Зайдя в дом, Люська прошла на кухню. Отец и мама завтракали. На столе стояла большая тарелка с отварной рыбой, уха была налита по-хантыйски – в кружки, зеленый лук со сметаной, белыи; пышный хлеб, молоко в крынке и вареная картошка.
Отец, улыбаясь, спросил:
– Что так рано встала?
– Купаться ходила, – ответила Люська, устраиваясь за столом. Мама всплеснула руками:
– Алексей, скажи ей, чтоб одна не купалась – как бы чего не вышло! Отец весело посмотрел на дочь и шутливо сказал:
– Только далеко не заплывай.
Та приняла все всерьез, кивнула головой в ответ: «Ага». И стала, не отрываясь, пить вкусное густое молоко. А отец продолжал разговор с матерью.
– Ну, что решила? Меняем, пока Никита Степанович согласен, или как? Ты же знаешь, нет больше такой умной лайки в деревне. Да что в деревне – по всему Ваху. Она и щенков своих охоте обучает. В тайге без такой собаки никак нельзя.
– Ладно, бери, – сказала мама с обидой. Отец радостно подмигнул Люське.
– Ты не серчай, Прасковья, она тебе ни одну швейную машинку заработает.
После завтрака Люська пристала к отцу:
– Папа, какую собаку?
– Ты что, дочь, не знаешь лучшую собаку в деревне?
– Музгарка, – выдохнула Люська.
Ее сердце радостно забилось – Музгарка шла на белку, соболя, боровую дичь, медведя и лося. Поэтому щенки ее очень ценились, и не каждый охотник мог их заполучить, а уж о самой и мечтать нечего было.
– Так бы не отдал, – продолжал отец, – да глуховата стала, стареет, а у него молодые собаки есть от Музгарки. Продавать нельзя – обидится и не приживется, а на обмен, да если еще заговорное слово скажет – тогда
можно.
– А когда пойдем-то? – спросила Люська.
– Да вот сейчас и пойдем забирать, пока он не передумал.
По тихой деревенской улице шли двое – коренастый, невысокого роста мужчина со швейной машинкой в руках и маленькая девочка, которая держалась рукой за карман отцовских брюк. Старый охотник стоял возле своего дома, курил трубку. На голове был повязан ситцевый платок, а на плечи накинута сетка, пропитанная
дегтем, чтобы мошка не кусала. Увидев ранних гостей, улыбнулся.
– Пэтья-выла, – поздоровался по-хантыйски.
– Здравствуй, Никита Степанович, – ответил ему отец.
Тот, кивнув головой, зашел в ограду. Вскоре он вывел на веревке Музгарку и сказал:
– Ну, иди. Он теперь твой хозяин, не обижайся. С ним теперь на охоту пойдешь.
Подал веревку.
– А заговорное слово? – спросил Алексеи;.
– Сказал уже, – взял машинку из рук отца и пошел в дом.
Возвращались они той же дорогой, но уже втроем: мужчина вел на веревке черно-белую небольшого роста лайку со смешным, скрученным баранкой хвостом, а в другой руке держал ладонь дочери, – и лица их светились радостью.
Привязали Музгарку у крыльца на длинную веревку, чтобы собака могла в жару уйти в тень. Отец поставил в чашке воды и принес еду.
– На, покорми. Пусть к тебе привыкает, – сказал он и ушел на работу.
Музгарка лежала, положив морду на вытянутые передние лапы, смотрела грустными глазами. Люське очень хотелось с ней подружиться. Подошла, погладила по голове, приговаривая разные ласковые слова. Та смотрела на нее умными глазами и пыталась понять, что хочет эта девчонка и почему она здесь.
На другой день собака немного поела. С привязи ее пока не отпускали, хотя все собаки в деревне жили на воле. Прошла неделя. Музгарка жила в конуре на огороде и уже регулярно ела свой корм.
В деревне об этом обмене все говорили с удивлением: как дорого Алексеи; заплатил за Музгарку. Маленькая Люська не могла знать, что тогда, в пятидесятые годы, швейная машинка была для семьи целым состоянием.
Девочка и собака понравились друг другу и много времени проводили вместе.
Однажды, гуляя по улице, Люська встретила Вальку. Она была вредной, за что ей часто доставалось от девчонок.
«Ну, все, жди неприятностей», – подумала Люська.
И только хотела быстро прошмыгнуть мимо, как та тоненьким голоском спросила:
– Че, Музгарка-то живет у вас?
– Ага, – буркнула Люська.
– Как же, выкуси, – не стерпела Валька по своей обыкновенной вредности. – Я ее только что видела у Сороминых. Сердце Люськи екнуло: ушла!
Не обращая больше внимания на Вальку, побежала к дому Никиты Степановича. Собаку увидела издали – Музгарка играла со своими выросшими щенками.
– Музгарка, Музгарка! – покликала Люська.
Та подбежала, виляя хвостом. За ней – щенки, которые стали приставать и ласкаться. Поиграв с собаками, Люська позвала Музгарку за собой. Та не сразу, а немного погодя прибежала и улеглась в конуру. Люська принесла большую миску супа и тарелочку со сметаной, Музгарка съела все.
– Вот и хорошо, – сказала Люська, гладя собаку. – Ты только от нас не уходи, а я тебя сметаной буду кормить.
Время летело незаметно. Вот уже и кедровые шишки стали поспевать – орехи налились молочком. Это было одно из любимых лакомств ребятни из таежной деревни, и все, кто умел лазать по деревьям, занимались их сбором. Молочные шишки зарывали в горячую золу или варили над огнем в ведре с водой, после чего смола не пачкала руки, а орехи становились особенно вкусными.
Вот и Люська отправилась на край деревни, в ближайший лесок за шишками. Вдруг она увидела Музгарку в окружении щенков. Люська, прячась за деревьями, стала наблюдать, как та лапами вырыла нору под пнем, а затем, по очереди беря щенков зубами за шкирку, подталкивала к норе и заставляла совать туда мордочку. Один щенок не хотел, упирался и скулил. Тогда мать стала легонько покусывать его за задние лапки, и упрямцу ничего не оставалось, как подчиниться.
– Значит, правду говорили, что Музгарка своих щенков учит, – подумала Люська. Музгарка побежала вглубь леса продолжать собачьи уроки охотничьей выучки и воспитания щенков. Люська осталась – зачем мешать?
С тех пор, когда Музгарка исчезала из дома на весь день, Люська знала, где она, и не волновалась. Каждый раз к вечеру возвращалась собака в дом Алексея, признав его своим. А осенью она ушла с новым хозяином в тайгу на промысел.