Вепрь. Лютый зверь

Глава 2 Тать

Пылевое облако все приближается. Виктор поудобнее приладил карабин и проверил, как там второй. Нормально, все под рукой. До дороги едва семьдесят шагов, с такого расстояния, да с помощью новой пули, не промажет. Ну уж первый-то выстрел точно попадет в цель, а там как получится. Но все равно плохо не должно быть – сколько пороху сожжено на тренировках! В своих способностях он не сомневался. Да и расстояние так себе. Жаль только, эта добыча ему не по зубам.

Облако пыли больно уж большое. Это либо несколько всадников, либо карета. Если первое, то придется поскрежетать зубами, но все же пропустить, недавний случай на дороге с четырьмя драгунами, завершившийся благополучно, – скорее исключение, чем правило. Повезло ему тогда, чего уж там. Сейчас так по-глупому он нарываться не станет. Впрочем, и тогда не нарывался, случайно все получилось. И выхода у него не было иного, кроме как принять бой. Если карета, то тут по обстоятельствам. Окажется, к примеру, почтовая, пропустит, разумеется, тут уж без вариантов. Там народу – больше десятка, и мужчины вполне могут быть вооружены, а ему и спину прикрыть некому. Та же песня, если какая дворянская с сопровождением.

Еще немного – и картина прояснилась. Ни одно из его предположений не подтвердилось. Это была карета, вот только не почтовая, а самая обычная легкая, запряженная парой лошадей. По всей видимости, принадлежит какому-то дворянину, но без сопровождения. На козлах сидят двое: кучер и охранник. Последний, вцепившись в мушкет, крутит головой по сторонам, впрочем не забывая при этом болтать с соседом.

Взять карету Виктор мог без особого труда. Всего и надо-то – снять кучера. Охранник будет вынужден взяться за вожжи, а какой из него тогда стрелок? Да даже если и умудрится выстрелить, поди попади в Виктора с качающейся кареты. Он хотя и на открытом месте на взгорочке, но лежит в отрытом окопчике. Нет, для такой мишени даже не Верной Рукой нужно быть, а чем-то еще более серьезным.

Бить этих или обождать кого другого? В принципе время у него не ограничено. Прикинул возможную добычу. Кони справные, в Брячиславии такой товар стоит дорого, поскольку там для каретной упряжи лошадей не разводят. Да и у пассажиров кое-что в кошелях найдется. А еще это, по прикидкам, четверо убитых гульдов. А зачем он тут? Не ради одной ведь добычи. Правда, добыча тоже имела смысл, потому как планы у него обширные и требуют серьезных вложений. Ладно. Прости меня, Отец Небесный, на том свете спросишь, а сейчас просто не мешай.

Карабин на бруствере, обложенном дерном, лежит не шелохнется. Прицел выдерживается уверенно, упреждение брать не нужно, потому как цель сейчас движется прямиком на него. Дорога делает поворот напротив его позиции, так что два выстрела он точно успеет сделать.

Выстрел! Кучер нелепо взмахивает руками и опрокидывается назад, бьется о стенку и заваливается вправо, после чего падает в дорожную пыль. Колеса проносятся мимо, не задев его, но это не имеет значения, с возницей он разберется позже, когда придет время.

Периферийным зрением сопровождает полет кучера, а сам следит за охранником. Что тот станет делать? Видать, битый жизнью мужик, все же начинать нужно было с него. Две секунды прошло, не больше, прежде чем Виктор схватил второй карабин с уже взведенным курком и посадил охранника на мушку. Но за эти мгновения тот успел перехватить вожжи и начал погонять лошадей, при этом соскользнув с сиденья и качаясь из стороны в сторону. К тому же, разворачиваясь, он съехал с дороги, а на неровностях обочины карету немилосердно раскачивает. Наверное, пассажиры сейчас клянут его последними словами, внутри мотает их жутко. Если замок на дверце не выдержит, то кто-нибудь обязательно вывалится. Чертовы кремневки! У Виктора лишь один выстрел, а в таких условиях, что организовал охранник, он вполне может его запороть. Потом останется только палить из револьвера, а это все-таки оружие ближнего боя.

Впечатление такое: еще чуть-чуть, еще одна кочка – и карета опрокинется. Но она не опрокидывалась. Охранник благодаря дыму от выстрела сумел засечь, где именно засел тать, а потому понимает: необходимо как можно быстрее закончить разворот и тогда корпус кареты скроет его от стрелка. Под угрозой остаются пассажиры, но он что-то кричит, можно предположить – советует пригнуться или лечь на пол.

Да опрокинешься ты или нет?! Нет, гадина такая, не опрокинется. Охранник уже практически полностью скрыт кабиной. Эх, грехи наши тяжкие… Прости, лошадка. Вот в эту цель он точно попадет, но нужно торопиться, потому что левую лошадь он может взять в прицел уже с большим трудом.

Выстрел! Лошадь справа вдруг запнулась, передние ноги подогнулись. На такой скорости она должна кувыркнуться через голову, но этого не происходит – ее удерживает упряжь. Лошадь падает мордой в траву. Вторая спотыкается, но удержаться на ногах ей не удается. Карету, которая уже вошла в поворот, несет боком. Треск ломаемого дерева (наверное, дышло или ось с передними колесами оторвало), карета заваливается набок, и ее протаскивает по траве юзом несколько метров.

Хорошо хоть на траве нет пыли. Виктору все прекрасно видно. Он бежит к месту катастрофы, зажав в правой руке кольт. Ему просто необходимо видеть, что там происходит. «Лукасы» он решил передать Горазду, все же благодаря сменным барабанам его оружие гораздо более практично, но вот сейчас и сам не отказался бы от еще одного револьвера, да хотя бы от обычного пистоля. Впрочем, это бесплотное и непрактичное желание: нож, скользнувший в руку, будет полезнее. Бой должен быть лицом к лицу. К тому моменту, когда люди внутри кареты придут в себя и соберутся вылезти наружу, он окажется на расстоянии вытянутой руки и будет думать, как их оттуда выковыривать. Приложило их все же знатно.

Но сейчас мысли не о пассажирах. Они пока не представляют опасности, к тому же среди пассажиров вполне может оказаться женщина. Мысль о том, что придется убить представительницу слабого пола, не вызвала ровным счетом никаких эмоций. А вот охранник… Тварь! Пуля вжикнула у самого уха. Одновременно он услышал и звук раздавшегося выстрела: очень похоже на крупного неповоротливого шмеля. Нет, нормально, а?! Этот паразит успел не просто выпрыгнуть, но еще и оружие с собой прихватил. Да не простое, а мушкет! Вон, уже тянет из-за пояса пистоль. Расстояние – не больше тридцати шагов. Виктор распластался в полете, стреляя в противника и слыша ответный выстрел. Выстрел аховый, просто в направлении неприятеля, ни о каком прицеле и речи быть не может. Куда улетела пуля охранника, Волков не понял. Вероятно, тот не ожидал такого ловкого ухода с линии прицеливания, а возможно, занервничал, когда выстрелили в него самого. Именно в расчете на то, что сдадут нервы противника, Волков и стрелял.

Кувырок через голову, встал на одно колено: они так бесились в свое время с друзьями в армии. Вот только оружие еще не взведено, у него ведь не автомат. Виктор тут же делает еще один через правое плечо, уходя в ту же сторону. Распластался на траве, перекат влево. Выстрел! Есть! Этот гад разрядил свой второй пистоль, и пуля бьет где-то рядом. Виктор слышит удар, все же свинцовый шарик имеет диаметр порядка двух сантиметров (может, чуть меньше) и вес примерно сорок граммов, – меньшие калибры больно дороги для простолюдинов.

Виктор вновь становится на колено. Хорошо все же, что он попал в тело акробата. Помнится, в армии после таких кульбитов всегда немного кружилась голова. Здесь же с координацией полный порядок, даже сотрясение от удара палашом по голове прошло без последствий. Вот он, враг, – бежит, выхватив тесак, он ведь отчетливо видел только один пистоль, и нападающий секунду назад его разрядил. Ну-ну. Свою ошибку охранник понял, когда увидел, что вместо того, чтобы готовиться к схватке, Волков взводит курок револьвера. Мужчина был достаточно близко, а потому сумел рассмотреть, что оружие необычное. Спасая положение, он так же, как и несколько мгновений назад Виктор, распластался в полете. Но это ему не помогло. Стоящий на колене человек тщательно прицеливается и нажимает на спуск… Немного подправил прицел… Нападающего на миг заволокло дымом, но не очень плотным, а потому было видно, как охранник мешком упал на траву.

Подняться на ноги и преодолеть пять или шесть метров, разделяющие их, – дело двух секунд. Присесть, вогнать нож в грудь. Реакции – ноль. Ну и ладно, прыткий ты наш. Надо двигаться дальше.

Когда Виктор подбегает к карете, кольт уже готов к бою. Изнутри доносятся звуки возни. Ну и как до вас добираться? Лезть через верх? Если там вооруженные люди, можно и пулю схлопотать. Стоп. А это что? Окошко для заднего обзора забрано стеклом, а до недавнего времени еще и было занавешено шторками, которые сорвало в ходе последних событий. Вполне можно рассмотреть, что там творится.

Находящиеся внутри, как видно, напрочь позабыли об этом оконце. Видна фигурка девушки. Та прижалась к крыше, сейчас выполняющей роль боковой стенки. Ее видно хорошо, потому как она сидит. Расставив слегка согнутые ноги, стоит мужчина, его видно только до бедер. А больше, по большому счету, и не нужно. Виктор быстро прицеливается в ногу и нажимает на спуск. Мужчина подламывается и падает. Он пытается осмыслить, откуда пришла опасность, видит окошко, вытягивает в его сторону руку с пистолем… Поздно. Звучит повторный выстрел, и пуля входит точно в сердце. С такого расстояния попадет даже криворукий. Девушка кричит навзрыд… Еще выстрел…

Стрекот кузнечиков, хрип раненой лошади, всхрапывание второй – надо же, поднялась-таки на ноги, может, и не пострадала… Иных звуков нет. Виктор сквозь окошко осматривает салон. Больше никого. Теперь пора потрошить багаж и тела, не в смысле как на бойне, а… Понятно, одним словом. И нужно поторопиться, мало ли кого принесет на звуки канонады, постреляли славно.

В револьвере последний заряд, нужно перезарядиться, но не убирать же барабан просто так. Пройдя пару десятков шагов, он приставил ствол к уху бьющейся в агонии лошади и нажал на спуск. Звук получился приглушенным и далеко разнестись никак не мог. Конечно, и без того пошумели изрядно, но к чему лишнее? Теперь осталось откинуть барабан, заменить новым, подсыпать порох в коробочку на кресале, кресало – в боевое положение, курок – на предохранительный взвод. Все, к неожиданностям готов.

В карету он забрался через дверь, которая сейчас представляла собой скорее крышку. Проломить, к примеру, крышу было бы куда удобнее, но как это сделать быстро без топора? Рейки и панели – довольно тонкие, но время на то, чтобы их раскурочить, потратить все же придется. Высота не особо большая, тело тренированное ловкое и гибкое. Раз! – и он уже наверху, а дверца откинута в сторону.

Оказавшись внутри, Виктор равнодушно провел контроль: поочередно вонзил клинок в грудь мужчине и, как оказалось, женщине среднего возраста, просто ухоженной и выглядящей гораздо моложе своих лет. Реакции никакой, пулевые раны оказались смертельными. Среди вещей, вывалившихся из ящиков под сиденьями, он тут же разглядел какой-то мешочек. Расцветочка веселенькая, но размеры вполне подходящие. Он развязал горловину, стянутую шнурочком, и вытряхнул из него изящные туфельки. Теперь можно и делом заняться.

Перво-наперво снял драгоценности с женщины, и проделал это без церемоний: просто и без затей сорвал колье и серьги, сдернул брошь, стянул кольца и браслеты с рук. Платье было вышито, похоже, настоящим жемчугом, но терять на него время он не стал. С мужчиной он проделал все то же самое, у того даже серьга в ухе была – массивная, из золота, с каким-то зеленым камнем. Гомик, что ли? Или у них такое украшение считается нормой? В кармане камзола обнаружился кошель (содержимым Виктор решил поинтересоваться позже), но тощий. Ага, за отворотом камзола на груди еще один, этот набит основательно. Под ноги попала сумочка в цвет платья женщины. Виктор заглянул вовнутрь. Тоже кошель, зеркальце, пудреница… Ясно. Кошель – в мешочек, остальное – в сторону. Ага, чуть не забыл пистоли. Ладные такие, инкрустация не то чтобы богатая, но работа знатная, и калибр чуть больше, чем у пистолей Виктора. Такое оружие здесь абы как не делают, все же с малыми калибрами возиться при имеющихся технологиях – та еще морока. Следующим трофеем стала шпага. Вроде ничего так. Ее он сразу выбросил наружу, неудобно тут с нею.

Плетеные короба, картонные коробки и коробочки различной формы, есть даже в форме сердечка. Он не пропустил ничего, но там оказались различные тряпки или женские штучки, вещи для него бесполезные. В одном из коробов красивой работы, сплетенном из лыка, нашлась шкатулка изрядных размеров, чуть ли не ларец. Пришлось снова подбирать сумочку, чтобы найти в ней ключ. Вещь, скорее всего, принадлежала женщине, а те ключи предпочитают хранить именно в сумочках. Все верно, вот он. Сухо щелкнул замок. Кольца, серьги, ожерелья, колье, броши, заколки с самоцветами и белыми камнями (неужели алмазы? Уж больно крупные)… А вот и столь знакомые кожаные мешочки, целых два. Так, все потом. Он побросал добычу в мешок и полез наверх. Здесь делать больше нечего.

«А богатая пара», – прикинул Волков. Даже у охранника в кармане нашелся кошель, в котором позвякивало далеко не три медяка. Вполне добрый нож, пара пистолей. Нет, калибр все же не два сантиметра, но тоже внушительный. Мушкет. Больно громоздкий, карабины Виктора выглядят куда лучше. Разумеется, это не говорит о том, что оружие плохое, просто более массивное. Вообще-то Виктор из такого калибра садил бы картечью, но тут отчего-то предпочитали пулю. Скорее это была не пуля, а махонькое ядро размером с грецкий орех. Ладно, сгодится.

Срезал упряжь с поднявшейся лошади. Ничего страшного, она особо не зашиблась. И хромоты нет, больше испугалась. Все, пора двигать. Волков запрыгнул на коня и так наметом и поехал. Сделал небольшой крюк, подъехал к кучеру, по-прежнему валяющемуся в пыли. В планы Виктора не входило оставлять кого-то в живых, не за тем ввязался в эту заваруху. Немного согнулся и вогнал в спину лежащего клинок шпаги. Ноль эмоций. Впрочем, неудивительно: вон сколько крови-то натекло, даже пыль еще не все впитала. Все же шестнадцать миллиметров, что у его карабинов, – тоже калибр неслабый.

Поднялся на взгорочек, подобрал оставленные карабины и двинулся в лесок, где его дожидался конь. Хорошо все же отправляться в поход верхом! А если еще озаботиться необходимыми приспособлениями, то можно возить с собой целый арсенал. Вот, к примеру, и пару карабинов можно с собой прихватить. Это несложно благодаря двум кобурам по обеим сторонам. Прямо настоящий ковбой, да и только! Вытащив из объемистой сумы отрез парусины, Виктор быстро завернул в него все свои трофеи, приладил получившийся тюк на спину добытой лошадке, сумочку с основной добычей положил в суму, где ранее лежала парусина, и двинулся в путь.

Карабины он перезаряжал уже по дороге. Не дело иметь при себе не изготовленное к бою оружие, когда в любой момент можешь огрести кучу неприятностей. Впрочем, чем еще заниматься, как не перезарядкой, коли продираешься сквозь лес со скоростью пешехода. Успокаивало то, что если кто вознамерится его преследовать, то двигаться будет ничуть не быстрее. Этот лес куда сильнее завален буреломом, чем тот, через который они с наемниками уходили после нападения на барона. Тут впору и лошадей вести в поводу. Впрочем, пока конь справляется и так, а там видно будет.

Добычи вроде и немного, но таскать ее с собой не стоит. Мало ли как все обернется? Лучше проявить заботу заранее, а то, не приведи бог, можно все потерять. Времени не особо много осталось, вот-вот дожди зарядят, но лучше уж перестраховаться. Или уж тогда, позабыв обо всем, надо просто идти и резать всех подряд, да толку от этого будет мало. Он лучше немного обождет.

Устраивать схрон на гульдской стороне не хотелось. Главная причина в том, что потом с большой добычей придется уйти во Фрязию. Почему непременно «с большой»? А вот была у Виктора после сегодняшнего уверенность, что пробавляться разбоем у него вполне получится. Что же касается перехода границы, так переправляться через Турань лучше все-таки по мосту. Больно широка река, чтобы лошади смогли преодолеть ее вплавь. Использовать плот? Неповоротлив и тяжел в управлении для одного человека. Нет, для нелегального перехода границы эта река никак не подходит. Ясное дело, что ни с одной, ни с другой стороны посты не понатыканы на каждом шагу, но имеются патрули, в том числе и на баркасах: река судоходная, нужно и с лихими разобраться, и перевоз контрабанды не допустить. Мост же всего один. Имеются еще и паромы, но опять-таки – только на границе с Фрязией. В общем, не складывались отношения у гульдов и брячиславцев.

Примерно треть границы между Гульдией и Фрязией проходила по реке Рензе, довольно полноводной, катящей свои воды до Турани, где она вливалась в ее величавый, плавный и могучий поток. Тут было целых три моста, но не один из них не подходил Виктору, потому как там и пограничная стража, и таможенники, и все прочие прелести жизни. Оставалось только продираться через чащу, двигаясь нетореными путями, чтобы преодолеть реку вплавь. Брр, вода совсем холодная! Пользоваться уже существующими тропами контрабандистов он не хотел. Это только непосвященный считает, что все там шито-крыто и представители власти ничего не знают. Как бы не так. Тот, кто не хочет делиться, как раз держится в стороне от любых троп, но и занимается этим делом недолго. Все же выгоднее иметь связи со стражниками, причем по обе стороны границы. Что-то теряешь, не без того, зато риск куда меньше, да и в обход двигаться не приходится.

Переправился Волков без проблем. Не сказать что водные процедуры доставили радость, но и не так страшно все оказалось, как виделось поначалу. Действовать решил просто. В лесу устроил два схрона. В один положил все добытое оружие, в другой – деньги и драгоценности. Не удержался, посчитал. Хм… Это он удачно пограбил. В наличии оказались триста талеров и полсотни имперских золотых, а это порядка трехсот тридцати брячиславских рублей. Были еще и драгоценности. Курочить их, тем самым уменьшая стоимость изделий, он не собирался. Теперь скрываться нет смысла. Бегать с транспарантом и кричать, что он тать, в его планы не входило, но и терять выгоду из-за того, что есть возможность засыпаться на сбыте приметных драгоценностей, он не хотел. Здесь с международным правом туго и договоренностей о выдаче преступников нет. А шкодить в каком-то другом месте он не собирался, ему нужна только Гульдия.

Лошадь, у которой из упряжи осталась только уздечка, он определил на постоялый двор, попавшийся на не особо оживленной дороге. Хозяин был рад и постояльцу, и тому, что тот решил оставить на хранение одну из лошадей. Не сказать что гость вызвал у него доверие, уж больно бандитской внешности он оказался, но небольшое количество постояльцев сделало его куда менее разборчивым. Платит честь по чести, и то хорошо.

И вот Виктор снова в дороге, а вернее, вновь продирается сквозь чащу, довольный тем обстоятельством, что впервые за несколько дней удалось выспаться в человеческих условиях. Ну как в человеческих… Отдохнуть-то он отдохнул, но вот когда двинулся в путь, обнаружил, что на том дворе приобрел «соседей». Вскоре эти паразиты начали ему докучать, вызывая сильный зуд.

Когда Волков служил в армии, вшами его удивить было трудно, а уж когда находился в боевой обстановке – и подавно. Но он и его товарищи ни на минуту не прекращали с ними бороться: мылись, брились, кипятили одежду, потому как мало вшей, тут же появлялись и их товарки блохи. Так что способы борьбы с этими паразитами ему знакомы не понаслышке. Вот только где тут прокипятишь одежду? Для этого нужен большой чан или хотя бы котел, тогда есть шанс разобраться с проблемой. Но с собой ничего подобного не было, а возвращаться не хотелось, ведь о подарочке он узнал уже в пути.

В очередной раз почухавшись, словно кабан какой, он решил, что пришла пора обзавестись шелковым бельем. Это поможет впредь избегать радости симбиотического существования человека и насекомых. Дороговатое удовольствие, но оно того стоит. Вот ей-ей стоит! А, зараза, да сколько можно!!! Может, все же вернуться? Отвык он что-то от этих гадов. «Да пошло все, не ной, – осадил он себя. – На это еще время терять».

Эта дорога была не так наезжена, как иные, но оно и к лучшему: меньше вероятность того, что на стрельбу сбежится вся округа. Да и встреча с военными патрулями маловероятна. Само же наличие дороги говорило о том, что люди здесь все же проезжают. Впрочем, это могут оказаться сплошные крестьяне, резать которых нет никакого желания. Если вдруг придется, то, как говорится, жеманничать не станет, но и специально нападать не будет.

Просидел целый день, уже иззуделся от нетерпения. За все время проехало только три повозки с крестьянами, протопали несколько пеших путников и никого достойного для нападения, ни одного всадника. Как видно, насчет второстепенных дорог он погорячился. Придется все же выходить на большак, иначе и до ишачьей пасхи просидеть можно, а он не для того сюда выбирался, чтобы ерундой заниматься.

Дело близится к вечеру. Солнце роняет на землю косые лучи, отчего на запад смотреть невозможно, больно уж слепит. Эта парочка появилась именно с запада, да только Виктору светило особых неудобств не доставляло. Он расположился под лапами раскидистой ели, которая каким-то образом сумела затесаться в лиственный лес и достичь внушительных размеров. Растущие по соседству деревья дают хорошую тень, так что ему дискомфорта никакого и видно все замечательно.

Это не просто путники, а солдаты. Передовой дозор? Вроде не похоже. Даже если пехотное подразделение и среди них нет всадников, дело не в этом. В дозоре люди себя не ведут так, даже если движутся по своей территории. Ведь если что случится, то им достанется на орехи от командиров. Кому нужны такие неприятности? А эти идут расслабленно, по сторонам не смотрят, лениво беседуют, у обоих на плече палка с притороченным к ней узелком, и это помимо солдатских кожаных сумок на левом боку, которые тоже выглядят набитыми. Справа висит патронная сумка. Хотя до патронов пока еще не додумались, но нужно же где-то хранить пули и пороховницу. У одного, что помоложе, пара пистолей за поясом, у другого – в кобурах. На кожаные ремни подвешены багинеты (они сейчас вместо штыков, а также используются как холодное оружие), на правом плече – пехотные мушкеты.

Все понятно. Эти, наверное, из ополченцев. Война закончена, и они возвращаются домой, до следующей войны, а если ничего не случится, то до сборов, которые у гульдов, насколько было известно Добролюбу, случаются пару раз в году. Что ж, вот вас-то и не хватало. А то как-то нечестно получается: вышел на тропу войны, а под руку только гражданские и попались. Давайте, ребятки, подходите поближе, незачем бить на большой дистанции, еще промах выйдет, чего доброго. Лучше уж наверняка.

Тут на добычу рассчитывать не приходится, да и глупо было бы. Конечно, оружие чего-то да стоит, но не оно привлекло внимание Виктора и сделало дичь заманчивой. Эта честь принадлежала военной форме. Эти парни наверняка побывали на брячиславской земле и принимали участие в походе. Что ж, как там у вас с прибытком получилось, неизвестно, но вот на своей земле явно не повезло: никто вас отпускать не собирается.

А может, ну эту стрельбу? Лишний шум, тарарам, а так – взять их тишком в ножи, дорога всего-то в десятке шагов от ели, где притаился Волков. Пропустить мимо и… Мелькнула было вновь мысль о необходимости выучить язык, но мелькнула и погасла. Виктор иронично улыбнулся. Ох, лучше бы никому не видеть эту улыбку. Надо же, додумался! А как того пленника через две границы пару сотен верст тащить, подумал? С языком что-нибудь еще придумаем, а сейчас…

Как-то просто все получилось. Шли себе воины гульдские, шли… Миновали раскидистую ель, а тут из-за спины появляется чудо в кафтане серо-буро-пошкарябанного цвета. Ох и ругался красильщик, когда изводил краски, смешивая их в непонятную бурду! Ничего, полное возмещение стоимости краски и прибыль его успокоили. Правда, профессиональное самолюбие было уязвлено, но с этим ничего не поделаешь. Тот воин, что постарше, еще успел уловить звук и даже обернулся. Что ж, нож должен был войти в спину, а угодил в грудь. Молодой так ничего и не понял, получив вестника смерти точно между лопаток.

Виктор сразу метнулся к поверженным противникам. В руках – уже другая пара ножей. Каждому нанес удар в сердце – и порядок. Вообще-то перерезать горло было бы надежнее, но тогда кровищи будет, а так вполне аккуратно получилось. Схватил за ноги одного и поволок под ель. Потом второго. Подобрал все их пожитки, припорошил пылью натекшую кровь. Вроде нормально.

Как и предполагал, в карманах у служивых было негусто, это не дворяне. Нашлось только десять талеров, что-то около пяти рублей. Пистоли так себе, обычные в общем-то и все того же героического калибра, мушкеты – из той же серии. Вот по всему выходит, что служили ребята вместе, а калибр у ружей – разный. Немного разнится, едва ли на миллиметр, но пулелейки уже разные нужны. Ну точно! Вон в сумках у каждого своя и даже по две, вторые – для пистолей. Хотя оружие вроде и сделано под один стандарт, но различается. С другой стороны, какой там стандарт – разве что внешне похожи. Видно, с разных оружейных мануфактур, другого объяснения нет. Не беда, как товар подойдут.

В любом случае оставлять себе громоздкие пехотные образцы он не собирался. В его планы входило вооружиться более оборотистым оружием. Вот карабины – самое оно, а с новой пулей они не то что не уступят ружьям с длинными стволами, а даже превзойдут их.

В сумках и узелках ничего ценного. Немного продуктов на дорогу да гостинцы для домашних. У крестьян, разумеется, будут в цене и стеклянные бусы, и неказистые игрушки, и славенские свистульки, и платки, и аккуратно сложенные отрезы ткани, и много чего другого, но Виктору оно без надобности. Одним словом, прибыли никакой, но удовлетворен своим деянием куда больше, чем в прошлый раз, потому как глаза его видят два бездыханных тела в ненавистных синих мундирах. Шевельнулась было жалостливая мысль по поводу невинно убиенной женщины. Шевельнулась и пропала.

Отрез сукна пришелся как нельзя кстати, в него-то Волков и завернул всю добычу. Ну и что теперь делать? Возвращаться? Или продолжить рейд? Странно, а с чего это в голове такие вопросы вертятся?.. Понятное дело, что продолжить, – трофеев не особо много, они пока никак не стесняют и движение не затрудняют. К тому же, как известно, аппетит приходит во время еды. Вот опять пустил гульдам кровь, но удовлетворения-то нет, хочется еще. Ни в коем случае не сдерживайте свои желания! Как говорилось в анекдоте из уже далекого прошлого: «Если нельзя, но очень хочется, то немножко можно». А ведь хочется.

Сгустились сумерки. В лесу темнеет куда быстрее, чем на открытом пространстве, но Виктор решил пока не останавливаться. Вряд ли, конечно, трупы найдут раньше, чем они начнут смердеть. А может, и на смрад никто не обратит внимания, мало ли какая падаль зловонит. Однако хотелось увеличить расстояние между собой и местом преступления.

Стоп. А что это было? Вот только что? И опять… Показалось или действительно удар топора? Крестьяне отправились в лес за дровами? Это на ночь-то глядя? Сомнительно. Он вообще-то уходил в глубь леса. Впрочем, места незнакомые, может, лес и не такой густой, как могло показаться. А может, неподалеку проходит дорога и это купеческий караван встал на постой. Бред. Тут уже давно на всех мало-мальски значимых дорогах на расстоянии перехода устроены постоялые дворы, а если нет, так и купцы на тех дорогах не появляются. Военные встали лагерем? Возможно. Ладно, нечего гадать.

Виктор вооружился одним карабином, проверил пистоль, ножи и двинулся на звук. Ага. Вот и дымком потянуло. Теперь надо двигаться аккуратно, чтобы ничем не загреметь ненароком. Проклятье, нужно будет озаботиться для таких случаев другой обувкой, с мягкой подошвой! Через эту ничего не чувствуется, а в лесу найти сухую ветку проще простого, сложнее на нее не наступить. Продвигался Виктор медленно, очень медленно, но вот решимости не занимать. Страх как таковой отсутствует. Есть лишь желание не потерять жизнь за «здорово живешь», но это не страх.

Ого! А у этих ребят ведь должны быть и посты, не могут же они надеяться только на лес и его буреломы. Хотя с них станется. Это не воинский отряд, и дисциплина здесь держится только на непреложном авторитете главаря. Именно главаря, или атамана… или как тут у гульдов прозывается лидер незаконного бандформирования. Вот с самой войны Виктору была интересна эта странная формулировка, родившаяся в структурах власти обновленной России: из нее следовало, что имеются еще и законные бандформирования. Бред сивой кобылы. Ну да Бог им судья, дерьмократам постылым, хорошо хоть тут их нет. Впрочем, тут своих заморочек хватает. Почему Виктор решил, что это именно бандиты? Не нравится, пусть будут разбойники, в духе времени, так сказать. Просто эта группа из пары десятков человек у двух костров состояла именно из разбойников. У костра побольше собрался народ победнее. Некоторые даже в рванье. Вооружены все дубьем, арбалетами или луками, колющими и режущим предметами. А вот с огнестрелом у них слабовато, только пара мушкетов в поле видимости. Вон еще у одного пистоль за поясом… нет, вон еще… но это, пожалуй, все. На импровизированном вертеле поджаривается тушка: похоже, крупный барашек, но, возможно, и косуля. Близко Виктор подходить не стал, ни к чему.

Группа из пяти человек сидит за отдельным костерком, и над тем висит котел, из которого доносятся запахи не менее аппетитные, чем от большого костра. Тут каша уже, почитай, поспела и мясом ее заправили. Толк в кашеварстве склонившийся над котелком, как видно, знает. Это блюдо готовится только на ту пятерку, потому как всю ватагу такая малая посуда не накормит. Эти пятеро одеты разномастно, но весьма добротно: одежда из толстого сукна, без прорех. Может, где и заплатана, но этого не видно.

В животе предательски заурчало. Это началось примерно с полчаса назад, когда помимо дыма до Волкова донесло запах готовящегося мяса. Приближался он к лагерю очень осторожно, отчего-то чувствуя себя сапером на минном поле, когда права на ошибку нет. Ага, ужин поспел. Тушу сняли с огня, в костер подбросили дров, чтобы стало посветлее. Теперь мясо не сгорит, так что нечего впотьмах заниматься приемом пищи. Народ радостно загомонил и потянулся к мясу. Голоса стали громче и слышны более отчетливо. Ни слова не понять, речь гульдская. Живот буркнул особенно громко, эдак и разбойники услышат, вот же расшумелся!

Ладно, пора сваливать, пока не заметили. Это, конечно, не солдаты, но в известной матершинной притче, которую он знал еще со школьной скамьи, толпа зайцев вломила льву по самое не балуй. К тому же лихая пятерка выглядела уж больно серьезно, эти-то – точно волчары. Из всех остальных в лучшем случае один переберется когда-нибудь к малому костерку, потому как они все – мясо и такое право должны заслужить, набравшись опыта. Ну и выжить при этом, без этого никак.

Ушел он еще и потому, что увидел на той полянке не просто гульдов, а своих союзников. Спросите: почему? Впрочем, вряд ли, ведь ответ лежит на поверхности. Как гласит народная мудрость: враг моего врага – мой друг. Эти парни лили воду на мельницу Виктора и сами заботились о сокращении поголовья своих соплеменников, причем не каких-то там крестьян, хотя вряд ли и этим брезговали. В основном же их внимание привлекали именно представители благородного сословия, то есть часть тех, кто определял политику Гульдии. Глядишь, какого-нибудь барона Берзиньша завалят. И пусть они об этом даже не задумываются, факт остается фактом.

Он уже достаточно отдалился от лагеря разбойников. Отец Небесный, как бы не заплутать и конягу не потерять! Да он совсем уж славенином стал, даже мысленно не поминает Господа. А какая, собственно, разница? Он придерживался мнения, что Бог многолик, но един. Земля уж больно мала, чтобы на ней экспериментировали сразу несколько Создателей. А может, это другая планета и вотчина другого Бога?.. Сомнительно. Уж больно все похоже. Наконец Волков увидел огонек от фонаря. Все же хорошо он сделал, что приладил к седлу небольшой фонарь со свечой, иначе точно мимо прошагал бы.

Где тут переметные сумы? Гадство, как есть-то охота! Чертовы работники ножа и топора, романтики с большой дороги, растравили душу, а тут тебе только копченое мясо, сыр, хлеб да вода. Нет, мясо очень даже аппетитное и сыр вполне удачный, все без этой идиотской привычки западников, предпочитавших слегка подпорченные продукты, мало того – почитавших это за деликатес. Болваны, да что может сравниться со свежатиной!

Ну-у теперь и жить можно… А вот оставаться поблизости от той ватаги, пожалуй, не стоит. Понятно, что темно, хоть глаз коли, но лучше уж помаленьку, но дистанцию увеличить. Так, на всякий случай. Он ведь не былинный богатырь, чтобы в одиночку упокоить два десятка.

Хм… А что за мысль у него мелькнула, когда он наблюдал за разбойничками? Ведь что-то дельное было. А потом этот паразит заурчал, требуя свою дань. Вот теперь насытился, но опять мешает, потому как желудок потяжелел – тело заломило, требуя отдыха. Да что это за напасть! То одно, то другое, никак не сосредоточиться.

Да вот же оно. Помнится, когда по осени в Звонград ездили за обновами, тогда еще все только начиналось и они с Голубой не были женаты… Та-ак, с этих воспоминаний съезжаем, а то зубы сами скрежетать начинают, и главное – мыслей ноль. О чем это он? Точно. Подходил к нему один купчишка мелкий и намекал: мол, если на постоялом дворе дела с умом вести, то можно куда больше зарабатывать. Ну там, к примеру, если торговлишкой какой пробавляться, если у одних брать за треть цены и хотя бы за полцены продавать другим… Очень даже изрядно можно на том заработать. Виктор тогда включил полного дурака: мол, он не купец и это дело ему нипочем не потянуть. Мол, будь иначе, у него достало бы денег в торговцы податься, но вот не видит он в том своих способностей, ей-ей не видит. И даже уговаривать не стоит, уж больно боязно – прогорит, как пить дать прогорит.

Дурачка-то Виктор включил, да только разговор на ус намотал. Стало ему интересно, как прогорел бывший владелец постоялого двора, просто одолело его любопытство! И без особого труда выяснил. Одного спросил, другого послушал, причем не выходя с подворья, беседуя с проезжим людом и купцами в частности. А что? Они вовсе не против принять лишнюю кружечку пива на халяву. Опять же с Добролюбом выпить не зазорно – чай, хозяин большого подворья.

Выяснил он, что взяли некоего купца Отряхина с товаром, который принадлежал иному купцу. Было там кое-что приметное и редкое, да попалось на глаза родне обобранного купца в Брячиславле, оказавшейся уж больно дотошной. Купчишку едва в железо не заковали, но тот начал божиться, что знать не знает, ведать не ведает, сам, мол, не особо богат, а потому польстился на дешевизну и купил товар, чтобы поправить свои дела. У кого купил? Так у хозяина постоялого двора, прямо на подворье и купил! Пригнал порожние повозки и загрузил товар прямиком из сарая, чин чином уплатил означенную сумму. Да если бы он знал!.. Да он!.. Да не в жисть!.. Да сразу бы донес на аспида такого! Отделался вирой. Немалой, но по миру не пошел и кое-какое дело у него осталось.

Можно сказать, обычная история. Ну не совсем обычная, но все же. Но это если позабыть о том, что купчишка, обратившийся с туманным предложением к Виктору, прозывался Лисом, а фамилия его – Отряхин. Интересно? Вот и Волкову стало интересно, но не настолько, чтобы принять заманчивое предложение. Мелькнула было мысль подловить гада, да и всего-то. Уж больно пронырлив купчишка, наверняка сам в сношения с татями не вступал, скорее всего, кого-то из холопов к этому делу привлек. Так что устрой ему западню – начнет делать круглые глаза, мол, знать не знаю, ведать не ведаю. А единственную ниточку оборвет. Как говорится – нет человека, нет проблем. К тому же есть те, кто за это жалованье получает, вот пусть свой хлеб и отрабатывают, а у Виктора иное занятие.

– Крепость-то отстроили? – Световид наконец выпустил сына из объятий.

Только Отец Небесный знает, что пережил воевода Звонграда, когда узнал, что сын, наследник, был на волосок от смерти. Пока Обережная и Звонград находились в осаде, все произошедшее в крепости оставалось вне его ведения. Переживал за сына, разумеется, да только и предположить не мог, что гульды сумеют в такой короткий срок подвести осадные пушки и мортиры, тем более что армия, осаждавшая Звонград, была снабжена только малыми, полевыми. Да и забот хватало иных: ворога тут собралось около тридцати тысяч, а то и побольше, а на Световиде лежит ответственность за град и окрестные земли, что подверглись разорению.

И вдруг ни с того ни с сего армия покатилась обратно, а вслед за ней двинулся великий князь с войском. Ополчение-то Световид присоединил к армии. Сам же, возглавив тысячу посадской конницы, принялся прочесывать местность в поисках припоздавшего ворога и лихих, почуявших кровь. Те-то почти не таясь начали трепать округу. Дел много навалилось. О том, что крепость от главного штурма отделяла самая малость, узнал, когда опасность уже миновала. А коли опасности нет, сын жив и здоров, то чего уж нестись на границу сломя голову? Нужно все приводить в порядок. Зима не за горами, а люди, почитай, в открытом поле остались. Все поколения Смолиных верно служили княжеству, служили крепко, не щадя живота своего. И не Световиду начинать с пренебрежения долгом.

Но вот наконец сынок, отрада и надежда (другие два обормота никак не желают браться за ум!), прибыл в отчий дом и предстал пред очи главы рода. Ан нет, не главы, только отца. Вон глава, вошел хмурый и грозный, а глаза на мокром месте. Но непрошеную слезу утер перед тем, как войти в горницу, а они и не дураки, чтобы что-то замечать.

– Здрав будь, дедушка.

– И тебе здорово, Градимирушка. Слышал, слышал, чести родовой не уронил, все пушки у ворога уволок и крепость отстоял, хотя и малая толика от разгрома отделяла да людишек у тебя всемеро меньше было. Предки с небес сейчас с гордостью взирают на кровиночку.

– Невелика моя заслуга, дедушка. Это люди у нас такие боевитые, про слабину не помнящие. Кстати, батюшка, о слабине. Что там с помощником моим решилось?

– Ты про Малагина? – скривился Световид, словно крутой закваски хватанул с излишком.

– Иного у меня не было.

– Ну так и не будет. Крепость-то на кого оставил?

– На сотенного голову. Дельный воин, да и я отлучился ненадолго. Вот крепость подлатали, вырвался на пару деньков, а потом обратно. Но ты не ответил.

– Ты ведь знаешь, что род Малагинский крепок и в чести у Миролюба.

– Об этом я ведаю, как и о том, что они первые и пока единственные взялись строить большие корабли, чтобы пересечь океан. Да только род – это одно, а паршивая овца, его портящая, – иное.

– Все одно к одному. В воинских начальниках ему не хаживать, твою грамотку великий князь без внимания не оставил, но к ответу никто его призывать не стал.

– Ну хоть так. А то как подумаю, до чего может такой начальник довести… Сам хорохорится и грозится, а как ворог к стенам подступает, так полные порты накладывает. Но ведь он может и в иные начальники выбиться.

– Тут мы с тобой государю не указ.

– И кого на его место пришлют?

– Уже должен выехать, затягивать не станет. Да ты его знаешь, даже биться вместе приходилось. Сын боярина Вяткина, товарища моего старинного.

– Боян! Славный воин – и храбр, и с головушкой в дружбе.

– Скажешь тоже «воин», ему только двадцать.

– И что с того? Он в семнадцать ворогу не кланялся. Командовал прожженными вояками, а и тех от стыда краснеть заставлял да погонял в атаку, а при необходимости мог и за порты оттянуть назад. Возраст тут не главное.

– Вот и учи парня, потому как сдается мне – прочат его тебе на смену. Да не гляди ты так на меня, моих козней в том нет. Да и когда он будет готов принять крепость? Года два пройдет, не меньше. А потом, ты что же считаешь, у Миролюба дум о тебе никаких нет? Так всю жизнь и продержит в Обережной? По мне, так хорошо бы, чтобы все под боком, даже несмотря на прошлую осаду, а куда тебя великий князь забросит волю его выполнять, даже не ведаю.

– Ничего, батюшка, мы род служивый, – сразу приободрился Градимир. Ну не хотелось ему пока оседать в вотчине, молод еще. Впрочем, это с какой стороны глянуть, уж четвертый десяток разменял. – Батюшка, я проезжал мимо постоялого двора у Приютного… Твоей заботой?

– А ты думаешь, не ведаю, что уже второй раз Добролюб твою жизнь спасает?

– В третий, – глядя в упор на отца, поправил Градимир. – Не надо, батюшка. Все понимаю. Не скажу, что со всем согласен, но понимаю и… Спасибо за заботу. Поначалу как прознал… А потом… Кто знает, на что я буду способен за своих деток.

– Ну так и забыли про то. Твоего греха нет, а я отвечу перед Отцом Небесным, коли на этом свете никто цену не спросит.

– И еще, батюшка. Добролюба не вини. Негоже так-то за службу верную награждать. Хотел он того или нет, но все одно к одному вышло.

– Не буду.

– Слово боярина Смолина молви.

– Ты думаешь, что говоришь-то?! За безродного скомороха просишь слова боярского!

– Я тебе это слово даю, внучок, – вмешался Радмир. – И не за себя, а за род наш! – Голос зазвенел сталью, чего уж давно не случалось со стариком.

Лучше бы и не надо, потому как он тут же зашелся кашлем, да таким, что отпрыски заволновались. Но обошлось, быстро отпустило. Градимир бросил быстрый взгляд на отца и понял: Добролюб от наказания был недалек, но дед своей волей пресек все думы на корню.

– Иди, внучок, женка-то ждет, чай, тоже места себе все это время не находит.

Когда дверь за внуком закрылась, Радмир бросил строгий взгляд на Световида и проскрипел, сил уж на крепкий голос не осталось:

– Порушишь слово – проклятье от меня падет на твою голову, даже из могилы. Все ли понял?

– Батюшка…

– Крепко тот скоморох повязан с родом нашим. Он и не хочет, а судьба толкает, она мух ловит – так сами подталкиваем.

– Рассказывай, что прознала! – Смеяна вцепилась в руку служанки и повела ту в дальнюю горницу.

Лучше бы в сад, да только дождик зарядил, под открытым небом или в беседке не особо уютно. Батюшку, конечно, давно не видела и переживала за него сильно, но с ним ведь все хорошо. Сам он ничего сказывать не станет, а что да как там было – страсть как хочется узнать. Они тут только слухами пробавлялись, домыслами один невероятнее другого, а с батюшкой вернулись боевые холопы, которые были при нем неотлучно. Вот кто все доподлинно знал! Только негоже боярышне подходить к холопу с расспросами, полными любопытства. А вот холопка-прислужница – это совсем иное.

Один из боевых холопов все время оказывал Птахе знаки внимания. Да чего уж там – вздыхал по ней, практически не таясь. Вот ведь и на поле брани побывал, и воином считался не из последних, но перед этой пигалицей откровенно робел. Она же только изводила двадцатидвухлетнего парня. Вот и теперь без труда сумела вызнать все, что ей нужно, и упорхнула, оставив недоумевающего поклонника в одиночестве.

– Все как есть прознала. Помнишь ли, боярышня, того скомороха, что нас тут на заднем дворе развлекал?

– А как же. Когда мы с дедушкой в Обережную ездили – ну, когда в меня чуть стрела не попала, он уж хозяином постоялого двора был. – Ага, и гордости в голосок подпустила, еще бы: смертушка их стороной обошла, когда она бросилась батюшку спасать.

– Вот-вот, тот самый. Он в прошлую осень оженился на холопке своей. Полюбилась она ему, вот он ей вольную дал и под венец повел. Коли ты там была, то должна была, наверное, ее видеть, Голубой ее звали.

– Была такая, мне прислуживала. Ничего так, красивая. – Показалось Птахе или тень на юном личике мелькнула? А в голоске – что-то похожее на недовольство. Да ну, конечно же показалось! С чего бы это ей недовольной быть?

– Так вот. К лету у них дите народилось, дочка. Сказывают, Добролюб, скоморох тот, души в ней и в женке не чаял. А тут война. Налетели воины гульдские да пожгли подворье, всю его семью и холопов смерти лютой предали. Сам он едва живой остался. Пришел в себя, а ни подворья, ни семьи-то и нет. Самого изуродовали так, что от лица только маска звериная осталась. И сказывают, в нем самом зверь лютый проснулся. И пошел он мстить за семью свою, за любовь загубленную…

– Так-таки и любовь!

– А как же иначе-то. Нешто можно просто так извести столько народу?! Гульды уж пролом в стене сделали и готовились на рассвете штурм учинить, а Добролюб прокрался в лагерь ихний да потравил прорву народу. Наутро все уж в чистое переоделись, чтобы смертушку принять, а к ним выходит скоморох и несет весть, что гульды сегодня воевать не станут. Поговорил он о чем-то с твоим батюшкой. О чем, никто не ведает, да только после того разговора воевода начал готовить людей к бою. Следующей ночью Добролюба за стены отправили, а под утро у гульдов в лагере пороховой погреб взорвался. Батюшка твой сразу стрельцов в бой повел, крестьяне посадские и окрестные в стороне не остались, вслед за сотнями пошли. Как только воины гульдов отбросили, увели пушки в крепость, а что не смогли увести – порушили. Вот тогда-то конец войне, считай, и случился. Сил у ворога взять Обережную более не оставалось.

– И все это Добролюб?

– Ага. Да только сказывают, он и по сей день покою не знает, все за ладу свою мстит.

– Вот же долдонит одно – «любовь, лада»! Надоела уже!

Да что это с боярышней? Она ведь страсть как любит романы западников про такое читать. И славенские сказания, что в книги изложены, уж по сто раз перечитала… И пересказы разные с удовольствием слушает… А тут фырчит, как котенок недовольный!

– Точно тебе сказываю, Смеяна. Муж, коли любит, что угодно учинить сможет. Вот хочешь – я скажу Свистухе, чтобы залез на крышу терема и спрыгнул? Сделает, – убежденно проговорила Птаха.

– Ой ли?

– Спрыгнет. Вот скажу, что за него пойду, – прямо сейчас побежит!

– И думать не смей. Расшибется парень, а тебе только хиханьки, – заволновалась Смеяна. Забота о холопах у нее уж в кровь вошла, а Свистуха служил верно и исправно. Про его же безответную любовь всем было ведомо.

– Да какие уж тут хиханьки, коли слово держать надо будет.

– Вот скажу матушке, велит тебе и так за него пойти.

– Так я ведь это только для примеру, – не на шутку разволновалась девица. Свистуха, конечно, парень пригожий и ликом весь благообразный, и воин не из последних, да только не лежит к нему душа, что тут поделаешь.

– Ладно, пошутила я. Но и ты так больше не шути. Ишь удумала над парнем изгаляться. Иди уж.

Девка вышла, оставив боярышню одну. А на ту хандра напала. Спроси отчего, так и не объяснит. Нет, она понимала, что именно испортило ей настроение: рассказ о поруганной любви скомороха и то, что он люто мстил за это гульдам. Вот только кто бы объяснил, какая ей с того печаль? Ну да, видела она, как он на нее взирал, льстило его внимание сердечку девичьему. И там, на постоялом дворе, она специально до последнего лицо не открывала, а потом вовсю наслаждалась произведенным эффектом. И еще больше ликовало сердечко, когда она смертушки избежала, а он об этом прознал. Вид у него был тогда такой… такой… Ну прямо как в тех романах рыцарских, прямо как в рассказе Птахи! Словно он весь мир готов был за нее извести. Понимала она, что он никто против нее и надежды ему никакой нет. Да и сама о том вроде не думала: сладостно на душе, что вот так на нее взирают, и ладно. Так чего же сейчас-то?

До конца дня она ходила сама не своя. На подворье никак не могли взять в толк, что приключилось с вечно веселой и смешливой боярышней. А что тут скажешь, коли она и сама ничегошеньки не понимала? Однако пришло утро, солнышко разогнало тучи на небе, и на душе у девицы тоже посветлело, а лицо озарилось озорной улыбкой. Миновала хандра, ну и слава Отцу Небесному, не то уж думы появились, не приболела ли красавица.

К обеду еще одно событие случилось. На двор въехали трое всадников. Молодой боярич в сопровождении двух боевых холопов заявился с поклоном к Световиду от батюшки своего, боярина Вяткина. А осадному воеводе Градимиру вручил грамотку из приказной избы. Дескать, к чему же грамотку до крепости держать при себе, коли воевода здесь оказался.

Дружба дружбой, а служба службой. Но боярич, едва взглянув на Смеяну, позабыл, как дышать. И взгляд тот не прошел сторонкой, был замечен девой. И не осталось в душе и тени от прошлого ненастья. Снова сердечко екнуло, а глазки сами из-под опущенных ресниц на молодого воина косятся: тот и ликом и статью пригож. А от взгляда того грудь боярича сама колесом ложится, выгибается. Будь хвост, так непременно распушил бы похлеще павлина! Рука сама картинно на изукрашенную рукоять сабельки легла. И все-то молодым кажется, что эта игра только между ними тайно происходит, никому не ведомая и никем не понятая. Посматривают на эти потуги старшие да прячут улыбки, кто в бороду, кто в край платка. Ой что-то будет!..