Любовь будет вечной...

- Ой, я хочу, чтобы вы здоровые были. Иди уже, Виктория, иди. Плед верблюжий возьми у меня в комнате в тумбе. Слышишь?

- Слышу! Уже беру! – кричала ей Вика сверху.

- Вот это, правильно! Какая все же страшная гроза, подумать только! Все гремит, все грохочет! Когда хоть и кончится, не понятно? Пойду Прохора проведаю, как он там один-одинешенек… - стук двери гулко разнесся по дому. Тетушка не любила мешать никому, даже двум сплетницам, у которых было много о чем поговорить и без нее.

Глава 14.

Виктория включила для фона и конспирации телевизор и с ногами забралась на постель, уютно укатавшись в тетушкин плед. Женя бродила по комнате, трогая Викины безделушки и рассматривая их.

- Что ты хочешь увидеть или найти, Женя? – насмешливо спросила она. – Здесь очень мало моих вещей, а те, что есть - ничего интересного обо мне не расскажут. Увы, это тетин дом, ее интерьер и ее вкус, а не мой. Не знаю, как тебе, но мне здесь хорошо и уютно. Садись и давай поговорим.

- О чем? – не поворачивая головы в ее сторону, спросила Женька.

- Не знаю. О чем-нибудь. Например, о тебе. Что это было за неотложное дело, ради которого ты примчалась сквозь ливень и грозу, напугав, кстати, меня и тетушку до полусмерти?

- Не было никакого неотложного дела, Вика, - просто ответила она и, улыбнувшись, села рядом. – Без дела, как я понимаю, к вам посетители не ходят? Все очень строго, пропускной режим и собаки на входе?

- Нет. У нас все очень просто, только одна собака на входе и ту, ты знаешь. А я рада, что ты пришла… - облегченно вздохнула Вика. – Приятно, когда приходят долгожданные гости, да еще и без дела, а запросто так. Просто так! - она улыбнулась Женьке в ответ. – У меня странное настроение и почему-то хочется поговорить по душам с добрым и хорошим человеком. Ты добрый и хороший человек?

- Надеюсь на это, - усмехнулась Женя. – Что произошло сегодня на речке, Виктория? – она приблизилась и пристально смотрела в ее глаза. – Глаза у тебя и правда, русалочьи. Ну, так что?

- Я могу быть с тобой откровенной или… все же мне стоит воздержаться от излишеств? – осторожно начала прощупывать почву Виктория.

- Хороший вопрос. Откровенной, но без излишеств. Да! Именно так, - Женя опустила глаза и приготовилась слушать.

- Я купалась и загорала. Пришел Сергей и начал извиняться за вчерашнее недоразумение на пикнике. Я сказала, что извинения приняты и собственно, всего этого можно было бы избежать, если бы он сказал мне во время и объяснил суть проблемы.

- Какой проблемы? - Женька вскинула глаза и совершенно по-змеиному, не мигая, и не сводя взгляда с Виктории, смотрела на нее.

- Нет, не проблемы, прости, я не правильно выразилась. Одной незначительной особенности твоего … мироощущения и отношения к представительницам своего пола, - выдохнула Вика и улыбнулась.

- Да, так значительно лучше. Изящно и емко. Так лучше. Прошу продолжай! – кивнула ей Женя.

- Спасибо! Я очень стараюсь, поверь. Так вот, в процессе беседы мы также выяснили, что ты, будучи всегда очень спокойной и даже равнодушной, при подобных обстоятельствах, и с другими девушками твоего брата, почему-то со мной оказалась очень резкой, агрессивной и неуравновешенной.

- Правда?

- Правда! – горячо воскликнула Виктория и продолжала. – Также, твой брат рассказал мне о твоих не очень простых отношениях с его бывшими девушками.

- О, даже так. Конечно же! Могу себе даже представить, в каком именно контексте. И ты меня пожалела, посочувствовала и прослезилась, и дала себе слово, никогда не вести себя подобным образом? Разумеется, так, вижу по глазам, можешь мне ничего не объяснять. Похвальное решение. Дальше.

- А дальше? Собственно, это все, - пожала плечами Виктория. – Если я и упустила, то только незначительные детали. Саму суть разговора я тебе передала.

- Как забавно! А незначительные детали - это его объяснение в любви, страстные объятия и поцелуи, а также твой озноб, нервная дрожь и невыносимый страх? – она резко придвинулась к Вике и подняла на нее свои глаза. Не взгляд, а вспышка! Виктория ощутила его всем телом, ее словно пронзило током и обожгло огнем. Она испугалась, не понимая, что произошло с ней, но каким-то десятым чувством поняла, что это что-то, взволновало ее тело и пролилось благодатным дождем на ее женскую сущность. Она смотрела в глаза Женьки и таяла. Никто и никогда не смотрел на нее так. Так откровенно и страстно желая ее глазами! Виктория судорожно сглотнула и продолжала хранить молчание. Что она могла сказать и главное как?

- Почему ты молчишь? Я задала вопрос и хочу услышать ответ. Ты желала разговора по душам, так давай поговорим честно и откровенно, - Женя опустила глаза, спрятав свои чувства, и справившись с ними, уже спокойно продолжала. – Тебе кажется странным и неестественным мой интерес к вашим отношениям с братом. И пусть. У нас с ним вообще все не так просто, более чем не просто. У братьев и сестер не должно быть таких отношений, но мы с ним сами по себе необычные, вот и отношения у нас такие же, - грустно вздохнула Женя и снова посмотрела на Вику. – Ты не будешь отрицать, что сходство между нами поразительное?

- Я уже заметила, - прошептала Виктория. – Не буду отрицать, это действительно так.

- То чувство, которое я испытываю к нему, я никогда не решусь назвать ненавистью. Нет, конечно. Это зависть, черная завить, помноженная, черт знает в какой степени на ощущение собственной неполноценности и несостоятельности. То, что я так желаю иметь и не имею, ему было подарено от рождения. Он мужчина! Он - родительская гордость, мамин любимчик и папина опора. На него всегда возлагались большие надежды и он, разумеется, их оправдывал. И поскольку Удача, наверное, тоже женщина, она полюбила его и всегда находится рядом с ним, помогая и ведя его по жизни. Он - баловень Судьбы, а я … сплошное разочарование, - она была очень спокойна и сдержана, но Виктория физически ощущала ее боль и горечь. Только очень сильный человек может быть настолько беспощаден к себе, ничего не приукрашивая и реально оценивая себя и свою жизнь, смирившись с ее коллизиями и просчетами. Она снова почувствовала жалость и сострадание к Женьке, но, сделав над собой огромное усилие, затолкала их куда-то в самый дальний уголок своей души. Она достойна не этого! Жалости достойны слабые, и к Женьке это совершенно не относится. Просто даже у очень сильных людей бывают минуты слабости, особенно, когда они выворачивают свою душу наизнанку и становятся уязвимы. Боясь спугнуть и оттолкнуть ее от себя, Виктория продолжала молча слушать, стараясь прятать свои эмоции.

- С самого детства, как только я заявила родителям, что я не девочка Женя, а мальчик Женя, я прочувствовала на себе, что это значит, быть в семье уродом. Меня таскали к психологам, к разным врачам, пытались внушить мне, что все мои мироощущения – это чушь собачья, что это возрастное и скоро пройдет. Даже сейчас, по прошествии стольких лет, когда казалось бы уже можно понять, принять и смириться, они тщательно делают вид и пытаются обмануть себя, и меня. Я однажды подслушала разговор родителей, они до сих пор искренне считают, что мне просто не попался еще тот мужчина, который бы излечил меня от заблуждений и … разбудил во мне женщину, - она горько усмехнулась. – Нет во мне женщины, в общепринятом смысле этого слова, нет и все! Так, что и будить там нечего. Они не понимают, что сама мысль о близости с мужчиной, для меня извращение. Я не люблю мужчин! Совершенно! Я не сплю с себе подобными и даже вообразить такого не могу. Для меня это не приемлемо. И, чтобы окончательно и бесповоротно быть в этом уверенной, я неоднократно опытным путем проверила и выяснила, что только близость с женщиной дает мне ощущение полноценной разрядки и удовлетворенности. Близость с мужчиной вызывает лишь омерзение и гадливость. Не более. При чем, мужчины были не абы какие. Я их выбирала по ряду признаков. И самый главный признак – ярко выраженная брутальность, где мужественность просто кричала о себе и, естественно, ну хоть какая-то мизерная толика влечения и сексуального интереса к ним. Теперь я понимаю, что это было всего лишь любопытство и спортивный интерес, для того, чтобы уяснить, что есть мужчины и что есть я. Некое сравнение себя с ними, и желание, опять же, понять их и приблизиться к ним. Пусть даже через неприятие и насилие над собой. Так вот, если с мужчинами все однозначно и понятно, то с женщинами такой ясности до сих пор нет.

- Объясни, я что-то не очень понимаю. Тогда, что же тебя толкает на отношения с ними? – не выдержала Вика и задала волнующий ее вопрос.

- Мне больно об этом говорить. Но, не сказать об этом, значит свести весь предыдущий разговор на нет, - Женя снова тяжело вздохнула и, собравшись с силами продолжала. - Такие экземпляры, как я встречаются, наверное, не редко, но воспринимаются женщинами, как какая-то экзотическая… зверушка. Что-то непонятное, возбуждающее и безумно интересное. Страшное любопытство и желание получить от жизни какие-то новые ощущения притягивают их ко мне. О, встречаются такие женщины, что я иногда умираю от смеха от их жалких потуг быть немножко лесбиянками, и которые сами не замечают насколько они смешны! Я для них просто инструмент для получения удовольствий. Были такие, которые до встречи со мной даже не представляли, что получить хороший секс и удовлетворение, можно прежде всего хорошенько познав и изучив свое собственное тело. Для некоторых было откровением, что я, не имея члена, могу довести их до такого исступления, что и мужчина не смог бы. Но, это только секс, мимолетный и не всегда приятный для меня. Это скорее развлечение, опыт, оттачивание мастерства и бесконечный поиск. Потому, что далеко не каждая из них может быть мне интересна, и я захочу ее, как мужчина хочет женщину. Я - избирательна, в силу ряда причин. Запах женщины. Для меня, запах женщины решает все.

- Что? – изумилась Виктория. Нечто подобное она уже слышала сегодня от Сергея.

- О, прошу тебя, не делай вид, что удивлена! Братец тоже имеет такую своеобразность, это у нас семейное, наверное. Он с такой страстью живописал тебе это сегодня, что повторяться я не хочу. Помимо внешней схожести и тонкого обоняния, общего у нас с ним больше нет. Далее идут сплошные различия. Кроме одного… Надо же было случиться тому, что именно твой запах оказался для него роковым! Запах желанной женщины преодолеет и превозможет все. Лишь бы она была рядом и источала его. Вдыхать аромат каждой клетки ее кожи и ловить его исчезающий шлейф, когда она уходит от тебя, ради этого можно пойти на все. Это насмешка судьбы! Это… божественное свинство! Так не должно быть! - громко крикнула она и отвернулась. Чтобы успокоиться, она встала и подошла к окну. – Ты была со мной откровенна, Вика, и я тоже решила быть откровенной с тобой. Все, что ты мне рассказала вчера… Это какое-то смутное осознание и понимание чего-то необычного, происходящего со мной. Оно настолько глубоко было спрятано во мне, в каком-то самом темном углу души, как память, как инстинкт, как что-то очень древнее и невостребованное столетиями, от чего со временем превратилось в какие-то дурацкие, размытые картинки. Эффект дежа вю. Не знаю зачем, почему и отчего, но они не дают мне спокойно спать, а иногда на яву, мучают меня и терзают своей бесполезностью. Я настолько устала от них с глубокого детства, когда мне снились сказочные сны про прекрасную принцессу и храброго принца, причем я была тем принцем. А в раздирающей душу от непонятных желаний юности, когда в каждой встреченной мною девочке старательно ищешь именно ту, что преследует меня ночами, то ли во снах, то ли в грезах. Сколько непонимания, насмешек, слез, обид и разочарований принесло мне это страшное, изматывающее знание. Знание, что я пришла сюда, в это тело, в этот мир за чем-то другим, специально для меня предназначенным, - ее плечи вздрагивали, и голос предательски выдавал слезы, но Виктория, закусив губу, продолжала молча сидеть, как ледяное изваяние и слушать ее исповедь. – Когда я стала старше и поняла, чего я действительно хочу, остановить меня стало невозможно. Я была в поиске. Моя жизнь преподнесла мне отличные уроки, я совершала ошибки и училась на них. Я жила, как получалось, как умела и могла. И вот сейчас, когда я уже устала ждать и надеяться на что-то, прогуливаясь однажды по лесу в этой богом забытой глуши, совершенно случайно, я увидела ту, что терзала и мучила меня. Сколько я себя помню, в этой жизни, по крайней мере, - она резким движением повернулась к Виктории и, не стесняясь своих слез, посмотрела ей прямо в глаза. - Ты и … я. А я – вот такая. Такая! Понимаешь? У меня еще было смутное сомнение и надежда, на то, что я обманулась, как уже было не раз и не два. Господи, как я хотела быть обманутой! Но, тогда на пикнике, когда я близко подошла к тебе и почувствовала твой запах, услышала твой голос и заглянула в твои глаза, я поняла – все! Вот она! Вот! Но, какая жестокая насмешка, какая мерзость, подлость и какое разочарование – ты и мой брат? Он был первым, и приз достался победителю! – она быстрыми движениями ладоней вытерла мокрые от слез щеки, глубоко вздохнула и, продолжая смотреть на Вику, хрипло проговорила: - Я не могу изменить мир, не могу изменить людей и их мысли, я не могу изменить себя. Но, ты нужна мне!

- Женька… - тихо прошептала Виктория и заплакала. Слезы катились по ее бледным щекам, и у нее не было сил остановиться.

- Пожалуйста, перестань! Я прошу тебя, не плачь. Меньше всего я хочу сделать тебя несчастной и ненавидеть себя еще и за это. Не плачь, Вика! Я попыталась быть правдивой с тобой. И как любая правда, моя правда - это тоже очень больно, неприятно, пошло, противно и грязно. Правда – она такая! Я не скажу тебе больше ничего о себе и своих чувствах, не в моих правилах поступать таким образом, тем более в данных обстоятельствах. Я хочу, чтобы ты в первую очередь подумала о себе, о своей дальнейшей жизни, не принимала никаких скоропалительных решений и слушала свое сердце. Только оно поможет тебе быть счастливой! И пусть тебя ничего не останавливает, абсолютно ничего. А там… посмотрим! – она подошла к Виктории и легко прикоснулась к щеке невесомым поцелуем, грустно улыбнулась и быстрыми шагами скрылась за дверью.

Глава 15.

Промокшая насквозь, грязная и опустошенная Женька вкатила мотоцикл в гараж. Вода струйками стекала с ее волос. Она поискала глазами что-нибудь более или менее чистое, чем можно было бы вытереть волосы и лицо, и взглядом наткнулась на Сергея. Он ждал ее. Еще один неприятный разговор. Что же, значит пришло время и для него.

- Держи! – тихо сказал он и бросил ей вожделенное полотенце. Женя на лету поймала его.

- Спасибо, - ответила она и накрыла им голову. Вытереть насухо тяжелые, сырые волосы все равно не получилось, но и так стало значительно лучше, она с удовольствием провела полотенцем по лицу и повесила его на плечо. Сергей молча смотрел на нее и ждал.

- Я слушаю тебя, - спокойно сказала она, обращаясь к брату.

- Нет. Это я слушаю тебя.

- А мне нечего сказать тебе, Сережа. Совершенно нечего. Есть такие вещи, которые я не обсуждаю ни с кем, даже с тобой, потому что не считаю нужным их обнародовать преждевременно.

- Что же. Значит, скажу я. У меня как раз много накопилось, - он тяжело вздохнул и посмотрел на сестру. – Жень, меньше всего я хотел бы разговаривать на эту тему не с братом даже, а с сестрой. Дичь неимоверная, но… Обстоятельства сложились так, что сейчас мы не брат с сестрой, а … соперники. Нам нравится одна и та же девушка. Я буду говорить за себя – я влюбился в нее. Первый раз в своей жизни я влюбился на разрыв души и я ее не уступлю. Ни тебе, ни еще кому-нибудь, ни брату, ни черту – никому! Понимаешь?

- Да. Я понимаю… - выдохнула она и посмотрела на него. – Я бы очень обрадовалась за тебя и пожелала счастья, если бы не одно но… Видишь ли, я тоже люблю ее. Просто люблю. И понимаю, что другого такого шанса у меня больше не будет никогда. Но, согласись, совершенно не важно уступишь ты или нет, первый шанс или последний - дело совсем не в тебе или во мне, и наших с тобой желаниях.

- Я понимаю, Женя. Решить должна она и когда-нибудь она сделает это. Я просто хочу реально взвесить наши шансы и расставить все точки над «и».

- А разыграть ее в карты ты не хочешь? Или может быть, бросим жребий? Или в русскую рулетку сыграем? - начала закипать Женька. – В данном случае наши шансы равны, Сережа. Мы, что на рынке и будем торговаться? А если бы я была мужчиной и была твоим младшим братом, мы что с тобой стали бы членами меряться, у кого длиннее, тот и прав? Так что ли?

- Нет, не так! – холодным голосом произнес Сергей и смерил сестру недобрым взглядом. – Кстати, о членах. Сдается мне, что будь он у тебя, разговор уже бы давно принял совсем другой оборот.

- Мимо, братец. Все разговоры о членах меня совершенно не трогают. И дело даже не в нем и в его функциях. Хотя, даже древние воинственные амазонки, прекрасно обходившиеся без мужчин и его величества члена, нуждались в нем для воспроизведения себе подобных. Эти его функции было бы смешно отрицать, да я и не отрицаю. Я так не могу. Признаю это. Но, преимущества его отсутствия у меня, делают секс со мной воистину безопасным! Ни какой заразы, ни каких ненужных беременностей, ни каких абортов и полное расслабление во время самого процесса, потому что все эти проблемы отпадают сами по себе. А если возникнет такая необходимость, в потомстве, разумеется, то можно поступить, как древние амазонки или воспользоваться современными научно-техническими инновациями, они в этом смысле движутся семимильными шагами, так что – это не проблема в современном мире, братец.

- Ладно, зачтено. С потомством выяснили. А секс? Я, правда, немного не сведущ в этих ваших штучках, и судить могу только по порнофильмам…

- Вот и не суди, да не судим, будешь! – жестко сказала Женя, перебив брата на середине фразы. – Надо хорошо знать предмет, прежде чем обсуждать его суть и нюансы. Лучше не лезь в эти дебри, Сережа. И ты, и я прекрасно знаем, что порноиндустрия иногда жжет и это бизнес, которому тоже надо находить возможности развития. Секс и порно – это совсем для малолеток, одиночек-дрочил, скрытых свингеров, вуайеристов или для импотентов. Все, хотя бы один раз в жизни его смотрели, но это кино, снятое по всем законам своего жанра. Оно будит животные инстинкты, дикое желание, оно заводит, оно дает каждому свое. Меня лично больше возбуждает этакая недосказанность, таинственность и накал чувств, какое бывает в очень хороших, качественных фильмах, при чем не порно. Сережа, не смотри порнуху, она искажает нормальные отношения и опошляет их.

- Ты пытаешься учить меня жизни? Читаешь лекции о бизнесе? Переживаешь за мою нравственность? Или, что это? – нахмурился Сергей.

- О, нет, конечно! Просто я пытаюсь объяснить тебе, что если чувство к любимой идет из сердца и души, то тело, естественно, откликается, и плюс видеоряд из качественной порнухи о парочке влюбленных лесби, то получается именно то, что я пытаюсь донести до тебя о сексе между девушками. Только это и больше ничего. Согласись, что это завораживает? Впрочем, когда любовью, а не сексом, занимаются и обычные пары, и геи – это тоже красиво. Просто шкала восприятия у всех разная и нравственные ценности у всех разные. Но, если им хорошо друг с другом, и они любят и любимы, что в этом пошлого? Пошло смотреть на это и комментировать, то чего не понимаешь.

- Я не пытался этого делать, Женя. Меня интересовала совершенно… не техническая сторона вопроса, - неуверенно продолжил Сергей. Его бесило обсуждение интимной жизни сестры. Здесь он не был профи, и это незнание, а значит, слабость в своих силах, выводили его хуже некуда.

- Я тебя услышала. Не напрягайся так, Сережа. Если немного перефразировать то, что я тебе пыталась объяснить, то это прозвучит так – как женщина, она будет счастлива и удовлетворена на двести процентов. Гарантирую! – она позволила себе легко улыбнуться и сверкнуть глазами в сторону брата. Эта полуулыбка и превосходство во взгляде уязвило Сергея до крайней степени. Он внутренне собрался, и его лицо стало холодной маской. «Пошла ты к черту! Я уничтожу тебя прямо сейчас, чтобы не видеть больше этой гадливой улыбки, сестрица!»

- Я спал с ней и знаю, какой она бывает, когда любит. Я держал ее в своих руках, когда она испытывала именно те ощущения, которые ты пыталась мне объяснить. Так, что твои гарантии оставь пока при себе, они беспочвенны и необоснованны, - наотмашь ударил он словами, перечеркнув двумя предложениями весь бастион слов, выстроенных сестрой. Он хищно смотрел на нее и с жадностью жаждал увидеть разочарование и боль на ее бледном лице. Только железная выдержка, самодисциплина и крепкие нервы, в считанные доли секунды, спасли ее от предательского удара брата. Женька, стояла с невозмутимым видом, но то, что творилось в ее душе, знала только она. «Мерзавец! Мразь! Ненавижу тебя! Ненавижу! Терпи, ты сильная, ты сможешь стерпеть и это».

- Мужчин так легко обмануть, особенно, когда они сами готовы обманываться. Даже у меня, когда я хотела быть убедительной, это получалось неоднократно. Так, что, прости, но это ничего еще не значит! Но тебе же важно другое. Не буду тебя дальше разочаровывать, ведь блаженство в неведение. Блаженствуй, Сережа! – нежно промурлыкала она. Она видела, как ходят желваки на его лице, как он борется сам с собой и со своими сомнениями, и испытывала при этом невыносимую радость от его боли. Хороший повод расставить все точки над «и» в их личном соперничестве, Виктория к которому, имеет весьма отдаленное отношение. Просто ее одновременное появление в жизни каждого больно столкнуло их лбами. Теперь уже был повод повоевать по-мужски - по-семейному никогда не получалось. По-семейному все обиды прощались, и им не придавалось значения. Они оба были недовольны друг другом, претензий и недосказанностей действительно накопилось, потому что очень они были похожи друг на друга, но и такие разные одновременно.

- Понятно. Женщина, если захочет сделать больно, сделает это самым изуверским образом, - тихо произнес Сергей. – Считай, что это я проглотил и не поперхнулся, сестрица!

- Мне виднее, братец! – так же тихо ответила ему Женя.

- А тебя не смущает статус в обществе вашей, так сказать, ячейки? По первости это, конечно, возбуждает – вызов заскорузлости, сплошной романтизм и эпатаж. А дальше? Когда пройдет первый флер, и откроются глаза? Вам обеим, можно сказать, сказочно повезло, что вы дети своих родителей. Отличная база для легкой и обеспеченной жизни есть, престижное образование практически в кармане, да и приличная работа за хорошие деньги, при родительских связях, я думаю, не проблема. Наши предки внутренне готовы к чему угодно с твоей стороны, но и им будет нелегко. Придется придумывать правдоподобную легенду и ей кормить родственников, друзей, знакомых и партнеров, но до какого момента? Люди не дураки, они быстро просекут что к чему, и тогда шушуканье по углам и подозрительность вырастут, как грибы после дождя. А у отца бизнес. О Викиных родителях я даже заикаться боюсь. Марголины известны в Москве и в определенных кругах их фамилия много значит. Ее отец - военный, Женя! Причем из потомственной семьи военных. Могу себе вообразить его реакцию на подобное заявление дочери. Ты не боишься, что однажды он пристрелит тебя от безысходности?

- Я знаю, что все это не просто. Более чем не просто. Это дьявольски тяжело, но не безнадежно по итогу. Сплетни, пересуды, предположения, подозрения через какое-то время исчезнут и потом все про них забудут, если новую пищу для слухов не давать. Я думаю, что вряд ли многие из нашего окружения будут шокированы моим поступком, а папин бизнес, который достанется в конечном итоге тебе, вряд ли так пострадает от этого. Ты лукавишь, Сережа. Его дело растет и процветает совершенно не потому, что все разговоры в прессе исключительно положительны и благопристойны. О чем ты, Сережа? А родители Виктории, я думаю, не звери и не монстры. Она их единственный ребенок. Они, как положено, выдержат паузу, погневаются и простят. Ну, а если не простят сразу, то время, сам знаешь, хороший лекарь. Со временем все встанет на свои места. А сложности есть всегда и во всем. Ты думаешь, если она предпочтет тебя, у вас сложностей, проблем и прочего не будет никогда? Очень сомневаюсь, уж прости.

- По крайней мере, она сможет смело и гордо отвечать на вопросы: « А вы замужем? А кто ваш муж? А чем он занимается? А есть ли у вас дети? А сколько? А на кого похожи – на папу или на маму?», а не нести на белом глазу придуманную легенду. В двадцать лет это сработает, в тридцать тоже, но потом вряд ли. Дама в сорок лет, никогда не состоящая в браке, не имеющая детей и отвечающая на все вопросы о своей семье уклончиво и неясно, вызывает только жалость и сочувствие. Бедняжка! Очень я сомневаюсь, что в таком возрасте захочется эпатировать публику и расписывать свое житье-бытье с себе подобной. Да люди просто бегом побегут от нее подальше, чтобы не испачкаться. Ложь! Одна сплошная ложь и вранье всю жизнь. Это будет так, если у вас не появятся, описанными тобой способами, дети. До их появления вы живете, как хотите – впариваете всем все, что угодно, люди у нас доверчивые – поверят. Но дети убьют ваш союз окончательно или сделают его невыносимым до такой степени, что вы сами разбежитесь. У нас не Амстердам. У ребенка все должно быть, как положено – мама, папа, бабушки, дедушки, тети и дяди. И плевать, что вы будете замечательными мамами, папы-то хоть какого-то завалящего нет, и не будет никогда. Значит, снова ложь и вранье. Жизнь, построенная на обмане – это, я скажу тебе, не жизнь, а идиотизм высшей пробы. Ладно, если вы только себе ее испортите, а если не только? Подумай, Женя! Крепко подумай, прежде чем обрекать любимого человека на ад при жизни! Я предполагаю, что когда-нибудь, однажды, она проснется вся в слезах и скажет, что не простит тебя никогда, потому что ты сломала ей жизнь и эта жизнь ей не в радость, а одно сплошное мучение и боль. Что ты сделаешь? Отпустишь ее в свободное плавание? С разбитым сердцем, с утраченными иллюзиями, с потерянным ориентиром в жизни, уже не такую молодую и хорошенькую, как это было раньше и с вселенской грустью в глазах? У тебя хватит духу сделать это? Отвечай, Евгения, мать твою!

- Нет, такого я сделать не посмею,- тихо ответила Женя. Тишина, повисшая в гараже, после громких и хлестких слов Сергея, была, как на кладбище. Минута, другая… - Но, почему ты решил, что все будет именно так? – подала она, наконец, голос. – Откуда ты можешь знать, что наша жизнь сложится именно так? А твоя жизнь, наверное, как противовес, будет сказочно хороша? Только потому, что это ты? Или потому, что ты хочешь, чтобы было именно так? Я не идиотка и смотрю на жизнь реально, и понимаю, что есть оптимистичные прогнозы и есть пессимистичные. Как правило, получается нечто среднее и то, в редких случаях, когда оптимизма не хватает и человек делает все для того, чтобы плохое непременно сбылось и осуществилось. Это в природе человека ждать и готовиться к концу света. Все ждут чего-то плохого и омерзительного, и вот оно приходит. Все опускают глаза долу и восклицают: «Вот оно! Как ждали, так и вышло! Нет в жизни счастья, так зачем желать, стремиться и прилагать усилия, ведь ничего хорошего уже быть не может, как ни старайся!». А ты не допускаешь такой мысли, что с тобой, хоть ты и успешный, уверенный в себе мужчина, может случиться именно такая же ситуация, какую ты так ярко обрисовал мне? Что женщина, которую ты любил и не мог надышаться на нее, точно также в слезах заявит тебе такими же точно словами и смысл в них будет точно такой же? И плевать, что когда-то она могла гордо и независимо говорить, что она твоя жена, что у вас трое детей и все как один похожи на папу. Никто ни от чего не застрахован. Только не приплетай сюда меня и Вику! В любой семье может случиться похожая ситуация, в нормальной, в ненормальной. Это жизнь… И очень большой процент успеха зависит от того, что за женщина стоит за каждым конкретным мужчиной. Ты и сам это прекрасно знаешь, ты почувствовал в Виктории эту силу и теперь готов из кожи вон вылезти, но удержать ее возле себя. Но, тебя ждет разочарование. Не надо думать, что все в мире женщины поголовно спят и видят себя обеспеченными домохозяйками на Рублевке, и что непременно все они глупые идиотки, у которых трагедия жизни – испорченный маникюр. Если тебе нужны именно такие, можешь смело забирать их всех в кучу и жить, как принято в твоем обществе – утром жена, днем секретарша, вечером любовница, а ночью, как получиться. От таких куриц меня тошнит и выворачивает наизнанку, тебе только такие и нравились в свое время. И я, знаю, что Вика такой идиоткой не является. Понимаешь? Она другая и хочет другого. Она, может быть и поживет с тобой какое-то время, а потом сбежит от тебя, как от господина Гольдберга, потому что у вас план жизни на ближайшие пять, десять, двадцать лет расписан в органайзере и вы каждый час сверяетесь с ним, чтобы четко знать, что все идет по плану. Я даже могу рискнуть и дать тебе фору, братец! Что ж дерзай! Попробуй справиться с ней и заставить ее полюбить, то, что ей противно! Как только ты вздохнешь с облегчение, потому что тебе вдруг покажется, что все отлично и план не нарушен, она взбрыкнет - и только ты ее и видел! - она нагло рассмеялась ему в глаза и ее смех, раскатисто разносился под сводами гаража. - Мы с тобой не соперники, Сережа! Нет. Соперничать нам не в чем – ты это ты, я - это я, и этим сказано все. Я, дура, распиналась перед тобой битый час, а нужно-то было просто сказать – любишь ее, значит сделаешь все, чтобы она была счастлива. Вот и все! Я не буду устраивать козни против тебя, Боже упаси меня от этого, братец. А я буду лишь издалека наблюдать за тобой и ничего не буду предпринимать. А зачем? Так, что удачи тебе и не держи на меня зла. А теперь, прости. Мне и правда, уже очень давно следовало бы переодеться, - она улыбнулась ему и быстро-быстро прошла мимо, оставляя Сергея наедине со своими невеселыми мыслями.

Глава 16.

Резко толкнув дверь ногой в свою комнату, и в бешенстве швырнув сырое полотенце на пол, Женька схватилась руками за столешницу компьютерного стола и часто-часто задышала. Она закрыла глаза.

- Женя, что случилось? – неожиданно раздался за спиной мамин голос, от которого она вздрогнула и застонала.

- Ничего не случилось, мама, - стараясь заглушить в себе нарастающее бешенство, тихо прорычала она, не оборачиваясь.

- Ну, я же вижу…

- Мама, уйди! Прошу тебя, - резко оборвала она мать на полуслове. – Слышишь! – хрипло крикнула она. – Пожалуйста, - тихо простонала она, как будто извиняясь.

- Хорошо, как скажешь, - еле слышно прошептала Людмила Сергеевна и закрыла за собой дверь в комнату дочери.

- Черт! Черт! Черт! – уже не сдерживаясь, громко прокричала Женя и сжатыми кулаками, от бессилия и злобы, застучала по крышке стола. Слезы душили ее. Она очень редко плакала, но сейчас сил сдерживаться не было, и она заплакала. «Мужчины не плачут, они огорчаются…» - внезапно вспомнилось ей бабушкина присказка. «То, мужчины, бабушка. А я непонятно кто. Мне и поплакать можно». Слезы обиды, злости и разочарования лились по щекам, и она даже не пыталась их остановить. Ей было слишком больно, невыносимо больно, так больно, что хотелось умереть. Она села в кресло и привычным движение нацепила наушники, и ей стало немного легче – музыка всегда помогала ей справиться со своими проблемами, и успокаивала. Она развернулась к окну и закрыла глаза, погружаясь в свой мир. «Я справлюсь… Я смогу…». Она знала о себе все, свои сильные и слабые стороны, она давно спрятала свое сердце и душу в толстый, непробиваемый панцирь, и научилась быть равнодушной, спокойной и безразличной. Уже давно она утратила иллюзии и научилась стойко сносить обиды и боль. Только сейчас ее защита дрогнула. Обнаружилось слабое, уязвимое место, которое не выдержало мощного удара. Она была не готова к нему. Никогда прежде она не испытывала такой жуткой, дикой ревности. Ревность, словно змея, заползла в трещину ее пострадавших защитных бастионов, и жалила и отравляла ядом.

«Виктория… Она всего лишь женщина, обычная, земная и она далеко не ангел. Что же требовать от нее ангельской чистоты и непорочности? Да я и не требую, собственно. Просто то, что она была близка именно с моим братом, вызывает во мне и разочарование, и зависть, и боль, и гадливость, и омерзение, и стыд за нее и мне хочется придушить ее за это. Как она могла? Как он мог? А я, как последняя идиотка, наблюдала за ней издалека и боялась подойти, а братец – молодец! И она тоже хороша! И, когда хоть они успели? Надо полагать, в первый день знакомства. Лечь с первым встречным, после нескольких часов знакомства – вот это воспитание! Так только шлюхи себя ведут, а не приличные девушки из хороших семей. Просто удивительно! И он лапал ее, и она ему это позволяла. Трогал ее везде и прикасался к ней губами, ублюдок. А она раздвигала ноги перед ним, сука!». Женька, в бешенстве сдернула с себя наушники и швырнула их на стол. Она вскочила с места и в приступе дикой ярости, схватила со стола пустую коробку от диска и запустила ее в стену. Пластмассовая крышка разлетелась вдребезги. Блуждая взглядом по комнате и выискивая, чтобы еще схватить, она взглядом натолкнулась на свое отражение в зеркале. На ней была ее одежда! Волна брезгливости, словно судорога, пробежала по ее телу. Женька одним движением загнула влажную футболку и начала стаскивать ее через голову. Вдруг, легкий, еле уловимый запах коснулся ее ноздрей. Боже! Ее запах… Она сняла футболку и уткнулась в нее лицом, вдыхая едва слышный и понятный только ей запах. Продолжая нюхать влажную ткань и упиваясь ее ароматом, она успокаивалась и приходила в себя. «Она не ангел, нет, но черт же ее побери, пахнет она ангельски. Мой падший ангел!» Как величайшую драгоценность, бережно прижимая к себе вещь, хранящую любимый и такой зовущий аромат, она медленно опустилась в кресло. Приступ ярости отступал. «А ты святая и непорочная дева Мария. Ты жила монашкой и хранила себя для первой брачной ночи. Ой, да! И ноги не перед кем не раздвигала, и лапать себя не позволяла, и сама никого не трогала и не целовалась ни разу в жизни. Сама благопристойность и воспитанность, и нет в тебе ни одного изъяна!» - она невесело ухмыльнулась и глубоко вздохнула. «Дура бешенная! Маму расстроила и обидела. Коробку расколотила. Терпимее надо быть, Женя, и добрее!» Она снова поднесла футболку к носу и уткнулась в нее. «Господи, если ты есть! Не мучай меня больше и не терзай, пожалуйста! Не хочешь помогать – не надо, но не мешай тогда, только не мешай. А остальное, я все сделаю сама. Просто чуть-чуть удачи и везения пошли мне, а дальше все пойдет, как по нотам». Она как будто очнулась от кошмарного, вязкого сна. «Вика! Что ты делаешь со мной? Мне кажется, что я временами, теряю разум и контроль над собой. Закрою глаза, а там только ты. Живая, нежная и такая близкая» - она снова вздохнула и втянула в себя любимый запах. « Не могу больше. Иначе я сойду с ума». Она поднялась с кресла, подошла к двери и закрыла ее на ключ. Быстро пересекла комнату, и села на краешек постели, аккуратно положив на подушку Викину футболку. Она сняла с себя джинсы и бросила их на пол, она уберет их потом, не сейчас. Одним движение, она оказалась на кровати. Закрыв глаза, она облизала пальцы правой руки и легко скользнула ими в трусики. Она была возбуждена. Сильно возбуждена. Привычным движение легко прикоснулась к клитору и почувствовала невыносимое желание. Она знала свое тело, она знала свои самые чувствительные точки, она знала, в каком темпе и как надо стимулировать свой клитор, чтобы получить быструю разрядку или наоборот, медленно и нежно, с все нарастающим возбуждением, доводить себя до сумасшедшего оргазма. Сейчас ей хотелось быстро и до умопомрачения. Ее чувствительный сосок левой груди, если прикасаться к нему сначала нежно и невесомо, чертовски помогал ей получать удовольствие, а потом, когда горячая и судорожная волна, медленно накатывала на все тело, она почти грубо и сильно сжала, и сдавила свою возбужденную левую грудь, вот тогда, последовала долгожданная разрядка. Ее тело содрогалось в сладких конвульсиях освобождения и половые губы, влажные и удовлетворенные, открывались и закрывались, приглашая войти в них. Одним движение, зажав клитор между двумя пальцами, она скользнула туда, увлекая его в самую глубь себя, и сжала ноги… Она закусила губу и очень старалась не застонать громко, потому что получила полное удовлетворение и так, как ей хотелось его получить. Обессиленная, она растянулась на кровати. « Боже! Вика! Как я хочу в тебя. Как я хочу узнать твой вкус там». Она еще немного полежала, успокоилась, пока окончательно не пришла в себя. Соскочив с кровати, Женя достала из шкафа свою одежду и оделась. С сожалением взяла с подушки футболку, подняла с пола джинсы и подцепила рукой, валявшееся в углу полотенце. «Надо в подвал, в прачечную отнести. Хотя, футболку жалко» - усмехнулась она, и последний раз уткнулась в нее носом. Проходя мимо зеркала она остановилась и пристально изучила свое отражение в нем. Взяла расческу, и привычным движение расчесала, почти что сухие волнистые пряди.

- Хороша я, хороша! Плохо лишь одета, никто замуж не берет девушку за это, - дурашливо пропела она и улыбнулась своему отражению. - Настроение нормализовалось и пациент скорее жив, чем мертв!

Побывав в прачечной, она пошла искать маму. Совесть мучила ее, и было стыдно за свою резкость, и грубость, и хотелось загладить свою вину и получить прощение от нее. Слишком давно и часто она огорчала свою маму. Она нашла Людмилу Сергеевну на террасе, сидящей в кресле и листающей какую-то толстую, увесистую книгу.

- Мама… - тихо позвала ее Женька. – Мамочка… - жалобно пропела она и подошла к ней. – Мам! Я - мерзавка, да?

- Да, милая дочь, ты - мерзавка, - сдержанно проговорила она, поднимая на нее свои глаза.

- Прости, меня, пожалуйста! У меня сегодня не самый лучший день в моей жизни и ты попала под обстрел. Извини меня. Мне, правда, очень стыдно. Ну, мама! Я больше так не буду.

- Ох, если бы, дитя мое! Твои бы слова, да Богу в уши. У тебя последнее время, как я погляжу, каждый день не лучший. Не знаешь, как к тебе и пробраться. Того и гляди, в недобрый час попадешь. Вот сегодня видно он и пробил для меня, - проговорила Людмила Сергеевна и с укоризной взглянула на Женю.

- Мама, прости!

- Прощу, конечно, куда же я денусь. Только, Женька, знаешь… Как-то у меня на душе нехорошо последнее время, словно камень там висит и тянет. Что-то происходит с тобой и Сережкой, а я не знаю и извелась уже вся. Чувствует сердце материнское, что что-то не ладно у вас. Женя, скажи, что случилось? Какая вас муха укусила?

- Да, нормально все, мам. Что ты себя накручиваешь? Вон книжечку почитай, как она называется? Не бери ты в голову.

- Ой, Женька, ты меня совсем за дуру видно считаешь. Не накручиваю я себя. Я вижу и чувствую. Пока не появилась здесь девочка эта, все было спокойно. Вы, как сидели оба у компьютеров с лопухами своими на ушах, так и сидели. Только ради телефонных звонков из сумрака и выныривали. Если бы я вас за стол, чуть ли не силком вытаскивала, вы бы остались голодными и даже не заметили бы этого. Сколько раз, под страхом смертной казни, я выгоняла вас на речку или в лес? Не помнишь?

- Помню, мам.

- Зато теперь, когда появилась эта девочка…

- У этой девочки есть имя, мама. Ее зовут Вика, ты же знаешь, - поправила ее Женька, уже предчувствуя новый серьезный разговор.

- И вот она, Вика, появилась, и что же? Я не узнаю своих детей. Я их практически не вижу дома, их нет. Они где-то пропадают днями, вечерами, ночами, а утром спят, что из пушек не поднять. Вы шатаетесь по лесу, как…дровосеки какие-то. Я не знаю и знать не хочу, что вы там делаете, но ваши перепады настроения, уже действуют мне на нервы, Женя. У меня очень нехорошее предчувствие. Не нравится мне Виктория. Не лежит у меня к ней сердце, вот что хотите делайте со мной. Очень красивая, милая девочка, но зря она сюда приехала. Зря! - Людмила Сергеевна слегка замялась, и было видно, что она готовится сказать, что-то важное. - Знаешь, Женя… Папа навел о ней справки. Она - бывшая жена Саши Гольдберга!

- Знаю, мама. И, что? Ей нужно наложить на себя руки после развода с ним?

- Господи! Ну, что ты несешь, Женька. Ты помнишь, Сережа рассказывал, что она бросила Сашку, выставив посмешищем перед всеми. Тебя это не настораживает?

- Она изменила ему с водителем? Или с кем-то еще? Она наставляла ему рога с половиной Москвы?

- Нет, слава Богу, нет. Но, она сбежала от него, разрушив все его планы и планы их семей. Родители, так старались устроить судьбу своих детей, а она…

- А она, оказалась, честной. Когда она поняла, что заклинание – стерпится-слюбится, в ее случае не работает, она честно сказала ему об этом и ушла. Что она сделала не так, мама? Лучше было бы, если бы она жила с ним, как наложница, как продажная женщина, своим телом расплачиваясь за грандиозные планы и мечты своих родителей? – удивленно посмотрев на мать, произнесла Женя.

- Ты еще слишком молода, дочь, и ничего не понимаешь в жизни, - печально проговорила Людмила Сергеевна. – Самые крепкие браки – это браки по расчету, чувства всегда очень мешают. Чувства, безусловно, дают остроту и пикантность отношениям, но больше мешают и осложняют жизнь. Здоровый расчет, ум, терпение и жизненная смекалка - вот составляющие отличного брака, а если при этом стоит вопрос слияния капиталов и престиж семей, то чувства надо выкинуть на свалку. Она совершенно забыла о том, чьей единственной дочерью является и что за человек ее отец. Женя, не смотри на меня так! Я говорю тебе очевидные факты. Она не голытьба, какая-нибудь, которая влюбляется и сломя голову выскакивает замуж за первого встречного, потому что у нее чувства. Она дочь очень влиятельного человека, причем, с глубокими еврейскими корнями. Браки в таких семьях решают только родители и чуть ли не с пеленок подыскивают достойную партию своим чадам. А она нарушила неписанный закон, а впрочем, может быть и писанный, я не знаю всех тонкостей. Женя, она уже с рождения не принадлежала себе, а была неким инструментом, и свои чувства давно должна была бы научиться контролировать. Жила бы потом, как царствующая королева, а если бы родила дочь, то стала бы богиней. Дура она, Женька! Маленькая, своенравная дура и больше ничего! А теперь она приехала сюда и медленно сводит с ума моих детей. Ты думаешь, что я слепая и ничего не вижу? Я с ужасом заглядываю в будущее и ничего хорошего там не наблюдаю. Посмотри на себя? Подойди к зеркалу и загляни в свои глаза.

- Мама, прошу тебя, только без заламывания рук и вскрикиваний. Что с моими глазами? Они стали красными, как у вампира? Или может, я внезапно окривела на один глаз? Что?

- Ты влюбилась в эту… в эту… в эту дрянь! – громко и зло сказала Людмила Сергеевна, выплевывая последнее слово с особенным удовольствием. – Большего позора в нашей семье не было.

- Начнем с того, что я всегда была позором нашей семьи, и ты прекрасно знала, что рано или поздно это произойдет, и когда-нибудь я влюблюсь.

- Но, не в нее же, Женя! Только не в нее! Ты с ума сошла совсем, ты спятила, дочь! Я всегда закрывала глаза на твои… сексуальные эксперименты, молодость для того и существует, чтобы совершать ошибки. Но, докатиться до такого, причем за такой короткий срок, уму не постижимо. Что хоть она такое с вами делает? Приворожила, околдовала, опоила или загипнотизировала? Вы с Сережей стали абсолютно невменяемые. Он, как я поняла, страдает точно таким же недугом, что и ты – влюбился! В эту девку, в эту дрянь!

- Мама! – крикнула Женя. – Остановись! Иначе будет поздно.

- Поздно? Что будет поздно? Уже поздно, Женечка! Я уже опоздала и прохлопала тот момент, когда мне надо было вмешаться. Но, я сделаю это сейчас. Слушай. Я прошу тебя, дочь, я умоляю тебя, если хочешь, встану перед тобой на колени…

- Перестань, мама! Не надо патетики в таком количестве. Говори, что ты хочешь от меня?

- Я хочу, чтобы ты выкинула ее из головы и забыла, как страшный, кошмарный сон.

- А, если у меня не получится сделать так, мама, что тогда? – холодно проговорила Женя, уже начиная догадываться.

- У тебя должно получиться, дочь. Иначе, в нашей семье разыграется трагедия и все, что мы с папой, так долго и целенаправленно создавали, полетит к чертям собачьим! Понимаешь? У тебя еще есть брат, Женя. Твой брат и мой сын..

- И наследник престола. Инструмент, для осуществления ваших грандиозных планов по слиянию капиталов и престижа семьи? Я правильно поняла? Ты предлагаешь мне, ты – моя мама, предлагаешь мне - твоей дочери, запихнуть свои чувства в задницу и дать простор для изысканий моему брату, твоему сыну? Ты серьезно предлагаешь мне сделать это, только потому, что чувства сына – наследника тебе важнее моих чувств? Я не верю своим ушам! Тебе плевать на меня. Тебе всегда было плевать на меня. Какая милая семья. Не семья – сказка. Потому что у нас, как в сказке, чем дальше, тем страшнее, мама, - горько и разочарованно проговорила Женька.

- Дочь, прошу тебя, не утрируй. Эта жестокая мера, но вынужденная, и кто знает, может быть потом, ты будешь мне благодарна за это, Женечка. Я – женщина и прекрасно понимаю тебя…

- Ничего ты не понимаешь, мама, и не женщина ты давно, а компьютерная программа по расчету и распределению денежных масс, с классным интерфейсом и удобная в использовании! – жестко и холодно бросила она матери. – Я тебя услышала, мама, и поняла. Можешь больше не говорить мне ничего. Ты очень коротко и ясно объяснила мне саму суть ситуэйшен. Но, раз уж у нас такой… меркантильный разговор о любви, - хрипло ухмыльнулась она. – Я буду настаивать на моральной компенсации, денежных выплатах, за принесенный ущерб и гарантиях. Да, да! Именно гарантиях!

- Господи, о чем ты, Женя?

- О чем? О рисках, мама! В нашем змеином гнезде, которое ты, почему-то любовно называешь семьей, все и всегда думают о гарантиях и рисках. Я, тоже такой же, змееныш, как и мой братец-змей, и мама-змея и папа- змей… Змей-Горыныч! – зашлась она недобрым смехом. – Большой, важный змей, Змей-Горыныч! Мой отец… Так вот. Как ты думаешь, что мне скажет папа, если я сейчас пойду к нему и скажу, что я – его дочь, лесбиянка, позор его семьи, но его самая любимая любимица, умница и красавица, втрескалась по уши в соседскую девочку Вику и хочу дождаться, когда та, окончательно созреет и поймет, что я – счастье и любовь всей ее жизни, и судьбой нам предначертано жить долго и счастливо, и умереть в один день? Папа, наверное, погрустит, потоскует, взвесит все за и против, и решит, что нашему кронпринцу найти девушку, все же проще, чем маленькой принцессе, со странными наклонностями. И, потом, его маленькая принцесса, пусть и такая странная, но она его дочь, и наследница внушительной части его империи, и голова у нее где надо, и бизнес, которым заправляет ее папа, она знает хорошо, по крайней мере, той его частью, что связана с ее наклонностями и где, она царь и бог, пока еще маленький, но с хорошими задатками. И, скажет тогда папа-змей, чтобы послала всех недовольных и брюзжащих, маленькая принцесса в задницу, и наплевала бы она на происки королевы-матери, потому, что за любое свое желание надо бороться, а не просто покупать его за деньги, потому что легко доставшееся желание, тут же теряет свою цену и становится не нужным. Так мне уже идти к папе? - спокойно спросила она и посмотрела в глаза матери. – Или мы можем и так договориться, без его вмешательства. Потому что, если отец узнает, на какие аферы пускается его жена, ради благополучия ее сына, в ущерб счастью и благополучию его любимой, но такой непутевой дочери, он устроит тебе, мама, тут же, не сходя с места, фильм ужасов в формате 5D, и может быть, ты тогда поймешь, что Сереженьке, давно пора стать мужчиной и самому решать все валящиеся на него проблемы, а не приходить вечером к маме и плакаться на тяжелую судьбу.

- Ты жестокая, Женя! Господи, какая же ты жестокая и бесчеловечная! Нет в тебе ничего тонкого, женского и изящного. Бьешь, как молот по наковальне. Раз и все… - вздохнула Людмила Сергеевна.

- А я никогда и не мечтала о таких женских недостатках. В поддавки я не играю. Мама, когда у тебя под голой задницей горит раскаленная сковородка, о каких тонкостях ты говоришь? Только так, а как еще-то? Так, что я надеюсь, вопрос исчерпан. Каждый из нас пусть решает свои проблемы сам и я, думаю, что иногда и такие неизящные методы очень действенны, правда, мама?

- Женя, ты никогда не изменишься. С каждым днем ты становишься невыносимее и грубее. Ладно, дочь. Как бы там не было, я рада, что мы поговорили. И я не сержусь на тебя, впрочем, как обычно, Женька.

- Я рада, что консенсус достигнут, мама. Ладно, я пойду. А ты что читаешь? Макиавелли, я надеюсь? – захохотала она и чмокнула Людмилу Сергеевну в щеку. – Мама, читай между строк, у Макиавелли самое главное именно там. Медичи именно там черпала вдохновение для своих коварных планов.

- Иди, уже, иди! Казнь египетская! Исчадие ада, ты мое! – крикнула она напоследок дочери.

Глава 17.

Сергей был мрачен. У него сложилось неприятное ощущение того, что эта пигалица, его сестрица, опять каким-то немыслимым образом, разрушила его правильные и логичные доводы, перевернув, каким-то дьявольским кульбитом, все мысли с ног на голову, и снова вышла победительницей, в их уже не первой стычке. Она всегда умела держать удар. И даже, когда он обрушил на нее сегодня такой мощный, мегатонный ударище, не подала виду, а только еще больше обозлилась и размазала его в конце разговора, даже не размазала, а уделала, натыкав мордой в его же собственные словесные испражнения. «Мы с тобой не соперники, Сережа! Нет. Соперничать нам не в чем – ты это ты, я - это я, и этим сказано все!» - как приговор, как страшный итог всего, звучало в его голове. И, опять она оказалась права. Его всегда удивляло, восхищало и бесило то упрямство, упорство и настойчивость, с каким она с детства утверждалась в этом мире. Она сама, ее поведение, и ее поступки всегда шли в разрез со всеми нормами, писанными и неписанными правилами, по которым жили все нормальные люди, вроде него, в нормальном обществе, в котором они жили оба. Но, если Сергею приходилось подстраиваться, подлаживаться, поступаться какими-то своими желаниями и амбициями, то она всегда делала так, как считала нужным. Удивительнее всего, что отец, такой твердый, даже жесткий, строгий, правильный, требовательный и ниспускающий никому ошибок и просчетов, всегда вставал на ее сторону и поддерживал ее во всех самых сумасшедших поступках. Она никогда не боялась отца и была с ним на равных, имея наглость без спроса влезать туда, куда Сергею, до поры до времени, путь был заказан – в семейный бизнес. Он очень хорошо помнил, как однажды отец, усаживаясь в служебную машину, нагруженный бумагами, которые хотел посмотреть в пути, серьезный и сосредоточенный, кивком головы прощаясь с домашними, был остановлен ее голосом:

- Пап, а можно я с тобой поеду? Дядя Боря приглашал меня посмотреть и покопаться в новых компах. Они с дядей Вовой так интересно рассказывают про графики и тренды, как будто они живые! Мне понравилось.

И, неприятнее всего было то, что отец, не прогнал ее и не закрыл ей рот одним взглядом, как делал это со мной, а улыбнулся и сказал:

- А, что? Поехали. Только сбегай быстро переодеться. Я требую от всех соблюдать дресс-код, и ты должна первая подавать пример в этом. Ты же моя дочь, Евгения. Я жду тебя десять минут! – и захлопнул дверь машины. Возражать ему никто не решился. Гораздо позднее, когда Сергей, получая образование, и постоянно совершенствуя свои знания, боясь ошибиться, аккуратно применял их на практике, постепенно достигая все больших и больших высот, дождался, однажды похвальбы от отца. Она была для него бесценна. Он был его сыном, и столь высоко поставленная планка, начала медленно приближаться к нему или он дотягиваться до нее. Сергей помнил, как ему было чертовски неприятно, настороженное и какое-то выжидательное отношение сотрудников фирмы к нему. С ним они осторожничали, а Женька была для них своя в доску. Она спорила с ними, ругалась и доказывала свою правоту, с людьми, которые были гораздо старше, опытнее и были профессионалами в своем деле. Его удивляло, что все эти дяди Бори и дяди Вовы, в последствии ставшие сначала Борисом Владимировичем и Владимиром Андреевичем, в скором временем стали откликаться на Бориса и Владимира, а потом на Борю и Вовчика, в зависимости от степени накала страстей в кабинете у отца, который обращался с ними точно также, как Женька. И они терпели и позволяли. С Сергеем такого не происходило. Он не мог позволить себе и им такой фамильярности, и нарушения субординации – это было слишком неправильно, в его разложенном по полочкам мире. Его воспитывали строго, жестко и правильно, а Женька воспитанию не поддавалась, строгости и жесткости не терпела, и презирала правильных, в чем-то даже идеальных людей, называя их занудами, мозгоедами и задрочами. Вот такая она зараза, его сестрица. Но, отец любил ее до беспамятства, даже такую всю шиворот-навыворот, и не девочку, и не мальчика, а просто, как свое творение, немножко безумное и странное, но свою плоть и кровь в непонятной оболочке. Он не стыдился ее, не стеснялся и убил бы на месте всякого, кто бы посмел ее обидеть. Он холил в ней ее недостатки, пестовал ее придурь и восхищался ею, как Сергею иногда казалось, больше, чем им, своим сыном. Женька и Сергей были его детьми. В этом они были равны и не равны одновременно. Они были очень похожи друг на друга – красивые, прекрасно сложенные, умные и сильные личности, но в то же время, и очень разные, как метко сказала Женька - ты это ты, я - это я, и этим сказано все, больше добавить нечего. Они всегда жили в мире, безобидно подначивая и подкусывая друг друга, как это обычно происходит у старшего брата с младшей сестрой, даже такой своеобразной, как его Женька. Они не соперничали, нет, скорее, каждый самоутверждался с оглядкой на успехи другой стороны. Так они росли, и у каждого было тайное желание – увидеть, как один из них облажается. Нормальные, спортивные отношения, если учесть, что его сестра искренне считает себя мужчиной, имея женское тело. Когда они становились взрослее и этот процесс протекал у каждого из них по-разному, и тут они были единодушны. Его друзья, подкатывавшие было к Женьке, получали хороший отлуп или наоборот допускались до тела, вопреки его заверениям о ее несостоятельности, как женщины, и долго потом удивляли его, пытаясь за ней ухаживать и строить иллюзии на ее счет. Причем она искренне шпыняла их, чем еще больше распаляла их желания, непременно, быть рядом с ней. А его девушки? Ему всегда нравились девушки утонченные, холеные, красивые и породистые. Она же называла их курицами и ляльками. Ей хватало десяти минут общения с ними, чтобы вынести вердикт: «Это точно твое! Очередная лялька, как ты и любишь» или того хуже, она начинала откровенно выискивать какую-нибудь брешь у претендентки на его сердце, и по капле впуская туда яд, выставляла ее откровенной дурой в глазах его друзей и родителей. Девушки же, с которыми она вела себя таким образом, почему-то, приходили в полнейший восторг от ее оригинальности или возбуждались не по-детски от ее равнодушия, в очередной раз оправдывая слова А.С. Пушкина: «…Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей!...». Она, как маленькая кошечка пробовала выпускать коготки и мучить бедных птичек. Но, это все были цветочки, ягодки уже созрели – появилась она, Виктория, и больно, очень больно стукнула их лбами. Сергей влюбился в нее, причем любовь накрыла его, как огромная волна на океане, мгновенно и полностью лишая возможности сопротивляться. В ней он увидел все, что так долго и безнадежно искал – утонченность, породистость и норов, красоту и холеность, ум, проницательность и какой-то внутренний стержень, без которого все выше перечисленные качества теряются и меркнут. В ней была сила океана и его непредсказуемость. Ему, такому правильному, логичному, размеренному и в высшей степени практичному молодому человеку, захотелось с всепоглощающей страстью, обладать именно ею. Ему казалось, что только тогда, когда она будет всецело принадлежать ему, он ощутит в полной мере то чувство, которое испытывал герой Леонардо ди Каприо в «Титанике», когда стоял на самом носу корабля и с вызовом кричал в никуда: «Я – Король мира!». С ней, он стал бы королем. Правильно подметила Женька, что очень большой процент успеха зависит от того, что за женщина стоит за каждым конкретным мужчиной. Она, в очередной раз оказалась права, его сестрица, черт бы ее побрал! Ну, почему, почему, это создание, младше его на восемь лет, иногда читает его, как открытую книгу, а он, ее старший брат, не может разобраться в ее чудовищных, совершенно не понятных отношениях с жизнью, из которых она, как скользкий червяк, выворачивается и выползает целенькая и с гадкой улыбкой на устах? Где справедливость, мать ее? Его горькие размышления прервал звонок мобильного. Звонил Гольдберг.

- Вот, черт! – смачно выругался Сергей, взяв телефон. – Я совсем забыл про него. Как не кстати. Да? – бодро ответил он в трубку. – Приветствую, Александр!

- И тебе, привет, Серега! Ну, что, ожидаешь? Пиво, водка, потанцуем? – захохотал Гольдберг в трубку. – Все в силе, я надеюсь? Отказов не принимаю, потому что все планы поменял ради этой поездки. Как дела? Как отец? Как сам-то? – он так и сыпал вопросами.

- Все остается в силе, Саша. Ждем, ждем. Приезжай, конечно. О делах при встрече поговорим. Уговор дороже денег…

- Если жалко их отдать! – продолжил он за Сергея и снова засмеялся. – Стало быть, жди. В субботу утречком и подкатим.

- Мы? Это ты о себе с таким уважением или мне показалось?

- Мы – это значит я и моя подружка. А может и тебе прихватить? Есть и хорошенькие, какие тебе нравятся. Давай, соглашайся, Серега.

- Нет, мне ничего можешь не прихватывать.

- Всё с собой? Да? Молодец! Меняешь женщин, как перчатки. Чувствуется хорошая школа, моя! – продолжал веселиться Гольдберг.

- Да, уж, куда нам до тебя! Какая, по счету?

- Да и со счету сбился уже, и считать некогда. Весь в делах. Ну, ладно, приеду – потолкуем. Есть тут пара-тройка мыслишек – перетрем в процессе. Ну, бывай, Серега. Адьос!

- Ну, давай, давай! Знойный гишпанец, язык не сверни, полиглот хренов! – в тон ему ответил Сергей и отключил мобильный. – Черт! Черт! Вот ведь, черт, тебя побери, со всеми твоими девками и мыслишками! Ты здесь совершенно не нужен. Ну, совсем никак! Да! Все очень и очень осложняется. Более чем, - невесело закончил Сергей и крепко задумался.