого приземления, если твои надежды не оправдаются.

Она кивнула, показывая, что понимает его. Потом спокойно произнесла:

– Но ведь кое-что хорошее уже произошло, не так ли? Дэвид улыбнулся, поняв, что она ценит их встречу. Потом Лари слегка покраснела. Она не хотела, чтобы ее замечание прозвучало так кокетливо.

– Ну что ж, не буду больше отнимать у тебя время. Тебе, должно быть, нужно многое успеть до отъезда.

Дэвид тоже встал и взял ее руку, которую она ему протянула. И сразу же от его прикосновения по всему телу стало разливаться тепло.

– Лари… я уже все подготовил для поездки, и этот вечер у меня свободный. Разве ты когда-то не предложила мне перенести несостоявшийся обед на другой раз?

– Дэвид, я с удовольствием приняла бы твое приглашение, если бы могла. Но меня ждут в Нью-Йорке.

Это был вечер премьеры Доми. Он стал настаивать:

– В прошлый раз, когда мы отложили свидание всего лишь на двадцать четыре часа, нас разлучила целая армия – и десять лет.

Лари уже собиралась пообещать ему, что этого больше не случится, но тут поняла, что не ей давать такие обещания. Дэвид берется разгадать тайну. Кто может сказать, с какими опасностями ему придется столкнуться?

Если она останется на обед, то все равно успеет вернуться к полуночи, к позднему выступлению Доми.

– Хорошо, Дэвид. Я в твоем распоряжении.

Извинившись, он объяснил ей, что есть несколько «свободных концов», которые ему необходимо связать перед поездкой. Дэвид сказал, что может организовать для нее экскурсию по зданию или же он даст ей ключи от своей квартиры, чтобы она могла привести себя в порядок.

Лари обрадовалась возможности передохнуть после лихорадочной спешки. Она взяла у Дэвида ключи, а он посадил ее в служебный лимузин и отправил в Джорджтаун, живописный район, застроенный особняками в колониальном стиле.

Пока автомобиль ехал по Вашингтону, Лари думала о том, что именно в Джорджтауне поселился после своей второй женитьбы и Джин. У Лари еще не было случая познакомиться с его новой женой, хотя она видела фотографию Нелл Пэлленсан. Она и Джин были запечатлены вместе в своем новом доме в Джорджтауне. Их фотография была помещена в воскресном приложении к «Вашингтон Пост». Анита вырезала снимок и послала его Лари. Это было частью ее никогда не прекращавшейся кампании по наведению мостов между отцом и дочерью.

«Может быть, им нужен декоратор», – написала на полях Анита. Но Лари не была склонна вступать в отцом в контакт ни тогда, ни потом. Пропасть между ними переросла в эмоциональный вакуум.

Апартаменты Дэвида представляли собой двухэтажную квартиру, занимавшую два верхних этажа в небольшом особняке. Ожидая увидеть кавардак, свойственный холостякам, Лари была удивлена, обнаружив кругом порядок. При этом квартира не производила впечатление стерильной и необжитой.

Она бродила по комнатам п. знакомясь с домом, узнавала и самого Дэвида. На полу в большой гостиной лежал великолепный ковер, изготовленный индейцами племени навахо. Комната была обставлена мебелью в стиле старинных испанских католических миссий в Калифорнии. На стенах, окрашенных в цвет самана, висели огромные черно-белые фотографии плоскогорий, выполненные Дэвидом – внизу стояла его подпись. На втором этаже помещалась спальня, оформленная в цветах осени, кабинет викторианским письменным столом с убирающейся крышкой, лампами с зелеными стеклянными колпаками и попками битком набитыми книгами о политике и дипломатии. На одной из стен Лари увидела фотографии, на которых было нетрудно узнать Дэвида. Вот он в детстве вместе со своими родителями и двумя сестрами, на другой – в бейсбольной форме в колледже, потом – в Праге, на Вацлавской площади с несколькими коллегами и в группе дипломатов, окружавших Шарля де Голля. Было также несколько снимков, очевидно сделанных во время отпуска, где он был в обществе исключительно привлекательных женщин. Лари нравился мужчина с многогранными интересами, который жил в этой квартире, и она чувствовала себя польщенной, что он доверил ей ключи от своего царства.

Час спустя, к тому времени, когда Дэвид вернулся, она уже немного вздремнула и приняла душ. Они вышли сразу, как только он переоделся.

Дэвид повел ее в ресторан Харви, открывшийся в Вашингтоне незадолго до того, как Авраам Линкольн был избран президентом на первый срок. Время шло быстро, они рассказывали друг другу о том, как жили после расставания в Праге. Дэвид уехал из Чехословакии вскоре после ввода русских войск и продолжил свою карьеру на дипломатической службе в посольстве в Белграде. Позже он перебрался в Париж, где работал в составе делегации, которая вела мирные переговоры с вьетнамцами. В качестве прощение за эту работу было удовлетворено прошение Дэвида о возвращении его в отдел, занимавшийся вопросами, связанными с Чехословакией, и он получил свой теперешний пост. Дэвид выразил надежду на то, что в скором времени его снова переведут туда, где развиваются интересные события.

После такой биографии ее собственная жизнь за прошедшие годы показалась Лари скучной и непримечательной. Ее смущало то, что она так ничего и не достигла. Но Дэвид заметил, что ему уже тридцать шесть лет и он на десять лет старше ее.

– Готов держать пари, что в следующее десятилетие ты добьешься не меньшего, чем я, а то и большего.

– В следующем десятилетие ты, возможно, станешь государственным секретарем.

– Это было бы замечательно. Но для такого поста я буду недостаточно старым и седым. По правде говоря, рядовые служащие в нашем департаменте редко забираются на самый верх. Государственный секретарь – это политическое назначение. Думаю, будет совсем неплохо, если я стану послом. А ты? Где ты хочешь быть через десять лет?

Лари покачала головой.

– Мне страшно заглядывать так далеко в будущее.

Слова слетели с ее губ без раздумий. Она сказала не просто для красного словца – ее страх был реальным.

– Полезно иметь цель. Чего же ты боишься? – спросил он.

Лари допила остатки вина. Ее непроизвольное признание Дэвиду высветило перед ней то, что прежде она никогда так ясно не понимала.

– Ты должен когда-нибудь поехать в «Фонтаны», Дэвид туда, где я прожила первые восемь лет своей жизни. Даже несмотря на то, что коммунисты забрали многие его сокровища, и комнаты, где я жила, были лишь малой частью замка, когда я росла там, мне казалось, что нигде в мире не может быть дома прекраснее. В нем было что-то такое…

Она подняла руку и потерла пальцами друг о друга, словно пытаясь на ощупь почувствовать атмосферу.

– Могу только сказать, что для меня он был почти как живой. Только не смейся… но я ощущала, что этот огромный дом был частью меня самой. Каким-то сверхъестественным образом я понимала, что мое место – там. Приемные родители казались чужаками в «Фонтанах».

Лари посмотрела на Дэвида испытующим взглядом, боясь, что он сочтет ее смешной. Но в его глазах она увидела только сострадание.

– Поэтому я позволила себе мечтать. Я смотрела вперед, в будущее, когда дом станет моим. Более того, я воображала себя в нем счастливой… Оглядываясь в прошлое, я думаю, мои наивные мечты основывались на сведениях о тех людях, которым принадлежали «Фонтаны», пока их не национализировали – об отважном герое и красавице актрисе. Они представали передо мной возлюбленными из сказки… пока злой волшебник их не уничтожил своими чарами. Лари на время умолкла.

– Потом однажды я с ужасом обнаружила, что эта чары пали и на меня тоже. Я никогда не буду владеть «Фонтанами» меня забрали оттуда, как и тех влюбленных. Мне ничего не принадлежало – и, что еще хуже, я сама не принадлежала никому.

Лари пожала плечами, словно говоря, что это уже не имеет значения. Но потом прибавила:

– Вот почему я не заглядываю далеко в будущее. Может быть, я все еще под властью тех чар.

Дэвид взял ее руку.

– Чего бы ни стоило мне разрушить злые чары, я попытаюсь, ты знаешь это.

Лари улыбнулась ему. Ей так хотелось поверить в его преданность, но боль разочарования в Чеззе и фотографии женщин в квартире у Дэвида вызывали в ней настороженность. Она высвободила свою руку.

Но его не так-то легко было обескуражить.

– Не могу сказать тебе, сколько раз я думал о тебе с тех пор, как мы познакомились в Праге!

– Почему же ты только думал и не попытался встретиться со мной? – парировала Лари.

– У меня не было никакой возможности для этого. Я работал за границей. Я мог бы написать тебе, но… вспомни, ведь ты не особенно поощряла меня. Вернувшись домой, я был уверен, что тебя уже подхватил какой-нибудь принц из высшего общества.

– И та полагаешь, что я вышла бы замуж за светского льва?

– Твой отец из этого круга, он вырастил тебя в Ньюпорте.

Лари не могла опровергнуть предположение Дэвида полностью, ведь ее действительно влекло к Чезаре Даниели. Но ей хотелось объяснить ему его ошибку.

– Дэвид, по правде говоря… нет абсолютной уверенности в том, что Джин Ливингстон – мой отец.

И она рассказала ему о том, что узнала о двух мужчинах, любивших Кат в период, предшествовавший ее аресту.

– Значит, моя миссия заключается не только в том, чтобы отыскать Кат Де Вари. Мне нужно также повидаться с Милошем Кирменом, – заключил Дэвид.

– Если он еще жив.

– Кирмен жив, – уверенно произнес Дэвид. – Он отбыл уже больше половины своего срока, и в последнее время некоторые группы интеллигентов осмелились подать прошение об освобождении его из тюрьмы.

– Сомневаюсь, что он сможет сказать тебе что-нибудь наверняка.

– Зато я смогу сообщить ему, что знаю тебя – женщину, – которая, возможно, является его дочерью. Я смогу также сказать ему, как ты прелестна. Разве ты не хочешь, чтобы он узнал о тебе?

Лари не выдержала, и из ее глаз хлынули слезы – слезы жалости к незнакомцу, который провел взаперти столько лет, к незнакомцу, который, возможно, дал ей жизнь.

– О да, Дэвид, ответила она. – Я хочу, чтобы он знал!

– Он узнает! Обещаю тебе, он узнает!

Только когда Дэвид попросил счет, Лари поняла, что они проговорили почти три часа. Дэвид извинился – он не хотел, чтобы она пропустила нужный рейс и опоздала на премьеру своей подруги. Но Лари ответила, что это не имеет значения. Успех Доми обеспечен.

– Тогда… останься на ночь!

Соблазн был велик, но ей не хотелось повторять ошибку, которую она совершила с Чеззом. Возможно, одиночество толкало ее к Дэвиду.

Он отвез ее в аэропорт и подошел вместе с ней к самому проходу на посадку. Обняв Лари на прощание, Дэвид нежно поцеловал ее.

Но тут прозвучал «последний звонок» на самолет до Нью-Йорка. Она высвободилась из его объятий.

– Останься, Лари!

– Ох, Дэвид, рыцарь в сверкающих доспехах сейчас нужен мне даже больше, чем десять лет назад, и я счастлива, что ты хочешь играть эту нелегкую роль. Но ведь ты уезжаешь. Все рыцари имеют обыкновение пропадать на двадцать лет, отправляясь в свои крестовые походы. Я уже растратила слишком большую часть своего сердца на людей, которые исчезли из моей жизни.

– Меня не будет некоторое время, но я не допущу, чтобы какой-то крестовый поход разлучил меня с тобой!

Ох уж эти обещания, думала Лари, уходя. Она представила себе, что Милош говорил нечто подобное Кат. И вот теперь они потеряли друг друга навсегда.

ГЛАВА 30

Руководить проектом по перестройке и оформлению чердака Хэпа было не просто приятно, а радостно – словно складывать кукольный домик, но только в большом масштабе. Каждое утро Лари рано вставала и отправлялась в будущее жилище комика, чтобы проверить, как продвигается работа. Оказалось, что она сделала прекрасный выбор, наняв подрядчика Джерри Локриджа, которого ей рекомендовала Хелен. Это был рослый блондин шведского происхождения. Ему было тридцать два года, он был женат и, как сказала Хелен, собирался бросить свое занятие, как только ему удастся продать роман, над которым он работал несколько лет. Со времени своей службы у Флауэр Лари знала, что подрядчикам свойственно браться сразу за несколько заказов и не беспокоиться о соблюдении графика строительных работ, потому что, как только подписывался контракт, клиенты оказывались в их власти. Джерри довольствовался только одним заказом и уделял ему все внимание. Вознаграждение, которое он просил, было вполне разумным. Три плотника-ирландца из его бригады были умелые и добродушные, а электрик и сантехник появлялись в нужное время.

Так как строительные работы продвигались успешно, Лари обычно не задерживалась на чердаке больше часа и отправлялась дальше – в здание «Д и Д», чтобы выбрать ткани, к столяру-краснодеревщику, который трудился над встроенной мебелью, к поставщику мрамора, в оптовый магазин скобяных изделий за дверными ручками, ручками для кухонных шкафов и водопроводные краны для ванной. Чтобы создать дом, нужно принять столько же решений, сколько мазков делает художник на картине.

Лари все время помнила о единственном условии, которое поставил ей Хэп: он хочет чувствовать себя в своем доме джентльменом. Она долго думала о том, что это означает применительно к дизайну, и решила, что для Хэпа, человека большого природного ума, сущность понятия «быть джентльменом» заключается в том, чтобы иметь собственную библиотеку.

Поэтому в самом центре похожего на пещеру чердака устроили большую круглую комнату с высокими стенами, вдоль которых шли антресоли. Потолок библиотеки находился как раз под крышей чердака, и это позволило устроить куполообразный застекленный шок, пропускавший дневной свет. Стены от пола до потолка были обшиты панелями из блестящего вишневого дерева. Они перемежались с полками, которые предстояло заполнить книгами. Согласно представлениям Лари в этой комнате должна была присутствовать атмосфера мужского клуба – кожаные кресла, диваны с темно-зеленой бархатной обивкой, антикварные столики у стен, глобус и персидские ковры.

Как только в самом сердце чердака было сооружено это серьезное и несколько суровое хранилище знаний, Лари решила, что теперь у нее есть возможность оформить другие комнаты менее традиционно. Кухня была вполне современной – нержавеющая сталь, мрамор, встроенные светильники. Однако она была отделена от открытой столовой с парадным столом и стульями старомодным сатуратором для приготовления газированной воды, который Лари приобрела у одной разорившейся компании. Спальня представляла собой нечто вроде дома такого, в каких жили плантаторы в колониях – с мебелью из черного дерева, стенами, обитыми тканью из волокна рами.

Вместо занавесок висела тонкая, как паутинка, противомоскитная сетка, на которой по заказу Лари ее подруга-художница Дженни нарисовала по шелковому трафарету оригинальные изображения огромных тропических цветов. Кроме библиотеки, была еще большая гостиная с занавесками пастельных гонов с геометрическим рисунком и современной итальянской мебелью.

Лари рискнула также купить некоторые произведения искусства. В том же самом районе, где находился чердак Хэпа, открылось несколько художественных галерей, владельцы которых воспользовались дешевизной сдаваемых в аренду площадей. В одной из них Лари отыскала несколько написанных маслом картин в стиле примитивизма, изображавших жизнь на старинных плантациях. Эти полотна были созданы восемьдесят лет назад бывшим рабом. Лари подумала, что Хэп оценит талант чернокожего художника.

Хэп отсутствовал почти три месяца. После выступлений в ночном клубе в Чикаго он направился в Сент-Луисе, а теперь снова вернулся на месяц в Лас-Вегас. Он звонил Лари только для того, чтобы узнать, сколько денег ей нужно, чтобы продолжить работу. Он никогда не подвергал сомнению запрашиваемую сумму, и через несколько дней всегда приходил чек.

– Хэп, твою квартиру можно закончить через пару месяцев, но будешь ли ты когда-нибудь жить в ней? Я могу работать не так напряженно, если пока ты не собираешься осесть в Нью-Йорке, – сказала она ему однажды, когда он позвонил ей в начале августа.

Его карьера не просто стартовала, а устремилась к заоблачным высотам. Хэп сообщил ей, что после Вегаса он возвращается в Лос-Лнджелес, чтобы обсудить серию выступлений на телевидении и второстепенную роль в фильме.

– Милая моя, чем больше я скачу туда-сюда, тем острее понимаю, что это место нужно мне, чтобы отдыхать душой.

Лари продолжала работать не покладая рук. Анита упрашивала ее приехать в Ньюпорт, чтобы хоть немного насладиться летним сезоном, но она отказывалась.

Выступления Доми в кабаре «Горький конец» в июле имели такой успех, что Сид продлил ее контракт на август. За последние несколько недель в клуб приезжали несколько влиятельных агентов. Все они просили представить им Доми и обещали устроить для нее контракт на звукозапись. Она отвечала каждому, что рассмотрит его предложение, а потом бросала их визитные карточки в футляр гитары.

– Ты что, ненормальная? – в отчаянии крикнула Лари, когда Доми однажды утром сообщила ей, что пропила еще одного агента.

– Я не могу дать согласие, пока не встречусь с сеньором Орном, – объяснила Доми.

Она неоднократно звонила в офисы Берни, чтобы пригласить его на свое выступление. Ей ни разу не удалось поговорить с ним, но Доми много раз просила передать ему свое приглашение. Однако пока что он не проявлял ни малейших признаков интереса.

– Доми, это просто сумасшествие – дожидаться Орна. У Берни был шанс, но он не воспользовался им! – спорила с ней Лари.

Доми широко улыбнулась.

– Ах, si. Но от этого будет только приятнее, когда я заставлю его переменить решение.

Так что дело было скорее в гордости, а не в интуиции. Лари считала, что Доми совершает ошибку, но была слишком занята своей собственной работой, чтобы вмешиваться.

Но когда прошли пять недель выступлений в кабаре и Доми осталась без контракта, Лари забеспокоилась. Однако Доми сохраняла спокойствие. Она сочиняла новые песни и довольствовалась тем, что Сид обещал через пару месяцев снова предоставить ей возможность выступать у него. За время работы в кабаре Доми скопила три тысячи долларов. Такой большой суммы у нее не было никогда в жизни.

Наконец Лари сама позвонила в нью-йоркское отделение фирмы Орна. Секретарша сказала, что Берни находится в Лондоне в поисках новых талантов, но скоро должен вернуться в Нью-Йорк. Лари оставила свой номер телефона и добавила, что дело у нее срочное.

На следующее утро, на рассвете, Берни позвонил из Лондона.

– Извини, что так рано. Я всегда забываю о времени. Я уже позавтракал три часа назад. Что случилось, Лари?

– Ничего не случилось, мистер Орн…

– Но ты просила передать, что у тебя срочное дело. Я подумал, что это, может быть, касается Ника.

– Нет. Откуда мне знать о Нике что-то такое, чего вы не знаете?

– Он не слишком балует родителей своим вниманием. Не то чтобы между нами были проблемы – просто Ник все время на другом конце света, там, где идет какая-нибудь проклятая локальная война. Теперь я часто слышу, что его сравнивают с Робертом Капой. С тем парнем разделались, когда французы были во Вьетнаме. Я все время жду известия о том, что Ника… словом, что с ним что-то случилось. Я думал, ты будешь первой, кто узнает об этом. Когда я видел его в последний раз, он сказал мне, что все еще сходит по тебе с ума.

Лари почувствовала искушение заметить, что пропадать круглый год и быть недосягаемым – очень своеобразный способ общения с любимой женщиной, но смолчала, решив не побуждать Берни к дальнейшим спорам в защиту Ника.

– Мистер Орн, Ник звонит мне не чаще, чем вам. Но я уверена, что у него все в порядке. В последнее время в газетах появилось много его фотографий из Камбоджи.

Правда, она прочитала также о том, что он сделал снимки с большим риском для жизни.

– Если у Ника все в порядке, тогда какое срочное дело может быть у тебя ко мне? – спросил Берни.

Лари перевела дух.

– У меня есть певица, и я хочу, чтобы вы прослушали ее.

– О Боже! – пробормотал Берни. – Кто же на этот раз?

– Та же самая – Доменика Рей. Вы помните ее?

– Помню ли я?! Трудно забыть вечер, который стоил мне судебной тяжбы на сорок миллионов долларов!

– Вы так никогда и не отблагодарили меня за это как следует! – колко заметила Лари.

От Ника она узнала, что сумма, упомянутая Берни, была компенсацией, которую Орн-старший потребовал через суд, когда его лучшая рок-группа разорвала с ним контракт, а мировое соглашение принесло ему два миллиона долларов.

– Хорошо, – любезно сказал Берни. – Предположим, я окажу тебе эту услугу. Тогда я буду наконец свободен?

– Не думайте, что это услуга для меня. Откровенно говоря, я считаю, что Доми может оказаться самым прибыльным вашим артистом.

Он рассмеялся.

– Знаешь, Лари, тебе следует подумать о том, чтобы заняться моим бизнесом. Он заключается в том, чтобы давить, давить и давить. Я могу показать тебе все ходы и выходы.

– Благодарю вас, но у меня уже есть профессия.

Она улыбнулась про себя, когда услышала свои слова. Может быть, у нее действительно есть профессия.

После разговора с Берни Лари вдруг поняла, как давно уже не было никаких известий от Ника. Возможно, ее сопротивление окончательно обескуражило его. Ей не хотелось терять в нем друга, хотя она сомневалась, что они когда-нибудь снова станут любовниками. Особенно с тех пор, как в ее жизнь вошел Дэвид Уайнэнт.

С июня, когда они встретились в Вашингтоне, Дэвид работал за границей. Он звонил Лари каждые несколько дней, всегда поздно вечером, чтобы застать ее дома. Он сообщил, что ездил в маленький городок в Моравии, на встречу с дочерью Фредди. Но она поклялась, что ничего не знает о местонахождении Кат. Правда, ее отец незадолго до смерти признался ей в том, что однажды, два года назад видел Катарину Де Вари, но не сказал, где именно, отметив только, что она была довольна. Он просил дочь заверить Лари, что гобелен и ее мать в безопасности.

– Я повсюду наводил справки, но в официальных регистрационных записях по-прежнему ничего нет. Скорее всего в Чехословакии ее нет. Морганштерн, возможно, пересекал границу, чтобы навестить Кат, – предположил Дэвид.

Что же касается Милоша, то здесь ситуация была более обнадеживающей. Правительство пока еще не разрешило визит к нему, но, как выразился Дэвид, «они были достаточно добры» и сообщили, что со здоровьем у Кирмена все в порядке, и дали понять, что просьба о встрече с Милошем, возможно, скоро будет удовлетворена.

Судя по подчеркнутым похвалам Дэвида в адрес чехословацкого режима, Лари предположила, что коммунисты, должно быть, прослушивают международные телефонные разговоры. Она знала, как важно для Дэвида сохранить свой пост. Он никогда не рассказывал подробно о причинах поездки в Чехословакию и о том, что удерживало его там так долго, но Лари прочитала в «Нью-Йорк Тайме» сообщение о крупном американском бизнесмене, который прилетел в Прагу по торговым делам и был найден мертвым на берегу Влтавы. Отрицая какую бы то ни было причастность к смерти этого человека, коммунистическое правительство в то же время обвинило его в шпионаже и отказывалось вернуть тело покойного, пока не будет произведена судебно-медицинская экспертиза. Власти запретили въезд в страну другим бизнесменам. Угрожали также закрыть посольство США. Очевидно, в связи с этим много у Дэвида было дел. Зная о сложной ситуации, Лари была еще больше благодарна ему за помощь в поисках Катарины Де Вари.

Шло время, и их ночные разговоры по телефону приобретали все более личный характер. Лари с нетерпением ждала этих полуночных звонков, когда, лежа в постели, могла слушать в темноте голос Дэвида. Ей хотелось побыстрее увидеть его снова. Когда она спросила об этом Дэвида, его ответ показал ей, что он ждет встречи с таким же нетерпением, хотя никогда не называл точной даты.

– Я сообщу тебе в ту же минуту, когда узнаю… уже скоро…

Приближался конец лета, а Дэвид все еще оставался за границей, пытаясь спасти дипломатические отношения. В самом последнем телефонном разговоре он сказал Лари, что есть еще одна причина, по которой он задерживается:

– Один мой знакомый из министерства, тот, который надзирает за работой тюрем, говорит, что мне со дня на день могут позволить увидеться с Милошем.

– Дэвид, это «со дня на день» может продолжаться вечно. Установи для себя крайний срок, а потом возвращайся домой. Нам ведь еще надо наверстать упущенное.

– Милош ждал двадцать шесть лет, чтобы узнать о своей дочери, – ответил Дэвид. – Я же могу подождать еще пару недель.

Она закончила их разговор так же, как всегда.

– Будь осторожен!

Если мог так таинственно погибнуть бизнесмен, то почему подобное не может случиться и с дипломатом?

Берни вернулся в Нью-Йорк как раз после выходных. Сид разрешил Доми дать поздний концерт, и Лари попросила Берни быть в кабаре «Горький конец».

В среду вечером, когда Доми должна была выступать, собралось много народа. Но когда пришло время подняться на сцену, Орн еще не появился. Было уже за полночь, поэтому Сид мог отложить начало представления только на четверть часа.

Доми пропела всего несколько тактов первой песни, когда приехал Берни.

– Извини! – прошептал он Лари, усаживаясь за столиком возле сцены. – Вынужденная задержка.

– Вы здесь, и это самое важное, – прошептала она в ответ.

Берии немного помедлил. Лари почувствовала, что он собирался сказать ей что-то еще, но ей не хотелось, чтобы Орн пропустил часть выступления Доми.

– А теперь послушайте, Берии! Вы не пожалеете!

Некоторое время он никак не мог расслабиться. Лари подумала, что ему, вероятно, трудно чувствовать себя непринужденно, когда он должен вынести профессиональное суждение. Но вот Доми запела «Горькие поцелуи», и ее хриплый, чувственный голос, казалось, полностью загипнотизировал Берни, как и собравшуюся публику. Закончив выступление, Доми опустила гитару и стала раскланиваться. Он последний перестал аплодировать ей.

– Ну что ж, она готова, – произнес Берни, обращаясь к Лари.

Он встал.

– Передай Доми, чтобы она позвонила мне утром.

– Подождите ее и скажите об этом сами.

– Я побеседую с ней завтра. А сейчас мне надо поторопиться домой, к жене. Долли расстроилась, когда я оставил ее, чтобы приехать сюда.

Наступила неловкая пауза. Берни по-прежнему не сводил глаз с Лари.

Ее поразило болезненное предчувствие.

– О Боже! Это связано с Ником, да? – испугалась Лари. Берни кивнул. Она схватила его за руку, приготовившись к самому худшему.

– Он прилетает послезавтра. Подумай только, Ник получил Пулитцеровскую премию за свои фоторепортажи. Завтра утром это сообщение появится в «Тайме».

– Пулитцеровскую премию! – воскликнула Лари. Потом она в волнении потянула Берни к себе.

– Так что же случилось? Что-то ужасное?..

– Два часа назад в мой офис пришла телеграмма, в которой он просит меня прислать лимузин в аэропорт, чтобы встретить его из Бангкока. Ник впервые попросил меня об этом.

Страх снова сковал Лари.

– Может быть, он ранен…

– Ты все еще хочешь знать причину? В телеграмме говорится, что ему нужна машина… потому что он прилетает с ребенком!

Ошеломленная Лари посмотрела на него и смолкла. Ей хотелось порадоваться за Ника, не только за его успехи, но и за то, что он нашел свое счастье. Но разочарование привело ее чувства в смятение. Во время своего последнего приезда как раз после Нового года Ник говорил, что по-прежнему мечтает быть с ней и будет ждать до тех пор, пока она не согласится выйти за него замуж. Но в то время он должен был уже знать о ребенке.

Берни прочитал эти мысли у нее на лице.

– Да. Похоже, роман продолжался довольно долгое время. В телеграмме ничего не сказано о том, кто мать этого ребенка, женаты они или нет и прилетит ли она с ним.

Берни отошел от столика.

– Долли это известие совсем убило. Она всегда мечтала, как поедет на свадьбу Ника, на грандиозную свадьбу в Ньюпорте – с тобой, как мы оба надеялись. И вот теперь такое! Не могу представить себе, чтобы он собирался бросить работу. Судя по тому, что мы знаем, Ник хочет оставить свою семью у нас, а сам снова отправится под пули.

Орн покачал головой, потом наклонился к Лари и поцеловал ее в щеку.

– Прости, что именно я сообщил это тебе, дорогая!

И направился к двери.

Несколько часов спустя, после того как возбуждение Доми наконец улеглось, она, заметив грустное настроение Лари, спохватилась:

– Это беспокоит тебя, да? Ты хотела выйти за него замуж?

– Нет. Но я считала его своим другом. Обидно, что он не сказал мне правду.

Она никогда не подозревала, что Ник может уподобиться Чеззу.

Доми сочувственно кивнула.

– Сын сеньора Орна мне всегда казался хорошим человеком.

– Не думала, что ты знаешь Ника…

– Только внешне. Я встречала его несколько раз в Ньюпорте… и еще видела фотографии, которые ты мне показывала. Человек, который делает такие снимки, Лари, обладает правдивым добрым сердцем, которое чувствует страдания других людей. Скрыть такое от тебя… большой сюрприз.

– Да, большой сюрприз, – грустно повторила Лари.

Стремясь убежать от всего, что имеет отношение к Нику, Лари на следующее утро уехала навестить Аниту. Однако возвращение в Ньюпорт не излечило ее от грусти. Огромный дом стоял отремонтированный, однако в нем царила атмосфера заброшенности. Мэри, которая в течение тридцати лет готовила еду для Аниты, теперь была прикована к постели хроническим артритом. У Майка здоровье по-прежнему оставалось хорошим, но беспомощность жены внесла какое-то напряжение в его от природы веселый характер. И хотя Аниту, которой было уже почти девяносто лет, еще не коснулись серьезные физические недуги, она часто погружалась в меланхолическое настроение. Лари проводила с ней многие часы. Анита сидела в кресле и смотрела на океан, переворачивая страницы старого альбома с фотографиями, и предавалась воспоминаниям. Часто она спрашивала вслух, не прожита ли ее жизнь понапрасну, стоило ли проявлять такую заботу о доме, и что произойдет с ним после того, как не станет его хозяйки.

– Джин мечтает получить его, – сказала она как-то Лари. – Он никогда не проявлял к дому ни малейшего интереса. Но после женитьбы на богатой женщине, ситуация изменилась. Она относится к тому типу людей, которые готовы пойти на все, чтобы улучшить свое социальное положение. Она – настоящий светский орех.

– Светская бабочка, – поправила ее Лари по старой привычке.

Анита, казалось, даже не заметила этого.

– Джин говорит, что скоро привезет ее сюда с визитом, чтобы дать нам возможность познакомиться. Но я уверена, что истинная цель – дать ей возможность все тут осмотреть, чтобы она решила, стоит ли брать этот дом себе.

– Если они хотят получить его, баби, то, может быть, это к лучшему. За домом будут следить… и, кроме того, он останется в твоей семье.

Анита бросила на Лари обиженный взгляд. Она не любила, когда ей напоминали, что они, может быть, вовсе не родственницы.

– Когда я думаю о том, что было бы самым лучшим для «Морского прилива», – проговорила она, блуждая взглядом по стенам дома, – то прихожу к выводу, что не следует отдавать его людям, которым он нужен для статуса. Не хочу я, чтобы его превращали в музей. Самое лучшее – это снова наполнить его жизнью, любовью, смехом. Как уже произошло много лет назад, когда ты впервые приехала сюда. Дети, Лари, – вот что ему нужно… новое поколение… которые будут скатываться по перилам и этим наводить на них глянец, гоняться за собакой по лужайке, даже кататься на роликовых коньках в бальном зале… О да, вот какое лекарство излечит недуги, которые терзают этот дом.

Лари знала, что хотела услышать Анита. Но она не могла обещать ей этого – и не только из-за своей работы. За прошедшие несколько дней во время долгих одиноких прогулок по пляжу Лари много думала о своей судьбе. Она увлекалась мужчинами, которые постоянно куда-то исчезали. Причина, возможно, кренилась в самом начале ее жизни. Ей никогда не позволяли принадлежать кому-то. И теперь, из-за того, что самые сильные сердечные узы всегда разрывались, Лари боялась связать свою жизнь с кем-то. Она отдавала себя только тогда, когда уже знала, что избранный мужчина уезжает, что он будет вне пределов досягаемости. Потеря была как бы предопределена заранее и не могла нанести сокрушительный удар.

Разве Дэвид не подходил под эту модель? Она не могла пока еще сказать, что влюблена в него. Но что произойдет, когда он вернется?

В воскресенье после обеда, когда Анита, по обыкновению, дремала, Лари отравилась побродить босиком по пляжу. Она заказала билет на вечерний рейс, чтобы в тот же день вернуться в Нью-Йорк.

Лари шла уже довольно долго, когда вдруг к ней, плескаясь в воде, подошел худенький малыш в трусиках и обнял ее за ноги. Она в восторге улыбнулась, бросив взгляд вниз, на восхитительное личико. Это был мальчик трех или четырех лет с кожей цвета меди, азиатскими волосами, которые образовывали у него на голове нечто, напоминающее мягкий черный гриб-дождевик.

– Привет! – сказала она.

Малыш глубокомысленно уставился на нее снизу вверх и ничего не ответил. Лари посмотрела по сторонам, в поисках его родителей.

В двадцати ярдах от нее на дюне стоял Ник. Он махнул ей рукой, улыбнулся и подошел к ней. Теперь она поняла, что стоит напротив особняка «Ветры в дюнах». Ник похудел и загорел дочерна. В потрепанных военных брюках цвета хаки и в рубашке из тонкого хлопка, вроде тех, что носили туземцы, он выглядел очень живописно. Лари снова бросила взгляд вниз, на ребенка, который все еще цеплялся за нее. Три года? Значит, Ник обманывал ее гораздо дольше, чем она предполагала.

Когда Ник дошел до нее, она подняла глаза.

– Привет, Лари! Рад видеть тебя!

Она не ответила, и он быстро добавил:

– Похоже, Кит уже представился тебе.

– Кит… – машинально повторила она, и ее взгляд снова устремился на ребенка, потому что ей было трудно смотреть на Ника.

– Он очень хорошенький.

И она положила руку на его мягкие волосы. Малыш продолжал серьезно изучать ее.

– На самом деле его зовут Китрам. Мы приехали сюда всего час назад. Твоя соседка по квартире в Нью-Йорке сказала, что ты в Ньюпорте. Я знал, что нам с тобой надо поговорить, и подумал, что Кит получит удовольствие, проведя хотя бы немного времени на пляже. Мы как раз собирались отправиться искать тебя.

Из-за его бодрого, веселого тона Лари было еще труднее сдерживать раздражение. Ей хотелось вырваться и убежать от него. Она мягко сняла ручки малыша со своих ног.

– Ник, я… Я не хочу разговаривать. Я очень рада за тебя, но… А теперь, если ты извинишь меня…

Он схватил ее за руку.

– И не подумаю! Потому что ты все неправильно поняла. Кит – не мой ребенок, Лари!

Она затихла.

– Но… тогда чей же он?.. Ник отпустил ее руку.

– Он сирота. Один из многих, которых сделала сиротами война. Та война, о которой я давал репортажи из Камбоджи. Я пытаюсь собрать деньги, чтобы разместить их здесь в семьях и расширить тайский сиротский приют.

Ник бросил взгляд вниз, на Кита.

– У него уже есть новые родители, которые ждут его в Денвере. Они разрешили ему остаться со мной, пока я даю интервью для газет и, может быть, пару шоу на телевидении. Они знают, что благодаря этому поступит больше денег… А мы с мальчиком уже давно подружились.

Он улыбнулся Киту. Тот не улыбнулся в ответ, а протянул свою маленькую ручку и взял Ника за руку. Смутившись, Лари пробормотала:

– Ник, как я могу… я не… Ты простишь меня?..

Он обнял ее.

– Мне нечего прощать. Отец рассказал мне, что произошло. Все из-за моей телеграммы. Закончив свои дела в Нью-Йорке и успокоив маму, я сразу же прилетел сюда. Я подумал, что телефонного звонка вряд ли будет достаточно, чтобы наладить отношения с тобой.

Лари рассмеялась.

– Наверное, ты правильно сделал. Я бы просто повесила трубку.

– И я знал, что Кит поможет мне.

Лари кивнула, потом нагнулась, чтобы заглянуть мальчику в лицо.

– Ты просто чудо! – воскликнула она, обнимая его.

Мальчик что-то пролепетал Нику на своем языке, и Ник ответил ему на нем же.

– О чем вы говорили? – поинтересовалась Лари.

– Он сказал, что ты прекраснее, чем я обрисовал тебя.

А я ответил, что это из-за того, что я недостаточно хорошо знаю его язык, чтобы передать всю твою красоту.

– Спасибо… Спасибо вам обоим!

Она снова обняла Кита. Впервые малыш улыбнулся – совсем чуть-чуть.

– Он не слишком часто делает это, – заметил Ник.

Они снова пустились бродить вдоль пляжа – уже все вместе. Кит то и дело бросался в прибой, останавливался, чтобы подобрать раковину или посмотреть, как крошечный краб-отшельник зарывается в песок. Ник подробно рассказал ей о том, что происходит в Камбодже и как он стал заниматься сиротами.

Ник бросил взгляд на мальчика.

– Я сам усыновил бы Кита, если бы у меня был дом, семья.

Он снова повернулся к Лари.

– Конечно, есть еще множество других, таких же, как он…

– Когда ты возвращаешься туда? – спросила она, косвенно напоминая ему о том, что именно его постоянные командировки являются главным препятствием, мешавшим ей серьезно относиться к его предложению.

– Я не уеду, пока не соберу солидную сумму, чтобы помочь сиротам.

– А потом?

– Я обещал, что совершу еще одну, последнюю, поездку. Но она, возможно, будет Недолгой.

Ник умолк и посмотрел на океан.

– Каждый раз, попадая в зону боевых действий, я чувствую, что мои шансы остаться в живых уменьшаются. Может быть, пришло время угомониться и начать фотографировать новые автомобили, бутылки пива и красивых девушек в нарядных платьях. У меня уже есть множество предложений.

– Устроит ли тебя такая жизнь, Ник? Будешь ли ты счастлив?

Он повернулся к ней лицом и взял ее руку.

– Я найду счастье в другом.

Лари не стала сопротивляться. Другой рукой она погладила его по лицу. Это не была капитуляция. Просто этим она хотела показать, как хорошо ей с ним. Когда солнце зашло, поднялся океанский бриз. Лари смотрела, как ветер колышет полосы Ника. Она думала о том разочаровании, которое испытала, считая его потерянным навсегда. В то же самое время в ее мыслях возник Дэвид. Как может она разобраться в своих чувствах, пока не увидит его снова? Ей казалось, что она неравнодушна к Дэвиду, и все же он оставался всего лишь голосом, доносившимся до нее из телефонной трубки.

– Ник, ты такой славный! Смелый, талантливый, преданный и…

– Ох-ох! – перебил он ее. – Дальше, вероятно, я услышу слово «но»?

– Неужели ты рассчитываешь, что я соглашусь в ту же минуту, когда в твоей жизни произойдет крутая перемена! Когда ты нажимаешь на кнопку, фотоаппарат моментально сделает все, что ты захочешь, но не люди!

– Чтобы получить хороший снимок, Лари, надо правильно навести фотоаппарат. Если мы примемся за это вместе, то получим чертовски красивую фотографию!

– Время – одно из условий правильного наведения, не так ли? – Она помолчала. – Ты выбрал не самый удачный момент, Ник.

Он пристально посмотрел на нее, а потом его осенила догадка.

– О, теперь я понял. Я спрашивал отца, нет ли в твоей жизни какой-нибудь привязанности. Он сказал, что не думает так. Но ведь кто-то есть, не правда ли?

– Нет… да. Может быть. Я не знаю.

Лари отвернулась от него в смущении.

Ник добродушно усмехнулся.

– У тебя что, несколько парней или только один?

Она снова круто повернулась к нему.

– Есть один человек! Но сейчас с ним все так же неясно, как и с тобой. Так же, как и тебя, его никогда но было рядом, поэтому мне трудно определить, что же я в действительности чувствую к нему.

Тон ее голоса смягчился.

– И это еще не все, Ник. Недавно я получила работу, о которой я долго мечтала. Все свое время я посвящаю ей и не могу отвлечься ни на минуту. Это первый самостоятельный шаг в моей карьере.

– Расскажи мне об этом поподробнее, – попросил Ник. Лари была благодарна ему за то, что он проявил интерес к ее творческой жизни и не стал задавать вопросы о своем сопернике. Она сообщила ему о том, каким образом ей достался заказ, не упомянув при этом, что Чезз был причиной ее увольнения.

– Весьма интересно, – сказал Ник. – Я еще пробуду в Штатах некоторое время. Не хочешь, чтобы я сфотографировал преображенный чердак?

– Ник! Ты серьезно это?

– Для тебя – все что угодно, Лари. Правда, я кое о чем попрошу тебя взамен.

Она настороженно посмотрела на него. Ей не хотелось, чтобы он испортил свой благородный жест, используя его как средство достижения прогресса в их отношениях.

– Здесь нет ничего личного, – поспешно добавил он. Но я мог бы воспользоваться твоей помощью в сборе средств для сирот. Никогда не забуду, как ты заставила нью-йоркских франтов раскошелиться.

– Сезон практически закончился, Ник. К тому времени, когда я успею что-нибудь организовать, люди уже разъедутся.

– А я и не думал устраивать еще один бал. Это можно организовать и в Нью-Йорке, когда я буду рассказывать о несчастных сиротах и взывать к людям, которые могут пожертвовать большие суммы денег. Подумай-ка о моей просьбе. У тебя ведь большие способности к подобным вещам, Лари!

– А как насчет концерта? Ник усмехнулся.

– После того вечера, он не позволит мне обратиться к его певцам.

Они пришли к «Морскому приливу». Солнце опускалось за горизонт.

– Может быть, ты проведешь с памп сегодняшний вечер?

– У меня уже заказан билет на самолет, Ник. И кроме того, я должна побыть с Анитой.

Она взглянула на него, потом легко поцеловала в губы. Ник схватил ее за руки.

Было так заманчиво остаться с ним! Но действительно ли он собирается изменить свою жизнь? И что произойдет, когда она снова увидит Дэвида?

– Увидимся в Нью-Йорке. Хорошо?

– Конечно.

Идя по лужайке, Лари на мгновение остановилась и обернулась. Ник удалялся в золотистом свете заходящего солнца Малыш шел рядом. Ей захотелось окликнуть их или побежать за ними вдогонку.

Возможно, причиной ее порыва было то, что она сама чувствовала себя сиротой.

ГЛАВА 31

Лари торопилась закончить оформление квартиры Хэпа, чтобы успеть воспользоваться предложением Ника, прежде чем он снова отправится в очередную «горячую точку» Азии. Он никогда не задерживался на одном месте больше нескольких недель подряд. И даже сейчас его не всегда было легко найти. Дав многочисленные интервью газетам о предлагаемой им благотворительной акции (причем Кит всегда находился рядом с ним), Ник отвез мальчика в Денвер к его приемным родителям, а потом направился в Лос-Анджелес. После встречи в Ньюпорте Лари удалось поговорить с ним всего лишь раз. Он сказал ей, что едет в Калифорнию для переговоров с кинорежиссером, который собирается снимать фильм об отважном фотокорреспонденте.

– Он предложил застраховать мою жизнь, – заметил Ник. – Может быть, это обычная голливудская брехня. Но если мне удастся получить благодаря этому какие-то деньги для сирот, я не откажусь от такой возможности.

Ник сообщил, что ответом на его призывы был пока что лишь тонкий ручеек пожертвований. Вьетнамская война закончилась, но болезненные воспоминания о расколе, который она внесла в ряды американцев, были еще слишком свежи. Люди отворачивались от всего, что напоминало им о Юго-Восточной Азии.

Лари не переставала размышлять о том, что она могла бы сделать, чтобы помочь благотворительной акции Ника. Но ей пришлось отодвинуть эти заботы на второй план, когда в середине сентября ей позвонил Хэп и объявил, что через месяц вернется в Нью-Йорк. Он обещал Сиду выступить в его кабаре, а потом, возможно, будет участвовать в съемках фильма в Нью-Йорке. Прошло четыре месяца с тех пор, как он нанял Лари, и ему не терпелось обосноваться в новом доме. Лари решила больше ни на что не отвлекаться, пока чердак не будет готов.

В конце той же недели, когда она только что забралась в постель, ей пришлось ответить на один из поздних ночных звонков Дэвида.

– Завтра вечером я прилетаю в аэропорт Кеннеди. К сожалению, на этот раз ненадолго. Меня вызвали для доклада. Но сначала я должен увидеть тебя, Лари. Мне нужно о многом рассказать тебе!

После того как Дэвид много недель ухаживал за ней по телефону, Лари также хотелось повидаться с ним. Она попросила его приехать из аэропорта прямо к ней, он сказал, что будет у нее к семи часам. Прежде чем повесить трубку, Лари задала ему вопрос:

– Тебе удалось увидеть моего… Ты видел Милоша?

Как странно! Она чуть не назвала Милоша своим отцом.

– Я дам тебе полный отчет обо всем, когда буду там. Sbohem. Дэвид прервал связь сразу же после того, как попрощался с ней по-чешски.

Лари вспомнила, что все его телефонные разговоры, вероятно, прослушиваются.

Каждый день она допоздна работала у Хэпа и оплачивала сверхурочные бригаде Джерри. Однако вечером следующего дня Лари была дома уже в половине седьмого, чтобы смыть с себя опилки и городскую грязь и переодеться. Она необычайно волновалась в ожидании встречи с Дэвидом.

Лари примеряла один наряд за другим. Одно платье показалось ей слишком сексуальным, другое – недостаточно сексуальным. О Боже, как ей хотелось, чтобы Доми была рядом и она могла бы позаимствовать у нее ее богатый опыт общения с мужчинами! Но на прошлой неделе подруга уехала в Калифорнию, где Берни должен был представить ее в студиях звукозаписи. Если все пойдет по плану, Доми, возможно, пробудет там несколько месяцев, заключит контракт и запишет альбом.

Лари все еще стояла перед зеркалом, взвешивая достоинства шелковой блузки, когда зазвенел звонок. Черт возьми! Ему придется принять ее такой, какая она есть. Она застегнула молнию на платье и бросилась к домофону, чтобы нажать на кнопку, открывающую входную дверь, потом побежала обратно в спальню надеть пару туфель с каблуками, затем кинулась в ванную, провела щеткой по волосам, все еще влажным после душа, и поспешно нанесла духи на все важные точки, какие только смогла припомнить. Когда Дэвид постучал, она была как раз у двери квартиры.

Они смотрели друг на друга только секунду, а потом обнялись, и их губы слились в долгом поцелуе.

– Лари, дорогая… Я люблю тебя. Я любил тебя с того самого момента, как увидел…

Вот оно! Она была уверена, что именно эти слова хотела услышать. И все же ответ, который должен был последовать автоматически, остался где-то у нее внутри, сдерживаемый давними страхами.

– Дэвид… входи… Я так счастлива, что ты здесь!

Она потянула его к себе через порог и закрыла за ним дверь, а потом снова быстро поцеловала его, чтобы скрыть свою неспособность произнести нужные слова.

– Видишь ли… прости, я не хочу оказывать на тебя давление… Но все это время, пока я был далеко и мы с тобой разговаривали… ну, словом, если бы я не рассказал тебе обо всем, что чувствую… думаю, я просто взорвался бы.

Лари улыбнулась.

– Я счастлива, что ты сделал это, Дэвид. Я тоже мечтала тебя увидеть.

Он ничего не ответил. Он ждал. Оба они понимали, какие слова еще не были сказаны.

– Ну пожалуйста, – пробормотала Лари. – Ну, поцелуй же меня, прикоснись ко мне! Я хочу быть с тобой!

Ее мольбы затихли, перейдя в шепот.

Дэвид колебался еще мгновение, а потом крепко прижал ее к себе. Взгляд его небесно-голубых глаз некоторое время блуждал по ее лицу, а потом страсть захлестнула их обоих. Но если для Дэвида это было выражением любви, то для Лари – острой потребностью в чувственных наслаждениях, в которых она так долго себе отказывала. Возможно, таким образом она также старалась вытеснить воспоминания о последнем мужчине, который обладал ею, который подарил ей такие чудесные прикосновения, а потом унизил ее.

Поэтому Лари ответила на бурно прорвавшуюся страсть Дэвида. Она не стала протестовать, когда он поднял ее на руки и шепотом спросил, где спальня.

Обнаженные, они прильнули друг к другу. Дэвид осыпал ее поцелуями, а когда слился с ней, снова повторил свои клятвы.

Позже, лежа на прохладных простынях, он обнял ее одной рукой и вновь произнес те же слова:

– Я люблю тебя. Чего бы ты ни захотела от меня, Лари, все твое.

Она прижалась щекой к его гладкой, мускулистой груди.

– Время, Дэвид – единственное, что мне нужно. Время, чтобы быть вместе… чтобы узнать тебя… чтобы понять, смогут ли наши отношения продолжаться долго.

– Я не перестану любить тебя, дорогая! Я никогда не покину тебя!

И Лари снова отдалась ему, отбросив все свои сомнения.

Когда они утолили свою страсть, Дэвид рассказал ей о визите к Милошу.

Четыре дня назад автомобиль чешского министерства привез его к месту, которое, как ему сказали, называлось исправительно-трудовым лагерем. Он находился в сельской местности к западу от Праги. За время заключения Милоша переводили с места на место неоднократно. Последний раз это случилось всего лишь две недели назад.

– Тюрьма, как ее ни назови, остается тюрьмой, – заметил Дэвид. – Но эта оказалась гораздо лучше большинства других тюрем. Судя по тому, что Милоша перевели туда совсем недавно, я полагаю, они не хотели, чтобы я встретился с ним, пока не будут улучшены условия его содержания.

– Значит, теперь Кирмена опять поместят в какое-нибудь ужасное место? – спросила Лари.

– Нет, не думаю. Эта тюрьма, кажется, предназначена для немолодых заключенных, вроде Милоша, которые больше не причиняют им неприятностей. Охрана там не такая грубая, в камерах есть настоящие окна. Заключенные выполняют несложную работу – связывают ветки в метлы или режут старые тряпки для переработки в бумагу…

С губ Лари сорвался вздох, когда она представила себе этого яркого человека, которого любила ее мать, вынужденного так тратить свои дни на бессмысленную работу.

– Зато им позволяют читать и писать, – быстро продолжал Дэвид.

– Писать письма? – спросила Лари, приподнимаясь на локте.

– Да. Или дневник. Правда, все это проверяют охранники и цензоры, поэтому критические замечания и высказывания замарываются.

– Значит, он может написать и мне! – воскликнула Лари. Она снова легла, в волнении представляя себе, какими словами они могли бы обменяться.

– Не сомневаюсь, что он попытается, – сказал Дэвид. Он хотел узнать о тебе, Лари, как можно больше. Жаль, что я не мог показать ему твою фотографию.

– Я пошлю ее ему.

– Она может не дойти. Ни одно из твоих писем не дошло до него.

Дэвид умолк, и Лари почувствовала, что его объятия стали крепче, он сильнее прижался к ней, словно хотел заслонить ее от чего-то еще не сказанного.

– Что такое? Что-то не так?

– Он был очень рад, что ты выросла в Штатах. Естественно, его заинтересовало, как тебе удалось получить разрешение на эмиграцию. Поэтому мне пришлось рассказать ему о том, что Кат объявила твоим отцом Джина Ливингстона. Для Милоша это было ужасным потрясением, поскольку, полностью перечеркивало то, во что он верил долгие годы. Кирмен предполагал, что вы с Кат бежали вместе. Он понятия не имел, что вы разлучились, что она отправила тебя одну в Америку.

Лари была поставлена в тупик.

– Ничего не понимаю! Когда Джин виделся с ним, они должны были поговорить об этом. Ведь именно Джин сказал мне, что Милош может быть моим…

– Информация шла только в одном направлении, – перебил ее Дэвид. – Джин никогда не рассказывал Милошу о своих отношениях с тобой и с Кат. Я тоже, разумеется, не знал об этом, пока не увидел, как Милош смотрит на меня…

По тону Дэвида, полному жалости, Лари могла представить себе, каким мрачным был взгляд Кирмена. Некоторое время она лежала словно парализованная. Потом вскочила, вырвалась из объятий Дэвида, обернула вокруг себя в простыню, подошла к окну и рывком распахнула его, чтобы в комнату ворвался поток свежего воздуха и не дал ей задохнуться от гнева и отвращения.

– Ублюдок! – прошипела она, думая о том, что сделал Джин. – Грязный, лживый, трусливый…

Дэвид оказался рядом с ней и обнял ее.

– Возможно, частично в этом и заключается подготовка таких людей, как Джин. Вызвать человека на откровенный разговор, а правду оставить при себе. А может быть, он просто хотел избавить Милоша от страданий.

– Но Милош имеет право! Он имеет право знать все – о Кат и обо мне.

Дэвид повернул Лари лицом к себе и обнял.

– Теперь он знает, Лари.

Она посмотрела на него снизу вверх.

– Но он не может сказать мне…

– Где находится Кат?

– Нет. Кто я такая. Его я дочь или не его.

– Есть способы выяснить это. Например, анализ крови.

Лари промолчала. Теперь она точно знала, которого из двух мужчин избрала бы себе в отцы, если бы могла. Но что если факты будут противоречить ее выбору? И хочет ли она докопаться до истины?

– Ох, Дэвид! – Лари прижалась к нему. – Как тяжело не знать своего происхождения… Но правды я боюсь не меньше.

Он крепче сжал ее в объятиях.

– Кто бы ты ни была, все равно ты женщина, которую я люблю.

Ей было этого мало, но она смолчала. Однако в тот момент Лари позволила ему целовать себя, а потом снова увести к кровати, где можно было забыться, где ум ее получал возможность отдохнуть от тяжелых мыслей, пока тело захлестывало наслаждение, вызванное его прикосновениями.

Утром, открыв глаза, Лари увидела, что Дэвид, только что приняв душ, снимает со своего стройного тела полотенце и тянется за одеждой.

Он поймал ее вопросительный взгляд.

– Мне нужно успеть на самолет. В одиннадцать я должен сделать доклад секретарю. Нельзя показаться безответственным, опоздав в такой момент.

Он присел на краешек кровати, застегивая рубашку.

– Меня представили к важной должности. И теперь, особенно после прошедшей ночи, я не могу вообразить себе, что поеду без тебя.

«Поеду»? Он ведь только что вернулся и уже снова говорит об отъезде. Лари поняла, что Дэвид имеет в виду не только Вашингтон. Это что-то другое – более далекая поездка. Натянув на себя простыню, она приподнялась на постели.

– Куда поедешь?

– Мне оказывают доверие, поручая разрешить некоторые сложные проблемы с чехами, поэтому департамент хочет, чтобы я остался в Праге. Это пока еще не официально… но меня собираются попросить занять должность заместителя первого лица нашего дипломатического представительства. Практически именно я буду руководить посольством – всего на одну ступеньку ниже посла. Это гораздо интереснее, чем заниматься бумажной работой, сидя за письменным столом на «Туманном Дне».

Он умолк, ожидая ответа.

Лари почувствовала странное оцепенение. Уехать… В то время как она пристально смотрела на Дэвида, это слово продолжало эхом отдаваться у нее в голове, словно опускаясь вниз, в глубокий колодец, который, казалось, вел в самую ее душу.

– Ты сказала, что хочешь, чтобы мы больше времени проводили вместе, – продолжал он. – Мы можем сделать это там.

Дэвид нежно взял ее за руки.

– Лари, до прошедшей ночи я думал, что, может быть, ожидаю слишком многого. Но… Нам ведь так хорошо вместе! Мы принадлежим друг другу. В конце концов, Прага – место твоего рождения. И, кроме того, ты хочешь побольше узнать о Милоше и разыскать свою мать…

– Но теперь есть и кое-что другое, – произнесла Лари, отворачиваясь от него. – Моя карьера… она только начинается…

– Неужели это более важно, чем мы? Или чем они?

Лари в смущении покачала головой. Она поняла, что он готов полностью отдать себя ей и ожидает в ответ того же самого. Разве она может решить сейчас?

– Когда ты уезжаешь?

– Скоро. Возможно, через неделю.

Дэвид отпустил ее руки, а потом сжал их, словно они давали друг другу клятву.

– Поедем со мной, Лари! – тихо попросил он.

– Дэвид… я могла бы приехать к тебе через пару месяцев. Тогда мы сможем подумать о будущем. Но в данный момент…

– Не представляю, как буду жить без тебя. Если у меня и были какие-то сомнения на этот счет, то они разрешились прошлой ночью.

Чем увереннее говорил Дэвид, тем очевиднее становились для Лари ее собственные сомнения. Пока она подыскивала самые мягкие слова, чтобы объясниться, он прибавил:

– Хорошо. Это тебе не подходит… Тогда я откажусь от назначения.

– Нет, Дэвид! На одну ступеньку ниже посла – ведь так ты сказал? Именно этому ты посвятил себя! Ты же знаешь, что если откажешься от такого шанса, то департамент никогда больше не обратится к тебе – ведь тем самым ты покажешь, что карьера для тебя – не самое главное.

Дэвид привлек ее к себе.

– Теперь в моей жизни самое главное – ты.

– Слишком рано говорить об этом.

– Только не для меня.

Лари отвернулась, не желая продолжать разговор. Наступила напряженная пауза. Наконец Дэвид сказал:

– Ты права, мне действительно нужно ехать. Но дай нам хотя бы шанс! Пока ты будешь в Чехословакии, мы возобновим поиски твоей матери.

– Но она не хочет, чтобы ее нашли! – взорвалась Лари. Мне следовало бы давно уже понять это!

Она рывком освободилась из его объятий и повернулась к нему спиной.

– Моя мать оборвала связывавшие нас узы и предоставила мне самой догадываться о причине своего поступка! Так с какой стати я должна чем-то жертвовать лишь для того, чтобы взглянуть на нее? Будь я проклята, если сделаю это!

Только бросив последние проклятия, Лари полностью осознала, какая ярость ей владеет, и поняла ее причину. Руки и ноги дрожали. Все эти годы она пыталась оправдать свою мать и простить ее – простить ради некой благородной цели, которую она могла приписать ее действиям. Она превратила Катарину в святую, истолковав расставание с единственным ребенком как акт самопожертвования. И по-прежнему хранила бы память о матери, если бы Кат умерла.

Но теперь были основания считать, что Катарина жива, хотя и продолжает скрываться. Можно ли простить ее?

Какие бы ответы ни подсказывали ей логика, благоразумие или сочувствие, они все равно не достигали цели. В конце концов через внешние спокойство и смирение, которые Лари сохраняла всю жизнь, прорвался бурный гнев отверженного ребенка. Теперь она почувствовала, что выбор, сделанный матерью ради нее, нанес ей такую глубокую рану, что, возможно, ее сердце навсегда останется искалеченным. Лари пыталась быть справедливой и найти объективные причины поступка Катарины.

Но теперь вдруг показалось, что все они не имеют значения. Еще раз обнаружив, что она не способна любить, Лари могла обвинять в этом только Кат. Она не могла больше продолжать поиски этого холодного, непостижимого феномена.

Установилась долгая тишина. Дэвид пытался разобраться в своих собственных чувствах, Лари молчала. Он не видел смысла упрашивать ее. Поднявшись с постели, Дэвид взял со стула пиджак.

– Дай мне знать о результатах поездки в Вашингтон, – попросила она.

Он кивнул и направился к двери. Прежде чем открыть ее, Дэвид обернулся.

– Я сказал, что никогда не покину тебя. А вот ты прогоняешь меня…

«Потому что именно этому меня учили», – произнес ее внутренний голос. Возможно, поэтому она и стала человеком, который прогоняет других. Это предположение еще сильнее разожгло бушевавший внутри у нее гнев.

– Miluji té, Ларейна, – сказал Дэвид.

– Ga, vim, – тихо ответила она. – Я знаю.

– Ты знаешь, где найти меня, если я тебе понадоблюсь, – прибавил он.

Дэвид помедлил, а потом вышел за дверь.

Прислушиваясь к удаляющимся шагам, Лари не окликнула его. Было ничуть не легче ответить на слова «я люблю тебя», произнесенные по-чешски. Даже труднее. Лари думала о том, насколько все могло бы быть по-другому, если бы она слышала эти слова из уст своей матери в детстве.

«Miluji te, Ларейна».

В начале следующей недели Ник вернулся из Калифорнии. Он наносил официальные визиты, встречался с редакторами журналов и с рекламными агентами. Он не скрывал, что предстоящая поездка, возможно, будет его последней длительной командировкой, и ему хотелось собрать материал на особую тему. За годы, прошедшие после окончания вьетнамской войны, в прессе появлялись сообщения о сотнях американских летчиков и солдат, числившихся пропавшими без вести во время боевых действий, но которые, возможно, были еще живы и оставались в том регионе. Либо их держали в плену, либо им «промыли мозги» и убедили не возвращаться на родину. Ник собрался проверить эти слухи и попытаться сфотографировать некоторых из уцелевших солдат. Это была бы сенсационная новость для всей Америки.

Ник не навязывал Лари свое общество, но однажды позвонил ей, чтобы сказать, что найдет для нее свободное время, как только она захочет увидеть его. Потом, через несколько дней, снова побеспокоил ее и спросил, нет ли окна в ее расписании. Оба раза она ответила ему, что старается закончить оформление чердака Хэпа до его отъезда, чтобы он успел сфотографировать ее работу. И это был не просто предлог, хотя Лари, конечно, могла бы выкроить для него хотя бы час. Но ночь, проведенная с Дэвидом, привела ее в такое смятение, что у нее уже не осталось никаких эмоциональных резервов на общение с другим мужчиной. Ведь его слова любви, словно выстрелы в темную пещеру, заставят ее еще яснее осознать, что внутри у нее пустота.

Хотя у Берни Орна была квартира на Парк-авеню, Ник всегда предпочитал снимать номер в гостинице «Пласа», когда приезжал в Нью-Йорк. Именно туда Лари и позвонила ему поздно вечером в первую пятницу октября.

– Я готова, – сказала она.

– О, как раз вовремя. Я закажу шампанское, а ты приезжай прямо сейчас!

– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду.

Он усмехнулся.

– Конечно. Замечательно, что у тебя уже все готово. Утром я как раз собирался сообщить тебе, что это твой последний шанс. В воскресенье я улетаю.

«И Ник тоже», – подумала Лари. Но его отлучки ей были более привычны.

– Ты не возражаешь начать пораньше? Судя по твоим описаниям, на фотографирование чердака может уйти целый день.

На следующее утро без четверти восемь такси доставило Лари на пустынную улицу и остановилось напротив дома, где находилась квартира Хэпа. Поскольку в воскресенье в этом промышленном районе были открыты лишь немногие магазины, где можно было купить еду, она захватила с собой большую хозяйственную сумку с двумя термосами кофе, чашками, апельсиновым соком, пончиками, пирожными, сандвичами и газированной водой. Ее уже ждал фургон с цветами, которые она заказала.

Большие корзины тюльпанов, лилий как раз выгружали из фургона, когда рядом остановился многоместный легковой автомобиль, который вел незнакомый Лари привлекательный молодой человек. С пассажирского сиденья поднялся Ник.

– Тут что, кладбище? – поинтересовался он.

– С цветами комнаты всегда выглядят красивее, – объяснила Лари.

– Как скажете, мадам.

И он подошел к автомобилю. Водитель открыл заднюю дверцу и начал разбирать огромную кучу аппаратуры, беспорядочно сваленной на багажном месте: треножники, лампы, отражающие пластаны, зажимы, футляры с фотоаппаратами, коробки с запасными лампами и пленкой. Лари смотрела на все это, широко раскрыв глаза.

– Лари, познакомься с Джедом Бейкером! – произнес Ник, кивнув в сторону молодого человека в брюках военного образца и ветронепроницаемой куртке. – Это его аппаратура. Я взял ее напрокат для сегодняшних снимков.

– Никогда не думала, что все это тебе понадобится, – заметила Лари, поздоровавшись с Джедом.

– Есть разница между тем, как следует фотографировать безобразные картины войны и прекрасные комнаты, – заметил Ник.

Лари поняла, что попала в хорошие руки.

Она ожидала, что Ник не одобрит выбора Хэпа. Но как только она начала объяснять ему преимущества дешевых помещений, он вставил, что хорошо знаком со множеством других фотографов, художников и моделей, хитрых и с большими связями, которые переехали в этот промышленный район. Когда он вернется в Штаты, то, возможно, тоже поселится где-нибудь поблизости. При упоминании Ника о своих многочисленных знакомых, Лари пришло в голову, что пока она держала его на расстоянии, он не просто сидел в своей комнате и предавался унынию. Отважный, знаменитый, талантливый, он, должно быть, собрал вокруг себя целый круг интересных друзей. И подруг тоже.

Впервые Лари почувствовала острую вспышку сожаления и угрызения совести из-за ночи, которую она провела с Дэвидом. Почему это не могло быть с Ником? Конечно, в то время ей казалось, что у нее нет выбора. Она никогда не считала Ника по-настоящему доступным для нее, по крайней мере, на тех условиях, которые ей были нужны. Он и теперь оставался недоступным. Ник всегда находился далеко, вне досягаемости, или заезжал мимоходом. Но сейчас Лари подумала о том, что может изменить свои условия. Ник был ее первым любовником – и он все еще здесь, в ее распоряжении. По-своему он никогда не покидал ее.

В только что отремонтированной квартире Хэпа лифт теперь открывался в длинную входную галерею с внутренними окнами в стене, через которые можно было увидеть часть находившегося за ними обширного помещения. В промежутках между окнами Лари повесила образцы афро-американского искусства. Они были освещены специальными лампочками. Пол был покрыт великолепной персидской дорожкой, которую Лари купила на аукционе. Как только Ник и его помощник Джед вышли из лифта, оба застыли пораженные открывшейся перед ними картиной.

– Красота! – вздохнул Джед. – Потрясающее место!

Лари взглянула на Ника. Прежде чем что-то сказать, он кивнул ей и улыбнулся, дав понять, что все превосходно.

Потом произнес:

– Давайте посмотрим все остальное!

Длинная галерея заканчивалась парой искусно выполненных дверей из красного дерева, открывавшихся в круглую библиотеку, которая была в буквальном смысле сердцем квартиры. Все остальные комнаты располагались вокруг нее, и пройти в них можно было через библиотеку. Правда, были еще дополнительные двери по бокам галереи.

И снова Джед высказался первым.

– Просто невероятно!

Лари удалось придать библиотеке вид первоклассного английского мужского клуба – с большими креслами, обитыми мягкой кожей, картинами на стенах с изображениями сцен охоты, которые она отыскала в антикварных магазинчиках. Кроме кресел, в библиотеке стояли маленькие полированные столики с настольными лампами, серебряными рамками для фотографий и хрустальными пепельницами. Когда Лари бросила взгляд на Ника, чтобы увидеть его реакцию, он снова кивнул, но на этот раз еще и заморгал.

– Веди дальше! – сказал он.

Они переходили из комнаты в комнату, и восторг юного помощника сменился завистью.

– О Боже, прямо как у Нормана Рокуэлла! – воскликнул Джед, когда они закончили обход и уселись возле классического аптечного сатуратора для газированной воды, который Лари установила в качестве перегородки между кухней и столовой.

– Надеюсь, что когда-нибудь смогу себе позволить жить вот так, – добавил Джед.

Несмотря на все свои молчаливые знаки одобрения, Ник еще не высказал вслух ни одной похвалы.

– Ну? Что ты думаешь? – торопила его Лари.

Она затаила дыхание, опасаясь, что он отговорится какой-нибудь тактичной фразой, вроде: «Знаешь, это не в моем вкусе, но…» Ник обладал хорошо развитым визуальным чувством, поэтому его мнение значило для Лари очень много.

– Думаю, ты правильно выбрала профессию, – произнес Ник. – Квартира просто сногсшибательна, Лари! Если мои фотографии покажут ее с лучшей стороны, тебя завалят заказами. A если твой клиент останется недоволен, то ставь меня первым в очередь на аренду этого чердака.

Хэп еще не видел конечный результат ее работы.

Вдруг Лари почувствовала, что взволнована не меньше балерины, принимающей овации восхищенной публики. Это было ее первое творение, ее искусство, наконец-то представшее перед зрителями после всех усилий, крошечных «мазков кистью», после того, как она минуту за минутой воплощала в нем свои идеи. Возможно, ее произведение не вызовет аплодисментов настоящих ценителей, однако похвала Ника дала Лари уверенность и веру в то, что она хорошо разбирается в своем деле и сможет удовлетворить будущих клиентов.

Прежде чем она смогла поблагодарить Ника, он уже давал инструкции Джеду – в какой последовательности следует фотографировать комнаты, как расположить лампы и отражатели, какая должна быть светочувствительность и какую пленку вставить в каждый фотоаппарат.

День проходил, а Ник делал снимок за снимком, фотографируя одну комнату за другой. Лари высказала предположение, что нет необходимости в таком количестве снимков каждой комнаты, но Ник объяснил ей, что в редакциях журналов захотят иметь как можно больше фотографий, чтобы было из чего выбрать. Он работал без перерывов, стараясь успеть сделать все за один день. Лари принесла ему сандвичи и кофе, а он продолжал стоять у фотоаппарата.

Лари была изумлена его мастерством.

– Для меня такое облегчение снимать красивые вещи, я получаю от этого огромное удовольствие. Но лучше не хвали меня, пока не увидишь готовые фотографии. Может быть, я их испортил, тогда тебе придется пригласить Дика Аведона.

– Аведон мне не по карману.

Он игриво подтолкнул ее локтем.

– Ты и меня не смогла бы нанять. Но я делаю это не ради денег. И Дика можно было бы поймать на крючок с такой же легкостью, он сделал бы все за одну лишь твою улыбку.

К тому времени, когда Джед начал упаковывать аппаратуру, небо, видневшееся через огромные окна чердака, стало сумеречно-пурпурным. Ник специально ждал этого момента, чтобы запечатлеть современную гостиную при свете ламп на фоне окрашенного закатом неба.

Они вместе обошли квартиру, чтобы выключить свет. Был один момент, когда Лари и Ник оказались в библиотеке наедине. Тогда у нее возникла сладостная и одновременно горькая иллюзия, что они находятся в своем собственном доме, их доме, и запирают его вместе, чтобы поехать куда-то на выходные или в отпуск.

Прежде чем войти в лифт, Ник обернулся и бросил еще один взгляд на галерею.

– Твоему клиенту будет приятно приходить домой и видеть все это, Лари.

На улице они погрузили аппаратуру в автомобиль. Джед предложил отвезти Лари и Ника туда, куда им нужно, по Ник отказался. Он объяснил Лари, что фотостудия Джеда находится в Бруклине, и подвозить их будет ему не по пути.

– Мы найдем такси, – сказал он.

Лари была рада, что Ник предпочел остаться с ней. Она ожидала, что он пригласит ее пообедать вместе в этот его последний вечер в Нью-Йорке. На этот раз она не была пресыщена обществом Ника Орна. Ей тоже хотелось провести с ним побольше времени, прежде чем он уедет. Она не знала, что может выйти из этого. Будут ли они близки?

И все же Лари испытала ужасное разочарование, когда Ник, оглядывая улицы в поисках такси, спросил:

– Тебя отвезти домой или куда-нибудь еще?

– Домой. У меня нет никаких планов на сегодняшний вечер.

Она дала ему время, чтобы проглотить наживку, пока они шли к Бродвею в поисках такси. Но, усевшись в автомобиль, Ник сказал водителю, что первая остановка будет по адресу Лари, а потом он один вернется в «Пласу».

В дороге Ник тщательно инструктировал ее, что делать после того, как она получит готовые фотографии, отпечатанные Джедом Бейкером. Ник уже связался с редакторами журналов «Красивый дом», «Дом и сад» и «Архитектурное обозрение» и убедился, что они заинтересованы в его фотографиях. Он сказал, что Лари зайдет к ним. Ник узнал индивидуальные причуды главных редакторов и порекомендовал ей, как произвести на них хорошее впечатление. К этому редактору надо обязательно явиться точно в назначенное время, а на встречу с тем нельзя одеваться небрежно. Один захочет увидеть несколько увеличенных фотографий, а другой сочтет себя оскорбленным, если она не принесет ему контактные отпечатки.

– Все хотят получить что-то исключительное, – объяснил Ник. – Они конкурируют между собой, поэтому я дал им всем понять, что за такие фотографии надо драться. Так что они сразу же ухватятся за них и, возможно, захотят купить. У меня есть агент, который обычно занимается продажей фотографий, но право собственности на эти снимки я передаю тебе. Заключай с ними любую сделку, какую пожелаешь, в зависимости от того, какой журнал тебе больше нравится и кто из редакторов предложит больше места и так далее.

Ник поставил только одно условие: что все деньги, полученные за фотографии, должны пойти в его фонд для камбоджийских сирот.

– Я перед тобой в неоплатном долгу, – сказала Лари.

Она понимала, что только благодаря его известности и репутации для нее стало возможным опубликовать серию фотографий своего самого первого творения, в то время как большинство декораторов были бы счастливы добиться этого после многих лет работы.

Такси уже почти доехало до района Тертл-Бей. Ник собирался заполнить оставшееся до расставания время разговором о ее работе, о мелких штрихах, которые он заметил и оценил.

Наконец терпение Лари лопнуло.

– Ник, это твой последний вечер в Нью-Йорке. Разве ты не хочешь пообедать со мной?

Он казался ошеломленным.

– Лари… у тебя ведь было столько других возможностей, но ты не… Дело в том, что я и не думал оставлять сегодняшний вечер свободным. Сегодня у меня обед с редактором «Ньюсуик», который было бы очень трудно отменить, а потом я рано лягу спать. Завтра утром я должен быть в аэропорту в шесть часов. Прости…

Она заставила себя говорить бодрым тоном.

– Хорошо. Я просто подумала… что могла бы угостить тебя хорошим обедом в качестве благодарности.

Такси уже остановилось напротив ее особняка.

– Поцелуй меня на прощание! Этого будет достаточно.

Она склонилась к нему, удивляясь своему нетерпеливому желанию почувствовать на своих губах его губы. Когда же в последний раз ей хотелось поцеловать Ника вот так? В Провиденсе, много лет назад, когда он вдруг появился, когда она уже считала его мертвым. Но теперь воскресло какое-то иное чувство, желание быть с ним, как тогда на яхте. Когда их губы встретились, она закрыла глаза…

Ее потрясло, каким кратким и сдержанным был поцелуй. Она снова открыла глаза и увидела, что он пристально смотрит на нее.

– Я знаю, Ник, – сказала она, прочитав его мысли на лице. – В некотором отношении я относилась к тебе очень плохо. Возможно, из-за того, что ты был таким хорошим другом, мне было трудно поверить в то, что ты можешь быть также и…

– Не надо, Лари, не трудись объяснять!

– Но я хочу, чтобы ты понял меня. Я должна была разобраться в себе, прежде чем смогу…

Ник снова перебил ее. На этот раз он заговорил, сжимая ее руки.

– Лари, теперь это уже не имеет значения. За прошедшие несколько недель я… серьезно увлекся.

Он умолк и покачал головой.

– Я сам не ожидал этого. Я всегда думал: как бы ты ни гнала меня и сколько бы времени ни прошло, когда-нибудь ты придешь ко мне, а я буду ждать. Но я встретил женщину, а ты убедила меня в том, что у тебя уже кто-то есть…

Ник пожал плечами, молчаливо прося прощения.

– Жизнь иногда проделывает с людьми странные штуки, не так ли?

Лари кивнула, изо всех сил стараясь улыбнуться и не показать своих расстроенных чувств. Она знала, что у нее нет оснований считать себя покинутой и преданной. Ведь совсем недавно она заявила Нику, что в первую очередь право на ее любовь имеет другой мужчина.

– И что самое странное из всего этого… – начал было он.

Лари невыносимо было притворяться, что эта потеря ничего для нее не значит.

– Я не хочу больше ничего знать, Ник. Хорошо? Ты мой друг, ты был им всегда, и я уверена, что к тому времени, когда снова увижу тебя, этот эпизод будет… всего лишь еще одним снимком в нашем альбоме. Готова держать пари, что тогда это даже покажется нам забавным. Но в данный момент.

Лари уже не могла владеть собой. Она схватилась за ручку дверцы.

– Я чувствую себя как последняя дура.

Она быстро поцеловала его в щеку и прошептала:

– Bon voyage.[41]

Потом вышла из такси и побежала к дому.

Сунув ключ в замочную скважину, она бросила взгляд через плечо и увидела, что Ник выходит из машины следом за ней. Лари подняла руку и в последний раз помахала ему на прощание. В то же время это была мольба оставить ее в покое. Потом она вошла в дом и прислонилась к двери, вытирая слезы. Затем посмотрела через маленький дверной глазок.

Ник в нерешительности застыл возле такси. Лари наблюдала, как он помедлил, озадаченный, сел в автомобиль. Такси уехало.

Позже, свернувшись на диване, вся в слезах, Лари размышляла над тем, что женщина, о которой говорил Ник, тоже останется одна, когда он уедет. Будет ли она ждать его? «Жизнь проделывает с людьми странные штуки», сказал он, выразив этими словами всем известный опыт не вовремя пришедшей любви, когда сердца не могут биться вместе.

Но у нее, возможно, будет еще шанс.

ГЛАВА 32

Фотографии, которые сделал Ник, изменили ее жизнь. Самое выгодное предложение Лари получила от журнала «Красивый дом»: самую крупную сумму в фонд сирот и больше места на полосах. «Бывшая фабрика становится прекрасным домом» – такой заголовок сопровождал снимок библиотеки Хэпа, украшавший обложку мартовского номера журнала за 1980 год. В нем также содержалась статья о Сохо, которую включили в номер после того, как главный редактор навела справки и обнаружила, что этот район быстро становится престижным местом жительства для молодых нью-йоркских хиппи. Кроме того, читатели журнала могли ознакомиться с биографическим очерком о Ларейне Данн, в котором утверждалось, что ее одиссея из прекраснейшего европейского дворца в ньюпортский особняк положительно повлияла на развитие в ней чувства прекрасного. В очерке цитировались слова Лари, в которых она отдавала должное своей службе и учебе у Флауэр Хейли. Чем больше Лари работала самостоятельно, тем лучше она осознавала, что всем обязана тому времени, когда считала, что ей не дают развиваться.

Журнал еще не появился на прилавках, а ей уже начали звонить клиенты. На главного редактора фотографии произвели такое большое впечатление, что она попросила Лари оформить свой недавно купленный загородный дом в штате Коннектикут и рассказала об одаренном дизайнере своим друзьям. К тому времени, когда журнал поступил в продажу, у Лари образовалась целая очередь из четырех заказов помимо особняка редактора, пентхаус для греческого магната, двухэтажная квартира на Парк-авеню для богатого владельца универсальных магазинов, особняк для врача, занимавшегося пластической хирургией, и его семьи, а также еще одно гигантское помещение в Сохо для киноактрисы и ее мужа-скульптора.

Теперь, когда у нее появились заказы, Лари сняла офис в здании в Сохо, наняла себе в помощь двух молодых женщин, а также приняла на работу свою бывшую подругу по Школе дизайна Хелен Каридис в качестве партнера-архитектора. С самого дня своего открытия фирма «Лари Данн Интериорс» развила бурную деятельность. Публикация в журнале принесла целый поток новых клиентов. Судя по фотографиям, было очевидно, что Лари не привязана к какому-то определенному стило. Она использовала сразу несколько стилей таким образом, что они плавно переходили один в другой и как бы перетекали через все помещение, благодаря чему ее творчество привлекало более широкий круг заказчиков. Большинство посетителей, когда им говорили, что мисс Данн слишком загружена и не может немедленно приняться за работу, были счастливы включить свои имена в список ожидающих клиентов.

Постоянная занятость давала ей облегчение от неудовлетворенности другими сторонами своей жизни. За месяцы, прошедшие после ее встречи с Дэвидом Уайнэнтом, она почти не жалела о том, что эта связь оборвалась. Эпизод с Ником послужил для Лари чем-то вроде «измерения температуры» ее чувств. В конце концов она поняла, что именно он был тем человеком, с которым ее могли бы связывать сердечные узы – если только прозрение не пришло к ней слишком поздно.

После своего отъезда Ник практически не поддерживал с Лари связь. Дважды она получала от него пакеты из Бангкока. В каждом лежали фотографии детей из Камбоджи, которые либо уже были отданы в американские семьи, либо оставались невостребованными в убогих тайских лагерях для беженцев. В коротких записках, которые Ник присылал вместе с фотографиями, говорилось, что есть еще множество детей, которым он желал бы помочь. Он никогда не давал свой адрес, а только адрес сиротского приюта в Бангкоке, куда следовало посылать пожертвования. Когда доходы Лари возросли, она отправила чек от себя лично на десять тысяч долларов.

Во время долгого отсутствия Ника она часто думала о том, что произошло с его любовной связью. Захочет ли та, другая женщина ждать его? Или, может быть, она уже с ним в Азии? Или их отношения просто закончились?

Желание получить ответы на эти вопросы росло по мере того, как процветающий бизнес Лари расширял ее знакомства в среде молодых состоятельных людей. Она встречалась с ними и даже провела восхитительную Пасху в итальянском семействе, глава которого продавал мрамор. Но ни с одним из этих мужчин Лари не заходила дальше дружбы. В любой день мог возвратиться Ник, и она не хотела, чтобы на этот раз им что-то помешало соединиться. Поэтому она была очень рада, когда однажды майским утром позвонил Берни. Он сообщил ей, что только что прилетел из Калифорнии и что она одна из первых, с кем беседует после своего возвращения.

Они ни разу не общались с тех пор, как он увез Доми, но Лари полюбила его и в разговоре с ним мгновенно почувствовала себя непринужденно.

– Это дружеская беседа, Берни? Или вы звоните мне для того, чтобы спросить о Нике? Потому что если причина именно эта, я не смогу вам помочь. Ваш сын, похоже, еще больше отгородился от всех, чем раньше.

– Знаю, Лари. Теперь я уже хорошо знаю, как ведет себя Ник, и пока его фотографии продолжают приходить, я не беспокоюсь о нем. Ты не видела «Тайм» на прошлой неделе? Там есть статья о японской императорской фамилии, и именно ему поручили сделать их фотопортреты.

Лари записала слово «Тайм» в блокнот, лежавший возле телефона – не как напоминание о том, что нужно отыскать этот номер журнала, а чтобы позвонить в редакцию и спросить, как можно связаться с Ником.

– Так чем же я могу быть полезна для вас, Берни?

– Оформить для меня интерьер, малышка. Срок аренды старого офиса истек, а мне, так или иначе, нужно более просторное помещение. Я слышал, что сейчас лучше тебя нет в Америке дизайнера, поэтому мне хотелось бы, чтобы ты откликнулась на мою просьбу.

– Но я занимаюсь только жилыми помещениями, Берни!

– Ты же не умрешь оттого, что сделаешь мне такой офис, в котором я буду чувствовать себя как дома?

Исключительно из любезности, а не потому, что эта работа заинтересовала ее, Лари согласилась встретиться с Орном на следующий день после обеда и записала адрес, который он дал ей.

– Берни, а как там Доми?

– Хорошо. У нее были трудности, но сейчас все в порядке. Я отправил ее в неплохое концертное турне. Она открывает одну из моих старых программ. Ее альбом уже записали, и он, несомненно, станет шлягером, когда выйдет. Ты оказалась права, Лари. Доми, возможно, станет самой яркой моей звездой. Надеюсь только, что она не покинет меня.

Лари показались странными его слова. Такого менеджера, как он, всегда мечтали заполучить артисты.

– Берни, вы должны были бы уже убедиться в ее преданности.

– Да. Она хочет быть такой.

Еще одно любопытное замечание, подумала Лари. Она предположила, что под словами «у нее были трудности» Берни подразумевал сложности в приспособлении к напряженной карьере в незнакомой обстановке. Но неужели Доми изменилась настолько сильно? Это удивляло Лари. Как и в прошлом, в общении между ними был длительный пробел, но Лари обвиняла в этом себя, так как была слишком поглощена собственным успехом.

– Когда будете говорить с Доми в следующий раз, Берни, передайте ей, что мне ее не хватает.

– Она приедет в Нью-Йорк в следующем месяце, чтобы рекламировать свой альбом.

– Только не забудьте оставить в ее расписании место для меня!

– Конечно, – пообещал Берни.

Потом он добавил, что увидит Лари на следующий день, и повесил трубку.

Ей показалось, что его последний ответ прозвучал без особого энтузиазма.

Замечания Берни относительно Доми продолжали мучить Лари. Горя от нетерпения поскорее узнать, что скрывается за его словами, на следующий день она на десять минут раньше пришла на встречу с Берни в новое здание на Пятой авеню. Внутренние строительные работы еще не были закончены, но как только Лари вышла из лифта, она сразу же поняла, что весь этаж предназначался для одного офисного комплекса. Раньше она понятия не имела о том, насколько процветающим был бизнес Берни.

Лари нашла Орна, который совещался с прорабом в огромной угловой комнате. Из окон была видна панорама города.

– Ну, что скажешь? – спросил он у Лари после того, как прораб ушел.

– У меня открылись глаза. Я всегда думала, что менеджеры занимаются только мелкими личными делами исполнителей, помогают им советами.

– С этого я и начинал. Но когда их неврозы и банковские счета увеличились, мне понадобилась куча помощников. Все это множество новых кабинетов предназначено для юристов, которые собаку съели на налогах, и для бухгалтеров, которые будут переводить деньги моих клиентов на благотворительные счета и в инвестиции. Кроме того, я купил пару более мелких фирм, подвизавшихся в шоу-бизнесе, и начинаю сам заниматься звукозаписью.

Потом Берни снова жестом привлек ее внимание к помещению.

– Итак?

– Берни, вы мне нравитесь, и мне не хотелось быть грубой в телефонном разговоре. Но, как я уже говорила вам…

– Да, да, знаю – только дома, но не офисы. Но позволь мне теперь немножко поруководить тобой, малышка! Когда ты оформляешь квартиру, ты тратишь время, принимая тысячи мелких решений, ведь так? Но при оформлении офиса задача заключается в том, чтобы создать нечто впечатляющее и в то же время придать всему унифицированный вид, чтобы клиенты видели, что у компании есть воображение в работе, однако едва уловимое. Тебе не нужно делать тысячи мелких «штрихов», как в квартире. Понимаешь, что я хочу сказать? Я заплачу тебе за твое воображение столько же, сколько и следующий твой заказчик, но работы у тебя будет гораздо меньше.

– Неплохая сделка, – признала Лари. – Хорошо, Берни, покажите мне свое царство.

По крайней мере, благодаря этому у нее будет шанс невзначай выяснить все относительно Доми.

Он провел ее через конференц-зал и другое помещение, которое хотел использовать как кинозал для демонстрации музыкальных видеоклипов. Как он объяснил, это было новое усовершенствование в бизнесе звукозаписи.

– У Доми действительно все в порядке? – спросила Лари, пока они шли. – Ваши слова обеспокоили меня. Я чувствую себя в какой-то степени ответственной за ее судьбу. Это я подтолкнула Доми в шоу-бизнес. Мне неприятно думать, что пение не принесло ей пользы.

– Пение? Да она рождена для этого, малышка! Не беспокойся, Доми сделает на своем голосе состояние!

– Тогда что же вы имели в виду, заметив, что у нее были трудные времена?

Берни остановился и бросил на Лари долгий взгляд, а его губы сложились в гримасу глубокого недовольства, пока он обдумывал, много ли можно ей сказать.

– Тебе придется поклясться, что ты никогда не выдашь меня, Лари, потому что Доми не хотела, чтобы ты узнала об этом.

– О чем, Берни? Даю вам слово!

– Несколько месяцев назад…

Снова пауза. Казалось, его опять одолели сомнения. Наконец он закончил фразу:

– Она сделала аборт.

– О нет!

Слезы навернулись на глаза Лари. Ей не нужно было выслушивать подробности, чтобы представить себе, какую травму, должно быть, перенесла Доми.

– Черт возьми, – продолжал Берни, – я только что договорился насчет записей, и мы были уже в студии. Персонал был так любезен… Никто не сомневался в успехе ее альбома и в том, что она станет звездой. Для рекламы альбома планировалось представить Доми этакой сексапильной куколкой. Записи так и пылились бы на полках, если бы она отправилась в турне в платье для беременных. И когда пришло время ехать, Доми решила, что надо сделать выбор между малышом и карьерой.

– Полагаю, что не без вашей помощи она решилась на это, – холодно произнесла Лари.

– Эй, если ты думаешь, что это я подтолкнул ее к такому решению, то глубоко заблуждаешься! – запротестовал Берни.

Возмущение и боль, звучавшие в его голосе, очевидно, были искренними.

– Простите, Берни! Тяжело представить себе, что Доми могла сделать подобный шаг!

– Знаю. Но я ни о чем не подозревал, пока все не было кончено.

Он начал расхаживать по комнате, приглаживая рукой черные с проседью волосы. Берни выглядел так, будто снова переживал момент разоблачения Доми, искренне страдая из-за того, что не в силах был предотвратить ее поступок.

– О Боже, я сказал бы ей, что записи можно отложить, что она поедет в турне после рождения ребенка. Ну, подумай своей головой, Лари: неужели я мог принять такое решение? Да мне от этого плохо стало. Хуже всего то, что она даже не сообщила об этом Нику!

Это имя было для Лари как удар плетью.

– Ник… – произнесла она, с трудом переведя дыхание.

В одно мгновение все встало на свои места. Поездка Ника в Калифорнию, где он влюбился в кого-то… Это случилось вскоре после того, как Берни увез туда Доми. А разве Доми не говорила ей, что заметила Ника еще в Ньюпорте? Возможно, когда она была простой служанкой, это сдерживало ее и мешало действовать в своих интересах. Или Доми считала, что подруга имеет виды на Ника. А в Калифорнии они познакомились через Берни…

Лари изо всех сил старалась выдержать этот удар и прислонилась к стене. Колени у нее дрожали. Берни озабоченно смотрел на нее.

– О Иисус, малышка, так ты даже не знала, что они были в связи? Во всем виноват я и мой длинный язык! Я не думал, что это будет таким потрясением для тебя. Ник говорил мне, что вы с ним просто друзья, что тебе так и не удалось стать для него… чем-то большим.

Лари печально кивнула в ответ.

– А как я могла сделать это, когда его никогда не было рядом? Но в последний раз, когда Ник сказал, что скоро приедет обратно и останется… все изменилось. По крайней мере для меня.

– И теперь ты сама влюбилась, – задумчиво произнес Берни. – Знаешь, это могло бы приободрить Ника, если бы ты дала ему знать о своих чувствах.

– Я уже сделала это, Берни. Но он и Доми…

– С этим уже покончено, – перебил ее Берни. – Когда Ник узнал о том, что она сделала, это просто убило его. Ну, ты же знаешь, он так переживает из-за камбоджийских сирот, пытается спасти их, а в это время его собственного ребенка… Он не смог простить ее. Несколько месяцев назад Ник собирался вернуться и жениться на ней. Но после случившегося решил остаться там.

– А сейчас, Берни, где он сейчас?

Берни, казалось, понял, почему она спросила его об этом.

– Если бы я только знал, малышка! Но у него то одно задание, то другое. А в промежутках он самостоятельно занимается другой проблемой.

– Какой?

– Пропавшими без вести американскими солдатами. У него это стало чем-то вроде навязчивой идеи…

Лари подумала, что это, возможно, просто благородный предлог, чтобы не возвращаться домой.

– Должен же быть какой-то способ добраться до него, – проговорила она. – Как Ник получает свои задания?

– Через фото агентство, – ответил Берни. – У них есть представительство в Токио, и он появляется там каждую неделю или каждые десять дней.

Лари спросила Берни, не знает ли он название и номер телефона этого агентства. Он достал из кармана маленькую записную книжку, написал необходимую информацию на обратной стороне своей визитной карточки и вручил ее Лари.

– И еще одно, Лари. Не держи зла на Доми! Она была напугана до смерти, вот и все. Доми чуть с ума не сошла от страха, представив, что ей придется вместе с матерью вернуться обратно в Каракас, если она не сможет петь.

– Я и не виню ее, Берни. Я все еще ее подруга. Лари выпрямилась и направилась к лифту.

Берни с тревогой взял ее за руку. Когда Лари нажала на кнопку лифта, он спросил:

– Значит, ты надеешься вернуть его домой?

– По крайней мере, попытаюсь, это уж точно.

И это единственное, что ты попытаешься сделать? Лари даже улыбнулась в ответ. Несмотря ни на что, Берни оставался пробивным человеком.

– Черт побери, – сказала она, снова окидывая взглядом офис. – Это может быть забавно!

Компания «Омега Фотос Инкорпорейтид» была международным кооперативным предприятием, в котором право собственности и доходы делились между всеми фотографами, которых оно представляло. Имея представительства в Нью-Йорке, Лондоне, Париже и Токио, «Омега» славилась своими специалистами.

Лари позвонила в эту фирму в тот же вечер из дома, учитывая разницу во времени между Нью-Йорком и Токио. Но когда она задала вопрос относительно местонахождения Ника, женщина на другом конце линии дала ей весьма скудную информацию:

– Орн-сан регулярно заходил сюда, чтобы забрать свою корреспонденцию, однако где он находится в какой-то конкретный момент, узнать трудно.

– Вы не можете сказать, где он сейчас?

– Работает над материалом для прессы. Судя по акценту, женщина была японкой.

– Где работает? – настаивала Лари.

– Простите, этого мы не можем сказать.

Что означали ее слова? Не могут… или не хотят? Возможно, в этом деле была какая-то секретность, потому что вопрос о пропавших без вести американских военных был важным политическим делом. Лари попробовала другой подход:

– Как он получает почту? Куда вы направляете ему гонорары? Ведь должен же быть какой-нибудь адрес!

Лари сообщили, что почта обычно направлялась в гостиницы в тех местах, где он работал. Но в настоящее время Ник еще не сообщил адреса отеля, так как слишком много ездил.

– Значит, если я отправлю письмо в ваш офис, он в конце концов получит его? – спросила Лари.

– О да! Как только Орн-сан даст о себе знать.

После телефонного разговора Лари села писать Нику длинное письмо и закончила только после полуночи. В ней вновь всколыхнулось чувство особой близости, которую она испытывала много лет назад, когда они переписывались во время войны во Вьетнаме. Почему же тогда она не осознала, насколько он важен для нее? Вероятно, она смогла оценить Ника только с высоты прожитых лет. Может быть, в ее жизни просто не было места для любви, пока она не достигла успеха.

«Я поняла, что любовь сближает людей, даже если они далеко друг от друга. Поэтому где бы ты ни был, я с тобой. Дай мне еще один шанс. Возвращайся домой, Ник, я буду ждать тебя, или сообщи, где ты находишься, и тогда я приеду к тебе», – писала она.

Лари ни словом не обмолвилась о Доми. Она хотела одного – дать понять Нику, что будет принадлежать ему. Она подписала письмо словами «со всей моей любовью» и запечатала его в конверт с пометкой «лично». Потом, надев плащ поверх пижамы, отправилась на почту на углу улицы.

Прошло десять дней, а ответа все еще не было. Лари снова позвонила в Токио, ей сообщили, что ее письмо пришло, но с Орном-сан по-прежнему нет никакой связи. Однако для беспокойства нет причин, потому что он, возможно, дольше обычного не выходит на связь из-за специфичности материала, который собирает.

Из-за того, что Ник постоянно присутствовал в ее мыслях, Лари не переставала думать о том, как помочь ему в сборе средств для сирот из Камбоджи. И вот однажды у нее появилась блестящая идея.

Лари приехала в особняк в Ист-Сайд, недавно приобретенный врачом, занимавшимся пластической хирургией, чтобы встретиться с ним и его женой. Обходя многочисленные комнаты, они рассматривали сделанные ею эскизы. С начала тридцатых годов, этот дом не менял своих хозяев, и Лари задумала модернизировать устаревший интерьер. В конце их двухчасовой встречи клиенты заявили, что ее идеи потрясли их.

– Прежде чем двигаться дальше, – сказала им Лари, – мне следует подчеркнуть, что работа от начала до конца будет дорогостоящей. Если вас смущают большие расходы, я без труда смогу внести изменения, которые снизят цену. К примеру, другое кухонное оборудование сэкономит вам целых двадцать тысяч долларов.

В отличие от Флауэр, которой было свойственно снобистское невнимание к денежным вопросам, Лари всегда поднимала их на самом начальном этапе. Хотя она работала и для богатых клиентов, но всегда предпочитала людей, которым деньги достаются с трудом и которые ценят каждый доллар.

– О нет, кухня будет просто идеальной именно так, как вы ее задумали. Все подходит! – защебетала жена, бросив взгляд на своего мужа.

– Не беспокойтесь, мисс Данн, – сказал хирург. – Пока люди будут портить свои лица, я смогу себе это позволить.

– Вы сделаете из дома конфетку, поэтому, если нам понадобятся дополнительные деньги, мы сможем брать плату за вход и заработаем на этом целое состояние, – снова заговорила его жена.

Лари рассмеялась, услышав этот легкомысленный комплимент, потом попрощалась с хозяевами и вышла из дома.

Стоял прекрасный июньский день, и у Лари не было никаких срочных дел, которые гнали бы ее обратно в офис. Поэтому она медленно пошла вдоль обсаженной деревьями улицы между Парк-авеню и Мэдисон-авеню, по обеим сторонам которой стояли элегантные особняки. Это была улица, где, без сомнения, трудились целые легионы декораторов.

Прогулка привела ее к особняку, очевидно, пустому и нежилому. Через запыленные окна первого этажа были видны комнаты без мебели, а возле входной двери лежала куча старой почты и несколько газет. В таком прекрасном районе редко можно было увидеть заброшенный дом. Лари предположила, что сделку по его продаже заблокировало неуступчивость агентов или арест имущества из-за неуплаты налогов. Возможно также, что продавцы запросили слишком высокую цену. После многолетней депрессии стоимость недвижимости в Нью-Йорке в последнее время начала стремительно расти. Лари шла мимо дома и думала: какая досада, что такой прекрасный особняк не используется.

И тут она вспомнила: «Мы сможем брать плату за вход и сделаем себе на этом целое состояние».

Да! Люди любят смотреть со вкусом оформленные дома. Каждый номер журналов с фотографиями красивых комнат расходится многомиллионным тиражом. Так почему бы не воплотить такой журнал в жизнь, создать дом, который будет чем-то вроде театра? В нем можно представить не только ее творчество, но также работы многих других декораторов, самых лучших. Пусть каждый из них оформит по одной комнате. Разве не захотят они пожертвовать свое время – если не на рекламу себе, то хотя бы из соображений гуманности на благотворительные цели? Владельцы же этой отвергнутой собственности не будут возражать против того, что в доме расчистят паутину. Если они заинтересованы в продаже, благодаря такому проекту цена только поднимется.

Лари запомнила адрес пустующего особняка, а затем взяла первое попавшееся такси. Чем больше она думала об организации своеобразной выставки, тем заманчивей представлялась ей эта идея. Если ей не удастся снять этот дом, она найдет другой. Обстановку можно позаимствовать у торговцев антиквариатом и производителей тканей, которые не будут возражать против рекламы своих товаров. Лари не терпелось поскорее приняться за дело. Она не сомневалась в том, что сможет собрать десятки тысяч долларов и пожертвовать их на любимое дело Ника. После всех ее усилий Ник поймет, что она страстно желает разделить с ним его судьбу.

Через неделю реализация проекта шла уже полным ходом. От адвоката, представлявшего хозяев особняка, Лари узнала, что особняк на Семьдесят третьей улице еще не занят, поскольку не уплачен налог на наследство. Адвокат согласился переговорить с наследниками, чтобы узнать, не будут ли они возражать против использования дома для благотворительных целей. Через день Лари получила условное разрешение. Оформление права собственности на дом ожидалось в конце года, экспозиция могла оставаться в нем только до конца октября.

Получив разрешение, Лари взяла у адвоката ключи от особняка и пошла знакомиться с его планировкой, чтобы узнать, сколько других декораторов необходимо привлечь к работе.

Потом она начала переговоры с самыми лучшими и знаменитыми дизайнерами. Лари не была лично знакома ни с одним из них, однако ей было приятно узнать, что о ней уже слышали. Коллеги тепло приветствовали ее, радушно принимая в свой круг. Ее замысел не оставил никого равнодушным. Все с радостью были готовы принять участие в акции, которая могла привлечь внимание к их творчеству и в то же время была связана с благородным делом. Было решено всем вместе осмотреть дом. Поскольку на такие комнаты, как гостиная или спальня хозяев, могло оказаться более одного претендента, договорились потянуть жребий.

Проверяя список привлеченных ею талантливых людей и сверяя его с количеством подходящих помещений в доме, включая террасу на крыше, Лари вскоре пришла к выводу, что не хватает только троих декораторов, вернее, двоих, после того как она внесла в список и себя. Она подумала, что следует дать шанс начинающему дизайнеру, которого можно выбрать по рекомендации других участников. Тогда останется еще один человек.

И тут Лари пришла в голову мысль о том, что она знала уже давно, но о чем старалась не думать с того самого дня, когда принялась за этот проект. Необходимо пригласить Флауэр. Возможно, старуха откажется говорить с ней, или отклонит приглашение, или даже воспользуется подвернувшейся возможностью, чтобы снова обвинить Лари в прошлых грехах. Но профессиональная этика требовала, чтобы Лари позвонила ей.

Голос секретарши, которая ответила ей, был незнакомым. Она попросила Лари подождать. Прошла минута, две. Может быть, ею пренебрегают? Или Флауэр пришлось разыскивать по всему офису, что часто случалось и раньше?

Внезапно в телефонной трубке послышался голос, ее голос, со всей его властностью и надменностью, которые можно было безошибочно определить даже по одному-единственному слову: «Ларейна!»

Как ни странно, но Флауэр мгновенно удалось заставить Лари снова почувствовать себя робкой ученицей.

– Да, Флауэр. Я… э-э… Как вы поживаете?

– Это что, пустой разговор? Неужели мы будем тратить время на чепуху? Я жива и здорова. А теперь – что ты еще хочешь узнать?

Лари перевела дух.

– Ну, я звоню по поводу одной моей идеи…

– Ах ты, Боже мой! – нетерпеливо фыркнула старуха. – Давай не будем ходить вокруг да около! Ты думаешь, я не слышала о твоем «доме-выставке» от Марка, Марио и от остальных в городе? Я знала, что мое участие – это только вопрос времени. Ну что ж, позволь мне сэкономить твое время, девочка моя…

Лари отвела телефонную трубку от уха, чтобы спастись от громкой брани, которую рассчитывала услышать. Несмотря на свой успех, ей было бы обидно услышать напоминание о прошлом безответственном поведении.

– Я согласна.

Лари снова приблизила трубку к уху.

– Что вы сказали?

– У тебя что-то с ушами не в порядке, дитя мое? Я сказала, что согласна.

Лари проговорила запинающимся голосом:

– Это… Я так счастлива… Флауэр… Я надеюсь, что это даст нам возможность…

– Да, да, неважно, – перебила ее Флауэр, желая обойтись без сентиментальности. – Я только в одном хочу быть уверена. Все деньги, которые ты выручишь за продажу билетов, показывая людям то, что я сделала, – они действительно пойдут на благотворительные цели?

В этом была вся Флауэр – говорить так, как будто она одна будет делать всю работу.

– Да, чтобы помочь сиротам, оставшимся после войны в Камбодже.

– А какое, черт побери, ты имеешь к этому отношение?

Лари поняла, что ее ответ будет точным повторением ситуации, которая привела ее к разрыву с Флауэр. Но на этот раз она произнесла с гордостью:

– Через человека, которого я люблю.

Наступила пауза.

– Ты никогда ничему не научишься, ведь так? – накинулась на нее Флауэр, прежде чем повесить трубку.

Может быть, она действительно никогда ничему не научится. А следовало бы научиться. У Лари появилось такое чувство после того, как прошло еще три недели, а от Ника по-прежнему не было никаких известий. Прошло уже больше месяца с тех пор, как она написала ему. Он уже должен был связаться со своим агентством и получить корреспонденцию. Возможно, его молчание следовало воспринимать как ответ. И все же это было непохоже на Ника.

Пролетела еще неделя. Однажды, работая поздно вечером над планом оформления офиса Берни, Лари схватила телефонную трубку и позвонила в Токио.

Молодая дама ответившая на звонок, сообщила ей, что ее письмо и вся остальная почта, предназначенная Нику, по-прежнему находятся в офисе «Омеги».

– Значит, у вас нет никаких известий о нем уже почти два месяца?..

– Сожалею, мисс Данн, но дела обстоят именно так.

– Но ведь он должен связаться с вами, чтобы получить задания…

– Да, много-много заданий дожидаются Орна-сан, – послышался ответ.

Наступила пауза, по телу Лари прошла дрожь ужаса, когда она осознала, что может означать долгое отсутствие Ника, исчезнувшего в поисках важного материала для прессы.

Потом снова послышался голос издалека.

– Вот почему многие международные агентства сейчас пытаются отыскать его. Мне очень жаль, что приходится говорить вам это, мисс Данн, но, похоже, Орн-сан исчез.

ГЛАВА 33

В течение двух недель бабьего лета в середине октября почти четыре тысячи человек ежедневно платили по двенадцать долларов за билет, чтобы пройти по дому-выставке под названием «Помощь детям Камбоджи». Каждая комната являла собой потрясающий образец искусства, начиная от сада на крыше, в котором деревья, искусно подстриженные в форме шахматных фигур, возвышались над шахматной доской из черно-белых мраморных плит, и кончая подвалом, превращенным в спортивный зал с сауной. Все участвовавшие в работе декораторы щедро тратили свое время и творческие способности, и было бы трудно сказать, какая из комнат самая эффектная.

Однако, возникли небольшие разногласия во мнениях, которые вызвали больше всего комментариев. Дело было в хозяйской спальне, которую оформляла Флауэр Хейли. После того как Хейли полвека строго придерживалась классического стиля, применяя в оформлении антикварную мебель и роскошные ткани, она внезапно резко отошла от привычного направления и щедро потратила собственные деньга, чтобы продемонстрировать свои новые идеи. Пол спальни покрывал не ковер, а слой черного стекла высокой прочности. Тем же материалом была отделана и стена напротив кровати. Остальные стены были выкрашены в успокаивающий цвет морской волны, в одной из них находился встроенный большой аквариум, в котором своим чередом шла морская жизнь с ее яркими красками и постоянно меняющейся цветовой мозаикой. На кровати лежал водяной матрас, а на передней спинке находился электронный блок управления. С помощью переключателей можно было вызвать различные изображения, которые появлялись в глубине черного стекла. С регулярными интервалами, как на непрерывно работающем дисплее, на прозрачной стене появлялись все новые картины: горный пейзаж, сад, ночное небо или тропический пляж. Флауэр назвала эту спальню «Спальней будущего». Трудно было сказать, сделана ли эта работа со вкусом, но она, несомненно, вызвала сенсацию.

Лари знала о замысле Флауэр и ее интересовала причина такого радикального отхода от своего традиционного стиля. Но каждый раз, когда они встречались, Флауэр всячески старалась избежать беседы. Очевидно, она так и не простила Лари, хотя и не хотела пропустить такое выдающееся событие.

После того как Лари оплатила все расходы по приведению дома в порядок и вернула взятую на время мебель, для благотворительного фонда осталось немногим больше полумиллиона долларов. Многочисленные публикации в прессе по поводу этого проекта вызвали поток других пожертвований. Хэп Дэнби, карьера которого набирала головокружительную высоту и который начал сниматься в комедийном телесериале в Нью-Йорке, пришел в день открытия дома-выставки и заставил Лари взять чек на двадцать тысяч долларов. Комика так потряс преображенный чердак, что, когда его агент вел переговоры по заключению договора об исполнении Хэпом главной роли в новом комедийном телесериале, одним из условий артиста была съемка фильма в Нью-Йорке. Хэп безумно влюбился в свой дом, чтобы жить где-то в другом месте.

Еще более крупный вклад пришел от Доменики Рей. Она уехала в концертное турне, чтобы представить свой первый альбом. Билеты на ее концерты шли нарасхват, а альбом занял первое место в списке хитов. Через Берни она передала чек на сто тысяч долларов. Заработки Доми росли так быстро, что она уже много месяцев назад заставила свою мать бросить работу и купила для нее дом с плавательным бассейном в Лос-Анджелесе.

Лари видела Доми одни раз, когда та была в Нью-Йорке проездом. Это была эмоциональная встреча, во время которой Доми призналась, что не любит Ника и никогда не была влюблена в него. Она считала его хорошим человеком, и их связь развивалась быстро, когда они оказались вместе в Калифорнии. Но Доми была слишком захвачена своей карьерой, чтобы испытывать романтическое увлечение кем бы то ни было.

– Мне очень жаль, что я так сильно обидела Ника и нанесла ущерб моей дружбе с тобой, – сказала она Лари.

– Это не твоя вина, Доми. Я ведь много раз говорила тебе, что не влюблена в Ника Орна.

В ноябре в отеле «Пласа» состоялась торжественная передача чека представителю тайского сиротского приюта. На встрече присутствовали все принимавшие участие в работе декораторы и многие из их постоянных клиентов. Приняв чек у Лари, мистер Оолит Прабанг, симпатичный пожилой мужчина плотного телосложения, произнес короткую речь, в которой выразил благодарность не только Лари, но и Николасу Орну, отметив решающую роль фотокорреспондента, который послужил связующим звеном между приютом и щедростью Лари и ее коллег. Мистер Прабанг сказал, что счастлив принять пожертвования, выразил сожаление, что «сам Николас, человек с большим сердцем, который хотел так много сделать для детей, нуждающихся в любви, не смог увидеть то, что произошло сегодня».

Скорбный тон мистера Прабанга указывал на то, что он считал Ника погибшим где-то в джунглях Камбоджи, Лаоса или Вьетнама.

Слушая его речь, Лари изо всех сил старалась сохранить самообладание. Для нее была невыносима мысль о том, что Ник ушел навсегда, что он никогда не прочитает ее письмо с заверениями в любви. Его не было уже шесть месяцев. Вероятность того, что он когда-нибудь снова выйдет из джунглей, все уменьшалась. Лари была расстроена, однако ей удалось достойно закончить церемонию передачи собранных средств и она ушла с официального завтрака.

Она шла по вестибюлю, когда чей-то резкий голос окликнул ее: «Ларейна!»

Оглядевшись вокруг, Лари увидела Флауэр, которая тоже направлялась к выходу в сторону Центрального парка. Меньше всего ей сейчас хотелось выслушивать лекцию о том, как пагубно влияет на ее поступки увлечение мужчинами.

– Привет, Флауэр. Простите, но я должна спешить, меня ждут клиенты в…

– Пусть подождут! – безапелляционно заявила Флауэр. – Мне нужно кое-что сказать тебе!

Она взяла Лари под руку, и они вышли из отеля на солнечный свет.

– Прекрасный день, не правда ли? Давай прогуляемся! Это был приказ, не просьба.

– Флауэр, прошу прощения, но я неважно себя чувствую.

Старуха продолжала крепко держать Лари под руку и неумолимо двинулась по направлению к Пятой авеню.

– Знаю, дорогая. Когда упомянули мистера Орна, нетрудно было заметать, как сильно это подействовало на тебя. Его исчезновение – ужасная трагедия, и ты, несомненно, должна чувствовать себя скверно. Потому что на этот раз ты полюбила человека, который достоин тебя.

Лари бросила на Флауэр недоумевающий взгляд. Достоин ее? Какой резкий поворот после критики, которой она подвергала ее в прошлом!

Они прошли несколько шагов в молчании, потом Флауэр продолжала:

– Ты так и не высказала мне своего мнения о моей комнате.

Лари бросила на Флауэр еще один изумленный взгляд.

– Я, должно быть, дюжину раз пыталась заговорить с вами об этом, но вы не давали мне и слова произнести.

– Это потому, что комната еще не была закончена. Было слишком рано говорить об этом. Сначала ты должна была увидеть ее.

Лари остановилась и рывком освободила свою руку. – Черт возьми, Флауэр, вы думаете, что нам не о чем больше говорить, как только об этом? Какое у меня мнение о вашей работе? Ну так вот: оно ужасное. Но для меня конечный результат был не так важен, как понимание самого процесса. Меня заинтересовали вы сами и то, что заставило вас дерзнуть создать нечто новое, необычное и смелое. И я подумала… у меня даже появилась надежда, что если вам удалось так радикально изменить свои идеи, значит, вы могли и…

Лари заглянула в бесстрастное лицо чрезмерно самоуверенной бывшей наставницы и решила, что дело безнадежно.

– Ах нет, не обращайте внимания! – пробормотала она и снова пошла вперед.

Флауэр схватила ее за руку.

– Не надо мне говорить «не обращайте внимания»! Закончи то, что ты хотела сказать!

Лари снова повернулась к ней.

– Я надеялась, что вы, возможно, изменили мнение обо мне! Да, однажды я совершила ошибку, но не заслужила того, чтобы меня с такой легкостью сочли бесчестным человеком. Я поняла, что многим обязана вам, и… я хотела бы, чтобы мы, по меньшей мере, могли уважать друг друга как коллеги.

Флауэр оглядела ее, сощурив глаза.

– А по большей мере?

Поколебавшись, Лари ответила:

– Быть друзьями.

Флауэр коротко кивнула.

– Полагаю, в этом нет ничего невозможного. Правда, когда я оформляла ту комнату, я имела в виду совсем другое.

– Комнату? А какое это имеет отношение к тому, что произошло между нами?

– Дело в том, Лари, что я делала ее для тебя – чтобы показать тебе, что я не так упряма и ограниченна, как ты, вероятно, думаешь, показать тебе… что мы даже могли бы работать вместе.

Лари уставилась на нее, ошеломленная. Флауэр взяла ее за руку и снова потянула за собой. Лари подчинилась.

– С того самого вечера, когда я увидела, что ты сделала, чтобы приукрасить тот разваливающийся дом в Ньюпорте, я поняла – ты станешь великим дизайнером. О да, ты полагала, что я так и не дала тебе шанс, который обещала, когда ты работала у меня. Но сколько тебе тогда было лет? Девятнадцать? Тебе нужно было многому учиться. А в нашем искусстве, дорогая моя, уроки усваиваются не из лекций, которые читают стоя у доски. Это нужно впитывать!

Лари вся обратилась в слух. Возможно, Флауэр хочет извиниться?

Старуха продолжала:

– Полагаю, со временем я могла бы поручать тебе больше работы. Но… не могу отрицать того, что я слишком крепко держала вожжи и делала это ради тебя, дорогая моя. Я…

Она запнулась, и Лари взглянула на нее, обеспокоенная тем, что Флауэр, возможно, поразил какой-нибудь физический недуг. Но старуха продолжала:

– Я боялась. Твоей молодости, твоего таланта. Боялась, что не смогу состязаться с тобой.

Она посмотрела прямо в глаза Лари, и в ее взгляде было извинение.

– Когда я увидела твои эскизы для дома фон Мекк, то уже не могла больше притворяться, что ты не доросла до самостоятельной работы. Но от этого мои страхи и эгоизм не уменьшились. Поэтому я встала перед выбором: оставить тебя при себе и продолжать контролировать либо выгнать и предоставить собственной судьбе. Ты была еще так молода, у тебя было так много энергии и воли! Я нисколько не сомневалась, что если ты будешь вынуждена работать самостоятельно и будешь освобождена от посредственного влияния, то найдешь свой путь!

Вынуждена работать самостоятельно! Мысли Лари вернулись к тому мрачному периоду в ее жизни, который наступил после того, как Флауэр выгнала ее, а потом не дала ей устроиться на работу у других декораторов. Неужели она сделала это, чтобы помочь ей? Или Флауэр просто пытается вернуть ее доверие после всего, что произошло? Если бы Лари не познакомилась с Хэпом… если бы она не знала известного фотографа…

Впоследствии она, несомненно, нашла бы другой путь. Ничто не могло бы помешать ей заниматься любимым делом. Возможно, Флауэр знала это, потому что сама начинала так же.

– Я поняла, что обязана вам гораздо большим, чем думала раньше, – проговорила Лари.

– Только не надо сентиментальничать! – накинулась на нее Флауэр. – Ведь наполовину причина заключалась в моей слабости. Я не могла себе представить, что мне в моем собственном доме придется состязаться с твоим талантом, который нервировал меня. По крайней мере, в то время.

Потом ее голос смягчился.

– Но теперь ситуация изменилась. Нам уже не нужно соревноваться. Ты приобрела имя, и мы можем работать на равных.

– Мне еще далеко до того, чтобы встать на одну ступеньку с вами, – почтительно возразила Лари.

Флауэр улыбнулась.

– Благодарю тебя, дорогая. Но я смотрю фактам в лицо. Сейчас твое время, не мое. Я иду к закату. И все же… я не смогу просто так закрыть свой бизнес.

Она остановилась и повернулась к Лари.

– Вот почему я хочу предложить тебе объединение.

– Между нами? – удивилась Лари. Флауэр кивнула.

– Как равноправными партнерами. Создать фирму «Хейли – Данн Инкорпорейтид».

Лари была сражена. Ее клиентура расширялась. Успешное завершение работы над оформлением офиса Берни Орна привело к тому, что у нее появились новые клиенты из его корпорации, а также заказы от многих музыкантов, дела которых он вел. Но даже с учетом этого, если рассматривать вопрос в чисто финансовом плане, для Флауэр такое слияние фирм было бы невыгодным. Многочисленный персонал и просторные служебные помещения позволили ей выполнять гораздо больший объем заказов. Кроме того, она производила и продавала собственные ткани и недавно начала оформлять лицензию на изготовление и продажу постельного белья и других товаров для дома, что обещало приносить немалые доходы.

– Я подумала, что мы могли бы прекрасно дополнять друг друга, – продолжала Флауэр. – Молодость и старость. Традиции и свежее вдохновение.

Потом легкая улыбка тронула ее губы, и она добавила:

– Красавица и чудовище.

– Флауэр, я даже не знаю, что ответить. Это очень щедрое предложение…

– Догадываюсь, что теперь ты неохотно пожертвуешь своей с трудом завоеванной независимостью. Но через несколько лет я полностью отойду от дел, и ты будешь руководить фирмой «Хейли – Данн» самостоятельно.

Они дошли до Мэдисон-авеню. Флауэр сказала, что сможет самостоятельно вернуться в свой магазин.

– Не отказывайся сразу, Лари! – бросила она на прощание. – Пожалуйста, подумай об этом!

– Конечно, подумаю. И что бы я ни решила, я польщена вашим предложением.

Лари заколебалась, размышляя, обнять ли ей Флауэр или нет. В конце концов она просто протянула руку, старуха проворно пожала ее, а потом пошла прочь, к Мэдисон-авеню. Лари стояла и смотрела, как море пешеходов расступалось перед Флауэр, словно вода перед носом линкора.

«Хейли – Данн… Звучит довольно приятно», – подумала Лари.

Работы у Лари все прибавлялось, а преклонные годы Аниты не позволяли ей часто путешествовать, поэтому они почти не виделись, хотя часто разговаривали по телефону. Лари планировала в следующий раз встретиться с Анитой в День благодарения, но, узнав, что Джин и его жена тоже собираются провести этот праздник в «Морском приливе», даже расстроилась.

– Они приедут только для того, чтобы осмотреть дом, баби, и ты это знаешь, а вовсе не потому, что беспокоятся о ком-нибудь из нас. Это то же самое, что разделить индейку с парой стервятников.

– Лари, ведь Джин – наша семья. А в День благодарения семьи собираются вместе.

Лари могла бы заметить, что о ее происхождении ничего достоверно не известно, но, беспокоясь об Аните, не стала бередить старую рану. Она пообещала приехать пораньше, чтобы они могли провести какое-то время наедине.

Однако до праздника оставалось еще две недели, когда однажды поздно вечером Лари позвонил Майк.

– Приезжай поскорее, – сказал он Лари. – Миссис Анита требует тебя…

В ту минуту это звучало как просьба умирающей. Когда Лари спросила, что произошло, Майк рассказал ей, что Анита прилегла вздремнуть перед обедом, но позже он не смог разбудить ее. К тому времени, когда прибыл доктор, она пришла в сознание, но была частично парализована. Врач поставил диагноз «удар» и хотел перевезти ее в больницу. Но Анита наотрез отказалась, и доктор предпочел уступить ее желанию, чтобы не ухудшить состояние больной.

– Она чувствует, что скоро умрет, мисс Лари. И уж раз ей суждено покинуть этот мир, она хочет начать свой путь только под родной крышей.

– А что говорит врач?

– В домашних условиях он не может поставить точный диагноз. Речь идет о том, проживет ли она еще один день или десять дней. Анита клянется, что не отправится ни в больницу, ни на небеса, пока ты не приедешь сюда.

Лари не стала ждать до утра. Она взяла напрокат автомобиль и поехала прямо в Ньюпорт. Небо сменило пурпур заката на лиловый цвет рассвета, когда она свернула на подъездную дорогу к «Морскому приливу». Приближаясь к дому, Лари овладели воспоминания о том времени, когда она, испуганная маленькая девочка, впервые увидела его. Какими добрыми и любящими были они все – Майк, Мэри и Анита! Без них она, возможно, никогда не обрела бы душевного спокойствия. Даже сам дом, казалось, был живым существом и воспитывал ее. Его величие и красота, какими бы поблекшими они ни были, помогли вдохнуть в нее честолюбивые планы, которые она теперь с успехом воплощала в жизнь.

Она отперла дверь своим ключом и направилась прямо в спальню Аниты. Майк дремал в кресле у окна, но сразу же проснулся, как только Лари появилась на пороге. Он на цыпочках подошел к Лари и обнял ее. Анита спала. Он повел Лари обратно в холл, где они стали беседовать вполголоса. Майк сказал, что Анита определенно слабеет. Доктор приходил еще раз и предложил отвезти в больницу.

– Но она была непоколебима, – продолжал Майк. – И я поддержал ее. Ведь, в конце концов, она хочет встретить свой последний час у себя дома, что бы ни случилось. Надеюсь, что поступил правильно.

– Если бы речь шла о ком-нибудь другом, я тоже могла бы усомниться в этом, – успокоила его Лари. – Но ведь мы знаем, что «Морской прилив» – ее жизнь, Майк. Отняв его у Аниты, мы только приблизим ее конец.

Лари сказала, что останется с Анитой, и велела Майку пойти отдохнуть.

Сидя в кресле у окна, она наблюдала, как солнце выползало из-за горизонта, пока не примостилось над ним, словно светящийся шар на туго натянутой проволоке. Потом раздался голос Аниты.

– Майк… Она еще не приехала?

Лари подошла к кровати и присела на краешек.

– Я здесь, баби.

Анита, утопавшая в подушках, улыбнулась ей.

– Ах, мое прекрасное, прекрасное дитя, – произнесла она слабым голосом. – Это действительно ты… или я уже среди ангелов?

Она попыталась поднять руку, чтобы коснуться лица Лари, но задача оказалась для нее непосильной.

Лари схватила ее руку и поднесла к своей щеке.

– Ты со мной, баби, здесь, в «Морском приливе».

– Да… и здесь я хочу умереть, а не в какой-нибудь безобразной белой…

– Не говори о смерти. Ты снова поправишься. Анита слабо улыбнулась.

– Дорогая… на ночном столике… Майк должен был оставить там для тебя конверт…

К лампе был прислонен большой конверт из манильской бумаги. Лари взяла его и вынула отпечатанный на машинке юридический документ на нескольких страницах. Заголовок в верхней части листа гласил: «Последняя воля и завещание Аниты Ливингстон-Данн».

– Прочти, – попросила Анита.

– Баби, сейчас не время для…

– Пожалуйста!

Казалось, одно это слово вытянуло из нее все силы.

Разумеется, это не было неожиданностью. В прошлом Анита уже говорила о том, что хочет завещать «Морской прилив» Лари. Но теперь, воплотившись в документе, ее желание приобрело тот вес, которого никогда не имело, когда Анита упоминала о нем в прошлом. «Моей внучатой племяннице, Ларейне Данн, я оставляю все свое недвижимое имущество, включая мой любимый дом…» Конечно, он обременит ее огромными проблемами – налогами, расходами на его содержание и постоянный ремонт – и все это для того, чтобы вести тот образ жизни, который она сама не выбрала бы. Однако единственное, что имело значение в тот момент – это величайшее выражение любви, на которое только была способна Анита.

– Благодарю тебя, баби, – произнесла Лари, и ее голос задрожал от волнения.

– Это – все, что у меня если.

– Я знаю.

– Сейчас кажется глупым – отдать все ради этого дома. Но что останется после нас, когда мы уйдем? Только наша история, вещи, которые мы создали, эти маленькие штрихи красоты, которую мы принесли в мир или которую хранили и берегли. Я не была прирожденным творцом, как ты, дитя мое, поэтому мне пришлось быть хранительницей.

Лари заверила ее, что это вовсе не глупо.

С улыбкой на лице Анита закрыла глаза и снова погрузилась в сон. В течение дня она то и депо просыпалась. Несколько раз первое, что она спрашивала, – не приехала ли еще Лари. Как только Лари садилась возле ее кровати, Анита снова просила ее прочитать завещание. Правда, иногда мысли ее прояснялись, и тогда они с Лари припоминали какие-то моменты из прожитых совместно многих лет и смеялись над ними.

– О Боже, как только мне удалось вырастить тебя и заменить тебе мать, когда мне было почти семьдесят лет! А ты вначале даже не говорила ни слова по-английски!

– Это не так, баби. Мы с тобой говорили по-английски в мой самый первый вечер здесь.

– Я этого не помню…

– «Ты всего лишь охотничья собака, которая все время лает…», – тихонько запела Лари.

Анита улыбнулась и стала подпевать. Правда, ее голос был едва слышен.

– «Ты никогда не ловишь кроликов, поэтому ты мне не друг…».

Они снова начали петь припев, но когда Лари дошла до слов «которая все время лает», то обнаружила, что поет одна.

Джин прилетел в Ньюпорт из Вашингтона утром в день похорон. Вместе с ним была его жена, Нелл Пэлленсан, женщина поразительной и своеобразной красоты. Она была высокая, даже выше Лари, с серо-голубыми глазами, настолько светлыми, что они напоминали льдинки, в которых отражается небо. Волосы, от природы очень светлые, были подстрижены чрезвычайно коротко. Лари никогда прежде не видела у женщины такой короткой стрижки. Когда она стояла возле могилы, ее фигура, в облегающем черном пальто, казалась тонкой и стройной. И все же создавалось впечатление, что Нелл Пэлленсан обладает необычайной силой.

После короткой похоронной службы все они вернулись обратно в «Морской прилив». Лари чувствовала себя неловко в обществе Джина, тем более это была ее первая встреча с его женой и она знала, что они приехали не только для того, чтобы проститься с Анитой. Некоторое время они трое сидели в огромной гостиной, потягивая вино, которое подал Майк. Джин предавался воспоминаниям о тетушке, а Нелл проявляла искренний интерес, слушая рассказ об успехах Лари. Наконец она заявила, что не хочет возвращаться в Вашингтон, не осмотрев хотя бы бегло этот исторический дом, и вышла из комнаты. Очевидно, ее уход был запланирован заранее, чтобы у Джина было время для разговора с Лари с глазу на глаз.

– Печально, что именно такое событие свело нас вместе, – начал Джин, когда они остались наедине.

– Мы оба были заняты другими делами и другими людьми.

Он сделал глоток виски.

– Кроме того, у меня было такое ощущение, что ты предпочитала держаться на расстоянии, даже надеялась, что ты… не моя дочь.

Ей понадобилось некоторое время, чтобы найти ответ.

– Я всегда сожалела о том, что так трудно узнать, откуда я и чья я. Прошло время, и это помогло мне самой принять решение.

– И ты решила… в пользу Милоша.

– Он был мужем моей матери, и она любила его. Можно сомневаться в чем-то другом, но только не в этом. Если бы не было войны… если бы их не разлучили… если бы она не была вынуждена обратиться к тебе… тогда не было бы никаких вопросов: я была бы их ребенком.

Лари посмотрела через окно на океан и подумала обо всех тайнах, которые так и остались нераскрытыми в стране, лежащей за его бескрайним простором.

– Да. Поскольку не было способа узнать наверняка, я сделала выбор. И выбрала его.

Джин покорно кивнул головой.

– Неплохой выбор. Этот человек достоин восхищения.

Лари бросила на него проницательный взгляд. Он сказал: «чтобы вынести». Возможно, Джин имеет доступ к текущей информации.

– Ты не знаешь, как он сейчас?

Когда она в последний раз посылала ему письмо? Три или четыре месяца назад? Теперь Лари была уже совершенно уверена в том, что ее письма никогда не дойдут до него, однако у нее уже вошло в привычку продолжать свои попытки.

– Его снова перевели. Теперь он находится в психиатрической больнице. Ходят слухи, что Милоша могут освободить досрочно.

– Едва ли это можно было назвать проявлением милосердия. Полный срок истечет только в 1992 году – сорок лет. Но Милош уже отбыл в заключении почти тридцать.

– Это будет скоро? – спросила Лари.

– Не знаю.

– А ты не можешь узнать поподробнее?

Перед ней возникло видение, что именно она будет встречать Милоша Кирмена и познакомится с ним. Ее отец…

– Попытаюсь. Возможно, мне и в самом деле удастся использовать свои связи, чтобы наше правительство подало нечто вроде неофициального прошения, чтобы это произошло поскорее. Некоторые коммунистические режимы становятся более сговорчивыми, так как стремятся установить с нами прочные торговые связи. Это позволит просить об услуге.

– Джин… если бы ты только смог…

– Но я тоже хочу попросить тебя об одной услуге, – быстро произнес он.

Судя по тому, как он это сказал, Лари поняла, что Джин хочет получить услугу за услугу. Ей придется покупать его помощь.

– И о чем же?

– Некоторое время назад Анита сказала мне, что завещала «Морской прилив» тебе.

Джин сделал паузу, глядя в свой бокал.

– Я хотел бы, чтобы ты уступила его мне.

В его просьбе не было ничего удивительного. И все же Лари была оскорблена тем, в какой форме он выразил свое пожелание – как плату за его усилия помочь другому человеку обрести свободу.

– Джин, я еще не знаю, что буду делать с домом. Но мне кажется, нам не следует торговаться из-за него сегодня, к тому же нечестно требовать «Морской прилив» в обмен на…

– А почему бы и нет? – перебил ее Джин. – Ты пришла в этот дом, Лари, потому что твоя мать заявила, что ты – моя дочь, и я поверил ее словам. И вот теперь ты хочешь переписать прошлое, а для этого тебе нужна моя помощь. Ты желаешь освободить Милоша, и тебе хотелось бы доказать, что это он твой отец, а не я. Но если это так, если ты не часть нашей семьи и никогда не была ею, разве у тебя есть право на «Морской прилив»?

– Анита хотела, чтобы он принадлежал мне, – сказала Лари, однако аргументы Джина поколебали ее убежденность.

– Я никогда не думал, что смогу позволить себе содержать такую громадину. Но благодаря Нелл это стало возможным. Тебе, Лари, так или иначе придется продать его…

– Пожалуйста, Джин, не проси меня решить этот вопрос прямо сейчас.

– Все сводится к одному, Лари. «Морской прилив» был построен моим прадедом. С тех пор дом всегда находился в нашей семье, и я хочу, чтобы он по-прежнему в ней и оставался. В семье! – повторил Джин, жестко подчеркнув свои слова и тем самым напомнив Лари, что она заявила о своем желании отказаться от родства с ним.

С минуту Лари молчала. Это предложение только сильнее настроило ее против человека, сидевшего напротив нее, и заставило всем сердцем потянуться к тому, другому, который находился очень далеко и которого она никогда не видела. Она оглядела комнату, бросила взгляд на пейзаж за окном. Дом – в обмен на возможность узнать правду о самой себе!

– Но ты же не можешь дать мне никаких гарантий, не правда ли? – спросила она Джина. – Ведь у тебя нет полной уверенности в том, что твои усилия помогут Милошу Кирмену освободиться?

– Нет, – признал он. – Единственное, что я могу сделать – это попытаться.

– Не значит ли это, что ты просишь слишком многого в обмен на малое?

– Одна только попытка потребует большого влияния, – объяснил Джин. – Я вынужден буду обратиться к людям, которые мне чем-то обязаны, использовать свои связи.

Он понизил голос до заговорщицкого шепота и продолжал:

– Не говоря уже о том, что, возможно, придется заплатить очень большие взятки их крупным чинам.

Лари мысленно взвешивала его предложение. Если допустить, что произвольный выбор, который она сделала, окажется неверным и Милош ей даже не родственник…

И все же… как бы там ни было, он – человек, которого любила ее мать, которого она имела право любить.

– Хорошо. Можешь оставить этот дом… в своей семье. Джин поднял бокал и допил виски, словно провозглашая тост за ее решение.

Мгновение спустя вернулась его жена.

– Прелестный дом! – воскликнула она и посмотрела на Лари. – Вам так повезло!