Любовь, жизнь и далее по списку

Шесть

Я задержала взгляд на чистом полотне. Опыт. Глубина. Я думала о словах Купера. Нужно доказать, что мистер Уоллес неправ. Тогда для меня откроются двери выставки, и я смогу записаться на зимнюю программу; тогда и мистер Уоллес, и Купер, и все вокруг увидят во мне настоящую художницу. Я нарисую что-нибудь новое. Что-нибудь выдающееся. Окончательные решения по участникам принимаются за две недели до самого мероприятия, а значит, я успею убедить мистера Уоллеса, что способна на большее.

У меня был план – превзойти себя в новых работах – и четыре недели в запасе. В зависимости от размеров, проработанности деталей и часов непрерывной работы на картину уходило от одного до четырех дней. И, раз уж было лето, чего-чего, а времени у меня было вдоволь. Но в моей груди поселился тугой комок чистой паники. Я совершенно не представляла, что хочу нарисовать. Я совершенно не представляла, что нового или тем более выдающегося могу создать.

Я листала свой альбом с вдохновляющими фотографиями и вырезками. Обычно он служил мне хорошим источником идей, но сегодня был не тот случай. «Кроме того, – напомнила я себе, – сейчас моя задача – создать что-то неповторимое».

Я вернула альбом в комод и бросила кисть в банку. Потом развернулась к выходу и вскрикнула, обнаружив, что мама все это время наблюдала за мной.

– Ты меня напугала, – сказала я.

– Ты ничего не нарисовала.

– Я знаю.

– Купер рассказал мне о мистере Уоллесе.

– Что? Предатель. И когда он только успел?

– Написал сообщение сегодня утром.

– Теперь ему не жить.

– Почему я не узнала это от тебя – вот, что интересно.

– Не знаю. Чем чаще я произношу это, тем сильнее верю его словам. Я даже не собиралась говорить Куперу. Он меня вынудил.

Она покачала головой.

– Этому парню нет надобности тебя к чему-либо принуждать.

– Знаю. Я особо не сопротивлялась. Когда дело касается его, я теряю всякую силу воли. Только никому не рассказывай.

Она улыбнулась. Мама знала о моих чувствах к Куперу. Это у нее на плече я рыдала прошлым летом после роковой прогулки по пляжу, после моего признания, от которого он предпочел отшутиться.

Я протиснулась мимо мамы и направилась в гостиную, где дедушка дремал в кресле. Я села на диван, надеясь, что мама не посмеет тревожить дедушкин сон своими разговорами. Как же плохо я ее знала.

Она присела рядом со мной.

– По-моему, ты рисуешь прекрасные картины.

Дедушка всхрапнул и открыл глаза.

– Я не спал, – сказал он.

– Все нормально, дедуль, люди твоего возраста такое не контролируют.

– Будь добра, накажи свою дочь за меня, – попросил он маму.

Мама хихикнула.

– У нас здесь речь о мистере Уоллесе.

– Не хватает глубины, да? – спросил дедушка.

– Ты и ему рассказала? – Я вскинула руки в воздух.

– А мне нельзя было знать? – возмутился дедушка. – Почему это мне нельзя знать?

– Потому что у меня нет души, – ответила я.

Мама погладила меня по плечу:

– У тебя есть душа, малышка. Мистер Уоллес имел в виду твое искусство.

– Так ты с ним согласна?

– Я такого не говорила. Мы с папой любим то, что ты делаешь, и ты это знаешь.

– Подожди-ка, ты и папе рассказала? Ему и так сейчас не просто.

– Но он тоже хочет быть в курсе событий.

Я вздохнула:

– Вот уж точно, кто рано встает…

Мама обвела рукой все картины, развешенные по стенам гостиной. Они были щелочками во внешний мир, которые, хоть и не впускали свет, но стирали ощущение закрытого пространства. Я рисовала оживленные места вроде Таймс-Сквер и Лас-Вегас-Стрип и умиротворяющие пейзажи вроде французских пригородов или зеленых утесов Ирландии. Правда, знакомы они мне были только по фотографиям. С самого переезда я начала завешивать эту стену картинами и уповать, что они пробудят в маме жажду путешествий. Но в действительности пользы от них было мало. Возможно, именно из-за них мама никуда не выходила – зачем, если весь мир и так был перед ее глазами.

– Только посмотри, какая ты талантливая, – сказала она.

Изображения выглядели очень реалистично. Но разве не об этом говорил мистер Уоллес? В них не было ничего уникального. Ничего личного. Просто копии. И что я чувствовала, глядя на них? Говорят, настоящие художники своим искусством могут заставить зрителя чувствовать порывы ветра на лице и остроту воздуха на языке. Мои картинки напоминали фотографии из путеводителя: побывать внутри них хотелось, но воздух оставался безвкусным.

Вероятно, в словах мистера Уоллеса был смысл. Но, думаю, у меня еще был шанс все исправить.

– Мне нужен опыт.

– Ты рисуешь, сколько я тебя помню, – отметила мама.

– Нет, я о жизненном опыте. Что нужно пережить, чтобы найти глубину, найти свою душу? – Я должна найти озарение в жизни, а не в чужих рисунках. И не только озарение, эмоции тоже.

– По-моему, у тебя замечательная душа, – заверила мама.

Я томно прикрыла глаза.

– Ты моя мама, тебе приходится так говорить. Но я серьезно. Мне нужно что-нибудь с этим сделать. Видимо, даже много чего-нибудь. Но чего?

– Что бы ты хотела в себе воспитать? – спросил дедушка.

Я задумалась и начала постукивать пальцами по подлокотнику. Мой взгляд скользнул в сторону дедушки. Не многих людей в этом мире я люблю так же сильно, как его. Но что в нем я люблю больше всего?

– Отвагу. Как у тебя, – решила я.

– У меня? – спросил дедушка.

– Да, ты говоришь что думаешь, невзирая на мнения окружающих. Ты умеешь отстаивать свои взгляды. Где ты этому научился?

– В лагере для новобранцев у меня был по-настоящему злобный сержант-инструктор по строевой подготовке.

– Так мне идти в армию? Шагать следом за тобой и папой?

Он кивнул.

– Однозначно. Как только исполнится восемнадцать. Армия сделала меня мужчиной.

– Ты хочешь, чтобы я пошла в армию и стала мужчиной?

Дедушка заворчал:

– Не делай вид, что воспринимаешь меня так буквально.

– Ты не идешь в армию, Эбби, – сказала мама. – Дедушка просто говорит, что набрался храбрости через противостояние другим людям даже при условии, когда это было непросто.

– Допустим. Я совершенно этого не умею.

– Ты справишься, – заверил меня дедушка.

– Что еще? – спросила мама. – Какие еще черты тебе нравятся?

– Мне нравится то, что ты такая всезнайка, мам.

Она рассмеялась.

– Была уверена, что ты это ненавидишь.

– Ну, я и правда не назвала бы себя фанаткой историй о коричневых пауках-отшельниках.

– Она говорит, что не фанатка твоего параноидального увлечения такими историями, – пояснил дедушка.

Я махнула на него рукой.

– Это не то, что я сказала.

Мама похлопала меня по ноге.

– Ладно, как бы там ни было, чтение полезно. И книги помогут тебе по-новому взглянуть на вещи. Что-то ты уже читала, так, может быть, выберешь такую книгу, которая не входит в твою зону комфорта? Классику, например.

– Подожди, подожди. – Я вскочила с места. – Сейчас сбегаю за листочком. Это нужно записать. – В ящике со всякими мелочами я нашла ручку, достала бумагу из принтера, а на обратном пути захватила еще и журнал с кофейного столика. Устроившись на диване, я положила журнал на колени, а поверх него – бумагу. Я вывела заголовок – «Список для души» – и дважды подчеркнула его.

– Итак, противостоять кому-нибудь и прочитать какое-нибудь старье.

Мама закатила глаза, но не стала протестовать.

– Что еще ты ценишь в людях?

– Папа постоянно бывает в новых местах и пробует что-нибудь новое. Думаю, поэтому он так легко адаптируется и всегда готов к приключениям.

– Значит, попробовать что-нибудь новое? – спросил дедушка.

– И он сейчас не говорит о наркотиках, – добавила мама.

– Конечно, что же еще могло прийти мне в голову.

– Попробуй не одну вещь. Пусть будет пять. Попробуй пять новых вещей, – предложил дедушка.

– Пять? Я же не вчера на свет появилась. Пять лишком много. Где мне набрать пять вещей, которые я еще не пробовала?

Мама снова всем своим видом показала несогласие.

– Ты ведь шутишь? Найдутся сотни вещей, которые ты еще не пробовала.

– Хорошо-хорошо. Ты права. – Я добавила строчку в список. Там уже было три пункта. Слишком мало. Чтобы кардинально поменять свое мировосприятие, а через него и стиль, мне нужно было больше опыта. Я задумалась о друзьях и о том, что я в них ценю.

– Рейчел добра ко всем. Думаю, поэтому ее все любят в ответ. Не представляю, через что мне нужно пройти, чтобы хотя бы приблизиться к такому.

– Может быть, узнать историю незнакомца? – посоветовала мама.

– Что ты под этим подразумеваешь? Просто подойти к случайному человеку и узнать, как дела?

– Нет, настолько проникнуться чужим делом, что ты захочешь получше узнать того, кто это делает. Позволить истории поменять тебя.

– Итак, узнать чью-нибудь историю. – Я дописала ниже. – Что еще? – Моей руке не терпелось впитать их мудрость. Мудрость, с которой я стану лучшим художником в мире и успею посоревноваться с другими авторами за участие в выставке.

– Это ты нам скажи, – попросил дедушка.

– Мой друг Джастин улетел в Южную Африку со служебной миссией. Готова поспорить, он вернется таким глубоким человеком, что я и близко не стояла.

Дедушка хмыкнул.

– Не обязательно лететь в Южную Африку, чтобы принести пользу своей службой. Здесь она тоже пригодится.

– Например?

– Ты найдешь себе что-нибудь подходящее, я совершенно уверена, – согласилась мама.

Я добавила «принести пользу» в список и дописала имя Джастина напротив. Остальные пункты я тоже пометила именами идейных вдохновителей. У меня уже были дедушка, мама, папа, Рейчел, Джастин…

– Купер, – произнесла я.

– Что «Купер»?

– У меня еще нет ничего от Купера.

– Чем он тебя привлекает больше всего? – спросила мама.

Я закрыла глаза на какое-то время. Что в нем меня не привлекало? Все наши шутки и разговоры кружились у меня в голове. Я сдержалась, чтобы не сказать: «Всем».

– Он бесстрашный. Нет ничего, что могло бы его напугать. Возможно, и мне не помешает побороть парочку страхов.

– Как? – резонно спросил дедушка.

– Я встречусь с ними лицом к лицу.

– Мне не нравится этот план, – сказала мама.

– Ничего опасного.

– Да, неплохо, – одобрил дедушка, и моя ручка снова скользнула по бумаге.

– Не хочешь побороть еще и какую-нибудь дурную привычку заодно? – вдогонку спросил дедушка. – Это точно поможет сформировать характер.

– Я не пью и не курю, дедуль.

– Скажешь, этим мир дурных привычек ограничивается? Как насчет этого твоего ужасного сарказма? Хорошо бы пресечь его на корню.

– Кто вообще говорит «пресечь на корню»? И я избавлюсь от сарказма, но только после тебя.

Он надул губы.

– Или ты можешь выбрать что-нибудь другое.

– Так и думала. – В моем списке появилось «бросить вредную привычку».

– Если хочешь сформировать характер, тебе нужно дописать «влюбиться», – сказала мама.

Когда я внесла и этот пункт, дедушка поинтересовался:

– Разве она уже не влюблялась?

Я едва не поперхнулась.

– Ты и это рассказала?

Мама взглянула на дедушку, прищурилась. Теперь пришла моя очередь закатывать глаза.

– Тогда, думаю, это можно вычеркнуть сразу.

– Влюбиться в того, кто любит тебя в ответ, – уточнила мама.

– Ауч. Ты просто злюка.

Она ласково потрепала меня по ноге.

– После этого ты уже не будешь прежней.

– Ладно, значит, я запишу «разбитое сердце», это уже выполнено.

– Ты подбираешь выполненные задания? – спросила мама.

– Нет. – Но я все равно добавила этот пункт и поставила аккуратную галочку напротив него, а рядом дорисовала смайлик.

Мама не смогла сдержать легкий смешок.

– Может быть, «увидеть, как жизнь приходит в этот мир»?

– Хм… Теперь ты меня пугаешь. Предлагаешь мне походить по больницам? И, кстати, фу.

– Это можно интерпретировать по-разному, и я точно не советую тебе ходить по пятам за какой-нибудь беременной женщиной.

– Хорошо, пусть будет. Хотя я пока могу представить только самую очевидную интерпретацию.

– Тогда как насчет «увидеть, как жизнь покидает этот мир»?

– Вот и закончили за упокой. Почему люди всегда сводят разговоры к смерти?

– Смерть меняет человека, внучка.

– Я не хочу этого видеть. Даже если на кону глубина моего искусства.

– И я тебя понимаю.

К тому же мне казалось, будто этот пункт я тоже могу отметить галочкой. Конечно, я не застала смерть бабушки, но чувства других часто отзывались во мне болью. Этот пункт стал заключительным, но я не стала отмечать его как выполненный. Возможно, найдется другая трактовка. Надеюсь, я ее найду. В противном случае, возможно, меня нельзя назвать художником. А если я не художник, то кто?