Магия в сердце

2

Ктому времени, когда Корделия и Ларкин добрались до Лабиринтового Дерева, празднество уже было в самом разгаре. Оркестр, устроившийся в углу площадки, играл музыку – весёлую, громкую и быструю, на её фоне разговоры и смех сливались в сплошной ровный гул. Люди, собравшиеся здесь, были одеты в самые лучшие наряды – в Топях, где большинство населения трудилось на открытом воздухе, «лучшими нарядами» считалась одежда с наименьшим количеством заплат и пятен от соли.

В Топях росло множество баньяновых деревьев, но Лабиринтовое Дерево было старейшим из них. Кто бы мог вообразить, что когда-то это был саженец с одним-единственным тоненьким стволом, сейчас составляющим сердцевину Дерева? Но таким Лабиринтовое Дерево было давным-давно – ещё до того, как Ларкин и Корделия, и даже их родители, и даже родители их родителей появились на свет. В отличие от большинства прочих деревьев, баньяны со временем не только становились выше и толще, но и расползались в стороны, словно паучья сеть.

Лабиринтовое Дерево оправдывало своё название: оно представляло собой лабиринт из стволов и ветвей, который, казалось, менялся день ото дня. Этот лабиринт простирался на целый акр во все стороны, и человек мог легко заблудиться в нём – в этом Корделия не раз убедилась на собственном опыте. Все праздники Солнцестояния в Топях устраивались здесь. Летом собравшиеся угощались печёным манго с ванильным кремом, запивая его сладким холодным чаем, и плавали в реке поблизости. На празднике Зимнего Солнцестояния подавали горячий сидр, сдобренный палочками корицы, и миски с горячим рагу. Для всех жителей деревни это был повод собраться вместе, чтобы поговорить, потанцевать и отметить окончание очередного сезона.

– Вы с Корделией опоздали, – заметила мать Ларкин, Минерва, направляясь к столу с сидром. Её свободное фиолетовое платье трепетало за спиной, как сложенные крылья. Голос её звучал укоризненно, но губы изогнулись в хитрой усмешке.

– Извини, мам, – ответила Ларкин, и её рука невольно дёрнулась к карману, где, как знала Корделия, была спрятана чешуйка дракодила. – Нам пришлось по дороге зайти за одной штукой.

Тётушка Минерва подняла бровь.

– И за какой же именно, не хочешь ли мне сказать? – спросила она.

Ларкин слабо улыбнулась.

– Если это сработает, ты узнаешь первой, – заявила она. Корделия понимала, почему Ларкин не хочет говорить более определённо. Она видела разочарование и смущение на лице Ларкин каждый раз, когда та пыталась использовать магию и терпела неудачу.

Ларкин была дочерью Ведьмы Топей, и ей уже исполнилось одиннадцать лет, но она до сих пор не могла зажечь магией свечу, изменить цвет волос или хотя бы заставить перо левитировать – всё то, что, согласно магическим книгам в библиотеке тётушки Минервы, должны были уметь делать ведьмы возраста Ларкин. А с тех пор как младший брат Ларкин, Зефир, всего в девять лет обрёл магические способности, Ларкин ещё сильнее захотела наконец-то стать настоящей ведьмой.

– Где Зефир? – спросила Корделия, оглядываясь в поисках Зефира и её ещё одного брата Дэша. Эти двое были практически неразлучны.

– Я видела их с Дэшем полчаса назад, но с тех пор они не попадались мне на глаза, – нахмурившись, отозвалась тётушка Минерва и посмотрела на небольшую стайку детей примерно такого же возраста, как Зефир и Дэш, игравших вокруг ствола Лабиринтового Дерева. Корделия узнала в них соучеников Зефира и Дэша – детей, с которыми те играли после школы; некоторые из них даже приходили к ним поужинать и заночевать. Но сейчас ни Зефира, ни Дэша не было видно.

– Надо бы их найти, – сказала Корделия.

Тётушка Минерва небрежно пожала плечами.

– Надеюсь, вам удастся сделать это до того, как они сожгут здесь всё дотла, а? – хмыкнула она.

Корделия подумала, что это лишь наполовину шутка. На празднике Летнего Солнцестояния Зефир и Дэш наткнулись на ракету для фейерверка, заказанную из северных городов, и умудрились проделать в дереве дыру размером с арбуз. Никто не пострадал, и пожар удалось относительно быстро потушить, но он нанёс немалый ущерб. И это было до того, как Зефир начал баловаться магией. Кто знал, какие неприятности эти двое могут устроить теперь?

Кто-то окликнул тётушку Минерву, и она, быстро обняв обеих девочек за плечи, снова растворилась в толпе, а Корделия и Ларкин остались вдвоём среди прочих участников празднества. Проходя мимо стола с напитками, обе девочки взяли по кружке горячего яблочного сидра с палочками корицы, плавающими сверху.

– Когда ты собираешься попробовать? – спросила Корделия, дуя на свой сидр, чтобы охладить его; по поверхности янтарной жидкости бежала мелкая рябь.

Корделия не стала уточнять, что имела в виду, но этого и не требовалось. Свободная рука Ларкин снова коснулась кармана, где притаилась чешуйка дракодила.

– Позже, – ответила она. – Мама всегда говорит, что сначала нужно хорошо поесть.

– По-моему, она говорит это, чтобы заставить тебя есть овощи, – фыркнула Корделия, бросив на Ларкин острый взгляд. – Ты уверена, что попросту не тянешь время?

– Уверена, – заявила Ларкин, но Корделия знала, что подруга лжёт. Она с пониманием взглянула на Ларкин, и та закатила глаза. – Я сделаю это сегодня вечером, – пообещала она, намереваясь сменить тему.

Корделия открыла было рот, чтобы заговорить, но не успела она произнести ни слова, как что-то маленькое и твёрдое ударило её по шее.

– Ой! – сморщившись, вскрикнула Корделия и вскинула руку к ушибленному месту. В ладони у неё оказался «снаряд», которым и был нанесён этот обидный удар: зерно арахиса. – Какого демона?

Корделия окинула взглядом крону Лабиринтового Дерева и увидела две маленькие тёмные фигуры, с хихиканьем качающиеся на ветвях высоко над землёй.

– А вот и Зефир с Дэшем, – отметила Корделия, кивнув в их сторону, чтобы указать Ларкин на сорванцов.

– Извини! – воскликнул Дэш, хотя в его тоне не прозвучало ни малейшего раскаяния. – Это случайно вышло!

– Мы не в тебя целились, – добавил Зефир, бросив многозначительный взгляд на несколько футов в сторону, где стояла высокая, импозантного вида женщина с замысловатой причёской, её губы были искривлены недовольной гримасой, словно бы навеки застывшей на лице.

Корделия и Ларкин переглянулись, потом Корделия ухватилась за ветку и подтянулась наверх, Ларкин последовала её примеру. В платье карабкаться на дерево было нелегко – хотя у Ларкин было больше опыта в этом, чем у Корделии, которая обычно носила лосины и шорты, однако всего через несколько минут обе девочки удобно устроились рядом с братьями.

– Но ведь это же мать Тарквиния, верно? – уточнила Корделия, глядя на недовольную женщину – она помнила её по визиту в парикмахерский салон, где её маме красиво подстригли волосы. Тарквиний дружил с Зефиром и Дэшем с малых лет; Корделия вспомнила, что заметила его сегодня вечером, когда он играл с другими детьми вокруг Лабиринтового Дерева.

Зефир пожал плечами, но лицо его сделалось мрачным. Он никогда не умел как следует скрывать свои чувства, и Корделия видела, что он обижен – зубы его были крепко сжаты, а на щеках проступили красные пятна.

– Тарквинию больше не разрешают играть с Зефиром, – тихо пояснил Дэш. Он посмотрел на миску с очищенным арахисом, зажатую между его коленями, протянул руку, чтобы взять одно зерно, и уронил его вниз. В отличие от предыдущего, это зёрнышко арахиса упало прямо в замысловатую причёску мамы Тарквиния. С этой высоты ветки Ларкин могла различить по меньшей мере десять других зёрнышек, застрявших в её волосах.

В груди Корделии вспыхнул жаркий огонёк гнева.

– Это из-за…?

Она не договорила, но этого и не требовалось. Зефир и Дэш кивнули. Ларкин, сидящая рядом с ней, резко выдохнула.

Магия проявляется по-разному у разных людей. Тётушка Минерва рассказывала, что её магия проявилась в одиннадцать лет. Тогда, в ночь Зимнего Солнцестояния, под полной луной, она почувствовала покалывание магии в пальцах рук и ног и осознала, что если не воспользуется ею, то просто вывернется наизнанку. И тогда она подняла руки над головой, обратила лицо к луне и издала пронзительный крик, от которого листья на окружавших её деревьях затрепетали и осыпались наземь оранжево-розовыми грудами.

Сколько Корделия себя помнила, это любимая история Ларкин. Она просила рассказать её снова и снова, когда они были совсем маленькими; и теперь, как полагала Корделия, Ларкин знала её наизусть. Корделии эта история тоже нравилась – в ней было что-то от древних мифов, и, что ещё важнее, Корделия знала, что этот рассказ давал Ларкин надежду. В конце концов, самой Ларкин ещё пару месяцев будет одиннадцать лет. У неё остаётся время.

Но потом, на празднике в честь двенадцатого дня рождения Корделии, Зефир чихнул невероятно сильно и растворил в своих соплях искусно украшенный торт, превратив его в лужицу радужной жижи.

Эта история была далеко не такой очаровательной, как история тётушки Минервы, – более того, она сделала Зефира изгоем в Топях. Сколько бы тётушка Минерва ни уверяла всех, что Зефир не опасен: что его обучают, что его сопли можно использовать для многих других полезных магических целей и что, когда он научится контролировать свою силу, она может вообще не проявляться в извержении соплей, но до сих пор никто не мог забыть образ превращённого в жижицу торта. Все только гадали, какой вред может причинить Зефир, случайно или даже намеренно.

Ларкин говорила Корделии, что не завидует своему брату. Как она могла? Она знала, что Зефир страдает, что он боится самого себя. Чему тут было завидовать? Но Корделия знала, что Ларкин не совсем правдива.

Теперь Корделия протянула руку к Дэшу, в ярости сжимая зубы.

– Дай-ка мне один, – потребовала она.

Дэш взял арахис из своей миски и передал его Ларкин, которая смотрела на мать Тарквиния с высоты ветки. Девочка прицелилась и бросила зёрнышко, наблюдая, как оно рассекает воздух и падает в элегантную причёску женщины.

– Есть! – сказала она, вскинув кулак в воздух.

– Я тоже хочу попробовать, – напомнила Корделия.

Так оно и шло: каждый из четверых по очереди бросал арахис в волосы женщины, пока Дэш не метнул зёрнышко слишком сильно, и оно со всплеском плюхнулось в её бокал с шампанским.

Мать Тарквиния вскрикнула от неожиданности, повернула голову, её холодный взгляд упёрся в четверых детей, сидящих на дереве. Она свирепо нахмурила брови, а потом повернулась и скрылась в толпе.

– Ой-ой-ой, – произнёс Дэш, стараясь скрыть усмешку.

Однако эта усмешка быстро исчезла, когда толпа снова расступилась, и на этот раз к дереву направился отец Корделии и Дэша, Озирис.

При виде нескольких сотен человек, собравшихся сегодня вечером у Лабиринтового Дерева, трудно было представить, что всего двадцать лет назад в Топях вообще никто не жил – пока не пришёл отец Корделии. Он совершил путешествие в южную болотистую пустошь, куда никто другой не осмеливался заходить, построил здесь дом, и другие последовали за ним – он был из тех людей, которые прокладывают путь остальным. И теперь, два десятилетия спустя, Топи стали процветающей деревней с населением более пятисот человек, в которой каждый сезон появлялись новые жители с севера, а Озирис был её главой.

И сейчас он подошёл к основанию дерева, на которое забрались Ларкин, Корделия, Дэш и Зефир, и прислонился к стволу, опершись на него локтями и глядя вверх с насмешливой улыбкой.

– Я услышал, что какие-то дикие дети учиняют тут беспорядки, и решил, что они, должно быть, мои, – сказал он.

Ларкин и Зефир всегда называли его дядюшкой Озирисом, хотя между ними не было кровного родства. Но иногда даже такого обращения казалось недостаточно. Создавалось впечатление, что обе их семьи слились воедино, их невозможно распутать, словно все восемь человек были одним семейством – четверо детей с четырьмя родителями. И в каком-то смысле не было ничего удивительного в том, что Озирис считал всех четверых своими.

– Это была шутка, – с усмешкой ответил Дэш отцу.

– Сомневаюсь, что Аллария сочла это смешным, – возразил тот. Алларией звали мать Тарквиния.

– А нам было не смешно, когда она запретила Тарквинию играть с Зефиром, – вмешалась Ларкин.

Озирис посмотрел на неё, и взгляд его смягчился, потом переместился на Зефира.

– Это правда, Зеф? – спросил мужчина.

Зефир кивнул.

– Никому больше не разрешают играть со мной, – пожаловался он. – А мама Тарквиния пытается выжить меня из школы. Она говорит, что я опасен для других детей.

Корделия напряглась. Вот об этом она ещё не знала. Однако её отец, похоже, не удивился, только устало вздохнул.

– Мы не позволим ей этого сделать, – пообещал он Зефиру, а затем окинул взглядом всех четверых детей. Корделия хотела бы ему верить, но даже власть главы Топей была не безграничной – и одна из границ могла проходить здесь. – Аллария требует от вас всех извинений.

– Я не буду извиняться, – заявила Корделия.

– Я тоже, – поддержала её Ларкин.

– Она сама должна извиняться, – добавил Дэш.

Зефир промолчал, но кивнул.

Отец Корделии протяжно вздохнул, посмотрев на каждого из них по очереди.

– Это была безобидная шалость, – сказал он наконец, обращаясь в основном к самому себе. – Я поговорю с Алларией. А вы четверо ведите себя тихо, хорошо? И постарайтесь свести проблемы к минимуму.

Они быстро закивали, и Озирис повернулся, чтобы уйти, но остановился.

– Ты хороший ребёнок, Зеф, – сказал он. – Добрый, заботливый и храбрый, и я знаю, что случившееся обошлось тебе нелегко, но твоя сила не определяет тебя. Ты остаёшься собой, и это главное.

Судя по выражению лица Зефира, он не поверил Озирису, но всё равно кивнул, и Озирис снова исчез в толпе. Сразу после этого оркестр заиграл громче, и взрослые начали разбиваться на пары для танцев. Корделия увидела, как отец подошёл к матери, подал ей руку и повёл её на танцплощадку. Корделия сморщила нос и отвернулась. Она знала, что её родители по-прежнему любят друг друга, но не хотела видеть такое поведение с их стороны.

– Фу-у-у, – протянул Дэш, очевидно, увидев то же самое.

– Давайте уйдём отсюда, пока нам не пришлось танцевать, – сказал Зефир, и они с Дэшем поспешили прочь от танцплощадки.

– Не ввязывайтесь в неприятности! – крикнула им вслед Ларкин.

Среди танцующих Корделия заметила группу мальчиков из их с Ларкин класса – Аттикуса, Бэзила и Уинна, – которые смотрели на них с другого конца танцплощадки. Они по очереди подталкивали друг друга и что-то бормотали, кивая в сторону её и Ларкин.

Ларкин тоже заметила мальчишек.

– Они что… подзадоривают друг друга пригласить нас на танец? – спросила она.

– Похоже на то, – ответила Корделия, нахмурившись. Она подумала, что если бы Аттикус пригласил её на танец сам, она бы согласилась, но она не хотела, чтобы он это сделал на спор.

Она посмотрела на небо над головой, где между скоплениями пушистых облаков начала проглядывать полная луна.

– Пора, – сказала Корделия. Ларкин проследила за взглядом подруги, и её лицо сделалось чуть-чуть бледнее – совсем чуть-чуть. Однако спустя секунду она кивнула.

– Пора, – подтвердила Ларкин.