Мафия-93

Глава I ПРЕФЕРАНС

Перед игрой Георгий Васильевич подозвал Хмиза и тихо напомнил ему:

– Твоя очередь, Степочка… Усек?

Хмиз многозначительно похлопал по карману пиджака и сказал:

– Ты что? Разве такое забывается? Святое дело… Георгий Васильевич, показав три пальца, коротко бросил:

– Как всегда…

Хмиз лишь улыбнулся, и Георгий Васильевич отошел довольный. Сегодня, как обычно, собрались на квартире, где он был на правах хозяина. Вообще-то трехкомнатная квартира формально принадлежала не ему, в ней были прописаны его возлюбленная Любовь Антоновна Сулима с матерью и отцом, которых Георгий Васильевич видел крайне редко: с Любчиком договорились, что ее родители могут приезжать сюда из деревни только в гости, да и то не слишком часто. Поддержка родителей обходилась Георгию Васильевичу тысяч двадцать в месяц, но для него эта сумма означала примерно столько же, сколько для среднего инженера сотня. Ради покоя и комфорта он готов был платить и больше.

Любчик вкатила в гостиную столик с бутылками и бутербродами: коньяк, виски, водка, семга, красная икорка и осетровый балычок. Не было только джина. Георгий Васильевич заплатил бы за джин и в пять раз дороже, но нигде не достал его – вот до чего довела бездумная борьба со спекуляцией. Дело в том, что Кирилл Семенович Пирий обожал джин с тоником, он пил, конечно, и коньяк, и виски, и водку, короче говоря, пил все, но всему предпочитал джин. Он привык, что его желания всегда выполняются. А тут… Именно поэтому Георгий Васильевич сегодня был не в духе. «В конце концов, – подумал он, – хозяин Города не я, а он, всемогущий Пирий, который, между прочим, мог бы залить любым пойлом нашу честную компанию». Однако вслух эту мысль не высказал – зачем? Лучше всегда брать вину на себя, особенно на людях, начальству это нравится, оно должно быть безгрешным, как Иисус Христос, пребывать на недосягаемой высоте, ощущать себя если не богом, то его наместником на четко определенной территории.

Георгий Васильевич улыбнулся, развел руками и произнес, обращаясь только к Кириллу Семеновичу:

– Мишка, мой шофер, объездил весь город, но джина не достал. Кстати, в понедельник лечу в Москву… Надеюсь там…

Уселись за стол. Георгий Васильевич распечатал новую колоду карт. По традиции первым сдавал хозяин. Он старательно перетасовал карты и быстро разбросал их по столу.

– Пас… – произнес Кирилл Семенович, а Хмиз заказал игру. И не простую, а сразу девятерную.

– Везет же людям! – недовольно поморщился Кирилл Семенович, а Хмиз стыдливо улыбнулся. Он-то знал точно: пойдет ему карта или нет – все равно около трехсот тысяч выиграет Кирилл Семенович Пирий. Так уж повелось в их компании: играют по-крупному, и Кирилл Семенович всегда в выигрыше – замаскированная форма взятки. Хотя в компании никто даже в мыслях не произносит это слово. Удобная форма платить за услуги.

Сегодня проигрывать очередь Хмиза, но обставить это надо красиво, может быть, вначале немного вырваться вперед, поиграть на нервах партнеров, поскольку какой же преферанс без волнений, взлетов, падений, радостей и отчаяния? Потом можно купить рискованный мизер и объявить не ту игру, залезть на «горку», наконец существуют десятки способов проиграть интеллигентно и тонко. Пирий, конечно, знает, что к чему, но существуют определенные условия игры, которых следует придерживаться.

Степан Хмиз незаметно для всех улыбнулся. Сам бог велел ему выкладывать Пирию ежемесячно триста-четыреста тысяч. Под началом Хмиза самая большая промтоварная база в Городе, весь дефицит проходит через него, хочешь – не хочешь, а деньги сами плывут в руки. Если действовать с умом, иметь несколько верных директоров магазинов, умело и надежно наладить систему «купли-продажи», то всегда можно кататься как сыр в масле. А на отсутствие деловитости и хватки Хмиз не жаловался, директоров имел преданных и систему, отлаженную до малейших деталей.

Говорят, сгустились тучи и над Хозяином, как в регионе величают бывшего первого секретаря обкома партии. Оно конечно, давно пора дать старику под зад, удивительно, что все еще держится… В речах он, естественно, поддерживает перестройку – послушаешь, даже не верится: хозрасчет, арендный подряд, рыночная экономика… Но из слов борща не сваришь, старик отлично знает, что значит отдать землю крестьянам, ввести на селе арендный подряд и отпустить вожжи директорам предприятий. Это все равно что выкопать себе и всему аппарату глубокую могилу.

Сейчас ты – власть, к каждому твоему слову прислушиваются, в рот заглядывают, для председателя колхоза Хозяин выше самого бога, а арендатору все до лампочки – сеет, когда хочет, без указаний сверху, убирает тоже, ну соберет со своей сотни гектаров вдвое больше, так это же выгодно только ему, это его собственная заслуга, а не райкомовская. Директор завода тоже планирует сам, ориентируется на рынок, а с исполкомом ничего согласовывать не нужно.

Глядя на игру, Георгий Васильевич думал почти о том же: ему надоели горкомовские секретари и инструкторы, без которых и шагу нельзя сделать, надоел и сам Пирий с его гордостью и высокомерием. Ну, кланялись тебе, угождали, проигрывали в преферанс, давали просто так, не очень скрывая это, а он воспринимал все это как должное, более того, сам верил в свою исключительность, разум и организаторский талант.

А если по существу, разум-то средненький, и держится Кирилл Семенович только благодаря им – тем, кто расписывает сейчас пульку. А не было бы его, Белоштана, еще Хмиза да четвертого партнера – заведующего горторготделом Мокия Петровича Губы, еще двух-трех на самом деле мудрых, опытных и обстоятельных, так сказать, соратников, жил бы ты, господин мэр, на свою номенклатурную зарплату и не знал бы вкуса настоящего джина.

Георгию Васильевичу от этой мысли сделалось приятно и легко, поскольку ощутил себя настоящим хозяином города. А если разобраться, кто такой Пирий? Марионетка, кукла, Карабас-Барабас, которого можно дергать за нитки. Это только внешне он страшный, а на самом деле напуган и сделает все, что они пожелают.

Подумав так, Георгий Васильевич улыбнулся. Внутренние тревога и страх, которые не покидали его последнее время, стали постепенно униматься. Это только первоначально перестройка и трепотня о гласности напугали его, да и не только его – скорее всего, кажется, Пирия и иже с ним. Сейчас, присмотревшись и придя в себя, Георгий Васильевич понял, что и перестройка даст ему некоторые шансы, более того, сейчас он может узаконить свое подпольное предприятие, может спать спокойно, не ожидая, что кто-нибудь из умных и неподкупных людей из ОБХСС выйдет на левый цех и его дефицитную продукцию, изготовляемую уже не первый год.

Георгий Васильевич и раньше спал без тревоги за Пириевой спиной, тем более зная, что сам начальник УВД города полковник милиции Псурцев в курсе их дел, а его дорогая половина носит кофточки и другие трикотажные изделия, изготовленные городскими мастерами и обозначенные импортными этикетками. Зачем заниматься завозом трикотажа из-за заграницы, – это дорого и нет большого объема. Пусть этим занимаются «челноки». Почти никто не может обнаружить подделку, и Белоштан страшно гордился этим: может работать не хуже, чем в Милане или Амстердаме, стоит только заинтересовать людей, наших простых тружеников, умельцев – вспомните только, кто подковал английскую блоху! Надо заинтересовать мастера, не стоять над его головой, не подгонять, придумывая всякие соревнования, что и до сих пор любят делать аппаратчики, наконец надо прилично заплатить за его труд – и он свернет горы.

Именно так размышлял Георгий Васильевич, взвешивая, открывать или не открывать левый цех. Людей подбирал туда сам и платил им втрое больше, чем зарабатывали на фабрике, – жалоб и анонимок не боялся. Однако окончательное решение принял, прозондировав Пирия, а если говорить откровенно, после того, как Кирилл Семенович не отказался от первого подношения.

Произошло это элементарно. Белоштан волновался и переживал, мысленно проигрывая несколько способов подхода к мэру, допуская и то, что Кирилл Семенович может разгневаться, и все же решил идти ва-банк, тем более что слышал от некоторых, что Пирий берет и с ним можно сговориться.

Тогда он под каким-то предлогом задержался в кабинете Пирия. Рабочий день кончался, а вечером Кирилл Семенович должен был ехать в Киев на важное совещание – он спешил и посмотрел на Белоштана не без раздражения.

– Ну? – спросил откровенно неприязненно. – Что у тебя?

Георгий Васильевич сразу уловил этот тон, хотел было уже дать задний ход, попросить для фабрики какую-нибудь мелочь, но передумал: когда еще будет такое удачное время? Вздохнул и вынул из «дипломата» толстый пакет, положил его на стол перед Пирием.

– От коллектива нашей фабрики, – начал, нервно заикаясь, – вам, Кирилл Семенович, на мелкие расходы в нашей столице…

Пирий внимательно посмотрел на Белоштана, холодно, с прищуром. У того похолодели пальцы, но все же, превозмогая страх, подвинул пакет к Пирию, добавив:

– От всего сердца.

– Вижу, что от всего… – Глаза Пирия смягчились. Вдруг спросил коротко и по-деловому: – Сколько?

– Триста, – почти шепотом выдавил из себя Георгий Васильевич. – Так сказать, на сувениры…

Пирий накрыл пакет большой лапой, слегка пошевелил пальцами, потом сжал их, смяв пакет, и небрежно сунул его в карман.

– Спасибо, – сказал просто. – Пригодятся… В Киеве такая круговерть… А тебе что надо? – перешел на деловой тон.

– Как сказать, Кирилл Семенович… Задумали мы одно дело… На фабрике…

– Это хорошо, что думаете, – похвалил Пирий. – Поговорим, когда вернусь. Я в Киев не надолго, ты не беспокойся, мы добрые начинания всегда поддерживаем, лишь бы на пользу народу…

– На пользу, на пользу… – подтвердил Белоштан.

– Ну вот и договорились…

Георгий Васильевич вышел из кабинета мэра и вытер потный лоб.

Радость подступала к сердцу. «А он мужик фартовый, – ликовал Белоштан, – сразу видно, свой человек – простой и душевный».

После возвращения Пирия Белоштан не записывался к нему на прием, ждал, пока тот, найдя повод, сам позвонит ему, но Кирилл Семенович молчал, и только через месяц Белоштан решил снова наведаться к мэру. На этот раз захватил в собой пятьсот тысяч рублей, поскольку деньги были – цех уже работал, правда, пока еще не на полную мощность, но набирал обороты: продукция пошла, и Георгий Васильевич не стыдился ее качества.

А потом пошло-поехало… Теперь Белоштан звонил Пирию запросто в любое время суток, и мэр больше уже не упоминал о деятельности на пользу народа – к черту этот народ, рабочий класс и трудовое крестьянство, пусть о нем думает родное государство… Вот какие важные постановления принимаются в последнее время.

И еще подумал Георгий Васильевич: сегодня же после пульки надо будет провентилировать с Пирием свою идею. Наверное, похвалит. Вместо левого цеха – кооператив. Надо легализовать их дело, расширить производство. Хотя покупатели и так не жалуются, но хорошо бы обновить ассортимент, производить исключительно модные и дорогие товары. Возникнут и сложности. Самое главное – материальная база. Но их трикотажная фабрика может передать, то есть продать, вновь образованному кооперативу устарелое и непригодное оборудование. Горисполком поддержит эту операцию, в случае необходимости примет решение, а он под маркой «устарелого и непригодного» шуранет новые станки. Кто же осудит за это? Вон как носятся с кооперативами, зеленую улицу им, и он действует, так сказать, в духе времени. Наконец, если кто-либо стукнет в контрольные органы, наплевать: Пирий заступится, в крайнем случае выговорешник схватит, а он ради святого дела готов и на моральные издержки.

Точно – кооператив. Через него можно будет легализовать и деньги, лежащие в тайниках и у добрых знакомых, пустить мертвый капитал в оборот – и государству выгодно, и ему! А председателем кооператива сделать Васюню, то есть Василия Франко, свою правую руку по левому цеху – Георгий Васильевич невольно усмехнулся этому каламбуру. Васюня – человек надежный, нюхом чует рыночную конъюнктуру и может развернуться. Правда, задерет нос, свободы ему захочется, но тут придется крепко держать вожжи. Как говорят на загнивающем Западе, у него будет контрольный пакет акций: без хорошей пряжи кооперативу смерть, а он будет поставлять Васюне под видом отходов первоклассное сырье: опять-таки в крайнем случае – выговор, но ведь не воровство в особо крупных размерах, за что…

Белоштан только представил, что схлопотал бы, если распутали бы все его дела, даже мороз по коже пробежал. Ну, расстрел не расстрел, но пятнадцать лет в колонии строгого режима тоже не сахар. Выйдет он уже старикашкой, Любчик хоть и клянется в любви, конечно, не дождется, да и вообще кому он будет нужен?..

Хмиз взял колоду и стал разбрасывать новенькие карты. Они тихо шелестели, скользя по полированной поверхности стола, будто разговаривали между собой, решали, кому отдать предпочтение. А Хмиз не удержался и незаметно подсмотрел, что легло в прикуп. Сверху лежала червонная дама, она словно исподтишка подмигнула Хмизу, и у того зарделись щеки. Правду говорят: карта не врет. Сегодня ему встречать Светлану, поезд приходит в двенадцатом часу, а пульку они кончают, как правило, в девять, в крайнем случае в половине десятого. Успеет заскочить домой, навести элементарный порядок – может, Светлана согласится заглянуть к нему на чашечку кофе…

Удивительно, как устроен мир, за один только день Степан узнал, что есть на свете бог – его персональный бог и защитник: это надо же, такая красивая девушка приехала всего на три дня в Трускавец, где он отдыхал, и ему посчастливилось встретить ее.

Ему удалось уговорить Светлану съездить в Канев, к памятнику Т. Г. Шевченко. В тот же день на его машине они отправились в неожиданное для нее путешествие. Светлана была в восторге.

Шевченко стоял на горе, вглядываясь в заднепровский простор.

Светлана села на скамейку. Степан хотел что-то спросить, но девушка предостерегающе подняла руку, прося помолчать, и вся ушла в себя. Степан тоже замолчал и сидел, вспоминая свою жизнь.

Правнук поганый – так сказал бы сейчас о нем Тарас, а ведь раньше он не был таким. Как и все, учился, бегал на студенческие вечеринки, выступал на собраниях, выпускал стенгазету, мечтал о семье, любил девчонку. Но любимая выбрала другого, он в это время уже заканчивал институт, получил распределение в Город, вначале работал простым товароведом в магазине, там познакомился с директором трикотажной фабрики Белоштаном и приглянулся ему. Георгий Васильевич обставил дело так, что через несколько месяцев Хмиза выдвинули в директора и сразу привлекли к своим делам – через магазин пошла левая продукция фабрики. Тогда же Степан почувствовал сильную руку Пирия. После двух-трех проигрышей в преферанс Хмиза совсем неожиданно сделали директором базы – пришлось отметить новое назначение банкетом в узком кругу, где Пирий поднял тост за молодые кадры и персонально за него, Степана Святославовича Хмиза. С купеческим размахом разбил на счастье хрустальный фужер, потом, отозвав Степана в угол, предупредил: теперь Хмиз полноправный член их компании и может рассчитывать на его, Пирия, поддержку. Однако сказал также, что Степан должен быть послушным и выполнять все его указания. Хмиз знал это и без предупреждения, он уже успел наладить крепкие контакты среди торговой элиты Города – не без поддержки Белоштана, которого Степан безгранично уважал.

С тех пор пошло-поехало. Белоштан умудрялся сбывать левый товар даже через базу, директора магазинов заискивали перед Хмизом – он стал нужным человеком и в обкоме, и в исполкоме, его знали, уважали, звонили, приглашали на семейные праздники даже большие областные руководители, деньги сами плыли в руки, Степану не требовалось для этого прилагать усилий, он попал в отлаженную в деталях систему со своими неписаными законами и правилами, которые выполнялись более усердно, чем важнейшие инструкции и распоряжения центральных министерств и ведомств.

И Степан поплыл по течению, наслаждаясь своим положением. Иногда только снились тревожные сны, но он старался сразу забыть их – зачем травить душу, если жизнь удивительна и прекрасна во всех своих проявлениях?

Сейчас те годы называют застойными. Кому застойные, а кому и расцветные, считал Степан. Началась перестройка, она сказалась и на Степане: страна сократила импорт товаров широкого потребления, стало туго с модными заграничными обувью, одеждой, радиоаппаратурой. Наконец, не зря говорят, что палка о двух концах: Хмизу стали больше кланяться и угождать, а денежные поступления не уменьшились – к этому времени Степан уже был полноправным акционером Белоштановой компании «Жора и K°», как шутя называли они себя за карточной игрой. Компании, в которую входил сам всемогущий Пирий, к которой благожелательно относились (наверняка догадывались о ее существовании и пользовались ее доходами) некоторые влиятельные номенклатурщики.

Степан закрыл глаза и отчетливо услышал далекий колокольный звон. Странно, вблизи не было церкви, но звон продолжался. Наконец до него дошло, что это кровь стучит в висках. Однако иллюзия была полной – благовест плыл над Тарасовой горой и предвещал нечто неизведанное. Степан подвинулся к Светлане, спросил:

– Ты слышала звон?

– Какой звон? – удивилась та.

– Церковный. Перезвон колоколов над Днепром?

Неожиданно девушка погладила его по щеке – у Степана замерло сердце, и снова праздничный звон послышался вокруг.

– Неужели и сейчас не слышишь?

– Милый, – сказала Светлана, – слышу… – Она протянула Степану руки, и они побежали по ступенькам, спустились к Днепру. Степан все время ощущал на своей щеке тепло ее ладони, и слово «милый» звучало в нем как музыка.

Сегодня после пульки собирался задержаться у Белоштана и сообщить ему о принятом решении. Нет, решил, что сегодня не стоит. Разговор будет тяжелым, не обойдется без взаимных упреков, возможна ссора, все это испортит ему настроение, а встречать Светлану хмурым и взволнованным не хотелось.

Степан улыбнулся, представив девушку в дверях вагона. Может быть, в джинсах и ковбойке, как увидел ее впервые, а вообще-то ей идет любой наряд, она была бы элегантной и в рабочем комбинезоне.

Скорее бы!

Хмиз обвел взглядом игроков. Слева от него Мокий Петрович Губа – его, Степана, непосредственное начальство, заведующий горторготделом. Брюнет, чисто выбритый, в темно-синем костюме и с таким же синим галстуком в белую горошинку. Аккуратно причесан, всегда вежлив и сдержан. От него слова грубого не услышишь: разговаривает тихо, никогда не повышая голоса, но все знают, что скрывается за этой благопристойностью. Завмаги дрожат перед Губой: слова Мокия Петровича, произнесенные спокойно и на первый взгляд доброжелательно, могут убить человека.

«Акула, вот кто он, – подумал Степан, – жестокая, безжалостная акула, кровопиец проклятый с надушенным платочком в кармане».

Этим платочком Мокий Петрович зажимает нос, когда ходит по подсобкам и подвалам гастрономов с их специфическими запахами. Однако это не мешало ему, жаловались завмаги, совать свой гадкий нос в самые темные углы. Все знали: Мокий Петрович любит чистоту, не переносит неряшества, сурово наказывает нарушителей санитарного режима.

Хмиз усмехнулся: наказывает, но не всех. У Мокия Петровича на все существует такса. Хочешь стать завмагом – плати, товароведом – тоже, проштрафился – неси… Не брезговал Мокий Петрович даже мелкими подношениями, каким-нибудь флаконом парижского одеколона или галстуком из Лондона – курочка по зернышку клюет, любил повторять, но клевал не как курица, а выдирал с мясом, как стервятник падаль.

Напротив сидел Белоштан. В роскошной домашней куртке, белоснежной сорочке, но без галстука: по-семейному. Откинулся на спинку стула, поднес карты почти к носу, шевелил губами, что-то высчитывая. Георгий Васильевич, наверное, и во сне считает. «Жора и K°» – компания солидная, с дебетом и кредитом и тому подобное. Тут на самом деле считать нужно, иногда в подпитии Жора жаловался, что не родился где-нибудь в загнивающем – там бы он развернулся и его компания не прозябала бы в Городе.

Хмиз представил будущий разговор с Жорою и сник. У Белоштана все опутано паутиной, и Георгий Васильевич только дергал за нити. Вхож к первому, а двери в обкоме и исполкоме, хвалился, открывает ногой. Что ж, вполне вероятно. У каждого зава есть жена, дочь, а то и любовница. И каждая из них не прочь покрасоваться в импортной кофточке или прогуляться на черноморском пляже во французском купальнике. А то, что он сделал руками мастеров из Жориной компании, знают только несколько доверенных лиц – на купальнике такая этикетка, что модницы только за сердце хватаются.

Правда, однажды и над Жорой сгустились тучи. Не местного значения, а республиканского. Местных циклонов Жора не боялся, здесь все куплено и перекуплено, в крайнем случае сам начальник городского управления внутренних дел Псурцев цыкнет, и с концами. Но кто-то капнул на Белоштана в Киев, приехала целая бригада во главе с майором милиции, начала копать, но Георгий Васильевич слетал в стольный град, повертелся там день-два, и бригада быстро закруглила свою деятельность. И на самом деле, чего сидеть в Городе, тратить государственные деньги, портить людям нервы, когда и так понятно: ничего у вас, птахи залетные, не выгорит…

Степан пытался было выведать у Жоры, на какую кнопку тот нажал, но Георгий Васильевич только посмеивался загадочно и говорил: знай, мол, наших…

Справа от Степана – Пирий. В легком финском костюмчике с короткими рукавами цвета хаки – спортивный, подтянутый, с продолговатым волевым и жестким лицом, раздвоенным подбородком, темными умными глазами. Степан знал его как облупленного: коварный, жестокий, переступит через любого, даже через друга, однако в Городе его любят. Умен и умеет играть на скрытых чувствах человеческих душ. Степан знал, сколько левых квартир прошло через руки Пирия и примерно сколько денег прилипло к ним: сто тысяч за трехкомнатную квартиру, и ни копейки меньше, такса установлена, но это известно только ему, Степану, и еще кое-кому из Пириевого окружения, а в Городе ходят легенды о чуткости и справедливости мэра, поскольку иногда Пирий выступает в защиту обиженных инвалидов войны и некоторых ветеранов труда, вмешивается лично, дает им квартиры и устраивает так, что об этом с восторгом сообщает городская пресса.

Да, умеет заглянуть вперед Кирилл Семенович, сорвать овацию зала, вовремя одернуть какого-нибудь подчиненного из исполкома, поставить на место зазнавшегося чиновника – и, главное, сделать так, чтобы об этом узнала общественность. Ибо понимает, сукин сын, что такое народная любовь и как она может вознести на своей волне.

Пулька приближалась к завершению. Степан прикинул: проиграет он сегодня не более трехсот тысяч, главным образом Пирию, – можно и расслабиться. Подумал: через полтора часа увидит Светлану, сердце екнуло тревожно и вместе с тем радостно. Да, сегодня разговор с Белоштаном начинать не стоит, компания еще будет выпивать, а потом не останется времени, можно опоздать к поезду.

Налили по стопке, Степан попробовал отказаться, мол, придется еще сидеть за рулем, но его только осмеяли: кто осмелится остановить машину Хмиза? А если и найдется такой наглец, есть Псурцев, и водительские права завтра же будут возвращены.

Псурцев оправдал поговорку: о волке речь, а он навстречу. Появился, как только стали закусывать. Налил себе сразу полфужера, сказал свое привычное: «Вперед на запах!» – и выпил со вкусом, будто водка не обожгла ему глотку.

А Степан отметил интуицию полковника – подгадал точно, минута в минуту. А может, все проще? Любчик позвонила и сказала, что пулька подходит к концу, и полковник тут как тут. Псурцев в карты не играет (а то пришлось бы проигрывать и ему), губа у него не дура, любит посидеть в хорошей компании, выпить на халяву, а то, что компания Белоштана изысканная и к тому же своя, не вызывает сомнения.

Бифштекс понравился всем – ели сосредоточенно, перебрасывались только отдельными словами. Наконец Пирий отодвинул тарелку, налил себе фужер сухого шампанского, отхлебнул, обвел всех просветленным взглядом и сказал:

– А сейчас прошу выслушать меня внимательно.

Псурцев отложил вилку и застыл, как гончая, почуявшая добычу. Губа откинулся на спинку стула и смотрел не шевелясь: видно, знал, о чем пойдет речь. Он – консультант Пирия, и мэр прислушивается к его мнению. Белоштан вытащил из-за воротника сорочки накрахмаленную салфетку, положил перед собой, вытянул шею, совсем как старательный ученик перед строгим учителем. А Степан незаметно посмотрел на часы: до прихода поезда оставалось пятьдесят минут, десять из них займет дорога до вокзала – как бы не опоздать, если Кирилл Семенович разговорится.

Пирий всегда замечал все, не прошел мимо его внимания и взгляд Степана, так как сказал:

– Не волнуйся, Степан, успеешь на свое свидание. «Откуда? – испугался Степан. – Откуда он знает?» Тут же вспомнил: перед игрой рассказал о Светлане Белоштану. Неприязненно посмотрел на Жору: распустил язык… Кто тебя просил? И когда только успел?

«Ну и пусть, – решил, – плевать… Пусть знают, все равно когда-нибудь узнают, так уж лучше сразу…»

– Задержу вас ненадолго, – продолжил Пирий, – и прошу воспринимать мои слова как указание или приказ – смотря что кому больше по душе. – Он помолчал, пригубил шампанского. – Сами знаете, какие сейчас времена. Скажу прямо, плохие. Даже газеты выходят из-под контроля, каждый пишет, что хочет, берут пример со столичной прессы, что ни день, то сюрприз. Но это вы и без меня знаете. Итак, следует быть крайне осторожными. И я не всегда смогу помочь, прошу учесть это. Ни я, ни Леонид Игнатович, – кивнул на Псурцева. – Короче говоря, это вы знаете. Не дураки. Но есть новость. Вчера приехал из Киева Иван Васильевич… – Заметив вопросительный взгляд Хмиза, пояснил: – Иван Васильевич Гунько из областной прокуратуры. Он узнал от верного человека, что к нам, господа, едет ревизор… Конечно, не какой-то там гоголевский Хлестаков, а человек важный и с большими полномочиями. Следователь по особо важным поручениям Иван Гаврилович Сидоренко. Будто кто-то из «доброжелателей» донес, что в нашем славном Городе расцвели коррупция, взяточничество и другие правонарушения. Дошла эта кляуза до высших сфер, и вот решено командировать к нам этого Сидоренко. Через своих людей я поинтересовался, что он из себя представляет. Сложный тип. Не берет, не пьет и девушками не интересуется. Короче, службист и неподкупный. К тому же опытен и умен, в добрых отношениях с самим прокурором республики. И наделен неограниченными полномочиями. Дошло?

– Ну и ну… – покачал головой Белоштан.

Губа даже не пошевелился, будто сообщение Пирия его не взволновало.

«Конечно, проинформирован», – решил Степан, поражаясь выдержке Мокия Петровича.

– Итак, вы меня поняли, – продолжай Пирий. – В связи с этим на всех делах и деловых контактах ставим точку. Месяца на два, а там увидим. Преферанс приостанавливается тоже. Рекомендую вообще встречаться реже, только по служебным делам. Особенно это относится к Георгию Васильевичу. Ты, Жора, сидишь на горячем, учти это.

– Учел, – усмехнулся Белоштан. – Уже учел. «Жора и K°» ликвидируется.

Пирий поморщился.

– Не перегибай палку. Не так страшен черт, как его малюют. Как бы не вертелся тот следователь, а меня ему не обойти. Сами знаете, как сейчас ставится вопрос: «Вся власть исполкомам…» Пока я председатель исполкома, никто в Городе не разгуляется, власть не минуют.

– Не так поняли меня… – помахал рукой Белоштан. – Меняем только вывеску. Завтра на ваш стол, Кирилл Семенович, ляжет бумага о создании в Городе нового кооператива по изготовлению трикотажных изделий. С уставом и оригинальным названием – «Красная Шапочка».

Пирий на минуту задумался.

– В этом что-то есть, – похвалил. – И возглавит этот кооператив…

– Франко.

– Васюня?

– Он самый, Кирилл Семенович, лучше не найти Перспективно мыслить не может, но исполнитель" отличный. Под моим руководством будет работать, что скажу, все сделает, разве плохо?

– Пусть будет Франко, – согласился Пирий. – Кстати, хвост за ним не тянется? Судимости нет?

– Более чистой биографии в торговле не найти. Как слеза…

– Ну слава богу! – поднял руку Пирий, как бы желая перекреститься, но вместо этого взял фужер с шампанским и опорожнил его с удовольствием. – За успех новоявленных кооператоров. За нас с вами!

Степан тоже выпил шампанского и подумал: пожалуй, это выход. Лучшего прикрытия, нежели кооперативный флаг, сейчас не найти. Мудрая голова все же у Белоштана – через безвинную «Красную Шапочку» можно незаметно отмыть все деньги и каждый месяц иметь кругленькую сумму…

– Рад? – спросила Светлана.

– Счастлив.

Она посмотрела Степану в глаза, убедилась, что тот говорит правду, и успокоилась. Степан поднял чемодан.

– Я заказал номер в нашем лучшем отеле.

– Нет, – покачала головой Светлана, – я приехала к тебе…