Маг-крестоносец

Глава 10

Происходящее в храме трудно было назвать службой как таковой. Не было ни литургии, ни пения. Люди по отдельности стояли лицом к огню и молились. Казалось, они поклонялись огню, однако согласно познаниям Мэта в азиатской культуре огонь для этих людей, как и солнце, являлся только символом, напоминанием об Ахурамазде и средством для сосредоточения во время молитвы. Мэт точно знал: если бы он на рассвете оказался поблизости от деревенской лужайки, он бы застал там всех этих людей, устремивших взгляды к встающему над горизонтом светилу.

И это представлялось Мэту вполне логичным. Для себя он решил, что, находясь в храме, должен вознести молитву своему Богу — вернее, своему представлению о Боге.

Через полчаса люди начали расходиться. А через десять минут храм опустел окончательно — осталось всего с десяток молящихся. Мэт догадался; точного времени службы здесь не существовало — просто-напросто большинство жителей деревни желало молиться, вернувшись с поля. Мэт подумал о том, что скорее всего люди вернутся в храм после ужина, да еще и своих домашних приведут.

Он присмотрел для себя укромный уголок неподалеку от двери и притаился там, надеясь, что останется незамеченным в темном балахоне и рубахе, конфискованных у воришки.

Это у него почти получилось.

Жрец помоложе вдруг обернулся, посмотрел в ту сторону, где прятался Мэт, и тут же повернулся к старику.

— Иноземец до сих пор здесь, дастур.

«Вот это называется — сойти за местного», — с тоской подумал Мэт. Надо было действовать осмотрительнее в деревне, где все знали друг друга.

— Пусть подойдет, — распорядился жрец-старик. — Его появление было предсказано.

Мэт замер. Предсказано? Как? Кем? И с помощью какого волшебства?

И тут он вспомнил: маги были превосходными астрологами.

Молодой жрец направился к Мэту.

— Подойди к моему господину, — распорядился он. Мэт отвесил ему легкий поклон.

— Вы очень любезны.

Молодой жрец ответил ему поклоном и вернулся к старику. Мэт последовал за ним.

— Зачем ты явился, иноземец? — вопросил старик. — Разве ты — последователь учения Заратустры?

— Боюсь, нет, — поклонился жрецу Мэт. — Но я благодарен вам за гостеприимство и разрешение помолиться в вашем храме.

— Добро пожаловать в наш храм, — с улыбкой ответил старик. — Но ты не ответил на мой вопрос.

— А, так вы это заметили? — Мэт попробовал и сам улыбнуться. — Ну... мне хотелось задать несколько вопросов, вот только не знаю — подходящее ли место для беседы — храм?

— Твои вопросы касаются божества Света?

— Нет. Его... врага.

Оба жреца напряглись, но старик кивнул и сказал:

— Пойдем.

Мэт следом за ним вышел в боковую дверь, обратив внимание на то, что молодой жрец остался следить за огнем. «Наверное, кто-то из них всегда дежурит у огня, — подумал Мэт. — Но если так, то откуда у них берется время, чтобы наблюдать за звездами?»

Небольшая дверь вывела жреца и Мэта в маленькую комнатку за алтарем. Старик обернулся и сказал:

— Задавай свои вопросы.

— Я слышал о магах, жрецах Ахурамазды, — осторожно начал Мэт.

Старик махнул рукой и покачал головой:

— Их больше нет. Заратустра освободил нас от засилья колдунов. Меня можешь называть дастуром, если желаешь. Таков мои титул.

— Значит, вы — дастур, жрец Ормузда?

— Нет, всего лишь обычный жрец, а мой молодой помощник называется мобедом. Дастур — старший жрец.

— По-нашему — епископ, — медленно кивнул Мэт. — Простите, дастур, но я никогда не слыхал о жрецах Ангра Майнью.

Старик кивнул:

— Их не существует.

— А мне встретился один из них, — заметил Мэт.

Старик вздрогнул, глаза его возмущенно вспыхнули.

— Если так, то он — дайваясни — почитатель демона, ибо Ариман — величайший из демонов. Но я очень надеюсь на то, что на свете нет никого, кто по доброй воле стал бы дайваясни. Наверное, тебе встретился какой-то наглец, самозванец.

— На мой взгляд, он больше походил на безумца, — раздумчиво проговорил Мэт. — Он был одет похоже на вас, но только его одеяния были темно-синими, и он пытался убедить меня в том, что Ангра Майнью должен победить в битве за мировое господство, чтобы затем Ахурамазда начал отвоевывать мир у него.

— Мы никогда не учили народ такой чепухе!

— Я так и думал, — кивнул Мэт. — А чему вы учите?

Старик пожал плечами и развел руками.

— Тому, что Ахурамазда победит, когда наступит конец света. Вот и все.

— А Ангра Майнью никогда не победит?

— Окончательно и навсегда — нет, — покачал головой старик жрец и печально улыбнулся. — Но когда арабы завоевали Персию и обратили в свою веру многих зороастрийцев, многие подумали, что божество Мрака победило. Но наши предки, парсы* [4], верные божеству Света, удержались от обращения в чужую веру. Некоторые из них бежали в горы Персии. Там до сих пор еще живет кое-кто из них. Но большинство сели на корабли и уплыли на остров Хормуз. Но через несколько лет им снова пришлось пуститься в плавание, и они высадились на побережье не так далеко отсюда. Мы — те семена, из которых Ахурамазда сможет вырастить целый лес веры.

— Всего лишь веры? — переспросил Мэт. — Вы не собираетесь начать священную войну ради своего бога?

Старик-жрец покачал головой и вновь печально улыбнулся:

— Дни Персидской Империи сочтены, друг мой. Ахурамазда победит в духе, в сердцах и разуме людей.

— Весьма утешительно, — отметил Мэт. — Вот только Арьясп не желает вести войну на столь благородном фронте.

Старик выпрямился, глаза его гневно полыхнули.

— Арьясп! Он так себя называет?

— Так, — нахмурился Мэт. — А что не так с этим именем?

— Арьяспом звали полководца, который победил последнего императора древней Персии, — ответил жрец. — То, что он присвоил себе это имя, — это все равно что заявить, что он готов завоевать весь мир! Хуже того: один из воинов Арьяспа убил самого пророка Заратустру! И только имя этого воина для нас более отвратительно, чем имя Арьяспа!

Мэт вытаращил глаза.

— Но... вы же не думаете, что это тот самый Арьясп?

Старик сердито мотнул головой.

— Хотя дела того Арьяспа были злы, но я думаю, что он, как истинный воин, верил в справедливость своих деяний. В каком-то смысле это была услуга Ариману, но я не думаю, чтобы сам Арьясп так думал. Да и потом... он умер еще двести лет назад.

— Значит, этот маг-отщепенец нарочно взял себе имя, оскорбительное для вас?

— Возможно. — Жрец нахмурился, отвел взгляд, задумался. — Однако я имею привычку не торопиться с выводами насчет злых дел. Я готов осудить злые дела, но не мотивы, побудившие человека к злым делам. Этот отщепенец может искренне верить в то, что деяния настоящего Арьяспа были, как я уже сказал, направлены против Аримана. Взяв себе его имя, он, вероятно, пожелал показать, чье дело продолжает. А где он находится, этот человек, друг мой?

— Не знаю, — задумчиво отозвался Мэт. — Но у меня такое подозрение, что именно он убедил вождя варваров в том, что тому следует завоевать весь мир, и теперь помогает ему своим колдовством.

Старик широко раскрыл глаза.

— Не хочешь же ты сказать, что именно этот Арьясп — та сила, что стоит за завоеваниями Орды?

— Боюсь, что все выглядит именно так.

Жрец в ужасе отвернулся и задрожал так, что был вынужден ухватиться за плечо Мэта.

— О мой друг... Тогда миру грозит огромная и страшная опасность. Ибо если Великий Хан с помощью Арьяспа действует во имя Аримана, не будет конца творимому им злу!

Мэт шагнул ближе к старику, обнял и поддержал его.

— Простите меня... Я не предполагал, что эти новости вас так огорчат.

— А как могло быть иначе? — вздохнул старик и устремил на Мэта взволнованный взгляд. — Не можем ли мы сделать хоть что-то, чтобы помешать этому человеку?

— Если честно, — признался Мэт, — я собирался у вас об этом спросить.

Отчаянно вскрикнув, старик снова отвел глаза.

— Я буду молиться... Я стану молиться Ахурамазде, дабы он нанес Ангра Майнью более сильные удары...

— Верно. Нужно ударить по источнику бед, — согласился Мэт, понимая, однако, что при том, что Ахурамазда согласно вероучению зороастрийцев не должен был одержать победу до наступления конца света, то проку от такой помощи ни для него самого, ни для его любимой супруги никакого тогда не было бы. Помочь могло только более многочисленное и сильное войско. Войско или...

Старик посмотрел на Мэта покрасневшими, испуганными глазами.

— Что еще я мог бы сделать?

— Если честно, — смущенно проговорил Мэт, — я думал о том, что вы могли бы обучить меня своей магии. Но если магов больше нет...

— Их нет, но мы позаботились о том, чтобы сохранить знания об их искусстве ради того, чтобы не дать им снова обрести владычество, — мрачно проговорил дастур.

Мэт медленно поднял голову:

— А именно к этому стремится Арьясп!

Дастур кивнул:

— Я готов обучить тебя.

Мэт пробыл у дастура две недели. Все это время он изучал самые главные заклинания и основы магии. Он пришел к такому выводу, что зороастрийская магия основана на астрологии, предсказании будущего. Мэт был поражен тем, насколько точны оказались маги в своих предсказаниях. Правда, наблюдения за звездами они сопровождали тайными стихами на древнем замысловатом языке. Однако при том, что переводческое заклинание продолжало исправно служить Мэту, он без труда заучил эти стихи. Конечно, звучание слогов странного чужого языка давалось ему не так уж легко, но он и с этим справился.

Почему-то он полагал, что парсы в его родном мире понятия не имели ни о какой магии. Напротив — скорее всего они избегали ее как чумы. Но ведь они не жили в мире, где действие магии было настолько очевидным.

Со временем Мэт выяснил, что на самом деле жрецы не предсказывали будущее — они видели, если можно так выразиться, очень много различных «будущих» — от кошмарного до на редкость удачного, а также те цепочки событий, вследствие которых то или иное будущее могло осуществиться.

— А вы можете предсказать судьбу отдельного человека? — поинтересовался Мэт, зачарованный панорамой небес, раскинувшихся над вершиной холма неподалеку от деревушки.

— Всего лишь приблизительно, — признался старик жрец. — Мы способны предсказать только самые главные события — рождения, женитьбы, смерти. Мы можем подсказать, как себя вести, чтобы добиться процветания, и предупредить относительно поведения, которое может привести к краху всей жизни.

Мэт нахмурился.

— Однако все это вы можете предсказать и для всего своего народа, и даже для всего мира.

— Именно так, — подтвердил жрец. — Но когда речь идет о целых народах, то их судьба складывается из судеб отдельных людей. А судьбу отдельного человека нам трудно предсказать настолько точно.

— Потому что конкретный «он» и конкретная «она» являются неотъемлемыми деталями общей картины, — заключил Мэт.

Но как только перед жрецами представал весь спектр вероятностей, они могли увидеть и те последовательности событий, которые бы привели к той или иной из них, а затем могли складывать стихи, с помощью которых Ахурамазда сумел бы успешнее бороться за то, чтобы эти события произошли.

— Потом все общины парсов включают эти молитвы в ежедневное богослужение, — объяснил старик. — И каждая молитва придает крупицу силы божеству Света.

Мэт понимал, что в его родном мире такое было бы невозможно. Он развил дальше мысль, высказанную жрецом:

— Тысячи этих крупиц энергии соединяются и накапливаются, и поскольку у Ангра Майнью нет общин, которые бы возносили молитвы в его честь, победителем в конце концов станет Ахурамазда.

— Однако, — заметил старик, — теперь такие почитатели у Ангра Майнью появились.

— Верно, — угрюмо кивнул Мэт. — Благодаря Арьяспу. — И тут его вдруг озарило. — Но если бы у Ангра Майнью не было жрецов и общин, откуда бы у него вообще взялась сила для борьбы с Ахурамаздой?

— Сил ему придают каждое злое слово, мысль, деяние, — ответил жрец.

— И соответственно, всякое доброе слово, мысль или деяние укрепляют Ахурамазду, — сделал вывод Мэт.

— Именно так, — лучисто улыбнулся старик. — Ты понял смысл нашего назначения на свете.

А Мэт подумал о том, какое число злых дел совершают и еще совершат орды варваров-завоевателей, и мысленно содрогнулся.

Мэт постиг правила парсийского стихосложения, научился тому, как сложить стихотворение, за счет которого Ахурамазда обрел бы силы для боя в каждом конкретном случае. Жрец-старик радовался его успехам. Правда, его забавляло постоянное присутствие на уроках еще одной «ученицы».

— Твоя кошка, — сказал он как-то раз, смеясь, — не меньше тебя интересуется нашими занятиями.

— Просто она очень терпелива, — ответил Мэт. Наконец две недели истекли, и за это время дастур научил Мэта всему, чему только мог. Он очень сокрушался из-за того, что Мэт не может остаться подольше и поучиться еще, но понимал, что тому нужно идти на север, дабы уяснить, какова «ахиллесова пята» Орды, если она у нее имелась. Жители деревни закатили в честь Мэта прощальный пир, а на следующее утро все вышли проводить его.

Когда хижины исчезли за горизонтом, Балкис, занявшая обычное место на плече Мэта, спросила:

— Они грустили или были рады, что мы уходим?

— Их сердца — с нами, — ответил Мэт и тут же сменил тему:

— Если тебе придет в голову поколдовать на зороастрийский манер, не вдавайся в сложности! Пробуй только самые простые заклинания. Я не хочу, чтобы ты, скажем, разлетелась на клочки, произнеся сложное заклинание и не зная обратного пути.

— Совсем ты мне не доверяешь, — обиженно фыркнула кошка. — Даже я успела убедиться в том, что эти их заклинания ускоряют благоприятный ход событий независимо от того, к кому обращены — к Ахурамазде или христианскому Богу.

— Лучше бы так оно и было, — вздохнул Мэт. — В противном случае нам бы от них никакого толка не было.

Вообще-то Мэт был уверен в том, что высшее существо для всех религий одно и то же и что это высшее существо должно слышать мольбы всех людей, на каком бы языке ни звучали эти мольбы и каковы бы ни были представления этих людей о бесконечности и безграничности возможностей высшего существа. Более того: чем дальше, тем больше Мэт убеждался в том, что в этом мире волшебство, создаваемое поэзией, было могущественней деяний любого высшего существа, к коему поэтические молитвы обращались. Символизм и направленность стихов были сильнее непосредственного вмешательства высших сил. Добрые намерения в этом мире приводили к положительным последствиям, а вот в родном мире Мэта такое случалось не всегда. Наверняка Источник Добра мог четко видеть намерения в сердцах людей и откликаться на те символы, в которых эти намерения выражались. При этом простейшие заклинания — к примеру, заклинания, предназначенные для того, чтобы разжечь огонь или вывести бородавку, похоже, были для здешнего высшего существа оскорбительны даже при том, что, по идее, Бог должен быть невыразимо терпелив и внимателен ко всяким мелочам. Мэт подозревал, что простейшие чудеса в этом мире, как и в его мире, происходят благодаря манипулированию законами природы. Но только в этом мире манипулирование законами природы осуществлялось с помощью стихов и песен, а не с помощью математики и экзотической аппаратуры. Мэт догадывался о том, что здесь вряд ли бы смогли работать компьютеры — вот только не знал, хорошо это или плохо.

Когда солнце приблизилось к зениту, Мэт с Балкис разыскали тень под гималайским кедром, уселись там и принялись за остатки прощального пиршества, которыми их нагрузили гостеприимные жители деревни.

— Вот еще одна выгода странствия в кошачьем обличье, — заметил Мэт. — Ешь намного меньше.

— Да, но вкус пищи ощущаешь настолько же остро, и переваривается еда столько же времени, сколько бы переваривалось ее большее количество в теле человека, — отозвалась Балкис и впилась зубками в кусок мяса, приправленный карри. Проглотив кусок, она добавила:

— Мне нравится здешняя кухня.

Мэт согласился с ней, но самые острые блюда ей все-таки предлагать не стал. И еще он был донельзя удивлен тем, что кошка способна мурлыкать во время еды.

После обеда Мэт улегся на землю, намереваясь вздремнуть. Балкис устроилась у него на животе. Но только Мэт успел закрыть глаза и погрузиться в дремоту, как кошка неожиданно взвизгнула и спрыгнула на землю.

— О-ох! — вздохнул Мэт и, успев рывком сесть, увидел прямо перед собой обезумевшие глаза незнакомца в набедренной повязке и тюрбане. Маньяк был вооружен дубинкой, коей намеревался врезать Мэту меж глаз.

В последнее мгновение Мэт перекатился на бок, и дубинка стукнулась оземь. Мэт отбил ее в сторону ногой и ногой же ударил нападавшего в живот. Незнакомец сложился в пояснице и стал дышать как рыба, выброшенная на берег. Мэт схватил дубинку и вскочил на ноги, и тут же увидел, что от придорожных кустов к нему на полной скорости мчатся еще двое злодеев с дубинками.

На первого из них набросился пушистый комок, вооруженный острыми когтями. От боли злодей взвыл, замахнулся дубинкой на кошку, но та уже успела спрыгнуть на землю. Тут Мэт тоже гневно возопил, сделал вид, что намеревается нанести второму мерзавцу удар ногой под ложечку, а потом замахнулся на него дубинкой. Тот успел закрыться собственной дубиной, и вот тогда Мэт на самом деле врезал ему ногой по бедру. Злодей, визжа от боли, завертелся на месте, а Мэт прокричал:

Двое нападавших незамедлительно наткнулись на некую невидимую преграду и, отскочив от нее, упали на землю. До Мэта донеслись крики изумления и боли с противоположной стороны. Обернувшись, он увидел, что на земле валяются еще двое пожелавших напасть на него разбойников. Даже мимолетного взгляда на них Мэту хватило для того, чтобы струхнуть не на шутку: тюрбаны и набедренные повязки на всех злодеях были темно-синими!

— Он воистину чародей! — воскликнул один из них.

— А вас об этом предупреждали, — произнес кто-то более суровым и властным голосом, и из кустов вышел мужчина постарше в темно-синем балахоне. Он тут же принялся тараторить стихотворение. Мэт немедля завел собственный стишок, но только успел добраться до второй строчки, как слова его превратились в бессмысленные слоги, а слова колдуна продолжали звучать. Он распевал что-то насчет того, чтобы мысли Мэта рассеялись, а речь стала спутанной. Мэт изо всех сил напрягался, чтобы заставить губы произносить осмысленные слова, но вдруг поймал себя на том, что связных мыслей у него тоже не осталось.

Злоумышленники заметили это и радостно замахали дубинками. Одна из них угодила Мэту по затылку. В глазах у Мэта потемнело. На сумрачном фоне была видна только мстительная улыбка колдуна, но вот исчезла и она.

Темнота начала рассеиваться. В нее просочился свет, а вместе с ним — жуткая головная боль. Мэт застонал, на его стон ответил голос:

— Ага, очнулся? Ну-ка, поднимите его на ноги!

Чьи-то руки ухватили его за лодыжки и запястья, чьи-то рывком подняли и толкнули вперед. Мэт в страхе широко открыл глаза, и это было ошибкой: комната немедленно завертелась вокруг него. Он упал на колени, под ложечкой у него препротивно засосало. Он ухитрился повернуть голову в сторону, и его стошнило на пол.

— Слабак! Не смог сдержаться, комнату обгадил! — Гортанный голос стал насмешливым. — А что же это ты так слаб, маг? Ну давай, прочти заклинание, чтобы тебя перестало тошнить и чтобы головка болеть перестала!

Ну когда ему давали такую возможность, почему бы ею не воспользоваться? Мэту, правда, не очень понравилась издевка, прозвучавшая в голосе невидимого собеседника, но он начал читать заклинание... вернее, попытался прочитать. Не успел он пробормотать и нескольких слов, как губы его обхватила вымазанная жиром тряпка. Он хотел встать на ноги, заехать кулаком по ухмыляющейся физиономии. Но в это же мгновение что-то сковало его лодыжки, и его ладони ударились одна о другую. Под ложечкой у него засосало еще сильнее, и он догадался, что его снова связали по рукам и ногам, а потом соединили путы веревкой.

— Ах, так ты не можешь нас заколдовать? — язвительно осведомился незнакомец. — Так знай же, что конец твой близок, тупица, и ты за все заплатишь своей головой!

К Мэту шагнул верзила со здоровенным ятаганом. У Мэта сердце ушло в пятки: он понял, что невидимый злодей не шутит.

Мягкая рука взяла его под подбородок, завела голову назад. Голова у Мэта закружилась, желудок снова взбунтовался. Он увидел над собой лицо чернобородого мужчины в темно-синем одеянии. Он смутно помнил, что так одевались жрецы Ангра Майнью.

— Да будет так во веки веков с недругами нашего повелителя Арьяспа, — брызгая слюной, изрек бородач, глаза которого злобно сверкали. — Ты думал, ты найдешь его здесь? Неужто ты и в самом деле настолько глуп и веришь, что он — никчемный парс? О нет, он перс древней чистой крови, родом с Иранских нагорий! Он понял, что только с помощью Аримана персы смогут восстановить свою Империю и что только Империя сможет добиться окончательной битвы между Ангра Майнью и Ахурамаздой!

Мэт пробулькал что-то нечленораздельное.

— Что же нам говорит этот человек, так гордящийся своими речами? — насмешливо вопросил маг. — Быть может, он предполагает, что империя, о которой идет речь, будет монгольской, турецкой, но не персидской? Да? Но кто будет править монголами? Кто завоюет Турцию? Неужто ты и вправду веришь, что татары устоят перед хитростью персиян? О нет, не сомневайся: не просто так уговорил их Арьясп приняться за завоевание всего мира. Они завоевывают этот мир для нас и для Ангра Майнью. Арьясп станет владычествовать над Великим Ханом, и персияне — надо всем миром, но на сей раз — во имя Князя Лжи, а не во имя Повелителя Света!

Мэт смотрел на мага с сочувствием и думал о том, что Арьяспа ожидает множество крайне неприятных сюрпризов, если тот полагает, что имеет дело с шайкой неотесанных деревенщин. Если здешние монголы имели что-то общее с монголами из того мира, где когда-то жил Мэт, то они были способны ответить на любые хитрости и интриги, ловко и метко орудуя копьями.

Маг заметил выражение глаз Мэта и прокричал:

— Умри, глупец!

Он махнул рукой стоявшему рядом с Мэтом палачу, и тот поднял ятаган.

Мэт в ужасе уставился на сверкающее в свете факела лезвие ятагана. Заметив его испуг, маг расхохотался. А Мэт не ощущал такого страха с тех пор, как попал в Меровенс...

...И до того, как прошел посвящение в рыцари. Он вдруг ярко вспомнил эту церемонию, вспомнил вопросы, которые сыпались на него в то время, как он погружался в ледяную ванну, о тех советах, которые слышались ему, когда он шел по проходу между фигурами давно умерших рыцарей, о том, как его плеча коснулся меч сэра Ги...

И страх исчез. Мэт дерзко взглянул на мага, не желая запрокидывать голову для того, чтобы палач нанес ему смертельный удар.

Физиономия бородача перекосилась от злости. Он ухватил Мэта за волосы и потянул его голову назад, дабы обнажить шею. Через мгновение Мэт смотрел в пол, а с потолка вдруг донесся мяукающий голосок:

Неожиданно Мэт обрел дар речи, но не успел он срифмовать и пары строк, как прозвучало злобное мяуканье, затем — вопль боли мага и ругательство. Мэт ярко представил себе, как Балкис пикирует на злодея, расставив четыре лапы с выпущенными когтями, но тут же с ужасом подумал о том, что кошку сейчас скрутят и унесут от него. Как он жалел о том, что не видит ничего, кроме лодыжек мага! Мэт всем сердцем пожелал расширить поле зрения, и его желание сбылось: он заметил, как нечто белое мелькнуло между этими ненавистными лодыжками, как только их обладатель начал поворачиваться. Маг выкрикнул новое ругательство на парсийском, оступился и упал.

Палач в гневе взревел и высоко поднял ятаган, но тут же взвыл от боли и, выронив его, запрыгал на одной ноге. Белое пятнышко метнулось в угол, роняя на пол капли крови с когтей.

А потом вдруг вспыхнул свет и чей-то властный голос произнес приказы в стихотворной форме на фарси. Маг и его приспешники в страхе попятились. Их губы отчаянно шевелились, но с них не слетало ни звука.

Наконец Мэт смог более или менее отчетливо рассмотреть помещение, в котором находился. Здесь было темно, не было ни одного окна, все четыре стены были выложены из камня. Помещение, по всей вероятности, находилось под землей. Мэт разглядел дыбу, разогретую жаровню с пылающими угольями и разнообразные пыточные орудия и повернул голову в ту сторону, откуда исходил свет и доносился властный голос.

Там стоял его учитель, дастур. Казалось, он огромного роста, могущественный великан. Мобед и еще четверо младших жрецов стояли позади него. И тут до Мэта наконец дошел смысл тех стихов, что читал дастур:

На фарси стихи, спору нет, звучали более выразительно, да и срифмованы были получше. Мэт, правда, мог бы и поспорить с тем, что он — избранник Ахурамазды, но сейчас был не против того, чтобы попасть под его защиту.

Жрец Аримана побагровел, хотел было закричать, но с губ его не сорвалось ни звука. Мэт гадал, надолго ли хватит силы заклинания. Он задергался, пытаясь освободиться от пут, чтобы сорвать с губ тряпку...

И тут мимо него пролетело белое пятнышко, и за головой у Мэта послышался рев боли. Один из здоровяков в синем тюрбане и синей набедренной повязке бросился за кошкой — и, упав навзничь, беспомощно заорал. Мэт успел увидеть, как Балкис разжала зубы и отпустила укушенную ею лодыжку верзилы и вытянула когти из его икры. Стоило тому подняться — и кошка снова бросилась за ним.

Краем глаза Мэт видел жреца Аримана, отступавшего во тьму. Так бы на его месте поступил любой трус, но что-то в его отступлении встревожило Мэта.

Приспешники жреца дружно ринулись к дастуру, размахивая дубинками. Дастур торопливо произнес строфу, сопровождая ее замысловатыми жестами и указывая на дубинки. Дубинки послушно вырвались из рук своих владельцев и принялись охаживать их по плечам и макушкам. Вопя от гнева, мерзавцы стали пытаться изловить дубинки. Одному это удалось, и он принялся сражаться с дубинкой. Остальные получали удар за ударом. Наконец один из них додумался до того, что схватил со стены факел и поднес его пламя к дубинке.

— Огонь — это Ахурамазда! — нараспев проговорил дастур. — Пусть оно поглотит его врагов!

Пламя взревело, языки его взметнулись на высоту четырех футов и потянулись к верзиле, державшему в руке факел. Было полное впечатление, будто подул сильный ветер. Верзила взвыл и выронил факел. На полу заполыхал костер.

Свет костра озарил тот угол, где прятался жрец Аримана, а вот тень, отбрасываемая дыбой, стала еще гуще. Злобный жрец шагнул в эту лужицу мрака, мстительно ухмыляясь, и завел стихотворение на языке, который был Мэту понятен, но незнаком. И костер, и все факелы сразу погасли.

С упавшим сердцем Мэт догадался о том, что сделал жрец: он удалился во тьму, царство своего божества, и обрел дар речи.

Но свет, излучаемый дастуром, по-прежнему наполнял темницу, а приспешники жреца Аримана продолжали неравный бой со своими дубинками. Дастур указал на жреца Аримана и заговорил стихами. Колдун в темно-синем балахоне прочел ответное стихотворение, но ничего не произошло — только напряжение в темнице сразу возросло — доброе волшебство сошлось в поединке со злым.

Мэт узнал это ощущение и в отчаянии подумал о том, что если бы мог говорить, то сразу же сумел бы нарушить равновесие сил, склонил чашу весов в пользу Добра. И только он успел об этом подумать, как почувствовал, что его затылка коснулись чьи-то пальцы и повязка ослабла и упала на пол. Мэт не стал выяснять, кто его освободил от повязки. Он вдохнул поглубже и выпалил:

Подручные жреца Аримана от страха и изумления раскричались. Ноги не слушались их — из-под них как бы исчез пол. К несчастью, пытаясь удержаться на ногах, они выпустили обретенные ими дубинки, и те принялись колотить их с новой силой. Две дубинки с первого же удара угодили злодеям по макушкам, и их былые владельцы, обмякнув, повалились на пол. Тут и дубинки замерли, пару мгновений повисели в воздухе и тоже упали на пол, став обычными палками.

Жрец Аримана развернулся. Лицо его потемнело от злости. Он проговорил нараспев:

Но не успел он начать вторую строчку, как дастур вымолвил:

Тени словно бы потянулись к жрецу, стараясь поглотить его. Он сдавленно крикнул, и мрак поглотил его.

Дастур возвысил голос, он зазвучал громче воплей исчезнувшего жреца:

Факелы на стенах снова ожили, их пламя взревело, взметнулось двухфутовыми языками. Темница наполнилась светом, свет беспощадно изничтожал мрак. Тени исчезали, таяли вопли невидимого жреца.

Мэт мысленно содрогнулся, гадая о том, куда угодил злодей.

Двое его приспешников взвыли от ужаса. Страх придал им сил. Они вскочили и бросились к выходу. Увы, на их пути оказался Мэт. Он отпрыгнул в сторону в последнее мгновение и, догадавшись о том, что эти двое могут привести подкрепление, прокричал:

Оба верзилы рухнули на пол, как подкошенные. Мэт испустил вздох облегчения и обернулся к дастуру.

— Благодарю тебя, досточтимый, за весьма своевременное спасение.

— Я был рад, что сумел помочь.

Дастур улыбнулся, но губы его дрогнули, и свет, озарявший его, померк.

Молодой жрец встревоженно шагнул к старику и успел подхватить его в то мгновение, когда его колени подкосились.

— Благодарю, — проговорил жрец, вяло улыбнувшись. Несмотря на то что он был изможден до предела, он все же обернулся к Мэту и сказал:

— Поблагодари и свою кошку. Она прибежала к нам, испуганно мяукая. Мы просмотрели ее недавнее прошлое и нашли этот храм — она шла по следам тех злодеев, что похитили тебя. А потом мы сами перенеслись сюда и захватили ее с собой. Она славно послужила тебе.

— Это точно, — кивнул Мэт, присел и протянул руку к Балкис, гадая, к какому же заклинанию прибегла она сама, чтобы перенестись в храм почитателей Ахурамазды. — Она сражалась с моими врагами.

Балкис обнюхала его пальцы и устремила на него подозрительный взгляд.

Мэт встал и повернулся спиной к одному из спутников дастура.

— Вы были бы очень любезны, если бы развязали меня.

Молодой жрец исполнил его просьбу, а Мэт спросил у дастура:

— А кто развязал тряпку, которой был завязан мой рот?

— Дух, — коротко ответил мобед, широко раскрыв глаза. Дастур кивнул:

— Это выглядело очень странно. Позади тебя неожиданно возникла девушка в белых одеяниях. А в следующее мгновение повязка упала на пол, а девушка исчезла.

— Поразительно, — согласился Мэт, не спуская глаз с Балкис. — Мне и в самом деле повезло в том, что на моей стороне оказался такой сообразительный дух.

Балкис села прямо. Похвала явно пришлась ей по душе.

По другую сторону от двери оказался туннель, стены которого были сложены из крупных камней, а пол вымощен каменными плитами. Мэт и Балкис решили преодолеть туннель пешком, оставив возможность магического перемещения в пространстве дастуру и его спутникам.

Выбравшись из храма даваясни, Мэт и Балкис оказались в самой обычной деревушке, очень похожей на ту, где жили парси. Вот только эту деревню населяли индусы, о чем Мэт догадался по знакам, обозначавшим принадлежность к разным кастам, и статуям, стоявшим около храма. Наружу Мэт и Балкис вышли ночью, поэтому их никто не заметил.

Мэт опустился на колени, посмотрел на Балкис и сказал:

— Спасибо. Огромное тебе спасибо — ты спасла мне жизнь.

— Не за что. — Кошка вздернула голову и подняла хвост. — Любая кошка поступила бы так же.

— Любая кошка прежде всего позаботилась бы о том, как уцелеть самой, — возразил Мэт.

— Ну что ж... Ведь я в некотором роде заинтересована в том, чтобы ты остался в живых, — призналась Балкис и на миг перестала походить на кошку, хотя и пребывала в ее обличье. Ее широко открытые глаза смотрели на Мэта с откровенным обожанием. Но вот перед Мэтом снова была обычная кошка. Она отвела глаза. — В конце концов, мне еще многому надо у тебя научиться и проделать долгий путь — а куда идти, я сама не знаю. По крайней мере ты хотя бы предполагаешь, куда нам следует направиться.

— Я знаю только, что нам нужно двигаться на север. — Мэт поднялся и выпрямился. — Хочешь прокатиться?

— Не надо. Я не устала, смогу идти. На север — это сюда.

С этими словами Балкис нырнула во мрак ночи.

Мэт пошел за ней. Теперь, когда кошка повернулась к нему спиной, он дал волю своему изумлению. Ее взгляда, который она задержала на нем всего-то на секунду, Мэту вполне хватило, чтобы потрясти его до глубины души. Этот взгляд — пусть это был взгляд кошки — яснее всяких слов подсказал Мэту...

Что Балкис по уши влюбилась в него.

В принципе для девушки-подростка в этом ничего необычного не было, но зато это было крайне удручающе, когда имеешь дело с кошкой. С влюбленностью молоденьких девиц Мэту не раз приходилось сталкиваться в пору преподавательской деятельности. Но подобное положение всегда осложнялось тем, что нужно было каким-то образом отделаться от девушки и показать, что она тебя не интересует, но при этом не обидеть ее. Ссылаться как на убойнейший аргумент на принадлежность к разным биологическим видам смысла не имело: он ведь понимал, что кошачье обличье Балкис — всего лишь маскарад. К счастью, Балкис пока о своей влюбленности помалкивала. «Ну а если она решит открыться, что тогда?» — в ужасе думал Мэт, вышагивая следом за кошкой.

К утру они добрались до большой деревни, скорее походившей на городок. В ворота Мэт вошел, ничем не отличаясь от других крестьян. Затем они с Балкис разыскали рынок, где Мэт, уплатив очередной наколдованной медной монеткой, приобрел весьма затрапезного вида циновку. Кроме того, он купил еще за один медяк несколько разных фруктов и кое-какой готовой еды. Фруктами и блюдами индийской кухни он поделился с Балкис. Фрукты кошку интересовали мало, а вот блюдо под названием «ги» ей пришлось по вкусу. Потом Мэт разыскал поросшую деревьями лужайку неподалеку от храма Вишну-Хранителя и, надеясь, что это божество не подпустит к нему и его спутнице никаких злодеев, устроился там, чтобы передохнуть и поспать. Спали они с Балкис по очереди.

— Мог бы и на травке выспаться преотлично, — фыркнула кошка. — Зачем надо было тратить хорошие деньги на какую-то драную циновку?

— Во-первых, с чего ты взяла, что я выложил за нее такие уж хорошие деньги?

— Тебе ли не знать, что они хорошие? Ты ведь сам их изготовил. А что во-вторых?

— Во-вторых, когда я высплюсь, я покажу тебе, на что годится эта рваная циновка. Доброй ночи.

С этими словами Мэт подсунул под циновку кучу сухих листьев, изобразив некое подобие подушки, и уснул гораздо скорее, нежели рассчитывал.

— Не стоит ли нам выйти за ворота прежде, чем их запрут на ночь? — спросила Балкис.

— Не стоит, — ответил Мэт, вернувшийся с «охоты». Побродив между деревьями, он принес парочку птичьих перьев.

Балкис, наблюдая за тем, как он просовывает перья между нитями, из которых была сплетена циновка, презрительно мяукнула:

— Если бы ты мне сказал, что тебе нужны перья, я бы тебе знаешь сколько их натащить могла?

— Спасибо, но мне нужны были только перья, а не перья вместе с птицами, на которых они растут, — усмехнулся Мэт, по-птичьи помахал руками и проговорил нараспев:

Циновка дрогнула, оторвалась от земли и начала подниматься в воздух.

Мэт придержал ее ладонью.

— Ну-ка, погоди! Ложись, я сказал!

Циновка не желала оставлять попыток подняться в воздух.

— Ну да, конечно, тебе нужна стихотворная команда, — недовольно кивнул Мэт.

Циновка опустилась и покорно улеглась на землю.

— Отлично. Прошу на борт, — позвал Мэт Балкис. — Нужно наверстать упущенное время.

Балкис в испуге попятилась.

— Только не говори, что мы полетим!

— Послушай, — стал уговаривать ее Мэт, — ведь тебе всегда хотелось сделать пренеприятный сюрприз птичкам, за которыми ты гонялась и которые улетали от тебя?

Глаза кошки мстительно вспыхнули. Она вспрыгнула на циновку и устроилась в самой середине.

— Ну, чего же ты ждешь?

— Осталось только мне самому забраться, — заметил Мэт, уселся на циновку позади Балкис и повторил взлетное заклинание.

Циновка зашевелилась и оторвалась от травы. Балкис инстинктивно развернулась к Мэту, сжалась в комочек между его коленями, вцепилась когтями в его бедра. Она вся дрожала от страха.

— Если тебе нетрудно, убери коготки, — насколько мог, вежливо попросил Мэт.

— Ну уж ладно, если ты так просишь... — Балкис изо всех сил старалась храбриться, однако голосок ее явственно дрожал.

Мэт догадывался: Балкис столько времени прожила в кошачьем обличье, что поведение кошки стало для нее естественным. «Интересно, — подумал Мэт, — а для Балкис-девушки характерно такое поведение или нет?» Подумал и вспомнил о том, что в образе девушки Балкис пока ему являлась редко. Он настолько привык видеть ее кошкой, что вынужден был напомнить себе о том, что ему не стоит ее гладить и обращаться с ней, как с котенком, когда она вдруг превратится в девушку.

Циновка набирала высоту, покачиваемая вечерним ветерком.

Мэт завел новый стишок:

Сам он не очень-то поверил в то, что от такого, наспех слепленного стишка, проистекут какие-то логичные последствия, однако циновка, похоже, никаких сложностей в понимании не испытывала. Она продолжала расширяющимися кругами набирать высоту. Мэт приписал ее послушание элементам постмодернизма и на том успокоился.

Балкис по мере набора высоты в страхе посматривала вниз, цепко держась коготками за балахон Мэта. Доставалось не только балахону — острые коготки царапали кожу. Мэт стиснул зубы от боли, радуясь тому, что ткань, из которой была сшита его одежда, все-таки достаточно толстая. Он понимал страх кошки и до какой-то степени сам его разделял. Одно дело — лететь в салоне комфортабельного реактивного лайнера и даже — устроившись между зубцами гребня на спине дракона. Но совсем другое — парить над землей, сидя на таком зыбком воздухоплавательном средстве, как драная циновка, не оборудованная даже ремнями безопасности.

Когда Мэт решил, что набрана достаточная высота, он пропел:

— Не слишком-то изысканные рифмы, — проворчала Балкис. Дрожь в ее голоске уже слышалась едва заметно.

— Это верно, — согласился Мэт. — Но между прочим, такими рифмами не брезговали весьма выдающиеся поэты. Правда, это их заносило порой не туда...

— А нас куда занесет? — полюбопытствовала Балкис. Циновка уклонилась в сторону от восходящего теплого потока и поплыла по ночному небу.

— Будем лететь, пока спать не захочется, — ответил Мэт. — А потом было бы лучше высмотреть какую-нибудь неприступную горку с плоской вершиной и совершить посадку. Отсидимся там днем, а потом дальше полетим.

— Разумно задумано, — согласилась Балкис и глаза ее сверкнули, выразив неприкрытое обожание — но лишь на миг, а в следующее мгновение на Мэта снова смотрела кошка. Однако Мэту и этого хватило, чтобы растеряться. Кошачья гордость и строгое воспитание пока удерживали Балкис от открытого проявления чувств. Но если она вздумает откровенничать — как же ему вежливо ей отказать?

Нужно было найти себе замену, естественно. Мэт твердо решил, что нужно будет подыскать какую-нибудь привлекательную особу мужского пола, желательно — ровесника Балкис... Вот только кого — мужчину или кота?

К ночи циновка пролетела над хребтом Гиндукуш. При этом ей нужно было то и дело набирать высоту, и Мэт начал замерзать в своих одеждах, предназначенных для куда более мягких климатических условий. Балкис же только распушила шерстку и чувствовала себя превосходно. Мэт подумал, не превратиться ли ему самому в какого-нибудь зверя, но тут же вспомнил о своих думах насчет симпатичного молодого кота и отказался от этой мысли. Конечно, он мог бы принять обличье, скажем, пекинеса, но перспектива поединка между кошкой и псом на высоте в несколько тысяч футов его совсем не грела. Ну а если превратиться в еще кого-нибудь? Ну, допустим, в молодого оленя или в енота... Однако вспомнив о своем возрасте, Мэт понял, что молодой олень из него получится вряд ли. Скорее из него получился бы олень весьма престарелый и дряхлый. Еще он вспомнил о том, что отношения у кошек с енотами также во все времена складывались далеко не самые теплые. Тяжко вздохнув, Мэт отбросил мысль о зоологических метаморфозах.

Циновка немного снизилась и полетела над Афганистаном.

— А разве мы не собирались приземлиться на ночь? — осведомилась Балкис.

— Что ты так волнуешься? — хмыкнул Мэт. — Ты-то и в темноте видишь.

— Да, но я переживаю из-за того, что ты ничего не видишь в темноте.

— Теперь уже недалеко. Того и гляди должны показаться предгорья Гималаев... Вон они!

Мэт указал вправо.

Балкис посмотрела в ту сторону, куда указывал Мэт. В темноте она действительно видела намного лучше Мэта. Она сообщила:

— И вправду, у той горы плоская вершина и склоны, неприступные даже для серн.

Мэт обратил внимание на то, что Балкис употребила европейское слово «серна», а не местное название этих копытных, и пожалел о том, что возвращение в Центральную Азию не пробудило у Балкис никаких воспоминаний. Но с другой стороны, пока они находились на крайнем юге Центральной Азии, да и мозг Балкис сейчас умещался в маленькой кошачьей головке... Мэт проговорил нараспев:

Циновка замедлила полет, снизилась и легко, как перышко, опустилась посередине высокогорного плато.

Балкис спрыгнула, пошатнулась и выпрямилась с видом оскорбленного самолюбия.

— Из-за этих твоих заклинаний я нетвердо стою на ногах!

— Да нет, просто ты успела привыкнуть к тому, что под тобой — непрерывно качающаяся поверхность, — объяснил Мэт, испытывая те же самые ощущения. — Ничего, скоро привыкнешь к тому, что теперь под тобой — незыблемая почва.

Балкис на пробу сделала несколько шажков и решила, что это у нее получается вполне сносно.

— Ну, тогда пойду поохочусь, — заявила она и решительно зашагала прочь.

— Эй, вернись! — окликнул ее Мэт. — Здесь никто не водится — именно поэтому я и выбрал такую гору! Чтобы никто нас не беспокоил!

— Значит, есть здесь нечего, — проворчала Балкис и, вернувшись, одарила Мэта недовольным взглядом. — Что же, ужин ты нам наколдуешь, маг, или как?

Мэт сдвинул брови и покачал головой:

— Не хотелось бы прибегать к колдовству ради такой банальной цели. Слишком велик риск привлечь внимание Арьяспа или кого-то из его приспешников. Даже полет на ковре-самолете был очень рискованным.

— Ну а как же насчет тех пташек, которым я должна была преподнести сюрприз?

— Ну... гм-м... — Мэт запрокинул голову, вгляделся в сумеречное небо, надеясь разглядеть раннюю сову или запоздалого ястреба. И действительно — по небу летела черная точка.

Балкис проследила за его взглядом. Ее хвостик возбужденно задрожал.

— Давай поднимемся и поймаем эту птицу!

— На самом деле я собирался не взлетать, а удлинить мои ноги, но пожалуй, как говорится, в данном случае журавль в небе лучше синицы в руках. — Мэт ступил на циновку и вздохнул. — Прошу на борт, сударыня.

Балкис не заставила себя ждать. Мэт на миг задумался и прочел:

— Думаешь, циновка тебя послушается? — недоверчиво поинтересовалась Балкис.

— Выяснить это можно единственным способом, — отозвался Мэт. — Так, циновка, слушай мою команду: вверх — но медленно, а потом набирай скорость и следуй за этой птицей!

Циновка оторвалась от земли и поднялась в вечернее небо, а затем, набирая скорость, устремилась за черной точкой.

— Я уже вижу крылья, — сообщила Балкис. — Ага, я и хвост вижу. — Мэт нахмурился.

— Не может быть, чтобы мы летели настолько быстро — ведь тогда нас сдуло бы с циновки ветром!

— А теперь она стала еще больше, — выдала Балкис очередное сообщение.

— «Больше» — это не то слово! — воскликнул Мэт и, вытаращив глаза, в изумлении уставился на огромную птицу, заполнившую собой полнеба. — И никакая это не ранняя сова.. Это... Это вымершая птица Рух!

Коричневое с золотом оперение затмило оставшуюся половину небес, от басовитого клекота содрогнулся весь мир, а когти размером с крюки, что подвешены на стрелах подъемных кранов, ухватились за края циновки, подхватили кошку и Мэта...