Я побывал в Израиле с гастролями первым из советских артистов еще тогда, когда у нас не было дипломатических отношений на уровне посольств. Поездка была организована по линии Госконцерта, но опекала нас компартия Израиля: приходилось общаться с этими товарищами, которые рекомендовали нам, что и где надо посетить.
С моим другом, прекрасным пианистом Фархадом Бадалбейли (ныне он ректор Азербайджанской государственной консерватории) мы прилетели в Израиль в тот же день, когда там встречали Натана Щаранского: помню, что народу на аэродроме собралось очень много, но не по поводу нашего приезда…
Одно из впечатлений, неприятно поразивших меня, было посещение Назарета. Нет, благословенный город тут ни при чем, все дело было в его тогдашнем мэре, коммунисте-арабе. Во время приема этот градоначальник явно перебрал, то есть напился так, что хуже не бывает. И стал требовать: «Ты певец, и все хотят, чтобы ты пел». Видимо, он решил, что если местные коммунисты приняли участие в организации наших гастролей, то я должен быть игрушкой в их руках. Я уже упоминал, что терпеть не могу застольного пения. Правда, бывают ситуации, когда надо петь. Тут как раз такой случай — мэр вцепился, не отвяжется. Тогда я решил схитрить, сказав, что без аккомпанемента не пою. Хитрость не удалась, потому что мэр приказал притащить синтезатор. Я поковырялся в клавишах: «Не смогу на нем играть — клавиши западают… Вот если бы был рояль…» Я прекрасно понимал, что рояля им сейчас не достать…
В общем, кое-как удалось отвертеться. Мэр, от огорчения, что не удалось заставить меня петь, еще больше начал налегать на горячительное. Войдя в политически-коммунистический азарт, он стал кричать нечто вроде: «Да здравствует Советский Союз, а Соединенные Штаты долой! И всех американцев… туда-то и туда-то! И хорошо, что грохнулся этот их „Челенджер“!.. Пускай американские корабли бьются, а советские „Союзы“ пусть себе бороздят просторы Вселенной…»
Я не выдержал, встал и ушел с приема. Не потому, что я обиделся за американцев, а потому, что хамство должно иметь предел. Зачем я это сделал? Такой у меня характер. Наверное, не должен был я так тогда поступать — ведь я был не у себя дома, а в гостях. Но все равно — хлопнул дверью…
На следующий день в секретариате компартии Израиля стали выяснять, что случилось. Я сказал, что ничего особенного, если не считать, что мэр пил, заставлял меня петь, а потом беспредельно хамил. А я всего этого не люблю. «Ладно, это все материальная сторона дела, а представьте себе, что творилось в моей душе: в Святом городе слышать и видеть такое? Или у вас здесь, товарищи, вовсе без веры обходятся?»
Моя израильская публика дышала Одессой, Киевом или Днепропетровском. Знакомые все лица — словно я их где-то уже встречал. А уж они-то меня точно видели. Я выходил на сцену:
— Здравствуйте, дорогие друзья. Говорят, что сейчас у Магомаева в стране поклонников поубавилось. Возможно. Ведь многие теперь здесь, в Израиле…
Потом уже не надо было ничего говорить — дальше были просто музыка и слезы…
Израиль. Святые места. Смешение культур и религий. Впечатление сказочного сна…
Водил нас по Святым местам заместитель главы русской церкви в Иерусалиме… Встреча со Святыми местами оставляет неожиданное впечатление: вроде бы ты все видишь и воспринимаешь в трехмерном пространстве. Конечно, сначала невольно сравниваешь то, что уже знаешь — из библейских источников, из книг и фильмов, по великим полотнам художников. И сразу начинаешь понимать, что впечатление совсем другое, что все, что ты знал раньше, уже не имеет значения — ты все видишь заново. Недаром ведь говорят: лучше один раз увидеть. А потом включается четвертое измерение, зрение души, у которого другая, не внешняя память.
Мои друзья рассказывали, что нечто подобное случалось с ними в монастырях. Они вроде бы все видят, слышат, запоминают в деталях приметы и устройство обители, но потом — как в тумане. Подобные, отмеченные Богом места пробуждают в человеке внутреннее созерцание, и уже обычные детали, приметы реальные не западают в душу так сильно, как это ощущение чуда, загадки, чего-то потаенного…
Посетили мы и мечеть, стоящую на том месте, откуда Магомет вознесся к Богу. Там хранится святыня — коврик, на котором молился пророк. Фархад Бадалбейли, увидев этот коврик, бросился к нему, упал на колени и стал молиться. Местные охранники сразу же оказались рядом: коврик — это реликвия, к нему нельзя прикасаться. Переводчику пришлось объяснять: «Извините его, он такой верующий мусульманин, что не мог сдержаться». Потом я «поддел» Фархада: «Ты же партийный, что же ты?..» — «Все мы в душе все равно верим в Бога».
Не буду больше о своих впечатлениях. Слова мало о чем говорят.
В общем, Израиль поразил, но не утолил жажду. Наоборот, стал манить еще больше.
Второй раз мы поехали туда с Тамарой. В этой поездке с нами произошел странный, почти мистический случай.
Наш любимый песик Чарлик, любитель погрызть Тамарины украшения, повредил и ее нательный крестик, немного погнул. Перед отъездом я сказал ей, что не надо брать этот крестик, лучше взять с собой другой. Но Тамара решила не менять его. И вот когда в Иерусалиме мы сошли к Гробу Господню, Тамара для освящения положила (как там обычно делают все) на него свой крестик, потом взяла его в руки и увидела, что он треснул. Разве это не мистика? Ведь крестик был твердый, лишь немного помят собачкой, не прокушен… Что за неведомая сила, энергетика витает над этими местами? Неспроста миллионы людей тянутся сюда, в Землю Обетованную…
Я горжусь тем, что у нас были дружеские отношения с Патриархом Всея Руси Пименом. Что бы про него ни говорили, как бы ни оценивали — служить ему выпало в трудные времена. Церковь, формально отделенная от государства, была под неусыпным контролем и партаппарата, и КГБ.
Пимен благословил меня. И с тех пор не раз удостаивал чести быть в нашем доме.
Меня волновала одна деликатная вещь. По природным корням я мусульманин. Я спросил Патриарха Пимена:
— Не смущает ли вас моя иная религиозная принадлежность?
Он ответил прямо:
— Вовсе не смущает. Все мы — дети Бога. Все…
Мы тоже бывали у него в гостях и в Москве, и в Лавре. Как-то раз, когда Его Святейшество пригласил нас в Троице-Сергиеву Лавру, мы оказались свидетелями одного разговора.
Приглашение было прислано заранее, и мы приехали как раз в тот день, когда объявили о смерти Константина Устиновича Черненко. Мы сидели уже в кабинете Патриарха, когда раздался звонок из Кремля: просили по-христиански помянуть умершего Генерального секретаря.
Удивленные, спросили:
— А что, такие заказы оттуда только сейчас стали приходить?
— Нет, так было всегда. И когда умер Брежнев, тоже звонили…
Возможно, это делалось по просьбе семьи, а возможно, и сами главные коммунисты-атеисты в глубине души все равно тянулись к Богу…
Память о Патриархе Пимене для нас с Тамарой священна. Нас и сейчас не забывает Московская патриархия — приглашает на праздники. Спасибо им за это. Вспоминаю один праздник Рождества. Мы приехали в зал «Россия». Нас спросили перед концертом:
— Что бы вы хотели спеть?
Нам хотелось исполнить светлую рождественскую песню «Тихая ночь» («Silent Night»). У нас есть прекрасная запись этой песни, она не раз звучала по телевидению. Поэтому мы посчитали, что эта известная всему христианскому миру песня была бы очень даже к месту. Но нам сказали:
— Извините, это католическая песня.
А какая разница? Ведь песня эта о Христе…