Любовный пасьянс

1

Как это всегда и бывает, врачей в районной женской консультации хронически не хватало.

— Раньше надо приходить, женщина, — неприветливо буркнула тетка в регистратуре, все же выдавая Кате талончик. — Ваше счастье, что сегодня Сорокина с больничного вышла.

Катя ненавидела, когда к ней обращались «женщина», но здесь никого иначе не называли.

— Спасибо, — почему-то поблагодарила Катя и собралась уже было отойти, как тетка ее окликнула:

— Куда отправилась? Обожди немного.

Она повернулась спиной к окошку и стала рыться в громадном шкафу с бумагами. Ничего не найдя, мельком взглянула на Катю и буркнула:

— Карта у тебя на руках?

— Какая карта?

— Ты что, с луны свалилась? Медицинская!

— Нет…

Тетка раздраженно вздохнула:

— Когда в последний раз приходила?

— Я вообще в первый раз…

Тут тетка посмотрела на Катю так, будто только что ее увидела:

— Малолетка, что ль? В какой школе учишься? — не дожидаясь ответа, тетка потянулась к другому шкафу.

— Путаются с мужиками, еще соплей не вытерев, — бормотала она себе под нос, — а потом таскаются на аборты. В первый раз она…

Катя задохнулась от обиды:

— Как вы смеете со мной так разговаривать? Мне двадцать два года, я уже четыре года замужем, мы сюда недавно переехали и…

Она внезапно замолчала. Зачем она все это говорит, словно оправдывается?

На тетку ее речь большого впечатления не произвела.

— Ну извини, — сказала она, придвинув к себе чистый бланк. — Счас тогда заполним на тебя карту. Имя, фамилия, отчество, год рождения?..

Через десять минут Катя отошла от регистратуры и пристроилась в конец длиннющей очереди. Десятка два женщин молчаливо ждали на стульях в коридоре. Кто-то вязал, кто-то читал, кто-то просто сидел, сложив руки на выступающем животе и глядя прямо перед собой.

Женская консультация вызывала у Кати чувство, близкое к помешательству. Эти женщины — как овцы, согнанные для стрижки, или, что еще хуже, как коровы у бойни. Хотя, казалось бы, что тут такого? Ну, очередь к врачу, осмотрят и отпустят восвояси. «Все дело в том, — подумала Катя, — что к нам здесь не относятся как к людям. Мы для них — неодушевленные предметы, и относятся они к нам так, как… как… Ну, как мы в десятом классе относились к капусте, которую нас гоняли сортировать на овощебазу. Точно! Капуста на овощебазе. Перекидать ее поскорее и уйти домой к телевизору».

Настроение, и без того ужасное, стало совсем похоронным.

Наконец подошла Катина очередь.

До сих пор она была у гинеколога один раз, и это посещение не оставило приятных воспоминаний. Собственно, для каждой женщины наступает момент, когда она видит себя распростертой в этом жутком кресле, похожем на орудие пытки испанской инквизиции.

Катя лежала на спине, бесстыдно оголенная, согнутые колени нервно вздрагивали. Прямо против нее, в матовом стекле окна, словно кусочек плазмы, сверкало солнце. И вдруг ужасно захотелось вскочить и убежать на улицу, в теплое сияние июльского дня. Подальше, подальше, подальше отсюда…

Где-то за ее спиной тихо журчала вода, наверное, врачиха мыла руки. Это была довольно пожилая женщина, которая, несмотря на белоснежный халат, производила впечатление нечистоплотности, — может быть, из-за грязно-седых волос, выбивавшихся из-под белой врачебной шапочки.

Катя лежала и ждала, одурманенная этим вечным запахом врачебных кабинетов, отвратительным и всепроникающим. От этого запаха к горлу подкатывала тошнота.

Когда врачиха снова стала перед ней, правая ее рука была плотно обтянута резиновой перчаткой телесного цвета. Этой рукой она довольно грубо и болезненно обследовала все, что требовалось, потом проговорила хрипловатым равнодушным голосом:

— Ну что ж, все ясно. Поздравляю.

Катя приподнялась:

— Вы уверены… Я думала… думала, что…

— Знаю, что думала. Теперь будешь думать по-другому.

— И… какой срок?

— Восемь-девять недель. Порядочно.

Катя во все глаза смотрела на врачиху. Та пожала плечами:

— Что лежите? Можете одеваться.

Катя так стремительно скрылась за ширмой, словно за ней гнались черти. Лихорадочно натянула на себя белые кружевные трусики, набросила платье. Когда она вышла, лицо ее было смертельно бледным.

Врачиха бегло взглянула на нее и нахмурилась:

— Будете рожать или делать аборт?

— Еще не знаю…

— Вы замужем?

— Да, давно…

Врачиха придвинула к себе Катину карту, просмотрела ее данные и удивленно пожала плечами:

— Что тут думать? Вам надо рожать. Двадцать два года — самый возраст.

— Я не знаю, — повторила Катя.

— Ну ладно. Только решайте поскорее. С мужем посоветуйтесь. — Врачиха что-то быстро писала в карте. — Организм у вас довольно хрупкий, так что аборт я вам не советую. Придете ко мне через неделю, а пока вот — направление на анализы.

Катя и не заметила, как снова очутилась в длиннющем коридоре. По сравнению с кабинетом, ярко освещенным солнцем, он показался ей еще более темным и мрачным, словно шахта. Очередь в кабинет не стала меньше, и лица у женщин были невероятно унылыми. Катя подумала, что в жизни не видела более удручающего зрелища. Она постаралась поскорее преодолеть это больничное пространство и выйти на воздух.

А на улице сияло небо, солнце блестело в зелени листвы. Ночью шел дождь, и сейчас двое малышей у самого входа в консультацию били палочками по огромной луже. Солнечные капли разлетались во все стороны, малыши радостно визжали — мальчик и девочка. Бедная девочка, ей когда-нибудь предстоит все то, что переживала сейчас Катя. Счастливый мальчик — он-то про это никогда не узнает!

Катя порылась в сумочке, нащупала телефонный жетон и отправилась на поиски телефона-автомата.

Они сидели на кухне у Вики и ждали, пока закипит чайник. Вика, которую Катин звонок вытащил из постели, еще не совсем пришла в себя после сна. Сейчас она была совершенно не похожа на ту победительную блондинку, какой ее привыкли видеть в театре и на съемочной площадке. В махровом халате, с волосами, собранными на затылке в конский хвост, с отпечатком подушки на розовой щеке она выглядела очень уютно и по-домашнему. Пожалуй, такой ее видела только одна Катя.

— Прости, Катюша, но я не понимаю твоей реакции, — Вика достала из пачки сигарету, собралась было прикурить и вдруг остановилась: — Постой-постой, а курить-то теперь при тебе можно? Тебе от дыма плохо не станет?

— Нет, что ты. У меня и токсикоза-то никакого нет. Поэтому я никак не могла предположить, что… — Катя прикусила губу, — ну что я беременна.

— Действительно странное предположение! — улыбнулась Вика. — Совершенно нелепое. Особенно если учесть, что ты живешь с любимым мужем.

Катя покраснела, смешалась и тихо сказала:

— Этого не могло быть. Видишь ли… Ну, у меня спираль. Не знаю, как это получилось… Хотя меня предупреждали, что спираль не дает стопроцентной гарантии, но я была уверена, что со мной этого не произойдет…

Вика удивленно уставилась на нее:

— Зачем?

— Что — зачем? — не поняла Катя.

— Зачем ты поставила спираль?

Катя нервно сжала руки:

— Мы с тобой никогда об этом не говорили, но… Видишь ли, я не хочу ребенка. По крайней мере сейчас.

Вика смотрела на нее в немом изумлении. От кого, от кого, но от Кати она не ожидала услышать такого признания.

— Я знаю, это прозвучит дико, ненормально, — торопливо заговорила Катя, — но я не хочу, чтобы между мной и Володей вставал кто-то третий. Сейчас он только со мной, и никого нам больше не надо, никого!

В ее голосе прозвучало отчаяние. Вике захотелось встать и как следует потрясти ее за плечи, чтобы она опомнилась. Ну и рассуждения — просто бред какой-то! Вместо этого она тихо сказала:

— Катюша, ты соображаешь, что говоришь? Это же ваш — понимаешь — ваш общий ребенок! Как он может встать между вами?

Катя упрямо сжала губы:

— Мы уже будем не вдвоем.

— Катя!

Вика в немом изумлении смотрела на нее. Да что она несет? Какие глупости!

Но Катя, видно, не считала все это глупостями:

— Начнутся всякие другие заботы. И потом…

— Что?

Катин лоб прорезала страдальческая морщинка:

— А вдруг он будет любить этого ребенка больше, чем меня?

— Ну, знаешь!

Вика в себя не могла прийти.

— Я же говорю — я ненормальная, — Катя опустила голову. — Мне ужасно стыдно, но я ничего не могу с собой поделать. Я ни с кем не хочу делить Володю. Тем более…

— Что?

— Мне кажется, что последнее время он и так отдалился… Иногда у него на лице бывает такое выражение, как будто он от меня далеко-далеко…

Вика промолчала. У нее на этот счет тоже были кое-какие наблюдения.

— И по вечерам… Точнее, по ночам… Он так устает, что еле добирается до постели и сразу засыпает. Знаешь, я уже и не помню, когда… — Катя опять смутилась. — Ну, когда это между нами было. По-моему, в последний раз — когда он из Франции вернулся. Кажется, я как раз тогда и попалась.

Вика бросила на Катю быстрый взгляд:

— Да? А тебя это не тревожит?

— Что именно?

Вика заколебалась, но потом назвала вещи своими именами:

— Что он с тобой не спит.

— Вообще-то не слишком. Мы и раньше не очень часто занимались сексом. Я думаю, — не слишком уверенно продолжила Катя, — что все, что о сексе пишут в журналах, сильно преувеличено. Нормальный мужчина, если он выкладывается на работе, просто не может… ну, каждый день.

— Это тебе Володя объяснил?

— Ну, и Володя тоже. Да я и сама понимаю.

Вика скептически усмехнулась, но ничего не сказала.

— И потом, у него всегда так много работы. Редко-редко выдается свободный вечер, когда мы можем побыть вместе. А если родится ребенок, — Катя вернулась к своей проблеме, — таких вечеров вообще не будет.

— А ты не думаешь, что после рождения ребенка он полюбит тебя больше? — осторожно сказала Вика. — Извини, но вы вообще-то обсуждали эту тему?

— Обсуждали, — Катя выглядела очень несчастной. — И решили, что торопиться некуда.

Не сказать, чтобы Вике этот ответ понравился. Она помолчала, а потом все же спросила:

— Он так решил или ты?

— Ну, он сказал тогда — как ты хочешь. И я решила подождать еще годика два-три.

— А он?

— Он согласился.

Со стороны Володи это выглядит довольно странно, подумала Вика. Мужчины в таком возрасте обычно уже думают о наследнике, это у них пунктик. На Катином месте она бы встревожилась, если бы ее муж спокойно согласился ждать. Ведь все же у них есть — и квартира, и деньги…

Закипел чайник. Вика встала, заварила чай, поставила на стол печенье, чашки, сахарницу. Катя молча наблюдала, как она двигается по кухне.

Когда чай был налит, Вика снова уселась на свое место и достала следующую сигарету:

— Ну так и что ты решила?

— Не знаю… А ты что бы мне посоветовала?

— Тут и думать нечего. Разумеется, рожай.

Катя покачала головой.

— Рожай, — убедительно сказала Вика. — Извини, но все, что ты сейчас наговорила — дурь несусветная.

— Конечно, дурь… Я понимаю.

— И потом, ты забываешь об инстинкте. Некоторые женщины до рождения ребенка и представить не могут, что он может застить им целый свет. Считают себя моральными уродками, не способными на нормальные материнские чувства. А потом ребенок рождается, срабатывает инстинкт — и они уже не могут себе представить, как могли жить без него. И с тобой так же будет.

Катя с сомнением посмотрела на нее:

— Ты думаешь?

— Уверена.

Катя опустила глаза:

— Не знаю…

— И Володе сегодня же скажи, — приказала Вика. — Сегодня же. Нечего тянуть.

Они лежали рядом, не в силах пошевелиться, не расплетая разгоряченные от любви тела. Действительность еще не вторглась в сознание, и во всем мире пока существовали только они двое, только что бывшие одним, близкие той последней близостью, какая возможна в земной жизни…

Но вечно так продолжаться не могло. Володя пошевелился. Его рука, лежавшая на Алениной груди, медленно сползла на простыню. В следующее мгновение он вздохнул и сел на постели.

— Что, уже пора? — как Алена ни старалась, но в ее голосе все равно слышались тоскливые нотки.

Он наклонился над ней и нежно поцеловал голубую жилку, бьющуюся на виске, а потом лоб у корней волос:

— Пора.

В его голосе тоска перемешалась с безнадежностью.

Алена тоже поднялась, заворачиваясь в свое роскошное кимоно:

— Кофе будешь?

Он хотел сказать, что у него уже нет времени на кофе, но взглянул на нее и согласился:

— Буду.

— Тогда иди в душ, пока я сварю, — скомандовала она бодро и почти весело. А что ей оставалось делать?

Стоя под упругими струями воды, Володя в который раз пытался привести свои чувства в порядок. Опять ему надо уходить. Нет, так дальше продолжаться не может! Нельзя мучить любимую женщину и мучиться самому! Нельзя разрываться, и все время думать о ней, когда ее нет рядом, и мучительно вспоминать каждое ее слово, каждый взгляд, каждый жест… Он не может жить без нее. Но… Но как же Катя? Как сказать Кате, что им следует расстаться? Володя вспомнил ее светлые детские глаза — они всегда смотрят на него с таким доверием, с таким обожанием, что он чувствует себя последней скотиной.

Женившись на Кате, он сделал ошибку. Впрочем, такую ошибку делают многие мужчины. Он не понимал, что его любовь к ней — не та любовь, которая должна быть, может быть между мужчиной и женщиной. Нельзя относиться к жене, как к милой младшей сестренке. Он жалел ее, любовался ею, баловал ее… Но все-таки больше всего жалел.

А теперь он встретил женщину, которая захватила его целиком. Женщину, от которой он теряет голову, женщину умную, взрослую. Равную себе. Женщину, которая понимает его лучше, чем он сам, и принимает таким, какой он есть. И расстаться с ней — все равно что расстаться с собственной душой…

Невозможно.

Он выключил воду, и почти сразу из-за двери послышался Аленин голос:

— Кофе готов!

— Иду! — откликнулся он, растирая спину полотенцем.

Когда он вышел на кухню, она стояла, отвернувшись к окну, и курила. Синеватый дымок от сигареты уплывал в открытую форточку. Володя заметил, что в последний месяц она начала много курить.

Он подошел и обнял ее за плечи. Она на секунду прижалась к нему всем телом, потом быстро отстранилась:

— Пей кофе, а то остынет.

Он послушно взял маленькую фарфоровую чашечку:

— Ты удивительно вкусно варишь кофе.

— Я еще много чего удивительно делаю, — горько вырвалось у Алены.

Он посмотрел на нее так, как будто она его ударила.

— Извини, извини меня, — Алене стало больно от его взгляда, — я не хотела.

Володя отставил чашку:

— Думаешь, я сам не понимаю, что так не может продолжаться? Я не хочу никуда от тебя уходить.

— Так не уходи.

В первый раз они заговорили на эту тему.

— Не уходи, — повторила Алена. — Разведись с женой и женись на мне.

Володя усмехнулся:

— Разведись…

— Я помню, что ты мне говорил об ответственности. Ну так пусть для нее все останется по-прежнему. Оставь ей квартиру, давай каждый месяц деньги. А я на себя всегда заработаю. Мне нужен только ты.

Володя вздохнул:

— Любимая моя, ведь ты же понимаешь, что не в деньгах дело! Катя — она как ребенок. Она не сможет жить одна.

Господи, знал бы он, как Алену это раздражало! Ничего себе ребеночек — в двадцать два-то года! Ну почему с некоторыми женщинами мужчины носятся как с писаными торбами! «Ах, она такая беспомощная! Ах, она пропадет одна!» Да не пропадет, совсем не пропадет!

— Она без меня не сможет, — повторил Володя.

И Алена опять не выдержала.

— Пусть взрослеет, — жестко сказала она. — Надо же когда-то вылезать из пеленок. Ты ей не мамочка!

— Алена! — Володя поморщился, словно она случайно попала в больное место. — Прекрати. Я тебе не говорил — Катина мама умерла, когда Катя была еще девчонкой. У нее, кроме меня, вообще никого нет.

Алена почувствовала себя воздушным шариком, из которого выпустили воздух. Она опустилась на табуретку, плечи ее поникли:

— Извини. Но мне тоже несладко.

Володя обогнул стол, присел перед Аленой на корточки взял в свои руки ее маленькие ладошки:

— Не извиняйся. Я сам во всем виноват. И я обещаю тебе, что что-нибудь придумаю. Безвыходных ситуаций не бывает.

Она судорожно вздохнула:

— Я люблю тебя.

— Я тоже, — серьезно сказал он. — И мы обязательно будем вместе. Просто нельзя так… сразу. Катю нужно постепенно подготовить, подвести к этой мысли…

Алена взяла себя в руки и улыбнулась сквозь набежавшие на глаза слезы. Что ж, пусть все будет так, как он хочет.

2

В Молодежном театре до конца сезона оставалось две недели. Сегодня давали спектакль по стихам Маяковского. Взрослые дяди и тети, одетые в разноцветные комбинезончики, распевали песенки про тучки и разыгрывали сценки на тему «кем быть»: «я бы в плотники пошел, пусть меня научат…» Спектакль был, что называется, «с бородой» — к тому времени, как Вика пришла в театр, он уже шел лет пять.

Вика изображала девочку в розовом комбинезончике, и вид у нее был потешно-забавный. Комбинезончик висел на ее стройной фигурке с большим изяществом, платиновые волосы, заплетенные в две косички с пропущенной через них проволочкой, смешно торчали. Лешка Вишняков, который в последнее время неоднократно к ней подкатывался, все норовил за одну из косичек дернуть. «Викуся, ты жутко сексапильна даже в этом наряде! Я не могу на тебя спокойно смотреть — все мои чувства возбуждаются!» — картинно закатывая глаза, вещал Лешка. Собственно, на воспламенившиеся Лешкины чувства повлияло известие, что Вика получила роль в сериале у «Петр + Марк». И вообще Вика поняла, что ее положение в театре переменилось к лучшему. Даже в «Антигоне» ее перевели во второй состав, потеснив Лялечку Фиалкину.

В темпе отыграв спектакль, они собирались быстренько свернуть поклоны. После «Маяковского» цветы дарили очень редко, обычно только Лешке и только самые восторженные поклонницы. Но на этот раз, к удивлению всех, цветы получила именно Вика громадный букет роскошных темно-красных роз. Такие букеты обычно дарят на премьеры, да и то не всем. Однако саму Вику подношение нисколько не обрадовало.

Последние две недели Андрей Аникеев просто проходу ей не давал. С тех пор как их «брак» был аннулирован, он ходил за ней по пятам, словно козленок на веревочке. Дождавшись начала съемок сериала, Вика закатила Аникееву скандал, требуя избавить ее от «мужа». Старший Аникеев неожиданно легко согласился: затея исчерпала себя. Вика с Катей и так стали задушевными подругами, в дом к Городецким Вика ходила запросто. А ее якобы неудачное замужество довершило дело: Катя теперь не только любила Вику, но и жалела от всей души.

Кто бы знал, как самой Вике опротивела эта комедия! Девочка доверяет ей, душу перед ней раскрыла… Однако теперь у Вики в этих отношениях появился и свой интерес: что бы ни случилось, она постарается оградить Катю от неприятностей. Что бы ни задумал Аникеев, у нее хватит ума устроить так, чтобы и волки были сыты, и овцы целы, и Аникеев доволен, и Катя не пострадала.

Вот только этот Андрей!.. Кто же знал, что он в нее по уши врежется? Опять, наверное, торчит у служебного входа, хоть из театра не выходи!

Светка в сегодняшнем спектакле не играла, поэтому гримерка была в полном Викином распоряжении. «Посижу с полчасика, — решила Вика. — Авось ему надоест топтаться, и он уйдет». Она скинула комбинезон, расплела косички и по своему обыкновению уселась на диванчик покурить. Однако расслабиться не удалось. Не успела Вика достать сигарету, как в дверь постучали, и она услышала голос Лешки Вишнякова:

— Викуся, там тебя в холле какой-то хмырь дожидается. Розовенький и кругленький. Просил тебя выйти, или он сам к тебе придет.

— Вот наказание, — Вика сразу поняла, кто это. — Зачем баба Дуся его пропустила?

— А он ее обаял, — хмыкнул Лешка. — Так выйдешь? А нет, то только скажи, я его с лестницы спущу и морду начищу!

Ага, уж Лешка-то спустит, фигляр несчастный!

— Ладно уж, выйду, — вздохнула Вика. — Или нет, пусть лучше сюда идет! Через пять минут.

— О, счастливчик, — громко вздохнул Лешка. — Меня небось не пускаешь!

Вика пропустила это мимо ушей, торопливо влезая в юбку и одергивая летнюю кофточку. Волосы скрутила в узел на затылке, а разгримироваться можно и при Андрее — ничего, переживет.

Ровно через пять минут Андрей возник на пороге гримерки:

— Извини, пожалуйста, я, наверное, не вовремя…

— Ты всегда не вовремя, — не церемонясь, отозвалась Вика. — Ну, раз пришел, садись.

Андрей приткнулся на краешке вытертого дивана. Вика уселась за свой гримировальный столик — к зеркалу лицом, к Андрею спиной — и стала стирать грим.

Минут пять прошло в молчании. Наконец Андрей хмыкнул и робко прокашлялся, чтобы привлечь к себе Викино внимание. Не оборачиваясь, она бросила:

— Ну, что?

— Я, между прочим, не просто так пришел, — с важностью сказал Андрей. — У меня, между прочим, для тебя кое-что есть. Кое-какие новости. Тебе будет интересно.

— Да? — Вика невозмутимо водила ваткой по лицу. — И какие же? Опять твой замечательный папочка что-то выдумал?

— Нет. На этот раз все получилось само собой, и отец от этого не в восторге.

— Да? — опять сказала Вика.

— Получилось так, что вся наша затея может оказаться ни к чему…

Вика вышла из себя:

— Да что получилось-то, скажи наконец! Мямлишь что-то нечленораздельное, мямлишь…

— А то! Наш безупречный Городецкий завел любовницу!

Вике сразу вспомнилась та черненькая девочка из «Лысой горы», на которой крупными буквами было написано, что она влюблена в Катиного мужа.

— Ну уж и любовницу, — усмехнулась Вика. — Наверное, слегка увлекся, не больше…

— Как же, слегка увлекся! — Андрей хохотнул. — Да он вот-вот на развод подаст!

Вика выронила из рук ватку и резко повернулась к Андрею:

— Не может быть!

— Точно. Совсем голову потерял, днем уходит с работы, ездит к ней каждый день. Та-акая любовь!

Вика покачала головой:

— Не верю.

— Папан тоже поначалу не поверил, когда ему доложили. Однако потом мальчики из нашей службы безопасности притащили документальные свидетельства.

Андрей привстал с дивана и положил перед Викой несколько фотографий. Вика их быстро просмотрела: вот Володя и черненькая в машине, вот они входят в подъезд, целуются… А вот уж совсем пикантный снимок… Вика брезгливо поморщилась и отбросила от себя этот компромат.

— Не могли удержаться, — прокомментировал Андрей фото, упавшее сверху, как раз то самое, пикантное. — Похоже, если и дальше так пойдет, то они будут трахаться прямо на Красной площади.

— Гадость какая!

Вика сжала виски ладонями. Господи, ведь были у нее подозрения, были! Бедная Катя! А она еще сегодня утром уговаривала ее рожать ребенка от этого паразита!

— Ну ничего, ничего, — Андрей хотел было приподняться и погладить Вику по плечу, но так и не решился. — Не переживай так сильно!

Вика взяла себя в руки.

— Ты знаешь, кто эта девица? — спросила она.

— А как же. Журналистка, которой были заказаны рекламные материалы об «Элите». Она с Городецким в Париж ездила. Тогда-то у них, видно, все и началось.

— Как ее зовут?

— Алена Арьева. Работает в журнале «Обаятельная и привлекательная», в разделе светской жизни.

— Она замужем? Помнится, я видела ее с каким-то мужиком.

— Да нет, разведенная. К тому же еще и лимита — то ли из Курска, то ли из Воронежа. Снимает квартиру в спальном районе.

— Понятно.

У Вики от злости скулы свело. Маленькая сучка, охотится на перспективного мужика. Окрутит она Городецкого — сразу получит все: деньги, квартиру, положение в обществе. Хотя нет, тут же подумала Вика. Будь справедливой: ты же помнишь, как она смотрела на Городецкого. Сучки так смотреть не умеют. Она действительно в него влюблена!

Вика в волнении заходила по гримерке. Если влюблена, тем хуже для нее! Этот роман необходимо прекратить. Страшно представить, что будет с Катей, если Володя уйдет к другой!

Решение созрело довольно быстро.

Вика остановилась перед диваном, на котором, вжавшись от волнения в спинку, сидел Андрей.

— Адрес ее ты знаешь?

— Журналистки? — глупо переспросил тот.

— Нет, папы римского! Конечно, журналистки!

— Вот, — Андрей достал блокнот и вынул из него листок бумаги. — Улица академика Миллионщикова, дом 62, квартира 116. И телефон там записан.

Вика внимательно посмотрела, потом сложила листок пополам и убрала в свою сумочку.

— Хорошо.

— Что ты собираешься делать?

Вика недобро прищурилась:

— А вот это — не твоя забота.

Через час в квартире Аникеевых раздался звонок. Всеволод Кириллович снял трубку, выслушал сообщение и потер руки от удовольствия.

— Ну что? — Элеонора Иосифовна неслышно возникла у него за спиной.

— Молодец Андрюша. Наша замечательная актрисулька, кипя праведным гневом, поедет разбираться с любовницей Городецкого. Вот уж не ожидал, что Виктория Петровна окажется такой чувствительной особой! Похоже, она искренне привязалась к этой маленькой дурочке.

Элеонора Иосифовна пожала плечами:

— А я нисколько не удивлена. Ты, Севочка, хороший физиономист, а очевидных вещей иногда не замечаешь. Вика — девочка, недолюбленная в детстве. Знаю я таких — мама с папой вечно заняты на работе, денег много, всего в доме много, а ребенку внимания не хватает. Вот он, когда становится взрослым, и начинает искать объект любви. Кого-то, кто нуждался бы в помощи и защите, кого можно было бы опекать. Иногда это бывает мужик, реже — вот такая несчастненькая подруга. Наш-то Андрюша от этого застрахован — мы правильно поступили, в свое время взяли ему хорошую няню.

Аникеев задумчиво посмотрел на жену:

— А знаешь, ты, наверное, права. Но если она действительно так относится к Катерине, нужно перестраивать всю тактику…

А Катя, как всегда, ждала Володю с ужином. Но сегодня это ожидание было напряженным — Катя так и не решила, стоит ли сообщать ему о возможном прибавлении в их маленькой семье. Если она скажет — все, появление ребенка станет неизбежным. Володя ни за что не разрешит ей сделать аборт. А тогда…

Ну зачем, зачем им этот ребенок? В Володиной жизни он явно займет большее место, чем жена, а Катя этого не переживет. Хватит и этой дурацкой работы, которая съедает почти все его время. Сейчас он хотя бы вечерами принадлежит ей, ей одной. А когда ребенок родится, на Катину долю совсем ничего не останется.

Она не допускала мысли, что сама может полюбить ребенка больше, чем мужа. Не может. И никакой инстинкт не сработает, что бы Вика там ни говорила.

Володя в этот вечер пришел позже, чем обычно. Катя встретила его в коридоре, обняла — он привычно ответил на ее поцелуй, но тут же слегка отстранился. Катя это заметила:

— Что с тобой? Что-нибудь случилось?

Он выглядел усталым и озабоченным.

— Неприятности на работе?

— Нет, ничего, — Володя смотрел в сторону мимо нее. — То есть да, кое-какие неприятности.

Катя с сочувствием погладила его по плечу, но сама не слишком встревожилась. Неприятности на работе бывали и раньше, Володя умел с ними справляться. Собственно, она никогда и не расспрашивала его о делах, да он и сам не стремился ее в них посвящать. Работа работой, а семья семьей — в Володиной жизни они никак не пересекались.

Володя прошел в спальню, а Катя поспешила на кухню. Включила микроволновку и крикнула:

— Переодевайся скорее, все уже на столе. Через пять минут раскладываю по тарелкам.

На этот раз ужин проходил в молчании. Впрочем, в последнее время такие ужины стали для них обыкновением.

3

Жара в Москве стояла страшная — асфальт плавился под ногами, термометр показывал плюс двадцать пять в тени. Окна Алениной комнаты в редакции выходили на юг, и сидеть там было просто невозможно. В распахнутое настежь окно вливались струи раскаленного воздуха, пахнущего гарью. Казалось, даже от компьютера шел пар.

— Уф, не могу больше! — Оля Звягинцева, с которой Алена делила комнату, откинулась на спинку стула и прикрыла глаза рукой. — Хоть бы кондиционер починили!

Алена не ответила — разговоры о кондиционере велись каждое лето, каждое лето обещали его наладить — и все без толку.

Оля встала, разминая затекшую спину, и налила себе минералки. Выпила и поморщилась:

— Теплая, какая гадость! Тебе налить?

— Нет, спасибо.

Алене нужно было срочно сделать заметку о позавчерашнем открытии галереи «Юджин». Сама она, естественно, там не была — встречалась с Володей, — поэтому приходилось писать с чужих слов. Вообще-то она за последний месяц здорово все запустила, нельзя так. Если главный узнает, что почти вся информация собирается из вторых рук по телефону, не миновать нагоняя. Но пока Бог ее хранит — ни одна неточность не вылезла, все шло гладко.

— Как ты думаешь, — спросила Алена, не отрывая взгляда от компьютера, — стоит вставить фразочку о новом увлечении Лики Горевой? Говорят, у нее роман с Сергеем Грымовым. А то у меня не получается нужный объем.

Оля пожала плечами:

— Вставь. Хотя новость может быть устаревшей — роман с Грымовым у нее был две недели назад. Лика меняет мужиков как перчатки. А они были у «Юджина» вместе?

— В том-то и дело, что не знаю. Она была, он был, а вот вместе или отдельно — наблюдатель так и не понял. У него там был свой интерес, он особенно не приглядывался.

Оля посмотрела на Алену с легким осуждением:

— Знаешь, подруга, так нельзя. Я все понимаю, любовь есть любовь, и прикрыть тебя всегда готова, но рано или поздно ты влипнешь. Наши звезды — народ вздорный и капризный. Напишешь, что Лика была с Грымовым, а потом окажется, что они уже три дня как расплевались и теперь страшные враги, а роман у нее вовсе уже с Агуевым, которого она поливала грязью неделю назад. Та же Лика устроит жуткий скандал, и неприятности тебе обеспечены. Причем крупные.

— Ага, — Алена продолжала печатать, — главный опять скажет, что мы не «желтая пресса». Хотя кто же мы тогда?

Оля улыбнулась:

— Слушай, а нельзя совмещать любовь с работой? Ходи на тусовки со своим мужиком, ему это, наверное, будет интересно. Кстати, кто он у тебя?

— Мужчина.

— Я понимаю, что не девушка.

Алена промолчала, делая вид, что сосредоточилась на работе. Сама Оля тоже меняла мужиков как перчатки, они летели на нее, как бабочки на огонь. Ни на одной тусовке она не оставалась в одиночестве, всегда находился сопровождающий.

— Ладно, — Оля не обиделась, — не хочешь говорить — не говори. Но к совету моему прислушайся.

Алена закусила губу. Оля не понимает, что говорит. Таскать Володю на эти дурацкие сборища — да что им там делать! Хотя если бы он был свободен, можно было бы сходить разок-другой, даже забавно…

Резко зазвонил телефон. Оля схватила трубку — она ждала звонка очередного кавалера — и через секунду разочарованно сказала:

— Тебя. Между прочим, приятный мужской голос.

Теперь Алена бросилась к телефону. Но и ее ждало разочарование: звонил Иван. Он так и не принял всерьез Аленин отказ и считал, что их отношения не закончились, а лишь отложены на некоторое время. За последний месяц они виделись всего раза два, но звонил он регулярно.

— Привет. Как дела? — голос был спокойный и, как всегда, слегка насмешливый. Такая уж у него манера.

— Отлично. А у тебя?

— Лучше всех. Знаешь, надо увидеться.

Алена досадливо поморщилась:

— Зачем?

Некогда ей с ним встречаться!

— Нетелефонный разговор. Но это крайне важно, и именно для тебя.

Так она ему и поверила!

— Сегодня я никак не могу.

Но Иван на этот раз был настойчив:

— А завтра?

Алена недовольно спросила:

— А по телефону никак нельзя?

Иван усмехнулся:

— Никак. Дело требует личной встречи.

— Но я действительно не могу ни сегодня, ни завтра. Это так срочно?

— Да.

Алена задумалась. В субботу Володя все равно должен быть дома…

— Может быть, в субботу?

— Лучше бы пораньше.

— Пораньше — только по телефону.

Иван усмехнулся:

— Хорошо, давай подождем до субботы. Видишь, какой я терпеливый, уважаю все твои капризы. Позвоню тебе в субботу утром домой. Целую.

Как же, подумала Алена, вешая трубку. Уважаешь ты! Просто ты меня нисколько не любишь. Просчитал все, прикинул и решил, что я тебе подхожу. Вообще-то это было оскорбительно, но Алену уже нисколько не трогало отношение к ней Ивана. Она в свое время относилась к нему точно так же.

Стрелка на часах подползала к трем. За полчаса она управится с этой несчастной заметкой, еще полчаса на разговор с главным — и Алена свободна. В половине пятого Володя будет ждать ее у «Новослободской».

Не успела за ними закрыться дверь Алениной квартиры — их единственного убежища, — как они бросились друг к другу, изнемогая от желания. Володя рывком притянул ее к себе и впился поцелуем в ее губы. Рывками срывая с себя одежду и не прекращая поцелуев, они добрались до дивана. Аленино сердце пело. Упав на мягкие подушки, они на секунду оторвались друг от друга, рассмеялись, прижавшись носами, их взгляды встретились — темный и серо-синий. Успокоившись, они возобновили и углубили поцелуй. Это был не поцелуй, а слияние — каждый стремился отдать себя другому. Взаимное чувство разжигало страсть и делало ее нежной.

Володина рука скользнула к ее талии, замерла на мгновение и продолжила свой путь к бедру, лаская его изгибы. Алена прильнула к нему всем телом, устраивая свое колено между его ног и чувствуя, как, волнуясь, поднимается и опускается его грудь. Володя застонал и перевернулся на спину, увлекая за собой Алену. Чутко улавливая его желания, она подлаживалась к нему, с возрастающим голодом ловя его губы. Казалось, все ее тело, до сокровенных глубин, отозвалось на движения его напряженного языка. Она высвободилась рывком и оказалась на нем, обхватив ногами его бедра, а руками шею.

Володя гладил ее спину, плечи, грудь — сначала легкими касаниями, а потом все настойчивее, настойчивее… Алена прижималась к нему все плотнее. Тело ее охватила дрожь наслаждения. Но ей мешала оставшаяся на ней одежда.

Прерывая поцелуй, она поднялась над ним, перемещая вес тела на колени. Его руки скользнули вниз, лаская холмики ее грудей. Улыбаясь в предвкушении окончательного соединения, она медленно стянула через голову летнюю широкую юбку. Теперь на ней остались только кружевные трусики-бикини.

Володя застонал. Под его руками Алена ощущала покалывания на коже, будто обнажились нервные окончания. Когда он опять коснулся ее груди, огонь прошел сквозь ее тело, и под его пальцами набухли соски.

Какое-то время она была не в состоянии ни шевелиться, ни думать — обнаженное тело наслаждалось его ласками. Потом она медленно подняла руки и заложила их за голову, словно приглашая его полюбоваться ее точеным телом. Володин взгляд, потемневший от сдерживаемой страсти, скользнул по ее упругой налившейся груди, плоскому животу, бедрам, коленям… Он резко привлек ее к себе, пытаясь дотянуться до ее губ, но Алена только слегка подалась вперед — она еще не завершила стриптиз. Еще раз поднявшись над ним, скользнув руками вниз, она освободилась от последней преграды — кружевного бикини…

Потом усталые, обессиленные, опустошенные страстью, они лежали рядом — их пальцы переплелись в благодарном пожатии.

К сожалению, время не стояло на месте. Когда Аленин взгляд упал на часы, она в ужасе вскочила:

— Боже, уже почти девять! Тебе пора.

Володя приподнял голову:

— Неужели так много?

Они словно поменялись ролями: обычно он торопился, а она забывала о времени. Алена заметила это и весело рассмеялась:

— Я ничего не имею против того, чтобы ты остался.

— Навсегда?

— Ты же знаешь.

Она накинула кимоно:

— Кофе будешь?

Володя потянулся и тоже встал:

— Буду.

Ему не хотелось никуда торопиться и думать ни о чем не хотелось. Еще немного, хоть полчаса продлить это блаженное ощущение близости…

Но полчаса пролетели как одна секунда.

И вот уже они опять стоят в коридоре, не в силах оторваться друг от друга. Алена погладила его по щеке — под ладонью кожа была чуть колкой. Он задержал ее пальцы:

— Оброс за день?

Она печально улыбнулась и открыла рот, чтобы ответить, но он снова приник к ее губам.

Когда поцелуй стал угасать, как гром с неба раздался звонок в дверь. От неожиданности они отпрянули друг от друга. Звонок повторился.

— Кто бы это мог быть? — растерянно сказала Алена. — Наверное, ошиблись дверью.

Она повернула ручку — на пороге стояла высокая девушка с длинными платиновыми волосами. Алена узнала ее в ту же секунду: блондинка из «Лысой горы»! Девушка недобро усмехнулась и, не дожидаясь приглашения, шагнула в квартиру.

Володя отшатнулся:

— Вика, ты?

Никогда еще Алена не видела его таким растерянным.

— Я. Вижу, что не ожидали, — тон у блондинки был спокойным и слегка вызывающим. — Признаться, я тоже не ожидала застать тебя здесь. По моим расчетам, ты уже должен есть ужин на вашей замечательной кухне. А ты еще не распрощался с любовницей.

Алена с ужасом смотрела на нее. Володя нашел Аленину руку и крепко сжал, словно хотел защитить Алену от Викиных нападок.

— Что ты здесь делаешь? — он тоже старался говорить спокойно, но Алена видела, чего это ему стоит. На виске набухла и задергалась синяя жилка, рука, сжимавшая ее руку, была как стальные тиски.

Вика усмехнулась:

— Пришла познакомиться и поговорить. А знаешь, это даже хорошо, что ты еще не ушел, поскольку разговор и тебя касается.

— А тебе не кажется, что ты лезешь не в свое дело?

Володя говорил тихо и ровно, но Алена понимала — он едва-едва сдерживается.

Вика ядовито отпарировала:

— Не кажется. Катя моя подруга, и заступиться за нее, кроме меня, как видно, некому.

Она подождала ответа и, так и не дождавшись, невозмутимо пожала плечами:

— Может быть, пройдем в комнату и сядем? Хотя, если вам так удобнее, можно разговаривать, стоя в коридоре.

— Пройдем, — Алене наконец удалось кое-как справиться с собой. — Только не в комнату, а на кухню.

Еще не хватало, чтобы эта нахалка увидела неубранную постель!

Вика взглянула на нее и понимающе усмехнулась:

— Ну что ж, на кухню так на кухню!

На кухне она сразу же достала из сумочки пачку сигарет и положила перед собой:

— Курить здесь можно?

— Можно, — сказала Алена.

Все ее тело было до предела напряжено, нервы натянуты, как струны. Она тоже села, а Володя встал рядом, положив руки ей на плечи.

Вика красиво закинула ногу за ногу, поднесла сигарету ко рту и щелкнула зажигалкой. Молчание становилось невыносимым, но Вика в актерской среде славилась умением держать паузу.

— Так зачем ты сюда пришла? — не выдержал наконец Володя.

— Ну, — Вика неторопливо затянулась, — отчасти чтобы проверить полученные сведения.

— Проверила? И что дальше?

— Что ты собираешься делать? — вместо ответа спросила Вика. Она смотрела на Володю, а Алену словно не замечала.

Володя нахмурился:

— По-моему, я уже сказал — тебя это не касается.

Вика недобро усмехнулась:

— А не боишься, что я все расскажу Катерине?

— Расскажешь, если захочешь причинить ей боль. Если нет — подождешь, пока я расскажу ей сам.

— Даже так? — тонкие Викины брови взлетели вверх. — Расскажешь сам? Ты что, разводиться собрался? Оставишь жену ради безумной любви? Как это благородно!

Вика явно издевалась. На Алену она по-прежнему не смотрела.

— Ты плохо слышишь? Тебя это не касается, — в третий раз повторил Володя.

— Ничего у тебя не получится, — Вика стряхнула пепел прямо на пол и обратилась к Алене. — Милая барышня, в то время как этот красавец мужчина морочит вам голову, его жена ждет ребенка. Две постели, конечно, лучше, чем одна, и две красивые женщины доставляют вдвое больше удовольствия. Только теперь придется от этого удовольствия отказаться.

Алену словно по лицу ударили. Она отшатнулась и в ужасе взглянула на Володю. Тот побледнел и выпустил ее руку. Зрачки его расширились, словно он увидел змею.

— Что ты несешь? — Володя почти кричал. — Какой ребенок?

— Не знаю, — Вика пожала плечами. — Мальчик или девочка. Через пару месяцев можно будет проверить ультразвуком.

— Но она ничего мне не говорила!

Вика опять пожала плечами:

— Так скажет.

— Откуда ты…

— Не сомневайся. Это факт, подтвержденный медициной. Катя вчера утром была у врача, а потом прямиком направилась ко мне. Так что я, похоже, буду крестной вашего сына или дочки.

Вика затушила сигарету в блюдечке и поднялась:

— Вот, собственно, все, что я хотела сказать. Спасибо за внимание.

Она взяла сумочку и неторопливо направилась к двери. Через минуту они услышали, как щелкнул входной замок.

— Господи, этого не может быть! — Володя со стоном опустился на стул и обхватил голову руками. — Этого не может быть!

Алена стояла, привалившись спиной к стене. Лучше бы она умерла! Впрочем, она и чувствовала себя мертвой.

— Почему же? — она говорила ровно и как-то бесцветно. — Если ты честно выполнял супружеский долг…

— Алена! — он смотрел на нее совершенно безумными глазами. — Я клянусь тебе, этого быть не может!

— Почему же? — повторила она.

Он покачал головой и сказал внезапно севшим до хрипа голосом:

— Что же нам теперь делать?

— Ничего, — она наконец нашла в себе силы оторваться от стенки. — Ничего.

Подошла к окну, не глядя нашарила на подоконнике сигареты и закурила.

— Ни-че-го, — повторила она по слогам.

— Алена, — его голос упал до шепота.

— Все кончено, Володя, — сказала она, не оборачиваясь. — Она твоя жена, а ребенку нужен отец. Уходи.

— Алена, — словно он хотел повторением ее имени отодвинуть разлуку, — Алена, Алена…

— Уходи.

Молчание длилось, длилось… Наконец он поднялся и направился в коридор. Чтобы пройти эти несколько шагов, ему потребовалась целая вечность. Она стояла у окна, стараясь из последних сил не обернуться, не разрыдаться и не броситься за ним вслед.

На дворе жизнь била ключом: малыши рылись в песочнице, мамаши сидели на скамейке и присматривали за своими чадами. Никогда у нее этого не будет, никогда!

А Володя все медлил, медлил… Господи, ну пусть же он скорее уйдет, она же больше не выдержит!

И наконец, когда Алена услышала звук захлопнувшейся двери, она опустилась на пол и закричала.

4

Вика чувствовала себя абсолютно опустошенной. Ей эта сцена, проведенная с таким хладнокровием, далась нелегко — словно отыграла ответственную премьеру. Только в отличие от послепремьерного состояния на душе у Вики сейчас было гадко и противно. Выйдя из подъезда, поняла, что ноги ее еле держат, она с трудом доплелась до метро. Слава Богу, было уже поздно, народ схлынул. В вагоне было полно свободных мест.

Притулившись в уголочке, она закрыла глаза и попыталась сосредоточиться на чем-нибудь, не имеющем отношения к чужим личным делам.

С понедельника объявлено начало показа по ОРТ их сериала. Классическая мыльная опера на отечественно-зарубежном материале. Главный герой, в прошлом — известный писатель, а ныне — владелец рекламной фирмы, крутит роман с молодой актрисой. Жена главного героя — известный модельер, узнав об этом, хочет отомстить мужу и заводит шашни со своим старым поклонником. Сын тайно влюблен в папочкину любовницу, а папочка на самом деле любовницу не любит, а любит только свою благоверную, а роман завел лишь потому, что жена перестала им интересоваться… В общем, сплошные навороты. Я люблю, ты любишь, он любит… Чушь собачья.

Вика поморщилась. Она там играет дочь главного героя, у которой тоже свои любовные проблемы: папаша ей прочит в женихи сына своего компаньона, а она, разумеется, тоже влюблена — в безработного художника. Банально до безобразия, но от мыльной оперы оригинальности и не требуется. По ходу дела с Викиной героиней должно случиться много разных разностей: она убегает из дому, путешествует автостопом по Европе, учится живописи во Флоренции вместе со своим безалаберным другом, потом влюбляется в богатого итальянца… Дальше сценаристы еще не написали: предполагалось, что история будет сочиняться по ходу действия. А может быть, и не будет сочиняться, если сериал не пойдет и проект прикроют.

Пока отсняли только серии до Флоренции. Потом, если все будет хорошо, предварительных съемок почти не будет. Утром отыграли — вечером пошло в эфир.

Вика подумала, что скоро ритм ее жизни так ужесточится, что ей станет не до чужих проблем. И слава Богу. Будем надеяться, что у Городецкого помутнение в мозгах пройдет и они с Катюшкой снова заживут вполне счастливо. У многих мужчин бывают такие временные помешательства, а потом ничего, проходят без следа. Тем более, если у них родится ребенок… Конечно, ей, Вике, вход в семейный дом Городецких заказан навсегда, для Володи она стала персоной нон-грата. Ну и черт с ним! А с Катюшкой можно видеться и в других местах. Она, к счастью, никогда не узнает, какую роль Вика сыграла в ее семейной жизни. Городецкий жене ничего не расскажет, уж в этом-то Вика совершенно уверена!

Где-то около «Новокузнецкой» Вика вдруг поняла, что ей совсем не хочется ехать домой. Уснуть она все равно сейчас не сможет, а что еще дома делать? Хорошо бы выпить чего-нибудь взбадривающего… Она встрепенулась и решила, что вполне в состоянии пойти куда-нибудь посидеть. А куда — тут и вопроса не возникало.

Она выскочила из вагона на «Театральной», перешла на «Охотный ряд», а там до «Лубянки» всего одна остановка…

На этот раз в клубе «На Лысой горе» дежурил Антон — один из двух мальчиков-компаньонов. «И хорошо, — подумала Вика, — выпивка обойдется не так дорого». Она уселась за столик в самом дальнем углу и заказала «Кровавую Мэри».

Приятно было сидеть в полутемном зале, изредка кивать знакомым, потягивать крепкий коктейль и ни о чем не думать. Решительно ни о чем!

— Простите, у вас свободно?

Вика недовольно подняла голову. Перед ней стоял высокий молодой мужчина в джинсах и глухом черном свитере. «Я его уже видела, — пронеслось у Вики в голове. — Точно видела. Вот только где и когда?»

Прежде чем ответить, она огляделась кругом. Свободных мест, похоже, уже действительно не было. Вике совсем не хотелось, чтобы нарушали ее одиночество, но…

— Свободно, — ответила она со вздохом.

Парень словно прочитал ее мысли:

— Извините, но вы же видите, — он обвел глазами зал. — Так что я присяду, если вы не против. Обещаю не набиваться с разговорами.

Вика благодарно улыбнулась. «А он ничего. Тактичный. И… да, и красивый».

Викин неожиданный сосед тоже заказал «Кровавую Мэри» и, как только ему принесли бокал, сразу отпил половину. «Ну и темп, — подумала Вика. — Наверное, у него что-то случилось». Он действительно сидел как в воду опущенный, ей даже жалко его стало. Но у Вики не было никакой охоты вмешиваться в чужие дела. Сегодняшней сцены на улице Миллионщикова ей хватит с лихвой.

Опустошив один бокал «Кровавой Мэри», парень сразу заказал второй, а потом и третий. Вика все-таки не выдержала:

— Вы уж возьмите сразу бутылку водки, — посоветовала она. — А то разоритесь на этих коктейлях.

— Хороший совет, — усмехнулся парень. — И оказался как раз вовремя. А вы выпьете со мной?

Вика тут же пожалела, что не сдержалась, и прикусила язык. Парень опять понял, о чем она подумала.

— Я помню, что обещал не навязываться с разговорами, — сказал он. — Но ведь можно пить и молча. А бутылки водки для меня одного многовато.

— Хорошо, — сдалась Вика. — Заказывайте.

Принесли запотевшую бутылку «Абсолюта» — слава Богу, маленькую — и рюмки. Парень налил себе и Вике: себе побольше, Вике чуть-чуть, на два пальца.

— За тех, кто в море, — сказал он и быстро опрокинул «Абсолют» себе в рот.

Вика слегка пригубила. Ей вдруг стало интересно, что будет дальше.

Следующий тост был «за счастье», потом — «за удачу», потом — «за злую судьбу». С каждым тостом парень все больше и больше мрачнел. Вика наконец не выдержала.

— Похоже, вы из числа потерпевших кораблекрушение, — с сочувствием заметила она.

Парень сумрачно взглянул на нее поверх рюмки:

— Почему вы так думаете?

— А тут и думать нечего. Либо у вас неприятности на работе…

Парень усмехнулся:

— Мимо. На работе у меня все так благополучно, что самому странно.

Вика качнула головой:

— Я не договорила. Либо вас бросила девушка.

Вот теперь она попала в точку. Губы ее соседа расползлись в кривой усмешке:

— Бросила… Это даже нельзя назвать — бросила…

Парень налил себе еще с полстакана водки и выпил залпом. Вика подумала, что если так пойдет и дальше, то он через полчаса станет невменяем. Самое разумное сейчас было встать и уйти, но она почему-то продолжала сидеть.

— Знаете, что самое странное, самое нелепое в нашей жизни? — парень слегка качнулся в ее сторону. — Знаете? Несовпадения. Пока она хотела быть со мной, я к ней не приближался. Думал, дурак, все думал, чего-то просчитывал… Я привык все просчитывать. Потом я обидел ее, невольно… Хотя нет, вру. Мне просто хотелось посмотреть, как она будет вести себя, если заставить ее ревновать… Да сам не знаю теперь, чего мне хотелось! В общем, я ее обидел.

— И она ушла?

— Не-ет, — он помотал головой, — опять не то. Тогда еще все можно было уладить…

— А теперь уже нельзя?

— Теперь? Надеюсь, что можно, — он достал из кармана джинсов зажигалку и бросил на стол. Потом сказал: — Она, кажется, полюбила другого.

Вика взмахнула ресницами:

— В самом деле?

— Да, — парень исподлобья взглянул на нее. — Полюбила другого.

— Что же тут можно сделать? — удивилась Вика.

— Как полюбила, так и разлюбит, я подожду, — парень упрямо сжал рот.

Вика пожала плечами. Если бы все было так просто!

— Главное, что ей сейчас грозят большие неприятности, — вдруг сказал парень. — А она, дурочка, об этом и не подозревает.

— Из-за того, кого она любит?

— Отчасти, — парня словно прорвало. — Но неприятности не личные, а по работе. Она может попасть в такой скандал, что потом всю жизнь не отмоется! Если только карьера у нее к черту полетит, это еще ничего. А вдруг и…

Парень помотал головой, словно отгоняя дурные мысли.

— И… что? — невольно вырвалось у Вики.

— Ничего. Ладно, будем надеяться, что обойдется.

Вике совершенно не хотелось копаться в чужих неприятностях, и она была рада, что парень не стал исповедоваться дальше.

Он опять налил водки и себе, и Вике.

— А почему вы не пьете?

Вика пожала плечами:

— Не хочу.

— Пожалуйста, выпейте со мной. Просто чуть-чуть, за компанию.

Он смотрел на нее с такой мольбой, что у Вики не хватило духу ему отказать. Она улыбнулась и выпила.

В голове уже все шумело и качалось. Сцена на улице Миллионщикова казалась далекой и нереальной. Вика даже начала сомневаться, а было ли это все на самом деле? Может быть, она все это выдумала или в пьесе прочитала? Или разыгрывала когда-то похожий этюд в училище?

Парень вдруг пристально, без улыбки, посмотрел на Вику.

— А вы красивая, — неожиданно сказал он, словно только что разглядел ее. — Очень красивая.

— Спасибо, — почему-то этот комплимент был ей приятен.

— Красивая, — задумчиво повторил парень. — Только с вами тоже не все в порядке.

Вика беззаботно махнула рукой:

— С чего вы взяли?

— У вас глаза такие…

— Какие?

— Больные.

Вика возмутилась:

— Вот уж нет! Это вам с пьяных глаз показалось, не иначе.

— Ну, во-первых, я не так уж и пьян, — парень прищурился, — а во-вторых, глаза у вас сухие и блестят, как в лихорадке. Правда, вы тоже выпили, но водка тут ни при чем. И потом, если красивая девушка сидит одна в таком заведении…

Парень усмехнулся — мол, все понятно. Вике захотелось его разыграть. Она закинула ногу за ногу — юбка, и без того короткая, совсем задралась, — вынула сигарету и картинно прикурила:

— А может быть, я проститутка и снимаю клиентов?

— Вы проститутка? Не смешите меня. А то я проституток не видел. И потом, в это заведение проститутки не ходят. Хотите угадаю, кто вы?

— Да?

— Вы актриса.

— Вообще-то не Бог весть какая смелая догадка, — усмехнулась Вика. — Клуб-то актерский.

— Актриса, — парень прищурился, — и не очень удачливая. Вам опять не дали роль, и вы пришли сюда переживать неудачу. Ну как, угадал?

Вика рассмеялась:

— Почти.

Она отпила еще глоток. Такой пьяной она уже давненько не бывала. А хорошо быть пьяной, все проблемы побоку!

— Ну что ж, — парень разлил остатки водки по бокалам, — давайте теперь выпьем за вас. Чтобы вам всегда давали те роли, какие хочется!

Они чокнулись и выпили. Вика на этот раз выпила до дна и отставила пустую рюмку.

— Ну ладно, вы угадали, я актриса, — сказала она, — а вот кто вы, мой таинственный собутыльник?

— Так, — парень небрежно махнул рукой. — Скромный труженик пера.

— Писатель?

— Я же сказал — скромный. Разве писатели бывают скромными?

— Тогда кто же?

— Журналист. Волк-журналяга, которого ноги кормят.

— А…

Где же она его все-таки видела? Наверное, в какой-нибудь телепередаче. Или, может быть, в Останкино или на Шаболовке. Сейчас журналистов на телевидении пруд пруди…

Вика почувствовала, что еще немного — и она совсем опьянеет. Тогда она поднялась и стала нервно запихивать в сумочку сигареты.

— Вы куда? — встревожился парень.

— Мне пора.

Он тоже поднялся:

— В таком состоянии вам одной идти нельзя. Я вас провожу.

Вика опять засмеялась:

— Вы думаете, ваше состояние лучше?

— Я не думаю, я знаю, — парень вдруг оказался совершенно трезвым. — Я и не к таким дозам привычный, а вот вы пить совсем не умеете.

Вика хотела возразить, но вместо этого неожиданно взяла и согласилась:

— А, ладно! Валяйте, провожайте!

Машину они поймали на Лубянке быстро и без проблем. Вика сначала опять было заартачилась:

— Послушайте, если на машине, то я и сама доеду!

— Ну уж нет! — парень усадил ее на заднее сиденье и сам сел рядом с шофером. — Я должен быть уверен, что с вами все в порядке. Говорите адрес.

Вика вздохнула:

— Улица Усиевича.

— К метро «Аэропорт», по Ленинградскому проспекту, — сказал парень.

— Знаю, — пробурчал хмурый водитель «Жигулей», и машина рванула с места.

Доехали они меньше чем за полчаса. К Викиному удивлению, парень расплатился с водителем и тоже вышел из машины у ее подъезда.

Вика насмешливо сказала:

— Если рассчитываете на чашку кофе, то ничего не выйдет.

Парень пожал плечами:

— Если у вас нет кофе, я готов выпить чаю. Хотя, честно говоря, чай я не очень люблю.

— Но я вас не приглашаю! — возмутилась Вика.

— Так пригласите, — просто сказал он.

Вика посмотрела на него. Странно, но он не флиртовал и не заигрывал.

— Чего вы хотите? — напрямик спросила Вика.

— Честно? — он как-то неловко усмехнулся. — Поговорить. Вы очень похожи на мою… то есть уже не мою девушку. Не внешне, внешне она совсем другая. Характером.

Вика заколебалась.

— Я ненадолго. Обещаю вам, что через полчасика уйду, — просительно сказал парень.

— Ладно уж, — вдруг сжалилась Вика. — Пошли.

Она почему-то совсем его не боялась. И, кроме того, Вику начала мучить совесть. Сегодня она беззастенчиво вмешалась в чужую жизнь. В конце концов, двум людям она сделала гадость, теперь может компенсировать это добрым делом. Ладно уж, выслушает она этого страдальца.

Через пять минут парень уже расположился на Викиной кухне как на своей собственной: сел на низенький диванчик, привалившись спиной к спинке и вытянув длинные ноги:

— Уф, как хорошо! Это тебе не жесткие стулья ведьминского заведения! И зачем только мы туда ходим, не знаете?

Вика улыбнулась. Ее почему-то совсем не раздражало, что гость ведет себя в ее доме совсем вольно. Впрочем, чувствуется, что этот парень привык везде быть хозяином положения. «Порода такая, — подумала Вика, — сейчас почти вымершая: уверенный в себе мужик». Внезапно она ощутила легкий укол зависти. Повезло его девушке! Хотя почему повезло, она же его вроде бы бросила… Ох, и какой же дурой надо быть, чтобы от такого мужика отказаться!

Включив электрочайник, Вика достала из кухонного шкафчика чашки и банку растворимого кофе:

— Вам сколько ложек?

— Ага, значит, кофе все-таки есть! — обрадовался парень. — Две, пожалуйста. И с молоком. У вас есть молоко?

— А вы нахал. — Вика насмешливо прищурилась. — Знаете поговорку: «Дайте воды напиться…»?

— Не беспокойтесь, — парень улыбнулся и пожал плечами. — На ночлег я не напрашиваюсь. Сейчас попьем кофе, и пойду. Так как насчет молока?

— Тоже есть, — Вика открыла холодильник и извлекла из его недр початый пакет лианозовского «Домика в деревне». — Наливайте себе сами.

— А вам?

— И мне.

Устроившись напротив него за столом, Вика наблюдала, как ее гость со вкусом прихлебывает кофе и хрустит ванильным сухарем.

— Ну? — наконец спросила она.

— Что?

— Если мне не изменяет память, вы хотели о чем-то со мной поговорить.

Парень сразу заметно погрустнел, словно она своим вопросом заставила его вернуться к неприятным мыслям. Вика уловила эту метаморфозу.

— Не хотите говорить — не надо, — сказала она. — Тогда просто попьем кофе, и вы пойдете.

Парень невесело улыбнулся:

— Ну точно. У вас характер точно как у нее.

Вику сравнение неприятно кольнуло. Она вообще не любила, когда ее начинали с кем-нибудь сравнивать.

— Знаете что, — решился вдруг парень. — Я не буду вам забивать голову своими проблемами. Просто скажите, как бы вы поступили, если… Ну, если бы вы увлеклись мужчиной, а этот мужчина совершил какой-нибудь… скажем, не совсем красивый поступок и вам не сказал, то вы…

Парень запнулся, словно выбирал наиболее подходящее слова.

— Что?

— Вы бы хотели об этом узнать от кого-нибудь другого или предпочли бы оставаться в неведении?

— Некрасивый поступок по отношению ко мне? — уточнила Вика.

— Отчасти и к вам. Но и к другим тоже. Вообще — некрасивый поступок.

— Конечно, я предпочла бы узнать об этом. Лучше от него, а если он не сказал — все равно, кто мне расскажет. Но — знать.

— Спасибо, — парень одним глотком допил кофе и поднялся. — Вы меня успокоили.

— Интересно, чем? — вслух полюбопытствовала Вика, а про себя подумала: «Странный он какой-то… Чудной…»

Парень улыбнулся:

— Не знаю. Просто вы не просто красивая, а еще и очень милая. Спасибо вам за это. Вы меня проводите?

— Пожалуйста, — Вика поднялась, — провожу.

Закрыв за ним дверь, она вернулась на кухню и уселась на свое место. Напротив стояла чашка с остатками кофе. Вика слегка поежилась: почему-то ей стало немного грустно… Она даже на миг пожалела о своем одиночестве.

И только сейчас до Вики вдруг дошло, что она совсем не знает, как зовут ее нечаянного гостя. А он не знает, как зовут ее. Провели вместе вечер и не познакомились! Нет, этот парень действительно какой-то чудной…

5

Вот уже неделю Алена места себе не находила. Все валилось из рук, о работе противно было и думать. Какое там работать — жить не хотелось. Не было сил даже на то, чтобы привести в порядок себя и квартиру. Правда, пытаясь отвлечься от мучительных мыслей, Алена два дня назад затеяла было генеральную уборку, вывалила из шкафа тряпки, стала перебирать книги, но через пятнадцать минут поняла, что от этого занятия ей становится только хуже. Оставив все как есть, она опустилась на пол и разревелась. С тех пор барахло так и валялось неубранным, и ее жилище напоминало пляж во Флориде после разгула урагана.

А вчерашний день Алена провела, сидя на диване и до бесконечности прокручивая кассету с записями покойного Игоря Талькова. Кассета нашлась случайно, Алена и не подозревала о ее существовании. Возможно, кто-то просто забыл ее у Алены. Но сейчас Тальков оказался самым лучшим лекарством для ее измученной души. Поразительно — он словно знал все об Алене и о Володе, пел их историю в каждой песне.

Кассета в очередной раз кончилась, Алена нажала кнопку перемотки, и в очередной — который уже по счету? — раз включила ее сначала.

тихо начинал рассказывать низкий хрипловатый голос под мерную и ритмичную музыку. Потом музыка словно взлетала, закружившись в налетевшем вихре:

И потом опять — тихо, как рассказ-повествование:

И опять — взлет:

Финал этой песни-истории был печален — такой же, как и в Аленином случае:

И, наконец, боль в голосе Талькова прорывалась наружу и потоком захлестывала слушателя:

Пауза, проигрыш, и последнее, тихое и отчаянное:

Такая безнадежность сквозила в этой строчке — безнадежность, которую Алена чувствовала не только всей душой, а каждой клеточкой своего тела…

Следующая песня на кассете была еще печальнее: тоже о любви и вынужденном расставании. Но до следующей песни на этот раз дело не дошло. В дверь позвонили — резко и настойчиво. Один раз, другой, третий… Пришедший держал палец на кнопке звонка до тех пор, пока Алена не дотащилась до прихожей и не справилась с замками.

— Что с тобой? — Иван стремительно шагнул через порог и схватил Алену за плечи. — В редакции говорят, что ты больна. Звоню домой — второй день никто не берет трубку. Телефон не исправен?

— Исправен, — бесцветно сказала Алена.

Иван внимательно посмотрел на нее:

— Ты действительно больна? Видок у тебя…

Он запнулся на полуслове и покачал головой.

Алена высвободилась из его рук и равнодушно бросила:

— Так… Не больна и не здорова.

Она повернулась к Ивану спиной и прошла обратно в комнату. Там Алена снова забралась на диван и затихла, уставившись в пространство перед собой. Иван, не дожидаясь приглашения, последовал за Аленой.

Картина, представшая его глазам, напоминала поле битвы после жестокого сражения. Сквозь наполовину отдернутые шторы пробивалось достаточно света, чтобы разглядеть хлопья пыли, перекатывающиеся по линолеуму, книги, вытащенные с полки и сваленные как попало в углу, кучи тряпок, развешанные на стульях… И посреди всего этого безобразия на смятой неубранной постели сидела маленькая женщина с огромными темными глазами, в которых застыла тоска…

Иван тихонько присел на краешек дивана:

— Что стряслось?

Алена не ответила. Впрочем, Иван и так понял, что дело серьезное. Иначе как могла аккуратистка Алена просуществовать хотя бы час посреди такого беспорядка? Он немного помолчал, потом сказал ласково и настойчиво:

— Леночка, пожалуйста, расскажи мне, что произошло. Может быть, все не так уж и страшно? Может быть, мы вместе что-нибудь придумаем? Знаешь, одна голова хорошо…

— Ничего тут не придумаешь, — Алена говорила тихо и как будто спокойно, — и ничего не поделаешь. Ничего.

Взгляд, обращенный на Ивана, казалось, уделял ему не больше и не меньше внимания, чем стене или потолку. В выражении ее лица было что-то неестественное.

И вдруг до Ивана дошло — Алена рассталась со своим любовником, вот в чем дело! Вероятно, он наконец сделал окончательный выбор между ней и женой. И выбор этот оказался не в пользу Алены. Бедная девочка! Если бы у нее еще оставались сомнения, надежды, она металась бы, не находила себе места, но, конечно, не выглядела бы так, как сейчас!

Как ни странно, ни ревности, ни мук оскорбленного самолюбия Иван не почувствовал. Словно перед ним была не женщина, на которой он когда-то хотел жениться, не женщина, страдающая из-за другого мужчины, а ребенок, которого несправедливо и жестоко обидели. Ревности не было, а была злость на обидчика и на судьбу, которая заставила Алену так мучиться. Он пододвинулся поближе и осторожно дотронулся до ее руки:

— Леночка…

Она судорожно всхлипнула и вдруг припала к нему, уткнулась лицом в грудь и разрыдалась. Он обнял ее худенькие плечи, как обнял бы плачущего ребенка:

— Ну что ты, что ты, все пройдет, все образуется… — бормотал Иван, гладя Алену по волосам, — все пройдет, все будет хорошо, все будет хорошо…

Слова не имели значения, он готов был пообещать ей что угодно, лишь бы она так не плакала. Хотя… Пусть плачет, держать страдание в себе еще хуже. А так — может быть, выплачется…

Постепенно рыдания стали тише, тише, и наконец Алена всхлипнула в последний раз и подняла мокрое лицо со вспухшими и покрасневшими от слез глазами:

— Извини…

— Не за что, — Иван ласково улыбнулся. — Тебе стало хоть чуть-чуть полегче?

— Чуть-чуть.

Алена вдруг осознала, что сидит полуодетая, растрепанная и зареванная перед чужим мужчиной. Она покраснела и провела рукой по лицу:

— Извини, я сейчас.

Быстро поднявшись с дивана, она скрылась в ванной комнате.

Холодная вода принесла некоторое облегчение. Правда, темные круги под глазами и запавшие щеки никуда не делись, но в целом вид вполне терпимый.

Когда Алена через несколько минут вышла из ванной, по квартире распространялся аромат свежепомолотого кофе. Иван на кухне орудовал кофемолкой.

— Решил взять на себя твои обязанности, — пошутил он, завидя Алену. — Проходи, садись.

Алена благодарно улыбнулась.

— Есть хочешь? — заботливо спросил Иван.

— Не знаю…

— Значит, хочешь.

На сковородке плавились тосты с сыром: наверное, Иван нашел засохший кусок «Гауды» в холодильнике. Кажется, этот кусок был единственным — больше никаких съестных припасов в доме не осталось.

Кто бы мог подумать, что чашка горячего крепкого кофе может оказаться таким радикальным лекарством! А может быть, дело не в кофе, а в присутствии рядом спокойного и сильного мужчины? Иван явно действовал на Алену успокаивающе. Наверное, так же подействовало бы на нее присутствие старшего брата, если бы он у Алены когда-нибудь был.

Пока Алена ела, Иван смотрел на нее и обдумывал, как бы поделикатнее сообщить неприятные новости. Потом махнул рукой на деликатность — может быть, не стоит мудрить, а просто сказать прямо, в лоб, все как есть. Нечто вроде шоковой терапии. Да, наверное, это самое лучшее.

Выпив кофе и съев подряд два бутерброда, Алена наконец поинтересовалась:

— А почему ты ко мне приехал?

Ну вот, прямой вопрос задан. И на него надо так же прямо ответить.

— Потому, — усмехнулся он, — что никаким другим способом с тобой общаться невозможно. Телефон не отвечал. Вот и пришлось бросать все дела и ехать к черту на рога в твое Коломенское.

— Ну…

— Да нет, ничего, я не против того, чтобы прокатиться. Вообще-то я приехал по делу. Ты уже в состоянии воспринимать информацию?

— В состоянии. А что?

— Думаю, что тебе срочно нужно взяться за работу.

— Ох… — Алена покачала головой. — Кажется, я не…

— Придется. Ты, дорогая моя, со своими восторженными материалами влипла в весьма неприятную историю.

— Что такое? — в Аленином голосе не слышалось ни капельки интереса.

— Речь идет об этом замечательном русско-французском проекте.

Алена болезненно поморщилась. Все, что так или иначе напоминало о Володе, отзывалось болью в сердце. Но Иван продолжил, словно не заметив непроизвольной Алениной гримасы:

— Ты знаешь, что за место выбрали для туркомплекса люди из «Элиты»?

— Заповедник. — Алена взяла себя в руки. — Но они получили все необходимые разрешения на строительство.

— Заповедник! — Иван пожал плечами. — В этом «заповеднике» не один год была свалка радиоактивных отходов.

— Как?

— Очень просто. Привозили и закапывали. Так что отдыхать там, я думаю, просто опасно для здоровья.

— Что ты говоришь? Это неправда!

— К сожалению, самая настоящая правда. Причем «Элита» сделала на этом договоре очень большие деньги. С одной стороны, выгодный контракт с французами, с другой — не они платили за эту землю, а им платили, чтобы они ее взяли. Свалка была несанкционированной, проще говоря — тайной. И институт, который ее устроил, хорошо приплатил «Элите», чтобы спрятать концы в воду.

— Нет!

— Да!

— Откуда ты все это знаешь?

Иван улыбнулся:

— Агентура донесла.

— Твоя агентура ошибается!

— У меня есть отксеренные копии документов.

— Покажи!

Иван молча вышел из кухни и через секунду вернулся с объемистой папкой в руках. Отодвинув чашку с кофе, он положил папку на стол перед Аленой:

— Смотри.

Куча бумаг была спрессована скоросшивателем. Алена с усилием отодвинула зажим: акты, описи, какие-то договоры… Она подняла на Ивана глаза:

— Здесь всего слишком много. Я буду разбираться полдня.

Иван пожал плечами и, покопавшись в папке, извлек откуда-то из середины пять листов формата А-4.

— Вот, начни с этого.

Это были акты списания элемента, обозначенного как Со — побочный продукт при каких-то опытах со сложным названием.

— Со — это что такое? Я не слишком хорошо помню химию…

— Радиоактивный кобальт, — пояснил Иван.

Потом он подсунул ей еще бумагу, еще…

Для того чтобы понять серьезность документов, хватило и беглого просмотра. Алена в ужасе посмотрела на Ивана:

— Как же так?

Тот снова пожал плечами:

— А вот так.

— Что же теперь делать?

— Я думаю, тебе нужно срочно об этом написать. Пока не поздно.

— Что… написать?

— Что деятели из «Элиты» ради прибылей готовы поставить под угрозу здоровье и жизнь не только своих соотечественников, но и граждан других государств. Тогда это им с рук не сойдет.

— Только тогда?!

— Как будто ты не знаешь, что, если дело касается только России, скандал замнут. А с иностранцами этот номер не пройдет. Кстати, именно во Франции страх перед различными атомными загрязнениями страшно велик. Многие французы до сих пор боятся ехать в Россию из-за Чернобыля. А уж если станет известно, что им готовили вместо здорового отдыха Чернобыль в миниатюре… По «Элите» можно будет заказывать панихиду. И по ее шефам тоже.

Лучше бы он не произносил последнюю фразу! Алена отодвинула от себя папку:

— Я не стану этого писать.

Иван в недоумении вскинул брови:

— Да? Будет хуже, если об этом напишет кто-то другой. Напишет и припомнит твои восторженные статьи о русско-французском проекте. А потом еще и добавит, что ты на деньги «Элиты» совершила вояж во Францию. Аленка, ты от этого вовек не отмоешься. И ничего не докажешь.

— И кто же это напишет? Ты?

Иван даже обиделся:

— За кого ты меня принимаешь! Тогда меня бы сейчас здесь не было.

— Ну ладно, — Алена выдавила из себя улыбку, — ну, извини. Я понимаю: все, что ты говоришь, очень разумно. Но я просто не могу этого сделать.

— Почему?

— Я не верю, что он обо всем этом знал.

Она не назвала Володиного имени, но Иван сразу понял, о ком речь.

— Ну, знаешь! А его подпись на соглашении? Вот, смотри!

Иван потянулся к папке, выхватил один листок, другой:

— Вот! И вот! И вот!

— Все равно. Я не верю. Володя… — Алена словно споткнулась, — Володя не такой человек. Он очень честный. И порядочный. И он не пошел бы на такое. Для него деньги — отнюдь не все на свете.

— Ох, ну что ты говоришь! Ты просто не хочешь взглянуть правде в глаза. А надо. Пойми, сейчас на карту поставлено твое — понимаешь, твое собственное — будущее. Мне плевать на Городецкого, Аникеева и всю их шайку. А вот на тебя не плевать.

— Спасибо.

— Пока не за что. И единственный выход сохранить лицо и репутацию — тебе самой разоблачить этих деятелей. Публично от них отгородиться. Выступить в том же «Постфактуме». Шарахнуть статью на полосу — тема такая, что места под нее и больше дадут!

Алена покачала головой:

— Подожди-подожди. Я же не отказываюсь.

— Нет? — Иван иронически поднял брови. — Я тебя неправильно понял?

— Нет. Но нужно сначала во всем разобраться. Нужно с ним поговорить.

— С кем поговорить?

— С Городецким.

Иван присвистнул:

— Ну, знаешь! Такой глупости я от тебя не ожидал! Ты же его просто предупредишь об опасности. А на подобных людей нужно нападать неожиданно, иначе они успеют подготовиться, сами отмажутся, а вот тебя сотрут в порошок.

Алена устало посмотрела на него:

— Я же сказала тебе: я не верю, что он участвовал во всем этом. Он не такой человек.

— И что ты хочешь предпринять?

— Я его просто спрошу. В открытую.

— С ума сошла!

— Почему?

— И чего ты этим добьешься? Думаешь, он не сумеет вывернуться? Да он, думаю, и не из таких переделок выходил сухим. Заморочит тебе голову.

Алена упрямо сжала губы. Иван понял, что ее не переубедить. Тогда он вздохнул и предложил:

— Если ты непременно хочешь с ним поговорить, тогда давай это сделаю я. Уверен, что у меня это лучше получится.

Однако Алена была непреклонна:

— Нет. Наоборот, то, что я сказала, — самое разумное. Покажу ему эти документы и посмотрю на реакцию. Понимаешь, я сразу почувствую, если он начнет врать и притворяться. Не знаю как, но почувствую. И потом, я должна это сделать сама.

Она сделала упор на слове «должна».

Иван опять вздохнул:

— Ну, как знаешь. Я хотел как лучше.

Алена через силу улыбнулась:

— Спасибо. Ты очень хороший, Иван.

Он шутливо поклонился:

— Наконец-то заслужил похвалу. Что я еще могу для тебя сделать?

— Ты не торопишься?

— На сегодняшний вечер весь к твоим услугам.

Алена притянула к себе толстую папку:

— Тогда помоги мне хорошенько со всем с этим разобраться. Если уж я выдвигаю компромат, я должна уметь в нем ориентироваться.

6

Открыв дверь и не увидев Катю сразу у порога, встревоженный Володя, не раздеваясь, прошел в спальню. Она лежала на постели, свернувшись клубочком, — такая маленькая и беззащитная, что у него поневоле защемило сердце. Он присел рядом:

— Что с тобой, котенок? Плохо себя чувствуешь?

Катя чуть приподнялась на локте и сделала попытку улыбнуться:

— Да что-то неважно. Опять мутит.

Токсикоз у нее начался неожиданно и сильно. Уже второй день она не могла есть, не выходила на улицу — ей становилось плохо от любых запахов.

— Может быть, я могу что-то сделать? — глупо спросил Володя.

Катя опять улыбнулась:

— Любимый, это же естественно. Токсикоз — обычная штука, бывает почти у всех женщин. Надо просто перетерпеть.

Володя сочувственно сжал ее руку. Бедняжка! Но сделать он действительно ничего не мог.

— Ты, наверное, голодный? Сейчас я встану и тебя покормлю. — Катя села было на постели, но Володя покачал головой:

— Лежи. Я сам справлюсь.

Переносить сейчас Катину заботу было особенно тяжело. По правде говоря, ему не хотелось, чтобы она о нем так заботилась. И от этого он чувствовал себя уж совсем полной свиньей.

Катя покорно улеглась, снова свернувшись клубочком — в этой позе ей становилось легче.

— Там в холодильнике рассольник и мясо в духовке. Точно справишься?

— Точно.

Разогрев суп и налив его в тарелку, Володя вдруг почувствовал, что ему кусок в горло не идет. На душе было тягостно и муторно, казалось, что стены этой роскошной квартиры давят на него, как стены тюрьмы давят на узника. Он отодвинул нетронутую тарелку, встал из-за стола и снова прошел в спальню.

— Катюша, ты не против, если я схожу в магазин?

— А что, чего-то не хватает? — встревожилась Катя.

— Да нет, все в порядке. Просто пивка захотелось.

— У нас же есть! Там внизу, в холодильнике, «Туборг».

И правда, есть. Какой же он дурак, даже придумать ничего толком не может!

— Там светлое. А мне вдруг захотелось темного. Я схожу, а? Ты не волнуйся, я быстро. Может быть, и тебе что-нибудь захватить? Хочешь авокадо? Ты же их всегда любила.

— Ох, нет! — Катя поморщилась. — Даже думать о еде противно. Ты только недолго, хорошо?

— Мигом!

Выйдя из подъезда, Володя свернул в близлежащий сквер и уселся на лавочку. Жить не хотелось.

После безобразной сцены, устроенной Викой у Алены, Володя в первый раз в жизни напился до потери сознания. Домой идти тогда он просто не мог. Видеть жену, объясняться с ней — это было выше его сил. Володя тогда почувствовал, что во всем готов обвинить ее. Почему она ему ничего не сказала? Если бы он знал о ребенке, то, может быть, сумел бы подавить свое чувство к другой женщине в самом начале. А теперь поздно. Теперь Алена так прочно завладела его душой, что назад хода нет. Он не может без нее жить. И с ней — не может. И будущее кажется беспросветным. Конечно, это ужасно сознавать, но не нужен ему ребенок, не нужен!

Как Володя в тот вечер добрался до дома, он не помнил. На следующее утро непривычная к алкоголю голова раскалывалась и было так плохо, что дальше некуда. И физически, и морально. Катя не сказала ни слова, ничего не спросила, просто терпеливо и ласково ухаживала за ним. Благодарность за ее молчание и чувство вины перед женой на какое-то время вытеснили из Володиной души все другие чувства. А вечером этого же дня она сама сказала ему о ребенке.

Теперь он свыкся с этой мыслью. Иногда, помимо воли, не отдавая себе в том отчета, он даже гордился своим будущим отцовством. Вообще-то сын — это здорово. А иногда, когда тоска по Алене, воспоминания о ней, такие живые и яркие, завладевали его душой, он не хотел дальше жить. Вот так, как сейчас.

Собственно, ему оставался только один выход — поскорее забыть все, что произошло за последние месяцы. Забыть и вернуться к себе прежнему — спокойному, сильному, уверенному в себе предпринимателю, умному мужу беспомощной красивой жены. В конце концов, это не самая плохая доля на земле! И не нужно ему ничего другого, никакой другой женщины! Если долго себя в этом убеждать, то можно в это искренне поверить…

От невеселых размышлений его отвлек какой-то парень:

— Простите, у вас закурить не будет?

— Что? — Володя вздрогнул от неожиданности, не сразу поняв, о чем его спрашивают.

— Закурить, говорю, не найдется? — парень выжидательно смотрел на него.

— Нет, я не курю.

— Жаль…

Парень разболтанной походкой отправился восвояси. Володя посмотрел ему вслед и тоже поднялся. Не вечно же сидеть на этой лавочке! Надо собраться с силами и вернуться домой. Катя, наверное, уже заждалась.

Действительно, вид у жены был несколько встревоженный:

— Ну где ты был так долго?

— Извини, Катюша, весь район обошел, а темного пива нигде не было, — на этот раз ложь Володе далась непривычно легко. — Как ты?

— Нормально. Пока тебя не было, тебе несколько раз звонили.

— Кто?

— Я записала. — Катя пошарила рукой на тумбочке и нашла сложенный пополам голубой листок. — Во-первых, из фирмы «Ангелина», по поводу заказанных коттеджей. Потом, из страхового агентства. И еще — журналистка.

— Журналистка? — Володя почувствовал, что земля уходит из-под ног.

— Ну да. Кажется, та, что писала о вас рекламные статьи. Арьева. Сказала, что по срочному делу. Просила перезвонить. Или она сама завтра позвонит тебе на работу. Что с тобой?

— Ничего, ничего. Просто голова немного закружилась. Пойду в ванную, приму душ, и все пройдет. А ты лежи, Катюша, тебе не надо вставать.

Укрывшись в ванной от забот жены, Володя уселся на край стиральной машины, открыл воду и минут десять приходил в себя. Алена! Господи, ну зачем она это делает! Все равно прошлое вернуть невозможно…

Катя лежала в спальне, поэтому Володя пошел звонить на кухню. Чтобы набрать Аленин номер, ему потребовалось собрать все свое мужество. Она сняла трубку сразу же, словно не отходила от телефона в ожидании его звонка.

— Здравствуй, — выговорил он, с трудом справившись с пересохшим горлом, — здравствуй. Это я.

— Здравствуй, — она говорила спокойно и деловито. — Нам нужно встретиться и поговорить.

Этого Володя и ждал, и боялся.

— Алена…

— Не бойся, не на личные темы, — сразу перебила она. — Разговор чисто деловой. Поверь, мне хочется тебя видеть не больше, чем тебе меня. Но дело спешное и неотложное. Я приду завтра с утра к тебе в офис?

В ее голосе — полувопрос, полуутверждение.

— Нет! — вырвалось у него. — Только не там!

Короткая пауза.

— Почему же? — она словно плечами пожала. — По-моему, это самое удобное место.

Володя опомнился:

— Да, пожалуй, ты права. Значит, завтра утром. Во сколько?

— Когда скажешь.

— В десять часов тебе удобно?

— Вполне.

— Договорились.

Повесив трубку, он почувствовал себя вымотанным и опустошенным, как после очень тяжелой работы. А она, кажется, была спокойна, так спокойна, словно между ними никогда ничего не было! Что ж, посмотрим, что она ему завтра скажет…

Нервным движением Алена провела ладонями по обтянутым джинсами бедрам. Господи, хоть бы успокоиться! Или хотя бы выглядеть спокойной! Но тело не желало подчиняться доводам рассудка: по рукам и ногам бегали мурашки, а желудок прямо-таки сводило от страха. «Господи! — мысленно попросила она. — Сделай так, чтобы во мне умерли все чувства!» Идиотка, идиотка! Надо было поручить этот трудный разговор Ивану!

В последний момент Алена чуть было не сбежала: с трудом заставила себя дождаться лифта. Однако, когда двери кабины раскрылись перед ней, она храбро шагнула внутрь.

Стены лифта были облицованы дымчатым стеклом. Алена уставилась на свое расплывчатое отражение, смотря и не видя. Хоть бы лифт поднимался долго-долго или вообще застрял!

— Мне назначено, — независимо сказала Алена в ответ на вопросительный взгляд секретарши. — Моя фамилия Арьева.

— Да-да, — предупредительно улыбнулась та. — Проходите, пожалуйста.

Когда Алена перешагнула порог Володиного кабинета, ей на секунду показалось, что сейчас она потеряет сознание.

Он сидел в директорском кресле за столом и листал какие-то бумаги. Наверное, очень интересные, если не сразу от них оторвался и лишь через минуту взглянул на Алену. Этот чисто начальственный прием неожиданно разозлил ее и придал силы.

— Между прочим, здравствуй, — громко сказала она, прошла через всю комнату и, не дожидаясь приглашения, уселась на мягкий кожаный диван.

Володя поднял взгляд — и с Алены сразу слетела вся уверенность. Глаза у него были совершенно больные. «Ты пришла добивать меня? — казалось, говорили они. — Так добивай. Я уже не в силах сопротивляться».

— Здравствуй, — выдавил из себя Володя.

Повисла тяжелая пауза.

— Извини, — тихо сказала потом Алена. — Я действительно пришла по делу.

— Да?

— По поводу того вашего совместного с французами проекта, о котором я писала.

— Да? — повторил он.

Подбежать бы к нему, обнять, прижать к груди эту темную голову! Алена незаметно впилась ногтями в ладонь, чтобы выдержать верно взятый ровный тон:

— Скажи, ты имел какое-нибудь отношение к выбору места строительства?

— Что ты имеешь в виду?

— Чья это была идея — строить на Волге в заповеднике — ваша или французов?

— Ну, — Володя опустил глаза, — можно поднять документацию… Кажется, мы им предложили на выбор несколько возможных мест, они выбрали это.

— Кажется? — переспросила Алена. — А поточнее?

— Это так важно?

— Да.

— Видишь ли, этим вообще-то занимался не я…

— А кто?

— Аникеев. На ранней стадии проект был целиком в его ведении, я подключился уже потом.

Алена вдруг почувствовала, что у нее гора с плеч свалилась. Чего-то в этом роде она и ожидала. Даже не просто ожидала — подсознательно знала, что Володя здесь ни при чем. Хотя, конечно, все равно это надо доказать…

— А что такое? — Володя наконец задал тот вопрос, который в нормальном состоянии должен был бы задать уже минут пять назад. — В чем все-таки дело?

Алена достала из сумки папку с документами и положила перед ним на стол:

— Вот, изучи.

Она сидела и наблюдала, как меняется его лицо по мере изучения бумаг. Наконец он оторвался от папки:

— Как это к тебе попало?

— Ты хочешь сказать, что ничего об этом не знал?

— Ну, разумеется, нет!

— Предположим, — медленно сказала Алена, — что я тебе верю. Но ведь другие могут и не поверить.

Володя приложил руку ко лбу:

— Сейчас не это важно. Как к тебе попали эти бумаги?

— Передал коллега.

— Коллега?

— Да. Позволь тебе напомнить, что я теперь тоже участвую в этой истории. Из-за своих хвалебных статей и дармовой поездки во Францию.

— Сейчас не это важно, — повторил Володя. — Если это подлинные документы, нужно немедленно остановить строительство и заморозить проект.

Несмотря на весь ужас ситуации, Алена вдруг почувствовала невыразимое облегчение. Да, иного она от него и не ждала! В первую очередь его волновали не деньги и не забота о собственной репутации.

— А это возможно? — вырвалось у нее.

Володя помолчал, потом с трудом выговорил:

— Конечно, скандала не избежать. Единственный способ — показать эти бумаги нашим компаньонам. А это…

Он не договорил, но Алена его поняла. Это означало гибель «Элиты».

— Что ты намерен делать?

— Ты можешь устроить мне встречу с этим твоим коллегой?

— Конечно.

— Когда?

— Хоть сейчас.

У них с Иваном была договоренность, что она может ему позвонить, и он подъедет в любое место и в любой момент.

— Хорошо. Давай я с ним встречусь, а потом поговорю с Аникеевым.

После обеда Элеонора Иосифовна взяла себе за правило непременно полежать час-полтора. Заснет она или нет — это уж как получится, но послеобеденный отдых в ее возрасте просто необходим. И заставить ее от него отказаться могло только нечто экстраординарное, из ряда вон выходящее.

Поэтому, услышав, как тренькнул звонок входной двери, она не двинулась с места: домработница откроет или Андрей. И кого это принесло в такое неурочное время?

Однако, услышав голос Аникеева, она приподнялась на локте и нащупала рукой лежащий на стуле шелковый халат. Видно, сегодня с послеобеденным отдыхом ничего не выйдет. Если муж так рано вернулся домой… Ровно выщипанные брови мадам Аникеевой озабоченно сошлись на переносице тонкой ниточкой, лоб прорезала ненужная поперечная морщинка.

Прожив бок о бок с мужем много лет, Элеонора Иосифовна понимала его не то что с полуслова — с полувзгляда. А иногда ей было достаточно просто звука шагов. Вот как сейчас.

Услышав в гостиной тяжелое шарканье по паркету, она сразу поняла — Всеволод Кириллович находится отнюдь не в лучшем расположении духа. Через секунду раздался осторожный стук в дверь спальни:

— Эля, ты спишь?

— Нет, Севочка, заходи, заходи.

Аникеев открыл дверь. Элеонора Иосифовна уже завернулась в халат и спустила ноги с широкой супружеской постели:

— Почему ты так рано? Что-нибудь случилось?

— Случилось…

Больше опытной супруге ничего объяснять не потребовалось. По выражению его лица она догадалась — произошло самое страшное.

Аникеев присел на край постели. Вид у него был не то что удрученный — просто убитый.

— Севочка, что? — осторожно спросила Элеонора Иосифовна. — Неужели кто-то пронюхал?

— Эти газетчики… — Аникеев грязно выругался, но жена сделала вид, что пропустила ругательство мимо ушей. Пусть хоть немного разрядится.

— Кто-то раскопал старые документы дубновского НИИ.

— Как?!! — Элеонора Иосифовна прижала руки к груди. — Ты же их купил!

— Очевидно, были дубликаты. Городецкий только что продемонстрировал мне отксеренные и заверенные копии.

— И что… Что он намерен делать?

— Этот идиот требует немедленного прекращения строительства.

— Но это невозможно!

— Мало того. Он хочет все рассказать французам!

Элеонора Иосифовна сжала губы:

— Этого нельзя допустить.

— Сам понимаю, не маленький!

У Аникеева от волнения клацнули зубы. Его жена встала с постели, прошла в дальний угол спальни, налила стакан минеральной воды из бутылки, стоящей на маленьком столике, и подала мужу. Потом присела рядом с ним. Ее полная холеная рука с длинными наманикюренными ногтями ласково легла на плечо Аникеева:

— Успокойся, Севочка. В конце концов, такой вариант мы предусмотрели, наняв эту актрисульку. Городецкий держит все важные документы в домашнем сейфе, ведь так?

— Так.

— Значит, их надо оттуда достать. Нет документов — нет и обвинения.

— Но если он будет настаивать…

— Севочка, твое слово значит столько же, сколько и его слово. Представим дело так, что Городецкому надоело содиректорство и он собрался прибрать «Элиту» к рукам. Обычная попытка скомпрометировать соперника.

— Ты думаешь, все еще можно поправить?

— Конечно! Разумеется, скандала не миновать, но его можно обернуть нам на пользу. Да что я тебе говорю, ты и сам все знаешь! Так что сегодня же вечером звони своей протеже. А остальное доделают Витя и Сережа.

7

День начался великолепно — Вику узнали в магазине!

Собравшись позавтракать, она вдруг обнаружила, что кончилось молоко. Кофе без молока Вика пить не могла. Осмотрев холодильник, Вика поняла, что нет не только молока — ни сыра, ни творога, ни яиц, вообще нечем завтракать. Пришлось, коря себя за непредусмотрительность, выскочить в ближайший магазин.

Молоденькая продавщица, которая уже точно год, а то и больше работала в этом отделе, в первый раз посмотрела на Вику не как на неодушевленный предмет, а как на нечто любопытное. Пока Вика перечисляла, какие продукты она собирается взять, девушка внимательно изучала ее лицо и потом спросила:

— Простите, это не вы играете в «Страстях под солнцем»?

«Страсти под солнцем» — так в конце концов назвали пресловутый сериал «Петр + Марк».

Вика улыбнулась:

— Я.

— Ох, — продавщица даже оторопела, — правда?

— Правда.

— Ну надо же! А в жизни вы еще лучше, чем на экране.

Вика про себя усмехнулась: комплимент явно был незаслуженным, по крайней мере сейчас. Она выскочила из дома даже не умывшись, в стареньких джинсах и футболке, волосы на затылке стянуты в конский хвост — тоже мне красавица! Но всегда приятно, когда тебя хвалят.

Продавщица продолжала ее жадно разглядывать:

— Нет, в жизни вы точно лучше! — наконец резюмировала она. — А скажите, много там будет серий?

Ох уж эта любовь нашего народа к серийности-многосерийности!

— Порядочно, — успокоила ее Вика и на всякий случай спросила: — А что, вам не нравится, когда много серий?

Продавщица всплеснула руками:

— Наоборот, чем больше, тем лучше!

Потом подумала и добавила:

— Правда, если честно, то вот на «Санту-Барбару» уже просто глаза не глядят — жуть как надоели они все! А вот «Гваделупе» — ничего, интересно… Хотя лучше всего была «Династия»! Кстати, а у вас тоже немного похоже на «Династию»…

Когда Вика возвращалась из магазина, у нее внутри все пело от радости. Ну надо же, как быстро! Только на этой неделе запустили первые серии, и уже такой результат! Настоящая популярность — это когда тебя узнают продавщицы и шоферы такси…

После завтрака Вика поехала к матери — обязательный еженедельный визит. Раз в неделю Викиной маме как научному работнику полагался творческий — или библиотечный — день, когда она должна была обдумывать свои новые идеи в области вирусологии. Вместо этого такие дни использовались для генеральной уборки и для встреч с единственной дочерью. В остальное время их жизненные ритмы решительно не совпадали.

Мать встретила Вику словами:

— Ну, дорогая моя, теперь в случае чего я буду просить тебя составить протекцию.

— В случае чего? — не поняла Вика Она чмокнула мать в щеку и прошла на кухню выгрузить из сумок продукты. Та пошла за ней, продолжая начатую тему:

— Все наши дамы просто обалдели, увидев тебя на экране. А наши мужчины, особенно молодые, мне проходу не дают, просят познакомить с дочкой.

— Мамочка, ты, как всегда, преувеличиваешь.

— Преувеличиваю… Но совсем чуть-чуть.

В общем, я в нашем НИИ действительно стала объектом повышенного внимания.

Вика заметила, что мать тоже смотрит на нее как-то по-другому. С большим уважением, что ли…

Да, жизнь была прекрасна и удивительна!

На репетиции «Антигоны» она чувствовала такой подъем, что даже «сделала» наконец-то очень трудное место во втором акте, которое ей никак не давалось. И даже Лешка Вишняков казался сегодня милым и обаятельным и почти совсем не пошлым.

А вот потом… День, начавшийся так славно, отнюдь не стал самым счастливым днем в Викиной жизни.

Все было как в тот самый, первый, раз. Так же после спектакля Вику, еще не успевшую разгримироваться, позвали к телефону. И голос Аникеева в трубке был так же вкрадчив и любезен:

— Какие у вас планы на вечер, Виктория Петровна?

Вика досадливо поморщилась: этот вечер у нее был одним из немногих свободных. Она уже предвкушала расслабляющую ванну, а потом валяние с книжкой на диване часов до трех ночи. И завтра утром — повезло! — ни съемок, ни репетиций. Можно вволю выспаться.

— Так какие у вас планы?

— Да особенно никаких, — вежливо сказала Вика. — Хотела немного отдохнуть.

— Чудесно! — сразу же оживился Аникеев. — Как насчет ужина в каком-нибудь уютном местечке?

— Вообще-то я собиралась домой… — начала Вика.

Но Аникеев словно не расслышал:

— Поужинаем и поговорим. А заодно отметим ваш успех. Кажется, сериал удался. По крайней мере моя секретарша второй день спешит к телевизору, а она в этом деле эксперт. По-моему, она просмотрела все сериалы подряд, без исключения, — и мексиканские, и аргентинские, и какие там еще бывают?

— Ну, нашего пока вышло всего две серии — маловато, чтобы говорить об успехе или неудаче, — вяло отозвалась Вика. Она поняла, что ужина не избежать.

— Ах, Виктория Петровна, Виктория Петровна, — попенял Аникеев, — вот уж не думал, что вы склонны к пессимизму. Наш с вами девиз — только успех! О неудаче не может быть и речи. Словом, жду вас через полчаса у служебного входа.

Ровно через полчаса Вика уже сидела на месте рядом с водителем в роскошной машине Аникеева. За рулем был он сам.

— Ну что, Виктория Петровна? Куда мы отправимся? Есть у вас какие-нибудь пожелания и предпочтения?

Аникеев казался вальяжно-добродушным, но Вика сразу почувствовала, что это лишь маска: внутри он напряжен и сжат, как стальная пружина. Ох, совсем не просто так он сегодня ее позвал. Неужели пришел момент расплаты? Она посмотрела на него и решительно сказала:

— Всеволод Кириллович, вы же явно хотели видеть меня по делу. Не проще ли изложить мне это дело сразу?

Аникеев поднял брови:

— Не понимаю…

— Все вы отлично понимаете. Вам от меня что-то нужно. Так скажите, что именно. У нас же деловое соглашение. И не надо вести меня в ресторан — вам же этого совсем не хочется.

— Но, Виктория Петровна…

— И мне не хочется, — не обращая внимания на попытку Аникеева ее перебить, продолжила Вика. — Честно говоря, я так устала, что просто мечтаю о том, как окажусь дома. Может быть, вы отвезете меня домой, а по дороге мы поговорим?

Аникеев усмехнулся:

— Ну и характер у вас, Виктория Петровна!

— Извините, уж какой есть, — отпарировала Вика и внутренне приготовилась отразить следующую атаку. Сейчас он начнет ее убеждать, что ужин в ресторане совершенно необходим, там Вика и расслабится…

Но, как ни странно, Аникеев не стал с ней спорить:

— Ладно, — машина плавно вырулила на Пушкинскую площадь, — домой так домой.

— Я живу у «Аэропорта», — сказала Вика.

Аникеев посмотрел на нее с откровенной насмешкой:

— Думаете, я не знаю? Я же деловой человек и наизусть помню адреса всех своих должников.

Вот как! Он ее числит в должниках? Такое начало не предвещало ничего хорошего.

— И много я еще осталась должна? — поинтересовалась Вика, стараясь не выдать своей тревоги.

— Виктория Петровна, — в голосе Аникеева прозвучали нотки укоризны, — зачем торговаться? Мы же не на рынке… И речь идет даже не о долге — «долг» слишком жесткое слово, — а об одолжении. Маленьком одолжении, которое вы мне окажете по дружбе. Ведь окажете?

Вика промолчала.

— Виктория Петровна?

Вика устало вздохнула, сдаваясь:

— Что я должна сделать?

— Я бы очень хотел, чтобы вы провели завтра часть дня вместе с нашей милой маленькой Катюшей. И не на ее территории.

— Не понимаю…

— Ну, пригласите ее куда-нибудь: в театр на репетицию, в кафе, просто прогуляться… Не мне вас учить.

— Зачем?

— Вы меня разочаровываете. Это некорректный вопрос, Виктория Петровна.

— Нет, я просто уточняю свою задачу.

— Мне нужно, — жестко сказал Аникеев, — чтобы завтра, в дневное время, квартира Городецких оставалась абсолютно пустой часа два-три.

Господи, ужаснулась про себя Вика. Что он задумал?

— Вы меня поняли, Виктория Петровна? Назначьте Кате встречу, а потом позвоните мне, сообщите, когда именно ее не будет дома. Договорились?

— А что, если, — медленно сказала Вика, — если я откажусь выполнить это «маленькое одолжение»?

Аникеев бросил на нее быстрый насмешливый взгляд:

— Виктория Петровна, вы играете не по правилам. Вы что же, решили, что, раз сериал пошел по экранам, роль за вами безусловно утверждена? Не думал, что вы так наивны. Во-первых, сценарий еще можно много раз переделать, и ваша очаровательная взбалмошная героиня погибнет, скажем, в автомобильной катастрофе.

— Только в двадцать шестой серии, — отпарировала Вика. — Поскольку двадцать пять уже отснято.

— Что ж, вы рассчитываете — и, кстати, правильно, — что к тому моменту вас будут узнавать на улицах. Но ведь, дорогая моя Виктория Петровна, вы сделали только первый шаг к успеху. Если вас дальше не станут раскручивать, этот шаг окажется и последним. А вы уж поверьте мне, в моих силах сделать так, чтобы вас перестали раскручивать. Навсегда.

Вот как, от уговоров Аникеев перешел к прямым угрозам! Вика в замешательстве молчала. Вероятно, это действительно в его силах. И тогда ей останется только поменять профессию.

Машина уже подъезжала к площади Тельмана.

— Ну так как, Виктория Петровна? Договорились или нет? — переспросил Аникеев.

И Вика кивнула. А что ей оставалось делать?

Вожделенного расслабления так и не получилось. Хотя Вика честно выполнила всю намеченную программу — приняла ванну, а потом улеглась в постель с романом Франсуазы Саган, — тревога не отпускала. На душе было смутно и гадко. Ей претило участие в аникеевских делишках, но способа вывернуться без потерь она не находила. Если бы выяснить, что он все-таки задумал! И времени у нее в обрез — меньше суток!

И вдруг Вика почувствовала такую тоску, такую безысходность, что чуть не разревелась. Господи, ей же даже посоветоваться не с кем! Мама? Но родители всегда жили своей жизнью, не пуская в нее дочь, и Вике как-то в голову не приходило, что должно быть иначе. Мама-подруга — это миф, придуманный доморощенными Макаренко. Ну, о проблемах на работе, о театральных интригах Вика еще могла бы ей рассказать, ее матушка — деловая женщина, может присоветовать что-нибудь умное. Но о том, что дочка влипла в полукриминальную историю… Об этом матери и заикаться нельзя! Вот если бы у Вики был муж…

В первый раз за всю свою двадцатипятилетнюю жизнь Вика пожалела, что все всегда решала сама. Она никогда не могла понять послушных жен. Фразы типа: «Ой, мне муж запрещает курить» или «ой, меня муж не пускает одну в отпуск» — вызывали у нее насмешливое недоумение. Ей хотелось спросить: «А ты что, не человек? У тебя своего мнения совсем нет? А если человек, то должна решать сама, что тебе можно, а что нельзя. И потом отвечать за свои поступки».

А вот теперь… Господи, был бы у нее муж, с каким удовольствием, она предоставила бы ему решение этой проблемы! Как сказал бы, так и сделала. Сказал бы — плевать на карьеру, даже если останешься без работы, я тебя всегда прокормлю… Муж — спина, стена, опора… Но у нее нет мужа.

«Да ладно, — одернула Вика саму себя. — Ну кто из моих знакомых в такой ситуации был бы спиной, стеной, опорой? Да никто!»

И тут почему-то перед глазами встало лицо чудного парня, с которым она познакомилась «На Лысой горе». Вот он бы смог… Рядом с ним было как-то удивительно надежно и спокойно. Даже странно — в таком настроении, в каком он был тогда, мужчины обычно раскисают, чуть не плачут. Девушка ушла к другому — серьезный удар по самолюбию. Нет, ему, конечно, тоже было несладко, но он не превратился в растекшееся мороженое. И еще думал, как этой девушке помочь выпутаться из каких-то неприятностей. Настоящий мужчина, за километр видно. Ну почему за Викой никогда такие мужчины не ухаживали! И почему она, дура несчастная, даже не спросила, как его зовут!..

Аникеева терзала бессонница. Он ворочался, перекладывал подушки и наконец, не выдержав, окликнул жену:

— Эля! Ты не спишь?

— Умный вопрос, — отозвалась из темноты Элеонора Иосифовна. — Нет, я сплю. Я еще не настолько стара и глуха, чтобы уснуть под такой аккомпанемент. Твои вздохи хуже любого храпа.

Ее голос был сух и сдержан. Иначе нельзя: если она сейчас начнет тоже охать и волноваться, страх Аникеева разрастется до невероятных размеров. Умная жена знала, когда надо проявлять заботу и сочувствие, а когда лучше охладить излишние страсти трезвой и даже жестокой иронией. А она умела быть спокойной и ироничной в любых ситуациях.

Аникеев приподнялся, а затем сел:

— Что за черт!

— Прими снотворное, Севочка, — невозмутимо посоветовала Элеонора Иосифовна.

— Не помогает. Я уже принял элениум.

— Прими двойную дозу. Тебе надо выспаться, чтобы завтра голова была свежей.

Аникеев ничего не ответил, откинул одеяло и свесил ноги с постели. Элеонора Иосифовна приподнялась на локте:

— Куда ты собрался?

— Никуда.

Он чуть-чуть помолчал, потом все-таки задал вопрос, который мучил их обоих:

— Эля, ты уверена, что мы все сделали правильно?

— Что ты имеешь в виду? — переспросила Элеонора Иосифовна, чтобы выиграть время и собраться с мыслями для ответа.

— Ты сама знаешь, — Аникеев передернул плечами. — У меня плохие предчувствия.

— Ну что еще такое?

— А если эта сучка-актрисулька не выманит Городецкую из квартиры? Помнишь, ты сама говорила, что она к ней привязалась, надо тактику менять…

— Ну, во-первых, тактику менять уже поздно, — Элеонора Иосифовна говорила медленно и рассудительно, в этой ситуации требовался только такой тон, — во-вторых, не забывай — своя рубашка всегда ближе к телу. Если нашей дорогой Виктории придется выбирать между семейным счастьем подруги и своей карьерой… Тут и думать нечего, понятно, что она выберет.

— Ты уверена? — снова спросил Аникеев.

— Уверена, — недрогнувшим голосом сказала верная жена. — Спи, дурачок. Спи.

Однако на душе у нее было неспокойно. Нехорошие предчувствия Аникеева словно передались Элеоноре Иосифовне. И когда Аникеев наконец уснул, она продолжала лежать без сна и обдумывать возможные ходы отступления.

Элеонора Иосифовна не ошиблась в своих расчетах. Промучившись почти всю ночь, наутро Вика все-таки позвонила Кате и назначила ей свидание в одиннадцать у служебного входа в свой театр.

8

Катя застегнула наконец непослушную молнию на джинсовом комбинезоне и критически осмотрела себя в зеркале. Вообще-то живот уже видно — вон как некрасиво выпирает! И эти пятна на скулах… Она с досадой приблизила лицо к стеклу. Как ни запудривай, а видно, все равно видно! К тому же эта дурацкая жара! Она всегда любила жару, а теперь, из-за беременности, жара ее просто изнуряла. «Господи, — подумала Катя, — и человека еще называют венцом творения! Как все неудобно — несчастные женщины маются целых девять месяцев, прежде чем кого-то родить. Вот кошки счастливые, два с половиной месяца с пузом ходят — всего ничего!» На два с половиной месяца и Катя была бы согласна.

Наклонившись, чтобы завязать шнурки на тряпочных тапочках — другая обувь теперь Кате не подходила, ноги отекали, — она тяжело вздохнула. Через какое-то время она, наверное, и наклониться-то сама не сможет… И Катя снова позавидовала кошкам. «Правда, — пришло ей в голову, — не у всех животных процесс обзаведения потомством легче, чем у нас. Ведь есть еще и слоны… Слонам гораздо хуже. Слонихи страдают, кажется, два с половиной года… Бедные, бедные!» Кате стало ужасно жалко слоних.

Эти слоново-кошачьи размышления нужны были Кате, чтобы не задумываться о том, что ее по-настоящему тревожило.

Вчера Володя пришел домой очень поздно. Так поздно, что Катя уснула, не дождавшись, — в первый раз за все время своей семейной жизни. Наверное, сказалось ее состояние, Катю все время одолевали приступы сонливости. В общем-то, ничего страшного. И Володя, очевидно, решил не будить жену и лег спать в гостиной на диване. Тоже в первый раз. И тоже ничего страшного. Но он и ушел сегодня, можно сказать, ни свет ни заря. Утром, когда Катя проснулась — где-то около девяти, — он заглянул в спальню, спросил, как она себя чувствует, и сказал, что уже убегает по делам. А вид у него при этом был… Ох, ни разу Катя не видела своего уверенного в себе и спокойного мужа таким подавленным. И ей он ничего рассказать не захотел… При этой мысли на Катины глаза невольно навернулись слезы.

«Вот опять, — Катя досадливо поморщилась и смахнула слезинку рукой, — опять! Ну что ты ревешь! Сегодня вечером он все тебе расскажет, не сомневайся! Просто так получилось».

Утро, которое началось так неудачно, немного скрасил Викин звонок. Вика звала посмотреть прогон нового спектакля. Катя сначала хотела отказаться, но потом подумала и согласилась. Уж лучше она сходит куда-нибудь с Викой, чем лить слезы в одиночестве. И время до вечера быстрее пройдет. Кроме того, скоро она станет такой толстой и безобразной, что просто стыдно будет показаться на люди. Так что сейчас нужно пользоваться каждым случаем выйти в общество.

Поймав себя на этой мысли, Катя улыбнулась сквозь слезы. Вот вам результат дружбы с Викой — полгода назад она бы ни за что так не подумала. Ей и не надо было никуда выходить, не тянуло. А теперь тянет. Ей нравится сидеть в актерской компании за кулисами, слушать легкомысленный треп и комплименты, нравится ходить «На Лысую гору», нравится, когда ей говорят комплименты, нравится чувствовать, что она нравится… И осознала это Катя не так давно, месяц назад, может быть, полтора.

Нет, Катино чувство к мужу не изменилось, она по-прежнему любила Володю. Хотя… Не совсем по-прежнему. Просто до Кати (благодаря Вике) потихонечку стало доходить, что жизнь может быть и лучше, и богаче, и, помимо любви, в ней есть и другие заботы и радости.

По дороге к метро Катя почувствовала, что несколько переоценила свои силы. Хотя день еще не наступил, ей казалось, что с каждой минутой жара словно прибывает. Вообще-то можно было бы позвонить Володе и попросить у него машину, но сегодня Кате не хотелось этого делать. Конечно, он будет недоволен, что она все-таки поехала на метро — в ее-то состоянии!..

Дорога от дома до «Отрадного» занимала чуть больше десяти минут — если обычным шагом. Но сейчас Катя шла медленно, стараясь не утомиться. В какой-то момент она даже хотела вернуться и позвонить Вике, что свидание отменяется, но потом передумала. Ничего страшного. Она просто в последнее время слишком мало двигается, и прогулка пойдет только на пользу. И ей самой, и ребенку.

Однако в метро ей стало хуже. Основной поток народа уже схлынул, но все равно было слишком многолюдно. Места ей, конечно, никто не уступил — живот еще не слишком заметен. Вот глупость какая! Ведь именно сейчас ей так тяжело стоять! Но не будешь же подходить к людям и объяснять, что ты беременная… А тут еще на Петровско-Разумовской в вагон ввалились дурно пахнущие тетки с тюками. Может быть, в нормальном состоянии Катя бы просто слегка поморщилась и отодвинулась, но сейчас запах немытого тела вызвал у нее непреодолимый приступ тошноты. Зажав рот платком, она выскочила на платформу через уже закрывавшиеся двери. В глазах потемнело, она прислонилась к колонне. Ноги отказывались ее держать, и Катя медленно сползла вниз.

Когда Катя очнулась, то обнаружила себя сидящей на полу. Над ней склонилась женщина в синем форменном пиджаке. Лицо у служащей было скорее недовольным, чем озабоченным, и она довольно грубо трясла Катю за плечо:

— Девушка, что с вами?

— Что? — переспросила Катя.

— Что, говорю, случилось?

— Ничего, ничего… Просто мне, кажется, стало плохо.

Взгляд женщины слегка смягчился:

— Плохо? Может быть, вызвать «Скорую»? — уже участливо спросила она.

— Нет, — Катя помотала головой, — нет, спасибо. Я сейчас, сейчас…

Она попробовала встать, опираясь рукой на колонну. С трудом, но получилось. С другой стороны ее поддерживала служащая.

— Идти-то сама сможешь?

— Смогу, спасибо. Сейчас посижу минутку здесь, на скамейке, и все пройдет.

Н-да, конечно, грустно подумала Катя, ни о каком просмотре не может быть и речи. Ее все еще мутило. До дома бы добраться благополучно. Что ж, потом придется позвонить Вике и извиниться.

Однако прошла минутка, и другая, и пять минут, а Катя все еще не чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы двинуться с места. «Ну что ж, — решила она, — раз мои дела так плохи, надо выйти наверх и поймать машину. Ясно, что от метро до дома я не дойду».

Еще через пять минут она уже смогла встать и потихонечку побрести к эскалатору.

В машине ей стало немного легче. Ветер из окна обдувал лицо, тошнота прошла. Катя даже пожалела, что вернулась. Впрочем, лучше все-таки не рисковать.

Расплатившись с водителем, доставившим ее к самому подъезду, Катя неторопливо поднялась на свой этаж. Сейчас она позвонит Вике в театр и извинится. А может быть, Вика сама к ней приедет? Вот было бы славно! Они бы посидели, поговорили… А то со съемками этого сериала у Вики совсем не бывает свободного времени. Правда, играет она здорово. Катя, вообще небольшая любительница такого рода кинопродукции, этот сериал начала смотреть из-за Вики и уже втянулась. Забавно, если Вика останется у нее до вечера и они вместе посмотрят очередную серию. Вика на экране — и та же Вика в соседнем кресле…

Ключ в замке не поворачивался. Катя подергала его сначала в одну сторону, потом в другую и вдруг обнаружила, что дверь не заперта. «Ну я и растяпа, — подумала она. — Или это просто беременность так действует?» Впрочем, с ней и раньше такое случалось. Тетя Инна не раз ей выговаривала за такое легкомыслие. Но в новом доме с домофоном это не так страшно, все равно чужой сюда не попадет.

Она толкнула дверь и вошла в коридор своей квартиры. Прислушалась — вроде все тихо-спокойно… Не снимая обуви, она прошла на кухню, чтобы выпить минералки — страшно хотелось пить. Достала из холодильника бутылку. И в тот момент, когда она наливала себе в высокий стакан ледяную жидкость, уже предвкушая ее вкус во рту, сзади на нее обрушился страшный удар. Перед Катиными глазами мелькнула какая-то яркая вспышка, и затем — темнота… Стакан выпал из ослабевших пальцев. Звякнуло разбитое стекло, и вода медленно потекла по плиткам кухонного пола.

Вика нетерпеливо поглядывала на часы. Катя опаздывала уже минут на пятнадцать. На нее это не похоже, прогон вот-вот начнется, а Катя обычно приезжала задолго до начала. Она любила смотреть репетиции, особенно генеральные, когда все как на настоящем спектакле, только зрителей в зале нет.

Вику страшно мучили одновременно беспокойство за подругу и нечистая совесть. Она все-таки смалодушничала, сделала, как велел ей Аникеев, и теперь терзалась. «Ну ладно, — пыталась Вика уговорить себя, — ведь Аникеев копает не под Катю, а под Катиного мужа. А он заслуживает любых неприятностей, какие могут свалиться на его голову». Володино предательство она переживала очень сильно. Предательство — единственная вещь, которую Вика простить не могла, и у нее были на то причины. Когда-то, много лет назад, ее тоже предали… Впрочем, сейчас это неважно. Где же Катерина?

Постояв еще немного у служебного входа, Вика поднялась наверх и набрала номер телефона Городецких. Трубку никто не снимал. Она ждала — нет, никого нет дома, сплошные длинные гудки…

На всякий случай Вика зашла в зал. Может быть, Катя как-то прошла через главный подъезд? В театре ее уже знали, могли пропустить.

Шел прогон новой постановки «Трех мушкетеров». Точнее, не новой, а возобновленной: лет десять назад этот спектакль-мюзикл пользовался громадным успехом, потом его почему-то сняли, а теперь решили поставить заново. Вика в нем занята не была, хотя про себя считала, что с успехом могла бы спеть кого угодно: хоть миледи, хоть королеву, хоть Констанцию. Она вошла в зал как раз в тот момент, когда на сцене разыгрывался знаменитый дуэт Бекингема и королевы.

«Ах, все на свете против нас — и люди, и пространство…» — пела Лялечка Фиалкина, которой в качестве компенсации за «Антигону» отдали королеву. Вика чуть-чуть послушала и утвердилась в мнении, что петь Лялька совсем не умеет — так же, как и играть. Но зато в зале сидел ее знаменитый папаша — вон как угодливо склоняется к нему режиссер, смотреть противно!

Но Кати в зале не было.

Вика еще раз попробовала позвонить — опять длинные гудки. Теперь уже она встревожилась не на шутку. Что-то явно случилось. Вика решила съездить к Кате домой.

Сначала она направилась было к «Охотному Ряду», но потом поняла, что просто не выдержит долгой дороги в самом лучшем в мире метрополитене, и стала ловить машину.

Через полчаса Вика стояла у подъезда дома в Отрадном, где жили Городецкие, и нажимала кнопки домофона. Никто не отвечал.

Но так просто уйти Вика не могла. У нее было какое-то нехорошее предчувствие, и из-за него — уверенность, что ей необходимо добраться до квартиры Городецких. Оставалось ждать, пока выйдет или войдет кто-нибудь из жильцов дома.

На Викино счастье, через пять минут дверь подъезда распахнулась, пропуская на улицу девочку лет десяти с коричневым пуделем на поводке. Воспользовавшись оказией, Вика проскользнула внутрь.

Дверь Катиной квартиры была приоткрыта. Вике стало страшно. На миг даже мелькнула здравая мысль позвонить соседям и войти в квартиру вместе с ними. Вика уже протянула руку к кнопке звонка, но все-таки решила сама сначала выяснить, в чем дело.

Она осторожно вошла внутрь, оставив входную дверь раскрытой настежь — на всякий случай, и громко позвала:

— Катя!

Нет ответа.

— Катюша, ты дома?

В недрах квартиры — гробовая тишина.

Вика заглянула в гостиную, в спальню — никого. Все вроде бы на местах, никакого разгрома, никаких следов ограбления… Тогда она прошла на кухню.

То, что она там увидела, заставило ее застыть в ужасе, лишив дара речи. Катя лежала на полу рядом с холодильником в неестественной позе: как-то боком, правая рука вывернута за спину, голова откинута, — и под ней растекалась громадная кровавая лужа.

Придя в себя, Вика бросилась на колени перед этим худеньким телом. Глаза у Кати были закрыты, в лице — ни кровинки, но она, несомненно, была жива. Она дышала.

Вика бросилась к телефону, вызвала «Скорую», потом опять села на пол рядом с Катей, осторожно положила ее голову себе на колени. Катя по-прежнему была без сознания.

Сначала Вика хотела перенести ее в спальню, но потом сообразила, что у нее просто не хватит на это сил. И, кроме того, неизвестно, какие у Кати внутренние повреждения. Так что до приезда врачей лучше ее не трогать. Лучше уж она посидит с ней вот так…

«Скорая» приехала на удивление быстро. Хмурый молодой врач, быстро осмотрев лежащую девушку, констатировал:

— Сильный удар по голове. Вероятно, тяжелым тупым предметом. И кровотечение, вероятно, маточное, вследствие падения. Вы ей кто?

— Подруга. Понимаете, мы должны были встретиться, она не пришла, я приехала к ней домой и нашла ее вот так…

— Вы давно здесь?

— Минут двадцать, не больше.

— Так… Милицию уже вызвали?

— Нет… — растерянно сказала Вика.

Почему-то ей и в голову не пришло вызвать милицию.

— Так вызовите, — приказал врач.

— Как?

— По телефону 02.

— Но я бы хотела поехать с Катей! Я должна знать, как она!

— У нее кто-нибудь есть?

— В смысле?

Врач поморщился от Викиной недогадливости:

— Ну, с кем она живет? Муж, родители — кто-нибудь?

— Муж…

— Так вызовите мужа!

Вероятно, он был удивлен, что приходится объяснять такие простые вещи, но Вика совсем ничего уже не соображала.

Два дюжих санитара положили Катю на носилки и понесли вниз. Вика, как сомнамбула, пошла следом.

Врач повнимательнее взглянул на нее, остановился и крепко взял Вику за руку:

— Послушайте, — громко и внятно сказал он. — Вам нужно остаться здесь и вызвать родственников и милицию. Понимаете?

Вика тупо смотрела на него:

— Я поеду с Катей…

— На здоровье, дождитесь кого-нибудь и приезжайте в больницу. Но надо, чтобы сюда кто-то приехал. Понимаете?

— Да…

— Муж ее где, на работе?

— Да…

— Телефон знаете?

— Да…

— Так позвоните ему!

Он явно хотел добавить «черт побери», а может, что и покрепче, но сдержался.

— Позвоните?

Вика кивнула.

— Вот и отлично!

Врач с облегчением выпустил Викину руку и пошел к двери. Вика секунду смотрела ему вслед, потом сорвалась и побежала за ним:

— Подождите! А в какую больницу вы ее повезете?

— В одиннадцатую, здесь недалеко.

Володин номер на работе не отвечал. Вика дозвонилась до секретарши, довольно сумбурно рассказала о случившемся и попросила, чтобы та нашла своего босса и как можно скорее отправила его домой.

Приехала бригада из милиции. Вика была для них совершенно бесполезна — она все равно не могла сказать, пропало что-нибудь из квартиры или нет. Так, на первый взгляд, все вроде на своих местах… Не дожидаясь приезда Володи, она оставила милиционеров хозяйничать в его доме и бросилась в больницу.

Одиннадцатая больница оказалась родильным домом. Вика, даже не слишком удивившись, сообразила пойти в приемный покой и спросить, куда поместили только что поступившую больную Городецкую. Оказалось, что сейчас она в операционной. Нужно подождать часа два, потом выйдет врач и все расскажет.

Вика уселась на жесткий больничный стул, обитый черной клеенкой. Она будет здесь ждать столько, сколько потребуется, хоть до второго пришествия.

Володя возвращался к себе в офис мрачнее тучи. После встречи с Иваном картинка вырисовывалась крайне неприглядная. Документы действительно были подлинными — правда, вторые экземпляры, но это неважно. И предъявил их Ивану не кто иной, как довольно известный биолог, председатель Народного экологического общества. На этого биолога Аникеев жаловался и раньше — мол, популист несчастный, чтобы привлечь внимание к своей персоне, пытается подсидеть «Элиту». И Володя ему поверил. Ну да, сначала у общества действительно были какие-то смехотворные претензии, а теперь они вон что раскопали… Популист их председатель или не популист, действовал он в своих интересах или бескорыстно — это уже не важно. Важно, что там, в заповеднике, действительно радиоактивная свалка. И строить там в ближайшие пятьдесят лет ничего нельзя…

Вчера Аникеев, разговаривая с Володей, пытался от всего откреститься. Сначала настаивал на том, что он ничего не знал, потом, прижатый к стенке напоминанием, что именно он, Аникеев, настоятельно рекомендовал французам этот участок, сменил тактику. Мол, подлинность документов недоказуема, все, что в папке, — клевета и компромат.

Сейчас Володя собирался с силами перед новым раундом борьбы со своим компаньоном — теперь уже, наверное, бывшим. В одной связке с таким человеком он никогда не станет работать.

Нет, Городецкий не был бесстрашным поборником справедливости, рыцарем без страха и упрека — тогда бы он никогда не стал тем, кем он стал — директором крупной фирмы. Бизнес всегда предполагает компромиссы. Но Володя никогда не шел по трупам, даже в переносном смысле слова. А сейчас Аникеев хочет идти по трупам буквально. Потому что неизвестно, сколько народу умрет от рака или других болезней после «оздоровительного отдыха» в новом туристском комплексе. И чтобы этого не произошло, Городецкий готов был дойти до суда. Деловой репутации это, безусловно, повредит. Но пусть его лучше посчитают недальновидным и доверчивым, чем он станет убийцей ни в чем не повинных людей.

Однако как только Городецкий перешагнул порог своей приемной, взволнованная секретарша сразу сообщила:

— Владимир Сергеевич, вам только что звонили. С вашей женой что-то случилось, она в больнице… И еще вас просили срочно приехать домой, у вас в квартире почему-то милиция.

Володя побледнел.

— Что с Катей? — напрочь проигнорировав информацию о милиции, быстро спросил он. — В какой больнице, сказали?

— В одиннадцатой, рядом с вашим домом, — ответила секретарша. — И еще, Владимир Сергеевич…

Но Володя ее уже не слышал. Не дожидаясь лифта, он побежал вниз по лестнице.

9

Алена в нетерпении уже почти час мерила шагами редакционную комнату.

— Ну что ты ходишь как маятник? — не выдержала наконец Оля. — Сядь, отдохни, выпей кофе!

— Нервничаю, — виновато отозвалась Алена. — Мне должны позвонить и не звонят.

— Велико дело! — фыркнула Оля. — Позвони сама.

— Звоню — никто не берет трубку.

Алена на самом деле уже несколько раз звонила Ивану и даже один раз — Володе на работу. У Ивана никто не отвечал, а Володина секретарша вежливо ответила, что господин Городецкий на переговорах. И Алена даже знала, на каких переговорах. Володя встречался с Иваном.

«Господи, ну сколько можно! — взмолилась про себя Алена. — Ну что они так долго обговаривают!» Она уже жалела, что отказалась пойти вместе с Иваном Но, с другой стороны, лишний раз видеть Володю, уже чужого и недоступного, — выше ее сил. С нее вполне хватит и вчерашнего визита.

И Алена опять прошлась из угла в угол. Оля с состраданием посмотрела на нее:

— Слушай, не изводись. Если не можешь расслабиться здесь, поезжай домой. Я скажу, чтобы тебе перезвонили туда. Могут?

— Могут. Но как же…

— Проку от тебя все равно никакого, только мне мешаешь. Я из-за твоих хождений никак не могу сосредоточиться.

А может, и правда лучше уехать? Дома, как известно, и стены помогают…

— Знаешь, — решилась Алена, быстренько собравшись, — я, пожалуй, действительно пойду.

Однако и дома покоя ей не было. Иван не звонил. Алена набралась храбрости и еще раз позвонила в офис «Элиты». Голос Володиной секретарши был странно-встревоженным:

— Владимир Сергеевич уехал домой.

— Но я… Почему домой? — растерялась Алена.

— Вам было назначено на сегодня? — осведомилась секретарша.

— Нет. Но он должен был мне позвонить по делу.

— В таком случае примите его извинения. У него непредвиденные домашние осложнения, он перезвонит вам завтра. Если вы оставите телефон…

Дальше Алена не стала слушать и повесила трубку. Неприятности? Какие неприятности?

Секунду поколебавшись, она набрала номер Володиного домашнего телефона. Он ответил сразу, после первого же гудка.

— Здравствуй, — нерешительно сказала Алена, — это я.

— Да? — Голос у него был какой-то чужой.

— Я звонила на работу, но тебя не было.

— Правильно, меня не было. Я только что из больницы.

Алена почувствовала, как у нее внутри побежал холодок и засосало под ложечкой. Ведь не зря, не зря она весь день места себе не находила!

— Что-то случилось? — осторожно спросила она.

— Кое-что, — жесткий смешок на том конце провода. — Из-за ваших игр мою жену чуть не убили.

— Как?!

— Ударом по голове.

— Как?

— Очень просто. Залезли в квартиру за этими треклятыми документами, а тут она неожиданно вернулась домой.

— И документы пропали? — невзначай вырвалось у Алены.

Аленин неловкий вопрос его просто взбесил:

— Тебя именно это волнует? Да, пропали, пропали. Ну и черт бы с ними! Ты понимаешь, что из-за них Катя могла погибнуть!

Могла, подумала Алена. Могла, но ведь не погибла. Чего же ты так на меня кричишь, я-то здесь при чем? И тут же устыдившись этой мысли, она быстро спросила:

— И… что с ней сейчас?

— Слава Богу, она жива. А вот ребенок — нет. Так что можешь радоваться.

Господи, да что он такое говорит! Ей — и радоваться??!

— Володя!

— Ну что — Володя? Что?

— Опомнись, Володя!

— Опомниться? Мне надо было опомниться, когда я связался с тобой!

Сколько в его голосе злобы и отчаяния!

— Володя… — голос Алены упал до шепота. Да и что она могла сказать…

Алена медленно положила трубку на рычаг.

В дверь позвонили. «Наверное, Иван», — бесцветно подумала Алена и пошла открывать. И точно — это был Иван.

— Ну что, красавица, — весело сказал он прямо с порога, — заждалась небось новостей? Так вот, наши дела идут на лад. Тебе не придется ничего писать — Городецкий сказал, что все возьмет на себя. Он готов хоть до суда дойти! Знаешь, я его даже зауважал — сильный мужик!

— Он никуда не дойдет, — сказала Алена. — Сегодня у него украли нашу папку и при этом чуть не убили жену.

Иван остолбенел:

— Шутишь?

Алена устало усмехнулась:

— Ничего себе шуточки…

— Да я с ним два часа назад расстался!

— Вот пока вы с ним договаривались, все и произошло.

Алена прошла на кухню за сигаретами. Она чувствовала себя совершенно опустошенной, выжатой, как лимон. Словно… Ну да, словно у нее внутри звенящая и гулкая пустота. Господи, как она устала!

Иван пошел за ней.

— Сварить тебе кофе? — осторожно спросил он.

— Нет, спасибо.

Алена курила, отвернувшись к окну. Иван постоял немного у нее за спиной, не зная, что делать, потом уточнил:

— Документы точно пропали? Все?

— Не знаю, — сказала Алена, не оборачиваясь. — Думаю, что все. Глупо было бы оставить часть на развод.

— Жаль. Вероятно, это дело рук компаньона Городецкого. Землю-то он купил по дешевке, как бросовую, а с французов стребовал стоимость земли настоящего заповедника. Плюс ко всему, по некоторым данным, получил от тамошнего мэра довольно солидную взятку.

— Что же, теперь его никак нельзя прижать? — равнодушно поинтересовалась Алена. Заповедник, строительство и французы ее вообще перестали интересовать. В голове у нее снова и снова прокручивался разговор с Володей. Ясно, что теперь уж все кончено. Окончательно и бесповоротно. Ну почему, почему он во всем винит только ее?

— Почему же? Строительство точно можно будет заморозить. Стоит только французов попросить сделать пробы земли на радиацию, как они тут же унесут ноги из этого «благословенного уголка». Причем очень быстро. Правда, с «Элиты» потребуют громадную неустойку, но, если удастся доказать, что всю сделку с начала до конца проворачивал Аникеев…

Тут Иван заметил, что Алена его почти не слушает. Он оборвал свои пояснения на полуслове.

— Я все-таки сварю тебе кофе? — сказал он тоном полувопроса-полуутверждения и взялся за джезве.

Когда кофе закипел, Иван снял джезве с огня, поставил на стол чашку, сахарницу и обернулся к Алене.

— Знаешь, я, пожалуй, пойду, — неожиданно сказал он.

— Иди. — Алена по-прежнему курила, глядя в окно.

— Я тебе точно больше не нужен?

Алена наконец обернулась. Увидев накрытый стол, она постаралась благодарно улыбнуться, но улыбка все равно вышла кривой:

— Нет. Спасибо, нет.

Иван вышел из ее квартиры, осторожно прикрыв за собой дверь. Вряд ли он еще когда-нибудь сюда вернется.

Он медленно шел к метро, подставляя лицо легкому прохладному ветерку. После жары вечер особенно хорош, и даже Москва не кажется такой невыносимо пыльной, как днем. Впрочем, здесь все-таки окраина…

В метро спускаться не хотелось. Иван присел на лавочку под раскидистой липой, достал сигареты и закурил.

Надо же, а ведь он действительно чуть не сделал величайшую глупость в своей жизни — чуть не женился на Алене! И жили бы они друг с другом бок о бок — два совершенно чужих человека, связанные только бытом и рассудком. Может быть, и неплохо бы жили, не ссорились, не скандалили, не ревновали… Многие так живут, и ничего. И он, дурак, убедил себя, что это-то и будет счастливым браком! Во всем они с Аленой друг другу подходили, не хватало только маленькой малости — любви. А без любви все остальное — ничто. И Алена, молодец, это поняла раньше, чем он. Впрочем, ничего она не поняла, просто она влюбилась. Какое счастье, что она влюбилась! Потому что и до Ивана наконец дошло, что нужна-то ему вовсе не Алена. И, кажется, он почти что познакомился с женщиной, которая ему действительно нужна…

На следующий день у Вики с утра были съемки. Может быть, оно и к лучшему — иначе Вика это время провела бы под окнами Катиной палаты.

Вчера они с Володей, бледные и измученные, на пару сидели в приемном покое, дожидаясь конца операции. Потом к ним вышла пожилая докторша. Вид у нее был усталый и какой-то неопрятный, — может быть, потому, что из-под шапочки выбились седые пряди волос.

— Ну что? — Вика и Володя спросили это почти хором. — Как она?

Докторша пожала плечами:

— Ничего страшного. Правда, потеряла много крови.

— А… — начала было Вика и тут же замолчала.

— Ребенка спасти не удалось, — сухо сказала докторша. — Что вы хотите, мы же не волшебники…

Володя упал на стул и обхватил голову руками:

— Это я во всем виноват… Я.

Вика робко приблизилась и погладила его по волосам:

— Не надо так. Не надо себя винить.

— Ты не знаешь, — глухо сказал Володя. — Я не об Алене. Тут другое, совсем другое…

Вика покачала головой. Уж кто-кто, а она-то знала все слишком хорошо.

Сегодня, едва освободившись, Вика опять помчалась в больницу. Слава Богу, вечером в театре она не занята, может, ее и к Кате пустят. Посидеть, поухаживать за ней.

Накупив всякой всячины — персиков, раннего винограда, шоколадный набор, — Вика появилась в приемном отделении. Володя уже был там. Они приветливо поздоровались, словно между ними никогда и не пробегала черная кошка. Вика со своей передачей сунулась в окошко к дежурной нянечке, получила свою дозу ворчания на тему «хождений в неурочное время» и уселась рядом с Володей.

— Что, сегодня к ней так и не пустят?

Володя пожал плечами:

— Похоже, что нет.

— А зачем ты тогда сидишь?

— Жду врача. Может быть, все-таки удастся договориться.

— А-а, — протянула Вика. — Ну, тогда я с тобой. Можно?

— Конечно.

Некоторое время они сидели молча.

— Вика… — нерешительно сказал вдруг Володя, — я понимаю, что сейчас не время и не место об этом говорить… Но, знаешь, прости ты меня… за тот случай. Я понимаю, почему ты тогда так поступила. Ты любишь Катю и хотела сделать как лучше.

— Да нет, — Вика чуть усмехнулась кончиками губ, но глаза ее были серьезны и печальны. — Это ты меня прости. Моя вина гораздо больше, чем ты думаешь.

— Не понимаю…

— Конечно, не понимаешь. — Вика внезапно решилась и бросилась в объяснения, как в омут. Сразу и с головой. — Ты знаешь, почему я подружилась с Катей? Меня «навел» на нее твой компаньон.

— Кто?!

Володя даже привстал.

— Ну да, да, Аникеев. Он предложил мне сделку — я завязываю приятельские отношения с твоей женой, втираюсь к ней в доверие, а за это мне — роль в «Страстях под солнцем». Я же была «подсадной уткой», правда, довольно дорогой!

Вика проговорила все это почти в истерике, чуть не плача.

Володя сначала ничего не понял:

— Слушай, ну что ты городишь? Ведь ты же была их невесткой, ты была замужем за Андреем! Или…

Тут до него наконец что-то начало доходить.

— Погоди-ка, — спросил он, пристально глядя на Вику, — ты действительно была замужем за Андреем?

— Господи, ну конечно, нет! — выкрикнула Вика, совершенно забыв, что она находится в приемном покое больницы и здесь положено говорить тихо. — Конечно, нет! Все это подстроили твой Аникеев и его жена!

— А может быть, все-таки твой Аникеев? — зло прищурившись, процедил Володя. На него было страшно смотреть.

Но Вика на эту реплику внимания не обратила — ее душили слезы. Истерика перешла в бурные рыдания.

Володя подождал, пока потоки слез сменятся более или менее редкими всхлипываниями, и продолжил допрос:

— И что же Аникеев от тебя хотел?

Вика посмотрела на него и сразу горько пожалела о своей откровенности. Таким злым и жестоким она Катиного мужа не то что не видела, просто не представляла, что он может таким быть. Темные брови сошлись на переносице, глаза из синих стали стальными, взгляд — колючим и неприязненным.

— Так чего же он от тебя хотел? — жестко спросил Городецкий. — Каковы условия сделки?

— Теперь не все ли равно?

— Нет уж. Начала говорить, так досказывай до конца.

Вика мысленно махнула на все рукой. В конце концов, правда все равно так или иначе выплывет наружу, так почему не сказать ее сейчас?

— Я должна была, — начала она ровным голосом, — под любым предлогом выманить Катю вчера из дома. Мы договорились встретиться в театре, она не пришла. Тогда я поехала к вам в Отрадное и нашла ее без сознания на полу на кухне.

Городецкий заходил из угла в угол.

— Вероятно, она за чем-то вернулась, и тот, кто пришел за документами, решил избавиться от свидетеля, — пробормотал он.

Вика услышала его слова:

— Вероятно…

Тут он остановился прямо перед Викой, навис над ней как скала:

— Я не понимаю, что ты здесь делаешь. После всего у тебя еще хватает совести приходить сюда и смотреть мне в глаза?

— Я пришла к Кате, — негромко сказала Вика, — а не к тебе.

— Тем более. После того, как она по твоей вине лишилась ребенка… Знаешь, для этого надо быть совсем циничной и бессовестной мразью.

— Что?

— Циничной и бессовестной мразью, — четко повторил Городецкий. — И если ты воображаешь, что все это останется в тайне, то ошибаешься. Уж Катерине я-то точно все расскажу. Хорошенькую она нашла себе подружку!

После таких слов Вике ничего не оставалось, как повернуться и уйти.

10

Так скверно Вике, пожалуй, не было никогда в жизни. Она чувствовала себя предательницей, ничтожеством, последней дрянью. А ведь когда-то — совсем недавно — она считала, что ко всему этому готова. Что главное для нее — театральная и киношная карьера, деньги, слава, а главное — независимость, которую деньги и слава приносят. Что ради достижения цели можно пойти на все.

Оказывается, не на все.

Оказывается, ее успешная карьера могла стоить человеку жизни. И кому! Ее, по сути, единственной подруге!

Даже в детстве Вика никогда не дружила с девочками. Ей были непонятны их дурацкие секреты и увлечения: какие-то фантики, стеклышки, собирание всякой ерунды вроде аптечных пузырьков или ломаных грифелей цветных карандашей. Девочки ее раздражали своим нелепым хихиканьем по любому поводу, поджатыми губками, идиотскими обидами на то, что следует пропускать мимо ушей, и игнорированием того, что действительно обидно. То ли дело мальчишки! С ними всегда все понятно. И проблемы решались просто: чуть что не так — можно было схлопотать по шее и самой дать сдачи.

Вика никогда не играла в куклы и не занималась рукоделием. Может быть, поэтому она и готовить не любила. И лет до четырнадцати она и не помышляла, что станет актрисой — актрисой, какая ерунда! Как и ее друзья-мальчишки, Вика зачитывалась боевиками и фантастикой — Шекли, Брэдбери, Артур Кларк, Роберт Хайнлайн… И, конечно, братья Стругацкие. Она видела себя в будущем чем-то вроде Максима Каммерера из «Обитаемого острова».

Однако лет в двенадцать до нее начала доходить простая истина: мир совсем не такой, каким его описывают писатели. Что подвиги и приключения увлекательны только на страницах любимых книг, а в далекий космос в ближайшие сто лет никто лететь не собирается. Разочарование было ужасным, но быстро забылось.

Может быть, потому, что ближе к четырнадцати внезапно стало ясно — подвиги и приключения — ерунда. И Хайнлайн ерунда, и Брэдбери. Есть только одно дело, достойное того, чтобы о нем думать, это любовь. Вика запоем читала книги о любви. «Граф Монте-Кристо», «Принцесса Клевская», потом Бальзак, Стендаль, Золя… Так она добралась до Цвейга — и Мария Стюарт стала ее любимой героиней.

Тогда же она вдруг заметила: она красива.

Когда никого не было дома, Вика приходила в материнскую спальню и смотрелась в большое зеркало — трельяж. Она могла смотреть часами: вот ее глаза, вот ее губы… Вот она улыбнулась и закинула руки за голову… Как хорош этот взгляд из-за полуопущенных ресниц!

Она была очень красива. Она это даже не столько видела, сколько чувствовала каждой клеточкой своего тела: я красивая! Любить меня — радость и счастье!

Вика воображала себя героинями любимых романов, ей хотелось и говорить, и чувствовать, как они. Поэтому на смену романам пришли пьесы: перед зеркалом был освоен Шиллер — непревзойденная «Мария Стюарт», и Шекспир, и Бомарше. Но игра игрой, а хотелось настоящей любви.

Вся красота пропадала зря — мальчишки, прежние друзья-товарищи, в объекты нежной страсти не годились. Ну подумайте, как можно увидеть Ромео или д’Артаньяна в том, с кем ты в детстве лазила по деревьям и дралась!

Любовь пришла раньше, чем объект любви.

Вика влюбилась. Ее героем оказался мальчик-десятиклассник, на два года старше Вики. Они не были знакомы, он перевелся в их школу недавно и поэтому был загадочен и прекрасен. Звали его Димой. Вика считала, что он похож на маркиза де Монторана из бальзаковских «Шуанов». Обычно смелая и бесстрашная, перед этим мальчиком она благоговела и трепетала. Подойти к нему и заговорить — нет, это было выше ее сил!

Но любовь требовала выхода, если не действий, то хотя бы слов. И тогда у Вики появилась подруга.

С Ирой Зайцевой они жили в одном доме и учились в одном классе. Никаких доверительных отношений между ними раньше не было — так, приятельницы-одноклассницы. Когда Ира болела, а болела она часто, Вика заходила к ней и оставляла домашнее задание.

И вот как-то раз, во время очередной Ириной болезни, Вика засиделась у нее дольше обычного. Ириных родителей дома не было, Ирка залезла в бар и предложила попробовать французского вина. Вино, да еще и французское — необходимый атрибут любого романа. Ничего, что оно оказалось кислым, — все равно размягченная Вика не удержалась и разоткровенничалась. Ира приняла Викины страдания близко к сердцу.

— И что? — спрашивала она. — Что он?

Смущенная Вика призналась, что ничего. Он смотрит на нее на всех переменках, но подойти, как видно, тоже не решается.

— Какая ерунда, — возмутилась Ира. — Димка ведь в десятом «А»? Я встречалась с Лешкой Васильевым из его класса. Я вас познакомлю, нет проблем.

Вика от благодарности готова была на все ради подруги. Ира мгновенно сделалась для нее самым необходимым человеком. Целый месяц они были неразлучны: новообретенная подруга внимательно слушала Викины излияния, сочувствовала, поддакивала… А еще через месяц выяснилось, что она стала встречаться с Димой сама. Викины чувства послужили для Иры катализатором, а Дима о них так и не узнал…

После этого случая Вика решила не заводить подруг. И никогда больше ни перед кем не открывала она душу.

Однако Ире Вика впоследствии была даже благодарна: если бы не ее предательство, она никогда бы ничего в жизни не добилась. Она и актрисой стала, чтобы вернуть чуть было не утраченное чувство уверенности в себе.

И вот теперь, после стольких лет, Вика сама поступила с Катей не лучше, чем когда-то поступили с ней самой. Потому что предательство — оно всегда предательство, в любом возрасте и о чем бы ни шла речь — о деле или о любви.

А сейчас речь шла о жизни. И одной жизни по Викиной вине на этой земле уже не будет. Никогда. Господи, какой ужас! Я не хотела!

Но Вике некому сказать, что она не хотела, не перед кем оправдываться. Никто не будет слушать ее оправданий, никто ее не утешит и не простит.

Вот так — она получила все, чего добивалась: роль, деньги и, кажется, славу. Ее уже пару раз узнавали на улицах. Но, Боже мой, все это она с радостью сейчас бы отдала, чтобы исправить непоправимое!

Вика лежала поперек своей антикварной роскошной кровати, уткнувшись лицом в подушку, и горько плакала. Потом, совсем обессилев от слез, она сама не заметила, как уснула.

Разбудил ее резкий звонок в дверь. Видно, звонили уже не раз, кто-то прижал палец к звонку и не отпускал его.

Вика взглянула на часы: полдвенадцатого. Поздновато для визитов. Тем более что она никого не ждет. Но некто был настойчив — звонок не умолкал. Вика, не совсем соображая, что делает, поплелась открывать.

Она не очень удивилась, увидев на пороге того самого парня. Впрочем, она, кажется, уже неспособна была удивляться ничему.

— Здравствуйте, Вика, — сказал парень. — Не прогоните?

Вместо ответа Вика шире распахнула дверь и посторонилась, пропуская его в квартиру.

— Вы бесстрашная женщина, — ласково усмехнулся парень. — Пустить к себе вот так, ночью, незнакомого человека…

— Вы же не незнакомый, — сказала Вика. — Правда, если вы скажете все-таки, как вас зовут, общаться будет удобнее.

— Меня зовут Иван.

— Вот и хорошо. А меня Вика.

Он опять усмехнулся, и Вика вдруг сообразила, что он уже назвал ее по имени.

— Постойте, постойте, — она обескураженно посмотрела на него, — а откуда вы меня знаете? Я же, кажется, вам не представлялась.

— Я все про вас знаю.

— Откуда?

— Да так. Может быть, я волшебник.

Конечно, все может быть. Ну да, волшебник. И появился как раз в тот момент, когда именно его Вике больше всего и не хватало. В реальной жизни так не бывает!

Вика, широко раскрыв глаза, смотрела на Ивана и начинала верить в чудо. Иван шагнул вперед:

— Мне не хотелось бы быть навязчивым, но, раз уж вы меня сразу не выставили, раз уж у нас завязался разговор, давайте пройдем в комнату. Согласитесь, что коридор — не самое подходящее место для беседы.

— «Не бойся гостя сидячего, бойся гостя стоячего», — сказала Вика и смутилась. Эта поговорка была явно некстати. Но Иван не обиделся:

— Ну так что, вы пригласите меня в «сидячие» гости?

— Конечно! — Вика словно в себя пришла. — Кофе хотите? Или чаю?

— И кофе, и чаю, и вообще все, что предложите.

Они прошли на кухню. Вика поставила чайник и в ожидании, пока он закипит, присела на табурет у кухонного стола. Иван опять устроился по-хозяйски удобно, на диване. Но Вика восприняла это как само собой разумеющееся. Как все-таки здорово, что он пришел! Иван словно подслушал ее мысли:

— Нет, вы все-таки удивительная женщина! К вам ночью вваливается малознакомый человек, и вы его мало того что пускаете и поите кофе — даже не спрашиваете, чего ему, собственно, от вас надо?

Вика улыбнулась:

— И что вам от меня надо?

— Сказать по правде — ничего. Просто вот пришел…

И опять, как ни странно, Вика приняла это как должное.

— Вы, наверное, не поверите, — Иван смущенно посмотрел на Вику, — но так я поступил в первый раз в жизни. Ведь вообще-то я рационалист.

— Ну и что?

— Ничего. А сейчас вот взял и пришел к вам просто так, потому что вдруг очень захотелось вас увидеть. Глупо…

— Почему же? Тем более…

— Тем более что?

Вика ответила не сразу. Сначала она насыпала в чашки кофе, потом залила его кипятком, потом подошла к холодильнику, чтобы достать молока. Проделав все эти механические движения, она села напротив Ивана и сказала, не поднимая глаз:

— Мне тоже хотелось вас увидеть.

Он быстро взглянул на нее:

— У вас что-то случилось?

— Да.

— Расскажите, — попросил он.

— Вы все равно не сможете помочь.

— Все равно расскажите.

Незаметно для себя, слово за слово, Вика все ему выложила. И как Аникеев заключил с ней сделку, и как она подружилась с женой Володи Городецкого, и все, что было потом. Иван слушал и все больше хмурился. В середине рассказа Вика сама не заметила, как стала говорить Ивану «ты». Это получилось само собой — Вике казалось, что она уже сто лет знает этого человека.

— Ну вот, а теперь Катя из-за меня оказалась в больнице и потеряла ребенка, — с отчаянием закончила Вика. — Я последняя дрянь, правильно меня назвал ее муж.

Она робко посмотрела на своего визави. Тот сидел мрачнее тучи. «Ну вот, — подумала Вика, — сейчас он встанет и уйдет. И будет прав. Если человек предал один раз, ему нельзя верить. Он предаст еще и еще. А с предателями задушевных бесед не ведут».

Однако Иван, кажется, уходить не собирался.

Несколько минут прошли в тягостном молчании. Наконец Вика не выдержала:

— Что ты теперь обо мне думаешь?

— Что? — Иван посмотрел на нее. — Тебя очень ловко втянули в дурную игру.

— Ничего себе втянули! Я же сама согласилась! Нужно было сразу послать этого Аникеева к черту…

— Ну да, и остаться с перспективой всю жизнь прозябать даже не на вторых — на третьих ролях. Он хорошо сыграл на твоем здоровом честолюбии. В конце концов, не твоя вина, что в этом мире люди в основном продвигаются с помощью связей и протекции. А уж в кино и шоу-бизнесе вообще другого пути нет. Так что ничего особенного ты не сделала. Конечно, это все… м-мм… — Иван запнулся, подыскивая слово помягче, — ну, скажем так, некрасиво. Но ты поступила так же, как на твоем месте поступила бы любая другая актриса.

Вика вздохнула. Она-то хорошо знала, что Иван прав.

На душе у Вики просветлело. Выговорившись, она словно скинула давивший на плечи неподъемный груз. С Иваном ей сразу стало легко и хорошо. А он сидел, не говоря ни слова, о чем-то глубоко задумавшись.

— Но знаешь, — лицо Ивана несколько прояснилось, — я вдруг понял, что диалектики глубоко правы.

Вика в изумлении уставилась на него. При чем здесь диалектики?

— Единство и борьба противоположностей, — пояснил Иван. — Иначе говоря, во всем дурном есть и хорошая сторона.

— Не понимаю…

— Мы с тобой, не зная друг друга, оказались замешаны в одну и ту же историю.

— Как это?

— Собственно говоря, твоя подруга пострадала из-за меня больше, чем из-за тебя.

Вика совсем ничего не понимала. О чем он говорит?

— Ты разве знаком с Катей?

— Нет, — Иван усмехнулся. — А вот с ее мужем знаком. Собственно, это он отбил у меня ту девушку, на которой я собирался жениться.

И тут у Вики в голове словно молния сверкнула. Ну конечно, она вспомнила, где его в первый раз видела! Тогда, «На Лысой горе», с Аленой! Она почувствовала острый укол ревности. Так вот, значит, кто его девушка… И что они все в ней нашли!

А Иван продолжал, словно не замечая перемены в Викином настроении:

— Аникееву нужны были бумаги, которые я извлек из небытия и подсунул Алене, чтобы скомпрометировать Городецкого в ее глазах. Но Городецкий оказался ни при чем, а вот для его компаньона дело запахло большим скандалом. Причем, очевидно, у Городецкого зашевелились кое-какие смутные подозрения насчет своего содиректора. Но все важные документы он почему-то держал в домашнем сейфе, а не в офисе.

— Вот как… А что с той девушкой?

— С Аленой? Ничего. Скандал ее, похоже, не коснется.

— Нет, я не об этом. Ты с ней помирился?

Этот вопрос вырвался у Вики нечаянно, и она о нем тут же пожалела. Не хочет она слушать, как он будет признаваться в любви к другой!

— Помирился, — сказал Иван. — Собственно, мы и не ссорились.

Интересно, зачем он тогда пришел к Вике? Шел бы к Алене!

— Но, видишь ли, — Иван словно подслушал ее мысли, — эта история расставила все по своим местам. Мы с Аленой — хорошие друзья, и только друзья. Моя идея жениться на ней была совершенной нелепостью.

У Вики перехватило дыхание:

— Почему?

— Потому что я ее не люблю.

И опять Вика почувствовала облегчение, чуть ли не большее, чем когда рассказала Ивану историю с Аникеевым. Но больше ей обсуждать отношения Ивана и Алены не хотелось. Чтобы переменить тему, она спросила:

— А если серьезно, откуда ты узнал, как меня зовут?

Иван улыбнулся:

— Вот уж загадка так загадка! Сама не разгадаешь?

— Ума не приложу…

— Дело в том, что я, как и все люди, иногда смотрю телевизор…

Вика рассмеялась. Ну конечно! «Страсти под солнцем»! Действительно, теперь ее несложно вычислить. Ладно, еще один положительный момент во всей этой истории…

Время близилось к двум. Кофе они давно допили, и Вика страшно боялась, что вот сейчас Иван встанет и скажет: «Спокойной ночи, мне пора». А ей так не хотелось, чтобы он уходил!

Но Иван тоже медлил, помешивая ложечкой остатки коричневой жидкости в чашке.

— Может быть, сделать еще кофе? — с готовностью спросила Вика.

— Да нет, пожалуй, — нерешительно сказал он. — Уже поздно, я пойду…

В его тоне звучали и полувопрос и полуутверждение. На Вику он не смотрел, внимательно следя за движением ложки в чашке.

— Поздно, — повторила Вика. «Но я не хочу, чтобы ты уходил», — добавила она про себя, но вслух произнести не решилась. Вот сейчас он встанет и уйдет, вот сейчас… Нет, так дальше нельзя!

— Иван!

— Да?

Он поднял голову и пристально посмотрел на нее. Их взгляды наконец встретились.

Казалось бы, ничего не произошло — просто два человека взглянули друг другу в глаза. Но это было то самое мгновение, которое переворачивает жизнь. Вика вдруг поняла — одиночество кончилось. Этот мужчина послан ей небесами.

Иван медленно поднялся и протянул руку, словно не решаясь дотронуться до Викиной руки. И она первая шагнула ему навстречу.

Алена в эту ночь тоже не спала. В переломные моменты жизни сон к людям не приходит. Когда-то давно у Алены появилась теория — человек на протяжении своей жизни рождается и умирает не один раз. То, что казалось важным и необходимым в пятнадцать лет, в двадцать может утратить всякий смысл. Меняется работа, меняются люди, которые тебя окружают, меняются желания и стремления. И вот, когда от прежних желаний и стремлений уже ничего не остается, наступает «маленькая смерть» — нужно начинать все заново. Ей, глупой, казалось, что она уже закалилась в таких «переходах» и может переносить «маленькие смерти» довольно стойко. Но, Боже мой, так больно, как сейчас, ей еще никогда не было!

С Володей все кончено — окончательно и бесповоротно. А она продолжает любить его. И никого другого никогда не полюбит. А это значит… Это значит, что она осталась одна. И навсегда.

11

К Кате никого не пускали — она потеряла много крови и была еще слишком слаба. Даже Володю не пускали. Поэтому, когда открылась дверь и в палату вплыла жена Володиного компаньона, роскошная Элеонора Иосифовна, Катя встрепенулась от удивления.

Элеонора Иосифовна ласково улыбнулась, придвинула себе стул и уселась рядом с Катиной постелью:

— Ну, как себя чувствует наша деточка?

От крепкого сладковатого запаха духов Кате чуть не стало дурно. Однако она и виду не подала — тоже вежливо улыбнулась:

— Спасибо. Мне уже намного лучше.

— Ну, вот и славно. А у меня к вам, дорогая моя, серьезный разговор.

— Да? — еще больше удивилась Катя. Какие дела могут быть у нее с этой светской дамой?

— Именно поэтому я здесь. Но сначала… — Элеонора Иосифовна щелкнула замочком сумочки из крокодиловой кожи и достала объемистый конверт, — сначала я должна показать вам вот это. Как это ни прискорбно, но я считаю, что вы должны знать.

Катя с доверчивым любопытством взяла конверт из рук Аникеевой. Там были фотографии… Много фотографий: ее Володя и та самая черненькая журналистка, которая ездила с ним во Францию… Глянцевые бумажки посыпались из Катиных рук на постель и на пол. Элеонора Иосифовна наблюдала за Катей с жалостливой улыбкой.

— Зачем… Зачем вы это сделали? — помертвевшими губами спросила Катя. — Зачем?

— Вы должны были это узнать. Поверьте, я вам очень сочувствую и понимаю вас, как женщина женщину. Вас страшно, безумно оскорбили, обманули. Над вами посмеялись. И, — Элеонора Иосифовна значительно понизила голос, — я могу подсказать вам, как постоять за себя. Вы ведь этого, полагаю, так не оставите?

Катя ничего не ответила. Она вообще плохо понимала, что ей говорит эта женщина.

— Катенька, деточка, — тон у Аникеевой снова сделался приторно-сладким, — откажитесь от своих показаний. Вы просто упали. Упали и ударились, а в квартире никого постороннего не было. И ничего не пропадало.

— Как это?

Элеонора Иосифовна значительно подняла вверх пальчик с наманикюренным острым ноготком:

— Очень просто. Вы одним выстрелом убиваете сразу двух зайцев. Во-первых, становитесь независимой. Поверьте, что той суммы денег, которую вы получите от нас… м-мм… скажем так, в благодарность, вам о-очень надолго хватит. А во-вторых, разве вам не хочется отомстить? Ведь Владимир вас обманывал, нагло, подло обманывал! И когда! — когда вы ждали от него ребенка! Такое поведение требует сурового наказания. И, поверьте, на вашем месте я бы этого так не оставила.

Катя молчала, склонив голову.

Элеонора Иосифовна выждала несколько минут, а затем продолжила:

— Подумайте: вы получаете развод и становитесь богатой и свободной. А он лишается всего — вас, репутации, фирмы, и… ну да, и денег.

Катя наконец подняла глаза. Под ее взглядом даже бывалая Элеонора Иосифовна слегка смутилась.

— Но я этого не хочу! — гневно сказала Катя. — Я совсем не хочу того, что вы мне предлагаете! И, по-моему… Будет лучше, если вы сейчас уйдете. Прямо сейчас, не задерживаясь.

Элеонора Иосифовна поднялась и смерила Катю презрительным взглядом:

— Что ж, этого следовало ожидать. Вы, дорогая моя, особа абсолютно бесхарактерная. О вас можно ноги вытирать.

— Мой характер, — сдержанно сказала Катя, — это моя проблема. До свидания, вернее, прощайте. Надеюсь, что больше я вас никогда не увижу.

— Взаимно.

Элеонора Иосифовна величаво направилась к двери. С порога она, правда, обернулась:

— Предупреждаю: в ваших интересах, чтобы этот разговор остался между нами. Вы все равно ничего не докажете.

С силой хлопнула дверь — светская дама не удержалась-таки от приступа плебейского гнева!

Она откинулась на подушку и попыталась осмыслить услышанное. Итак, Володя ее не любит, не любит… При этой мысли из Катиных глаз хлынули долго сдерживаемые слезы.

То, что произошло, то, о чем она услышала, — непоправимо, разорванную нить не соединишь. Все равно останется узелок, и он будет натирать до тех пор, пока не превратится в громадный нарыв. Та женщина! По какому праву она отняла у Кати ее единственное достояние? Да разве она знает, как Володя с ней играл, когда они были еще детьми, как учил ее английскому и играть в теннис, как он о ней заботился после того, как мама умерла…

Воспоминания были такими живыми, что она зажала рот ладонью, чтобы не застонать. До сих пор она думала, что не знает, что такое одиночество. На самом деле она давно уже одна, совсем одна… Потому что жить бок о бок с физическим телом человека совсем не то же самое, что владеть его душой. А одиночество исчезает только при сближении душ. Катя же одна, совсем одна. Какой холод, какая пустота, без конца и без края. Она все, всю свою жизнь поставила на одну карту, и карта эта бита. Ее бал окончен.

Одно ясно — оставаться Володиной женой она не сможет.

Прошел вечер, ночь, утро, — лучше не становилось. Катя со страхом ожидала часа посещений, когда Володя придет ее навестить. Какими глазами он будет смотреть на нее? А она сама?

Мысль, которая пришла в минуту отчаяния, сейчас утвердилась и окрепла. Оставаться Володиной женой и жить, как будто ничего не произошло, она не сможет, не сможет…

И вдруг Катя осознала, насколько она изменилась за последние месяцы. Если бы то, что случилось, произошло несколькими месяцами раньше, мысль о разводе ей бы и в голову не пришла. Она бы правдами и неправдами цеплялась за мужа, в нем была вся ее жизнь. А теперь… Что ж, она попробует жить без него. Может быть, у нее это получится.

Вику выловить было довольно трудно — у нее начался напряженный рабочий период. Сериал шел с громадным успехом, и съемки теперь проходили каждое утро. Однако для Кати Вика время всегда находила, нашла его и теперь.

Через день после выписки из больницы Катя поздно вечером приехала к Вике домой. После поцелуев и приветствий Вика отступила на шаг, чтобы получше разглядеть подругу, — и поразилась произошедшей в ней перемене. Побледневшая, похудевшая, Катя выглядела старше своих лет. Сейчас никто не назвал бы ее робкой малышкой.

Объяснение этой перемене отыскалось тут же. Едва с поцелуями было покончено, как Катя сказала просто, без предисловий:

— Знаешь, я ушла от Володи.

Вика чуть не села от неожиданности:

— Как?

— Вот так. Взяла и ушла. Вернее, он от меня ушел. Переехал к маме, оставив мне квартиру.

Вика ошарашенно молчала. Но Катя расценила ее молчание по-другому:

— Похоже, ты не слишком удивлена?

— С чего ты взяла? Я просто слов не нахожу! Катюша…

— Не надо, — Катя болезненно поморщилась, — ничего не надо. Ты ведь знала?

— О чем ты?

— Не притворяйся! Он полюбил другую женщину. Ты знала и сделала все, чтобы я не узнала!

Вика нахмурилась:

— Кто тебе сказал?

— Неважно. Но ты напрасно так обо мне… заботилась.

— Честно говоря, я думала, что ты этого просто не переживешь. Ты же любила его так… — Вика запнулась, — так беззаветно…

— А ты мне всегда говорила, что так нельзя. И правильно.

Ну уж от Кати Вика этого совсем не ожидала. Она внимательнее вгляделась в Катино лицо. По-прежнему милое, оно стало каким-то другим. У губ появилась незнакомая горькая складочка, и взгляд не такой, каким был, — прежде открытый и доверчивый, теперь отчаянный и решительный.

— Катюша, — Вика запнулась. Она не знала, как разговаривать с этой новой Катей. — Катюша, может быть, не стоит все решать так поспешно? Там, насколько я знаю, все кончено. Так, может быть…

— Не может, — Катя покачала головой. — Ничего не может. Нельзя, чтобы любовь становилась тяжелой и обязательной ношей. А моя любовь, в сущности, всегда была для Володи обузой. Он нес ее по жизни как… Как несут свой крест. Я больше этого не допущу.

— Но ты же сама любишь его!

Катя закрыла лицо руками:

— Ох, не знаю, не знаю! У меня словно глаза открылись — понимаешь, меня же нет!

— Как это — нет?

— Ну кто я такая? Просто приложение к Володе. У меня же никогда не было никаких собственных мыслей или желаний! Я всегда в первую очередь думала о нем — понравится ему то или это, и в зависимости от этого поступала! Я же без него шагу не могла ступить! Неудивительно, что он от меня устал… И там, в больнице, я вдруг поняла — я сама от себя устала!

— И что ты намерена делать?

— Не знаю… Для начала восстановлюсь в институте.

У Вики глаза округлились от удивления:

— В каком институте?

Катя невесело усмехнулась:

— Ну вот, ты даже не знала! Я же училась в архитектурном, а потом вышла замуж и бросила. Теперь вот буду доучиваться. А что потом — еще не знаю. Там видно будет.

Вика, кажется, начала кое-что понимать… Нет, Катя не так уж и изменилась. Главной чертой ее натуры всегда была искренность. Она не умеет лгать, притворяться и выжидать, в соответствии с этим и поступает.

— Ну, а ты как? — спросила Катя. — У тебя ведь жизнь тоже поменялась…

— Поменялась, — согласилась Вика. — Ты даже не представляешь, как круто она поменялась…

— Конечно, — Катя с гордостью посмотрела на подругу, — ты ведь теперь знаменитость…

Вика улыбнулась и махнула рукой:

— А, это все ерунда! Дело не в этом. Знаешь, я ведь замуж выхожу…

— Как это — замуж? Подожди-подожди… — Катя ошарашенно уставилась на Вику. — Зачем?

Вика шутливо-виновато развела руками:

— Так уж получилось.

Катя прижала руку к губам:

— Вика… А ты уверена, что это правильно?

— Уверена, — Вика засмеялась. — Ты хоть бы спросила, кто он.

— Кто он?

— Его зовут Иван. — Это имя Вика произнесла нараспев, словно смакуя. И повторила: — Иван Анастазов.

— Что-то знакомое… Он кто, актер?

— Журналист.

— А… — протянула Катя. — Я, кажется, понимаю… Это для рекламы? Ты решила поиграть в «звездную пару». Но ведь тебе и так славы хватает, зачем же…

Вика не обиделась, но ей стало чуточку досадно. В сущности, всеми своими поступками и высказываниями она заслужила подобное предположение.

— Катюша, ничего ты не понимаешь, — горячо сказала она. — Я люблю его.

Катя с сомнением посмотрела на нее:

— А он?

— И он меня любит.

— Ты в этом уверена?

— Уверена, как в себе самой.

— А… вы давно знакомы?

— Не очень.

— Разве так можно?

— Можно. Я раньше и сама думала, что так не бывает. А вот теперь чувствую — этот человек мой. И я — его. И неважно, сколько времени мы знакомы. Понимаешь, и у него, и у меня в прошлом было много разных, — Вика замялась, подыскивая нужное слово, — ну, вариантов, что ли… Поэтому мы оба уже в состоянии отличить настоящее от подделки. То, что между нами, — настоящее.

— Не знаю… — Катя грустно покачала головой. — Конечно, мне бы хотелось, чтобы у тебя было все хорошо, но…

Ожегшись на молоке, дуешь на воду. Естественно, что Кате в ее нынешнем состоянии любое замужество кажется ошибкой. Вика посмотрела на нее и вдруг подумала, что когда-нибудь и Катя, повзрослевшая и самостоятельная, непременно встретит своего мужчину. Мужчину, для которого она станет не красивой куклой, не беспомощным ребенком, требующим постоянной заботы, а любимой женщиной. Любимой. И он будет не только любить ее, но и уважать, и советоваться с ней, и радоваться ее успехам. Но главное, конечно, — любить. Так, как ее, Вику, любит Иван.

12

Солнце играло в листве молоденьких лип на Чистопрудном бульваре. Стоял май — такой жаркий, какого в Москве уже лет десять не было. Старики, мамаши с детьми и влюбленные парочки сидели на всех скамейках, весело чирикали воробьи, вода в пруду блестела — словом, жизнь била ключом. И у Алены было не то чтобы хорошее — скажем так, спокойное настроение. Она боялась этой весны — весна всегда сулит какие-то надежды, обещает любовь и счастье… Для Алены все эти обещания были несбыточными.

Она только что сдала дискету с очередным интервью в журнал «Тореадор» — так себе журнал, но платят очень неплохо, — и теперь могла позволить себе дня два отпуска. Сейчас она доберется до дома, поест, отдохнет и придумает, что делать дальше.

В метро спускаться в такую погоду не хотелось. Алена вышла на проспект Сахарова и подняла руку в надежде, что какой-нибудь водитель сжалится и довезет ее до дома. Машины мчались мимо, даже не притормаживая. И вдруг перед ней остановилась темно-синяя «Вольво» с затемненными стеклами:

— Садитесь, только быстрее. Здесь останавливаться запрещено.

Алена быстро нырнула на переднее сиденье.

— Мне в сторону Коломенского, — начала она, повернулась к шоферу и обомлела.

За рулем сидел Володя.

— Ты?!!

С первого взгляда она заметила, как он постарел: глубокие морщины на лбу и вокруг рта, глаза запали еще глубже, залысины на висках стали заметнее… Но все равно это был Володя, ее Володя!

— Я.

Машина резко взяла с места. Через минуту они уже поворачивали на Садовое.

— Откуда ты…

— Проезжал мимо, увидел, что ты голосуешь. Дай, думаю, подвезу.

— Спасибо.

— Не за что.

И еще несколько минут они молчали, словно чужие. Потом Алена с трудом заговорила:

— Ну, как ты? Расскажи, как живешь?

— Ничего живу.

— Где ты сейчас? «Элита» ведь распалась…

— В «Менатепе». А ты все там же?

— Да.

— И регулярно подрабатываешь. Все время натыкаюсь на твое имя то в одном журнале, то в другом. Ты хорошо пишешь.

— Спасибо, — усмехнулась Алена. Потом собралась, силами и спросила: — А как в остальном? Как… как жена?

Его голос был ровен и спокоен:

— Мы разошлись примерно год назад.

Алена в изумлении посмотрела на него:

— Как?

— По взаимному согласию.

— И как она… без тебя?

Володя усмехнулся:

— Оказывается, неплохо. Увлеклась фотодизайном, сейчас получила какой-то выгодный заказ. Скоро просто нарасхват будет.

— Да…

Значит, он теперь свободен! Впрочем, это ничего не значит…

Они опять замолчали. Алена просто кожей чувствовала, как нарастает напряжение. Случайно взгляд ее упал на его руку, свободно лежащую на руле, — по телу пробежала знакомая дрожь. Господи, он все еще имеет над ней власть!

Дорогу к своему дому ей показывать не пришлось — он прекрасно все помнил. Когда машина выехала на набережную, Алена снова сделала попытку заговорить:

— А что ты делаешь в «Менатепе»?

— Менеджер, — коротко ответил Володя.

— Ну и как, нравится?

— Справляюсь.

Разговор не клеился. Да им и не надо было разговаривать. Достаточно было того, что они снова рядом, пусть и ненадолго. Володя изредка бросал на нее короткие взгляды, а она сидела, опустив голову, впитывая каждый миг этой нечаянной, судьбой подаренной встречи. Алене казалось, что он все время хочет ей что-то сказать, но не решается.

Наконец они подъехали к ее дому. Алена медлила, придумывая какой-нибудь предлог продлить эти минуты рядом с ним. Но, как назло, ничего не приходило на ум. Она вздохнула и взялась за ручку:

— Ну спасибо тебе, что подвез. Я пойду?

Вопросительная интонация появилась сама собой.

— Алена! — вдруг сказал Володя.

Она стремительно обернулась:

— Что?

Слова, которые он хотел сказать, застыли на языке. Он так не хочет, чтобы она уходила, и, как чурбан, ничего не может придумать!

— Что? — с надеждой переспросила она.

— Можно, я тебе как-нибудь позвоню?

— Конечно.

— А… Можно завтра?

— Да.

— Тогда до завтра?

— До завтра!

Алена повернулась и медленно вошла в подъезд. Завтра! Кто знает, может быть, завтра все будет хорошо?