Глэдис открыла глаза. За окном дрожали золотые рассветные лучи. На грани реальности и сна задержалось воспоминание, эфемерное, словно облачко. Ей пригрезилось или Мартин в самом деле ночью вошел к ней в спальню, поцеловал ее, назвал своей родной?
Воспоминание казалось таким отчетливым… Только как ему верить? Они с Мартином поссорились… Она едва не залепила мужу пощечину, а затем ткнула носом в грязную историю с Кевином.
Что с ней происходит? Единственный человек, которого она любит, – которого она когда-либо любила, – это Мартин.
Она вскочила, поспешно оделась и, даже не взглянув в зеркало, метнулась к порогу. Одна-единственная мысль владела ею: необходимо любой ценой исправить ошибку прошлой ночи. Мартин ее не любит, пока что не любит, но она ему дорога, и это видно. Во всяком случае, была дорога до тех пор, пока сама не устроила эту безобразную сцену.
Ну что ж, есть только один способ уладить недоразумение. Надо сказать Мартину правду. Черт с ней, с гордостью! Признаваться в любви человеку, который не отвечает взаимностью, горько и больно, но она пройдет через это. Она найдет его и скажет, что Кевин никогда для нее ничего не значил, равно как и все прочие. Для нее существует только он, Мартин!
В спальне мужа не оказалось. Впрочем, стоит ли удивляться? Уже довольно поздно, девятый час, и зачем бы ему сегодня задерживаться в постели? Головка Глэдис не покоилась на его плече, рука не обнимала спящую за плечи; он не прошептал ей на ухо: «Доброе утро!», и она не улыбнулась ему в ответ – томно и многозначительно.
Мартина не оказалось и в кухне, где по утрам он обычно пил кофе с Якобом, обсуждая план работ на ближайший день. Зато на террасе Хильда поливала герани и фуксии в напольных вазонах.
– Доброе утро, мадам!
Глэдис улыбнулась, всей грудью вдыхая свежий утренний воздух.
– Доброе утро, Хильда. Ты не знаешь, где мистер Фагерст?
– Мадам?
– Мой муж, – пояснила Глэдис. – Ты не знаешь, где… – Молодая женщина вздохнула, улыбнулась и покачала головой. – Ладно, пустяки. Сама его отыщу.
Но ожидания Глэдис не оправдались. Она побывала в амбарах, и у стены, и у злополучного валуна: все тщетно!
– Доброе утро!
Это был Якоб. Он подошел сзади бесшумно как тень.
– Доброе утро, – неуверенно отозвалась Глэдис. – Якоб, вы не знаете, где мистер Фагерст?
Кустистые брови старика вопросительно поползли вверх.
– Я ищу Мартина. Мартина! – повторила она, показывая на платиновое обручальное колечко на левой руке. – Моего мужа.
– А, Мартина. Я понимаю.
– Так вы все-таки говорите по-английски?
– Немного.
– Мадам?
– Якоб. Где он?
Старик откашлялся.
– Он покинул остров, мадам.
– Уехал? В Стокгольм?
– В Лос-Анджелес.
Глэдис удивленно распахнула глаза.
– Что вы хотите сказать, в… Нет, Якоб, вы ошиблись. Он бы не уехал в Америку без меня.
– Он отбыл в Лос-Анджелес, мадам. Бизнес.
– Бизнес, – повторила молодая женщина, и вдруг из глаз ее хлынули слезы.
– Мадам, плакать не надо, пожалуйста, – растерянно попросил старик.
– Это я во всем виновата, – прошептала Глэдис. – Во всем моя вина. Мы поссорились, я его сильно обидела, и… Я никогда ему не говорила… Он не знает, насколько я…
Она опустилась на скамью и закрыла лицо руками. Якоб стоял рядом, глядя на нее. Что-то подобное он пережил много лет назад, когда ягненок запутался в колючей проволоке: собственная беспомощность сводила его с ума.
Старик запустил руку в карман, извлек на свет громадный белый платок и вручил его женщине.
– Мадам, все будет хорошо, – объявил он. – Вот увидите!
– Нет! – Глэдис вытерла слезы и поднялась на ноги. – Нет, не будет. Вы ничего не понимаете, Якоб. Я солгала Мартину. Наговорила таких жестоких вещей…
– Вы его любите, – мягко заметил старик.
– Да, о да! Я люблю его всем сердцем! Если бы я только пошла к нему прошлой ночью! Если бы не эта проклятая гордость! Если бы я могла поговорить с ним сейчас…
Якоб кивнул. Так он и думал! У молодоженов что-то разладилось: вот поэтому Мартин и умчался на другой конец света, не дожидаясь утра!
Глэдис шагнула вперед. Слезы высохли, в глазах светилась решимость.
– Я знаю, что вы любите Мартина, – начала она. – Я его тоже люблю. Я должна сказать ему об этом, Якоб. Должна признаться, что он для меня единственный – отныне и навсегда.
Старик расправил плечи.
– Да, – согласился он, кладя жилистую руку на плечо Глэдис. – Да, мадам. Вы ему скажете, и я вам помогу.
Лос-Анджелес изнывал от духоты и зноя.
На Стервике тоже стояла жара, но там мягкое золотистое солнце, синее море и бледное небо придавали пейзажу очарование. Здесь же солнце терялось в сероватой дымке. Воздух казался спертым. И денек выдался тот еще, думал Мартин, поднимаясь на лифте в свои апартаменты.
Он сбросил пиджак и галстук, швырнул их на кресло и включил кондиционер. Поток прохладного воздуха с легким шипением хлынул в гостиную. Смит и экономка были в отпуске: квартира всецело принадлежала ему. Вот и славно!
Закрыв глаза, он постоял немного, наслаждаясь бодрящей свежестью, затем расстегнул верхние пуговицы рубашки и снял запонки. Он честно заслужил отдых после малоприятных разборок с Кэрол. Час, проведенный в обществе этой женщины и адвокатов, показался ему вечностью. Мерзкий запах ее духов до сих пор щекотал ноздри…
– Вы уверены, что готовы встретиться с ней лицом к лицу? – осведомился Хоуп утром.
Про себя Мартин опасался, что не устоит перед искушением придушить эту змею, но он знал, что личной встречи не избежать. Красотка должна своими глазами увидеть фотографии, добытые по его приказу, но, что еще важнее, нужно дать ей понять, что он, Мартин Фагерст, ни перед чем не остановится.
В течение последующего часа, пока Кэрол утирала крокодиловы слезы кружевным платочком и бросала на него скорбные взгляды, Мартин пытался понять, что такого он в ней когда-то находил.
Крашеные волосы. Вульгарный макияж. Броские побрякушки, оплаченные из его кошелька… Все это раздражало его до крайности. Чтобы успокоиться, он вспоминал о той, кого любил, и перед глазами вставал дорогой образ: спящая Глэдис, воплощение нежной целомудренной красоты.
Наконец, устав от перебранки юристов и от позерства Кэрол, Мартин счел необходимым взять дело в свои руки.
– Довольно! – объявил он.
Все взгляды обратились к нему. Ледяным голосом он сообщил Кэрол, что ее ждет, если она не уймется, а затем, словно под влиянием запоздалой мысли, подвинул к ней клеенчатую папку.
– Что это, милый? – проворковала она.
В первый раз за весь день Мартин улыбнулся.
– Твое прошлое, милая.
Кэрол побледнела, открыла папку… и обрушила на него поток ругательств, многие из которых отличались изрядной оригинальностью и новизной; затем перешла к откровенным угрозам. Когда же ее адвокат взглянул на содержимое папки – список ее любовников, фотографии из досье частных детективов, включая одну, где Кэрол в чем мать родила восседала на коленях у голого мужчины на фоне пальм, – он поморщился и вышел…
Мартин удовлетворенно хмыкнул, подошел к бару и, налив себе водки со льдом, провозгласил:
– За частных детективов!
Он поднялся по лестнице в спальню, где впервые провел с женой ночь любви. Именно любовь привела их в объятия друг к другу! Назовите это нелепостью, назовите романтическими бреднями, но не осталось ни тени сомнения: он, Мартин, полюбил Глэдис с первого взгляда.
Как только он вернется в Швецию, сразу же обнимет ее и выложит все, что у него на сердце. Скажет, что он ее любит и всегда будет любить и плевать на безликого мужчину из ее прошлого, на этого Кевина, потому что он, Мартин Фагерст, ее будущее, а до остального ему дела нет!
Самолет уже ждет в аэропорту. Еще несколько часов – и он будет дома.
Мартин отправился в ванную и включил душ. Нельзя терять ни минуты. Чем скорее он уедет, тем скорее окажется в объятиях Глэдис.
Но есть еще одно небольшое дельце…
Выйдя из душа, Мартин обвязал полотенце вокруг пояса, пригладил рукою влажные волосы.
Надо заглянуть в ювелирный магазин «Картье». Он ведь так и не подарил жене кольца по случаю помолвки. На пальчике Глэдис поблескивает только обручальное кольцо. Этот промах давно пора исправить! Что подойдет ей лучше всего? Бриллианты и изумруды? Бриллианты и сапфиры? Впрочем, он купит ей целую пригоршню колец, и дело с концом!
Довольно улыбаясь, он спустился по лестнице. Еще бокал – на этот раз кока-колы, потому что голова должна быть ясной, – а потом он позвонит в магазин и узнает, открыт ли тот сегодня. Если нет… Мартин расхохотался, со звоном водружая бокал на стойку. Какая разница! Глэдис не придаст значения тому, откуда кольцо, будь оно хоть из дешевого универмага! Если, конечно, она любит его…
Это еще что такое? Он ясно различил негромкое гудение лифта, да и лампочки на световом табло вспыхивали и гасли. Кого еще черт принес? Он никого не ждет, и швейцар никого не пропустит без предупреждения.
Разве что Глэдис…
Сердце гулко забилось. Это невозможно! Глэдис на Стервике. Или нет? Якоб не одобрил поспешного отъезда Фагерста. В былые времена старик, не колеблясь, поступал так, как считал нужным, даже если это противоречило желаниям Мартина. Конечно, с той поры прошло много лет… Но Якоб упрям. Если он решил взять дело в свои руки…
Лифт остановился. Мартин затаил дыхание. Открылась дверь – и из кабины выплыла Кэрол.
– Сюрприз! – объявила она сладострастным контральто.
При виде затянутой в розовый шелк фигуры с лицемерной улыбочкой на напомаженных губах, он пришел в такую ярость, что на мгновение потерял дар речи. Затем глубоко вздохнул и снова обрел голос.
– Я не стану спрашивать, как ты улестила швейцара, – тщательно подбирая слова, начал Фагерст. – Скажу одно: шагом марш обратно в лифт, и чтобы я тебя больше не видел!
– Мартин, милый, разве так приветствуют старых друзей? – Улыбаясь, Кэрол прошествовала прямиком к стойке. – Что это ты такое пьешь? Водка со льдом? Пожалуй, и я глотну чуть-чуть за компанию.
– Ты меня слышала? Убирайся!
– Золотце, не будь таким грубым! – Кэрол налила рюмку, поднесла ее к губам и снова поставила на стойку. – Знаю: ты в плохом настроении, но это моя вина. Я выбрала не лучший способ убедить тебя вернуться…
– Убедить меня?.. – Мартин ударил кулаком по стойке. – Хватит притворства! Ты пыталась меня шантажировать, и номер не прошел. А теперь, будь любезна, убирайся отсюда, а то я за себя не ручаюсь!
– Мартин, – не сдавалась Кэрол, – послушай, я ведь все понимаю. Ты женился на этой девице. У тебя не было выбора, правда? Ходят слухи, что твоя крошка Глэдис «залетела»…
Мартин шагнул к ней так стремительно, что гостья отпрянула назад.
– Считаю до пяти, – прорычал он, – а затем возьму тебя за шкирку и вышвырну за дверь! Раз. Два. Три…
– Черт тебя дери! – взвизгнула она. – Как ты смеешь так со мною обращаться? Ты обещал…
– Лжешь! – отрезал он. – Единственное обещание, что ты когда-либо от меня слышала, состоит в следующем: убирайся по-хорошему, или, да простит мне Бог, я…
– Не будь дураком, Мартин! Очень скоро она тебе наскучит. – Кэрол проворно рванула пояс. Розовый шелк распахнулся, явив взгляду обнаженное стройное тело. – И вот чего ты захочешь. Ты захочешь меня.
Позже Мартин не мог взять в толк, почему он не услышал шум лифта. Но как он мог услышать, если каждый удар сердца звоном отдавался в ушах и холодное бешенство подчиняло себе все его существо?
– Прикройся! – с отвращением бросил он.
И тут двери лифта снова открылись.
Кэрол просияла торжествующей улыбкой, и каким-то непостижимым образом Мартин догадался, что происходит.
– Глэдис, – позвал он и шагнул было к ней, но она заслонилась рукой, и лицо ее исказилось от боли.
– Нет, – прошептала она, и не успел Мартин дотронуться до нее, как Глэдис нажала на кнопку и двери лифта закрылись.
И в это мгновение Мартин понял, что его последний шанс обрести любовь и счастье безвозвратно упущен.