Любовь Сары Дезанж

Глава 1

Мнение света разделилось. Лишь немногие были на стороне Сары, и эти немногие были большей частью ее друзья, не оставившие ее в беде, остальные осуждали Сару.

В обществе и в прессе поднялся невообразимый хаос сплетен и пересудов. Некоторые газеты старались оправдать ее и находили, что это был поступок женщины, защищавшейся от наглого насилия.

Колин присоединился к этому мнению и поддерживал его, словно находил в этом некоторое утешение.

— Да, да, я придерживаюсь этого мнения, — лихорадочно говорил он.

Колин сильно похудел, осунулся и находился в постоянной тревоге. Жизнь стала для него адом. Он не знал на что решиться и готов был сознаться в правде, но боялся больше за себя самого, чем за Юлиана. Он проклинал старого Гиза за его предательство, но знал, что не мог выдать тайны. Он сам помог унести Юлиана и даже способствовал старику увезти Юлиана на яхте одного из своих друзей. В обществе никто не знал о помолвке Сары и подозрения не могли пасть на Юлиана. Он был в безопасности.

— Да, он спасен, — беспокойно говорил Колин Саре.

Вначале не все, однако, шло гладко. Лукан не хотел поверить случившемуся.

— Почему вы не послали за мной? — спросил он Сару, внимательно глядя на нее прищуренными глазами. — Почему? Вы могли протелефонировать мне и сказать, что Картон умер от разрыва сердца. Так и было наверно, и я мог бы замять дело, если бы вы во время вызвали меня.

Картон был очень болен. Малейшее потрясение было для него смертельным. Клянусь вам в этом.

Он напугал деревенского врача, маленького упрямого человека, гордившегося той ролью, которую ему пришлось сыграть в этом громком деле. Но недовольство знаменитого парижского специалиста, все же не произвело на него должного впечатления.

— Господин Лукан! При разрыве сердца на шее трупа не бывает синяков. Даже мы, скромные деревенские врачи, понимаем это. Следователь похвалил меня за мою проницательность. Яне могу давать ложных показаний, даже ради такой прекрасной особы. Я знаю, что у него был порок сердца и заявлю об этом на суде.

Было совершенно невозможно переубедить маленького самодовольного человека. И слуги подтверждали его показания. Лукан проклинал их. Он сразу оценил Колина и решил воспользоваться его помощью, хотя до сих пор Колин никогда не нравился ему. Они условились заранее о доводах, необходимых при защите: гнев оскорбленной женщины, серьезная болезнь Чарльза, сострадание к невольной виновнице сенсационного убийства.

Деволь, один из самых молодых и блестящих адвокатов, соперничающий с Юлианом в успехе, был приглашен ими для защиты. Деволь был очень умный и дельный. Саре он не понравился. Он слишком открыто восхищался ею и она неохотно говорила с ним. После ее полного признания в своей вине не оставалось почти никаких вопросов.

Во время предварительного ареста она жила в каком-то тумане, охваченная такой непобедимой апатией, что почти не испытывала страданий. Она уже не могла страдать, потрясение было слишком сильным. Никто не видел ее, кроме Хэкки и Габриэль де Клэв, которая по возможности часто видалась с ней.

Сенсация, вызванная смертью Чарльза, вскоре потеряла остроту. Роберт, как и большинство других, осуждавший Сару, приложил все старания, чтобы замять скандал. Он был главой дома и не мог простить Саре позор, который она причинила его имени. Он был у нее только единственный раз, когда потребовалось ее подпись на каких-то бумагах. Они встретились, как чужие: Роберта — надменно и мрачно, Сара — спокойно и безразлично. Роберт был возмущен до глубины души. Все его юношеские иллюзии были разбиты. Сара казалась ему чудовищем и он возненавидел ее.

Леди Диана приняла его приглашение остаться погостить на неопределенное время в имении Дезанж. Сам же он не мог оставаться здесь и решил предпринять длительное путешествие.

Сара хотела повидаться с матерью и леди Диана навестила ее. Но при первом взгляде Сара увидела холодную враждебность матери. Это было не только возмущение, ужас или отвращение, а еще более глубокое чувство, которое на минуту вызвало даже сострадание к ней в душе Сары.

— Ты понимаешь, что это конец, — сказала леди Диана дрогнувшим голосом. — Между тобой и мной все кончено. Я не могу выразить тебе, что я чувствую, но я не хочу видеть тебя.

Она не плакала, у нее не было ни малейшей жалости к дочери. Ничего, кроме гнева и холодного осуждения.

Несмотря на свой эгоизм, Колин не оставлял Сару. Он приходил каждый день, успокаивал ее, лгал, изворачивался, предсказывал наилучший исход и всегда рассказывал о Юлиане, что служило утешением для Сары. Каждый день он возвращался домой, устав и физически и морально. Он лишился сна и не знал покоя. Каждую ночь он был готов сознаться ей во всем; днем он приходил к убеждению, что только молчание могло спасти его самого и Юлиана. Он старался уверить себя, что в последний момент Сара сможет доказать свою невиновность и давал себе слово открыть правду, если ей будет грозить осуждение.

Осуждение, по мнению Колина, было невозможно. Суд должен был найти смягчающие обстоятельства. Красивая молодая женщина, трогательно ухаживающая за парализованным мужем во время его тяжелой болезни, защищалась от нападения негодяя. Она убила его случайно. Это такая трогательная история! Кроме того Деволь блестящий адвокат и сумеет защитить интересы обвиняемой. Во всяком случае, если Саре будет грозить осуждение, Колин должен рассказать все.

Если бы он мог тогда обдумать все последствия, он поступил бы иначе, но все произошло так быстро. Какими железными нервами обладал старый Гиз, как он спокойно переносил все это.

Колин старался во всем облегчить участь Сари и выхлопотал для нее много преимуществ. Хэкки могла постоянно навещать ее. Лукан бывал у нее ежедневно.

«Она, кажется, очень больна», — с ужасом думал Колин.

Он неловко погладил ее по руке.

— Вы скоро будете свободны, моя дорогая графиня. Крепитесь! Главное, не волнуйтесь!

Он умоляюще спросил Хэкки:

— Что вы думаете о вашей госпоже?

Хэкки, со сверкающим неспокойным взглядом и нервными движениями, ответила ему враждебно.

— Это счастье, что она в таком состоянии. Она вовсе не волнуется и совершенно не сознает, что творится вокруг.

Она вопрошающе взглянула на Колина.

— Что же это будет, м-р Колин?

— Все будет хорошо, — поспешно уверил он ее, — все должно быть хорошо. Вам придется увезти ее куда-нибудь отдохнуть, мы все нуждаемся в отдыхе.

Неестественно рассмеявшись, Колин ушел.

«Он боится чего то», — подумала Хэкки.

Франсуа, Хэкки и Габриэль де Клэв не переставали заботиться о Саре. Всю ночь накануне суда Хэкки просидела с собакой Сары на руках и беззвучно рыдала. Франсуа тоже не мог сомкнуть глаз. Колин не находил покоя.

А Сара спала. Она почти не спала со времени своего ареста, но в ночь перед судом она уснула и видела во сне Юлиана, слышала его беззаботный смех. Она проснулась, когда лучи солнца падали в комнату. Сиделка, все время ухаживавшая за Сарой, не будила ее до сих пор, чтобы дать ей отдохнуть.

— Желаю вам удачи, дитя, — сказала она, разбудив ее.

Это была пожилая женщина, резкая и решительная, но в душе добрая. В ее глазах были слезы.

Очутившись в зале суда, Сара сначала увидела Хэкки, потом леди Диану, Леди Диана была вся в черном и ее бледное красивое лицо застыло, словно от глубокого горя.

Зала суда была переполнена. Было страшно жарко. Когда прокурор поднялся для произнесения обвинительной речи, в зале настала глубокая жуткая тишина. Женщины нагибались вперед, чтобы лучше разглядеть Сару. Многие были разочарованы.

— Говорят, она была красавицей.

— Так всегда говорят об изящных женщинах.

— Сейчас этому трудно поверить, во всяком случае.

Все же большинство присутствующих было на стороне Сары. Это было романтическое преступление. Многие хорошо знали Чарльза. Он пользовался большой популярностью в свете из-за своей наружности и присущему ему обаянию. Сара была также известна. Ее замужество, болезнь мужа, ее богатство, красота и положение в обществе служили поводом для бесчисленных разговоров. Этот процесс был сенсацией, которой были заполнены столбцы всей прессы.

Появление Лукана, знаменитого врача, вызвало еще большее волнение. Его показания были очень важны для суда.

«Лукан знает все, он сможет разъяснить многое», — было всеобщее мнение.

— Он сможет дать делу другой оборот, — успокаивал себя Колин, который был близок к обмороку от страха и волнения.

Когда поднялся Деволь, чтобы начать свою речь, Колин испытал некоторое облегчение. Мягкий прекрасный голос Деволя раздался в зале. Колин слушал его с невыразимым волнением. Холодный пот выступил у него на лбу; он задыхался; речь Деволя показалась ему нескончаемой, но, наконец, молодой адвокат умолк.

В маленькой комнате, куда увели Сару, ее окружили какие-то чужие люди, которые успокаивали, утешали и расспрашивали ее. Кто-то предложил ей чашку чая. С бледной улыбкой она взглянула на Колина, но не могла произнести ни слова. Он нагнулся к ней.

— Все кончится хорошо. Вы скоро будете свободны.

Время проходило. Колин был в ужасе. Он отошел в сторону и все время нервно поглядывал на дверь. Лукан находился около Сары. На его лице было свирепое выражение, но его взор, устремленный на Сару, выражал сострадание. Он спокойно разговаривал с Сарой.

Наступал вечер. Было уже почти темно.

Прозвучал звонок.

— Теперь уже скоро конец. Будьте мужественны, — спокойным ясным голосом сказал Лукан, но слезы катились по его лицу.

Через высокое окно виднелось вечернее небо, на котором догорали последние алые краски заката.

Год тюремного заключения!

Раздался оглушительный гул, в котором потонуло все.

Лукан обнял ее. Его голос звучал хрипло, когда он крикнул.

— Она почти в обмороке. Ей нужен покой.

В маленькой комнате ее раздели и уложили. Сиделка заботливо укрыла ее одеялом. Лукан нагнулся к ней, держа в руке стакан с какой-то жидкостью.

— Только год, но мы добьемся помилования, клянусь вам. Колин и я сделаем все. Колин вне себя. Выпейте это. А теперь, спокойной ночи.

На улице его ожидал Колин.

— Только, ради бога, возьмите себя в руки, — раздраженно сказал ему Лукан. — И так приговор очень милостивый. Я боялся, что ее присудят к пяти годам. Слушайте, Колин, если вы себя будете вести таким образом…

Он отвел Колина в его квартиру, затем уехал домой.

— Если она заболеет, если она будет страдать… я открою правду, — решил Колин.

На следующее утро Сара проснулась усталой, но удивительно спокойной. Все было позади. Год — недолгий год! Он промелькнет, как тяжелый сон! Сара оделась и выпила чашку кофе. Год! Разве это так много? Разве нельзя пожертвовать годом жизни, ради своей любви?

Время проходит так быстро и незаметно, когда любовь заполняет сердце. Сара не знала как тягостно может быть время, когда каждая минута кажется вечностью. Она читала о тюрьмах и тюремной жизни и жалела заключенных. Но все это казалось далеким и отвлеченным. Теперь, когда ее ожидало тюремное заключение, все предстало перед ней в другом свете.

Ей казалось странным, что она целый год не увидит Парижа, его шумных улиц, роскошных магазинов, оживленной торопливой толпы, свежую зелень садов. Скоро все явления обыденной жизни будут для нее только воспоминанием. Перед ней открывался новый мир, ее ожидала тоска и невыносимое одиночество.

Она с ужасом взглянула на Лукана, тяжело дыша. Он не обернулся к ней и она с усилием овладела собой. Ее покой был нарушен. Она была испугана, как ребенок, боявшийся темноты, и ужас закрадывался в ее душу. С огромным усилием воли она старалась сохранить спокойствие, но слезы наворачивались на глаза и она сдерживала рыдания.

Если бы Юлиан написал ей хоть несколько слов утешения! Но он был еще болен. Колин сообщил ей, что у него сотрясение мозга.

Как недавно она была еще свободна и счастлива!

Она закрыла глаза, но яркие пятна, словно молнии, прорезывающие темноту, плясали перед ее закрытыми глазами. Все было лишь кошмарным сном и она должна сейчас проснуться.

Автомобиль остановился перед высокой стеной с узкими воротами. Лукан помог ей сойти. Солнце заливало белую ленту дороги, по краям которой росла трава.

— Успокойтесь, крепитесь, — пробормотал Лукан, держа ее руку в своих.

Он подвез ее к воротам. Мужество оставило ее. Ужас, леденящий, безмерный, охватил ее душу. Ее губы беззвучно шептали: «Я не виновата, я не виновата».

Она так дрожала, что Лукан обнял ее и прижал к себе. Его лицо посерело. Он пристально взглянул на тюремных надзирателей, сопровождавших Сару. Они смущенно глядели в сторону. Нежное прикосновение Лукана, поддержавшего ее, напомнило ей о Юлиане, об их последнем свидании, когда он обнимал ее перед прощанием и шептал ей страстно и нежно: «Моя жена, моя любимая, моя, моя…».

А потом он лежал там у подножья колонны и его кровь алым пятном окрасила белый мрамор. Его отец обвинил ее, что она убила Чарльза, погубив его из пустого тщеславия. Она не убивала Чарльза, но он погиб из-за нее.

Она выпрямилась и взглянула в скорбное лицо Лукана. Он взял ее руки в свои и поцеловал их. Она улыбнулась ему, своей обычной милой улыбкой.

— Прощайте. Благодарю вас за все, — сказала она и, обернувшись, вошла в ворота, которые захлопнулись за ней.

Глава 2

На борту яхты, на которой находился Юлиан, все еще не приходивший в сознание, собралась маленькая, но странная и разнородная компания: доктор Варрон, молодой человек с мрачными глазами, умный, одаренный, но страстный морфинист, капитан яхты, уже пожилой, резкий и раздражительный человек и, наконец, старый Гиз, охваченный тайным страхом за сына и не находивший покоя.

Колин достал яхту у одного из своих друзей, которому он помог избегнуть крупных неприятностей.

— Яхта нужна мне на месяц или два, — заявил ему Колин. — Мои друзья, (вы понимаете, вам не нужно объяснять), хотят предпринять небольшое путешествие. Это необходимо.

Дешан, обязанный Колину свободой и богатством, поспешил дать свое согласие. Он не задал никаких вопросов и по телефону отдал нужное приказание капитану яхты. Капитан Рокэр привык к внезапным отъездам и долгим бесцельным плаваниям, во всяком случае, он также не задал никаких вопросов. Он слишком долго служил у человека, который не любил праздного любопытства и неприятных расспросов.

Доктор Варрон в этом отношении походил на капитана Рокэра. Человек с ослабевшей волей, поглощенный своим пороком, Варрон не любил вмешиваться в чужие дела. Ему было тридцать лет и он обещал стать крупным специалистом, но страсть к морфию погубила его. Колин, знавший его и прежде, воспользовался его услугами. Варрон лечил Юлиана. Старый Гиз ухаживал за сыном, выполняя все предписания врача.

Пока Юлиан лежал в бессознательном состоянии, весь Париж говорил о сенсационном процессе. Все с сожалением вспоминали «о бедном Гизе, влюбленном в эту женщину» и находили, «что к счастью он в Тунисе, а не в Париже, где не перенес бы такого удара».

В клубе Юлиана возникли слухи, что он вернется, чтобы защищать Сару. В обществе это находили очень романтичным и благородным и популярность Юлиана возросла. Но в министерстве иностранных дел получились сведения, что Юлиан очень болен и до выздоровления не сможет приступить к исполнению своих новых обязанностей. Только Колин знал о состоянии здоровья Юлиана. Многие приписывали причину его болезни тем тяжелым переживаниям, которые он перенес, когда сделал потрясающее открытие, что любимая им женщина любила не его, а другого.

В то время, как Сара страдала в одиночестве, болезнь Юлиана не проходила, несмотря на все старания доктора Варрона и старика Гиза.

— Но почему у него не падает температура? — со сдержанным раздражением спрашивал Гиз у врача.

— Да, почему? — повторил Варрон, закуривая новую папиросу.

Он нерадостно засмеялся и нагнулся над Юлианом, которого искренно жалел.

— Почему? — продолжал он, пожав плечами, — потому, что это последствие нервного напряжения, продолжавшегося долгие месяцы до болезни, а кроме того еще сотрясение мозга. Какая жестокая и бессмысленная шутка увезти на яхте такого больного, где он никогда не может лежать в абсолютном покое. Это, конечно, не мое дело, но я уже говорил вам: перестаньте возить его по морю, дайте ему покой, и он выздоровеет. А здесь…

Он снова повел плечами, рассмеялся и умолк.

Гиз отправился на палубу и отдал приказание остановиться в ближайшем порту. Яхта бросила якорь в маленьком порту на африканском побережьи, недалеко от Лос Пальмас. В бухте вода была спокойна и неподвижна, как густое блестящее масло.

Юлиан понемногу начал выздоравливать. Временами он начинал приходить в сознание, но мысли его были спутанные и неясные. Он беспрестанно шептал имя Сары. Варрон слышал его шопот, но делал вид, что ничего не понимает. Чужие тайны и страдания совершенно не интересовали его. Он всецело был поглощен собственными интересами, и начал тяготиться своими новыми однообразными обязанностями.

В этом человеке, с истерзанными нервами и исковерканной жизнью, просыпалось раздражение против всего окружающего. Мрачным взглядом доктор Варрон наблюдал за Юлианом, когда тот лежал в тени на палубе. Лицо Юлиана было бледно, как воск.

— Вы — доктор, неправда ли? — неожиданно спросил он тихим шопотом, заметив взгляд Варрона.

— Да.

— Что со мной было?

Словно из-под земли, появился Гиз и ответил на вопрос сына.

— Ты был болен, мой мальчик.

Юлиан кивнул головой и умолк. Некоторое время какая-то невысказанная мысль мучила его.

— Да, но со мной что-то случилось, и я не могу припомнить, — продолжал он.

— И не нужно вспоминать, Юлиан.

— Но я хочу знать, — ответил Юлиан с раздражением, свойственным тяжело больным.

— Когда и что случилось со Мной?

— Вы бы лучше сказали ему, — заметил Варрон с усмешкой.

Он понимал, что Гиз хочет, чтобы он ушел, но и не подумал уходить.

— Скажите ему все и успокойте беднягу. Ему нельзя волноваться, это очень вредно для него.

Он рассмеялся и с любопытством и насмешкой взглянул на Гиза.

Лицо Доминика Гиза исказилось. Он с ненавистью посмотрел на Варрона и угрожающе направился к нему. Варрон отпрянул назад. Лицо его побледнело. Он растерянно кивнул головой и быстро удалился, пробормотав что-то.

Юлиан продолжал слабо, но настойчиво.

— Почему я здесь? Я помню, что мы вернулись в Дезанж. Я помню…

Лицо его дрогнуло и глаза налились кровью.

— Я помню, что вошел в комнату, там было много цветов и царил полумрак. И Чарльз Картон был там…

Голос замер, а затем Юлиан произнес с новой силой:

— Но что же было потом?

Он подождал и, не получив ответа, сказал растерянно:

— Потом я ничего не помню.

Через неделю Юлиан в первый раз поднялся с постели и наступил тот час, которого так боялся Доминик Гиз. Несмотря на то, что он все время ждал этого вопроса, он растерялся, услышав слова Юлиана.

— Не было письма от графини Дезанж?

Гиз хотел ответить, но не мог произнести ни слова. Его сердце сильно билось. Слабость охватила его и он не знал что ответить сыну, забыв о придуманном заранее лживом ответе. Незаметным движением он достал свой носовой платок и вытер пот со лба. Наконец, он неуверенно сказал:

— Юлиан, мой мальчик, я хочу… я должен тебе сказать что то…

Он остановился, задыхаясь и не находя слов. Юлиан встал, опершись на стол. В этот момент Гиз заметил, как сын исхудал. Юлиан стоял, нагнувшись вперед и шатаясь от слабости. Безграничная жалость к сыну наполнила сердце старика. Ненависть к Саре, безграничная и беспощадная, вспыхнула в нем с новой силой. Он не мог простить ей, что она причинила Юлиану столько зла, и он хотел отомстить ей за это.

Юлиан прервал молчание.

— Продолжай, — сказал он, — продолжай. Что ты хочешь сказать?.. Графиня Дезанж собирается выйти замуж за Чарльза Картона? Это ты хотел сказать мне?..

Юлиан ничего не знал!!!

………………………………………………….

Это открытие ошеломило Гиза и новая мысль, словно молния, прорезавшая мрак, мелькнула в его мозгу. Он имел возможность отомстить Саре.

Гиз заговорил очень медленно:

— Да графиня Дезанж любила Чарльза Картона. Это выяснилось на суде. Разве ты не слышал об этом процессе? Картон был убит; он поссорился с графиней. Она боролась с ним и он умер, вероятно от разрыва сердца. Она созналась, что между ними произошла короткая борьба… Он ревновал ее… Ее присудили к году тюремного заключения.

— Ее судили… Картон убит… Юлиан, шатаясь, приблизился к отцу и схватил его за плечи. Он весь дрожал. Голос звучал хрипло, еле слышно.

— Повтори еще раз… Картон умер, ты говоришь. Я ударил… я убил его?

Гиз ответил громким ясным голосом.

— Нет. Не ты! Она созналась во всем. Она любила Картона. Все выяснилось. Они поссорились, когда тебя уже не было. Она созналась, что любила Картона. О тебе она не вспоминала. Твое имя даже не упоминалось.

Юлиан упал на колени.

— Она сделала это… она созналась, что любила Картона, призналась, что боролась с ним, — беззвучно шептал он.

Он упал вперед. Гиз поддержал его, и Юлиан прижал голову к плечу отца.

Старик продолжал спокойно и безжалостно.

— Картон ударил тебя. Ты упал без сознания. Он позвал Колина и меня, и мы увезли тебя из замка.

— Он позвал тебя?

— Ты можешь спросить Колина, он все знает. Графиня не старалась скрыть правду. Она созналась во всем. Слуги слышали, как они ссорились. Она позвонила и позвала их на помощь.

Гиз поднялся, дрожа всем телом, подошел к двери и позвал Варрона. Они оба подняли Юлиана. Сначала он не сопротивлялся, затем с усилием выпрямился.

— Оставьте меня одного, — сказал он еле слышно.

Юлиан стоял перед ними, шатаясь. Глаза его были налиты кровью, жалкая улыбка исказила его лицо. Он обернулся и ушел в свою каюту, с трудом держась на ногах. Дверь захлопнулась за ним. Он исчез.

Юлиан упал на свою койку, сжав голову горячими руками. Он чувствовал, как под пальцами билась кровь в висках.

«Значит это была правда. Его последнее воспоминание не обмануло его. Он видел»…

Это воспоминание его угнетало. Он задыхался. Острая боль сверлила мозг. Он вошел в открытую дверь и увидел Картона, обнимавшего Сару и целовавшего ее. Слезы, горькие и ужасные, жгли его глаза. Но в глубине его души просыпалось смутное сомнение, он не мог примириться с мыслью об измене Сары. Он также был виноват, ведь он ударил Картона. Он должен вернуться в Париж, Сара изменила ему, обманула его, но он любит ее и не может допустить, чтобы она страдала. Он не убил Картона, но, может быть, если бы он не ударил Чарльза, тот не умер бы скоропостижно во время своей ссоры с Сарой.

Юлиан написал Колину письмо. Писал он медленно, с трудом подбирая слова и стараясь сосредоточиться. Он сообщил ему все, так как доверял Колину, и поручил ему передать Саре короткую записку, в которой сообщал ей о своем решении предстать перед судом.

Когда Юлиан написал адрес на конверте, он долго сидел за столом, положив усталую голову на скрещенные руки. Гиз подумал, что сын в обмороке. Он нагнулся над ним, приподнял ему голову и увидел письмо.

Гиз позвал Варрона, взял письмо и сказал Юлиану.

— Ты написал Колину. Я тотчас же отошлю письмо.

Юлиан кивнул головой. Варрон помог ему раздеться и уложил в постель.

Вскоре от Колина получился ответ, длинное подробное письмо. Колин писал, что Юлиану необходимо при первой возможности отправиться в Тунис, чтобы приступить к исполнению своих обязанностей. Саре Дезанж предстояло скорое освобождение и возобновление дела было бы безумием. Министр иностранных дел был того же мнения и настаивал на немедленном отъезде Юлиана в Тунис. Против Юлиана не существовало обвинения, все подтверждало его невиновность — показания слуг, откровенное и добровольное признание Сары Дезанж.

Юлиан читал и перечитывал письмо Колина, затем порвал его.

— Странно, почему письмо Колина написано на машинке, — заметил он безразличным тоном.

— Это не имеет никакого значения, — ответил отец.

Юлиана охватила бесконечная усталость, отвращение ко всему окружающему. Почему он не умер во время своей долгой и скучной болезни? Стоило ли жить? Целые дни проводил он на палубе, почти ни с кем не разговаривая, и даже спал там. Но большей частью он проводил ночи без сна, глядя на темную гладкую воду или на темное звездное южное небо.

Отец неустанно следил за сыном. Он ужасно встревожился, когда увидел письмо к Колину. Старик написал Рамону, и тот сообщил ему из Парижа все интересующие его новости. Гиз все время был в переписке с министерством иностранных дел. В министерстве настаивали на скорейшем отъезде Юлиана в Тунис и сообщили об этом Гизу.

Через неделю Юлиан внезапно решил ехать в Тунис. Ему стало лучше. Он начал понемногу поправляться и на него благотворно повлияли впрыскивания морфия, которые ему изредка делал доктор Варрон.

Перед отъездом Юлиан почувствовал некоторое оживление. Но когда он очутился в Тунисе, прежнее безразличие и апатия охватили его. Отец нанял виллу и все устроил. С тем же безразличием Юлиан принялся за новое дело, познакомился со своими подчиненными, которые поспешили ему нанести визиты.

Гиз испытал новый страх за сына. Он боялся за него, за его карьеру. Поведение Юлиана пугало его. Юлиана ничего не интересовало. Он осмотрел город, посещал шумные кафе и скучал в своём большом благоустроенном белом доме с туземными проворными слугами. Гиз видел в каком состоянии был Юлиан. Неужели все его старания и заботы были напрасны? В нем просыпался дикий гнев, но он скрывал свои чувства. Он боялся поссориться с Юлианом и ни за что не хотел оставить его одного. От его внимательного взора не ускользнуло то жадное любопытство, с которым Юлиан просматривал газеты. Он не мог помешать ему, но к счастью такие сенсационные дела скоро забываются прессой и редко упоминаются в газетах после окончательного решения суда.

Гиз сам каждый день просматривал газеты, но по другой причине, и с лихорадочным нетерпением ожидал писем. Но все шло благополучно, Юлиан был спасен. Если бы только он начал работать! Юлиан знал о тайном желании отца и говорили ему с насмешливой вежливостью.

— Если тебя огорчает мое безделие, можешь покинуть меня. Я бы никогда не возвращался во Францию, мне нравится здешняя жизнь. Мне нравится здесь все.

Он широким жестом, указал на сверкающее синее небо и прошелся по прохладной комнате, увешанной коврами.

— Ты не хочешь возвращаться в Париж? — спросил отец, не зная радоваться ли ему или нет.

— Зачем? Там все так знакомо и скучно. Ничто не привлекает меня там.

Но в душе Юлиан вспоминал Париж с его, шумом и блеском, и вся красота знойного африканского города не могла заменить ему любимого Парижа. Мысль о Саре не оставляла его. В нем просыпалось дикое желание уехать, уехать к ней сейчас же. Однажды, он даже направился на набережную, купил билет в Марсель, но в последнюю минуту вернулся домой. Стоило ли ехать туда? На его второе письмо Колин ответил краткой запиской в которой уверял его, «что все было хорошо и Юлиан не должен беспокоиться».

Все было хорошо!!!

Когда он думал о том, что Сара любила Картона, дикое бешенство загоралось в нем. Затем постепенно ослабела острота переживаний. Отчасти оттого, что он ослабел физически, отчасти оттого, что он не мог переносить больше этих душевных мук, он старался забыть обо всем и ни о чем не думать. Мертвящая тоска, безнадежность и безразличие мешали ему работать. Порой он брался за работу, но скоро бросал все дела. Им овладела апатия, которая может довести человека до самоубийства.

Однажды Гиз случайно встретил Варрона и обратился к нему за помощью, чтобы спасти Юлиана.

Варрон не уехал из Туниса. Ему нравилась свободная жизнь южного города. Он жил в маленьком доме в одном из самых дешевых кварталов, предаваясь своему излюбленному пороку. Он был удивлен, что Юлиан не пристрастился к морфию. Он испытывал неясное чувство зависти к Юлиану и, как человек, морально опустившийся, радовался моральному падению другого.

Варрон явился к Юлиану, как врач, и дал ему несколько коварных советов.

— Вы смогли бы сосредоточиться, — уверял он его.

Юлиан заметил его злую усмешку. Варрон забавлял его.

— Вы считаете, что я нуждаюсь в этом? — спросил он.

— Несомненно, — откровенно заявил Варрон и увидел, что тонкое лицо Юлиана покраснело.

Через неделю под действием лекарства, приписанного Варроном, Юлиан почувствовал некоторый подъем сил и с увлечением взялся за работу, стараясь забыться в ней. Его подчиненные поражались его проницательности, умению и энергии, с которой он начал вести дело. Некоторые успели возненавидеть его за его надменность и строгость, но в Париже в министерстве все были довольны его деятельностью. Министр написал ему несколько слов благодарности и намекнул, что правительство готово дать ему повышение. Юлиан молча передал письмо отцу. Отец покраснел от удовольствия и посмотрел на него. Юлиан сидел неподвижно с мрачным скучающим лицом. Радость старика сменилась горьким разочарованием.

Стараясь говорить весело, он заметил:

— Это очень хорошее известие, мой мальчик, очень хорошее.

Юлиан встал и подошел к высоким открытым стеклянным дверям. Даже не оглянувшись, он кивнул головой и вышел во двор. Он ничего не испытывал, кроме разочарования и тоски. Ничто не интересовало его. Он не мог забыть прошлого, не мог избавиться от воспоминаний. Приказав подать себе автомобиль, он поехал в город, где разыскал Варрона.

Целую неделю Юлиан провел в маленьком таинственном доме с уютными комнатами, где царил полумрак и носились одуряющие запахи благовоний. Юлиан расточал деньги, стараясь забыться, не думать о своем моральном падении. Он все чаще стал бывать в маленьком доме и постепенно начал успокаиваться.

Однажды, он сказал Варрону, торжествуя.

— Я забыл прошлое.

— Что он сказал? — спросила женщина, которая любила Юлиана.

— Он солгал, — ответил Варрон с обычной насмешкой в голосе.

Глава 3

Казалось, время остановилось. Не было минут, часов, дней, была бесконечность, однообразная и гнетущая. После вспышки мужества, после взрыва отчаяния и страха наступила мертвящая тоска однообразия и одиночества.

Сара пожертвовала всем, ради своей любви она не могла больше страдать. Пока она ждала суда, надежда не покидала ее. Теперь все было позади — ожидание, страх, надежда. После напряжения и сильного нервного подъема наступила реакция и безнадежность. Это короткое лето, полное счастья, любви и радостных впечатлений, прошло, как золотой сон, а теперь наступило пробуждение.

Кругом мертвящая тишина, а в душе пустота и давящая тоска. Время стало бесконечным. Год — это целая жизнь, потому что каждый день — год, а каждый час — день. Светало, темнело, раздавался резкий неприятный голос надзирательницы, зовущий на работу.

Никто, кроме заключенных, не знает, какой пыткой может быть молчание, тишина, не прерываемая ни единым звуком, напоминающим об обыденной жизни. В тюрьме царила тишина, глубокая и жуткая.

Саре казалось, что она задыхается. Зловещее молчание удручало ее, словно давящая тяжесть, и сводило ее с ума. После тяжелых душевных переживаний, которые она перенесла, она чувствовала иногда, что была близка к безумию. Она старалась не думать о Юлиане, о своем возлюбленном, которому она принесла себя в жертву. Лица знакомых, отрывистые видения, словно сны, проносились перед ее глазами: Лукан, Колин, судья, Доминик Гиз, Клод.

Тюремный священник, мягкий и добрый человек, навестил ее. Он ушел, потрясенный. На своем веку он видел много преступников, озлобленных, притворно веселых, вызывающе дерзких, рыдающих от отчаяния или равнодушно беззаботных, но вид этой молодой женщины с застывшим взглядом прекрасных глаз испугал его.

Во время его посещения Сара молчала, только, когда священник собрался уйти, она произнесла, задыхаясь: — Не уходите, не оставляйте меня одну.

Тюремный врач, явившийся к Саре, не был сердобольным человеком, но все же вид Сары вызвал в нем серьезные опасения. Он боялся, что она покончит жизнь самоубийством и предпринял решительные меры, чтобы не допустить этого.

На следующий день после посещения врача Сару перевели в другую камеру и через час туда ввели новую заключенную. Она посмотрела на Сару и рассмеялась, показывая свои прекрасные белые зубы, видневшиеся между пухлыми, ярко накрашенными губами.

— Вот, нас двое теперь, — сказала она.

Грубоватый голос и несколько странная внешность удивили Сару. У соседки Сары были светлые крашенные волосы, более темные у корней, чудесные светло-голубые глаза, длинные подведенные ресницы, смеющийся, ярко накрашенный, алый рот и ямочки на сильно напудренных щеках. В течение всего своего заключения она каким-то образом умудрялась следить за своей наружностью.

— Прекрасно! Я знаю кто вы, а вы наверно знаете, кто я, — сказала она.

Сара покачала головой.

— О, вы напуганы тюрьмой и разучились разговаривать. Ничего, это пройдет, моя милая. Я уже была в тюрьме и ничуть не исправилась.

Она подошла к Саре. От нее пахло крепкими дешевыми духами.

— Я читала о вас. Мне очень жаль вас, моя дорогая.

Она положила теплую мягкую руку на плечо Сары.

— Вам не повезло, что он умер. Я только ранила Ческо ножом, но клянусь вам, он стоит того, чтобы всадить ему нож в сердце.

Стройная, как мальчишка, маленькая и изящная с необыкновенно мягкими движениями, она уселась около Сары, удобно поджав под себя ноги.

— Я все время говорю, а вы молчите, — заметила она, прищурив свои голубые глаза. — Говорят, вы графиня. Мне повезло, я еще никогда не встречала людей вашего круга.

Она нагнулась к Саре, стараясь заглянуть ей в лицо. Затем, легким неслышным движением обвила шею Сары рукой.

— Успокойтесь, моя милая. Вы огорчаете меня.

— Мне очень жаль, — медленно ответила Сара.

— Вот, вы заговорили. Меня зовут Корианой, а вас я буду звать графиней. Мне очень нравится называть вас так.

Она встала и прошлась по камере.

— Я уже свыклась с тюрьмой, — продолжала она. — Я опять попалась за тот же поступок. Мне не везет, но я не могу перенести измены. Все мужчины одинаковы. Я думаю, что ни один из них не может хранить верность своей возлюбленной, даже самый лучший, самый честный. А если измена так обычна, то почему мы не можем примириться с ней? Разве это не удивительно?

Она снова подошла к Саре и быстрым движением достала из кармана маленькую фотографию.

— Вот, это Ческо. Я вонзила ему нож в грудь. Он теперь успокоится на некоторое время. Сейчас он болен и будет помнить меня. Он певец, у него прекрасный голос. Можно заслушаться, когда он поет. Он красивый, неправда ли? Ческо на десять лет моложе меня, но возраст не имеет значения, когда любишь. Мне тридцать четыре года, но я кажусь гораздо моложе своих лет. Время в тюрьме пройдет незаметно. Я успокоюсь здесь немного, и это полезно для меня.

Она снова прошлась по камере, напевая веселую песенку и закружилась в танце, сделав изящный пируэт.

— Это чудный танец. Очень модный. Ческо прекрасно танцует, я научила его. Публика была в восторге, когда мы танцевали вместе. Он стройный, высокий, темноволосый. К несчастью, он влюбился в эту маленькую Мими из Нью-Йоркского кабачка. О, я разделалась с ней. Она поспешила вернуться к себе на родину.

Наконец, она умолкла и уселась на свою койку, подперев подбородок маленькой рукой. Сара не знала, что подумать о ней, но в общем она ей понравилась. Около нее было живое существо, веселая, неугомонная маленькая женщина, сразу нарушившая тягостное молчание, давившее Сару.

Кориана снова заговорила:

— Вы очень красивы, но ужасно плохо выглядите. Вы тоскуете по свободе, по вашей прежней жизни?

— Я стараюсь не вспоминать, — тихо ответила Сара.

— Но разве можно забыть воскликнула Кориана.

Саре все больше нравилась маленькая танцовщица из кабарэ. Она поняла, что и Кориана не могла забыть прошлого.

Невольно Сара вспомнила свой дом, большой вестибюль, выложенный мрамором, украшенный картинами и высокими зеркалами, лестницу из светлого дерева с резными перилами, первую площадку со старинными креслами, обтянутыми розовой парчей и круглыми столиками, длинный светлый коридор, который вел в покои Клода и свои собственные комнаты. Она снова видела перед собой свою комнату, отделанную слоновой костью, обставленную мягкой мебелью и наполненную драгоценными безделушками и вазами с цветами. Она вспомнила свой письменный стол из черного лака с золотыми инкрустациями. В эти темные ноябрьские вечера было так холодно. Она любила пить чай у горящего камина. Хэкки придвигала маленький столик, на котором стоял прелестный чайный сервиз из розового китайского фарфора. Клод подарил его Саре ко дню ее рождения.

Вспомнив всю роскошь и комфорт, к которым она привыкла, Сара оглянулась в камере, с ее затхлым воздухом и сомнительной чистотой. Отвращение проснулось в ней. Еще десять месяцев этого ужаса! Она закрыла лицо руками, содрогаясь всем телом, и пугающая мысль возникла в ее мозгу. «Если я не возьму себя в руки, я сойду с ума!»

Опомнившись и пройдясь по камере, она услыхала шорох и вспомнила о Кориане. Быстро оглянувшись, она заметила Кориану, сидевшую на постели и со страхом следившую за ней.

— Я наверно напугала вас… мне очень жаль, — заметила, подойдя к ней, Сара.

— Я уже видела такое отчаяние, и от него можно помешаться, — ответила Кориана тихим голосом.

— Я не сойду с ума, — мягко ответила Сара.

Бесконечная усталость охватила ее, Сара пыталась заговорить с Корианой и взгляд ее упал на портрет, который Кориана держала в руке.

— Какое счастье, что у вас не отобрали фотографию, — сказала Сара.

Кориана рассмеялась:

— Хотела бы я знать, кому бы это удалось сделать. Я боролась бы и ни за что не отдала бы портрета.

Ее глаза сузились и потемнели.

— Ведь вы слышали, что я рассказывала. Я ранила Ческо, моего любовника. Я встретила его с другой женщиной и хотела убить его. Я бы снова поступила таким образом, какое бы наказание не грозило мне. Стоит ли любить, если не умеешь бороться за свою любовь. Я лучше убью Ческо, чем уступлю его другой! Он так болен, что не выйдет из больницы, пока меня не освободят. И уверяю вас, он ждет меня. Он клялся, что не я ранила его, когда записывали его показания для суда. За что вас судили? Я читала о вашем деле, но никак не могу понять всего. Любовная история, неправда ли? Он надоел вам или что-то в этом роде. Я бы никогда не могла поверить, что у такой женщины, как вы, был любовник. Вы не похожи на таких женщин.

Она взглянула на Сару и весело расхохоталась.

В камере становилось темно. Из коридоров были слышны шаги надзирателей. Начинался вечерний обход. Сара поднялась и привела в порядок спою койку, испытывая горькое чувство унижения и тоски.

Глава 4

Несмотря на свой не совсем безупречный образ жизни, Кориана была очень доброй и отзывчивой, а кроме того она обладала замечательным качеством — умела устраиваться, где бы она не находилась. Каким-то чудесным образом она привела камеру в образцовый порядок, хотя не имела для этого почти никаких средств. Затем она начала заботиться о Саре.

— Я никогда не имела детей и не люблю возиться с ними. Но за вами мне придется ухаживать, как за ребенком, — говорила она.

Кориана забрала у Сары деньги, при помощи которых она достала все необходимое, чего Сара не сумела сделать до сих пор. Кориана раздобыла мыло, горячую воду, чистые полотенца, белье.

На рождество Хэкки и Лукан навестили Сару. Она встретилась с ними в приемной, длинной, как коридор, комнате, разделенной железной решеткой на две половины. Заключенные стояли за решеткой, которая отделяла их от посетителей, и все время были под строгим надзором. Хэкки старалась не плакать, но ее лицо исказилось от огромного усилия подавить слезы.

— Лучше заплачьте, Хэкки, дорогая, — нежно сказала Сара.

Хэкки рассказала ей массу новостей. Она передала поклон от Франсуа, рассказала о собаке, а затем перешла к описанию времяпрепровождения леди Дианы и «молодого графа». Сара сначала не поняла, а потом сообразила, что Хэкки говорит о Роберте, которого последняя когда-то очень любила.

— Он развлекается, мисс Сара, но, несмотря на всю его надменность и самостоятельность, он несчастлив в душе. Он скучает по вас и стыдится, что обращался с вами таким образом.

Лукан передал сердечный привет от маркизы де Клэв. Саре показалось, что Лукан похудел и выглядел мрачным и недовольным.

— Вы выглядите лучше, чем я ожидал, — говорил он отрывисто. — Если вы себя плохо чувствуете, вас переведут в госпиталь. Я настою на этом. Может быть вы еще желаете что-нибудь? Теперь вам осталось еще всего несколько больше восьми месяцев.

Сара хотела спросить о Юлиане, но не решалась. Колин предупреждал ее, чтобы она ничего не говорила и не расспрашивала о Юлиане. Но вид Лукана необъяснимым образом напомнил ей о Юлиане. На смуглой руке знаменитого врача она увидела золотой браслет с часами, походивший на часы, которые носил Юлиан, Это мимолетное впечатление взволновало ее. Если бы это была рука Юлиана, которая протянулась к ней через решетку.

Пора было уходить. Хэкки перестала плакать.

— Через три месяца мы снова придем сюда, — сказала она.

Сара подождала, пока в отдалении замерли их шаги. Затем она вернулась к Кориане, которую Ческо не навестил, как она ожидала. Обе они просидели в глубоком молчании, пока не наступила темнота, и обе были так расстроены, что даже не могли говорить. За узким окном падал снег. Сара старалась овладеть собой.

— Кориана, — схватив ее за руку, простонала она.

— Да. Веселое рождество, неправда ли?

Она рассмеялась, хотя в глазах ее были слезы, которые медленно катились по бледным щекам.

— Он мог бы придти сегодня, — сказала Кориана резко и Сара повторила про себя, думая о Юлиане: «Да, он мог бы придти».

О, если бы он пришел к ней, обнял бы ее, как прежде, когда они сидели вместе в тот летний вечер, тесно прижавшись друг к другу! Если бы он поцеловал ее, — она забыла бы обо всех страданиях, она снова была бы счастлива!

— Я напишу ему! Я проучу его, — воскликнула Кориана. — Одолжите мне пять франков, я дам их надзирательнице, чтобы она отправила письмо.

Она достала бумагу и карандаш и, усевшись на своей койке, начала писать. Сара следила за ней.

Если бы она могла написать Юлиану! Она знала, что это было невозможно. Колин предупреждал ее, чтобы она не писала Юлиану. Но письма, которые никогда не дойдут к нему, письма, полные любви и страдания, помогли бы ей переносить тоску и одиночество. Почему она раньше не подумала об этом?

Она села писать. Сначала не находила слов. Потом, подумав немного, она начала писать и легкая улыбка появилась на ее губах.

«Любимый! Только что был Лукан, он держал мою руку в своих и это напомнило мне тебя. Я думала о твоих поцелуях, любимый. Теперь рождество. Я одна, но я живу мечтой о тебе. Ты, может быть, будешь смеяться над моими несвязными мыслями, но мысли мои разбегаются, словно опавшие листья, уносимые ветром. Если бы ты знал, как я счастлива, что пишу тебе. Мне кажется, что я уже не так одинока. Воспоминание о тебе придает мне мужество. Еще восемь месяцев заключения и я увижу тебя, почувствую прикосновение твоей руки, ласку твоего поцелуя. О, мой дорогой, моя любовь, еще восемь месяцев! Но я переживу все это… поцелуй меня, моя радость!»…

Через несколько дней она написала второе письмо.

«Ты снился мне прошлой ночью и сегодня мне кажется, что скоро все будет хорошо. Если бы я с кем-нибудь могла поговорить о тебе. Раньше я смеялась, когда женщины много говорили о своих возлюбленных. Я считала это несдержанностью и ограниченностью. Но теперь я думаю, что это происходит от избытка чувств, наполняющих душу влюбленной. Разве можно быть сдержанной, когда любишь? Я не буду тебе рассказывать о моей жизни здесь. Я забываю об окружающем, когда пишу тебе. Я расскажу тебе о Кориане, живущей со мной. Ей тридцать четыре года, но она тоненькая, маленькая, изящная и шаловливая, как мальчишка. Она очень живая и веселая. Надомной и моими привычками она громко смеется (ее за это наказывали, но она все же продолжает весело хохотать). Она танцует в кабарэ и у нее есть любовник, смуглый, красивый, с черными глазами и прекрасным голосом. Кориана обожает его. Но несмотря на свою доброту, она настоящий чертенок. Она очень любит меня и ухаживает за мной, как за ребенком. Обычаи и предрассудки нашего общества кажутся ей безумием и она издевается над нами. Теперь, любимый, ты знаешь все обо мне. Как бы я хотела знать где ты и что делаешь. Я хотела бы видеть твой дом, где ты живешь и работаешь. Думаешь ли ты обо мне и часто ли вспоминаешь меня? Но зачем я спрашиваю, я ведь знаю, что ты не мог забыть меня. Ведь Колин все рассказал тебе: Он говорил мне, что собирается поехать к тебе и прислал мне письмо перед отъездом. Я не хочу говорить о прошлом и уверена, что ты никогда не будешь мне напоминать о нем. Иногда мне кажется, что мои письма не нужны тебе и тогда они не приносят мне успокоения. Но в этих письмах — вся моя радость теперь. Если бы они могли дойти к тебе, рассказать тебе о моей любви»…

Глава 5

Весна была поздняя, холодная и дождливая. В один из пасмурных весенних дней Кориана оставила тюрьму; ее срок окончился. Только накануне своего освобождения она сказала Саре о предстоящей ей радости.

— Я нарочно не говорила, — начала она нервно, сев около Сары. — Я не хотела огорчать вас, напомнив, что вам предстоит одиночество. Я счастлива, что буду свободна, но мне жаль покинуть вас. Вы беспомощны, как ребенок. Я уверена, что вы и в жизни так же беспомощны, как и в тюрьме. Послушайте, моя дорогая, что я скажу вам. Поступайте с людьми так, как они поступают с вами. Пусть это будет ваш девиз. Для женщины — это мудрый совет. Не будьте слишком доверчивы. Иногда (только не сердитесь на меня) я слышала, что вы говорили во сне. Вы всегда повторяли одно и то же имя: Юлиан. Я не спрашиваю вас ни о чем и ничего не хочу знать, но я о многом догадалась. Если вы хотите послать одно из тех многочисленных писем, которые вы написали и спрятали, то поручите мне это. Клянусь вам, я отошлю его. Вы можете довериться мне.

Она глядела Саре прямо в лицо.

— Я знаю и всецело доверяю вам, дорогая Кориана, — ответила Сара, — но я не отошлю письма.

— Может быть это к лучшему, — согласилась Кориана задумчиво. — Моя мать часто говорила мне: «Никогда не пиши мужчине самого важного, самого сокровенного».

Странная улыбка появилась на лице Сары.

— Моя мать также советовала мне: «Говори что угодно, поступай как угодно, но делай это разумно и никогда не пиши мужчине таких писем, которые он не мог бы показать своей жене».

— Ваша мать была вероятно очень легкомысленной, — откровенно заметила Кориана. — Странно, вы никогда раньше не упоминали о ней, Вероятно, вы не очень любите ее?

Горькое, почти суровое выражение появилось в глазах Сары.

— О, есть матери, которые не любят своих детей, но стараются не показывать этого, считаясь с общественным мнением.

— Я очень любила свою мать. В молодости она служила в балете, на старости лет она начала пить, — сказала Кориана.

Наступила пауза.

Кориана добавила печально:

— Она давно умерла.

Она снова умолкла, потом заговорила быстро и энергично:

— Я привела в порядок все ваши вещи, дитя, приготовила для вас белье и мыло, так что вам хватит надолго, и уплатила надзирательнице за горячую воду. Не будьте малодушны и крепитесь.

— Я постараюсь, — обещала Сара с легкой улыбкой.

— Вы усмехаетесь теперь, но я вас знаю. Только не падайте духом, — сказала Кориана и в первый раз за все время поцеловала Сару.

Ночью Сара не спала совершенно. Известие о предстоящем освобождении Корианы усилило ее тоску по свободе. Отчаяние и страх, на время оставившие ее, охватили ее с новой силой. Ее ожидало одиночество и она боялась его, словно надвигающегося мрака. Наступал рассвет. Сара увидела через окно далекое светящееся небо. Она взглянула на Кориану, которая спокойно спала. Ее светлые волосы растрепались и наполовину закрывали ее лицо; накрашенные губы казались мерными в неясном освещении. Скоро Корианы не будет здесь. В глубине коридора раздался резкий повелительный голос надзирательницы, будившей заключенных.

Кориана проснулась.

— Наступил последний день, — сказала она.

Глаза ее блестели, она сияла. Затем она вспомнила о Саре. В следующее мгновение она очутилась около нее и обвила ее шею руками.

— Лучше заплачьте, моя родная. Не глядите на меня так, ради бога. Еще четыре месяца, они пройдут, как сон, и летом вы будете свободны. Летом — подумайте. Мы все встретим вас и вы забудете, что прожили год в этом аду. Успокойтесь, успокойтесь, дорогая.

Она обнимала Сару, переживая ее горе и на мгновение забыв о собственной радости.

Сара разрыдалась. Она плакала, как ребенок. Слезы заливали ее лицо и она беспомощно прижалась к Кориане, которая прижала голову Сары к своей груди, страдая вместе с ней и стараясь утешить ее.

Наконец, Сара немного успокоилась, и попрощалась с Корианой. Слезы облегчили ее горе.

Кориана ушла.

Сара услышала, как она весело рассмеялась в коридоре, но это уже не могло взволновать или огорчить ее.

Она написала Юлиану:

Сара внезапно перестала писать. Разве это было любовным письмом? Все же она испытывала облегчение, что написала о своих размышлениях.

Она дописала письмо.

Следующее письмо гласило:

Сара писала еще.

Сара написала еще:

Последнее письмо гласило:

Сара была без сознания, когда ее перевели в госпиталь. К ней часто приходил Лукан. Он был знаком с тюремным врачом и тот думал, что Лукав влюблен в Сару. Может быть он и не ошибался в этом. Во всяком случае, Лукан забыл обо всех своих пациентах и сам ухаживал за Сарой и лечил ее.

— Я знал, что она заболеет, — говорил он доктору Сольману.

— Каким образом вы могли предвидеть? — спросил тот удивленно.

— Раньше или позже должна была наступить реакция после таких душевных переживаний, — ответил Лукан.

Он сидел часами около Сары, прислушиваясь к ее неровному дыханию, к тихому, еле слышному шепоту, срывавшемуся порой с ее уст. Он узнал все, о чем она никогда не говорила до сих пор. Лукан настоял, чтобы ее перевели в отдельную палату. Он давно догадывался об истине, но все же был потрясен, когда узнал правду. Держа слабую беспомощную руку Сары в своих, он думал о том, как она любила этого человека, на какую жертву она была способна ради своей любви. Она бредила о каких-то густых темных тучах, «которые наполняли воздух и грозили задушить ее» о «бесконечных днях, которые были для нее вечностью».

Лукан понимал, какой мукой был для нее этот год заключения, казавшийся ей вечностью. Когда она начала выздоравливать, он употребил все старания и добился того, что Сару выпустили за две недели до срока.

Лукан сам вынес ее на руках из тюрьмы, усадил ее в автомобиль, в котором сидела Хэкки, и укрыл Сару теплыми пледами. Затем он простился с Сарой и уехал в Париж. Франсуа, сидевший у руля, пустил машину в ход. Сара обняла Хэкки и прижалась к ней. Кругом были поля, деревни луга. Ветер дул им навстречу, принося с собой все ароматы цветущих полей.

Сара схватила Хэкки за плечи и тормошила ее.

— Это правда, это правда, я свободна.

Слезы текли по ее щекам, она задыхалась.

— Все прошло, все прошло, моя родная, — сказала Хэкки.

Сара успокоилась понемногу и вскоре заснула, положив голову на плечо Хэкки. Хэкки глядела на нее и ее губы дрожали, когда она увидела, как похудела Сара. Ее лицо осунулось и побледнело. Длинные ресницы бросали легкую тень на бледные щеки.

«Какое счастье, что все позади», — подумала Хэкки…

Автомобиль быстро катился. Лукан заранее приготовил все, предусмотрев все детали поездки. Первую ночь они провели у одного из друзей Лукана. Хозяин дома был в отсутствии, оставив все нужные распоряжения предупредительным и вежливым слугам.

Хэкки была счастлива. Она ухаживала за Сарой, расчесала и надушила ее волосы, затем заплела их, завязав шелковой лентой. Когда Сара лежала в постели, Хэкки отправилась вниз, где ее ожидал Франсуа с собакой, которая всю дорогу сидела около Франсуа в автомобиле.

— Все в порядке? — спросил Франсуа.

— Да, благодарю нас.

— Завтра мы поедем дальше, на юг. Миледи нуждается в горном воздухе. Вы увидите, как она поправится, — сказал Франсуа.

— Я надеюсь, — ответила Хэкки с глубоким вздохом.

Глава 6

Маленькая деревня находилась высоко в горах, куда вела крутая извилистая дорога, по которой медленно подымался автомобиль. Воздух был чистый, прохладный и пьянящий, словно крепкое вино. Когда Франсуа ускорил ход автомобиля, Сара подняла голову.

«Как хорошо», — подумала она с несказанным наслаждением.

Во время долгой поездки воспоминания о прежней счастливой жизни просыпались в ней и постепенно забывались тяжелые впечатления последнего года. Яркий свет солнца, свежая зелень листвы на деревьях, новые виды, открывающиеся за каждым поворотом дороги, — все приводило ее в восторг. Она снова была счастлива, и любовь к Юлиану наполняла ее сердце.

Теперь она могла поехать к нему, теперь, наконец, прошли и кончились все ее страдания. При мысли о скором свидании с Юлианом у нее замирало сердце. Громкое пение птиц напомнило ей об окружающем.

О, какие дни счастья и радости предстояли ей!

Она обернулась к Хэкки. Глаза ее сияли:

— Разве все это не прекрасно!

Она рассмеялась, как ребенок. Внезапно она вспомнила, как однажды, когда ей еще было не более пятнадцати лет, она поехала верхом в ближайший лес. Под высокими деревьями царил золотисто-зеленоватый полумрак и глубокая тишина. Сара остановила лошадь и спрыгнула на землю. Она долго стояла неподвижно и восторженно подумала: «Здесь я когда-нибудь встречу принца из сказки».

Это было много лет тому назад. Но сказочный принц действительно ждал ее в знойном южном городе. Она решила протелеграфировать ему, что собиралась приехать в Тунис.

Несколько дней она решила провести в горной деревушке, затем прямо поехать автомобилем в Марсель, а оттуда в Тунис. Перед отъездом Юлиана она много читала об этом белом южном приморском городе, над которым простиралось голубое безоблачное небо. Конечно, там были бесчисленные маленькие кофейни, туземные базары с торговцами-арабами или евреями, узкие улицы, узкие дома, за стенами которых протекала иная своеобразная жизнь.

Автомобиль сделал крутой поворот и вдали показалась деревня с маленькими деревянными домиками под красными крышами и белым зданием гостиницы. Машина замедлила ход, проехала, мимо школы и домика деревенского священника, и остановилась перед гостиницей.

— Я ничуть не устала, — сказала Сара. — Я останусь в саду, пока вы будете распаковывать вещи. Когда вы кончите, приходите в сад.

Она сняла свое дорожное пальто, отдала его Хэкки и отправилась к тихому маленькому озеру на берегу которого росли деревья. Под тенью свежей листвы стояли круглые столики и стулья.

Сара села. В прозрачном воздухе высоко проносились птицы, издали доносилось кудахтанье кур. Сара рассмеялась. Она была счастлива, что сидела здесь в тени, куда не достигали ослепительные, сверкающие лучи летнего солнца.

Внезапно она увидела в саду миндальное дерево и вспомнила о Чарльзе, когда он целовал ее. Ее радостное настроение омрачилось, но она старалась забыть о Чарльзе и не поддаваться печали. Прошлое ушло безвозвратно. Настоящее было таким светлым и радостным, а будущее сулило столько счастья. Своими страданиями она искупила прошлое и не хотела больше думать о нем. Все проходило в жизни, и от прежней трагедии осталось одно воспоминание, отзывающееся болью в ее сердце. Она тяжело поплатилась за собственную ошибку: Она не оттолкнула Чарльза и привела его к гибели из пустого тщеславия. Все же искупление было слишком тяжелым.

Печально подумала она о том, были ли все преступления так случайны и нелепы, как трагическая смерть Чарльза. Сверкающий день потерял для нее свою прелесть. В душе она все еще обвиняла себя во всем. Она знала, что они оба любили и ревновали ее друг к другу, она знала и не предприняла ничего.

Сара глубоко вздохнула. Поймет ли ее Юлиан, когда она все расскажет ему? Она представляла себе, как он слушает ее признание, и сама обвиняла себя в невольной жестокости и тщеславии. Но теперь раскаяние не могло уже помочь. Она пожертвовала годом жизни, чтобы искупить свою вину.

Сара вздрогнула, вспомнив внезапно тот ужасный час — бледное лицо Юлиана, издевающийся голос Чарльза, звук борьбы, возглас Юлиана и глухой стук падения. Она старалась себя уверить, что Юлиан не хотел убивать Чарльза, который погиб от разрыва сердца. Юлиан не был виновен в его смерти, его нельзя было обвинить в убийстве. Этот ужас произошел не по его вине…

Разыскивавшая ее в саду Хэкки, увидев лицо Сары, стала мрачной. Она быстро подошла к Саре и строго сказала:

— Вы все еще сидите здесь. Вы очень устали. Я вижу, как вы бледны.

Сара обернулась к ней и схватила ее за руку.

— О, Хэкки, я все время думала об одном и том же.

— Я знаю, о чем вы думали, — прервала ее Хэкки. — Вы вспоминали о прошлом. Вы не должны думать о том, что было.

Сара посмотрела на тихое маленькое озеро и пожала руки Хэкки.

— Вы верный друг, Хэкки, — сказала она тихо.

Хэкки тяжело вздохнула, заморгала глазами, с восторгом посмотрела на свою госпожу и сказала, наконец:

— Вы должны сейчас же пойти отдохнуть.

Через два дня Хэкки сказала Франсуа:

— Мы уезжаем за границу.

Франсуа недоверчиво взглянул на нее и удивленно спросил:

— Когда?

— Скоро, — ответила Хэкки, — мы едем в Африку.

— Неужели? — воскликнул Франсуа.

— Не понимаю, что миледи пришло в голову, — недовольно ответила Хэкки.

— Наверно миледи хочет развлечься, — заметил Франсуа.

Хэкки пожала плечами.

— Поживем, увидим, — изрекла она и отправилась к Саре.

Франсуа поглядел вслед ее высокой фигуре и задумчиво покачал головой. Накануне он, по приказанию Сары, отправил в Париж телеграмму на имя Доминика Гиза с запросом о точном адресе Юлиана. Франсуа был слишком проницателен, чтобы не догадываться о многом. Он долго сидел в раздумьи, поглаживая голову собаки, смотревшей на него умными, преданными глазами.

— Почему она спрашивала об его адресе, — Думал он. — Почему? Вот что я хотел бы знать.

Глава 7

Хэкки ушла с собакой в деревню, а Сара была одна в саду, когда на террасе гостиницы появился лакей, спустился по ступенькам в сад и доложил Саре, что господин Гиз ждет ее в гостиной.

Лакей быстро удалился, насвистывая песенку, а Сара все еще не двигалась с места, словно она не сразу поняла смысл его слов. В первый момент она не могла придти в себя, затем она поняла лишь одно, что Юлиан здесь, что он ждет ее.

Шатаясь, поднялась она и не заметила, что ее вышивание упало на землю. Точно солнечный свет, рассеявший мрак, ее душу наполнила безудержная радость. Она побежала в гостиницу, быстро поднялась по ступенькам террасы, пробежала через вестибюль в свои комнаты. Юлиан, Юлиан, он приехал за ней, он здесь! Она открыла дверь в гостиную. Ее губы дрожали, сердце билось так сильно, что она задыхалась, но глаза ее сияли от счастья.

Доминик Гиз, стоявший у окна, обернулся к ней и их взоры встретились.

Сара покраснела, затем кровь отлила от ее лица. Гордо подняв голову, она посмотрела на него со спокойствием и презрением и заговорила первая.

— Вы хотели видеть меня? — спросила она почти спокойно.

Вдруг внезапная пугающая мысль пришла ей в голову и нарушила ее спокойствие.

— Что с Юлианом, он болен? — Она протянула умоляющим жестом руки.

Лицо Гиза исказилось гримасой, руки его дрожали; он облизнул сухие губы.

— Нет, — сказал он, неестественно громко и спокойно, — Юлиан здоров. Я только что приехал из Туниса.

Сердце Сары забилось быстрее. Она нагнулась вперед и села, не будучи в силах удержаться на ногах, отвернулась от Гиза и безразлично смотрела через открытое окно в сад.

Гиз прервал молчание.

— Мой слуга передал мне вашу телеграмму. Он телеграфировал вам адрес моего сына в Тунисе.

— Хорошо, — ответила Сара со смутным беспокойством.

— Я думаю, что вы собираетесь поехать в Тунис, и хотел повидаться с вами перед вашим отъездом.

Наступила пауза. Сара молчала. Ей было безразлично, почему Гиз явился к ней. Но его присутствие пробудило в ней массу горьких воспоминаний.

Она подняла голову. Гиз смотрел на нее пристальным суровым взором.

— Я приехал из Туниса, — повторил он. — Я признаю, что вы победили. Я проиграл.

Он улыбнулся, но в его глазах было по-прежнему суровое выражение.

— Я не хочу говорить с вами об прошедшем, — спокойно возразила Сара. — Все в прошлом. Я не знаю почему вы явились ко мне, если вы ничего не можете передать мне от Юлиана.

— Я только хотел сообщить вам, что для вас путь свободен, — с насмешкой возразил Гиз. — Вы, конечно, поедете к Юлиану?

Сара внезапно встала, подошла к окну и остановилась перед Гизом.

— Господин Гиз, я не знаю почему, но я не доверяю вам и не могу понять причину вашего визита. Может быть, вы явились ко мне, чтобы просить меня ничего не говорить Юлиану о вашем первом свидании со мной? По это излишне, после всего того, что произошла за это время. Я знаю, что вы не доверяете мне, но вы неправы. Если у вас есть особые причины, заставившие вас приехать ко мне, то прошу вас сказать все откровенно. Я достаточно поплатилась за мою любовь к Юлиану. Если вы приехали…

— Я приехал, чтобы сказать вам, что Юлиан ждет вас.

Радость наполнила сердце Сары.

— Благодарю вас, — сказала она Гизу.

Он все еще улыбался, но Саре показалось, что его улыбка застыла на его лице, как гримаса.

Когда Гиз сел в автомобиль, увозивший его в Париж, он закрыл глаза. Лицо его осунулось и посерело. Отъезд из Туниса был для него глубокой трагедией. Он отправился к Саре, чтобы отомстить ей за то, что он потерял Юлиана. Он был один, все его страдания не привели ни к чему. В его душе жили только два чувства — любовь к Юлиану и ненависть к Саре. Он ни о чем не жалел, но он не мог перенести, что Юлиан был потерян для него безвозвратно. Он сознавал, что причинил Саре столько страдания и горя, но его ненависть к ней еще возросла за этот год. Он представлял себе, как она встретится с Юлианом, и это было его последней местью. Весь год он мечтал о мести, он вел тонкую игру, не допустил ни малейшей ошибки.

О, да, победа осталась за ним! Он сам удивился, сколько нужно было проницательности и настойчивости, чтобы предвидеть все и добиться намеченной цели. Но теперь, когда он ехал в Париж, он, несмотря на свою победу, чувствовал, что был одиноким, старым и несчастным. Если эта женщина поплатилась за свою любовь, то разве он сам не поплатился всем счастьем своей жизни? Он сделал все, не остановился ни перед чем, чтобы спасти честь Юлиана, а теперь…..

Разве он не пожертвовал всем ради сына? Но Сара украла у него любовь Юлиана, она погубила его карьеру. Он несказанно страдал, когда вспоминал о сыне, но при мысли о предстоящей встрече Юлиана с Сарой в нем пробуждалось дикое злорадство.

Дрожащей рукой Гиз вытер пот со лба. Его лицо было серым, безжизненным. Внезапный озноб охватил его. Он не замечал зноя летнего дня. Он устал, смертельно устал от всего. Слезы, горькие, жгучие, показались на его глазах.

Когда он приехал в Париж и очутился дома, он был совершенно без сил. Его комната показалась ему пустой и холодной. На столике около кровати стоял портрет Юлиана. Гиз взял портрет и долго глядел на него. Наступали сумерки и в комнате было почти темно. Наконец, он лег на постель. В большой квартире было тихо и пусто. Тишина испугала Гиза. Он не мог оставаться здесь. Он встал и уехал в клуб.

Глава 8

Сара решила немедленно ехать в Тунис. Она не получила ответа на свою телеграмму, но она не могла больше оставаться в неведении. Ведь из-за какой-нибудь случайности мог задержаться ответ Юлиана, а Сара не хотела больше откладывать отъезд. Визит Гиза произвел на нее тяжелое впечатление. Она не могла понять, что привело его к ней, и не доверяла ему.

Но он сказал ей, что Юлиан здоров и ждет ее. Чего же она боялась? Ведь там ее ждало счастье.

При мысли о предстоящей встрече с Юлианом у нее замирало сердце. Она не могла дождаться этой минуты и нетерпение охватило ее. Очутившись на пароходе, она немного успокоилась. Погода была прекрасная. Дул легкий прохладный ветерок, море было спокойно, как прозрачное стекло. Даже Хэкки чувствовала себя хорошо, хотя ужасно боялась моря.

Пароход приблизился к гавани, Саре показалось, что все прошлое было сном. Она начала нервничать, она была уверена, что Юлиан встретит ее на набережной, и испытала горькое разочарование, когда убедилась, что его не было. Осмотр вещей на таможне показался ей бесконечным. Было очень жарко, и у Сары ужасно разболелась голова. Она разглядывала город. Издали он казался ослепительно белым на фоне голубого неба, а вблизи он показался ей грязным и некрасивым. После осмотра на таможне она велела Франсуа нанять автомобиль.

Очутившись в закрытом таксомоторе, Сара испытала некоторое облегчение. Неужели это была Африка? По улицам катились автомобили, вереницы трамваев, шум и оживление большого города напоминали ей Париж. Разве этот город походил на тот, какой она рисовала себе в воображении? Отель был большой, роскошный и переполненный, как в Париже. Темнолицые слуги в полотняных ливреях и мягких туфлях бесшумно и проворно исполняли приказания. Вестибюль и гостиные были переполнены смуглыми мужчинами в европейских костюмах и в фесках и нарядными женщинами с красивыми лицами и блестящими темными глазами.

Сара была рада, когда ее проводили в комнаты, заранее заказанные Франсуа. Хэкки раздела ее, принесла мягкий шелковый халат, распустила и расчесала ее волосы и побрызгала духами в прохладной комнате, где царил полумрак.

— Африка напоминает мне Францию, — заметила Хэкки, приготовляя чай.

— Вы ожидали увидеть дикарей? — спросила Сара со слабой улыбкой.

— Не знаю, что именно я ожидала, — с достоинством ответила Хэкки, — но здесь такие же здания, как в Лондоне или в Париже, такие же трамваи, автомобили, гостиницы.

Она налила Саре чашку чая.

— Вы кажется засыпаете, миледи, я буду в соседней комнате распаковывать вещи.

Хэкки закрыла ставни, так что в комнате наступил зеленоватый сумрак, и ушла.

Сара закрыла глаза, но не могла заснуть.

«Вот я здесь, наконец,» — говорила она себе, но эта не радовало ее так, как прежде. Она беспокойно ворочалась на постели. Юлиан не встретил ее на набережной. Послать ли за ним или отправиться к нему? И решила пойти к нему, она не хотела встретиться с ним здесь, в этом шумном отеле. Почему он не приехал к ней в далекую горную деревушку? Они встретились бы в благоухающем саду около тихого озера и обрели бы друг друга в этой тишине, в этом золотом покое.

Она встала и начала ходить по комнате. Необъяснимое нервное беспокойство овладело ею, омрачая радость предстоящего свидания.

«Здесь я не могу увидеться с Юлианом. Я знаю, что буду нервничать,» — думала она с отчаянием. — «Разве это тот день безудержной радости, о котором я так мечтала?»

Она горько усмехнулась, поражаясь своим собственным противоречивым чувствам. Сара приняла окончательное решение. Она позвонит Юлиану по телефону и услышит его голос. Найдя номер его телефона, она позвонила. С трепетом она ожидала ответа. Ее губы так дрожали, что она не могла бы сказать ни слова.

— Кто у телефона? — спросил чужой голос по-французски.

Задыхаясь, Сара спросила о господине Гизе.

— Его светлость в министерстве. Кто спрашивает? — лениво спросили ее.

— О, это неважно, — смущенно ответила Сара и повесила трубку.

Она долго сидела неподвижно у телефона. Затем она поднялась и беспокойно заходила по комнате.

Пришла Хэкки, неся целую охапку цветов; — лилии и зеленые ветки мирты и лавра.

— Франсуа принес цветы, миледи. Вы поедете куда-нибудь сегодня вечером?

— Да, после обеда, — ответила Сара.

Она медлила, потом решилась, наконец.

— Хэкки, дорогая, — сказала она, глядя в сторону. — Я хочу вам сказать… Год тому назад, вскоре после смерти графа Дезанжа, я обещала Юлиану Гизу выйти за него замуж. Я очень люблю его…

Хэкки слегка улыбнулась. В ее глазах было выражение не то нежности, не то легкого презрения. Будто она не знала!

— Я надеюсь, что он достоин вашей любви, — ответила она спокойно.

Сердечный тон Хэкки рассмешил Сару и она рассмеялась.

— Надеюсь, что он достоин меня, иначе все в мире показалось бы мне ужасным.

— Тем лучше, — заметила Хэкки невозмутимо.

— Что вы наденете для этой встречи? — деловито спросила она.

— Я одену платье из бледно-золотистого шиффона и меховое манто. Хэкки, пусть Франсуа позвонит господину Гизу и сообщит ему, что я приеду вечером.

Хэкки приготовила платье, шелковые чулки и туфли из золотой парчи с красными каблуками и ушла.

Сара остановилась у окна, глядя на легкие тучки, алевшие в багровом пламени заката. Наступала ночь. Темнота незаметно опустилась на землю. Взошла луна, озарив все своим золотистым сиянием. Поднялся холодный ветер, напоминавший о безбрежном просторе пустыни и принесший с собой все запахи южной ночи. На улицах раздавались звонки трамваев, рожки автомобилей, проходили арабы в развевавшихся от ветра белых бурнусах и с улыбкой на смуглых лицах. Зажигались бесчисленные огни фонарей, придавая улицам праздничный вид. В темном бархатном небе загорались далёкие золотистые звезды.

В душе Сары пробудилась безмерная радость; наконец, настал желанный час свидания.

Сара взглянула па себя в зеркало. Глаза ее сверкали. Найдет ли ее Юлиан такой же красивой, как прежде? Она старалась представить себе его, но к своему ужасу и разочарованию убедилась, что его любимый образ расплывался в ее памяти. Она могла припомнить некоторые его особенности, движения… как он приглаживал рукой свои густые мягкие волосы, как суживались его глаза, когда он сердился.

Они ничего не скажут друг другу, когда встретятся. Слова были такие бледные и бесцветные, разве можно было словами выразить всю силу их любви? Она вспомнила их первый поцелуй, страстный и нежный, поцелуй, в котором слились их души. Теперь, он снова поцелует ее.

Почему же она испытывала неясный страх? Через несколько коротких мгновений она встретится с Юлианом, и тогда они будут счастливы.

Когда Хэкки принесла ей манто, Сара снова взглянула на себя в зеркало.

— Можете не беспокоиться, — усмехнулась Хэкки, — он найдет вас красивой. Вы выглядите еще моложе в этой прическе, совсем, как девочка.

Сара улыбнулась.

— Сегодня я не надену украшений, даже жемчуга. Спрячьте их. И не ждите меня, может быть я поздно вернусь.

— Надо надеяться, — проворчала Хэкки и последовала за Сарой вниз по лестнице, автомобиль ждал у мраморного подъезда отеля.

Сара села в автомобиль.

— Желаю вам счастья, миледи, — пробормотала Хэкки на прощание.

Она захлопнула дверцу автомобиля и вернулась в отель. Автомобиль уехал.

Сара увидела на подушках сидения букет белых роз, и была тронута вниманием Хэкки и Франсуа. Автомобиль ехал вдоль широкого бульвара с домами, построенными в различных стилях, с бесчисленными магазинами и кофейнями, затем машина завернула в узкие, темные улицы восточного города. Между высокими домами виднелась лишь узкая полоска темного далекого неба. Сара с интересом разглядывала город. Когда автомобиль завернул за какой-то угол, она вдали увидела освещенную гавань, затем она опять ехала по темным улицам, где горели маленькие фонари, висевшие над дверьми домов.

— Мы приехали, миледи, — сказал Франсуа, сопровождавший Сару.

Автомобиль остановился перед высокой белой стеной. Человек в ливрее вышел из сторожки у ворот. Франсуа резко позвал его. Человек подбежал к машине и открыл дверцу.

— Вы желаете, чтобы доложили о вашем приезде, миледи? — спросил Франсуа.

— Нет, — нервно ответила Сара. — Подождите меня здесь, Франсуа.

Она быстро последовала за бесшумно ступавшим арабом. Слуга остановился у дверей дома. Дверь открыл пожилой дворецкий. Он поклонился Саре. Она тихо назвала свое имя, и в тот же момент она услыхала мужской голос и громкий женский смех. Она отпрянула назад и стены вестибюля, покрытые мозаикой, показалась ей стенами тюрьмы, из которой не было выхода к спасению.

В глубине вестибюля кто-то раздвинул тяжелый занавес и появилась высокая стройная мужская фигура, вся в белом. Мужчина направился к входным дверям, ступая неслышно по мраморному полу.

— Кто там? — спросил он спокойно.

Сара протянула руку и оперлась о холодную каменную стену. Она не могла говорить, словно вопрос Юлиана поразил ее в самое сердце.

Вот так встреча влюбленных!

Почему она не могла рассмеяться, услышав его спокойный вопрос?

Юлиан подошел ближе и снова заговорил:

— Кажется, я не ошибаюсь, — он рассмеялся, — тут довольно темно.

Сара, наконец, получила дар слова.

— Да, — прошептала она.

Но, несмотря на неясное освещение, она разглядела его. Он казался другим, немного постаревшим. Да он изменился.

Юлиан продолжал тем же ровным безразличным голосом.

— Вы проездом здесь, я думаю.

Саре казалось, что это сон, кошмарный, ужасный, пугающий своей реальностью. Не сознавая окружающего, она прошла вестибюль вслед за Юлианом и, как в тумане, слышала стук своих высоких каблуков на мраморных плитах пола.

Там за занавесом, была женщина в туземном одеянии, быстро исчезнувшая при их приближении, но Сара успела заметить, что она была очень красивой, у нее были темные волосы, сверкающие глаза и алые смеющиеся губы.

— Это ваша комната? — с усилием произнесла Сара.

Она оглянулась вокруг. Комната была большая с белыми стенами, многочисленными диванами, большим письменным столом и вазами, наполненными цветами.

— Это ваша комната, — повторила она и машинально и неожиданно добавила.

— Я звонила вам по телефону, вы знаете.

Она взглянула на Юлиана; в первый раз за все время их взоры встретились. Он открыл рот, желая что то сказать, но не находил слов.

— Я ничего не знаю, мои слуги не передавали мне. Не хотите ли вы присесть? — сказал он.

Наступило молчание. Сара чувствовала на себе его тяжелый взор, в котором горела затаенная страсть. Он глядел на нее, сузив глаза, и восхищался ее красотой — ослепительно белой кожей, цветом ее волос, стройной линией плеч и шеи, виднеющихся между мягкими складками мехового манто.

— Мне ничего не передавали, — повторил он громче.

— Но ваш отец, он сказал мне…

Сара не знала что говорить дальше, она не могла вслух произнести начатой фразы… «что вы ждете меня».

В ее сознании просыпалась неясная мысль, что все было лишь ошибкой, и ей нужно уйти.

Она поднялась.

Юлиан нагнулся вперед и дотронулся к ее руке.

— Что мой отец сказал вам? Когда вы видели его?

— Он приехал ко мне перед моим отъездом в Тунис. Я протелеграфировала вам.

— Я не получал никакой телеграммы.

— Я понимаю, — беспомощно пробормотала Сара. Я… я… должна уйти.

Она была близка к слезам и старалась побороть их, боясь расплакаться.

Ей казалось, что она разговаривает не с Юлианом, а с его призраком, и что она сама была призраком той женщины, которая когда-то любила его так страстно.

Юлиан схватил ее за руку.

— Нет, нет, вы приехали повидаться со мной. Вы должны остаться.

Он рассмеялся, не выпуская ее руки.

— Мой отец и здесь сыграл какую-то роль. Но почему нам не радоваться этому часу? Очень мило с вашей стороны, что вы приехали повидаться со мной и приехали в такой поздний час.

Он снова рассмеялся тихо и насмешливо.

Саре хотелось крикнуть, вырвать свою руку, убежать отсюда. Она пришла сюда после всего, после долгих месяцев тоски и страданий; она встретилась с человеком, ради которого она принесла себя в жертву, который был для нее счастьем всей ее жизни, и увидела его лицо, чужое и изменившееся, услышала его слова, странные и пугающие.

Она неподвижно сидела на диване, где лежали бесчисленные шелковые подушки. Юлиан сел около нее, нагнулся к ней и поцеловал ее шею у выреза мехового манто. Одно мгновение его голова покоилась на ее груди, как когда-то.

— Это сон, мы оба, словно призраки, — беззвучно сказала Сара. — Разве это действительность, Юлиан?

Он поднял голову. Краска залила его лицо, глаза его сверкали.

— Призраки! — воскликнул он. — Нет, моя дорогая. Это действительность, вот, чувствуешь теперь?

Он схватил ее в свои объятия.

— Я не знаю, почему ты приехала, но ты здесь, и этого достаточно. — Бывают часы, что я проклинал тот миг, когда увидел тебя впервые. Но теперь.

Он усмехнулся.

— Много изменилось с тех пор, как мы расстались, моя дорогая. Ты оказалась не той, какой я считал тебя, да и я изменился. Мы теперь достойны друг друга.

Он прижался щекой к ее щеке, и Сара с ужасом заметила, что от него пахло вином.

— Ты так красива, я не видел ни одной женщины более красивой, чем ты, — шептал он.

Она отпрянула назад, точно он ударил ее, и вырвалась с силой из его рук. Когда она встала, она шаталась, но была спокойной.

Юлиан полулежал на диване. На его лице с полузакрытыми тяжелыми веками все еще была странная, дикая улыбка.

— Я не знаю более красивой женщины, чем ты, — повторил он, и его голос дрогнул от страсти.

— Я никогда не видела, чтобы человек мог так пасть морально, — шопотом сказала она. — Никогда, слышите? И когда я вспоминаю, что Чарльз Картон умер из-за вас, а я сидела год в тюрьме.

Она рассмеялась, вся содрогаясь от смеха, грозившего перейти в рыдание.

Она приехала сюда после всех горестных переживаний и мучений, она мечтала о встрече со своим возлюбленным, и вот во что превратилась эта встреча. В ее душе горел стыд и горькое разочарование. Прикосновение его стройных, сильных рук, некогда обнимавших ее так нежно, поцелуи его горячих губ оскорбили ее, осквернили ее лучшие чувства. Она невольно прижала руку к груди, словно желая уничтожить следы его поцелуя.

Юлиан следил за ней взглядом. Он очень много пил в этот вечер и легкое опьянение овладело им.

Они молча глядели друг на друга, как враги. Он все еще полулежал на шелковых подушках, она стояла перед ним. Она глядела на него с презрением и горечью, а он с восхищением и напряженным вниманием следил за каждым ее жестом, чтобы помешать ей уйти.

Легким неслышным движением он внезапно вскочил на ноги и подошел к ней, преграждая ей дорогу.

— Ты приехала сюда ради каприза, — сказал он тихо, — теперь ты останешься ради меня.

Сара взглянула на него, как на чужого. Его глаза сверкали на бледном лице и на его губах все еще была странная неприятная улыбка. Алая краска залила лицо Сары. Она задыхалась от гнева.

— Что стало с вами? — крикнула она. — Как вы смете обращаться со мной таким образом?

Юлиан взглянул на нее с любопытством, нахмурив темные брови, казавшиеся еще темнее по сравнению с его светлыми волосами. Он усмехнулся.

— Я обращаюсь с тобой, как ты заслуживаешь. Ты приехала ко мне. Я не звал тебя. Но ты здесь. Я ни о чем не спрашиваю тебя.

Резким движением он схватил ее за руку.

— Для чего ты обманываешь меня, Сюзетта? К чему эти ненужные объяснения? Когда я вспоминаю прошлое, я не думаю, что твое чувство ко мне могло быть притворством. Ты пришла ко мне, значит ты еще немного любишь меня. Что же касается Картона, то лучше забудем о нем навсегда. Если ты хочешь возобновить прошлое… Здесь свободная жизнь, отсутствие предрассудков!

Он расхохотался.

— Ты можешь судить по моему образу жизни. Ты видела Лулию, но я порву с ней и тогда…

Сара вырвала свою руку и отпрянула от него в ужасе. Или: он был пьян, или сошел с ума, или в нем заговорила его настоящая извращенная натура? Может быть она ошиблась в нем, может быть она никогда не знала его и любила в нем лишь собственную мечту?

Внезапно он упал перед ней на колени и обвил ее руками. Его голос тихий, страстный и чарующий, произнес:

— Любимая, наконец, наконец. Все было лишь миражом. Но ты здесь. Сюзетта, почему ты так холодна со мной? Ты ревнуешь меня так, как я ревновал тебя к Картону. Но к чему это… к чему…

Она оттолкнула его, так что он чуть не упал. Когда он вскочил на ноги, чтобы схватить ее, она отшатнулась и побледнела, как смерть; ее лицо исказилось от ненависти и отчаяния.

— Не смейте прикасаться ко мне, — сказала она чуть слышно, но ясно.

Он остановился перед ней в смущении.

— Ради вас, — продолжала она тихо, — я страдала так долго. Ради вас я была в тюрьме, где я погибла бы, если бы меня не спасла моя любовь к вам. Какое горе, стыд и унижение, что я любила такого человека, как вы! Я жалею теперь, что Чарльз Картон не был моим любовником. Он любил меня и его чувство было настоящим и глубоким. Я пришла к вам, чтобы воскресить прошлое. Я думала, что наша любовь сильнее разлуки. Любовь может перенести все, кроме измены и обмана.

Я ухожу теперь и, надеюсь, навсегда. Никогда больше в жизни я не увижу пас, никогда больше не услышу вашего имени, и я отдала бы все, чтобы никогда больше не думать о вас. Вы умерли для меня навсегда.

Она раздвинула тяжелый занавес и ушла. Звук ее шагов замер в отдалении.

Глава 9

Сара была неестественно спокойна.

Хэкки, ожидавшая ее, нашла, что Сара выглядит усталой и удивилась, что она ничего не рассказала о своем визите. Хэкки помогла ей раздеться и ушла, пожелав ей спокойной ночи.

Сара осталась одна. Она заперла дверь и открыла ставни. Все кончилось. Навсегда. Со всей силой ударила она рукой по каменному подоконнику, чтобы убедиться, что все это действительность. Но острая физическая боль не успокоила ее. Ей все еще казалось, что это кошмарный сон. Все ее мечты и надежды — были роковой ошибкой. Он был недостоин ее любви, ее жертвы.

«Безумная, безумная», — яростно говорила она себе, ударяя болевшей рукой по камню и не замечая боли. Разве такие случаи бывают в жизни? Она читала в книгах о том, как мужчины изменяют своим возлюбленным и обращаются с ними с невероятной грубостью. А теперь, это случилось с ней. Юлиан, по-видимому, думал, что она любила Чарльза и считал себя в праве оскорблять ее, несмотря на то, что она из-за него провела год в заключении. О, эти месяцы тоски, отчаяния, надежды, опустошившие и изранившие ее душу!

За закрытыми окнами бушевал холодный ветер. Это свидание, о котором она так мечтала, которого ждала с такой радостью, было их последней встречей.

Последнее свидание! Навсегда!

Целый год она ждала этой минуты, а теперь…

Когда она услыхала голос Юлиана, ее сердце затрепетало от счастья, а он равнодушно спросил: «Кто там»? Этими безразличными словами он встретил ее после долгой, тягостной разлуки. Но даже это она могла бы простить ему, если бы он оставался прежним, как в те дни безоблачного счастья, когда они любили друг друга. Но он стал другим, чуждым и непонятным ей. Он был потерян для нее.

Сара выпрямилась и начала медленно закрывать тяжелые ставни. Они захлопнулись с легким стуком и в комнате наступила темнота, такая же непроницаемая, как мрак, окутавший ее душу.

Глава 10

— Итак, мы возвращаемся в Париж. Вот и все, — сказала Хэкки.

— В Париж? — удивленно спросил Франсуа.

— Да, я уверена, что произошло что-то. Он даже не пришел, не написал, не протелефонировал. Разве так поступает влюбленный? Посмотрите на нее. Она ничего не говорит, но ее глаза! Случилось что-то непоправимое, и я рада, что мы уезжаем домой.

Она отправилась к Саре, стараясь придать своему лицу веселое выражение.

— Может быть, вы хотите предпринять прогулку в автомобиле? — спросила она. — Франсуа может сопровождать вас. Я приготовлю вам белое платье. Разве вы не хотите в последний раз осмотреть город, миледи?

— Хорошо, — ответила Сара. — Вы поедете со мной, Хэкки.

Она была рада оставить шумную гостиницу. Молча сидела она в автомобиле, рассеянно разглядывая город. Сколько красок, жизни, шума вокруг! Было очень жарко и воздух был наполнен разнородными запахами, присущими восточному городу. Хэкки демонстративно поднесла платочек к носу. Собака сидела около Сары. Автомобиль то ехал в глубокой тени узеньких улиц, то проезжал залитые солнцем площади и базары. Большие магазины чередовались с маленькими темными лавочками, откуда выглядывали смуглые лица торговцев в тюрбанах и туземных одеяниях.

Прогулка несколько успокоила Сару и помогла ей ненадолго забыть обо всем. Город остался позади. Автомобиль проехал какой-то туннель и они очутились в пустыне. Дорога здесь была плохая, и машина замедлила ход. Но кругом открывался чудесный вид — золотая ширь пустыни, где местами на фоне ослепительно-голубого неба виднелись тонкие силуэты пальм. Франсуа, сидевший около шофера, указал направо.

— Карфаген, миледи.

Сара увидела в отдалении высокие стройные колонны. Некоторые из них были сломаны, но большинство сохранилось во всей своей безупречной античной красоте. Карфаген, город сказочной роскоши, погребенный в песках! Здесь, где когда-то царствовали императоры, где погибли тысячи и тысячи солдат, где на арене цирка происходили блестящие зрелища, где жили, страдали и веселились влюбленные — не осталось ничего, кроме обломков и камней, засыпаемых золотой пылью песков.

Солнце сияло в безоблачном синем небе, легкий ветер шелестел сверкающими песчинками. Эта тишина и одиночество отозвались болью в сердце Сары. Она велела возвращаться домой.

Ничего не интересовало Сару, ничто не могло отвлечь ее от ее мучительных мыслей. Жизнь казалась ей пустой и бесцельной.

По дороге из Марселя в Париж они заехали в Дезанж. По завещанию Клода она имела право жить в замке до женитьбы Роберта. Сара узнала от Хэкки, что Роберт рассчитал всех прежних слуг. Новый дворецкий встретил их в вестибюле.

Сара медленно вошла в замок. Ничего не изменилось вокруг, все было, как прежде. Слезы показались на глазах Сары, но она старалась не заплакать. Она не вошла в гостиную, а велела подать чай на террасе, куда позже из парка пришел Роберт. Он сначала не заметил ее. Увидев ее, он смутился, и алая краска залила его лицо. Сара посмотрела на него с легкой, печальной улыбкой. Он медленно и неохотно подошел к ней, опустив голову. Наконец, он поднял взор и посмотрел на нее.

— Почему ты приехала, Сюзетта?

Невольно он назвал ее по-прежнему.

— Из глупого чувства сентиментальности, — коротко ответила она, стараясь скрыть волнение, охватившее ее при виде Роберта.

— Я знал, что ты вернулась. Лукан сообщил мне, что ты уехала в горы и собиралась ехать в Тунис. Ты видела Гиза?

— Да, один раз.

— Он очень опустился, неправда ли? Один из его бывших подчиненных рассказывал мне. Он кончит плохо, и это после той блестящей карьеры, которая ожидала его…

Наступило тягостное молчание.

— Он был влюблен в тебя. Вот, что погубило его — медленно добавил Роберт.

Сара горько рассмеялась. Роберт покраснел.

— Ты можешь еще смеяться… сказал он. — Но ведь это правда, Сюзетта.

Он бы так молод, опечален и разочарован, что Сара невольно пожалела его. Она протянула руку и погладила его темноволосую голову, когда он стоял перед ней на ступеньках террасы.

— Бедный, глупый Роберт, — сказала она нежно.

Роберт отвернулся.

— Я не могу забыть того, что было. Но если я чем-нибудь могу помочь тебе… Куда ты собираешься ехать? Я думаю, общество отвернется от тебя и тебе будет тяжело теперь, — глухим неуверенным голосом сказал он.

Сара вспомнила в первый раз об обществе, осуждавшем ее.

— Я уеду в Англию, в Клэверинг — имение моего покойного отца. Там я поселюсь на некоторое время. Ты не знаешь где моя мать? — спросила она.

Роберт снова покраснел.

— Она так много пережила. Я помогал ей, чем только мог. Она в Англии сейчас.

— Она приняла твою помощь? Тебе везет, Роберт.

Он вздрогнул, чувствуя, что окончательное примирение между ними невозможно.

Лакей принес чай. Сара узнала изящный сервиз, маленькие фруктовые ножики и янтарные ложечки для варенья.

Зиму она решила провести в Англии. Конечно и там общество осуждало ее, несмотря на то, что пресса была на ее стороне. Она устало пожала плечами. До сих пор она не думала о мнении света. До сих пор она не задумывалась о будущем, потому что считала, что Юлиан сумеет ее защитить от всего. Она не могла себе представить дальнейшую жизнь без Юлиана.

Сидя на террасе, освещенной лучами заходящего солнца, отдыхая в тишине, окружавшей ее, она поняла, как ужасна была для нее потеря Юлиана. Она страдала невыносимо. Зачем она приехала сюда, где все напоминало ей о невозвратном прошлом! Здесь ее целовал Юлиан, говорил ей о своей любви.

Сара разрыдалась. Она плакала в первый раз за все время.

Глава 11

В Лондон Сара приехала к вечеру. Хэкки и Франсуа сопровождали ее. Сара даже не протелеграфировала леди Диане о своем приезде и не ожидала радостного приема.

В небольшом доме леди Дианы все окна были заставлены цветами. У входных дверей висел огромный бронзовый звонок. Сара вошла в дом, спросив, где леди Диана и оставив Хэкки с удивленным дворецким.

В маленькой гостиной с большими креслами, удобными кушетками и шелковыми подушками царил полумрак. Ставни были закрыты, воздух насыщен запахом благовоний и духов. Леди Диана заснула над книгой Мопассана. Проснувшись от шагов, она увидела Сару. Настала минутная пауза. Леди Диана быстро обдумывала создавшееся положение.

Сара была очень богата, а все простительно при богатстве… пресса на стороне Сары… Сара молода и красива и могла скоро выйти замуж… или может быть уже вышла? Ей придется принять ее, иначе она впоследствии могла поплатиться за такую оплошность.

Тогда она поднялась и сказала приветливо:

— Дорогая Сара!

— Дорогая мама! — ответила Сара тем же тоном, и они расцеловались.

— Ты хочешь чаю? — спросила леди Диана.

— Пожалуйста. Могу ли я провести у тебя одну ночь? Я не хотела остановиться в отеле. С моим именем — это неприятно.

Леди Диана подняла брови и пробормотала что-то в ответ.

— Я приехала к тебе, чтобы узнать, не сдала ли ты Клэверинг? — продолжала Сара. — Я хочу поселиться там на некоторое время.

— Нет, я не сдавала Клэверинг. Это весьма удачно.

— Значит, я могу завтра поехать туда.

Подали чай и леди; Диана принялась разливать его.

— Мы не будем вспоминать о прошлом годе. Но свет так жесток. Ты была в Париже?

— Только проездом.

— Может быть это к лучшему, — заметила леди Диана.

Наступило молчание. Сара была рада, когда смогла уйти в свою комнату.

— Твоя прежняя комната, моя дорогая.

Сара вошла в комнату, испытывая печаль и сожаление. Хэкки распаковала вещи и привела все в порядок. На камине стояли старинные китайские канделябры, в углу стояла ее кровать с белым одеялом.

Сара упала на колени около кровати, не в силах больше страдать. Здесь, в этой комнате, где она еще жила ребенком, она хотела отдохнуть, забыть обо всем, что было позади.

За обедом леди Диана спросила Сару, видала ли она Гиза.

— Да, мельком.

— Вы… не пришли к какому-нибудь решению?

— Нет. Он там пользуется большой известностью, как я слышала.

— Да, в некотором отношении даже слишком большой, — возразила леди Диана. — Я слышала кое-что об его образе жизни, но в свете так любят сплетни.

После обеда леди Диана играла, а Сара слушала музыку, погруженная в свои мысли.

Жизнь будет идти своим чередом, долгая, тоскливая — дни и ночи, месяцы и годы. Безудержная тоска по счастью просыпалась в ней.

Леди Диана играла Шопена, Шуберта и Дебюсси. Легкий ветерок шевелил лепестками цветов на окнах. Издали доносился непрестанный, глухой шум большого города. Музыка умолкла.

Леди Диана обернулась, играя длинной нитью жемчуга, украшавшей ее шею, сделала легкую гримасу и сказала:

— В твоем возрасте ты не можешь жить затворницей в Клэверинге.

Сара молчала. Она предвидела следующий вопрос леди Дианы.

— Разве ты… разве вы не…

— Да, но теперь все кончено, — холодно прервала Сара.

Леди Диана испытывала сильное любопытство. Она хотела узнать все подробности, но боялась, задать лишний вопрос. — Очень жаль. Юлиан очень способный и незаурядный человек, — сказала она со вздохом.

Сара встала. Она боялась, что этот разговор будет бесконечным.

— Я пойду спать, мама.

— Еще очень рано. Я отправлюсь куда-нибудь. У Торнтонов сегодня вечер.

Они стояли друг против друга. Леди Диана прервала молчание.

— Ты очень похудела, моя дорогая, или это только кажется оттого, что ты в черном платье? Где ты купила его? В Париже? Я никогда не ношу черных платьев и не буду носить. Как ты думаешь, я не изменилась?

Она с улыбкой выжидающе глядела на Сару.

— Нет, ты по-прежнему красива.

— Даже если ты говоришь неправду, это очень мило с твоей стороны. Спокойной ночи, моя дорогая.

Они поцеловались.

Когда Сара отправилась наверх в свою комнату, она услышала, как леди Диана приказала дворецкому, чтобы подали автомобиль. Голос ее звучал весело и беззаботно, как всегда.

Сара быстро ушла в свою комнату, разделась в темноте и села у окна, прислушиваясь к шуму лондонских улиц, как она это делала еще в детстве, когда весь мир казался ей волшебным сном, а Лондон сказочным городом, полным неизведанных тайн. Она узнала теперь, что на свете не существовало таинственной сказки, а царила жестокая действительность, что любовь была страданием, а Лондон был большим шумным городом, полным нужды, несправедливости и людского горя. Она зажгла лампу и пыталась читать, но ее попытка оказалась бесплодной. Она не могла сосредоточиться, забыть о своем горе. Завтра она будет в Клэверинге.

Может быть в Клэверинге жизнь не будет такой пустой, и она сможет найти какое-нибудь полезное занятие, которое заполнит пустоту ее дней.

Глава 12

Колин почувствовал несказанное облегчение, когда перестали так часто упоминать о Юлиане Гизе и его отце. Колин не любил вспоминать о последних месяцах. Он старался уверить себя, что старый Гиз был виноват во всем, и его чувство неприязни к старику все возрастало. Колин был вынужден скрывать правду, и у него не хватало мужества, чтобы предпринять решительный шаг и открыто сознаться во всем. Со временем он немного успокоился, но все же не мог простить Доминику Гизу его поступка. Он старался забыть об этой истории, но даже время не принесло ему облегчения. Когда министерство послало его по делам в Тунис, где ему предстояло увидеться с Юлианом, он был крайне недоволен.

Перед отъездом он встретился в клубе с Домиником Гизом. Колин побледнел. Он холодно протянул старику руку, глядя в сторону.

— Вы вернулись? Я не знал, — сказал он.

— Я недавно вернулся из Туниса, — медленно ответил Гиз.

Он выглядел похудевшим и постаревшим, и Колину показалось, что у него какой-то растерянный вид.

— Юлиан здоров? — спросил Колин.

— Да, благодарю вас.

Колин закурил сигару. Пальцы его дрожали.

— Он собирается скоро жениться, неправда ли?

— Я ничего не знаю, — усмехнулся Гиз.

— Но она уехала в Тунис, — возразил Колин удивленно, с неясным подозрением. — Роберт сказал мне об этом.

Гиз ничего не ответил. Колин почувствовал, что ненавидит Гиза всеми фибрами своей души. Его глаза мрачно сверкнули.

— Мне нужно уходить, — коротко заметил он. — Сегодня ночью я уезжаю в Тунис по поручению правительства. Вы хотите передать Юлиану что-нибудь?

С тайным злорадством он увидел, как Гиз побледнел и вздрогнул.

Колин подождал минутку и сказал:

— Ничего? Прощайте!

И ушел.

Он услышал, что Гиз позвал его, но не остановился. Когда он сидел в автомобиле, он увидел, что старик появился на ступеньках подъезда. Он усмехнулся, но не велел шоферу остановиться.

Уже находясь в экспрессе, уносившем его на юг, Колин с удивлением и любопытством подумал о том, почему Гиз выглядел таким расстроенным. Колин искренно жалел, что сам послал Гиза к Саре Дезанж. Он не доверял старику и после трагического инцидента боялся его. Он не мог простить Гизу, что тот преследовал Сару своей незаслуженной ненавистью. Колин был очарован Сарой и не понимал, почему Гиз, несмотря на ее героическую жертву, по-прежнему относился к ней с непримиримой враждебностью.

Колин не мог без стыда и раскаяния вспомнить о поступке Сары. Он восхищался ее мужеством и благородством. Он искренно страдал за нее душой, и если бы он сумел освободить ее, не рискуя собственным именем и положением, он не остановился бы ни перед чем для этого. Но он не хотел поступиться своими интересами и не был бы в состоянии перенести позор и осуждение общества.

Теперь, по дороге в Тунис, он был несказанно рад при мысли, что он увидит счастье двух существ, к которым был привязан. Он спокойно заснул, несмотря на пыль и жару. Только на следующее утро за завтраком он вспомнил о старике Гизе и своем неясном подозрении. Гиз сказал, что ничего не знает о предстоящей женитьбе Юлиана. Может быть он лгал, но он был испуган и расстроен, когда услышал об отъезде Колина в Тунис.

Колин пообедал в Марселе, где сел на пароход.

В Тунисе, в большом шумном отеле, Колин переоделся, велел подать автомобиль и поехал к Юлиану. Колин представлял себе, как встретится с Юлианом и Сарой, и рассеянно глядел на узкие улицы и на пеструю толпу. Ему понравился красочный восточный город с его жарой, смешанными запахами и шумом.

Войдя в дом и не велев доложить о себе, он громко позвал Юлиана.

Наступали сумерки. В небе горело пламя заката, и большой вестибюль был наполнен неясным розовым отблеском вечерней зари. Дом Юлиана был старинным мавританским жилищем, и Юлиан украсил его по своему вкусу и желанию. Дом был большой и просторный, построенный в строгом красивом стиле. Колину он показался неуютным. Он подошел к занавесу из тяжелой золотой парчи, раздвинул его и рассмеялся.

Юлиан лежал на шелковых подушках дивана и около него стояла стройная, темноволосая красивая женщина, наливавшая ему бокал вина.

— Очень мило, — заметил Колин. — Вы удобно устроились, Юлиан, мой мальчик.

Юлиан приподнялся и усмехнулся.

— Здравствуйте, Колин. Идите сюда.

Колин сел около него, а Юлиан снова опустился на подушки, сказав молодой женщине несколько слов по-арабски. Она ушла с улыбкой.

— Хорошо, очень хорошо, — улыбнулся Колин, которому нравилась вся эта обстановка, напоминающая ему о гареме.

— Итак? — заметил Юлиан.

Колин внимательно взглянул на него.

— Вы выглядите усталым и бледным, мой мальчик. Слишком много вина и развлечений, неправда ли?

Юлиан насмешливо усмехнулся.

— Я получил телеграмму из министерства иностранных дел.

Он достал маленькую записную книжку с секретным шифром и протянул ее Колину.

— Вы много успели сделать здесь, — произнес Колин, поглаживая подбородок. — Но вам пора вернуться во Францию. Вас хотят назначить защитником по делу Вантрепа. Министерство иностранных дел согласно отпустить вас.

— Неужели? Но я не вернусь.

Колин посмотрел на него.

— Не вернетесь? Что вы хотите сказать? Здесь вам нечего больше делать и…

— Я останусь здесь жить.

— Это забавно, мой мальчик! — расхохотался Колин.

— Нет, это правда.

Молодая женщина вернулась, неся кофе и лидеры. Колин был так поглощен ее появлением, что забыл на минуту обо всем. Когда она ушла из комнаты, он сказал насмешливо:

— Лучше отошлите ее, пока графиня не узнала о ее существовании.

Вспомнив о Саре, он начал порицать поведение Юлиана.

— Конечно, мой мальчик, очень хорошо вести такой образ жизни, если вас ничего не связывает. Но вы понимаете, что я хочу сказать. После всего того, что она перенесла ради вас, после такой жертвы…

Он остановился, тронутый собственным красноречием, и сомневаясь имеет ли он основание так резко говорить с Юлианом.

Юлиан приподнялся на локте и только теперь Колин заметил, что он выглядел больным. Он был очень бледен, с горящими глазами и беспокойным взором.

— Вы переутомились, — сказал Колин, — но ваш последний доклад, который вы прислали нам, был замечательный. Я не могу понять, как вы сумели так сразу взяться за дело при вашем тогдашнем самочувствии. Я думал, что вы не будете в состоянии работать и боялся, что вы вернетесь, как только узнаете все. Я не хотел бы еще раз пережить подобное время.

— О чем вы говорите? — удивленно спросил Юлиан.

— О вашей работе и заключении графини Дезанж, — сухо ответил Колин.

Он был недоволен поведением Юлиана.

«После того, что случилось, как он мог?»… подумал Колин.

Юлиан приподнялся и заглянул ему в лицо.

— Вы не находите, что это неинтересный предмет для разговора? — спросил он презрительно. — Вы не знаете, что графиня Дезанж была здесь месяц тому назад?

— Да. Когда вы собираетесь жениться? — спросил Колин.

Жениться? расхохотался Юлиан.

Колин почувствовал внезапно усталость и скрытое раздражение.

— Да, жениться, — повторил он резко и недовольно.

— Разве вы не поняли, что я сказал! Какое счастье ожидает вас. Такая красивая молодая женщина, которая ради вас провела год в тюрьме. Ваше поведение поражает меня. Где графиня? Где она остановилась? — настойчиво продолжал Колин.

Юлиан встал и нагнулся к Колину. На его бледном лице появилось угрожающее выражение.

— Я спрашиваю вас в последний раз, что это все означает? — произнес он сквозь зубы. — Что вы хотите сказать? Почему Сара Дезанж провела год в тюрьме? Почему меня ожидает необыкновенное счастье? Кто из нас сошел с ума, вы или я? Сара Дезанж убила Чарльза Картона и ей вынесли милостивый приговор за это преступление. Вы защищали ее, я знаю. Мой отец все рассказал мне. Вы прекрасно вели дело, мой друг, но даже ваше восхищение графиней Дезанж не дает вам права оскорблять меня.

Колин вскочил, размахивая руками. Лицо его стало багровым, голос дрожал от гнева.

— Вы спрашивали, кто из нас сошел с ума. Вы! Как вы смеете рассказывать мне, что Сара Дезанж убила Картона! Неужели вы думаете, что можете обмануть меня в благодарность за то, что я перенес из-за вас в течение этого года? Я вынес вас из комнаты в парк и донес до автомобиля. Я достал для вас яхту Дешана, я уничтожил все следы, когда вы уехали с отцом! Если бы не я и Сара Дезанж, вас присудили бы к смертной казни, мой мальчик! Не забывайте этого! А вы смеете издеваться надомной и смеяться над женщиной, которая спасла вас… спасла вас…

Он умолк, задыхаясь, словно испугавшись своего собственного крика.

Наступило молчание.

Колин глядел в горящие неподвижные глаза Юлиана и поднял руку, как будто обороняясь от удара.

— Сядьте, Колин, — ровным, глухим голосом сказал Юлиан.

Словно под гипнозом, Колин сел. Юлиан сел около него.

— Теперь, расскажите мне все.

— Вы ведь читали мои письма, — ответил Колин мрачно.

— Какие? Когда вы писали мне?

— В течение этого года я несколько раз подробно писал вам обо всем.

Колин подождал ответа Юлиана, а затем продолжал:

— Я писал вам, в каком состоянии находилась графиня Дезанж. Когда она заболела, я также сообщил вам. Лукан рассказал мне о ее тяжелой болезни, и я удивился, почему вы не ответили на мое письмо. Вот и все. Что вы можете сказать в свое оправдание?

— Я не получал от вас письма о Саре, о графине Дезанж, — поправился Юлиан, — после моего первого подробного письма к вам, написанного мною на борту яхты, я получил от вас одно письмо.

— Вы писали мне на борту яхты? — воскликнул Колин. — Я не получил письма. Послушайте! Зачем вы стараетесь обмануть меня: вы хотите свалить всю вину на меня.

Его лицо исказилось от гнева. Он нагнулся вперед и сказал с презрением:

— Вы спрашиваете меня, что случилось. Но вы сами недавно видели ее и говорили с ней.

Юлиан кивнул головой. Его лицо покрылось смертельной бледностью. Он заговорил, задыхаясь:

— Насколько я понимаю из ваших слов, вы обвиняете меня, что я убил Картона, а Сара взяла вину на себя. Но почему? Для чего?

— Почему? Для чего? — гневно крикнул Колин. — Клянусь вам, Юлиан, вы зашли слишком далеко. Неужели вы не знаете? Разве вам не рассказал ваш отец, как он нашел вас в гостиной в бессознательном состоянии с глубокой раной на голове, и Картона, который был мертв? Ваш отец придумал этот план, и Сара Дезанж согласилась с ним из любви к вам и заботясь о вашей карьере. Я ожидал пас в парке и ваш отец позвал меня. Мы оба вынесли вас из замка, и никто не видел нас. Дешан предоставил мне свою яхту. Вас отвезли в Бордо, и вы несколько недель находились на борту яхты. В министерстве знали, что вы больны лихорадкой. Дело разбиралось скоро, я добился этого, и кончилось, как я предвидел. Фактически было совершено убийство, но у Картона была серьезная болезнь сердца и суд установил, что Картон умер во время борьбы.

— Вы сказали, что Сара провела год в тюрьме из-за меня, а я не знал. Колин, Колин я ничего не понимаю!

— Зато я начинаю понимать, что ваш отец негодяй, — яростно произнес Колин. — Он окружил пас сетью лжи, скрыл от вас правду, перехватывал мои письма. Хорошая шутка! Я не ожидал этого от старика. Клянусь вам! Кто-то должен был помогать ему.

Юлиан с железной силой схватил его за руку.

— Что это означает? — спросил он хрипло. — Почему вы не говорите яснее? Сара была здесь, и я отпустил ее, а она, а она…

Он начал трясти Колина, как безжизненную куклу. Пот выступил у него на лбу.

Колин решил, что Юлиан сошел с ума.

— Юлиан, Юлиан! — бормотал он, глядя на него с ужасом.

— Вы все знали и дали мне погубить все! Я потерял женщину, которую любил безумно, и никто не удержал меня, никто: ни вы, ни мой отец.

Он оттолкнул Колина так, что тот пошатнулся и едва удержался на ногах, схватившись за подушки дивана.

— Ради бога, — пробормотал он, — Юлиан, послушайте.

— Слушать вас теперь? — продолжал хриплый голос, — слушать ваши презрительные слова, переносить ваше осуждение? Я готов убить вас за то, что вы предали меня ради собственного спасения. Вы еще говорите о ваших страданиях!! А я думал, что она любила Картона и старался забыть ее, забыть! И я опустился до такой степени, дошел до такого морального падения, сознательно губил себя, свою жизнь, свое счастье, чтобы забыться. Вы виноваты во всем. Вы и мой отец!

Он умолк и в комнате было слышно только тяжелое дыхание Колина.

— И вы думаете, что я допущу, чтобы женщина пожертвовала собой, своим именем, желая защитить меня от осуждения света! — неожиданно закончил Юлиан.

Колин в ужасе выпрямился, голос его дрожал.

— Вы не посмеете говорить теперь… Это ничего не поможет, Картон умер от разрыва сердца, Сара Дезанж не откажется от своих показаний.

Юлиан расхохотался, задыхаясь.

— Вы уверены в этом, уверены? — прошептал он. — Разве вы не знаете, что я оскорбил ее, когда она пришла сюда.

Он стоял, шатаясь и задыхаясь от истерического смеха. Он был близок к безумию.

— Перестаньте, перестаньте, — с трудом произнес Колин.

Лицо его было багровым, он боялся задохнуться, так билось его сердце. Он пытался крикнуть, но Юлиан обернулся и ушел. Колин прислушался, тяжело дыша. На каменных плитах двора раздался быстрый топот конских копыт, который вскоре замер в отдалении.

Юлиан уехал.

Глава 13

Юлиан испытывал горький стыд и безграничное отчаяние.

Сара пожертвовала годом жизни ради него, а он все эти месяцы думал, что она обманула его, лгала ему, скрывая свое чувство к Картону. Она перенесла из-за него столько мук и унижения, а он считал ее способной на ложь и измену. Он уже не обвинял во всем Колина и отца, его дикий гнев прошел. Колин поступил таким образом из трусости, отец — из непримиримой ненависти к Саре. Но он не имел права осуждать их. Он сам поступил непростительно.

Юлиан невыносимо страдал, вспоминая свое последнее свидание с Сарой, Что мог он ей сказать теперь? Что он поверил этой подлой клевете и предал и осквернил их любовь? Он не надеялся, что она простит ему. Он беспокойно шагал по палубе корабля и целую ночь не сомкнул глаз. Он должен увидеть ее, он должен увидеть ее, он должен поговорить с ней. Ведь он мог отчасти искупить свою вину перед ней и понести заслуженное наказание.

Юлиан схватился за перила, сжав их со всей силой. Он так страдал, что смерть казалась ему избавлением. Он вспоминал те короткие недели, когда он и Сара были счастливы, и он представлял себе все подробности их последней встречи. Как она смотрела на него, когда он направился к ней в вестибюле. Ее взгляд был несколько удивленный, но бесконечно нежный. Только, когда она вошла в его комнату, ужас отразился в ее взоре.

Юлиан содрогнулся, вспомнив, как она отпрянула от него после его поцелуя. Рыдания подступили к его горлу. Он задыхался. Она, пожертвовавшая собой ради него, оттолкнула его с отвращением. Женщина никогда не прощает таких поступков…

Неподвижным взглядом глядел он на темную воду… Это — единственный выход для него. Многие мужчины изменяют любимым женщинам, но не так низко, так подло, как он… Но ведь он ничего не знал. Могло ли это послужить для него оправданием?

В его памяти даже не сохранилось воспоминания о борьбе с Картоном. Он поверил словам отца. Юлиан услышал его объяснения уже после суда, когда он еще страдал от последствий сотрясения мозга и был без сил после тяжкой продолжительной болезни. Только в Тунисе он немного поправился и принялся за работу, стараясь забыться в ней. Он жил, точно в каком-то тумане, окутавшем его мозг и душу.

Когда он узнал от отца о приговоре суда и признании Сары, отвращение и ненависть охватили его, уничтожили в нем радость жизни. После этого удара он изменился, словно стал другим человеком, и опустился морально. Только теперь, узнав всю правду, он поражался, как мог он поверить в вину Сары.

Юлиан неподвижно глядел на спокойное море с белой пенистой полосой, оставляемой пароходом на гладкой поверхности темных вод. Он был безгранично несчастен и одинок. Он сам погубил свою жизнь… навсегда.

Юлиан опустился на колени и прижался головой к железным перилам. Он вспомнил радостные часы их короткого счастья, но Сара казалась ему далекой и недосягаемой, как прекрасная мечта. Он потерял все.

Его ожидало беспросветное одиночество.

Глава 14

Юлиан приехал в Париж в полдень, но он был в таком состоянии, что не замечал окружающего. Когда он ехал к себе домой, он невольно подумал, что вокруг ничего не изменилось и обыденная жизнь шла своим чередом.

Дома его встретил отец.

Юлиан сказал неестественно спокойно:

— Я еду к ней, и от нее зависит всецело, что я предприму потом и что заявлю на суде.

Он ушел тотчас же. Выглянув через окно, Гиз увидел его высокую удаляющуюся фигуру. Доминик Гиз смотрел ему вслед, пока Юлиан не исчез в отдалении, затем подошел к своему большому креслу и тяжело опустился в него.

Неужели она позволит Юлиану сознаться в правде? Вот к чему привели все его старания! Рухнул весь хитро задуманный план и все погибло для него. Только теперь он понял, что Юлиан потерян для него безвозвратно. Он был совершенно одинок. Но не только для него, для Сары Юлиан тоже был потерян навсегда. По крайней мере, он был отомщен. Всю свою жизнь он отдавал сыну, но видел в ответ эгоизм и неблагодарность. Все пережитые им страдания были бесполезны и излишни.

Юлиан ушел от него навсегда.

Глава 15

В Клэверинге Сара надеялась найти желанный покой. Она увидела родные места после семилетнего отсутствия.

День клонился к концу, легкие тени лежали на зеленой траве лужаек и окутывали старый дом с маленькой башенкой и массивными входными дверьми.

Первый вечер она провела в большом запущенном парке, где были целые заросли розовых кустов. Ветер шевелил лепестками роз, наполнявших воздух своим благоуханием. В парке были тенистые аллеи, пестрые клумбы цветов. Фруктовые деревья и даже огородные грядки.

Сара села на каменную скамью под тенью густых кустов цветущих роз. Здесь царила глубокая тишина и покой, здесь она могла отдохнуть от всего. Но женщина, разочаровавшаяся в любимом человеке и перенесшая столько страданий, даже среди такой обстановки не могла надолго обрести душевное равновесие.

Сара жила в той комнате, которая когда-то была ее детской. Когда Хэкки раздела ее, она села в глубокое кресло около окна. Сара потушила свечу — в старом доме не было электричества — и сидела неподвижно, озаренная золотистым сиянием луны, освещавшей благоухающий сад. Она прислушивалась к чуть слышному шелесту листьев, к шороху травы, орошенной росой. Она думала, что окружающий покой удовлетворит ее душу, но чарующая прелесть летней ночи не принесла ей утешения, она была одинока и будущее ее было безрадостным и мрачным.

Чем она заполнит свою бесцельную жизнь? Полезным трудом? Новой любовью? Но разве она могла бы полюбить другого так страстно и беззаветно, как Юлиана. Это было возможно лишь в книгах. Она не могла забыть свою любовь к Юлиану.

«Я не могу переносить глубокий покой этой ночи, не могу»… с отчаянием подумала Сара. На следующий день она испытала некоторое облегчение, когда начала предпринимать все нужные шаги, чтобы привести в порядок запущенное имение. Все старые верные слуги были в восторге от предстоящих нововведений и улучшений.

В этот день к Саре приехала владелица соседнего имения, бывшая другом покойного отца Сары. Это была пожилая, очень умная и властная женщина, занимающая видное положение в округе.

— Итак, вы решили поселиться здесь, моя дорогая. В родных местах? Очень умно с вашей стороны. Вы сможете привести имение в порядок, если затратите немного денег. Ведь Дезанж оставил вам большое состояние, как мне говорила ваша мать. Я устраиваю вечер десятого. Вы встретите всех старых знакомых. Вы будете помогать мне принимать гостей.

— Очень благодарна вам, — сказала Сара.

— Это день рождения моей дочери. Я жду вас обязательно. До свидания, моя дорогая. Я очень рада, что вы приехали сюда.

Она, поцеловала Сару и уехала, на прощание махнув ей рукой в белой перчатке.

Сара была очень рада этому посещению. Она уже не чувствовала себя такой отверженной, как прежде. Сара была проездом в Париже и не долго пробыла в Лондоне. Она никого не хотела видеть из своих прежних друзей, но в душе она тосковала по людскому обществу и тяготилась своим одиночеством. Визит леди Мейзен, решившей взять ее под свою защиту и ввести ее в общество, тронул Сару и был приятным сюрпризом для ее оскорбленного самолюбия.

Может быть все-таки жизнь, даже без любви, еще улыбнется ей, и она сможет заполнить ее какими-нибудь новыми интересами.

Сара пообедала и отправилась пить кофе в сад, под тенью большого кедрового дерева, запах которого она очень любила. Она поставила чашку на маленький столик, стоявший около нее.

В саду по мягкой траве лужаек раздались быстрые легкие шаги, и Сара услыхала голос Юлиана:

— Capa!..

Она вскочила, дрожа всем телом и беспомощно подняв руку, словно защищаясь от удара.

Они глядели друг на друга, задыхаясь, с сильно бьющимся сердцем. Золотой отблеск вечерней зари освещал их бледные лица.

— Я должен был приехать, — произнес Юлиан, наконец.

Губы его дрожали.

— Я должен был видеть вас.

— Вы так бледны и выглядите больным, — шопотом, чуть слышно сказала Сара.

Юлиан сделал отрицательное движение, в котором сказалась вся его безнадежность и отчаяние.

Он подошел к ней. Они стояли совсем близко друг от друга.

Внезапно он хрипло произнес.

— Сядьте, пожалуйста.

Она покорно села. Ее мысли и чувства были в смятении. Она была так поражена его неожиданным появлением здесь, в Клэверинге, что не находила слов. Ее сердце билось сильно и неровно. Она не могла взглянуть на Юлиана, но чувствовала на себе его взор и угадывала каждое его движение.

— Зачем вы приехали сюда? — сказала она, наконец.

В следующее же мгновение он был около нее.

— Почему?

Его голос нарушил глубокую тишину благоухающего сада.

— Почему? Разве вы не знаете, не догадываетесь? Вы считаете меня низким и подлым человеком. О, я знаю, что после нашей последней встречи я заслужил ваше презрение. Но вы должны поверить мне, я постараюсь объяснить вам всю правду. Она покажется вам невероятной. Всю дорогу сюда я искал слова и доводы, чтобы убедить вас. Все так невероятно, фантастично, но это правда…

Он остановился на минуту, затем добавил тихо и униженно:

— Да, это правда!..

Внезапно он опустился на колени перед Сарой и она увидела его лицо, искаженное, страдающее, осунувшееся.

— Вы должны поверить мне, — пробормотал он, — вы должны простить меня.

— Хорошо, я верю вам.

— Сара, я ничего не знал.

Он умоляюще глядел на нее.

— Мне ничего не говорили. Я был болен, как вам известно. Целыми неделями я лежал без сознания под действием наркотических средств, пока не начал выздоравливать от сотрясения мозга. Я поверил тому, что мне рассказали, как Картон ударил меня и мой отец увез меня в бессознательном состоянии. Я узнал о процессе после того, как разбиралось дело. Я вначале совсем не видел газет. Я ничего не знал, пока Колин недавно не рассказал мне все. Тогда я поехал к вам. Теперь мне остается только единственный выход — предстать перед судом. Я вернусь в Париж и сознаюсь в правде, что я убил Картона, а вы взяли вину на себя и сидели в тюрьме из-за меня.

Наступила пауза. Было слышно его тяжелое прерывистое дыхание. Сара молчала.

— Сара, я ничем не могу отплатить вам, но за последние недели я отчасти искупил свою вину. Я поступил позорно и достоин презрения. Но я не знал, что творю, я поверил в вашу измену. Разве вы можете простить, что я оскорбил вас, разве вы можете простить мое поведение в тот вечер, когда вы пришли ко мне?

— Перестаньте! Не говорите об этом, — сказала Сара. — Ведь все это в прошлом и не имеет значения. Я не подозревала, что вам ничего не известно, и я знаю, как вы должны страдать теперь.

— Да, — прервал он резко, — я не могу жить с сознанием моей вины перед вами. Вы пожертвовали годом жизни ради меня, моей свободы, моего спасения. Неужели вы думаете, что я могу допустить, чтобы женщина защитила меня от заслуженного позора и осуждения…

Голос его пресекся, он прошептал беззвучно:

— А все мои подозрения о вас и Картоне, слова, которые я произносил тогда, оскорбления, которые нанес вам…

Сара пыталась заговорить, прервать поток его самобичующих слов.

— Перестаньте, перестаньте, — молила она.

Он умолк, и наступило молчание.

Сара старалась успокоиться, обдумать создавшееся положение. Она не могла взглянуть на Юлиана и смотрела на запад, алеющий в золотых и розовых красках заката. Она говорила себе: «Я должна победить, я должна уговорить его».

Близость Юлиана взволновала ее, лишила ее сил и уверенности. Она сжала стройные руки и сказала тихо.

— Юлиан, вы не должны делать этого. Ради меня вы не можете поступить таким образом. На суде вам придется рассказать обо всем и снова возбудить заглохшее дело. Разве вы хотите меня подвергнуть новому испытанию?

— Нет, — сказал он медленно и упрямо. — Я постараюсь пощадить ваше имя.

Этого нужно избегнуть.

— Но вы губите вашу карьеру, всю вашу жизнь. Зачем? Значит моя жертва была бесполезной, все мои страдания были не нужны и излишни. Разве вы не понимаете этого?

— Я был недостоин вашей жертвы, — горько прервал он ее. — Я сам знаю это. Вы думаете, что я не понял теперь, как вы страдали. Когда вы сидели в тюрьме из-за меня, я ни разу не написал вам, не подал признака жизни. Человек, которого вы любили, оказался таким трусом, что боялся написать вам, в то время, как вы пожертвовали собой ради вашей любви. Как вы должны были страдать в одиночестве! А я, как я мог, как я мог… какой позор, какое унижение для меня.

— Я любила вас и поэтому была готова на всякую жертву, — с отчаянием воскликнула Сара.

Она заметила, что у него захватило дыхание. Она увидела его лицо, словно сквозь пелену тумана. Голос его звучал глухо, точно в отдалении, и звук его голоса заставлял ее сердце биться сильнее.

— Любили… Сара…

— Да, любила.

— И все это в прошлом теперь, — пробормотал он еле слышно.

Он протянул руку, схватил край ее платья и прижал его к своему лицу.

Слова, страстные, умоляющие, полные отчаянного раскаяния, срывались с его уст, слезы текли по его лицу и падали на шелковистую ткань.

Невольно, почти не сознавая своих поступков, она нагнулась к нему, желая помочь ему и утешить его своей близостью.

— Перестаньте, перестаньте! Юлиан, Юлиан!

Но он не слышал ее тихих слов и продолжал с бесконечной скорбью и отчаянием.

— Моя любовь не умерла, — я боготворю вас. Вы страдали из-за меня, но и я перенес столько страданий — целый ад унижения, горечи, раскаяния. Я готов целовать землю, на которую ступает ваша нога, и причинил вам столько горя. Ничто не может искупить моей вины, что вы провели год в тюрьме ради меня. Под знойным солнцем Африки я безумно тосковал по вас… клянусь вам, я никого не любил, кроме вас. Клянусь вам Сара. Вы были всем для меня и чтобы забыть вас, из чувства дикого гнева и ревности, я опустился до такой степени, я возненавидел весь свет. Когда я вспоминал о вас, я готов был покончить жизнь самоубийством. Я вспоминал ваше лицо, ваши губы, ваши чудные руки, и был близок к безумию. Вы не можете простить меня, ни одна женщина не простила бы…

Он поднял свое искаженное, неузнаваемое лицо и взглянул в ее лицо, по которому катились слезы.

— Сара, не гоните меня. Вы сказали, что любили меня… О! Если бы вы знали, если бы вы поняли мое отчаяние, мою страсть, мое горе! Я отплатил вам оскорблением за вашу жертву, но я был невменяем тогда, я не был тем человеком, которого вы любили прежде. Вдали от вас я погибну. Спасите меня, верните мне жизнь, подарите мне снова вашу любовь! Сара, любимая…

Она не могла говорить от волнения. Она могла только молча глядеть на него.

Он ждал. Его лицо окаменело. Он поднялся, опершись на ручки ее кресла.

— Я понимаю. Вы не можете простить, я знал, что это невозможно. Я не заслужил прощения.

Сара все еще смотрела на него. На светлом фоне неба, озаренном последним алым отблеском заката, выделялась его стройная, высокая фигура. Сара видела его светловолосую голову, его красивый, резко очерченный рот, его лицо, которое казалось таким юным, когда он улыбался.

Он сделал легкое движение и повернулся, чтобы уйти. Он медленно удалялся из сада… уходил из ее жизни.

Она поднялась и побежала за ним по мягкой траве, заглушавшей ее шаги. Она хотела позвать его, но не могла произнести ни звука.

Внезапно он обернулся и увидел ее. Она подбежала к нему. Он схватил ее в свои объятия и страстно прижал ее к себе, словно боясь потерять свое счастье.

— Я принадлежу тебе, — сказала она ему.

Слова чуть слышно сорвались с ее уст.

Юлиан глядел на нее с безграничной печалью и нежностью, она не могла перенести его взгляда, отзывавшегося жгучей болью в ее сердце. Она обняла его голову обеими руками.

— Разве ты не хочешь поцеловать меня, Юлиан, любимый?

Его взгляд, в котором сияла страсть и обожание, с невыразимой нежностью, точно ласка, скользнул по ее губам. Она чувствовала, что ее губы дрожали.

— Поцелуй меня, прошептала она.

Он привлек ее к себе.

Наступал вечер, благоухающий и нежный, как любовь, наполняющая их сердца.

— Ты снова любишь меня? — спросил он еле слышно.

Она рассмеялась.

— Разве ты не понимаешь, что не «снова», а всегда, всегда любила тебя. Прошлое умерло навеки, а настоящее и будущее принадлежит нам, дорогой. Не говори о моей «жертве», говори лучше о нашей любви. Или, — она приблизила свое лицо к его лицу и посмотрела ему в глаза, — лучше не говори теперь ничего, любимый.