Люси Краун

Глава шестая

– Послушай, Люси, ты должна вспомнить, куда ты его положила, – устало и терпеливо говорил Оливер по телефону, и Люси, как всегда в подобных случаях, охватила частичная амнезия – она знала, что Оливер пытается скрыть свое раздражение. – Напряги память.

– Я точно помню, – сказала Люси, – как клала все счета в ящик моего стола.

Она чувствовала, что голос ее звучит по-детски упрямо, но ничего не могла с собой поделать.

Люси стояла у аппарата в гостиной коттеджа и смотрела на Тони и Джефа, которые играли в шахматы, сидя за большим столом под абажуром в центре комнаты. Они оба сосредоточились, склонив головы над доской. Тони ужасно хотелось выиграть, а Джеф деликатно старался делать вид, что не слышит, как Люси в шести футах от него разговаривает с мужем.

– Люси, дорогая, – тем же утомленным и сдержанным голосом продолжал Оливер, – я дважды перерыл твой стол. Его там нет. Я нашел счета за 1932 год, рецепт ухи, приглашения на свадьбу знакомых, которые уже три года как развелись, – но счета из гаража там нет. Повторяю, – медленно произнес Оливер тоном, способным вывести собеседника из равновесия, – счета из гаража там нет.

Она едва не расплакалась. Когда Оливер упрекал жену в небрежности, с какой она обращалась со счетами, у Люси появлялось тягостное ощущение, что современный мир слишком сложен для нее, что кто-то заходит в их квартиру, когда там никого нет, и нарочно перекладывает бумаги с места на место, что Оливер считает ее идиоткой и сожалеет о своей женитьбе на ней. Не будь рядом Тони и Джефа, она бы разревелась, и Оливер, смягчившись, сказал бы: «Ну и Бог с ним. Не так уж это важно. Я все улажу».

Но, хотя она видела – молодежь уткнулась в доску, Люси не могла заплакать. Она могла лишь сказать: «Я помню, что оплатила их. Твердо помню».

– Дженкинс говорит, что нет, – возразил Оливер.

Дженкинс был хозяином гаража, Люси презирала его за умение мгновенно переходить от наисердечнейшей приветливости к надоедливому брюзжанию, стоило кому-то не внести деньги до пятого числа каждого месяца.

– Кому из нас двоих ты больше веришь? – спросила Люси. – Дженкинсу или мне?

– Но в чековой книжке тоже нет отметки об уплате, – сказал Оливер, и настойчивость в тихом, далеком голосе мужа едва не довела Люси до истерики. – Сегодня, когда я подъехал заправиться, он выразил свое недовольство, а я не могу найти счет. Очень неловко себя чувствуешь, Люси, когда к тебе подходит человек и говорит, что ты задолжал ему семьдесят долларов за три месяца.

– Мы правда заплатили, – упрямо сказала Люси, не помня ничего.

– Люси, повторяю, нужен счет.

– Что ты от меня хочешь?! – не сдержавшись, закричала Люси. – Чтобы я примчалась и начала искать сама? Я могу приехать завтра утренним поездом.

Джеф быстро посмотрел в ее сторону и снова уткнулся в доску.

– Гарде, – предупредил он Тони.

– У меня блестящий план, – сказал Тони. – Смотри.

– Нет, не надо, – устало произнес Оливер. – Я с ним сам разберусь. Забудь.

Услышав это «забудь», Люси поняла, что ей вынесен приговор, очередной маленький безжалостный вердикт.

– Как вы там? – спросил Оливер сухим тоном, наказывая жену. – Как Тони?

– Играет в шахматы с Джефом, – ответила Люси. – Хочешь поговорить с ним?

– Да, пожалуйста.

Люси положила трубку рядом с аппаратом.

– Твой отец хочет поговорить с тобой, Тони, – сказала она и, услышав: «Привет, папа», покинула гостиную.

Выходя на веранду, Люси ощутила на себе взгляд Джефа, наверняка заметившего ее скованность и унижение.

– Мы сегодня видели оленя, – сообщил отцу Тони. – Он спустился к озеру, чтобы попить.

Люси пошла по лужайке к берегу, она не хотела больше говорить с мужем. Вечер был теплым, полная луна светила сквозь легкую молочную пелену, поднимавшуюся над озером. В лагере зазвучал горн. Каждый вечер горнист устраивал небольшой концерт. Сегодня он превосходно исполнял сигналы французской кавалерии, и непривычная быстрая музыка придавала размытым, порой тонущим в тумане берегам незнакомый и печальный вид.

От воды веяло прохладой. Люси стояла, обхватив себя руками, и под действием лунного света и пения горна ее раздражение переходило в жалость к самой себе.

Она услышала за спиной шаги, но не обернулась, и когда Джеф обнял ее сзади, она почувствовала себя не женщиной, преследуемой мужчиной, а ребенком, которому покровительствует взрослый. Когда Люси повернулась лицом к Джефу и он поцеловал ее, это чувство сменилось иным, но все равно Люси казалось, что ее сначала ранили, а теперь снимают боль. Гладкие и сильные руки с нежной настойчивостью ласкали обнаженную спину Люси. Она повернула голову в сторону, оставаясь в его объятиях, и уткнулась в плечо Джефа.

– О Господи, – прошептал он и взял Люси рукой за подбородок, пытаясь приподнять его, но Люси только сильнее прижалась щекой к фланелевой рубашке юноши.

– Нет, – сказала она. – Нет, не надо…

– Позже, – прошептал он. – Я один в домике. Сестра на неделю уехала в город.

– Перестань.

– Я так хорошо себя вел, – сказал Джеф. – Люси, я больше не могу…

– Мама!.. – высоким детским голосом закричал Тони из окна. Люси вырвалась и побежала по траве.

– Да, Тони, – ответила она, поднимаясь на крыльцо.

– Папа спрашивает, ты не хочешь с ним еще поговорить?

Люси остановилась, схватившись за столб крыльца и пытаясь выровнять дыхание.

– Нет, если только он не хочет сообщить мне что-то важное, – ответила она в распахнутое окно.

– Мама говорит нет, если только ты не хочешь сообщить ей что-то важное, – сказал Тони в трубку.

Люси застыла в ожидании. После непродолжительного молчания Тони произнес:

– Ладно, папа. Пока.

Она услышала звук опускаемой трубки. Тони высунул голову в окно, подняв занавеску.

– Мама, – позвал он.

– Я здесь, – отозвалась она с крыльца.

– Папа просил передать тебе, чтобы ты не ждала его на выходные, к нему приедет человек из Детройта.

– Хорошо, Тони, – сказала она, заметив в лунном свете Джефа, приближающегося к дому. – А теперь, если ты собираешься спать на воздухе, стели постель.

– Мы еще не закончили, – сказал Тони. – У меня выигрышная позиция.

– Отложите партию до утра. За ночь твоя позиция не ухудшится.

– Лады, – согласился Тони и скрылся в комнате, с шумом роняя занавеску.

Джеф поднялся на крыльцо и остановился перед Люси. Он протянул к ней руки, но она отошла от него и зажгла лампу, стоящую на плетеном столике рядом с диваном-качалкой, на котором собирался спать Тони.

– Люси, – прошептал Джеф, следуя за ней. – Не убегайте.

– Ничего не было, – сказала она и судорожно засунула рубашку Тони, к которой она пришивала днем пуговицу, в корзинку со швейными принадлежностями. – Ничего не было. Забудь это. Я прошу тебя. Забудь.

– Никогда, – произнес Джеф, стоя возле нее. Он поднял руку Люси и коснулся ее губами. – Твои губы…

Стон, вырвавшийся из горла Люси, поразил ее. Она почувствовала, что теряет контроль над своими движениями, жестами, голосом.

– Нет, – сказала Люси и бросилась мимо Джефа, кусая зубами тыльную сторону ладони.

На веранду вышел Тони, нагруженный постельным бельем, и свалил его на диван.

– Слушай, Джеф, – сказал он, – не смотри до утра на доску.

– Что? Что ты говоришь? – Джеф медленно повернулся к мальчику.

– Чтобы все было честно, – сказал Тони. – Обещаешь?

– Обещаю, – ответил Джеф.

Он натянуто улыбнулся Тони, поднял телескоп, лежащий под стулом, и начал увлеченно полировать его стекла рукавом своей рубашки.

Люси наблюдала за тем, как сын расстилает на диване-качалке простыни и одеяло.

– Ты уверен, что хочешь сегодня спать здесь? – спросила она, подумав: «Материнские обязанности вернут мне силу». – Не замерзнешь?

– Тут не холодно, – радостно сказал Тони. – Миллионы людей спят летом на воздухе, правда, Джеф?

– Миллионы, – подтвердил Джеф, полируя линзы.

Он сидел, склонив голову, и Люси не видела его лица.

– Солдаты, охотники, альпинисты, – перечислил Тони. – Я напишу папе, чтобы он привез мне спальный мешок. Тогда я смогу спать даже на снегу.

– Тебе представится множество удобных случаев, – сказал Джеф.

Он встал, и Люси заметила на его спокойном лице привычное выражение дружеской насмешливой снисходительности, какую он обычно проявлял к Тони.

«Мне надо быть с ним осторожней, – подумала Люси. – Он меняется слишком быстро. У молодых людей не только талия гибка».

– Множество удобных случаев, – легкомысленным тоном повторил Джеф. – Например, во время двенадцатой мировой войны.

– Это не смешно, – резко сказала Люси.

Она повернулась и стала помогать Тони.

– Извините, – сказал Джеф. – Во время пятнадцатой мировой войны.

– Не сердись на него, мама, – попросил Тони. – Мы условились, что он будет говорить со мной так, будто мне двадцать лет.

– Мировых войн больше не будет, – сказала Люси.

Мысль о войне внушала ей страх, она отказывалась читать сообщения из Испании, где уже год шли сражения, и никогда не позволяла мужу покупать Тони оловянных солдатиков или духовые ружья. Люси относилась бы к войне спокойнее, если бы кто-то мог дать ей гарантию, что она разразится тогда, когда Тони будет слишком мал или слишком стар, чтобы в ней участвовать. Она считала, что патриотом быть легче, имея многодетную семью.

– Найди другую тему, – сказала она сыну.

– Найди другую тему, Тони, – послушно повторил Джеф.

– Ты видел сегодня луну, Джеф? – спросил Тони. – Она почти круглая. Можно всю ее рассмотреть.

– Луна, – мечтательно произнес Джеф.

Он лег на пол веранды, зажав коленями спинку перевернутого стула и, используя поперечину между ножками в качестве опоры для телескопа, стал разглядывать небо.

– Что ты делаешь? – настороженно спросила Люси.

– Этому меня научил Тони, – отозвался Джеф, регулируя телескоп. – Надо обеспечить неподвижное поле зрения, верно, Тони?

– Иначе, – сказал Тони, стеля постель, – звезды размажутся.

– А размазанные звезды нам не нужны. – Джеф повернул окуляр на четверть оборота. – Посмотрите на неразмазанную луну, – лекторским тоном произнес он. – Прекрасное место для любителей путешествий. Можно переплыть в каменной ладье Mare Crisium… Как это по-английски, Тони?

– Море Кризисов, – без запинки ответил Тони.

– Море Кризисов, – повторил Джеф. – И на холодной мертвой луне…

«Не мог он тогда говорить всерьез, если сейчас так дурачится с Тони, – подумала Люси с неприязнью, – он просто закидывал удочку…»

– А южнее, – сказал Джеф, – более приятное место. Маге Fecunditas.

– Море Плодородия, – быстро перевел Тони.

– Мы окунем тебя в него разочка два-три для верности, – усмехнулся Джеф, по-прежнему лежа на спине и изучая в телескоп звезды.

– Джеф, – предостерегающе произнесла Люси.

– Море Спокойствия, озеро Сновидений, – будто не слыша ее, продолжал Джеф, глубоким юношеским голосом извлекая из произносимых с легким приятным бостонским акцентом слов космическую музыку.

– Может быть, луна – то самое место, куда стоит перебраться в этот век. Ты когда родился, Тони?

– Двадцать шестого марта, – ответил мальчик, по-больничному тщательно подворачивая свисающие края одеяла и простыни «конвертом».

– Овен, – сказал Джеф; он опустил телескоп и откинул голову на деревянный пол. Потом Джеф закрыл глаза, словно ждал какого-то видения, знака свыше, вслушивался в неземную музыку.

– Баран, двурогое небесное животное. Ты знаешь, Тони, как он оказался среди звезд?

– Ты веришь в эту чепуху?

Тони перестал стелить постель и уставился на Джефа.

– Я верю во все, – проникновенным торжественным голосом сказал Джеф, не открывая глаз. – Я верю в знаки Зодиака, в удачу, в переселение душ, в человеческие жертвоприношения и тайную дипломатию.

– Приносить людей в жертву, – недоверчиво сказал Тони. – Неужели это было на самом деле?

– Конечно, – ответил Джеф.

– В какие времена? – скептически спросил Тони.

– До половины четвертого вчерашнего дня. Это единственный вид жертвоприношений, в котором есть смысл, – уточнил Джеф. – Обожди, пока сам не совершишь его два-три раза, и ты поймешь меня.

– Ладно, Джеф, хватит, – сказала Люси, подумав: «Он нарочно провоцирует меня, из мести». – Тони, не отвлекайся.

– Фрикс и Гелла, – произнес Джеф, не слыша Люси, – дети царя Тессалеи, страдали от притеснений мачехи…

– Это имеет воспитательное значение? – спросила Люси, решив не выдавать своих чувств.

– Огромное, – заверил Джеф.

– Как звали мачеху? – спросил Тони.

– Это узнаешь в следующий раз, – сказал Джеф. – Меркурий, сжалившись над братом и сестрой, послал золоторунного барана, чтобы тот помог им бежать. Баран усадил их себе на спину и помчался по небу; все шло благополучно, пока они не достигли пролива, отделяющего Европу от Азии. Тут Гелла упала и утонула в море, и с тех пор пролив называется Геллеспонт. Когда Фрикс достиг Колхиды, он, исполненный благодарности, принес барана в жертву, а Юпитер вознес несчастное животное на небо в награду за услугу, оказанную им детям царя…

Люси с любопытством посмотрела на Джефа.

– Ты знал все это до встречи с Тони? – спросила она.

– Ни слова, – сказал Джеф. – Дома я провожу над книгами все ночи, чтобы Тони считал меня умнейшим из смертных.

Он улыбнулся.

– Я хочу, чтобы отныне все другие учителя только разочаровывали его, чтобы он приобрел отвращение к школе и никогда больше их не слушал. Уж эту малость я могу для него сделать.

Он неожиданно сел, лицо его сделалось открытым, доверчивым, в искренних глазах отсвечивала лампа.

– Тони, – попросил он мальчика, – покажи маме, как ты дышишь в воде.

– Вот так, – сказал Тони, опустив голову и делая руками гребок. – Взмах, раз, два, три, четыре, вдох!

Он повернул голову вбок, приоткрыл рот так, будто часть его осталась под водой, и с шумом втянул воздух.

– Неужели нельзя дышать более эстетично? – спросила Люси и подумала: «Опасность миновала, все приходит в норму».

– Нельзя, – сказал Джеф, – этому я его научил. – Поджав ноги по-турецки, он обратился к Тони: – Как ты считаешь, оправдываю я те деньги, что твой отец платит мне?

– Почти, – поддразнивая его, сказал Тони.

– Соври немного в следующем письме, – попросил Джеф. – Во имя нашей дружбы.

Он поднялся с пола, держа телескоп в руке, затем поднес его к глазу и стал рассматривать Тони с расстояния в десять футов.

– Ты начнешь бриться, – торжественно объявил он, – ровно через три года, два месяца и четырнадцать дней.

Тони засмеялся и потер подбородок.

– Молодой человек, позвольте задать вам один вопрос. – Джеф подошел к дивану и привалился плечом к цепи, на которой тот висел; диван покачнулся. – Вы хотели бы после Дня труда вернуться в город вместе со мной, чтобы я мог за зиму немного просветить вас?

– Ты можешь это сделать?

Люси видела, что идея пришлась Тони по душе.

– Стели постель, Тони, – резко сказала она. – Джеф шутит. Осенью он вернется в колледж и пробудет там до следующего лета.

– Каникулы имеют один недостаток, – сказал Тони. – Чем ближе конец, тем быстрее летят дни. Я правда увижу тебя зимой, Джеф?

– Конечно, – сказал Джеф. – Попроси маму привезти тебя в Дартмут. Сходим вместе на футбол, на зимний карнавал.

– Мама, мы поедем?

– Возможно, – уклончиво ответила Люси, не желая, чтобы это звучало как обещание. – Если Джеф не забудет пригласить нас.

– Завтра, Тони, я разрежу себе руку и напишу приглашение кровью. Мы нажмем тайные кнопки и добьемся избрания твоей мамы Королевой карнавала, ее сфотографируют на большом снежном коме, и все станут восклицать: «Боже мой, такого в Нью-Хэмпшире еще не бывало».

Люси смущенно посмотрела на Тони. Будь мальчик годом старше, подумала она, он бы что-то понял. Может, и сейчас…

– Прекрати, – сказала она Джефу, рискуя насторожить Тони. – Не смейся надо мной.

– Я над вами вовсе не смеюсь, – медленно произнес Джеф.

Он вышел на крыльцо и посмотрел на небо в телескоп.

– Марс, – взволнованно произнес он глубоким голосом. – Мрачная, красноватая, немерцающая планета. Это твоя планета, Тони, ты ведь Овен. Марс покровительствует убийцам и воинам. Становись солдатом, Тони, ты возьмешь сотни городов и к двадцати трем годам будешь по меньшей мере генерал-полковником.

– Серьезно, Джеф, – сказала Люси, – хватит болтать чепуху.

– Чепуху? – удивленно произнес Джеф. – Тони, ты тоже считаешь, это чепуха?

– Да, – рассудительно ответил Тони. – Но чепуха забавная.

– Люди пять тысяч лет вверяли свои судьбы звездам. Цари Египта… – сказал Джеф. – Люси, – по-мальчишески озорным тоном перебил он себя, – вы когда родились?

– Много лет назад.

– Тони, когда у твоей мамы день рождения?

– Двадцать пятого августа.

Тони это увлекло, он умоляюще посмотрел на мать.

– Двадцать пятое августа, – повторил Джеф. – Знак Девы. Дева…

– Мама… – Тони бросил на мать вопросительный взгляд.

– Я тебе потом объясню.

– В долине Евфрата, – быстро, по-лекторски бесстрастно заговорил Джеф, – Дева отождествлялась с Венерой, печальной и прекрасной покровительницей влюбленных. Ваша планета – яркий Меркурий, постоянно обращенный к Солнцу одной стороной, на ней всегда жара, зато на другой – вечная стужа. Люди, родившиеся под знаком Девы, застенчивы, они боятся собственного блеска.

– Послушай, – сказала Люси, чувствуя, что он заходит слишком далеко, – где ты набрался этой чуши?

– Из «Книги звезд» мадам Вечи, – усмехаясь, пояснил Джеф. – Продается за тридцать пять центов в любой книжной лавке или аптеке. Родившиеся под знаком Девы стремятся к чистоте и порядку, они предрасположены к язве желудка. В любви они страстны и высоко ценят верность.

– А как насчет тебя? – почти враждебно, с вызовом перебила его Люси, забыв о Тони. – Что говорит твой гороскоп?

– О… – Джеф опустил трубу и покачал головой. – Это чересчур грустно. Мои звезды не помогают мне. – Он печально указал рукой на небо. – Они подмигивают мне оттуда и твердят: «Никаких шансов. Ну никаких». Я хочу вести за собой, а они настаивают – иди следом. Хочу действовать решительно, а они предостерегают об опасности. Хочу многого добиться, а они утешают: возможно, в другой жизни. Я мечтаю о любви – они предрекают несчастье. Я родился под чужим знаком.

На гравийной дорожке, ведущей к крыльцу, послышались шаги, и мгновение спустя Люси увидела девочку в голубых джинсах и свободном свитере. В первый момент Люси не узнала ее, но потом поняла, что это дочь миссис Никерсон, с которой она познакомилась днем в гостинице. Тони замер и уставился на нее.

– Привет, – поздоровалась девочка, поднимаясь на крыльцо.

У нее была рано сформировавшаяся фигура, голубые джинсы туго обтягивали крепкие бедра. Люси с раздражением отметила, что несколько прядей у нее на голове высветлены.

– Привет, – повторила девочка; она встала, широко расставив ноги и засунув руки в карманы джинсов. Без тени смущения на лице, с самообладанием укротительницы диких зверей гостья обвела взглядом веранду. – Меня зовут Сьюзен Никерсон, – представилась она; закрыв глаза, можно было с уверенностью сказать, что этот голос принадлежит взрослой, к тому же довольно неприятной женщине. – Нас познакомили сегодня днем.

– Конечно, Сьюзен, – сказала Люси. – Это мой сын Тони.

– Очень рада, – сухо произнесла Сьюзен. – Я много о тебе слышала.

Джеф скорчил гримасу.

– Миссис Краун, мама послала меня узнать, – сказала Сьюзен, – не хотите ли вы сыграть сегодня в бридж, нам нужен четвертый.

Джеф украдкой посмотрел на Люси, затем наклонился и поднял стул, который лежал на веранде.

Люси задумалась. Она представила себе гостиничную веранду с томящимися на ней сезонными вдовами.

– В другой раз, Сьюзен, – сказала она. – Поблагодари маму за приглашение. Сегодня я устала и хочу пораньше лечь спать.

– Хорошо, – равнодушно произнесла Сьюзен.

– Бридж, – заметил Джеф, – отбросил эту страну назад еще дальше, чем «сухой закон».

Сьюзен холодно, изучающе посмотрела на Баннера. Ее бесстрастные блестящие голубые глаза напоминали никелевые монетки.

– Я о тебе кое-что знаю, – сообщила она.

Сьюзен обладала даром произносить самые безобидные слова как обвинение. Люси, отметив это свойство, подумала, что оно пригодится, если девочка когда-нибудь поступит на службу в полицию.

Джеф засмеялся.

– Наверное, будет лучше, если это останется при тебе, Сьюзен, – заметил он.

– Ты учишься в Дартмуте, – сказала она. – Моя мама находит, что ты красив.

Джеф серьезно кивнул головой, соглашаясь с мамой девочки.

– А ты сама как считаешь? – спросил он.

– Ты ничего.

Она неопределенно повела округлыми плечами, скрытыми под свободным свитером.

– В кино, однако, тебя сниматься не пригласят.

– Этого я и сам боюсь, – сказал Джеф. – Ты здесь надолго?

– Надеюсь, нет, – ответила девочка. – В Неваде мне больше нравится.

– Почему? – спросил Джеф.

– Там всегда что-то происходит, – сказала Сьюзен. – Здесь скучно. Не та возрастная группа. Даже фильмы тут крутят только по выходным. Что вы делаете вечерами?

– Мы изучаем звезды, – сказал Тони, не спуская с нее очарованного взгляда.

– Хм, – произнесла Сьюзен.

Ответ Тони не произвел на нее впечатления.

Ей не больше четырнадцати, с удивлением и неприязнью подумала Люси, но держится она так, словно привлечь ее интерес больше чем на пять минут могут только крайние формы порока.

Тони подошел к Сьюзен и протянул ей телескоп:

– Хочешь посмотреть?

Сьюзен снова пожала плечами:

– Не очень.

Но она все же взяла трубу и вялым движением поднесла ее к глазу.

– Ты когда-нибудь смотрела в телескоп? – спросил Тони.

– Нет, – ответила Сьюзен.

– В этот можно разглядеть горы на луне, – похвастался Тони.

Девочка неодобрительно, критически посмотрела на луну.

– Понравилось? – тоном хозяина луны спросил Тони.

– Ничего, – сказала Сьюзен, возвращая трубу. – Луна как луна.

У Джефа вырвался короткий смешок, и Сьюзен смерила его своим полицейским взглядом.

– Ну, – сказала она, – мне пора. Мама ждет ответа.

Девочка с непринужденностью махнула рукой, словно благословляя всех.

– Пока, – сказала она.

– До завтра, – вымолвил Тони, и его стремление скрыть волнение вызвало у Люси прилив жалости.

– Может быть, – усталым голосом произнесла Сьюзен.

«Бедный Тони, – подумала Люси. – Первая девочка, на которую он обратил внимание».

– Рада была с вами познакомиться, – сказала Сьюзен. – Ну, пока.

Они посмотрели ей вслед. Сьюзен шла по дорожке, ее ягодицы, обтянутые плотной тканью, напоминали два туго накачанных мяча.

Когда девочка скрылась за углом дома, Джеф театрально передернул плечами.

– Уверен, ее мать – та еще штучка, – заявил он. – Могу высказать три догадки, зачем эта дама прошлым летом ездила в Неваду.

– Не сплетничай, – сказала Люси. – Тони, сколько можно возиться?

Тони с трудом вернулся в мир взрослых.

– Смешно она выглядит в брюках, правда? Немного тяжеловато.

– Иногда, Тони, они тяжелеют прямо на глазах, – сказал Джеф.

У Люси еще было свежо в памяти нескрываемое пренебрежение Сьюзен к сыну. Шутка Джефа смутила ее. «В другой вечер, – подумала она, сердясь на Джефа, – я бы улыбнулась. Но не сегодня».

– Тони, – сказала она, – укладывайся. Надень пижаму. И не забудь почистить зубы.

Тони не спеша направился в комнату.

– Джеф, – сказал он, – ты мне почитаешь, когда я лягу?

– Обязательно.

– Сегодня я сама тебе почитаю, – почти автоматически возразила Люси.

– Мне больше нравится, как читает Джеф. – Тони остановился у двери. – Он пропускает описания.

– У Джефа сегодня был трудный день, – настаивала Люси, жалея, что начала спор, но не собираясь уступать. – У него, вероятно, свидание или другие дела.

– Нет, – начал Джеф, – я…

– В любом случае, Тони, – приказным тоном, который не был характерен для нее, особенно в разговорах с сыном, сказала Люси, – иди надень пижаму. Быстро.

– Хорошо, – обиженно сказал Тони. – Я не хотел…

– А ну живо! – закричала Люси на грани истерики.

Немного испуганный Тони ушел в комнату. Люси заметалась по веранде, она сложила в стопку разбросанные журналы, закрыла корзинку с шитьем, положила телескоп на стул возле дивана, чувствуя пристальный взгляд Джефа, который что-то напевал себе под нос.

Она остановилась перед ним. Джеф прислонился к столбу на крыльце, голова его была в тени, и только слабый блеск выдавал расположение глаз.

– Мне не нравится, как ты ведешь себя при Тони, – сказала она.

– При Тони?

Удивленный, Джеф выпрямился и подошел к лампе.

– Почему? Я держусь естественно.

– При детях нельзя держаться естественно, – сказала Люси, сознавая, что голос ее звучит напряженно и фальшиво. – Это недопустимо. Твои скользкие шуточки. Твое притворство…

– Какое притворство?

– Что ты любишь его, – сказала Люси. – Что вы в самом деле ровесники. Что ты хочешь встретиться с ним зимой.

– Но это правда, – возразил Джеф.

– Не лги мне. Ко Дню благодарения ты забудешь его имя. Ты вселяешь в него массу надежд… а осенью Тони будет страдать. Выполняй свою работу, – сказала она, – и все.

– Насколько я понимаю, – сказал Джеф, – мне поручено сделать так, чтобы Тони почувствовал себя нормальным, здоровым человеком.

– Ты чрезмерно привязал его к себе.

– Послушайте, Люси… – сердито сказал Джеф.

– Зачем? Для чего? – почти кричала Люси. – Из тщеславия? Неужели это так приятно – видеть, как тянется к тебе одинокий больной мальчик? Неужели это стоит подобных ухищрений? Знак Барана, море Плодородия, жертвоприношения, Дева, зимний карнавал… – Она задыхалась, словно после длительной пробежки, фразы вырывались сквозь рыдания. – Почему ты не идешь к себе? Почему не оставишь нас в покое?

Джеф взял ее за кисти рук, она не попыталась освободиться.

– Вы правда этого хотите? – спросил он.

– Да, – ответила Люси. – У тебя не тот возраст. Ты слишком взрослый для Тони и слишком юн для меня. Найди себе ровесницу. – Она вырвалась резким движением. – Кого-нибудь, кому ты не причинишь боли, – продолжала она, – партнера на лето, которого ты забудешь в сентябре точно так же, как ты забудешь нас.

– Люси, – прошептал он. – Прекратите.

– Уходи.

Она едва не плакала.

Он снова схватил ее, на этот раз за предплечья, вдавливая пальцы в кожу.

– А мне, думаете, каково? – сказал он приглушенным голосом, чтобы его не услышал Тони. – Проводить все дни рядом с вами? Возвращаться к себе и лежать без сна, вспоминая прикосновение вашей руки в тот момент, когда я помог вам выбраться из лодки, шуршание вашего платья, когда вы прошли мимо меня к обеденному столу, ваш смех… и не иметь возможности дотронуться до вас, сказать вам… Боль! – неистово прошептал он. – Не говорите мне о боли!

– Пожалуйста, – сказала она, – если ты со всеми так действуешь, если эта отработанная тактика приносит тебе успех у девушек… избавь меня от нее. Избавь.

Его пальцы на мгновение сжались, и ей показалось, что сейчас Джеф тряхнет ее. И тут он отпустил Люси. Они стояли лицом к лицу, и Джеф обратился к ней устало, тихо, без нажима:

– Прошлым летом вы носили большую соломенную шляпу. Под лучами солнца ваше лицо становилось нежно-розовым. С той поры, стоит мне увидеть женщину в красной соломенной шляпе, кажется, будто кто-то сжимает мне горло…

– Пожалуйста, – взмолилась Люси, – я прошу в последний раз… Найди себе другую девушку. Их тут дюжины. Молодых, свободных девушек, которым не придется держать перед кем-то ответ, когда лето кончится.