Макамы (без иллюстраций)

ИСФАХАНСКАЯ МАКАМА (десятая)

Рассказывал нам Иса ибн Хишам. Он сказал:

Будучи в Исфахане, я надумал поехать в Рей, поэтому мое положение было зыбким, словно тень: я в любую минуту ожидал каравана, чтобы назавтра в путь отправиться рано. Наконец он прибыл и дальше идти собрался, час отъезда уже приближался — а тут призыв к молитве раздался. И я решил ненадолго от спутников ускользнуть, чтобы выполнить долг мусульманина до того, как пуститься в путь: чем в одиночку молиться, пристойней мечеть посетить, — опасно, правда, отъезд пропустить. Но я надеялся, что с молитвой благословение Божие меня не покинет в путешествии по пустыне.

Я пришел на молитву, протиснулся в первый ряд, где обычно самые праведные стоят. Тут к михрабу[33] вышел имам[34] и прочел суру «Открывающая»[35], чтением Хамзы[36] — по манере произношения мадды и хамзы[37]. Я же только о том и думал, как бы к отъезду не опоздать и свою верблюдицу не потерять. А имам после суры «Открывающая» стал читать суру «Падающее»[38], а я поджаривался на огне волнения и пекся на углях нетерпения: то ли жди и ни слова не говори, то ли выскажись и умри — потому что я знал, какая буря начнется, если из-за меня молитва до срока прервется. И пришлось мне стоять в таком положении до завершения чтения. С караваном я мысленно уже распрощался, с багажом и верблюдицей расстался. А имам тем временем склоняется, как лук согбенный, в позе покорной и смиренной — такого смирения я никогда не видывал! Потом он голову поднимает, руку правую простирает и возглашает: «Бог внимает тому, кто его восхваляет». Затем он встает и замирает — я даже подумал, не уснул ли он. Но тут имам о пол рукой опирается, к полу лицом прижимается и опрокидывается ничком.

Я поднял голову, надеясь выскользнуть где-то, но между спинами не увидел просвета и снова склонился в земном поклоне. Наконец имам дал команду подняться, возвеличив Божие имя, все сели — и я вместе с ними. Потом он встал и начал второй ракат[39] и снова прочел две суры подряд — «Открывающая» и «Поражающее». До скончания века длилось чтение, все души дошли до изнеможения. Когда же он и второй ракат завершил и рот раскрыл, чтобы произнести шахаду[40], — все почувствовали отраду, а я подумал: «Боже, спасибо за избавление, за приближение возвращения!»

Вдруг какой-то человек встал и сказал:

— Кто из вас любит общину и ближних Пророка, пусть не покинет мечеть до срока — пока не послушает меня минутку.

Я остался на месте для сохранения собственной чести. А этот человек сказал:

— Мне надлежит говорить только правду и подтверждать только истину. Я принес добрую весть от вашего Пророка, однако я не передам ее вам, пока Бог не очистит мечеть от всякого сквернавца, не признающего его пророческого призвания.

Говорит Иса ибн Хишам:

Оковами он меня сковал, веревками крепкими связал, а затем сказал:

— Я видел во сне Пророка — да славится он во веки веков! Он был словно солнце, вышедшее из облаков, иль как луна, что в глубокую ночь тьму прогоняет прочь. Звезды за ним покорно шли, его одеяние спускалось до самой Земли, и концы его ангелы несли. Затем он научил меня молитве и заповедал мне передать эту молитву его общине. Я на этих листках ее мускусом записал, харакаты[41] шафраном помечал. Кто попросит меня подарить листок — не поскуплюсь, кто заплатит мне за бумагу — не откажусь.

Говорит Иса ибн Хишам:

И потекли к нему дирхемы со всех сторон, только успевай подхватывать. Наконец он вышел, а я последовал за ним: меня восхитили щедрость его ручья, меткость его копья, уменье людей расположить и хитростью хлеб насущный добыть. Я хотел с ним поговорить, но язык придержал, хотел его расспросить — но промолчал, задумавшись, как у него сочетаются тонкость речи — с нахальством, попрошайничество — с бахвальством, как хитростью он людей оплетает и своими уловками обирает. Пригляделся — а это Абу-л-Фатх Александриец! Я спросил:

— Как ты додумался до этой хитрости?

Он улыбнулся и продекламировал: