Любовь по правилам и без

1

ЕГОР

— Моя звонит, — закатил глаза приятель. — Домой приду, и опять ныть начнет. На тему, что я то на работе, то с друзьями, а она никуда не выходит. Будто я запрещаю. Везет тебе, братан.

— Мне?

Все сидящие за столом мужики рассмеялись, а я искренне удивился. Это в чем же я такой везучий-то?

— Тебе-тебе, кому же еще! Ни у кого отпрашиваться не приходится, чтобы посидеть с приятелями.

— И когда домой возвращаешься, никто мозг не выносит: где был, с кем, почему так долго, и прочий бред, — кивнул Серёга.

— И никто не устраивает скандал, узнав что намечается мальчишник в баре, а не в кафе, — добавил Лёха.

— Так вот почему мы не в баре встретились, а в кафе? — спросил я у мужиков.

— Разумеется! Моя бы мне жизни не дала, если бы я в бар пошел, а не в кафе. Сказала, что если я с запахом приду, то ночевать буду на лестничной клетке. Семейная, мать её, жизнь. Так что тебе реально повезло.

— Эй, мужики, я теперь тоже в когорте везунчиков. Развожусь, не забыли что отмечаем? — Серый поднял бокал с янтарной жидкостью. — Так что мы с Егором оба теперь одинокие волки! Ну что, бахнем за нашу удачу?

Я усмехнулся, и поднял чашку с имбирным чаем.

— Чай?

— Я за рулём, мужики, — пояснил я, мысленно примеряя к себе это Серёгино «одинокий волк».

Мда, волк. Скорее, никому не нужная, побитая жизнью псина.

Лучше бы меня дома кто-то ждал, беспокоился обо мне. И черт бы с ним, с выносом мозга, с любимыми бабскими запретами и допросами. Лишь бы было к кому возвращаться. К любимой женщине, в волосы которой можно уткнуться носом, и дышать ею, пахнущей домом.

Но таковой у меня нет. Свою еще не встретил. Одинокий волк, мда…

— Предлагаю забуриться в клубешник после этих детских посиделок. Тёлочек снимем, я развод отмечу, да и тебе бы, приятель, отдохнуть от всего. Только на ноги встал, — хлопнул меня по плечу Серёга.

Про «встал на ноги» — это он в буквальном смысле. Столько лет в инвалидном кресле пробыл, что и вспоминать тошно. А теперь хожу с тростью.

— Я — пас, брат.

— А что так?

— За город уезжаю, — сказал, неожиданно для самого себя, и тут же понял, что именно это мне и нужно. — Отпуск решил устроить от всех, один хочу побыть. Посидим, и я выдвигаюсь.

— Может, отложишь? Клуб, горячие цыпочки, м?

Я с усмешкой покачал головой. Любая горячая цыпочка в обморок упадет, когда я разденусь. Всё тело в шрамах от старых травм, операций.

Странно. Двенадцать лет я был лишен женского общества, а ведь в юности гулял только так. И когда появился шанс встать на ноги, первым в моём списке дел было именно то, что Серый предложил — ночь с заводной девчонкой.

Но почему-то не хочется. Я могу, но не хочу вот так, как раньше — одноразово, непонятно с кем. Старею, должно быть.

— Пойду, потороплю бармена, а то топливо нам не несут, — икнул Серый, встал и пошел к стойке, задев массивным телом высокий стул, на котором девочка сидит.

Реально, девочка. Ребёнок лет семи-восьми. Светленькая такая, с рюкзачком, на котором глуповатый принт в виде чокнутого единорога. И видно что одна она, рядом ни мамы, ни папы. И, да, мы в кафе, а не в баре, но время вечернее. Зима, темнеет уже в пять вечера. А девчонка одна.

Ладно, не моё дело. Может, мамашка её в туалет пошла.

Я отвлекся на телефон, забыв про ребёнка, а затем включился в общую беседу. Беседа крутится вокруг Серёгиного развода с Оксаной.

— Все беды от баб! Чтобы я еще хоть раз женился! Нет, никаких больше брачных обетов. К черту! Сегодня же в клуб… ик… к цыпочкам…

Приятель разгоряченно вещал про ужасы семейной жизни. А мне всё по его лицу понятно вдруг стало — не нужна ему эта свобода. И цыпочки клубные не нужны. Любит он до сих пор свою Оксану, которая не смогла простить левак, о котором узнала. И ведь не скажешь Серому, что он дурак, и сам виноват. Потому что мужская солидарность.

Но Серый сказал это сам:

— Вот я дурак! Ну дебил же я, мужики, — обхватил он голову руками.

— Дурак, дядя, — раздался тоненький детский голосок, и мы все посмотрели вправо, на малявку с рюкзачком. — Как и все мужчины, — припечатала малявка мрачно.

И нам бы рассмеяться, потому что это, ну, ребёнок же совсем, а не прожжённая взрослая женщина. Я даже улыбнулся на высказывание, но девчушка обратила внимание на меня, обхватив набалдашник моей трости:

— Ваша? Как у Доктора Хауса. Вы врач?

— Скорее пациент, — подмигнул я девочке.

Сюр какой-то.

— Он од-динок-кий волк, ик, — запинаясь пробормотал Серый, которому явно пора на боковую.

— Волк? Одинокий? — девочка отчего-то оживилась. — У вас нет жены?

— Нет. А мама твоя где, малышка?

— Скоро придет. А вы можете жениться на моей маме? — ошарашила меня девочка, да и моих приятелей тоже. — Она красивая, и самая лучшая! Вот придет за мной, и вы увидите. И женитесь, да? Женитесь же? Вот только мама разведется, и вы сразу же, ладно?

Девочка тараторила, будто до этого не говорила целую вечность, а я глазами хлопал как придурок. Может, я не имбирный чай пил, а что покрепче, а?

— Так, ребенок… — я попытался призвать девочку к порядку, но она вдруг обернулась, и кивнула в сторону.

— А вот и мама пришла.

На эту маму уставился не только я, но и все мои приятели.

Мама девочки шла, стуча каблуками по полу кафе. И стук этот был сердитым. Как и походка женщины, и весь её вид. Да, именно сердитый. Она остановилась в паре шагов от нашего столика, протянула руку к девочке, которая почти забралась ко мне на колени.

— Катя, и как это понимать? Что за демарш? Я чуть с ума не сошла, пока мне из этого кафе не позвонили. А ну-ка домой, немедленно!

Красивый голос, и… знакомый. Каждой своей интонацией знакомый. Поставленный, глубокий и блюзовый, с бархатным тембром. Голос, знакомый каждой своей интонацией. Голос, в который можно влюбиться. Вот только почему этот голос мне так знаком?

2

НАСТЯ

Труд сделал из обезьяны человека, чтобы потом превратить его в лошадь. А еще в плохую мать. У хороших матерей восьмилетние дети явно не сбегают в кафе, и не беседуют с подозрительными мужиками.

— Кать, я же просила посидеть и почитать, пока я работаю! А если бы что-то случилось с тобой. Если бы тебя обидели, если бы похитили? — волновалась я, ведя свою дочурку к машине.

Странное дело — когда я неслась в это кафе, из которого мне позвонил бармен с сообщением, где тусит моя восьмилетка, я нервничала, но не так. Сейчас, когда я нашла свою дочь, я в ужасе! И в голове разные картины вырисовываются, что бы могло произойти с моим Катенком за эти полчаса.

А затем… затем я вспомнила.

— Так, барышня, — я обернулась к дочери, устроившейся на заднем сидении, — что значат твои слова: «Нашла тебе мужа»?

Молчит. Нахмурилась, и молчит обиженно.

Я абсолютно точно плохая мать. Со мной моя дочь не разговаривает уже месяц. Она ни с кем не разговаривает, а вот с этими забулдыгами — за милую душу, как оказалось.

— Катька, я же слышала — ты разговаривала с ними. А со мной почему не хочешь поговорить?

Снова молчит. Господи, дай мне сил не раздражаться на ребёнка!

Впрочем, раздражаться на Катю я не имею никакого права. Её молчание — лишнее подтверждение, что как хорошая мать я проиграла.

Катя была обычной веселой девчонкой. Болтала без умолку, иногда от её «почему» голова трещала. И это говорю я — ведущая на радио! Даже по моим меркам моя дочь считалась болтушкой.

Пока не замолчала месяц назад. По моей вине.

— Кать, у меня отпуск, — я вспомнила совет психолога, которая напутствовала вести беседы с дочерью, но не заставлять её говорить. — Помнишь, я рассказывала тебе? Сегодня провела эфир, и теперь мы обе свободны. У тебя домашнее обучение, пока ты не снизойдешь до нас всех, и не заговоришь. Я взяла отпуск на три месяца. Раз в неделю буду приезжать на радиостанцию, чтобы вести авторский подкаст, и всё. Только ты и я, классно? Ка-а-ать?

Дочка сдалась, и кивнула мне.

— Я всё еще могу купить билеты в Тай, или в Доминикану. Твой папа разрешит вывезти тебя из страны на время. Может, в жаркие страны?

Молчит.

— Значит, не хочешь? И, как договорились, едем в старый дом тети Лены? — спросила, и дочка кивнула. — Катёнок, предупреждаю: там скукота. Сомневаюсь, что в округе есть дети твоего возраста, или вообще кто-то живой. Место глухое, на отшибе три дома, ехать мы будем до ночи. Точно выбираешь отдохнуть вдвоем в глуши? Подумай: райские пляжи, аниматоры, солнце и пальмы или снег, глушь и старый дом, где будем только ты и я?

Ну же, выбери отдых в жаркой стране! Может, там всё наладится у нас!

Я мысленно просила дочь сделать выбор, естественный для маленького ребенка. Еще месяц назад Катя без сомнений бы заявила, что хочет полететь в Доминикану. Но сейчас… сейчас она хочет обратного.

— В Тьмутаракань? — уточнила я со вздохом, и дочь, разумеется, кивнула. — Ладно. Вещи в багаже. В туалет хочешь? Могу у ТРЦ остановиться, сходишь.

Молчит.

И мне пора замолчать. Психолог советовала говорить с Катей, но… как бы это сказать? Беседа двоих людей — это сто процентов. И мне нужно давать Кате не сто процентов, а пятьдесят. Я не должна полностью забивать эфир своей болтовней, лишь бы не допустить тишины. Нет, я должна давать ей ровно половину. И ждать. Ждать, пока мой горячо любимый ребенок будет готов заговорить.

Сегодня я слышала её голос впервые за прошедший месяц.

Месяц! Поверить не могу, что прошел целый месяц!

Я ехала к выезду из города, вспоминая тот день, когда Катя замолчала. А ведь и правда, ровно месяц прошел, даже время на часах примерно то же…

— Мам, я писать хочу! — заявила Катька, когда мы только отъехали от дома.

— А дома сходить не могла? Не потерпишь? Нам ехать всего минут двадцать.

— Нет, — пропищала дочка, и я вернулась на парковку.

Катя первой выбежала из машины. Да уж, съездили на новоселье к тёте! Пока поднимемся, пока Катя сделает свои дела… еще проверим, не забыли ли что в квартире. С мужем поболтаю, он с нами не едет, работы много. Даже на дом работу свою тащит! Затем спустимся, и придется ехать по пробкам. Не двадцать минут, а час.

Мы с дочкой зашли в подъезд, но и тут сюрприз, чтоб его!

— Мам, мне очень надо, — дочка начала подпрыгивать на месте.

А я смотрела на четыре лифта, ни один из которых не сможет поднять нас на двадцать третий этаж, на котором мы живем. Нет, они не сломались, просто грузчики загружают в один лифт вещи пары, которая въезжает в наш дом. И раз один лифт на стопе, то и все остальные тоже не работают.

Пешком мы точно не поднимемся в нашу квартиру. А Катя уже красная от натуги.

— Долго еще? — поинтересовалась я у пары своих новых соседей, на что те лишь пожали плечами, и извинились.

Впрочем, не они виноваты в том, что наши лифты так устроены: стоит один — стоят и все остальные. Такая вот солидарность.

— Давай к тёте Наташе поднимемся на третий и у неё сходишь, — я подтолкнула дочь к лестнице, и она аж побежала к квартире моей приятельницы.

А я за ней.

— Пойдем, продуктами закупимся, — я свернула к Меге, удачно расположенной на выезде из города. — Сомневаюсь, что там, где мы с тобой проведем отпуск, много магазинов с хорошим выбором продуктов.

Катя послушно вышла из машины. Молча.

Господи! А ведь ничего этого бы не было, если бы в тот день, ровно месяц назад, Катя не вбежала в квартиру Наташи первой. Если бы я успела позвонить в дверной звонок. Но Катя так хотела в туалет, что забыла о правилах приличий. Вбежала в оказавшуюся незапертой квартиру моей подруги.

Бывшей подруги.

А я за дочкой. И ведь я хотела крикнуть извинение за варварское вторжение. Даже рот открыла, но услышала знакомый голос. Голос моего мужа. И стоны. Нет, даже не стоны, а вой.

3

— Катён… это сложно всё.

— Что сложного? — расстроилась дочь. — Мам, ну не тот дядя из кафе, так другой пусть будет. Хотя тот мне понравился.

— Чем? — мы как раз подъехали к старому коттеджу моей тёти, и я припарковала машину.

— У него трость классная.

Я того мужика даже не разглядывала. И трость не заметила. Да и глупости всё это.

— Кать, послушай меня внимательно. Мне жаль, что ты увидела то, что увидела. Правда. И я понимаю, что тебе неприятно и больно. Но знаешь, что самое главное? Меня предал муж. Да, Кать, ты уже достаточно большая девочка, чтобы это понять. Меня предал мой муж. Но твой отец тебя не предавал. То, что он был с тётей Наташей — это не предательство тебя, это предательство меня, милая.

Мы с Катей вышли из машины, я притянула свою малышку к себе, и обняла.

— Сейчас дети быстро взрослеют. Мы разговаривали с тобой на эти темы, да и в школе, в интернете ты явно нахваталась. И ты точно поняла, что делал папа в тот вечер, так? — я дождалась, чтобы дочка кивнула, и продолжила. — Он мне изменил, но не тебе. Это сложно понять, но ты должна попытаться. Он же был хорошим отцом. Твой папа скучает по тебе. Звонит, пишет — и тебе, и мне. Не приходит только потому что я запретила тебя травмировать, попросила дать тебе время. Но Кать, это время должно настать, понимаешь? Твой папа — это твой папа, который допустил ошибку. Не нужно искать мне мужа, у тебя уже есть отец.

Катя тяжело вздохнула, и не ответила мне ничего. Бедный мой лягушонок.

Странная штука — жизнь. Я горячо любила мужа. И мы отлично жили с ним. Да, страсть немного утихла, но нельзя сказать, что мы скатились в рутину. Нет, у нас после стольких лет сохранится интерес друг к другу, нам всегда было о чем поговорить, и в постели всё было отлично. Я не запустила себя, я успешна и красива.

Эта измена — гром среди ясного неба. И я даже не могу оплакать своё разбитое сердце. Если бы только я была свидетельницей предательства мужа, то я бы выла от горя. Места бы себе не находила. Но со мной была Катя, и так получилось, что моё сердце разбилось тихо, а её — громко. И за её горем моё ощущается не так сильно.

Весь этот месяц я только и делала, что анализировала нашу жизнь. Вспоминала приятные моменты, их так много! Виктор был отличным мужем, и отцом. Катьке он уделял целый океан внимания, он не был «диванным» папой. И я вспоминала все эти моменты, прокручивала нашу жизнь, и… нет, я не могу понять — почему! Что послужило причиной измены. Говорят, что всегда виноваты оба, но видимо это ложь. Не вижу я своей вины в том, что муж спутался с другой!

Утром, днем и вечером я ненавижу Виктора — и за то, что он причинил боль Кате. И за то, что он предал меня. А ночами… ночами я скучаю по нашей жизни втроем. Я не прощу его никогда, у меня на сетчатке отпечаталась измена Вика, но как же я скучаю! Не по нему — по нам!

Вот что ему не хватало…

— Ну что, котик, вот и наш дом, — мы подошли к коттеджу. — В соседских домах темно, на окраине поселка их всего два. Не страшно?

Катя покачала головой. Не страшно ей. А месяц назад она бы испугалась жить так далеко от цивилизации. Повзрослела моя девочка.

И снова молчит.

— А вот дом, — открыла его, и добавила в голос оптимистических ноток. — Пыльно, прохладно, но это поправимо. Спать будешь со мной?

Катя снова мотнула головой.

— Давай я приготовлю две спальни. Но сегодня ты со мной поспишь, хорошо? А завтра если захочешь — одна уже. Поможешь мне прибраться? Кухню и спальни — сегодня, а потом уже не спеша весь дом.

Мы с Катей принялись за уборку. Я всё не могу отделаться от мысли, что еще совсем недавно дочка бы капризничала, филонила. Мечта каждой матери, чтобы ребёнок был послушным, но… фиговая мечта, как оказалось!

Психолог говорит, что Катя, как и почти все современные дети, хоть и знала о взрослой стороне жизни, но не была готова с ней столкнуться. И потому потерялась, замкнулась в себе. Не из вредности молчит, и не чтобы наказать нас, взрослых, которые не смогли её уберечь. Она так справиться пытается с тем, что наша жизнь разрушена.

А ведь если психолог посоветует вернуться к Вите, я ради дочки сделаю это. Так, стоп…

— Кать, ты подслушивала нашу беседу с психологом, да? Отсюда эта идея найти мне мужа, который станет твоим новым папой? — спросила я, готовя нам быстрый ужин.

Катя покраснела, и покачала головой. Врушка.

Вчера я, отчаявшись, спросила у психолога — может, вернуться к Вите? Может, тогда Катя забудет об этой беде, когда вернется в нашу привычную жизнь?

— Кать, твой папа… — я снова хотела сказать, что Витя любит её, и Катя это поняла. Резко поднялась, нахмурившись, и потопала на второй этаж.

Чтобы не быть в надоевшей тишине, я включила музыку, и продолжила делать нам ужин. Меня отвлек телефонный звонок.

Виктор.

Нет, не могу с ним разговаривать. Просто не могу! Мы общаемся с ним, но разговаривали за этот месяц всего три раза. И в каждый наш с ним разговор я задыхаюсь, горло так сжимается от подступающих слез, что я не выдерживаю, и сбрасываю вызов. И мы продолжаем общаться в мессенджере. И обсуждаем только дочь.

Нужно подавать на развод, делить имущество, принимать решения. Столько всего предстоит сделать! Но состояние Кати меня останавливает от этих шагов. А Виктор думает, что раз я не тороплюсь с разводом, значит раздумываю — простить его или нет.

«Привет. Вы доехали? Я звонил Кате, она снова не отвечает мне. Может, ты поговоришь со мной? Насть, я скучаю! Я так сильно скучаю! И по Катьке, и по тебе. Я очень вас люблю. Может, на следующий сеанс с психологом приеду я? Подумай над семейной терапией: сначала мы втроем, а затем только мы с тобой. Я хочу всё исправить, любимая. Мы того стоим. Подумай, прошу. И отправь мне, пожалуйста, фотографию Кати, хочу посмотреть на неё. Она же растет не по дням, а по часам, а я пропускаю» — прочитала я поступившее сообщение от мужа.

4

— Котька, просыпайся, — я обняла спящую дочку, и та недовольно хныкнула.

Спрятаться пытается под одеялом, но я не сдаюсь, чмокаю её в наморщенный лобик, и продолжаю будить.

— Ко-о-оть. Катёнок. Котька, — протянула я, но дочка упорно отказывается открывать глаза.

Ох и бесилась моя Катя раньше, когда я её Котей называла! А сейчас… снова молчит. Но меня радует уже то, что вчера она говорила — и с тем странным мужиком, и со мной.

— Екатерина, пора вставать. Будешь долго валяться в кровати — голова заболит. И вообще, всё на свете проспишь. Поднимайся, — я безжалостно сдернула с дочки одеяло.

Катя капризно задрыгала ногами, но глаза открыла. Привыкла, что с жестокосердной мамой в некоторых вопросах спорить нельзя. Никаких валяний на кровати до обеда!

Признаться, когда в нашей семье случилась беда, я хотела разрешать Кате всё. Бессовестно баловать её, разрешать целыми днями смотреть мультики, объедаться сладостями… да вообще всё! Всё, что она хотела. Но психолог вовремя вправила мне мозги, хвала этой умной женщине.

— Чем займемся, Кать? — ласково погладила дочку по мягким волосам. — Приятного аппетита.

Она кивнула, и отправила ложку овсяной каши в рот.

— А мне не хочешь пожелать приятного аппетита? — спросила я.

Чувствую себя наркоманкой. Не так давно дочка была жуткой болтушкой. А у меня работа, дела, усталость. Хотелось тишины хоть изредка, хоть на часочек. Но всего месяц этой идиотской тишины, и у меня ломка. А вчера услышала Катькин голос, и мне нужна новая доза. Хотя психолог просила не наседать и не давить на дочь. Но… не могу, не могу и всё тут!

— Ладно, — вздохнула я. — Приятного аппетита мама. Спасибо, дочь, — спародировала я, и принялась за завтрак.

Дочка дождалась, пока я доем, собрала наши тарелки, и подошла к раковине. Даже просить не пришлось.

Я тайком сфотографировала занятую мытьем посуды дочку, и отправила фото мужу. Ответил он сразу же.

«Доброе утро. Спасибо. Люблю вас обеих! Прошу тебя, поговори с Катей, пусть она поднимет трубку, и выслушает меня. Я не прошу разговаривать со мной, просто выслушать. Поговори с ней, любимая!»

С сомнением взглянула на дочь, и покачала головой. Бессмысленно это. Ну начнет Виктор каяться в трубку, и? Только ему лучше и станет. А Кате? Кате станет легче? Нет, наоборот.

«Она не готова. Виктор, нужно подавать на развод. Всё наше имущество нажито в браке, я не хочу привлекать адвокатов. Давай решим всё мирно. Подумай, что бы ты хотел оставить себе, и что готов оставить дочери» — написала я.

Впервые я о разводе заговорила. Боже, руки дрожат, мерзнут. Больно это! Вроде бы всё просто: он предал, дочери больно сделал, и дать бы ему пинка под зад! Но десять лет! Десять, мать его, лет семейной жизни!

«Я не согласен на развод. Его не будет, Настя» — пришел ответ от Вити.

И тут же звонок от него.

— Пошел ты в задницу! — прошипела я, и добавила еще парочку слов. Хорошо что их заглушил шум воды, иначе бы дочкин лексикон обогатился.

— Коть, я пойду наверх, продолжу уборку. Присоединяйся, как скучно станет. Или мульты посмотри. Но не больше часа, правила ты знаешь, — обратилась к дочке, и быстро покинула кухню, чтобы не разреветься перед ней.

Впрочем, я вообще не собираюсь плакать, хоть и хочется. Умные люди говорят, что нельзя держать в себе эмоции, и стоит давать волю слезам. Но мне кажется, что если я расплачусь из-за Вити, то этим себя унижу. Не стоит он моих слез! И нюни распускать не время.

Мультики дочка смотреть не стала, поднялась ко мне, и принялась помогать с уборкой. Мы вместе вымыли коридор, вторую спальню, и тут я уже не выдержала:

— Кать, спальня чистая теперь. Можешь вещи свои разложить, и отдыхай. Книжки почитай, мультик включи. А я с уборкой закончу, и прогуляемся, придумаем что-нибудь интересное вместе, ладно?

Дочка кивнула, и послушно отправилась в комнату. А я снова почувствовала, что ломаюсь. Нет во мне терпения. Хочу чтобы она разговаривала, капризничала, сводила меня с ума своими вопросами, которых всегда был миллион! Чтобы ныла, как все дети, что ей надоела уборка, тащила гулять, выпрашивала вкусняшки, ногами топала…

Я прислонила швабру к дверному косяку, и пошла в ванную.

— Что ты наделал, Витя? Что ты натворил? Стоило это того, а? Не мог как все твои приятели секретарш на работе пользовать? Нет, — всхлипнула я, — надо было в доме, где мы живем, закрутить! Сволочь, какая же ты сволочь…

Я тихо выплевывала проклятия, запершись в ванной. Злюсь, плачу, ненавижу! Мужа ненавижу за предательство. Себя — за то, что притащила Катю в квартиру «подруги» и не уберегла.

Катя… мужа мне хочет найти, глупенькая!

— И смех и грех, — фыркнула я истерично, и помотала головой, пытаясь в себя прийти.

Вот как, мне интересно, женщины после такого впускают в свою жизнь мужчину? Я раньше думала, что если мне изменят, то я отплачу тем же. Отомщу. А сейчас даже о легкой временной связи думать противно. А о чем-то большем и вовсе невозможно!

Нет уж, никаких мужчин. Может, как отболит, через несколько лет я и смогу начать позволять себе романы. И то не на глазах дочери, а так, временно и на стороне. Больше никаких мужей, хватило мне, наелась, спасибочки.

— Всё, хватит! — я вытерла глаза, придирчиво рассмотрела свое отражение, и кивнула. Глаза красноватые, но в общем — нормально.

С уборкой на втором этаже я покончила через двадцать минут. Заглянула в новую спальню Кати — нет её. И в моей спальне, где мы сегодня ночевали, тоже. Ни на втором этаже, ни на первом.

— Господи, — выдохнула панически, убедившись, что Кати в доме нет. — Мамаша года, блин!

Накинула пальто, нырнула ногами в ботинки и, не застегнув ни обувь ни верхнюю одежду, выбежала на улицу.

Снегу навалило за ночь — ужас! Солнечно, и солнце от снега отражается, слепя глаза до слёз.

— Катя! — крикнула я, и приложила ладонь ко лбу, прячась от солнца, чтобы хоть что-то разглядеть в этом снежном царстве. — Ка-а-атя!

5

ЕГОР

Дом для отдыха я выбрал быстро. Критерии были простыми: подальше от цивилизации, поменьше соседей, но обязательно с хорошей связью и выходом в интернет. Сказано — сделано. Сел в машину, десять минут потратил на поиск и аренду онлайн, и отправился в путь. В квартиру по дороге заехал, конечно, чтобы вещи захватить, но что нужно мужику: пара маек, пара толстовок, пара брюк, и бельё. А все остальное можно в любом супермаркете купить.

Добрался ночью, перехватив по дороге ключ от своего убежища, и выдохнул, наконец. Мне здесь уже нравится. Тишина мертвая, соседей мало, это именно то что мне нужно.

Всё же устал я. Двенадцать лет в инвалидном кресле — то еще испытание. Было множество операций за это время, да и чтобы на ноги встать пришлось снова лечь на операционный стол. Затем долгая реабилитация, и… утомило!

Вроде и счастлив, что на ноги встал, ведь не верил я в это, даже смирился что до конца жизни буду в коляске кататься. Но получилось встать, и я должен был по всем канонам сразу пуститься во все тяжкие: клубы, девочки, полный разгул…

А я выдохся.

Еще и тётка, которая меня вырастила, насела: нужна жена, нужны дети, и как можно скорее. Вот только я себя адекватно оцениваю: тело в шрамах от многочисленных операций, трость из-за хромоты, да и возраст далеко не юный. Пара лет, и сорокет грянет. Не самый завидный жених, несмотря на то, что вроде как не бедный.

В общем, к идее своей тётки я относился скептически. Но, ложась спать в новом доме, почему-то вспомнил ту девушку из кафе, на которой мне предложила жениться её дочка. Красивая! Вроде и не яркая, не кукла, как сейчас модно, но, Боже мой, как же зацепила! Ею можно всю жизнб любоваться. А какой у неё голос! Я бы мог слушать его вечно. И, такое чувство, что много раз слышал, но где — не помню.

Жаль, что я не знаю как её зовут. А ведь побежал за ней, как малолетка, вот только не догнал из-за проклятой трости. Выскочил из кафе, и ни девушки этой, ни её дочери…

Жаль.

Впрочем, по словам девочки, её мать замужем. Что-то было про «женитесь на маме, когда она разведется», но ведь не факт что разведется, да? Сколько я знаю таких пар: поссорились, разъехались, даже о разводе говорят, но когда есть дети, развод — не всегда легкое решение. Мирятся, сходятся, и живут дальше, чаще всего как попало живут, но всё же!

Значит, не судьба. Но всё равно жаль. Уж очень зацепила.

Но днем я своим глазам не поверил!

Проснулся рано. Сначала спорт, затем завтрак, потом сел за работу, подключившись к сети. А затем вспомнил, что я приехал отдыхать, и вышел на улицу.

И сразу увидел ребенка. Знакомую девочку, которая вышла из соседнего дома. Зрение у меня отличное, но сначала я глазам своим не поверил, а когда поверил — окликнул:

— Эй, девочка, так ты моя соседка?

Девчушка вернулась к крыльцу своего дома, и мрачновато взглянула на меня. Интересно, узнала? Может, она каждый день десятку человек свою маму сватает, мало ли какое у ребенка хобби? Я вот монеты собирал, когда мелким был, но кто знает какие сейчас увлечения у детей?

Однако, девочка заметила мою трость, и лицо её озарила улыбка. И из мрачного ребенка из фильма ужасов она превратилась в очаровательного ангелочка.

— Доктор Хаус, вы здесь? — она жизнерадостно побежала ко мне, застревая в сугробах, которые за ночь намело.

— Не Доктор Хаус, а Егор.

— Дядя Егор?

— Можно дядя, а можно просто Егор, — я поморщился от боли в колене, но присел напротив девчушки. — А тебя как зовут?

— Катя. А что вы здесь делаете?

— Отдыхать приехал.

— Мы с мамой тоже, — обрадовалась Катя. — Вчера вечером. Помните мою маму? Я вчера вас знакомила.

Я хохотнул, вспомнив это сватовство. Забавный случай, конечно. И такое совпадение, что они здесь! Одно дело — встретиться в городе, а другое — тут, у черта на рогах.

Может, судьба?

— Вы с мамой здесь. Только с мамой? А папа? — спросил я осторожно, и тут же пожалел о вопросе.

Катя сразу нахмурилась, улыбка исчезла с её губ, и малявка опустила голову. Стоит, недовольная, ногой из стороны в сторону водит, откидывая снег.

— Не хочешь — не говори.

— Папа с нами больше не живет, — выпалила Катя. — Мама точно с ним разведется!

— Мне жаль, — осторожно пожал плечо девочки, понимая, что дети часто не принимают расставание своих родителей.

Однако, Катя смогла меня удивить.

— А мне не жаль! Я на маминой стороне! — заявила она воинственно.

Нет, нельзя лезть с расспросами. Видно, что тема болезненная. Но странно всё это. Девочки обычно отцов обожают, даже не слишком внимательных. Может… может, он их обижал?

— Я рад, что у меня теперь две такие очаровательные соседки.

— А вам понравилась моя мама? — пытливо уставился на меня ребенок, и я снова чуть не расхохотался.

Должно быть, я за эти годы многое упустил. Думал что сейчас у всех детей поголовное увлечение интернетом и соцсетями, но может и правда ошибался, и сейчас в тренде искать своим родителям пару?

— Понравилась, — кивнул я с улыбкой. — А где она? Ты не слишком ли мала, чтобы гулять в одиночестве?

— Мама не против. Я же рядом с домом.

— Все же, давай-ка домой, — я кивнул ей на их домик, надеясь, что сейчас покажется та самая мама, которую я половину ночи вспоминал.

— Не хочу! Может, в снежки поиграем? Или… а пойдемте к нам на чай, я приглашаю, — Катя попыталась утянуть меня за собой, но я стукнул пальцами по трости.

— Боюсь, игра в снежки пока не для меня. Ноги не самые здоровые. Да и на чай пойти не получится, вдруг твоя мама против. Так сильно не хочешь идти домой?

Малышка покачала головой, и поморщилась:

— Папа звонит постоянно, пишет. И мне и маме. Не хочу. Может, к вам пойдем чай пить? — с надеждой спросила она.

Я бы пригласил, конечно, но это плохая идея. Когда взрослый мужик приводит в дом маленького ребенка — это подозрительно выглядит, мягко говоря.

6

— Ну ма-а-ам, — проныла Катя.

— Не мамкай, — я обмотала ее теплым шарфом, сняла её перчатки, и надела на её ладошки более теплые.

— Жарко!

— Хочешь лепить снеговика — терпи. А то заболеешь, и проваляешься с соплями. И никаких снеговиков.

— Ладно, — пробубнила она.

— Буп, — ущипнула я дочку за носик, она возмущенно отпрыгнула от меня, и пошла к нашему соседу.

К Егору.

А я запрыгать от радости готова — моя Котька говорит! Нет, даже не говорит, а болтает! Вон, крутится вокруг этого мужика, рот не закрывается. Немного обидно, что я вчера чуть ли не силой выдавила из дочери пару предложение, тогда как с чужаком она за милую душу беседы ведет.

Но… пусть! Пусть так! Зато сейчас я смотрю на своего ребенка и, наконец, узнаю её прежнюю! И это такое счастье, что мне плевать на правила приличия.

Раньше если бы Катя так доставала вопросами чужого человека, я, как любая мать, извинилась бы, и попросила дочку вести себя прилично, и не мешать человеку. Но сейчас мне на эту вежливость категорически наплевать!

— Прости, мужик, придется тебе терпеть, раз с тобой моя Котька желает общаться, — тихо пропела я себе под нос, любуясь жизнерадостной дочкой.

— Мам, а ты чего стоишь? — Катя отвлеклась от нашего соседа.

— А чем мне еще заниматься?

— В снеговике три шара. Нас тоже трое, — подсказала дочь. — Я леплю средний, дядя Егор — самый большой, нижний.

— А вы, Настя, лепите голову, — подмигнул мне Егор.

— Я? — ткнула я себя ладонью в грудь.

Боже, да я снеговика лепила… а когда я его лепила-то? Классе во втором, наверное, и то быстро утомилась. Скучно мне стало, и я побежала искать новое занятие, бросив один шар от снеговика. Помнится, до весны у нас во дворе он стоял. Последним растаял, уже грязный лежал посреди участка, как немой укор моей непоседливости.

— Ты! Мам, тебе же самый маленький нужно слепить, — топнула Котька ногой.

— Да, присоединяйтесь-ка к нам.

— Давайте я буду в роли чирлидера: группа поддержки и ваше вдохновение, а? — предложила, надеясь отказаться от этого сомнительного занятия.

— Ну ма-а-ам, — надулась Катя, и дернула Егора за рукав: — Скажите ей!

— Говорю: присоединяйтесь, — мужчина как-то по-доброму мне улыбнулся. — А то несправедливо получится: мы работаем, а вы — отдыхаете. Давайте, Настя, покажите ребенку пример. Или вы не справитесь с задачей слепить шар?

— Я не справлюсь? Я? Пф, — я достала из кармана свои утепленные перчатки, надела их, и принялась за лепку.

Так, ну и как это сделать?

— Хм, — я слепила снежок, наклонилась, сгребла еще снега, и принялась формировать шар побольше, прислушиваясь к трепу за спиной.

Катька, молчавшая месяц, дорвалась, и устроила настоящий допрос. И мне бы его остановить, конечно, но… нет! Пусть меня сосед плохой матерью считает, пусть думает что я ращу нахалку, но дочку я больше в жизни не стану затыкать!

— А кем вы работаете? — прощебетала Катя.

— У меня свой бизнес в сфере айти.

— С компьютерами работаете?

— Можно и так сказать.

— А сколько вы зарабатываете? — выдала Катька.

Я фыркнула. Смотрим мы одного интервьюера на Ютюбе, Катя видимо у него коронный вопрос и позаимствовала.

— Не бедствую.

— А точнее? — надавила Катя.

Я обернулась, и скорчила прошупрощебное выражение лица, на что сосед только хохотнул.

— Назвать сумму? — спросил он.

— Было бы неплохо.

— Ладно, — он наклонился, и прошептал что-то Катьке на ухо.

Это недостойно взрослой женщины, но во мне взыграло любопытство пополам с возмущением — а что это он Кате говорит о заработке, а во всеуслышанье, чтобы и я узнала — нет?!

— Что за секретики? — подала я голос, и дочка взглянула на меня самодовольно.

— Тебе дядя Егор если захочет — скажет сам, мам. Лепи давай.

Вот зараза, а!

— А своя квартира у вас есть?

— Есть.

— А сколько комнат?

— Три.

— Всего-то? — возмутилась Катя, и я прикусила губу, чтобы не расхохотаться.

Еще несколько вопросов, и мне придется прекратить это безобразие.

— Я один живу, ребёнок. Когда нет жены и детей, скажу уж как есть, мужику хватает шалаша, а у меня — трешка.

— Значит, детей у вас нет. А жена была?

— Катя, — покачала я головой. — Хватит. Простите, Егор.

— Ничего. Жены нет и не было.

— А почему не было?

— Катя! — надавила я.

— Не до того было, — ответил моей дочке Егор.

— А…

— Кать, лучше расскажи нам о своих одноклассниках! — прервала я отбившуюся от рук дочь. — Катя, кстати, сейчас на домашнем обучении. Но раз уж заговорила, то в январе можно вернуться в школу. Да, Кать?

Катя пожала плечами, и снова дернула Егора за рукав.

— Дядя Егор, покажите маме, как нужно шар катать. А то снеговик у нас будет безголовый.

Егор оставил свой шар, подошел к моему позорному мутанту-снежку, и принялся катать его по снегу.

— Вот так. Катайте, снег налипнет сам. Может, на ты перейдем? — спросил он тихо, и я кивнула. — Ты говорила что Катя на домашнем обучении, и что-то о том, что она заговорила. О чем это ты, если не секрет?

— Не секрет, — ответила я полушепотом. — Во-первых, я извиниться хотела, что дочке позволила такие вопросы задавать. Не решалась я осадить её. Катя молчала месяц. Почему молчала я не хочу говорить, это…

— Личное?

— Да, — поморщилась я. — Личное и неприятное. Со мной дочка не говорила до вчерашнего вечера. Вчера вытащила из нее пару слов, и всё. Но с тобой, — я пожала плечами, недоумевая, чем же привлек Егор мою дочь, — сам видишь — болтает, не в силах замолчать. Потому она и на домашнем обучении, кстати. Перешла во второй класс, поучилась, а потом замолчала. Пришлось самой взяться за её обучение.

— И как? — Егор перекатил свой шар поближе к моему.

— Программу второго класса я осиливаю, — поделилась я. — Тяжеловато, конечно, в тишине учить ребенка. Но те же четверостишия, которые она должна наизусть учить и читать, я разрешаю ей записывать по памяти. Так и проверяю знания, которые она должна заучивать. Справляюсь. Но надеюсь, тишина позади. И, кажется, благодаря тебе.

7

— Кать…

Молчит.

— Котька, давай фильм посмотрим?

Кивок, и… тишина в ответ.

— Или погуляем? — не отстаю я.

Дочка пожала плечами, а я кулаки сжала под столом. Достало! Дерьмовая я мамаша, но терпение моё истончается. Иногда… черт, иногда, особенно сегодня, мне дочку встряхнуть охота!

— Кать, почему опять молчим, а? Вчера вон как бодро болтала, прям фонтан красноречия. Ка-а-ать, ну что опять не так?

Дочка вздохнула, но не ответила.

Психолог говорила, что дочка не издевалась надо мной, когда молчала. Она правда не могла говорить из-за стресса. Но еще дело в том, что хоть Катька меня и не винит в крахе семьи, подсознательно она винит меня в том, что я её не защитила.

Потому и не готова была говорить.

Но заговорила же! Причем не пару фраз она выдала, а трындела целый день.

Сейчас-то почему молчит? Манипулирует? Издевается?

Боже, дай мне сил не отвесить оплеуху своей дочурке…

— Кать, что не так? Ты обиделась на меня? Или… я не понимаю, — всплеснула я руками. — Почему с чужим человеком ты готова говорить, а со мной нет? Ты можешь хоть слово мне ответить, а? Или напиши, если я недостойна того, чтобы твой голос услышать, — невольно повысила я голос.

Катькины губы задрожали, она бросила кухонное полотенце на стол, и выбежала из комнаты. И ответил мне топот её ног по деревянной лестнице, ведущей на первый этаж.

— Катька, извини, — выкрикнула я, встала, хотела пойти за ней, но с выдохом плюхнулась обратно на стул. — Уф, когда это всё закончится? Я же думала, что всё наладилось… дьявол!

Нет, не могу я идти сейчас к дочери и извиняться за окрик, нервы на пределе.

А вчера… вчера всё было классно, мне впервые за этот месяц было по-настоящему весело. Мы слепили снеговика, пообедали, затем вернулись к нашим зимним инсталляциям, и доделали снеговику бабу и ребенка. Продвинули семейные ценности, так сказать, а то нефиг снеговику быть вольным одиночкой! Затем мы снова перекусили, и даже посмотрели с Катькой мульт.

Егор всё это время был с нами, и я нарадоваться не могла — Катя была оживленной. Буквально успокоиться не могла: болтала, моталась с первого этажа на второй, и обратно, притаскивая Егору свои награды, хвастаясь ими, и треща без умолку.

А я-то губу раскатала, угу. Думала: ну всё, намолчалость моё дитятко, больше не будет меланхолии и тишины.

И наступило утро. А с ним и тишина от Котьки.

Вот у меня и сдали нервишки.

— Дыши, — скомандовала я себе, хотя завизжать готова от оглушающей тишины в доме. Такая тишина, что аж в ушах звенит. — Дыши, Настя, скоро всё наладится, просто дыши!

Может, аутотренинг бы и помог, но подействовать он не успел. Мой телефон завибрировал.

— Ох, мать твою, что тебе надо, — пробормотала я, и приняла вызов: — Да.

— Привет, милая, — несколько удивленно поздоровался муж. — Ты… вы там как?

— Волки пока нас не сожрали, — рявкнула я. — Слушай, вот что ты не отстанешь, а?

— В смысле?

— В коромысле! Я тебе говорила, как на Катю действуют твои звонки? А я? Я, как думаешь, хочу с тобой беседы вести? — прошипела я в трубку, а внутри всё клокочет от ярости. — Как тебе идея отстать от нас?

— То есть, я должен забыть что у меня жена есть и ребенок, так, да? — муж тоже зашипел гадюкой. — Ты же сама мне говорила, что презираешь таких мужиков, которые детей своих кидают. Говорила? Говорила. Я что мразь по-твоему, которая может про дочь забыть, и забить на неё?

— А разве ты не это сделал? — хмыкнула я.

— Я ОШИБСЯ, ТВОЮ МАТЬ! — заорал он дурниной. — Ошибся! Меня что теперь на костре нужно сжечь? Камнями закидать? Я. Просто. Ошибся. И я имею право звонить своей дочери, и напоминать, что у нее есть папа, который её любит, поняла?

— Катю сейчас в покое нужно оставить, хренов ты эгоист. Звонками своими и сообщениями совесть пытаешься облегчить? А о Кате ты подумал, любящий папочка, а? Подумал ты о ребенке? Она после твоих сообщений сама не своя, напоминальщик фигов. Неужели сложно дать ей время? Или мне отобрать у дочери телефон, чтобы ты ее не доставал?

— Как ты меня … — рыкнул муж. — Так и знал, что ты Катю против меня настраиваешь!

— Ты как со мной разговариваешь? Иди, и Натали матом крой, — холодно осадила я Виктора.

Никогда он себе такого не позволял. Ссоры были, особенно в самом начале, когда мы притирались друг к другу, но я сумела себя поставить так, что мат и оскорбления — это табу для нашей пары.

Табу, да. В прошлом, как я понимаю.

— Извини, — сдулся Виктор, помолчав. — Я… блин, я просто из себя вышел. Ты трубку раз в год берешь, Катя вообще не отвечает ни на звонки, ни на сообщения. А ты как ответишь, так сразу скандал. Я тоже человек, знаешь ли.

— Знаешь ли, — повторила я, — и я человек! Нет у меня желания с Иудой беседы вести. Фотографии дочки я тебе скидываю, описываю как наш день прошел. Мне легко это, как думаешь? И Катьке я тебя рекламирую, мёдом твой образ поливаю. Вить, мне это легко по-твоему? Представь, что это я тебе изменила, и тебе приходится ребёнка на ноги ставить, да еще и говорить дочери, какая мать хорошая. Представил? Вот и постарайся не свою совесть облегчить своими звонками и сообщениями никчемными, а нам помочь. Катю в покое оставь, как готова будет — вернете общение, я препятствовать не стану. И мне не названивай, итак тошно. А лучше… Вить, завтра я Катю везу в город на прием, буду договариваться насчет онлайн сессий с психологом. В общем, я в городе буду. Давай-ка на развод подадим.

— Развода не будет.

— Будет, — разозлилась я. — И либо мы это сделаем быстро и не конфликтуя, либо я обращусь в суд. Но развод, Витя, будет.

— Это мы еще посмотрим, — выпалил он. — Я тебя люблю, у нас ребенок, развод — это бред. Я ошибся один раз, и мы можем все наладить. Семейная терапия, совместный отдых… Насть, не глупи.

— Это не глупость, это решение.

— Это тупое решение. Тебе тридцатник, кому ты нужна-то будешь, да еще и с прицепом? А я тебя люблю, между прочим, — выдал Витя.

8

КАТЯ

Я оделась. Покрутилась у зеркала, которое встроено в оборотную дверцу старого шкафа. Мама сказала, что шкаф этот Чехословацкий, и бабуля за ним гонялась. Шикарная мебель для своего времени.

Маме не нравится такая мебель. Мама вообще не понимает, почему мы не полетели на отдых.

А мне здесь понравилось! Да, не как дома, где светлый пол, дорогая обивка у мебели, и бельё с монограммами. Здесь даже лучше! Пол деревянный, поскрипывает при каждом шаге. И шкаф скрипит, и двери.

Я встала на носочки, опустилась на пятки, и снова на носочки встала, прислушиваясь к скрипу дерева под ногами.

Нра-вит-ся! Мне вообще нравится в последнее время слушать — птиц, звук шагов, скрип мебели. Я слушаю, и не вспоминаю о папе.

Уютно здесь! И в доме, и за его пределами.

Ой, мама!

Вспомнила, взглянула еще раз в зеркало, и вышла из комнаты. Хм, мама наверное так и не накрасилась, а это не дело. Раньше она всегда с макияжем ходила. Я даже с ней у стилиста была, мама разрешила побыть с ней. И я знаю про дневной, вечерний, домашний, офисный макияж. Знаю и про парфюм: на лето и на зиму они по этикету должны быть разными.

Мама всё это соблюдала, а сейчас позволяет себе ходить без косметики, да еще и скрутив волосы в неаккуратную шишечку. Мама и так самая красивая, даже без прически, косметики и парфюма, но я-то знаю, почему она перестала всем этим пользоваться.

Потому что маме плохо.

Вниз я спустилась с маминой косметичкой и духами, и помахала этим добром перед ней.

— Коть, — покачала она головой.

А я кивнула. Так надо, мама!

— Снова жестами общаемся? — в глазах мамы грусть.

Нужно собраться. Маме важно, чтобы я говорила. Но я боюсь! Начинала говорить, и задыхалась, сразу плакать хотелось. А когда молчу — слёз нет, я не расплачусь, и маме не будет больно.

— Котька…

— Давай накрасимся, — выдавила я через силу.

И мама в очередной раз обрадовалась что я говорю! Я не могу объяснить ей свое молчание, она огорчится еще сильнее. Нужно постараться разговаривать с ней… и не плакать!

— Ладно, но только губы. И не помадой, а блеском. Накрасишь? — мама села на стул, подставляя лицо под макияж.

Я кивнула, и мама обхватила мое запястье, останавливая.

— Кать, раз начала говорить, то не кивай, пожалуйста, а отвечай словами. С Егором же ты говоришь! Я тоже хочу твой голос слышать!

— Хорошо, — ответила я.

— И все же, почему с Егором ты болтаешь, а со мной, с психологом — нет? Почему, Котька?

Я пожала плечами, и открутила крышечку от персикового блеска для губ.

Психолог напоминает про папу. Мама напоминает про папу. Даже когда они говорят не о нем, а обо мне — напоминают, и мне хочется плакать. А дядя Егор — не напоминает. И при нём мне легко говорить. При нём я не могу молчать.

Но это тоже маме не объяснить. Она расстроится. Может, даже, плакать будет ночью. Мама думает, что я не слышу, но я не ребёнок уже. Слышу. И понимаю.

— Ну как? — мама улыбнулась мне.

Я достала тушь, и протянула ей.

— Мы на блеск договаривались. Сейчас еще контурирование меня заставишь делать, да, Катенок? Думаешь, дядя Егор, если меня без макияжа увидит, перекрестится, и пожелает сгинуть нечистой силе?

— Хи, — прыснула я от смеха.

Мама ущипнула меня за нос, встала, и подошла к маленькому зеркальцу рядом со шкафом. И начала красить глаза.

— Можешь моим блеском воспользоваться. Ты же любишь. Только немного, — разрешила она.

Я достала палетку маминых теней, там зеркальце есть, и принялась красить губы.

Мама начала шутить. Наконец-то! Вообще, она у меня крутая! На радио работает ведущей, и хвасталась рейтингами — сейчас же все в интернете, радио в основном пожилые слушают, но мамины программы и подкасты любят все. Из-за красивого голоса и из-за юмора. Ей даже отпуск с трудом дали, я слышала как она его выбивала, и грозилась вообще уволиться. Только поэтому и отпустили — знают, что маму давно зовут снимать ролики с интервью.

Может, уговорить маму уволиться, и быть блогером? Её и так знают, а так вообще звездой станет. И папа поймёт, как ошибался! Увидит маму на красной дорожке или в рекламе, и обязательно рядом с красивым мужчиной. С дядей Егором, например. И пожалеет!

— Теперь твоя душенька довольна, модница ты моя? — мама обернулась ко мне, и смешно захлопала ресницами, надув при этом губы.

Я покачала головой, и подошла к маме. Потянула ее за майку, но мама не поддалась.

— Попроси словами, Кать.

Не могу сейчас говорить! Вспомнила! Расплачусь же, и никуда мы тогда не пойдем. Я буду плакать, мама будет меня утешать, и тоже плакать. И никакого дяди Егора…

Я дернула за мамину одежду еще раз, и еще. Мама не поддается. А я ей волосы хочу распустить, но для этого нужно чтобы мама наклонилась.

— Словами, Екатерина! — повторила мама.

Я ногой топнула от злости. Но плакать, вроде, передумала.

— Наклонись, мам. У тебя на голове какашка.

— Это дулька.

— Это ужас, — скривилась я, но мама присела, и позволила мне снять резинку, и распушить её волосы. — Вот так! Теперь берем пирог, и идем к дяде Егору.

— Идем. При нем хоть мне не приходится выбивать из тебя слова, — со вздохом заметила мама, и пошла в коридор.

Оделась, взяла пирог с кухонного стола, и снова пошла в коридор, махнув мне рукой:

— Идём, Котька! Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро, — пропела она. — Хотя, я бы утренних непрошенных гостей прогнала или сделала вид, что никого нет дома.

— Дядя Егор будет нам рад!

— Уверена? — спросила мама, обуваясь.

— Да!

А как иначе-то? Это же мы! Как нам можно не радоваться?!

9

ЕГОР

— Мы точно не помешаем? — спросила Настя, разуваясь.

А девчушка такими вопросами не заморачивается. Скинула обувь, и уже вовсю изучает дом.

— Точно. Я рад, что вы пришли в гости.

Я и правда рад. Сидел, гадал как поступить: подкараулить Настю якобы случайно, или нагло прийти к ней? Навязываться не хотелось, и я пришел к выводу, что придется как подростку сидеть у окна, и ждать, когда она покажется на улице, чтобы выйти к ней. Случайная встреча, да-да.

И тут она сама пришла ко мне.

С Катей и с пирогом. Вишневым, м-м-м!

Еще и смущается, что не ко двору, глупая. Ох и нравится мне Настя! Вот только… черт, лет мне уже немало, но за годы своего бессилия я разучился с женщинами себя вести. С медсестрами, врачами, женами братьев — умею, с детьми — тоже, благо племянницы у меня есть, натренировался.

А вот как флиртовать? Как понравиться шикарной женщине? Позорище, конечно, но я разучился.

Сходу её цветы подарить? Украшение? Или это пока слишком?

Ей Богу, хоть на курсы пикапа записывайся! Помню, во время реабилитации слушал я радио, и в одном подкасте, на который я подсел, ведущая смеялась — к ней на заправке прыщавый паренёк прилип, отрабатывая навыки пикапа, и соблазнял пожухлой розой «сравнимой с её щечками», и предлагал купить шоколадку и кофе, чтобы познакомиться поближе. А за этим парнем стоял его куратор, делающий вид, что он просто мимо проходящий, и вообще незнаком с этим парнем. А затем отчитал за ошибки. Ведущая беззлобно обсмеяла их, и попросила звонить, и делиться своими историями такого вот горе-пикапа.

— Чем занимались, пока мы с Катей не приперлись?

— Вроде, мы на ты перешли, — напомнил я.

— Точно. Так чем занимался? — смущенно улыбнулась Настя.

Вообще, разрабатывал план пикапа, и параллельно с этим делал гимнастику. Десять неполных приседаний — и здравствуй, одышка. Нет, в таком признаваться нельзя!

Впрочем, Настя повела носом, явно унюхав что я слегка вспотел. Черт, да я — великий соблазнитель! Хромой, шрамированный, вонючий. Мечта, а не мужик, а!

— С ногами проблемы, продолжаю реабилитацию, — пояснил я. — Пахнет, да? Вспотел немного. Вы пока располагайтесь с Катей в гостиной, а я ополоснусь.

— Нет-нет, запах приятный, не нужно, — выпалила Настя, и… покраснела.

Боже, женщины еще не разучились краснеть, оказывается! И… я приятно пахну?

— Кхм, спасибо, — я и сам смутился, нет, ну точно мне нужны курсы пикапа.

— А как проходит реабилитация? Чем приходится заниматься?

— О-о-о, это почти бодибилдинг! Тяжелая атлетика во всей красе! — хохотнул я, проходя за Настей в гостиную. — Я дошел до восьми приседаний без особого напряжения, дальше — тяжело, но сегодня «выжал» десять. До приседаний делал упражнение: лежал на коврике, и поднимал ноги под углом девяносто градусов. Аж пятнадцать раз!

— Вау, — поддержала меня Настя, и даже подмигнула: — Спортивные парни — это круто!

— Скоро я стану еще круче. Знаешь про скандинавскую ходьбу?

— Это та, которой старички занимаются? Ходят по парку с лыжными палками, да?

— Да. И скоро в их рядах ожидается подкрепление.

— В твоем лице? — улыбнулась Настя, и я развел руками, мол, виноват.

— Мой реабилитолог настаивает.

— Идемте есть пирог! — позвала нас деловая Катя, и я с удивлением отметил, что девочка его нарезала, разложила по тарелкам, и даже чай успела налить.

Хозяйственная девчушка.

Любопытство не красит, я уже лет пятнадцать не страдаю эти недостатком. Но сейчас вдруг взыграло. Почему девочка, имея отца, ищет матери нового мужа. Настя явно пока не в разводе. Кольцо сняла, конечно, но совсем недавно — полоска незагорелой кожи еще выделяется на безымянном пальце.

И вообще, что у них за муж и отец такой?! Даже если ссора, даже если развод, какого черта он допустил, чтобы слабая женщина и маленькая девочка уехали в глушь? Это небезопасно! Помню я родительскую дачу, куда мы только летом ездили. А зимой туда вечно кто-то забирался, разбив окно. И в первый приезд летом мы занимались уборкой.

Я бы точно не отпустил жену с ребенком чёрте куда. Мало ли какой псих в дом вломится, что они смогут сделать?

— А вы надолго сюда? — спросила Катя, и добавила на мою тарелку еще кусок пирога. — Мы с мамой на три месяца.

Хм, на три? Я не планировал так долго оставаться здесь, но раз уж Настя здесь, то…

— Я примерно также — месяца на три.

— Круто! Мам, ты рада?

— Я… да, конечно, — вежливо улыбнулась Настя.

— Дядя Егор, а завтра вы чем будете заниматься? Может, все вместе день проведем? — еще больше оживилась Катя.

Я хотел согласиться, но Настя покачала головой.

— Завтра мы едем в город. Кать, у тебя прием, да и у меня дела.

— Какие?

— Важные, — осадила Настя дочку.

— На развод подаешь, да?

— Катя!

— А что я такого спросила? — вскинулась девочка. — Давно надо! Я слышала твой разговор с этим…

— С твоим папой, а не с этим. Хватит об этом! И вообще, если тебе так интересно, то завтра у меня такие дела: нужно заглянуть на работу, и записать рекламу. Отпуск в моем случае — весьма условное понятие.

Катя надулась. Настя смутилась, поглядывает на меня виновато — явно неудобно ей, что дочка взялась поучать её на тему развода. И все же, что такого могло случиться в их семье? Обычно дети истерят, если между родителями разлад. Да и девочки больше к отцам привязаны. Странно…

— Хм, реклама? — спросил я, чтобы мои гостьи перестали делать вид, что незнакомы друг с другом.

— Ой, мама же у меня супер-крутая. Она ведущая на радио. На «Серебро-ФМ», слышали про такое? — залопотала Катя. — Давно уже! Мам, ты же еще студенткой там начала вести какую-то ночную программу, да? Точно, да. А потом маме добавили эфирного времени, когда поняли, какая она, и…

Я смотрел, как Катя говорит, кивал. И понял, наконец, почему Настин голос мне так знаком. Я её слушал несколько лет!

10

НАСТЯ

— Зима началась рано, и уже надоела? Соскучились по солнцу, но отпуск нескоро? Есть выход: соки со вкусом лета! Только в магазинах «Четверочка», и всегда по сто девяносто девять рублей, — пропела я сладким, поставленным голосом. — Хотите всегда быть в тонусе, и любить жизнь также, как я? «Вкусы лета», рекомендую!

— Еще дубль. Осторожнее с буквой «с», Насть. И плавнее, мягче, ок?

— Ок, — кивнула, глотнула воды, и принялась за второй дубль записи рекламы для наших спонсоров.

Егор смотрит на обычную запись рекламы, как на чудо.

Разумеется, я пригласила его в студию. Он подвез нас с Катей в город, развлекал мою молчунью беседами. Я зашла вместе с дочкой к психологу, и сделала внушение, чтобы больше без побегов.

А потом пригласила Егора на запись. На радио всегда проходной двор: здесь и Катька часто бывала, даже одноклассники её приходили с учительницей на экскурсию, которую я организовала. И муж был, да…

Теперь вот Егор. Я почему-то уверена была, что он откажется. Я и предложила-то со мной пойти из вежливости, а он взял, и согласился. Теперь стоит, и слушает, как я в пятый раз зачитываю текст.

— Супер! Обработаем, наложим музыку, одобрим, и на днях пустим в эфир. Всё, Насть, можешь продолжать отпуск. Но будь на связи, сама понимаешь.

— Ладно. Сегодня быстро. Думала, дольше будем записывать, — я отошла от микрофона.

— Ты молодец. Хвалю!

— Похвалу жду на банковскую карту, — подмигнула я начальству, и вышла к Егору. — Ну как, интересно было?

— Я уж точно не скучал. Ты профи, Настя.

Мужчина произнес это с восхищением. Понимаю, я не спасаю жизни, не занимаюсь чем-то общественно-важным, чтобы восхищаться моей работой, но… приятно! Мне просто по-человечески приятна похвала от симпатичного мужчины.

А еще мне приятен его интерес. Я не собираюсь флиртовать с Егором, к отношениям я не готова, но как же мне нравится мысль, что я привлекательна! И что я, если мне в голову взбредет, вольна впустить в свою жизнь и постель другого.

— Ну что, за палками для ходьбы?

— Едем, — кивнул Егор.

Мы вышли на парковку, и мужчина открыл передо мной дверь авто. Мелочь, но тоже дико приятная.

Снова вспомнился муж. Испугался видеть мое лицо всю жизнь. Напрягся, что годы уходят, и только одна женщина рядом, и на всю жизнь. И накосячил. Но почему мужчины думают, что у нас нет желаний? Я тоже живая! И за мной много раз ухаживали весьма достойные мужчины, даже когда я замуж вышла. Глаза у меня есть, и оценить привлекательного мужика я в состоянии. Я даже в состоянии была почувствовать влечение к другому. И я чувствовала. Но всегда обрубала это на корню. Потому что муж был, которому я в верности клялась. Семья. Значит, я любила мужа сильнее, чем он меня? Или я просто решила не поддаваться соблазнам? А они были! И немало!

Может, зря не поддавалась? Не было бы так обидно. Всё же, справедливее, когда рога носят оба учредителя семейной ячейки общества. Кто знает, только ли с Наташей мне Витя изменял?

Сволочь, — подумала я, снова разозлившись. — Ну решил изменить, так почему с соседкой? Неужели сложно было на стороне женщину найти? Или он меня за дурочку считал, которая и не узнает никогда? Впрочем, я бы и не узнала, если бы не вломилась в квартиру Наташи.

— Что-то не так? — поинтересовался Егор.

— Прости, ты что-то сказал?

— Нет. Просто заметил, что ты грустная. Не молчи, лучше поделись секретами своей работы. Это сложно?

— Быть ведущей? Нет, — улыбнулась я ему. — Может, если бы я на телевидении работала, было бы сложнее, но я-то на радио. Сижу себе, болтаю. Люблю я это дело. А секреты? Ну, приходится воду пить, а не чай, кофе, и так далее. Меньше сладкого есть, диету соблюдать.

— Зачем? У тебя идеальная фигура, — уверенно заявил Егор, чем в очередной раз меня согрел.

Простые комплименты. Безыскусные. Но они для любой женщины приятны. Даже для женщины, которая не помешана на своей внешности.

— Диета не из-за фигуры, а из-за голоса. Ну, прости за подробности, чтобы в микрофон не плеваться. Из-за некоторых продуктов слюноотделение усиливается, и вряд ли слушателям будет приятно, если я при каждом слове стану плевать — это слышно. А когда рот «чистый» — дикция намного лучше. Это, в общем, все секреты.

Мы притормозили у спортивного магазина. Вошли внутрь, и Егор в очередной раз меня покорил:

— А мы к Кате не опоздаем? А то будет сидеть, ждать нас, пока мы по магазинам гуляем.

Боже, ну вот какой мужчина будет помнить о времени, когда дело касается чужого ребенка?!

— Всё нормально. Катя начинает работать со специалистом через интернет, так что сегодня будет длинный сеанс. Успеваем, всё нормально.

Егор кивнул. Деликатный он. Знает, что дочка у психолога, но не стал вытягивать из меня подробности.

Он довольно быстро выбрал себе скандинавские палки для ходьбы, и еле заметно поморщился, глядя на этот инвентарь. Неужели, этот классный мужик комплексует?!

Хм, а почему бы не поддержать его! Он мне здорово с Катей помог, и продолжает помогать. Да дочка благодаря ему и заговорила!

— А может, нам с Катей тоже ходьбой заняться? И скучать не будем, и форму подтянем, и тебе компанию составим. Как тебе идея? — спросила я, взяв в руку палку со стенда.

— Тебе не нужно подтягивать форму, я уже говорил — она идеальна. Но компании я буду рад. Тем более — тебе, — Егор выделил это слово, дав мне понять, что не против Кати, но… да, он в очередной раз продемонстрировал свой интерес.

Может, зря я? Хотя, почему нет? Просто дам понять, что мы можем только дружить, но не более. Егор — не малолетка, поймёт, и не станет преследовать. У такого мужчины точно нет недостатка в женском обществе в том самом смысле.

— Тогда решено, мы с Катей присоединяемся. А насчет моей формы — это не генетика, Егор. Это спортзал, — рассмеялась я. — А также отказ от ватрушек, пампушек, гамбургеров и всего такого. Если не буду заниматься, то очень скоро ты не сможешь похвалить мою форму, поверь.

11

ЕГОР

Так вот ты какой — муж, хмм…

Смотрю, и неприязнь крепчает. Я не дурак, и понимаю, почему Настя взбрыкнула. Причина банальная — измена. Но раз и Катя про отца говорит сквозь зубы, значит всё еще более грязно.

Неужели, этот «муж» притащил свою девку в дом, и выставил Настю?

Или любовница залетела, и папашка обрадовал дочь, что у неё скоро брат или сестра родится, но только не от мамы?

Должно быть что-то такое, постыдное, и случилось в их семье.

Но я могу оценить «мужа» и непредвзято: он примерно моего возраста, и выглядит, кстати, получше чем я. Морщин уж точно поменьше. Мне этих следов на лице оставили операции — они молодости не способствуют. Высокий, ростом мы одинаковые, в плечах тоже примерно одной ширины. Но «муж» плотнее — то ли из-за жирка, то ли из-за спорта, под верхней одеждой не разобрать. Но я склоняюсь к спорту, всё же лицо у него не как у борова, и не лоснится.

В общем, разглядываю его, и напоминаю себе ревнивую деваху, оценивающую экстерьер соперницы. Смех, да и только, под сорок лет подобными глупостями страдать! Но! Всё же, я нашел, в чем я лучше «мужа» — у того волосы редеют, и лет через пять, если пересадкой не озаботится, черепушка будет блестеть от отсутствия волос. А у меня с этим полный порядок. Генетика отличная, дед до самой смерти мог похвастать полуседой гривой.

— Прости, я сейчас, — убито обратилась ко мне Настя. — Нужно его выпроводить отсюда.

— Давай я…

— Нет, — покачала Настя головой, и в общем, она права. — Не хочу, чтобы был скандал, о котором узнает Катька. Она только-только начала отходить от наших с Витей разборок. Подожди меня пару минут, пожалуйста.

Настя пошла к «мужу», который Витя, а я остался на месте. Черт, Настя и правда права, я не имею права обозначать этому мужику свои права, и прогонять его. Такое поведение простительно в двадцать лет, но после тридцати приходит понимание, что не всем женщинам нравятся бабуины. Да и Настя пока меня на расстоянии держит…

Настя…

Анастасия…

Чувствую — моя она. Да, вот так: мы жили, не пересекаясь, строили и рушили что-то в своих судьбах. Она даже замуж вышла, и ребёнка родила. И, наверное, планировала с этим Витей состариться. Да и меня Настя «во сне годами не ждала», или как там у Симонова. Но, опять же по Симонову: «я сам пожизненно к тебе себя приговорил»

Такое бывает: голос, взгляд, и осознание — моя! С мужем, с ребёнком, хоть с пятью детьми — плевать. Моя, и всё тут. И как бы Настя не намекала на нашу «дружбу» — я покиваю, но не отступлю.

Стою у машины, и наблюдаю за ними. И Настя, и Виктор взвинчены, недовольны. Он еле сдерживает злость, выговаривает ей что-то, и я внимательно слежу, чтобы он не переходил границ разумного. Мало ли. Может дело и не в любовнице, вдруг он на Настю руку поднимал…

Настя кулаки сжимает, пытается что-то доказать. Виктор перебивает, зыркает на меня. Да, мужик, всё. Территорию я застолбил, смирись.

На секунду меня сковал позорный страх: когда у пары есть дети, они нередко пытаются наладить отношения. Пусть в большинстве случаев это не получается, но что если Настя вернется к нему? Вот сейчас подойдет ко мне, извинится, и попросит уехать, и к нему в машину сядет. Что если?

— … будь человеком — уезжай! — повысила Настя голос, уже отойдя от Виктора на приличное расстояние.

Виктор взглянул прямо на меня, не на Настю. Не дурак, понял почему я радом с его женой. Но, кажется, не особо верит в то, что его поезд ушел.

А он точно ушел. К черту страх, что Настя вдруг решит бороться за семью. Даже если так, я в этом плане эгоистичен: моя она! Отобью, даже если к нему вернется.

Никуда она уже от меня не денется.

Я, глядя прямо на Виктора, приобнял Настю, и повел её в офис психолога за Катей. Виктора перекосило при виде нас. Он сел в машину, но не уехал.

НАСТЯ

— Вот скажите, что мне делать? — всплеснула я руками. — Я уже вас спрашивала, но дальше тянуть нельзя. Я хочу развестись с мужем, но… Боже, — всхлипнула я, — я согласна к нему вернуться. Катя — вы же видите — она молчит! С вами тоже сегодня не разговаривала?

Психологиня покачала головой.

— Вот! Она только с нашим соседом общается, и со мной, когда я рядом с ним. Пару дней у меня получается вытянуть из Кати пару слов и наедине, но она через силу общается. Я устала от этого! Да, она зла на Витю, не разговаривает с ним, даже на сообщения его не отвечает, но…

Я устало плюхнулась на диван. Встреча с Витей меня вымотала, а разговор с мужем состарил лет на десять по ощущениям.

— Но?

— Но что если я вернусь к нему? — озвучила я свои мысли. — Да, Катя будет первое время нос воротить от отца. Но её жизнь вернется в привычное русло. И со временем, знаете, дети же многое забывают, воспоминания вытесняются. Она забудет, и всё снова станет хорошо. А я больше всего на свете хочу, чтобы мой ребенок перестал страдать. Я готова вернуться к мужу, и готова плюнуть на развод ради Кати. Что вы посоветуете?

Я в отчаянии посмотрела на дочкиного психолога, прием с которой у Кати только что закончился. Катя сейчас с Егором в приемной, рыбками в аквариуме любуются, чай с конфетами пьют. А у меня руки трясутся.

Поговорила с Витей, и еле удержалась от безобразной сцены. Перед глазами снова та мерзость, которую я застала в Наташиной квартире — их совокупление. Это не занятие любовью, это даже не секс был, это… спаривание. И унижение. Я помню комментарии мужа, которые он не жалел для Наташи во время их игрищ. Это не напускная грубость была, он унижал её, использовал как резиновую куклу, и… брр, фу, не хочу вспоминать, но не могу не вспоминать. Увидела его — и нахлынуло снова.

— Анастасия, скажите, — мягким тоном начала психолог, — вы готовы вернуться к супругу ради дочери, или ради себя?

— Я же сказала…

— И я вас услышала, теперь моя очередь, — доброжелательно перебила мою агрессию психологиня. — Знаю, первопричина вашей тревоги — дочь. Вы хотите вернуть её в привычную жизнь. Но только ли в этом причина? Может, вы и сами хотите вернуться в привычную жизнь? Может, вы сами надеетесь забыть и поверить мужу? У вас с ним долгая история, я помню, и он был хорошим мужем и отцом. Одна ошибка — не повод, да? Иногда вы так и думаете: а не дать ли ему шанс, не ради себя, а ради дочери, разумеется. Но не оправдываетесь ли вы ребенком, не прикрываетесь ли Катей, размышляя о возвращении к Виктору?

12

— Ну, давай рассказывай, Малая! — зычно поприветствовала меня тётя, и по старой привычке, назвала меня по девичьей фамилии, давно превратившейся в прозвище. — Как тебе с Котиком в моём старом доме живется? Привидения не заглядывают в гости?

— Привет, тёть. Живется — супер, привидения все дружелюбные как Каспер, мы им только рады.

— По цивилизации не соскучились еще? Постой-ка, что там за шум у тебя? Ты не в деревне, а в городе сейчас?

— Да, — я прижала трубку к уху, и поправила сумку, в которую впихнула папку с распечатками явно не по размеру. — Приехала вот на пару часов, скоро обратно.

— Зараза такая, и мне ни пол слова, что приехала, тихушница! А зачем приехала? На развод подавать, наконец? — грохнула тётя настойчиво. — Так, а ну-ка давай в гости, бери Катюху, и дуйте ко мне, мне как раз нужны рабочие руки. Фарш накрутила, беляши буду делать. Помощники пригодятся.

— В промышленных масштабах лепить беляши? — хихикнула я, вспомнив, что лепка пельменей, мантов затягивалась на сутки, и потом всё отправлялось в морозильную кабину. С ватрушками, беляшами, булочками почти та же история, тётя банально не умеет готовить «на семью», она готовит будто бы на целый город.

— Ты мне зубы не заговаривай. На развод подала или нет?! Приезжай, расскажешь!

— Но…

— Я жду! — постановила тётушка, и банально сбросила вызов.

Тётя моя — настоящий человек-танк. Я даже раздражаться перестала по поводу её настойчивости и настырности. Хотя лукавлю, иногда всё же бесит. Весь месяц она трепала мне нервы, и поносила Виктора. Упрекала, что я не тороплюсь с разводом, обзывала тряпкой, терпилой без чувства гордости, настаивала что я подаю дочери отвратительный пример своим всепрощением. Гнобила и давила, в общем. Не получилось у меня донести до любимой родственницы, что с Витей мы не месяц вместе прожили, и так легко эти нити не рвутся, даже несмотря на предательство.

Впрочем, я сама виновата. Сколько раз было умными людьми говорено: не стоит сор из избы выносить, ой не стоит. А мне так плохо было, что я к тёте в слезах на грудь упала, и рассказала про измену мужа. За свой язык без костей и жалобы я расплачиваюсь до сих пор.

— Мам, мы здесь, — завопила Котя, едва я забежала в антикафе.

Егор сидел спиной ко мне, но обернулся, и наблюдает, как я приближаюсь к их столику. Хм, чем это они занимаются?

— Играете? — спросила, снимая пальто, которое поднявшийся Егор тут же забрал из моих рук, и сам повесил на вешалку.

— Да, мы с дядей Егором в настолки играем. Мам, тут такие классные есть. Почему мы только в Монополию играли, а? — Катя отхлебнула какао из чашки, и вернула ее на край стола. — Присоединишься к нам?

— Нет, вы играйте, а я посмотрю. Какие игры понравятся — скажешь, купим, и дома тоже будем играть, — улыбнулась я дочери, и шепнула Егору на ухо: — Для меня настольные игры — это Монополия и игральные карты. Вот такая я темнота.

— Я бы тоже, наверное, мало что знал про настольные игры. Но инвалиды весьма усидчивые, и за двенадцать лет я стал асом и в покере, и в нардах с шахматами, и в настольных играх. Обращайся, — подмигнул мне Егор, налил мне чая, и они с Катей вернулись к игре.

По всему столу разложены карточки, Катя и Егор откровенно наслаждаются игрой, а мне любо-дорого на это смотреть.

К психологу Кати я сегодня влетела раздраженная донельзя. С Виктором разговор был короткий и изматывающий, и всё на один мотив: прости, дурак, виноват, исправлюсь. С ним скандал затевать бесполезно, он понимает, что виноват, но не понимает, из-за чего я рушу семью.

Я! Я разрушаю семью, а не он!

Про семейного психолога снова заговорил, что меня выбесило еще сильнее. Не я на стороне гульки устраивала, мне-то зачем терапия? И семью тоже не я разрушила, но почему-то по идее мужа, я должна и просто-таки обязана пройти с ним путь совместной психотерапии, чтобы что-то там наладить.

— Ой, а тут трудно, — проныла Катя, выдергивая меня из размышлений.

— Давай помогу.

— Нет, дядя Егор. Я сама, — дочка спрятала карточку, над которой зависла. — Мне нужно пять минуточек, и я справлюсь. Хотя это не по правилам, да?

— Ничего, я подожду. Ты же новичок в этой игре.

— Папа говорил, что я девочка, потому мне всё можно, — прозвенел дочкин голос, а затем она, нахмурившись, виновато взглянула на меня. — Пять минут, — напомнила Катя, взяла коробку от настолки, и погрузилась в изучение правил.

— Ну что, сходила к юристу? Или я не в свое дело сейчас лезу? — шепнул Егор, отстранился, и долил мне чая из чайничка.

Я кивнула на расстегнутую сумку с распечатками.

— Сходила. Проконсультировалась.

— И?

Я поморщилась при воспоминании о консультации.

— Первый совет — всё же поговорить с Виктором, и убедить не вставлять мне палки в колеса. Всегда быстрее разойтись, когда оба согласны. Но с мужем разговаривать невозможно. Я завожу речь про развод — а он про то, что к нему привело. И так постоянно.

— Помощь нужна? Поддержка? И, Настя, всегда можно развестись через суд. Согласие мужа необязательно, — ладонь Егора мягко накрыла мою руку, и чуть сжала в жесте поддержки.

— Я знаю. Можно через суд. Я не беременна, у нас нет ребенка младше года, но… — я снова поморщилась, и замолчала, спрятавшись за чашкой чая.

Вся эта консультация у юриста была неприятной.

Нам с Виктором есть что делить, и я не могу себе позволить быть гордой, и плюнуть на квартиру, на дачу, на банковские счета. Я попросту не могу себе этого позволить. У меня ребенок! А значит, будут суды с делёжкой, и если Витя не передумает давать мне «вольную», то эти суды будут ужасными. Юрист предупредила о затягивании, о саботаже, о шантаже ребёнком — когда родители расстаются не мирно, то после развода бывает проблематично даже в Турцию ребёнка вывезти на отдых. Она мне всё расписала, и… да, это мерзко. То, через что мне придется пройти — мерзко.

А у Виктора своя адвокатская практика, пусть и не по бракоразводным делам. Но связи есть, и немалые. В том числе и в суде.

13

— У тебя есть план?

— Попытаться договориться с Виктором. Если не договорюсь — суд. Ну и буду молиться, чтобы муж не впутывал в наши дрязги Катю. Такой план, — усмехнулась я.

— Я могу помочь.

— Егор…

— Нет, — перебил он меня. — Это не вопрос, это утверждение, Настя — я МОГУ помочь тебе. Ты и Катя всегда можете на меня рассчитывать.

— Спасибо, — хрипло пробормотала я.

Егор с Котькой продолжили игру. Я же наблюдала за ними — за довольной дочкой, за Егором, который до сих пор, по сути, незнакомец. Чужой человек.

Если бы кто-то сказал мне еще пару недель назад, что я доверю дочь незнакомому мужику, пока занимаюсь своими делами — я бы рассмеялась. Я же не дура! Чужакам нельзя доверять самое ценное! Да и как можно впустить в свою жизнь и, что самое главное, в жизнь маленькой дочери, незнакомца?

Я и сейчас об этом раздумываю. Егор создает впечатление отличного мужика — добрый, понимающий, легкий, неконфликтный. Да и нравится он мне, чего уж лукавить. Но я же не знаю о нем абсолютно ничего! Я не в курсе, из какой он семьи, не знаю как и чем он жил. Он вполне мог отбывать срок в прошлом — я и об этом не в теме.

Я даже фамилии его не знаю! Но спокойно при этом пошла к юристу, оставив Катю с ним только потому что одного Егора Катя к себе подпускает, только рядом с ним оживает.

Плохая ли я мать или хорошая?

— Зачем тебе это? Зачем ты предлагаешь мне помощь? Зачем возишься с Катей? Зачем, Егор? — спросила, когда они с Катей закончили играть, и дочка побежала в туалет.

— Затем, что ты мне нравишься, Настя.

— Егор… — со вздохом начала я.

— Не говори ничего. Я не собираюсь ставить тебя в глупое положение и петь серенады под окнами, или что-то в этом духе. Или требовать благодарности. Я просто чувствую что ты мой человек, Настя. Ты для меня. Но ты вполне можешь чувствовать иначе, я достаточно взрослый, чтобы это понять и принять. Но, — он хитро мне подмигнул, — я сделаю всё, чтобы ты ответила мне взаимностью. У меня есть супер-сила: я отлично умею ждать. И я подожду. Догадываюсь, что ты не готова к отношениям, и даже к их вероятности. Я прав?

— Не готова, да.

— Но скажи, я тебе симпатичен? Как человек, как мужчина — симпатичен?

— Симпатичен, — не смогла я солгать.

Егор из тех мужчин, которые не могут не понравиться. Вернее, он из тех, кто не понравится только глупой малолетке, которой по вкусу плохие мальчики, которые насилуют мозг своими выкрутасами.

— Мне этого более чем достаточно, — довольно усмехнулся Егор.

— И каков твой план насчет меня? Он у тебя есть? — спросила я хитро, и ужаснулась — Боже, да я флиртую с ним!

— Разумеется, у меня есть план. И его значительная часть — принести тебе голову врага, побежденного в честном бою.

— Рыцарь и его прекрасная дама, — улыбнулась я. — Хорошо, Егор, если «враг» откажется разводиться, и начнет на меня нападать, я обращусь к тебе за помощью. И дам возможность принести мне его голову. Если ты к тому времени не передумаешь за меня биться.

— Я не передумаю, — ответил он уверенно.

— Всякое может быть. Может, к тому времени тебе встретится дама попрекраснее меня. И поумнее.

— Моя прекрасная дама мне уже встретилась. Она — мама очаровательной девочки по имени Катя, ведущая на радио, обладательница волшебного голоса, а еще она делает вкусные пироги с вишней.

— Кстати, — смутилась я. — Тётя просила нас заехать, помочь ей с лепкой беляшей. Она уже стопроцентно слепила половину партии. Мы можем погулять, и нагло приехать в самом конце, чтобы она нас угостила. Или можем немного помочь ей. Егор, у тебя есть время на это?

Кажется, мужчина удивился, что я впервые сама была инициатором совместного времяпровождения. Но! Он мне правда нравится. Отношений я не планирую, это не изменилось, но от такого друга я отказываться не собираюсь. Егор уже в нашей жизни, в которую ворвался очень стремительно. Посиделки с моей громогласной и наглой тётей — отличный повод разузнать о Егоре всё. Просто потому, что тётя это «всё» из Егора вытянет лучше любого следователя.

— О, хочешь познакомить меня с семьей? — уточнил мужчина довольно.

— С самым главным её членом ты уже знаком. Вон топает, — кивнула я на Катюню. — Теперь на очереди тётка. Громогласная, нахальная, весёлая — предупреждаю на берегу. Не испугаешься знакомства с драконом?

— Обижаешь! Я только рад буду. Беляши, говоришь, лепить? Лет с двенадцати этим не занимался. Едем.

— Куда мы едем? — Котя тут же сунула свой любопытный нос в нашу беседу. — Домой уже?

— К тёте на беляши. Научим Егора готовить, Кать? Или сами справимся, а он пусть отдохнет за наливочкой? Как поступим с ним? Будем эксплуатировать?

— Эксплуатируй меня, — интимно и горячо шепнул Егор мне на ухо.

От его дыхания, близости, флирта, по моей коже волны дрожи разлились. Закрыть бы глаза, запрокинуть голову, открывая шею, доверяясь. Облокотиться бы спиной о мужскую грудь. Позволить себя обнять, позволить себе слушать биение чужого сердца. Позволить себе почувствовать.

Я так явно представила это, что с трудом сдержала сладкий и стыдный стон. Сглотнула, пытаясь не выдать себя — что это меня так повело от небольшой чувственности?! Но как же было бы сладко — позволить и себе, и ему…

Почувствовать себя не только матерью, а женщиной, ведомой желаниями…

Откликнуться…

— Мам, едем? — привлекла мое внимание Катя. — Дядя Егор сам хочет лепить с нами беляшики. Я его научу! Надо еще монетку на счастье в один беляш спрятать. Можно?

— Нельзя. В прошлый раз я чуть зуб не сломала о такое «счастье»!

— Ну ма-а-ам!

— Нельзя! — отрезала я.

Мы, споря, вышли из антикафе. Егор с теплотой следил, как мы с Катей спорим о чепухе.

А ведь если бы он не поселился рядом с нами, или если бы оттолкнул Катю, этого всего бы не было! Катя продолжила бы молчать, а я бы, наверное, свихнулась от стресса.

Чем я заслужила встречу с этим мужчиной?

14

— Елена Алексеевна, — представилась моя тётушка Егору. — А вы кто будете, молодой человек? — И руку протянула. Божечки! Для поцелуя! И это — та самая тётя Лена, которая может «порешать» любые проблемы в МФЦ, ТСЖ, и прочих не самых приятных заведениях нашей Родины. «Порешать» с помощью метода: кто кого переорёт.

Проще говоря, мою любимую тётушку все наши родственники называют хабалкой. А она их — вшивой недобитой интеллигенцией. А я среди всех — нейтральная сторона. Швейцария, которая и вашим, и нашим. Так и живём.

— Егор Вадимович. Можно просто Егор, — протянутую пухлую ладошку, на которой четыре из пяти пальцев унизаны золотыми перстнями Егор принял, и поцеловал.

— Ну, будем знакомы, Егор. Тогда и меня по-простому зови — Леной. Проходите в дом. Катюха, иди, поцелую! — раскинула тётя руки перед моей мелкой.

Катька спряталась за меня от агрессивной любви нашей старшей родственницы.

— Эй, ты чего за мамку прячешься? Иди, говорю, поцелую! — шутливо рыкнула тётя.

— Мам, а может не надо? — прошептал мой котёнок пугливо. Но тут я не на стороне дочки. Подло вытолкала её из-за своей не самой широкой и надежной спины, и сразу — в объятия тётушки.

Сама я при этом хихикаю. Знаю — Котька смущается, особенно когда старшие родственники начинают нежничать. Я и сама такая была. Дедушка у меня таким-же был, как и тётя Лена — приезжал с дачи, и всегда со сладостями для меня. Называл это подарками «от Зайчика», и говорил, что Зайчик просил передать мне поцелуй в лобик. Я морщилась, но позволяла себя поцеловать. А как дедушки не стало, жалеть начала, что всем видом показывала, как мне неприятны поцелуи и объятия. Так что пусть моя Катя потерпит.

Все расцеловались, и вошли, наконец, в дом.

— Неплохо ты за месяц обустроилась!

— Могли бы и у меня поселиться. Я еще месяц назад сказала — нечего мотыляться по съемным квартирам и гостиницам! Вон у меня места сколько — три свободные комнаты, между прочим! И уютненько, и кормила бы вас с Катюхой, и мне не так одиноко, — привычно наехала тётя Лена. — Но ты же упертая у нас, приспичило жить одной!

— Тёть Лен, — я послала ей укоризненный взгляд, и поняла, привычные её наезды сейчас — повод отвлечь внимание от разглядывания Егора. От её внимания не укрылось ничего: и одежду успела оценить, и внешность, и трость.

— Не тётьленкай. Так! — хлопнула она в ладоши. — Идите мыть руки, я пока на стол накрою.

— А чебуреки?

— Что ж я, зверь что ли, чтобы не накормить, и чаем не напоить? Подождут чебуреки! Я уже партию нажарила, кстати. Давай-ка, Настька, первой иди в уборную, и ко мне на кухню. Поможешь на стол накрыть.

Я справилась быстро, и уже через минуту была рядом с задумавшейся тётушкой. Она одета в привычную аляповатую блузку, внизу — цыганская юбка, полную шею обвивают две золотые цепочки. Золото и на запястьях, и на ушах, обрамляющее старомодные рубины «паучками».

Да, тётя Лена не слышала модные советы, что нужно делать акценты. Что в аксессуарах, что в макияже. Она любит быть яркой, ненавидит диеты, всегда громко хохочет, и живет на полную катушку.

Люблю её очень.

— Одобряю, — просто сказала она.

— А я ждала допроса, — хмыкнула я.

— Хороший мужик, Насть, — также задумчиво заметила тётя Лена.

Я и правда ждала допроса: где познакомились, чей сын-брат-сват, из какой семьи, далеко ли зашли отношения, и прочее-прочее-прочее.

— Уверена, что хороший? Тёть Лен, ты с Егором парой слов обменялась, и знакома пять минут.

— Уверена, — отрезала тётя. И добавила: — Почти уверена. Дерьмо — оно всегда пахнет. А этот… видно, что нормальный мужик. Глаза добрые у него, без опасной придури.

— А есть безопасная придурь? — фыркнула, и начала расставлять по столу чашки с блюдцами.

— У каждого мужика есть придурь. Без придури — не мужик! — заявила тётя авторитетно. — Если так хочется допросов, то давай, принимайся рассказывать.

— У нас ничего нет. Сосед наш, дом снял поблизости от твоего старого коттеджа. Вот и познакомились. Дружим.

— Ну-ну, дружите, — расхохоталась она. — То есть, просто друг смотрит на тебя как оголодавший волк на овечку, а ты этого «друга» познакомила с дочкой и привела в семью? Это и есть современная дружба? От такой дружбы через пару месяцев пузо на глаза, глядишь, полезет.

— Тётя!

— Ой, варенье, — пискнула довольно Катя, залезла с ногами на стул, и пальцем потянулась к розетке со сладостью.

Следом на кухню вошел и Егор. Трость он оставил в коридоре, и сейчас его хромота стала намного заметнее.

Интересно, что же с ним случилось? И вообще хотелось бы узнать о нем побольше. Странно, я не из молчаливых, и вообще та еще болтушка, да и профессия обязывает — умею разговорить практически любого человека! Иногда к нам на радио звонят такие люди, которые и не надеются попасть на ведущего и в эфир. Смущаются, двух слов связать не могут. Приходится их раскрепощать, настраивать на нужный лад.

Я умею. Но с Егором почему-то стесняюсь проделывать эти трюки. Вдруг по носу меня щелкнет? Вдруг отвернется? Я… не хочу его терять.

Собака на сене, блин.

Зато тётя Лена не страдает лишней скромностью. Мы расселись за столом, и тётушка ринулась в атаку, отбросив все политесы и вежливость. В своем репертуаре.

— Ох, жаль, что ты так рано лишился родителей, — покачала тётя головой на слова Егора о смерти родителей.

— Да, жаль. Они молодые еще были, могли бы и пожить подольше. Мы, старшие, взрослые уже были, когда родители погибли. Помним их хорошо. А вот младшие братья совсем маленькими были, так и не успели их узнать — ни мать, ни отца. Жаль.

— И сколько у тебя братьев?

— Пять. Всего нас шестеро.

— Ого! — тётя округлила глаза, и фыркнула: — Силён ваш отец был! Уважаю! Это ж надо — шесть пацанов настругал. Что ж ни одной сестры-то нет?

— Вы как моя тётя. Она тоже сокрушалась, что родители сестру нам не родили. Но что уж теперь.