Мадагаскарские диковины

Глава 5 Души усопших

Во всех частях Мадагаскара люди чтут мертвых. Хотя здесь почти столетие активно насаждалось христианство — процесс, нередко приводивший к кровавым столкновениям, — культ предков и поныне остается важным элементом традиционных верований, особенно в сельских районах. Из поколения в поколение переходило глубокое убеждение в том, что от благорасположения умерших зависит здоровье, богатство и плодородие. Если прогневить или расстроить предков, они перестают печься о потомках, и на семью обрушиваются бедность, бесплодие и болезни. Немудрено, что мертвые окружены здесь подчеркнутой заботой и вниманием. Формы поклонения весьма различны. Двигаясь на северо-восток, от Тулиары к Антананариву, мы сделали первую остановку на территории, где обитает народ махафали. Здесь в безлюдном месте, посреди суровой пустыни, стоят величественные обители мертвых.

Каждая гробница представляет собой квадрат, окруженный каменной полуметровой стеной. В ней покоятся все члены семьи. У самой примечательной из тех, что мы видели, сторона квадрата равнялась десяти метрам. Сверху гробница засыпана слоем камней, над которыми возвышаются ровными рядами деревянные резные столбики. Резьба и орнамент имеют четкую геометрическую форму — ромбов, квадратов или кругов, а венчают столбики фигурки длиннорогих быков — символы богатства и благополучия. Вдоль каждой стены надгробия торчат рога животных, принесенных в жертву во время погребального ритуала; рога повернуты остриями наружу, как бы защищая тела в центре захоронения. Вокруг рогов лежат принесенные родственниками вещи, необходимые покойникам в потустороннем мире: зеркальца, эмалированные миски с отбитыми краями и металлические чемоданчики; все это успело покорежиться и растрескаться на палящем солнце.

Жорж рассказал нам о бесчисленных табу, которые строго соблюдаются при выборе места, сооружении и украшении этих впечатляющих памятников. Гробница должна быть воздвигнута в отдаленном месте. Это диктуется многими соображениями: ее вид вызывает печальные воспоминания; если тень от захоронения упадет на дом, дух смерти непременно начнет витать над жилищем. Кроме того, души усопших выходят по ночам из мертвых тел, и, если гробница будет рядом с деревней, они могут по привычке забрести домой и прихватить с собой на тот свет кого-нибудь из живых.

Столь же важно и расположение могилы. Малагасийские дома построены с таким расчетом, что вход всегда ориентирован строго на запад. Если расположить гробницу подобным образом, мертвецы могут спутать обитель упокоения с домом живых. Поэтому захоронения ориентируют по диагонали к сторонам света.

Сооружение могилы — дело сложное, требующее соблюдения множества правил и обрядов. Вначале режут жертвенных животных и их кровью окропляют огромные скальные плиты, которые будут служить дверями. Перетаскивание этих плит — поистине адов труд; если при укладке их на место кто-то поранится и его кровь смешается с кровью жертвенных коров, это рассматривается как знак того, что могила жаждет крови и вскоре затребует новых обитателей.

Табу сопровождают буквально каждый шаг. Их так много, что строительство гробниц превращается в труднейшую проблему для потомков. Но выхода нет. Если нарушить правила и проявить небрежность, захоронение может стать прожорливым монстром. Зато если все ритуалы скрупулезно соблюдены в соответствии с традицией, в доме мертвых будет царить покой и он станет призывать к себе только стариков, уставших от жизни.

На второй день пути мы добрались до совершенно обнаженных гор в самом сердце Мадагаскара, где обитает народ мерина, веками правивший островом. Нам вновь бросилась в глаза резкая разница между этими невысокими светлокожими людьми с тонкими чертами лица и толстогубыми курчавыми, негроидного типа обитателями южных пустынь.

Нет сомнений, что мерина — относительно недавние жители острова, прибывшие сюда из Малайи и с Калимантана. Об этом свидетельствует не только их внешнее сходство с индонезийцами, имеется и множество других признаков, подтверждающих столь невероятное на первый взгляд происхождение. Во время долгой дороги мы с Жоржем развлекались, сравнивая малайские слова, выученные мной несколько лет назад в Индонезии, с малагасийскими. Большинство слов, которые я помнил, были совершенно незнакомы Жоржу, но некоторые имели определенное сходство. Например, «остров» по-малайски нусо, а по-малагасийски нуси, «глаз» по-малайски масо, а по-малагасийски мата. Несколько слов оказались совершенно идентичными в обоих языках: анак означает «ребенок», масак — «спелый», ини — «это», мата — «мертвый».

Есть и другие элементы культуры мерина, уходящие корнями на Восток. В одной из деревень, где мы остановились пообедать, я увидел старика в мягкой фетровой шляпе, закутанного в белое покрывало. Он играл на валихе — бамбуковой трубке длиной около метра с пятнадцатью струнами, натянутыми между двумя надетыми на концы кольцами. Слегка перебирая струны, музыкант извлекал мягкие журчащие звуки, усиленные резонатором. Нигде в Африке вы не найдете инструмента, похожего на валиху, зато ее собратьев можно увидеть очень часто в Таиланде, Бирме и других странах Востока.

По дороге к столице нам несколько раз встречались небольшие процессии; во главе шел человек с флагом, а за ним несли подвешенный на жерди длинный деревянный ящик. На мой вопрос Жорж мрачно ответил, что они несут покойника.

Мы вернулись в горы в конце сухого сезона. Примерно через неделю должны полить дожди, и крестьяне начнут высаживать на полях рисовую рассаду. В это время ритуальные обряды соблюдаются особенно свято. Захороненных вдали от дома выкапывают из могил и несут в родные места. По всей территории, где живут мерина, открывают каменные двери семейных гробниц: начинается праздник фамадихани — возвращения мертвецов.

Мы оказались свидетелями одной такой церемонии на окраине деревушки, примерно в пятнадцати милях от Антананариву. Захоронение здесь было не такое внушительное и изысканное, как у махафали; оно представляло собой квадратное сооружение, сложенное из скрепленных цементом булыжников. Дверь была уже открыта, и в проеме зиял темный ход в подземелье. Пока туда еще никто не спустился.

Человек пятьдесят-шестьдесят сидели на траве в окружении мисок, тарелок, кастрюль и корзин с едой; им предстояло провести у гробницы два дня.

На женщинах были яркие ситцевые платья, некоторые держали над головой зонтики; одеяния мужчин отличались большим разнообразием — от полосатых балахонов, смахивавших на ночные рубашки, до строгих городских костюмов. Чуть в стороне под наскоро сколоченным навесом, крытым ветвями и листьями, расположился оркестр. Кларнеты, рожки и барабаны гремели так, что мог проснуться и мертвый. Собственно, музыка как раз и преследовала эту цель: если души мертвых отлучились из гробницы, их надо было вернуть призывными звуками обратно, чтобы они смогли полюбоваться торжеством, устроенным в их честь.

Время шло, но ничего особенного не происходило. Один-два человека поднимались и под равнодушными взглядами собравшихся начинали танцевать на месте, после чего снова садились.

Наконец в середине дня трое стариков в сопровождении старших членов семьи, которой принадлежала усыпальница, спустились в темную погребальную камеру с циновкой из пандануса. Из гробницы они вынесли на циновке обернутый в белую простыню труп. Очень буднично, без особого церемониала тело пронесли сквозь толпу сидящих гостей и уложили на специально сделанную подставку из ветвей. За первым последовало еще несколько тел, их уложили в ряд.

В поведении зрителей нельзя было заметить ни одной нотки скорби или печали. Они громко болтали и смеялись. Что бы люди ни чувствовали в глубине души, им нельзя в этот момент молчать и тем более плакать: покойники после долгих месяцев пребывания в тиши хотят слышать голоса живых и появление мертвецов из могилы должно сопровождаться весельем, иначе усопшие могут решить, что родные не радуются их возвращению.

Дневная жара немного спала, оркестр вышел из укрытия, музыканты расселись на траве и заиграли с удвоенной энергией. Музыка была самой жизнерадостной, барабаны чеканили ритм, а завывающие кларнеты выводили мелодию. Танцы постепенно стали более чинными и изысканными. Почти все члены семьи приняли участие в медленной кадрили, выделывая па между постамент том с трупами и раскрытой пастью могилы. В конце каждой фигуры танцующие поворачивались лицом к покойникам и выражали им свое почтение.

С наступлением темноты почти вся толпа разошлась по домам; только семья осталась нести вахту возле предков, лежавших на помосте в лунном сиянии.

Наутро мы вернулись к месту церемонии. Люди уже танцевали — правда, довольно беспорядочно. Веселье продолжалось до трех часов пополудни. Ровно в три оркестр смолк, и наступила мертвая тишина. Глава семьи молча показал толпе шелковое полотнище дивной красоты, с широкими красными, синими и зелеными полосами и набивным нежным узором. Это была ламба мена.

Ткани местного производства, по-малагасийски ламба, довольно дешевые, но специальные ламба мена безумно дороги. Они считаются священными, и никому в голову не придет использовать их для чего-либо иного, кроме церемонии возвращения усопших.

Все собираются вокруг помоста и по очереди снимают тела. Женщины усаживаются на траву и кладут мертвецов себе на колени. Нарочитое веселье, царившее до сих пор, стихает: женщины общаются с душами мертвых, ласкают и поглаживают их бренные останки. Некоторые разговаривают с ними, утешая и убеждая ни о чем не беспокоиться. Многие откровенно плачут.

Тем временем мужчины начинают разрывать ламба на саваны: для столь важной цели не годится никакой другой материал. Женщины заворачивают тела в новые, яркие одеяния. Многие усопшие уже представляют собой прах, смешанный с остатками ламба от предыдущих церемоний. В воздухе явственно ощущается запах тления. Мужчины подключаются к работе, действуя без излишнего почтения.

Когда все покойники облачены в новые ламба, их возвращают на помост, и члены семьи вновь начинают танцевать величественную кадриль. Движения танцующих даже отдаленно не напоминают страстные, неистовые африканские танцы. Наоборот, плавность жестов, подрагивания пальцев и сдержанность поз заставляют вспомнить танцы Бали и Явы.

Празднество подходит к концу. Все присутствующие — дети, женщины и старики — собираются вокруг постамента и, танцуя, машут руками в знак последнего прощания. Затем останки по очереди поднимают на плечи и трижды обносят вокруг гробницы. После третьего круга мертвецов вручают стоящим у входа в могилу мужчинам, и те спускают их вновь в темноту.

У мерина проведение церемонии фамадихани считается вопросом чести. Только собачьи дети, говорят они, могут позволить своим предкам лежать в могиле забытыми и заброшенными. Мертвые любят танцы и празднества, они хотят еще раз увидеть свои стада и поля, за которыми ухаживали при жизни. Но церемония стоит огромных денег: нужно ведь заготовить кучу еды, приобрести дорогостоящие ламба мена, нанять оркестр. Многие семьи тратят почти весь свой доход на фамадихани, поэтому мало кто может себе позволить проводить этот ритуал ежегодно.

Обнищание или бесплодие, видение кого-нибудь из покойников во сне, помещение новых тел в гробницу — каждое событие требует проведения обряда вне зависимости от того, когда его совершали в последний раз. Если семья в течение пяти лет не «возвращает» своих умерших предков, это считается не просто бесчестьем и позором, но и большой глупостью. Ведь церемония имеет четкий логический смысл. Коль скоро души усопших продолжают распоряжаться судьбами живых, как можно не платить им долг и не воздавать почести?

Впрочем, это не единственная причина; обряд уходит своими корнями в глубокую древность. Ритуал совершается, как правило, в конце сухого сезона, когда рисовые поля после долгого периода бесплодия вновь начинают наполняться жизнью. С этого момента основной заботой людей становятся плодородие и урожай. Согласно древним описаниям празднества, бездетные женщины уносили кусочки савана как талисман, призванный излечить их от бесплодия.

Вполне возможно, что эта церемония сродни тем обрядам, которые когда-то соблюдались весной по всей Европе, да и поныне распространены во многих уголках мира. Животные и боги приносятся в жертву, а затем символически воскрешаются могуществом волшебных сил в надежде, что семена, от которых зависит благосостояние общины, дадут всходы — новую жизнь после мертвых зимних месяцев — и уберегут от голода.

В Антананариву мы сдали в гараж дышащий на ладан «лендровер». Осмотр и починка должны занять не меньше недели. Жоржу пора было возвращаться на работу в институт. Оставшись одни, мы с Джефом решили слетать в Анцеранану, на севере острова. Там было немало интересного, но больше всего хотелось увидеть одно священное озеро; по рассказам, оно является местом самого удивительного культа предков на всем Мадагаскаре.

Порт Анцеранана (раньше — Диего-Суарес) расположен на побережье залива, который врезается в северо-восточную оконечность острова, образуя одну из обширнейших в мире гаваней. Эту замечательную бухту обнаружил в 1500 году португальский мореплаватель Б. Диаш, первый европеец, посетивший Мадагаскар. Сорок три года спустя туда попал другой португальский мореплаватель — Диего Суарес, чьим именем впоследствии был назван залив и возникший на его берегу город. Огромную гавань запирает узкий проход; выгоды этой стратегической позиции привлекли пиратов, и с конца XVII века в бухте обосновались джентльмены удачи. Их предводителями были француз Миссон и англичанин Том Тью. Отсюда они выходили на промысел. Пираты грабили возвращавшиеся из Индии купеческие суда, набитые серебром, шелком, драгоценными камнями, пряностями и золотом.

Массон был помимо прочего поборником равноправия, поэтому он основал на берегах залива поселение, названное международной республикой Либерталией; туда принимались все, независимо от цвета кожи и национальности. К сожалению, пираты не сумели наладить отношений с населением глубинных районов острова, и это обрекло республику на гибель.

Как уже упоминалось, в XIX веке Франция заключила договор с королевой Мадагаскара. Среди других уступок французы получили право оккупировать залив. В дальнейшем они превратили порт в крупную военно-морскую базу. Во время второй мировой войны французские власти на острове заявили о своей верности правительству Виши, поэтому в 1942 году эскадра из сорока британских судов вошла ночью, преодолев мелководье, в соседнюю бухту, где высадила десант, который взял штурмом крепость Диего. Защитники ее считали себя вне опасности и были застигнуты врасплох. Им оставалось лишь подивиться виртуозному навигационному искусству англичан.

О британских войсках здесь помнят до сих пор. Когда мы познакомились с Жоржем, все его познания в английском заключались в двух чудовищно непристойных фразах, которым он обучился в детстве, механически повторяя солдатские выражения. Воспоминания о щедрости, а точнее говоря, о наивности оккупантов сохранились у местных жителей. Если, скажем, торговец на рынке в Анцеранане запрашивает за свой товар бешеную цену, он вполне может получить в ответ: «Что я тебе, англичанин?!»

Улицы города забиты машинами и людьми, но в целом ощущается атмосфера праздности. Когда мы приехали, огромная гавань, где может уместиться целый флот, была совершенно пуста. Лавочники-индийцы дремали на пороге своих магазинчиков; сквозь дверные проемы виднелись стеллажи, на которых громоздились рулоны яркой материи и батареи напитков местного производства. Кто это покупает, непонятно: толпа лениво текла мимо. Арабы в круглых шапочках и длинных белых галабеях, малагасийцы и европейцы придавали этому городу многонациональный колорит и казались досужими туристами — никто никуда не торопился.

В пятидесяти милях к югу от Анцерананы лежит священное озеро Анивурану — небольшой тихий водоем, окруженный лесистыми холмами. Вода в нем свинцового цвета. Легенда гласит, что некогда на его берегах стояла богатая деревня. Но жители ее славились своей жадностью. Однажды мимо проходил колдун из соседнего селения. Было жарко, он изнывал от жажды и попросил напиться. Никто не дал ему воды. Только одна старуха сжалилась над колдуном и вынесла кувшин. Кудесник утолил жажду, поблагодарил ее и велел немедленно уходить из деревни, взяв детей и пожитки. Ни один человек, добавил он, не должен об этом знать.

Старуха ушла, а колдун, встав посреди деревни, проклял ее жителей. За то, что им было жалко воды, которой вокруг сколько хочешь, деревня опустится на дно озера, а ее обитатели превратятся в водяных чудищ, изрек колдун и исчез. Кара не заставила себя долго ждать: деревня действительно погрузилась в озеро, а люди превратились в крокодилов.

Потомки той старухи живут теперь в деревне Анивурану, что в миле от озера. В тяжелые времена, когда им грозит нищета или хворь, крестьяне идут к озеру и приносят дары своим предкам — крокодилам, подобно тому как члены народа мерина открывают семейные гробницы и ублажают своих покойников.

Мы разыскали почтмейстера, который, как нам сказали, пользовался большим уважением в деревне. За рабочим столом сидел крупный мужчина в прекрасном расположении духа. Он охотно отвечал на наши вопросы, касающиеся церемонии поклонения предкам. По его сведениям, через два дня женщины должны были устроить «праздник», чтобы помочь одной из них, страдавшей бесплодием. Он обещал поговорить с проводящей обряд семьей и попытаться убедить ее позволить нам присутствовать на церемонии. Естественно, подразумевалось, что взамен от нас ожидается существенный материальный вклад. Церемония — дело накладное. В жертву будет принесена корова, а они, как известно, недешевы. Кроме того, придется много петь, а это вызывает жажду. Не могли бы мы захватить два-три десятка бутылок лимонада и, скажем, бутылочку рома для поднятия духа? Учитывая, какой оборот принял здесь однажды недальновидный отказ в глотке воды, я заверил почтмейстера, что питье будет доставлено.

Поток туристов с прибывающих в Анцеранану судов давно убедил жителей Анивурану в том, что их озеро и его легенда имеют коммерческую ценность, поэтому, когда два дня спустя мы прибыли с Джефом в деревню, наши кинокамеры не вызвали особого удивления.

Почтмейстер в окружении нескольких мужчин стоял на берегу озера возле привязанной к дереву тощей коровы. Поодаль сидела группа женщин в ярких одеждах, закутав голову на арабский манер. Мы выставили привезенные бутылки. Женщинам достался лимонад, а почтмейстер прибрал к рукам ром.

С несчастной коровой разделались быстро и деловито. Один из мужчин собрал кровь в эмалированную посудину, спустился к озеру и вылил кровь в воду.

Женщины затянули унылую песню, ритмично прихлопывая в ладоши. Через несколько секунд метрах в пятидесяти от берега на поверхности озера появился черный бугорок.

— Смотрите, кайман! — восторженно воскликнул почтмейстер.

С терминологией, касающейся этих рептилий, получается вечная путаница. Строго говоря, кайманы обитают только в Южной Америке. В озере, я знал это наверняка, водятся крокодилы того же вида, что живут в Восточной Африке. Но наш знакомый был не виноват. Французский — не родной его язык, а название «кайман» он услышал от европейцев. Любопытно отметить в этой связи, что жители Южной Америки с полной убежденностью называют своих кайманов крокодилами. Между тем существует простой способ отличить представителей этих двух семейств — взглянуть на расположение их зубов. Но, думается, момент для дискуссии на эту тему был не самый подходящий. Да и какой педант станет при каждой встрече с крокодилом-кайманом заглядывать ему в пасть?

Женщины запели громче. Одна из них откинула назад голову и испустила, вибрируя языком, истошный, похожий на улюлюканье вопль. Мужчина спустился к озеру и осторожно положил у края воды здоровый кусок мяса. Крокодил плавно двинулся вперед. Позади него широким клином расходилась волна. Неожиданно справа от него появилась еще одна желтоватая голова, поменьше.

В воду плюхнулся второй кусок мяса. Через несколько минут крокодил, тот, что покрупнее, выполз на берег, оставив длинный хвост в озере. Чешуйчатая спина его блестела от воды.

Я решил, что нам следует подойти поближе и снять гостя во всей красе, но почтмейстер удержал меня.

— Женщинам это не понравится, — сказал он.

— Зато крокодил будет доволен, — отозвался Джеф, отрываясь от тяжелой камеры и прикидывая шансы к быстрому отступлению.

Тем временем второй крокодил тоже вылез на илистый берег и улегся рядом с первым; оба выжидательно смотрели на нас.

— Иногда, — сказал почтмейстер, — они выходят за мясом на берег, но за последний месяц у нас было три праздника, так что они, наверное, не очень голодны.

Большой крокодил рванулся вперед, схватил кусок мяса величиной с полруки и соскользнул обратно в воду, где чувствовал себя в большей безопасности. Он задрал голову, обнажив устрашающие челюсти с двумя рядами белых конических зубов, и, трижды конвульсивно щелкнув ими, проглотил мясо.

Все крокодилы, равно как и кайманы, едят таким образом. Кожный лоскут на задней стенке глотки, закрывающий вход в пищевод, позволяет им открывать рот и под водой. Поэтому они способны схватить жертву в воде, но, будучи лишенными губ, не могут плотно закрыть рот. В результате, чтобы проглотить пищу и при этом не нахлебаться воды, им приходится выныривать и задирать голову.

Женщины поощрительно закричали. Желтый крокодил, вдохновленный примером старшего собрата, урвал свою долю. Животным бросили еще несколько кусков мяса и коровью шкуру. Несколько кусков приманки упали довольно далеко от воды: люди явно хотели побудить крокодилов выползти подальше на берег. Но животным было достаточно того, что упало у кромки. Через полчаса, наевшись досыта, крокодилы погрузились в воду и медленно поплыли к середине озера.

Для зоологов вся церемония не представляла особого интереса, она лишний раз доказывала, что крокодилов можно приучать отзываться на определенные звуки и вылезать из воды в ожидании пищи. В качестве подлинно народной малагасийской традиции зрелище тоже не имело особой ценности, будучи низведено почти до уровня туристского аттракциона.

Несомненно, когда-то это был волнующий обряд. Повсюду на острове крокодилы, каждый год уносящие человеческие жизни, вызывают страх и ненависть. Естественно, на них безжалостно охотятся, и только здесь их берегут и подкармливают. А это значит, что в основе подобного отношения лежит глубоко укоренившееся верование.

Сейчас, я думаю, о них заботятся потому, что они сделались немаловажным источником дохода, хотя для многих в Анивурану крокодилы, должно быть, по-прежнему сохраняют ореол сверхъестественности, всегда окружающий живые воплощения душ усопших.