Люс-а-гард

Глава вторая Первая ласточка

– Далекий брат, и ты, сестра, слетайтесь отовсюду, – напевала Люс, застегивая широкий пояс из коричневой буйволиной кожи поверх тонкого сюрко с глубоким острым вырезом, в который выглядывал стянутый шнурком ворот серой льняной рубашки, и разглаживая на бедрах складочки нежнейшей рыжеватой замши. – Нас кровь зовет, нам всем пора в ватагу Робин Гуда…

– Держи, – Диана, все еще стройная в дорогом спортивном костюме, подала ей тяжелый кинжал в ножнах, украшенных грубой вышивкой. Люс, не глядя, взяла у бабки увесистое оружие и подвесила его к поясу, продолжая напевать:

– Остаться в ласковом тепле причины не ищите, ведь столько слабых на земле нуждается в защите…

– Плащ, – напомнила Диана, и по физиономии Люс сразу стало видно – ей очень не хочется брать с собой это тяжеленное чудище из колючего, изготовленного в реставрационной мастерской этнографического музея сукна.

– Там же почти лето, – уверенно возразила Люс. – Обойдусь!

– Какое лето? – изумилась бабушка. – Начало мая! И не думаешь ли ты, что тебя там ждет пятизвездочный отель? И не собираешься ли ты брать с собой свой любимый спальник?

Любимый спальник с капюшоном, на двух молниях, оснащенный электроподогревом, совершенно не вписывался в двенадцатый век.

Диана аккуратно свернула плащ, перехлестнула его сыромятным ремешком и вручила непослушной внучке.

Внучка сразу же положила его на стул, рассчитывая там и позабыть. А на плечи она набросила через голову короткую фестончатую пелеринку с капюшоном, тоже суконную, но уж это зеленое сукно было довольно тонким.

– Так что же, в путь, сестра и брат по крови и по чуду! – пропела она, одергивая пелерину на плечах. – Для нас в ночи костры горят ватаги Робин Гуда!

– Неплохо, – сказала, входя, Зульфия. Она уже была готова к экспедиции. Наряжала ее Асият, и А-Гард Семнадцатая выглядела еще причудливей Шестнадцатой. На ней были бирюзовые шальвары, затканные золотыми цветами, и оранжевый кафтанчик в талию, доходящий до щиколоток. Поскольку кафтанчик был распашной, а полы сходились вместе только там, где их схватывал лежащий на бедрах сверкающий пояс, то и видно было, что всего нижнего белья на Зульфии – один только символический лиф, едва прикрывающий грудь и сплетенный из жемчужных нитей. Еще на красавице было множество ожерелий и браслетов, которые в каком-нибудь давнем веке могли бы показаться целым состоянием. Но бабка Асият пожалела давать в экспедицию фамильные драгоценности, и Зульфия украсилась неплохо сделанными копиями.

На голове у нее была вуаль, откинутая назад. Держалась же эта воздушная ткань, не улетая от сквозняка, лишь потому, что каймой вуали служили позолоченные и серебряные монетки. Длинные косы лежали на спине, почти доставая до пяток. А вот кисточки расшитых шелковых лент, вплетенных в эти косы, действительно волочились по земле.

– А оружие? – удивилась Люс.

Зульфия встала в боевую стойку – ноги на ширине плеч, носки вовнутрь, колени пружинно согнуты, спина округлена, руки вроде бы расслабленно повисли, и кисти на бедрах лежат, как неживые…

– Обувь, – хмуро сказала Люс.

– Местный колорит, – разведя руками и выпрямляясь, ответила Зульфия. Люс, как всегда, когда речь шла о рукопашной схватке, была права. Расшитые остроносые туфли без задников мало подходили для высокого удара ногой. Это были типичные туфли восточной женщины, звезды гарема, любимицы калифа и главной султанши.

– И это – все? – поинтересовалась Люс, имея в виду боевую экипировку.

– Нет, конечно.

Зульфия ждала, пока Люс обратит внимание на одно из ее ожерелий, прикрытое связкой других, из золотых шариков, фальшивых рубинов и изумрудов.

Это ожерелье было составлено из тройки метательных звездочек.

– Больно уж пестро, – обойдя вокруг подружки, заметила Люс.

– В духе времени! Но позволь… Ты почему в мужском костюме?

– В последнюю минуту так решили! – и Люс повернулась к любимой бабушке, как бы говоря этим – мы с бабушкой решили.

– В мужском, Люс считает, безопаснее, – без особой уверенности объяснила Диана. – Мальчик, паж, младший сын в семье и так далее… Она говорит, так на нее никакой нежелательный объект не польстится. И в ватагу попасть, она говорит, легче.

На самом деле все было куда проще. Люс не то чтоб терпеть не могла платьев и юбок… Возможно, она бы охотно надела раза два в год элегантное парижское платье. Просто случая к тому не выпадало. При ее образе жизни единственным вариантом были штаны. И Люс, сколько себя помнила, носила штаны – начиная с джинсов и кончая элегантными панталонами из вишневого бархата. Надев юбку, да еще тяжелую средневековую юбку, она бы ощущала себя узником в каменном мешке.

– Да, с ватагой в набег – для этого у тебя вид самый подходящий, – и Зульфия, которую ее бабка инструктировала вовсе не насчет набегов, посмотрела на Люс несколько свысока.

Тонкая и гибкая, как клинок испанской рапиры, Люс стояла перед ней в рыжем сюрко поверх тонкого камзольчика с рубахой, в узких серых штанах, коротких мягких сапожках, в зеленой пелерине и с огромным кинжалом на поясе. Ее непокрытая кудрявая голова была похожа на огромный золотистый одуванчик.

– А волосы чуточку подстричь не хочешь? – вдруг забеспокоилась Зульфия. – Уж больно по-нашему…

Люс и сама знала, что прическа не лезет ни в какие исторические ворота. Но она привыкла к этой прическе, она сама себе в этом золотистом ореоле очень нравилась, так что история значения тут уже не имела.

– Уже не успею, – сказала Люс. – Я ведь первая иду. У нас всего одна хронокамера на двоих, и мы должны успеть за полчаса. Ну, подруга…

– Ну, подруга!…

Люс-А-Гард и Зульфия-А-Гард обнялись. Зульфия почувствовала, что за поясок ее шальвар вползает что-то холодное и шершавое.

Это быт маленький стилет в ножнах.

– Нарушение местного колорита, – шепнула Зульфия, оглядываясь на Диану. Но Диана как раз укладывала в сумку черный костюм Люс из атласной кожи, в котором внучка прикатила с Памира, и ничего не заметила.

– Мелочи, – ответила Люс. – Зато я буду за тебя спокойна. Ну, ни пуха, ни пера!

– Ни хвоста, ни чешуйки!

Вошли Маргарет, Асият и Инга. Асият была, как всегда, в шелковом плаще и чалме женщины-мага, и держалась она, опять же как всегда, уверенно и спокойно. Зато Маргарет чувствовала себя юным воришкой, которого впервые взяли в дело опытные медвежатники.

– Пора, – вместо всякого приветствия сказала Маргарет. – А то засекут…

Но обе бабушки, не обращая внимания на ее страхи, решили, что именно сейчас внучки жаждут прощального наставления.

– Думай только о том, чтобы принести сюда хорошего сына! – торопливо заговорила Диана. – Остальное пусть тебя не волнует! Остальное – моя забота!

– Зульфия, звездочка, все время помни про браслет! – твердила Асият, держа внучку за руки. – Аллах и браслет сохранят тебя, только не забывай их обоих!

Маргарет переводила взгляд то на одну бабку с внучкой, то на другую.

– Время, время! – воскликнула Инга.

Тут Асият вспомнила, что десантниц все-таки две.

– Держись и ты, солнышко Люс. Насчет языка не волнуйся…

– Я ни слова не помню… – вдруг растерянно сообщила Люс.

– Все вспомнишь, как только окажешься там! Я дала тебе такую установку. А язык ты знаешь хорошо!

– Да пойдете вы наконец?!. – чуть ли не взвизгнула Маргарет.

Женщины заторопились и гуськом вышли из комнаты.

Лифт привез их в подвал, там они пересели на многоместный кар и еще минуты три кружили по бетонным закоулкам. Наконец Маргарет остановила кар перед металлической дверью.

Люс и Зульфия разочарованно переглянулись. Хронокамера оказалась чуланчиком площадью в два квадратных метра. Правда, стены у чуланчика были из металлических плит, а дверь туда вела тройная, с окошечками, датчиками, панелью управления и встроенным монитором компьютера.

– Скорее, скорее! – торопила Маргарет, причем озиралась с таким видом, будто ждала наемных убийц.

– Кошелек, браслет, аптечка… – обшаривая Люс, шептала Диана. – Ну, кажется, все на месте…

Неугомонная тренерша видела множество стартов своей отчаянной внучки, но такого рискованного еще не было.

Маргарет, совсем ополоумев от страха, втиснулась между ними и впихнула Люс в хронокамеру.

И тут на известную общественную деятельницу Диану накатило красноречие.

– Люс! – провозгласила она, как если бы стояла посреди стадиона, отчего Маргарет даже присела. – Ты же наша первая ласточка! На тебя смотрит вся планета! От того, как ты справишься с заданием, зависит судьба человечества! Твоего сына будут баюкать все женщины мира!…

Маргарет всю жизнь разговаривала с людьми вежливо. Именно обходительностью добилась она такого ответственного поста. Но всякая любезность имеет предел. Хронодинамистка, впервые в жизни нарушая служебную инструкцию, рассчитала все поминутно и ораторского припадка Дианы, естественно, не учла.

Воспитание сказалось в том, что Маргарет не промолвила ни слова. Она просто отпихнула от хронокамеры бабушку и впихнула туда внучку. Дверь лязгнула, щелкнула, крякнула и забурчала. После чего послышался ровный гул.

Видимо, этот гул должен был вызвать у хронодесантника головокружение и способствовать безболезненному переезду в нужную эпоху его бесчувственного тела.

Маргарет впопыхах не предупредила Люс об этом побочном явлении. И лихая А-Гард, сползая на бронированный пол камеры, ощутила-таки легкий испуг – не сравнимый, правда, с тем испугом, который ей пришлось пережить в Кордильерах, когда она висела на одной руке, раскачиваясь над бездонной трещиной, пока Зульфия-А-Гард не подползла к краю и не помогла ей выкарабкаться.

Она впала в небытие и не видела, как тают вокруг нее стенки хронокамеры, как возле головы проявляются, словно на фотопластинке, стебли цветов и трав, как наверху наливается синью майское небо…

И тут возник девичий голос.

– Какой красавчик! – услышала Люс. – Ой, какой же он красавчик! Не дожить мне до дня всех святых, Мэгги Смит, если у нашего господина лорда когда-нибудь был или будет такой хорошенький паж!

– Клянусь рыжей коровой, Бетти Эшли, так оно и есть!…

– Скажи лучше – недоенной рыжей коровой, Энн Перри!

Девицы расхохотались.

Люс открыла глаза.

Рядом с ней сидели на корточках три пышечки в венках и с полевыми цветами в руках. Люс сообразила, что раз на крестьянских девушках чистые белые сорочки, да еще с вышивкой, и яркие юбки, непригодные для возни в хлеву, и руки не просто отмыты, а даже ногти вычищены, то девушки собрались на праздник. А праздник был тот самый, куда и она торопилась – знаменитый майский праздник с состязаниями лучников, выборами главной красавицы – «девки Марианны» и плясками до упаду вокруг майского дерева.

– Господин паж! – обратилась к ней Бетти, склоняясь так, что пышная грудь в вырезе сорочки открылась Люс во всей красе. – Если вы уже соблаговолили выспаться и отдохнуть, то не проводите ли нас, конечно, если это получится по пути? А мы всю дорогу будем петь вам песни и даже станцуем, если вам будет угодно!

Судя по хихиканью подружек, в этом крылась какая-то подначка, и неизвестно, что она сулила неопытному пажу.

– Конечно, я провожу вас, милые девушки, – вставая, ответила Люс, – если вы идете на праздник в Ноттингем. А чтобы нам не было скучно идти, мы купим по дороге сластей. Ведь до Ноттингема мы пройдем мимо какого-нибудь селения?

И Люс достала из кошелька монету – доподлинный пенни, добытый из музейных фондов.

– Если вы имеете в виду Блокхед-холл, любезный господин, так он останется слева… – озадаченно сказала девушка. – Да и какие там сласти? Кто там станет торговать сластями? Умнее уж будет дойти до Ноттингема и там угоститься на славу!

– Тогда идем прямо в Ноттингем! – решила Люс. Наивная хитрость деревенских девиц стала теперь вполне понятна – пообедать на чужой счет, и не более того. А Люс успела нахвататься всяких исторических подробностей и знала, что угощение на славу по вкусу двенадцатого века означает три фунта жареного мяса и полведра эля на едока.

– А песню? – спросила Бетти – как видно, самая бойкая.

– Ну и песню, разумеется.

– О весна, ты с нами, желанная, алыми цветами венчанная! – на изумление заунывно затянули девицы.

Люс внимательно окинула взглядом окрестности. Она искала старый дуб на опушке – старый дуплистый дуб, в котором исправно действовал хрономаяк. Через этот хрономаяк ее спасательный браслет держал связь с пультом института хронодинамики. И Люс очень хотелось забраться в дупло и посмотреть, как выглядит эта шестидесятимиллионная железяка. Если бы не девицы – она бы добралась до маяка.

А они между тем двинулись по неширокой дороге прочь от дуба, призывая плясать и веселиться в самом что ни на есть тоскливом миноре.

Обычно, когда Люс нуждалась в музыке, она совала себе в ухо горошину плейера и получала, что хотела, хоть сидя в седле, хоть пробираясь горной тропой. Таскать с собой целый ансамбль, который не так-то просто выключить, ей еще не приходилось. А ансамбль вовсю зарабатывал свои девять фунтов мяса и полтора ведра эля…

Конечно, с плейером в ухе Люс добралась бы до Ноттингема куда быстрее, потому что девицы не только пели – они еще и сплясать норовили. Где-то на полпути к ансамблю присоединились две влюбленные парочки, потом бродячий проповедник, потом – толстый мельник на неповоротливом осле и, наконец, разносчик с коробом. Разносчику Люс искренне обрадовалась – она так надеялась, что девицы полезут смотреть ленточки и колечки, а ее уши отдохнут от непривычной гармонии. Но девицы основательно наладились петь – очевидно, в этом веке было просто принято развлекать себя по дороге музыкой и плясками. У разносчика за спиной висела какая-то облупленная штука со струнами, в которой Люс не решилась признать лютню, мельник и вовсе достал из-за пазухи дудочку. Последняя надежда Люс, бродячий проповедник, не стал метать громы и молнии в грешных музыкантов, а сам исполнил весьма непотребную балладу о попе и трактирщице.

Таким вот музыкальным манером Люс добралась до рыночной площади Ноттингема.

Тут она наконец поняла, что от ансамбля будет-таки польза. Городская стража знала девиц и помогла им пробиться сквозь толчею к лучшему местечку – у самого каната, огораживавшего площадку для стрельбы длиной метров этак в сотню.

Естественно, не забыли и красавчика пажа.

С лучшего на площади места совершенно не было видно разукрашенного майского дерева, разве что дюйм верхушки, но оно девиц пока и не интересовало. Пляски с поцелуями должны были завершить праздник, а открывало его состязание стрелков.

– Не пропустите самого интересного, девушки, – сказал, нагнувшись к уху Мэгги, долговязый стражник. – Господин наш, лорд Блокхед, сегодня поставил кое-кому ловушку!

– А что за ловушка такая, Дик Солсби? И не на женщину ли эта ловушка? – загомонили девушки, наперебой обнимая со всех сторон стражника и яростно его теребя.

– Да тише вы! – вдруг шепотом испугался Дик Солсби. – При чем тут женщины? Какое они имеют отношение?…

Но шальные девицы никак не могли проникнуться духом военной тайны.

– Какое отношение имеет наш лорд Блокхед к женщинам?!?

Расхохотались они так, что Люс даже заинтересовалась. Возможно, именно лорду Блокхеду и придется наносить исторический визит…

– Ну, Дик Солсби, начал, так продолжай, – велела Бетти, дергая его за перевязь.

– Лорд объявил, что главный приз будет изготовлен за его счет, и он лично дал золото кузнецу Джеймсу, чтобы тот отлил золотой наконечник для стрелы. Стрела с золотой головкой, вот!

– Ну, эту новость, Дик, ты мог оставить при себе, – разочарованно сказала Энн Перри. – Мы уже две недели назад знали про стрелу.

– А зачем лорду понадобилось тратить деньги на такую глупую игрушку? Это вы тоже знали? – тем же сверхтаинственным шепотом осведомился стражник.

– У лорда денег много, – рассудительно отвечала Мэгги. – И золота с серебром много. Вот он их и тратит на что хочет. Ему просто нужно, чтобы во всех графствах говорили про его щедрость.

– Щедрость! Как же! – и физиономия стражника снова изобразила причастность к некой великой тайне. – Щедрость милорда Блокхеда! Расскажите это вон тому сарацину!

Тут только Люс обратила внимание на мишень для стрелков.

Она знала, что обычная в таких случаях мишень – «бычий глаз», но местный лорд, видно, побывал в Святой Земле, а, может, и не он, а его благородный папенька. На видном месте торчала подпертая сзади кольями деревянная фигура сарацина в длинном кафтане и в чалме с перьями. На груди у фигуры были нарисованы концентрические круги. Особенно резчик по дереву и художник потрудились над жуткой физиономией. А усы с бородой, видно, не доверяя ни кисти, ни ножу, смастерили то ли из черной шерсти, то ли из крашеной пакли.

– Не хочешь говорить, ну так и молчи, Дик Солсби! – выждав несколько секунд, воскликнула Мэгги. – Непременно тебе нужно кого-то опорочить, если не отца настоятеля, так самого милорда! Иначе тебе и жизнь не мила!

Стражник посмотрел налево и направо. Его соратники стояли довольно далеко вдоль ограждения, сдерживая напор прибывавшего народа.

– Только – тихо! Милорд хочет выманить из лесу «зеленые плащи»!

Тут уж Люс навострила ушки!

– Не такие они дураки, – сказала Мэгги, и в голосе слышалось явственное презрение к лорду.

– Да нет же, конечно, не дураки, – согласился Дик, – только гордости в них больше, чем блох в старом козле! Не может быть, чтобы они узнали про стрелу с золотой головкой и не приняли вызова! Конечно, все они вряд ли явятся, но лучших стрелков наверняка пришлют…

– По-моему, тут будет веселее, чем мы рассчитывали, – и Мэгги заозиралась по сторонам. Люс вполне ее понимала – заваруха могла начаться в любую минуту, и девушке в такой заварухе делать нечего. Но Мэгги напрасно надеялась выбраться – толпа плотно обступила площадку, и тем, кто по знакомству оказался на лучших местах, оставалось лишь смиренно ждать конца состязаний.

– Хотела бы я видеть, как лорд Блокхед справится с «зелеными плащами», – задиристо сказала Энн.

– Лорд берет с собой на праздник всю свиту, в замке останутся только хромой Джек и одноногий Барри. И он договорился с нами, значит, с городской стражей…

Тут Дик вспомнил, что выдает военную тайну, и замолчал. Он только сказал: «Вот!» и оттянул вырез кожаного жилета. За пазухой у него был немалый моток веревки.

Толпа загалдела.

– Милорд и миледи! – воскликнула Энн. – Ну, сейчас начнется!

Одетая в длинные кольчуги свита бесцеремонно расчистила место, потеснив и городскую стражу, и зрителей. Через минуту Люс увидела всадников.

Впереди на высоких скакунах рука об руку ехали лорд и леди Блокхед. Лошадиные попоны, расшитые гербами, мели по земле. На милорде были длинный плащ вишневого бархата и здоровенная золотая цепь на груди. На миледи – синий плащ, подчеркивающий красоту ее золотых кудрей, и почти такая же цепь, только поменьше, фунта, пожалуй, всего на три… Ее парчовое жесткое платье было с очень низким вырезом, а вырез обшит лентой, утыканной драгоценными камнями подозрительной величины. Лорду было под сорок, леди – около тридцати, отнюдь не молодость по тем временам.

Естественно, Люс больше интересовал лорд Блокхед. Она оценила его удлиненное правильное лицо, золотистые, подвитые на концах волосы и аккуратную бородку. Лорд был в меру хорош собой, плечист, и лежащие на поводьях руки тоже вселяли надежду – они были загорелые, крупные, с длинными пальцами, наверняка обладали железной хваткой и намертво сливались с рукоятью меча или охотничьего кинжала.

Следом ехала другая пара – пожилой джентльмен, одетый в более скромный и, невзирая на жару, подбитый мехом коричневый плащ, и юноша лет шестнадцати.

Это был хрупкий, болезненного вида мальчик, со светлыми, почти платиновыми волосами, спадавшими на лоб ровной челкой до самых бровей. Будь Люс в более поэтическом настроении, она бы вспомнила какую-нибудь цитату про седых мальчиков, потому что память у нее была отменная. Но сейчас ее больше интересовал лорд Блокхед.

А между тем глаза у мальчика были поинтереснее светлых глаз лорда. Темно-карие, довольно глубоко посаженные, они то вспыхивали, то гасли под густыми темными ресницами. Одновременно тревога, настороженность и нерешительность были в этом взгляде. И в то же время он притягивал. Люс тоже поддалась на миг обаянию взгляда, потом мысленно встряхнулась, огляделась по сторонам и обнаружила, что немало краснощеких девиц уставились на юношу почти так же, как сама она несколько секунд назад.

Но ей сегодня был нужен вовсе не стройный, как тростинка, глазастый мальчик. Она прибыла сюда на поиски настоящих мужчин. Вроде тех, кто, уже отдавшись всей душой состязанию, сейчас протискивается сквозь толпу к огороженной площадке и к сарацину. Она узнавала их по длинным, в человеческий рост и более, лукам, по колчанам с оперенными стрелами, а еще – по глазам. У них были веселые и дерзкие глаза. А если судить по жизнерадостному девичьему визгу, обозначавшему маршрут каждого стрелка сквозь толпу, у них были еще веселые и дерзкие руки. И это обнадеживало.

Люс выросла среди серьезных до уксусной кислоты, блеклых, долговязых, страдающих всеми известными медицине расстройствами пищеварения мужчин, чья благовоспитанность вселяла в душу стойкое отвращение. Только такие и появлялись поблизости от стадионов, где заправляла ее неугомонная бабушка. Они носили элегантные пиджаки, говорили с бабушкой о крупных деньгах и крайне терялись, когда Диана пускала в ход свою неформальную лексику.

Пока конная свита лорда и леди – а в нее действительно входило все население Блокхед-холла, включая горничных на мулах и даже кормилицу с годовалым ребенком, завернутым в парчовое покрывало, – располагалась на самых лучших местах, Люс разглядывала в толпе своих возможных соперниц. И осталась очень довольна.

Местные девицы и молодые женщины были, как на подбор, круглы и неповоротливы. Роскошные груди так и рвались из сорочек. Юбки неуклюже сидели на крутых боках. С такими пышными бедрами носить широкие юбки – на взгляд Люс, это было натуральное самоубийство. До талии, вероятно, могли докопаться лишь сильные пальцы стрелков. На глаз ее точно установить не удавалось. Возможно, дело было еще и в том, что Люс выросла среди стройных, тренированных, подтянутых женщин.

Глядя на соперниц, Люс с удовлетворением вспомнила кадры записи своего коронного поединка – изящную и стремительную фигурку в изумрудном трико, безупречность талии и маленькой округлой груди, гибкость своей спины и стройность своих бедер. Здесь о такой роскоши еще не слыхивали. Люс была просто обречена на успех.

Пока она сравнивала себя с крестьянками и горожанками, на площадку вышел человек, одетый в алый плащ с неразборчивым гербом, зеленые штаны, желтый нагрудник с другим гербом и сложносочиненные рукава, привязанные к чему-то вроде жилета разноцветными лентами. В руке он имел свиток совершенно карикатурного размера. Это мог быть или герольд, или шут его светлости. Поскольку никто не расхохотался, пестрый джентльмен, очевидно, был герольдом.

Двое из свиты лорда протрубили в рога. Началась официальная часть – зрителям долго и на разные лады рассказывали о щедрости лорда и леди. Затем один из слуг поднес леди на бархатной подушечке пресловутую стрелу с золотой головкой. Леди подняла главный приз над головой, чтобы все видели – вот оно, золото!

Были и другие призы – оловянные кубки, большое блюдо, видимо, под жареного кабанчика, и серебряный браслет, который Люс могла бы носить вместо пояса.

Герольд поклонился лорду с леди, испросил их позволения начать состязание, получил благосклонные кивки – и оно наконец началось.

Сперва лучники как бы стеснялись. Герольд вызывал их так и этак, а получил на площадку выпихнутого с большим шумом из толпы толстого мельника – того, кто прибыл вместе с Люс на осле.

Мельника здесь хорошо знали и бурно приветствовали, предчувствуя удовольствие и потеху. Тем более, что он уже успел не только разжиться луком со стрелами, но и приложиться к кувшину с элем.

На редкость пронзительный женский голос пожелал ему направить удар в цель не хуже, чем он это проделывает ночью со своей мельничихой, а другой голос, еще более звонкий, немедленно внес поправку – и из поправки выходило, что тем же самым, но с большим успехом, занимается еще и какой-то монах из соседней обители.

Мельник оправдал ожидания – две стрелы улетели непонятно куда, а третья снесла перо с пышной чалмы сарацина.

Затем понемногу стали выходить и настоящие стрелки. Стрелы уже втыкались в концентрические круги на груди сарацина, хотя попасть в центр не удавалось пока никому.

Люс и ее «ансамбль» с большим азартом следили за событиями.

– Гляди, гляди, Энн! – кричала Мэгги. – Выходит Джонни Хемпшир! Этот не промахнется!

– Во-первых, Джонни промахнется! И стрелы ему не видать, как своих ушей! – орала прямо ей в ухо Энн Перри. – А во-вторых, еще не было ни одного «зеленого плаща»!

Люс посмотрела на противоположную сторону площадки. Там, за ограждением, она видела всякие плащи – серые и коричневые домотканые, синие, красные и желтые из привозных тканей. Но, как на грех, не было ни одного зеленого.

И тут она почувствовала, что ее дергают за край сюрко. Дергала Энн, и делала это не глядя. Очевидно, она считала, что нашарила в тесноте юбку Бетти. А смотрела она, приоткрыв от восторга рот, на очередного стрелка.

До этого всем прочим было далеко.

Он только что поднырнул под канат, встал на должном расстоянии от сарацина и неторопливо выбирал в колчане длинную стрелу, не обращая внимания на галдеж зрителей.

Это был рослый красавец с безупречным профилем, чем-то похожий на лорда Блокхеда, такой же широкоплечий и статный. Вот только глаза у него были ярко-синие, да волосы – русые с рыжинкой, даже на взгляд упругие и жесткие. Люс уставилась на него так, как в нежнейшем детстве, впервые попав в зоопарк, – на слона. В ее передовом и чересчур просвещенном веке такие красавцы давно вывелись.

– Как его зовут? – за спиной у Люс хриплым шепотом спросила Бетти.

– Молчи! – таким же шепотом отвечала Энн. – Это же «зеленый плащ»!…

И девушки покосились на стражника Дика.

Дик же, сообразив, что со стрелком что-то неладно, стал пропихиваться вдоль каната куда-то вправо – видно, так было условлено.

Стрелок сделал три положенных выстрела, причем первые два – почти в центр, а третий – точнехонько в серединку. Толпа завыла от восторга.

С большим трудом, размахивая рукавами и заставляя трубачей трубить во всю глотку, герольд утихомирил возбужденную публику, чтобы громогласно спросить – будут ли еще желающие попытать силу и удачу, или же стрела с золотой головкой нашла хозяина.

Разгорелся спор – отдавать ли ее первому, кто попал в центр мишени, или же дать возможность пострелять всем желающим. Стали вспоминать, как это делалось при папеньке и дедушке ныне здравствующего лорда. Сцепились не на шутку – в двух местах даже вспыхнули короткие драчки.

Тем временем следующий претендент возник на площадке, как чертик из табакерки. Был он на полголовы ниже эффектного блондина, черноволос и черноглаз, хорош собой, хотя такой прически – густой челки, как у пони, и сзади стрижки «под горшок» Люс не одобряла. Правда, показалось ей, что он в плечах, пожалуй, будет пошире блондина. Притом он оказался шустр и подвижен до изумления – не успел нырнуть под канат, как сразу появился возле сарацина, постучал его пальцем по деревянной груди, потом чуть ли не в один прыжок возник за спиной у герольда и шепнул ему в ухо нечто такое, от чего герольд всплеснул рукавами и густо покраснел. А вороной стрелок так же незримо перенесся к той черте, откуда полагалось стрелять.

Первым же выстрелом он сломал стрелу своего предшественника, торчащую в серединке. Вторая его стрела вонзилась точь-в-точь рядом с первой. Толпа завопила, и это, видно, немного отвлекло стрелка – его третья стрела закачалась в дюйме от двух предыдущих.

Опять герольду пришлось махать рукавами и гасить страсти. Он совсем было приказал трубачам трубить в рога, чтобы леди торжественно вручила приз победителю, да и леди уже взяла в руку стрелу с золотой головкой.

И тут на площадке появился еще один стрелок.

Увидев его, Люс поняла – вот она, ее погибель!

Длинные темно-каштановые волосы стрелка падали на плечи. И, хотя он был довольно далеко, Люс могла поклясться, что различает в этих блестящих кудрях несколько седых волосков. Черные брови почти сходились на переносице, а длинным ресницам позавидовала бы любая леди и в любую эпоху. Цвет глаз Люс издали затруднялась определить, но чувствовала – темно-синие, почти фиалковые! И у этого стрелка, как у первых двух, был точеный профиль с энергичным подбородком, с крепкой лепки носом и губами, с высоким лбом, скрытым под неизменной густой челкой, но только в плечах он был, как стрелок-брюнет, а в талии – вполовину тоньше стрелка-блондина.

Когда Люс увидела такой же, как на себе, рыжий ремень, да еще застегнутый чуть ли не на ту же дырочку, ей стало дурно. Она не думала, что родился на свет мужчина, способный перещеголять ее тонкостью талии. Извольте радоваться – родился! Да еще тысячу лет назад…

Третий стрелок закатал рукава и наложил на тетиву стрелу. Люс увидела его руки – загорелые, мускулистые, созданные, если вдуматься, не для лука или там меча, а чтобы носить обнаженных женщин. И ей захотелось всего сразу – сдернуть с него потертый замшевый сюрко, и эту груботканую рубаху, и даже цепочку с крестом, запустить руки в густые кудри и в короткую темную бородку, ласкать их пальцами и чувствовать в ответ ласку мужских пальцев, заблудившихся в облачке ее светлых волос, и слушать сумасшедшие слова, которые в ее веке мужчины говорить давно разучились…

Пока Люс грезила с открытыми глазами, все три выстрела угодили в цель.

Не дожидаясь приглашения герольда, третий стрелок уверенно пошел туда, где сидела на коне леди Блокхед, уже протягивая ему стрелу с золотой головкой. Свита расступилась, толпа примолкла.

Но в тот миг, когда красавец-стрелок протянул руку за призом, лорд, видимо, подал незаметный знак – из толпы выскочили стражники с алебардами и веревками, а конная свита обнажила мечи. Даже служанки знали, что делать – они немедленно окружили госпожу, чтобы вместе с ней пробиться из самой свалки на край ноттингемской площади.

Толпа зарычала, послышался женский визг. И кто-то с яростным восторгом завопил во всю глотку:

– «Зеленые плащи»!!!

Великолепный стрелок рванул за повод коня леди так, что наездница покачнулась, и выхватил из ее руки победную стрелу. Потом он небрежно стряхнул с плеч какую-то кольчужную тушу, и тут же двое его бывших соперников оказались с ним рядом. Брюнет сбил с ног чересчур ретивого стражника Дика, блондин стойкой от ограждения вышиб из чьей-то руки меч. И пошла заварушка!

В первые секунды Люс потеряла всякое соображение. Ее толкали и пихали со всех сторон, в одно ухо орали: «Защищайся!», в другое верещали: «Бежим!». Уж больно внезапно началось побоище, не как привычные ей турниры по историческому фехтованию. Но недаром первая ласточка женского хронодесанта носила гордый титул «А-Гард»!

Люс-А-Гард выхватила из ножен длинный кинжал, ребром левой ладони рубанула по шее подвернувшегося стражника и в три прыжка пробилась к лесным стрелкам. И тут выяснилось, что не она одна торопилась к ним на помощь. Еще какие-то мужчины продирались сквозь толпу, взлетали мечи, трещали алебарды, и краем глаза Люс успела заметить, что стрелок-брюнет сидит на коне позади хрупкого юноши, обхватив его одной рукой, а другой пытается освободиться от крюка на длинном шесте, которым его хотят стащить наземь.

Рядом с Люс опустился на колено, схлопотав кулаком под ложечку, стражник. Без всякого милосердия Люс взбежала по широкой спине, оттолкнулась – и повисла на шесте, причем только на левой руке, потому что в правой был кинжал. Шест, естественно, треснул, и она приземлилась на чье-то поверженное тело с обломком в руке, причем обломок ей немедленно пригодился – огреть по шлему ретивого бойца из свиты лорда.

А потом ее схватили за правую руку, которая с кинжалом, и потащили куда-то влево. Она повернулась, чтобы увидеть, кто это такой заботливый, и при необходимости, разбив захват, заехать ему локтем в пузо. Но, разглядев, радостно побежала рядом с этим человеком – плечом к плечу и куда угодно!