Люйши чуньцю (Весны и осени господина Люя)

ГЛАВА ПЕРВАЯ Вторая луна весны / Чжунчунъ-цзи

Во вторую луну весны солнце в Куй. На закате восходит Ху, на рассвете — Цзяньсин. Дни этой луны — цзя и и, ее ди — Тайхао, шэнь — Гоуман, твари — чешуйчатые, нота — цзюэ, тональность — цзячжун, число — восемь, вкус — кислый, запах — козлиный, жертвы — дверям, и первейшая — селезенка.

Начинаются дожди, цветут персики и сливы. Поют иволги. Ястребы оборачиваются горлицами.

Сын неба поселяется в Таймяо Цинъяна, выезжает в колеснице луань, правит лазурными драконами. Водружает зеленое знамя, облачается в зеленое одеяние, убирается зеленой яшмой. Вкушает пшеницу и баранину. Его утварь — с «просторным» узором (шу и да).

В этой луне берегут почки и ростки, питают юных и малых, привечают всех сирот.

Сын неба избирает благоприятный день и повелевает вознести молитвы у алтаря земли.

Повелевает соответствующим чинам посетить тюремные замки, снять кандалы и наручники, облегчить телесные наказания, приостановить иски и тяжбы.

В этой луне прилетают ласточки. В день их прилета приносят великую жертву у алтаря Гаомэй. Сын неба самолично прибывает туда. К нему присоединяются первая дама во главе девяти бинь. Та, что угодит сыну неба, получит в свой колчан стрелу перед алтарем Гаомэй.

В этой луне наступает равноденствие. Раздаются раскаты грома, затем сверкает молния. Твари повсюду отходят после зимней спячки, отпирают дверки и начинают выползать наружу. За три дня до первого грома бьют в колокола, чтобы оповестить простой народ. При этом напоминают: «Скоро зазвучат раскаты грома, и если кто-либо будет невоздержанным в своем поведении, родившиеся дети будут уродами, что принесет горе и несчастье».

В день равноденствия выверяют меры длины и емкости, гири и коромысла весов, дани, цзюэ, доу и туны, приводят в порядок грузила безменов.

В этой луне пахари мало бывают дома. Все исправляют двери и створки, приводят в порядок покои и храмы. Не берутся за большие дела, чтобы не мешать полевым работам.

В этой луне не отводят воду из рек и озер, не спускают прудов, не палят лесов. Сын неба приносит в жертву ягненка и велит открыть ледники, предварительно принеся жертву в храме предков.

В первый день дин повелевает юэчжэну приступить к танцам, принеся цветные ткани. Сын неба самолично ведет трех гунов, девять цинов и чжухоу наблюдать за этим обрядом. В средний день дин он вновь повелевает юэчжэну посещать учащихся и наставлять их в музыке.

В этой луне при молении не приносят в жертву животных, а для этой цели используют пест и кольцо из яшмы, а также шкуры и шелк.

Если во вторую луну весны ввести осенние указы — по всей стране разольются реки, со всех сторон налетят холодные ветры, вторгнутся разбойники и воители. Если ввести зимние указы — горячая ци не пересилит холода, пшеница не созреет, люди станут грабить друг друга. Если ввести летние указы — на страну обрушится засуха, жара наступит слишком рано, налетят саранча и прочие вредители.

ГЛАВА ВТОРАЯ О жизнелюбии / Гуй шэн

Мудрец охватывает умом Поднебесную, и ничто не ценит он в ней так, как жизнь. Его ум, глаза, нос и уста — на службе у жизни. И хотя уху хочется прекрасной мелодии, глазу — прекрасного вида, носу — прекрасного аромата, устам — прекрасных яств, они сдерживают вредоносное для жизни. Конечно, эти четыре органа не стали бы этого делать, если бы не желали блага для жизни. В этом смысле не следует давать волю ушам, глазам, носу и устам, но сдерживать их, как не дают воли чинам, но всегда их сдерживают. Это и есть умение ценить жизнь.

Яо предлагал Поднебесную Цзычжоу Чжифу. Чжифу сказал в ответ: «Я, конечно, гожусь в сыновья неба, только вот меня мучают приступы меланхолии, и пока я не излечусь от этого, мне недосуг управлять Поднебесной».

Поднебесная — дело серьезное. Если уж таким не желают вредить собственной жизни, то о прочих делах и речи нет. И доверить Поднебесную можно лишь тому, кто не станет ею вредить собственной жизни.

Юэсцы убили подряд трех правителей. Царевич Соу[273], устрашившись такой участи, скрылся в Красных Пещерах[274]. Оставшись без правителя, юэсцы искали Соу, но не нашли в городе. Отправились за ним к Красным Пещерам, но царевич Соу отказался к ним выйти. Тогда юэсцы зажгли полынь и выкурили его вон, а потом возвели на царскую колесницу. Царевич Соу принял вожжи, взошел на колесницу и, взглянув на небо, сказал со вздохом: «Правители! Неужто нельзя обойтись без меня?!» Царевич Соу с ненавистью относился не к сану правителя, а к напастям, проистекающим от этого. Такие, как Соу, заслуживают, чтобы их назвали избегающими наносить ущерб собственной жизни государственными делами. Именно поэтому юэсцы и желали заполучить его правителем.

Правитель Лу прослышал, что Янь Хэ — муж, постигший дао, и отправил к нему гонца с шелком в дар. Янь Хэ, в одежде из грубой шкуры, сам кормил буйвола у ворот. Когда прибыл посланец от луского правителя, он сам вышел ему навстречу. Посланный спросил: «Это — дом Янь Хэ?» Янь Хэ отвечал: «Да, это дом Хэ». Посланец вознамерился вручить ему шелк, но Янь Хэ запротестовал: «Боюсь, вы не поняли повеления! Как бы вам не поставили этого в вину. Не лучше ли справиться еще раз?» Посланец пустился в обратный путь, справился и вернулся с тем же, но Хэ уже не застал.

Такие, как Янь Хэ, ненавидят не богатство и знатность сами по себе. Они ими пренебрегают, ибо слишком ценят собственную жизнь. Нынешние властители в большинстве своем из-за богатства и знатности свысока глядят на постигших дао. Они не желают их знать. Разве это не прискорбно? А ведь сказано: «Истина дао в том, чтобы сохранять себя[275], прочее можно употребить на управление страной, оставшееся от этого — на управление Поднебесной». В этом смысле труды предков и царей — то, к чему мудрец обратится в последнюю очередь, ибо это отнюдь не тот путь, на котором совершенствуют себя, вскармливают собственную жизнь.

Суетные правители нашего века ради погони за вещами готовы рисковать собой, забывать о своей жизни. Однако можно ли таким образом достичь своего, можно ли таким образом выполнить, что задумано? Ведь деяния мудреца и состоят в том, чтобы познавать, откуда что происходит и как с этим поступать.

Ведь если некто станет стрелять жемчужиной суйского царя[276] по птахе на высоте в тысячу жэней, все будут потешаться над ним. А отчего? Да оттого, что он станет тратить нечто ценное ради достижения весьма ничтожного. Но не ценнее ли жизнь, нежели жемчужина суйского царя?

Некогда Хуа-цзы[277] изрек: «Превыше всего — сохранение жизни в полноте, затем следует жизнь с ущербом, затем следует смерть, и самое ничтожное — жизнь под гнетом». Почитанием жизни называется сохранение ее в полноте. В жизни, сохраняемой в полноте, все шесть страстей умиротворены должным образом. В жизни с ущербом эти шесть страстей умиротворены частичным образом. В жизни с ущербом соответственно меньше того, за что ее стоило бы почитать. И чем больше ущерб, тем меньше к ней почтения. Смерть — это когда уже ничего не ощущают, все вновь как было до рождения. Жизнь под гнетом, — когда ни одна из шести страстей не умиротворена должным образом, и все они обретают лишь наиболее ненавистное. Все, что ни сделает такой человек, приведет его к позору. Нет большего позора, чем несправедливость. И потому несправедливость ведет к жизни под гнетом, но жизнь под гнетом одной несправедливостью не заканчивается.

Поэтому и говорится: лучше смерть, нежели жизнь под гнетом. Откуда известно, что это именно так? Когда ухо слышит лишь то, что ему ненавистно, это хуже, чем ничего не слышать. Когда глаз видит лишь то, что ему ненавистно, это хуже, чем ничего не видеть. Поэтому, когда гремит гром, затыкают уши, когда сверкает молния, закрывают глаза. Этому можно уподобить все шесть ощущений: когда ощущают то, что для них наиболее ненавистно, и не в состоянии избавиться от этих ощущений, для них предпочтительнее полное отсутствие ощущений. То, при чем полностью отсутствуют ощущения, называется смертью. Поэтому лучше смерть, чем жизнь под гнетом. Тот, кто любит угоститься мясом, не понимает под мясом дохлой крысы, и кто любит угоститься вином, не понимает под этим прокисшей барды. Так и почитающий жизнь не понимает под жизнью жизни под гнетом.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ О стремлениях и желаниях / Цин юй

Небо рождает человека наделенным страстями и желаньями. Желанья порождают стремления, стремлениям присуща мера. Мудрец познает эту меру, дабы сдерживать свои желанья. Поэтому и в стремлениях своих он не преступает грани.

Ибо уши желают слышать пять звуков, глаза желают видеть пять цветов, уста желают наслаждаться пятью вкусами. Таковы их стремления. И в этих трех вещах знатные и простые, глупые и умные, славные и пустые ничем не отличаются. Шэнь-нун и Хуан-ди в этом таковы же, что и Цзе и Чжоу. Мудрец же отличается тем, что он постигает свои стремления.

Стремления постигают, когда действуют, исходя из преимущественной ценности жизни. Суть же утрачивают, когда действуют, исходя не из преимущественной ценности жизни. В этих двух вещах заключен корень жизни и смерти, существования и гибели.

У суетных владык стремления ущербны, и потому всякое их действие приводит к поражению и гибели. Ибо нельзя сверх меры утруждать уши грохотом, утомлять глаза пестротой, а уста яствами, иначе распухнет все тело, онемеют сочленения и кости, застынет кровь в жилах, опустеют все девять отверстий, и каждый изгиб тела утратит должный вид. Тут уж не в силах будет помочь и сам Пэн Цзу! Когда желают из вещей недостижимого, когда домогаются в делах невыполнимого — все дальше уходят от корня жизни. Подданные и народ обращаются тогда к злословью и клевете, владыки возбуждают к себе великую вражду. Когда мысли легко смущаемы, становятся шаткими и нетвердыми. Хвастают своей властью, превозносят свой ум, а в груди — фальшь и обман. Добродетель и справедливость удаляются, а на смену им являются алчность и разврат. Когда же обступят трудности и бедствия, раскаиваться в содеянном прежде уже поздно. Хитрецы и краснобаи окружают таких, честные же и прямодушные их покинули. Стране грозят большие беды, но сожаления о совершенных злоупотреблениях не в силах ничего изменить. Прислушиваясь к речам, впадают в ужас, но исправить что-либо уже не в состоянии. Стеной встает мор, чередой спешат беды и смуты. И управление народом, и собственное здоровье в весьма плачевном виде. Уши уже не рады пению, глаза — краскам, уста — сластям. А это уже все равно что смерть.

В древности были люди, постигшие дао. Они доживали до глубокой старости и долго наслаждались пением, красками и яствами. Отчего так было? Оттого, что взгляды их формировались рано, а поскольку взгляды их формировались рано, они рано учились беречь себя. Рано учились беречь себя, и оттого не изнуряли свой дух. Ведь если осенью рано холодает, зима бывает теплой, и если весна дождливая, лето засушливо. Сама природа неспособна разделить силы надвое, ни тем более ли человек? Человек сродни природе. Все существа, хотя и отличаются по виду, едины в своих устремлениях. Поэтому в древности совершенствовавшие себя и мир всегда брали пример с природы.

Если вино черпают многие, оно скоро кончится. Тьма существ черпают вино жизни великих и знатных, оттого их жизнь зачастую так скоро кончается. Тем более когда не только тьма существ черпают их силы, но и сами они готовы поступиться собственной жизнью ради людей Поднебесной, сами того не сознавая. Ибо чем более их заслуги вовне, тем более ущерб их жизни внутри. Уши их не слышат, глаза не видят, уста не ощущают вкуса пищи. В груди великое стеснение, речи несвязны, взгляд замутнен. Как на грани смерти — в мыслях смятение, в душе ужас, — не ведают, что творят. Не прискорбно ли, когда так надрываются?

Современники Суньшу Ао все полагали, что встреча с цзинским Чжуан-ваном была для него большой удачей. С точки зрения понятий о дао это не так. Напротив, это было большой удачей для царства Цзин. Цзинский Чжуан-ван любил дальние путешествия, большие охоты, гонки на колесницах, копья да стрелы и развлекался беспрерывно. А все труды по управлению страной и заботы о чжухоу он возложил на Суньшу Ао. Суньшу Ао не знал отдыха ни днем, ни ночью и потому-то не мог позаботиться о своей собственной жизни. Зато деяния Чжуан-вана были записаны на шелку и бамбуке в назидание будущим поколениям.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ О верных влияниях / Дан жань

Мо-цзы увидал однажды, как красят белый шелк, и сказал со вздохом: «Покрасят в голубом, и станет голубым, покрасят в желтом, и станет желтым! Изменят цвет раствора, изменится и цвет шелка. Опуская в пять разных красок, получают пять разных цветов. Так что красить нужно не без опаски».

Это относится не только к окраске шелка. В государстве также наличествуют подобные влияния. Шунь находился под влиянием Сюй Ю и Бо Яна, Тан — под влиянием И Иня и Чжун Хуэя, У-ван — под влиянием Тайгун-вана и Чжоу-гун Даня.

Эти четыре государя находились под верным влиянием и потому правили Поднебесной, стали сынами неба. Молва об их деяниях достигла неба и всех концов земли. Приводя примеры доброжелательности и справедливости среди людей Поднебесной, всегда называют этих четырех государей.

А вот сяский Цзе находился под влиянием Тань Синя и Ци Чжунжуна, иньский Чжоу — под влиянием Чун-хоу и Э Лая, чжоуский Ли-ван — под влиянием Чан Фу из Го и Юн Ичжуна, Ю-ван — под влиянием гуна Ту из Го и гуна Дуня из Чжай.

Эти четыре государя находились под неверным влиянием и потому принесли беды своим царствам и сами погибли, стали позором Поднебесной. Приводя примеры несправедливости и позора средь людей Поднебесной, всегда называют этих четырех государей.

Циский Хуань-гун находился под влиянием Гуань Чжуна и Баошу, цзиньский Вэнь-гун — под влиянием Цзю Фаня и Си Яня, цзинский Чжуан-ван — под влиянием Суньшу Ао и Шэнь Иньчжэна, уский Хэлюй — под влиянием У Юня и Вэнь Чжии, юэский царь Гоу-цзянь — под влиянием Фань Ли и дафу Чжуна.

Эти пять правителей находились под верным влиянием и потому стали гегемонами среди чжухоу, а молва об их деяниях дошла до последующих поколений.

Фань Цзии находился под влиянием Чжан Люшо и Ван Шэна, Чжунхан Инь — под влиянием Цзи Циня и Гао Цяна, уский царь Фучай — под влиянием Ван Суньсюна и Тайцзай Пи, бо Яо из Чжи — под влиянием Чжиго Чжанъу, Шан из Чжуншанъ — под влиянием Вэй И и Янь Чжана, сунский царь Кан — под влиянием Тан Яна и Тянь Буиня.

Эти шесть правителей находились под неверным влиянием, и потому все принесли беды и гибель своим царствам и сами были опозорены и погибли, храмы их предков остались без жертв, род их прервался, советники и подданные покинули их и рассеялись, народ предался бродяжничеству. Приводя примеры алчности и жестокости среди людей Поднебесной, всегда называют этих шестерых правителей.

Правители не становятся прекрасными оттого, что они правители, они не обретают покой оттого, что они — правители; все это дает лишь следование ритуалу. Следование же ритуалу проистекает из верных влияний. Поэтому в древности умелые правители не жалели сил на отыскание верных людей, зато потом они отдыхали от дел правления, ибо обретали истинную основу в жизни. Те же, кто неспособен был быть правителем, изнуряли свое тело, изматывали свою душу, терзали свое сердце, насиловали глаза и уши, однако царство их подстерегали все большие опасности, сами они подвергались все большему позору и не сознавали, отчего это происходит. И поскольку не знали, отчего это происходит, находились под неверным влиянием. А при неверном влиянии откуда же взяться ритуалу? Так обстояло с шестью правителями. Не то чтобы они не ценили своих царств или не любили самих себя, — просто они находились под неверным влиянием. Так обстоит не только с принципами существования и гибели — то же относится и к предкам и царям. И не только в государственных делах наличествуют влияния.

Конфуций учился у Лао Даня, Мэн Су и Кун Цзиншу. Луский Хуэй-ван отправил Цзай Яна с поручением просить у сына неба разрешения на отправление обрядов в Цзяомяо. Хуань-ван послал к нему хрониста Цзюэ. Хуэй-ван оставил его при себе, и его потомки также проживали в Лу. У них-то и учился Мо-цзы. У этих двух мужей не было ни рангов, ни должностей, чтобы возвысить кого-либо, у них не было ни средств, ни жалованья, чтобы принести кому-либо выгоды. Однако, приводя примеры истинной славы среди людей Поднебесной, всегда называют этих двух мужей.

Оба они давно умерли, но последователей у них все больше, ученики их все многочисленней, — ими полна Поднебесная. Цари, гуны и большие люди следуют по их стопам и славятся этим, их любимые сыновья и братья подражают им и учатся у них; эта традиция не прерывается.

Цзыгун, Цзыся и Цзэнцзы учились у Конфуция, Тянь Цзыфан учился у Цзыгуна. Дуань Ганьму учился у Цзыся. У Ци учился у Цзэнцзы. Цинь Гули учился у Мо-цзы. Сюй Фань учился у Цинь Гули. Тянь Си учился у Сюй Фаня. Прославившихся в Поднебесной из числа учеников Конфуция и Мо-цзы множество, их не счесть. Все они находились под верным влиянием.

ГЛАВА ПЯТАЯ О свершениях и славе / Гун мин

Следуя верным путем, невозможно избежать свершений и славы. Они столь же неизбежны, как тень от тела, эхо от крика. Умелый удильщик достает рыбу с глубины в десять жэней, потому что у него ароматная приманка. Умелый стрелок снимает птицу с высоты в сотню жэней, потому что у него славный лук. Умелый правитель заставляет варваров и инородцев оставить свои нравы, забыть свои обычаи и покориться ему, потому что велика его дэ.

Где воды глубоки, там водятся рыбы и черепахи. Где деревья густы, там гнездятся птицы. Где травы высоки, там водится дичь. Если властитель над людьми умен, у него появляются на службе герои. Поэтому мудрый царь стремится познать не тех, кто приходит, а то, почему они приходят к нему.

Когда кого-либо принуждают смеяться, он невесел. Когда кого-либо принуждают плакать, он не опечален. Тот, кто лишь по принуждению следует дао, способен совершить малое, но никогда — великое.

Если уксус в чане желт и крепок, там заведутся москиты; с одной лишь водой этого не будет. Ни при каких усилиях не заманить мышь на кошку, муху на лед. Как и не отогнать мух тухлой рыбой: мух налетит еще больше, их не остановишь, ибо невозможно отгонять чем-либо привлекательным.

Цзе и Чжоу пытались привлечь отталкивающим, но хотя наказания при них были тяжки, а пытки суровы, это ни к чему не привело. Когда ударят холода, народ тянется к теплу. Когда обрушится жара, народ ищет холодка. У него нет постоянного пристанища: почуяв выгоду, он стекается, когда ее нет, уходит.

Того, кто хочет стать сыном неба, не может не интересовать, куда пойдет народ. А в наш век ни при холоде, ни при жаре народ никуда не идет, ибо куда бы он ни направился, всюду одно и то же. Тому, кто хочет стать сыном неба, нужно показать народу нечто иное. Если он не сумеет отделить себя от всеобщей смуты, то при самых искренних намерениях ему все же не удастся привлечь к себе нынешний народ. Когда же народ не приходит, с царством покончено. Тираны тогда торжествуют, а народ в отчаянье. Поэтому в наш век человек благоразумный не оставит этого без внимания, умный властитель не преминет этим заняться.

Ум и невежество отделены друг от друга непреложно, как непреложно время, отпущенное судьбой; так же непреложны и добрая или худая слава. Цзе и Чжоу пребывали в ранге сына неба, владели всем миром. Власти их было довольно, чтобы сделать несчастными всех в Поднебесной, но не достаточно, чтобы оставить по себе добрую славу. Гуань Лунпэн и царевич Би Гань могли принять жестокую смерть, стремясь прекратить злоупотребления своих владык, но они не могли доставить им славу мудрых. Славу другому не передашь, для нее необходимы основания.