Маков цвет (драма в 4-х действиях) - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Дмитрий Сергееевич Мережковский (Действие третье Конец июля 1906 г) #3

Действие третье Конец июля 1906 г

Действующие лица:

Те же и

Александра Петровна Восторгова – попадья. Лет 45. Молодится. Роскошные формы. Завивает на лбу челки. Следит за модами. Говорит в нос. «Да» произносит как будто это французское слово «Дан».

Иван Яковлевич Привалов – сельский учитель, 30-лет.

Савельич – приказчик из мужиков, на положении управляющего. Пожилой. Заикается. Косноязычие свое скрывает, говоря кстати и не кстати «то есть, это самое».

В деревне Мотовиловых, Тимофеевском, средней полосы России. Вечер. Площадка перед домом. Налево широкая терраса. Направо купы деревьев.

Явление 1

Евдокимовна и Фима. Возятся на террасе около чайного стола.

Евдокимовна. На балконе чай пить вздумали! Кругом бунтовщики, ночи теперь хоть глаз выколи, а они на балконе!

Фима. Дарья Евдокимовна, а в Конопельцине-то управляющего побили.

Евдокимовна. Ну, что ты выдумала!

Фима. Право слово, Колька давеча оттуда записку барышне приносил – рассказывал. В селе народу много, рожь возили, он на них крикнул, а они на него да на него. Ванька Шарик, кажись, его кулаком как вдарит! Еле ноги унес. Господа молчать наказывали. Я Кольке и то побожилась, что никому не расскажу. Так уж только вам.

Евдокимовна. А ведь тут не без жида без нашего. Все туда стрелял. Барышня-то верит ему, а уж он не доведет ее до добра. Ох, дети, дети, куда вас дети, на ниточку вздети, и будете висети. И где это Сонюшка? Стемнело, а ее все нету.

Из саду идет Попадья. Входит на террасу.

Явление 2

Фима, накрывающая стол, вскоре уходит.

Попадья. Здравствуйте, милая. Все-то вы в хлопотах! Хлопотунья!

Евдокимовна. Здравствуйте, матушка. (Целуются). Спасибо, что наших не забываете. Уж очень они все горюют. А Сонюшку в саду не встретили?

Попадья. Нет, не видела что-то. Горей-то сколько Бог послал. Да, гуляла я это по парку и все думала. Сколько воды утекло! Давно ли, можно сказать, здесь Эдем был? Молодежь, веселье. Андрюшенька-то, покойник, поэт наш незабвенный, как, бывало, стихи читал, и все декадентские. А сколько тут народу в Петров день бывало! Костры, это, иллюминация! Нигде так весело не бывало, как в Тимофеевском. Уж это известно, да.

Евдокимовна. Уж не говорите, матушка, Послал бог испытание.

Попадья. Вот и генерала убили. Ну, скажите на милость? За что эту светлую личность жизни лишили? Рыцарь был настоящий, без страха и упрека. Да. Вот как живой передо мною стоит. Помните, Евдокимовна, когда конопелицкую барышню венчали, какой он веселый был. Фейерверк устраивал. Всем, это, заведовал, горячился. Настоящий кавалер. Царство ему небесное! И смерть-то какая! От руки злодея. А все жиды эти да анархисты. Да.

Евдокимовна. Вот и в нашем доме жид завелся. Примазался с самой кончины Андрей Арсеньевича. Теперь второй месяц живет. И сколько раз я барыне говорила. Погубит он Сонюшку. Она добрая такая, жалеет все его. А он разве на что посмотрит? Ведь современный нигилист. Долго ли до греха? Уж примечаю я, что не ладно. Ну, да что говорить.

Попадья (оживляясь). Неужели правда влюблена? А Борис Петрович что? Так и расстроилось?

Евдокимовна. Да кабы не этот жид проклятый, не расстроилось бы. Все он.

Попадья. А мы-то с батюшей говорили, вот пара! Да, Надеялись тут их и повенчать, как Анну Арсеньевну.

Евдокимовна. А она-то, бедная тоже все мается. С детьми не справится. Шутка ли одной, вдове-то. Нехорошие такие письма барыне из-за границы пишет.

Попадья. Да. Нынче никакого уважения к родителям. Представьте себе, мои-то семинаристы ведь тоже ораторами стали. По деревням шляются. Того и гляди схватят. Да. (На террасу входит Привалов. Попадья вскакивает). Ура! Варшава наша! Иван Яковлевич!

Явление 3

Учитель. Александре Петровне мое почтение. Здравствуйте. Евдокимовна! А старики где?

Евдокимовна. Да разве не видали? В гостиной сидят.

Учитель. А молодежь?

Евдокимовна. Да гуляют где-то!

Попадья. Что это вас не видать, Иван Яковлевич?

Учитель. Да занят все был, матушка.

Попадья. Шутник! Какие у вас летом занятия. Прокламации печатаете, да с Клавдией Орловой целуетесь! Вот и все ваши занятия. Дон Жуан!

Учитель. А вы откуда знаете?

Попадья. Откуда знаю? Да все село об этом говорит. Не понимаю я вас. Интеллигентный мужчина, и ухаживает за такой необразованной. Да.

Учитель. Так ведь образованные недоступны. Вы, например.

Попадья. А вы почем знаете?

Учитель. Oгo!

Попадья. Евдокимовна, самовар, поди, не сейчас? Иван Яковлевич! Пойдемте на вал. Закат божественный. Все бы только сидеть да любоваться. Настоящий романс, да.

Учитель. Нравится, так идите. А я тут при чем?

Попадья. Ах, какой нелюбезный. Поэзии вы, дорогой, не понимаете. Настоящий профан. Да.

Учитель. А в ваши годы, да при вашем сане, поэзию-то, пожалуй, и пора бросить.

Попадья. Всегда что-нибудь неприятное скажете, всегда. Никакого, можно сказать, обращения у вас нет, да.

Темнеет. Из сада выходит Соня. Увидав, что на террасе чужие, останавливается под деревьями.

Учитель. Уж не такая тонкая штучка, как Вы!

Попадья. В высшей степени это неучтиво. (Уходит в дом).

Учитель. Матушка, матушка, что вы обиделись. Я пошутил. (Идет за ней).

Явление 4

Евдокимовна. И пора бы ей угомониться. Под пятьдесят бабе, а туда же. (Фима приносит самовар). Фимка! Пойди поищи барышню. И куда это она пропала.

Уходит в дом. Фима сходит с террасы, озираясь.

Явление 5

Соня. Фима! Не ищи. Я здесь.

Фима. Ну, слава богу, барышня. А то боязно в сад-то за вами идти. (Уходит в дом).

Явление 6

Соня садится на скамейку под террасой. Входит Бланк из сада.

Бланк. Ты уж здесь? А я тебя в саду искал.

Соня. Здесь.

Бланк. Что ты мне сказать хотела? Начала и не договорила.

Соня. Я? Ничего.

Бланк. Ну, милая, скажи. Ты последние дни смутная какая-то. (Помолчав). Впрочем, как хочешь. Я тебя понимаю. Я не хотел бы насильно вызывать разговоры. Сочтешь нужным – скажешь, потолкуем…

Соня. Устала я…

Бланк. Дел, милая, непочатый край, а ты устала. Я у вас эти два месяца, можно сказать, отдыхаю. Уезжать пора, кстати, небезопасно тут для меня становится.

Соня. Постой, постой, ты не о том… Я хотела тебя спросить…

Бланк. Что с тобой?

Соня. Выслушай меня. Мне тяжело, ты пойми. Все путается вокруг меня. Петля какая-то затягивается. Дышать нечем. Так нельзя…

Бланк. Как нельзя? Да скажи толком. Какие петли? Ведь не старая же семья тебя связывает? Неужели и мы, борясь за свободу, еще можем чувствовать себя несвободными от старой семьи? В это я не верю. Если у нас будут дети…

Соня. Новая семья! От той уж можно быть несвободными? (Серьезно). Нет, ты не угадал. Выслушай меня. Мне тяжко… Мне страшно… Мне скучно.

Бланк. Со мной?

Соня. Не знаю. Мы оба какие-то жалкие. Общественности себя посвятили, пропагандой занимаемся. Немножко рискуем, но не очень. О, нет! А попутно семейное счастье устраиваем. Все как следует: и романтизма столько, сколько следует, не больше: парк, соловьи, поцелуи при луне, а потом – жена, верная помощница. И все по-хорошему, по-честному… О, старая канитель! Старая серая жизнь! Серая общественность… Андрей правду говорил, старое душит, сердце выпивает. Смерть без смерти.

Бланк. Заскучала ты, Соня. Но ведь нельзя же так поддаваться настроению. По случайному капризу перестать верить, во что верила. Жизнь беспощадна; в борьбе с нею не романтические порывы нужны, а тупое, трезвое упорство. Это упорство у меня есть. И у тебя оно есть. Твое уныние временное. Ты такая же, как и я.

Соня. Да нет! Не такая! Не такая! У меня все другое. Я вижу ужас кругом, смерть. Я не умом, а как-то всем существом вижу ее, слышу ее… А ты на это отвечаешь… трезвым упорством… Ты говоришь, что это честно, а я… я не знаю. Все несется вперед, рушится, падает, а ты хочешь кого-то образумить. Поздно, поздно…

Бланк. Все рушится, а хоть бы и так? Надо глядеть гибели прямо в глаза, не бравируя, но и не ужасаясь. Смотрят же ей в глаза сотни товарищей. В том-то и выдержка, чтобы не соблазняться гибелью, а делать по-прежнему дело жизни. Терпения у тебя, Соня, нет. Нервы расходились, вот и я тебе стал казаться каким-то серым и тусклым. И ты незаметно отходишь от меня. Говорить о переживаниях не значит еще переживать, помни это. Ты меня не понимаешь только потому, что я давно пришел к трезвости, давно научился молчать обо всем, что привело меня к делу борьбы. Я редко высказываюсь. Нужны только простые вещи. Все же иное – поддельная глубина, истерика. Если я отвечу тебе на твои сомнения просто, что у тебя детское нетерпение, что история не делается сразу, – знай, что в моих словах есть настоящая мудрость. Нет выдержки, нет терпения.

Соня. Ждать я не могу. Я ведь живу один раз, и зачем-то люблю жизнь, зачем-то живу? Что-то ведь с меня, если я живу, спрашивается же? Да, надо делать, да, нельзя не делать… Смерч закружился; Андрея убили, дядю Пьера убили… Убивают, а я, храня себя, буду с тобой прокламации разбрасывать? Да… что еще? Программные общие места повторять? Нет, я не могу. Нет, если так…

Бланк. Конечно, на нашу долю выпала тяжелая полоса истории. Но мы потрудимся не даром. Будущие поколения…

Соня. Нет мне дела до будущих поколений. Сейчас – моя жизнь, моя вина, мой ответ! Моя боль неутолимая!

Бланк. Но ведь есть же у тебя твое личное счастье, Соня. Вспомни, мы любим друг друга. Вместе легче страдать.

Соня. О, какое личное счастье! Вместе, ты говоришь, вместе… А вот я страдаю одна… Ты не хочешь меня понять. Или ты не можешь?

Бланк. Милая, хорошая моя. Ну, успокойся… Ну, скажи…

Соня. Я скажу. Вот что я тебе скажу… Вот что я думала… Да, да, думала и думаю: если кругом все только сплошное безумие, так бежать надо… без оглядки, на край света… или…

Бланк. Или что?

Соня (помолчав спокойно). Или, у кого есть силы, есть вера в свою правду, идти, как Андрей, убивать и быть убитым. Других путей нет сейчас для нас. Я – не вижу!

Бланк. Безумие! Истерика!

Соня. Я спокойна. Да, конечно, это безумие. У меня нет веры Андрея… Я не знаю… своей смерти – я не боюсь, но права на чужую жизнь у меня нет… Мне страшно, страшно… куда идти? О, помоги мне, помоги мне. Пойми, что я тебе говорю!

Бланк. Милая, бедная ты моя! Словами я не могу тебе помочь. Просто ты еще не знаешь ни меня, ни дела, передумай, перестрадай, только серьезно, без истерики, и ты доверишься мне. От дела я никогда не отойду. Я до конца жизни буду бороться за счастье других, за свое счастье и за твое тоже. Чтоб ты победила уныние, полюбила жизнь. Она прекрасна, Соня. В ней светлая борьба.

Соня. Ты прав… для себя. Оставь меня.

Бланк. Соня, кто-то пришел на террасу. Пойдем в сад, я должен тебе еще сказать…

Соня. Нет, оставь меня. Потом, после, теперь я хочу быть одна, я должна быть одна.

Уходит за дом. Бланк через некоторое время идет на террасу. На террасу выходят Арсений Ильич, Наталья Павловна, Попадья, Привалов, позже Бланк.

Явление 7

Арсений Ильич. Матушка, а батюшка что же?

Попадья. Батюша дома сидит. Нельзя же дом оставить. Нынче ни одного момента спокойствия. Да, представьте, Наталья Павловна, сегодня это я сижу у окна, вдруг с улицы какие-то сарданапалы[12] подходят и нахально так денег просят. Я окно захлопнула, а они мне такое слово вслед, что даже сказать нельзя. Да. Совсем избаловался народ. Да.

Учитель. А вы, матушка, дурные слова все понимаете?

Бланк входит на террасу.

Наталья Павловна. Сони не видали?

Бланк. Она у себя, наверху, сейчас придет. Ну что, Иван Яковлевич, как дела? Матушка, а я сегодня сынков ваших видал. Молодцы они у вас.

Попадья. Ох, мосье Бланк, какие там молодцы! Это, можно сказать, мое вечное страдание, да.

Учитель. Каких змей вы на своей обширной груди вскормили.

Входит Евдокимовна.

Явление 8

Евдокимовна (с ехидством). В Конопельцыне управителя мужики избили.

Наталья Петровна. Все-то ты знаешь, Евдокимовна.

Евдокимовна. Да, небось, Иосиф Иосифович лучше моего знает.

Арсений Ильич. Кто тебе сказал?

Евдокимовна. Уж правду говорю.

Попадья. Ну, вот, я говорила тоже.

Евдокимовна уходит.

Явление 9

Учитель. Что вы говорили? Ничего вы не говорили. Да, мерзавец этот самый конопелицкий-то управитель. Поделом ему!

Попадья. Ну, да, мне вот намедни начальник станции говорил, что ему с прокламациями сладу нет. Как поезд пройдет, так вся станция прокламациями и завалена, и все самого возмутительного содержания.

Учитель. А вы их, матушка, читали?

Попадья. Вот и читала.

Учитель. Вас бы за это арестовать следовало.

Попадья. И чем это все кончится? Катастрофа грандиозная.

Арсений Ильич. Сил нет! Я совершенно болен. Тут жить нельзя.

Бланк. Не бойтесь, к вам не придут.

Арсений Ильич. Да непременно придут. Никакого сомнения нет, что придут. Елагина спалили же. Это безумие жить здесь. Как разогнали Думу[13] проклятую, так удержу не стало. Я понимаю, она действительно утрировала, но неужели нельзя было как-нибудь… постепенно… смазать, осадить там, осадить здесь… А ведь это ад, хаос, варварство…

Наталья Павловна. Опять ты волнуешься, Арсений.

Учитель. А кто же в этом хаосе виноват?

Попадья. А на духовенство теперь поход. Реформы, реформы, реформы. Да. Точно духовенство в чем виновато? Из кулька в рогожку перебиваемся, а еще реформы, да.

Учитель. Я вчера вашего батюшу встретил. Из Зайлинки ехал. Целую телегу всякого добра вез.

Попадья. Бессребреник какой нашелся! Вам, поди, бабы полотенец да кур не носят? Да.

Явление 10

Входит Соня.

Наталья Павловна. Ну, наконец-то ты.

Соня. Мы гуляли с Иосифом Иосифовичем, так хорошо. Люблю я Тимофеевское.

Попадья. Очаровательно здесь. Парк-то какой! Я говорила Евдокимовне, настоящий Эдем.

Учитель. Так ведь в Эдеме-то змей и завелся.

Попадья. Много вы знаете! Атеист!

Входит Савельич.

Явление 11

Савельич. То есть, это самое, ваше превосходительство, Лыково горит.

Соня. Ах, право, зарево какое!

Все спускаются с террасы.

Савельич. Так что, это самое, подпалили.

Попадья. Конечно, подпалили. И наверное калитинские. Там все головорезы.

Учитель (отводит Бланка в сторону). Иосиф Иосифович. А вы бы, батенька, убирались отсюда, да поскорее.

Бланк. А что?

Учитель. Да до вас добираются. У меня, надо вам сказать, с урядником дружба, так он намекнул.

Бланк. Да я и то собираюсь. Спасибо.

Арсений Ильич. Нет, нет! Так нельзя. Надо уезжать. У меня каждый день сердечные припадки. Я в этом доме родился, а завтра от него, может быть, куча углей останется. Да черт с ним с домом-то, а нас, вы думаете, кольями не распорют?

Наталья Павловна. Арсений, не распускайся.

Савельич. То есть, это самое, очень тут стало опасно, ваше превосходительство.

Попадья. Иван Яковлевич, поедемте со мной, мне страшно. И батюша дома один.

Учитель. Ничего с батюшей вашим не станется. Наверное сидит пасьянс раскладывает.

Арсений Ильич. Трудился, работал всю жизнь, отдал науке здоровье, силы… И силы не иссякли еще… и вот, на! Ни за что, ни про что, потому что где-то, кто-то Думу разогнал… Я-то тут причем. – спрашивается?

Наталья Павловна. Не волнуйся. Ну, уедем за границу. Куда хочешь. Мне все равно.

Соня. Савельич, вы бы в Лыково рабочих послали.

Савельич. Что вы это барышня, то есть это самое, чтоб нас подпалили? А вот пойти караульных проверить, это, то есть это самое, следует.

Арсений Ильич. Ну, что вздор городить, точно караульные помогут.

Савельич. Ваше превосходительство! Вы бы, то есть это самое, войск попросили. На станцию сегодня целый батальон пришел.

Арсений Ильич. Савельич, оставьте вы меня в покое. Мы все равно уедем, а тут хоть все пропадом пропади.

Савельич. Как угодно, не мое добро, ваше.

Попадья. Савельич, дорогой. Лошадку-то мою велите закладывать. Я поеду. Иван Яковлевич, милый, поедемте. А батюша-то как волнуется.

Савельич уходит.

Явление 12

Наталья Павловна. Ну, матушка, куда торопитесь, чайку попьем.

Учитель. Да-с. Иллюминация. И ведь что жгут-то. Сами впроголодь, а хлеба жгут.

Бланк. Господа, пойдемте на вал. Оттуда виднее.

Соня. Нет, не надо.

Наталья Павловна. Лучше сядем за стол. Надо успокоиться. Уж очень разнервничались (Привалов. Попадья, Наталья Павловна идут на террасу. Бланк стоит рядом с Соней, смотрят на зарево. Профессор ходит по саду). Да, Иван Яковлевич. Вам нас трудно понять. Вы чужой здесь человек. Сегодня здесь, завтра там. А нам-то каково? Когда я сюда приехала, в уезде ни одной школы не было. Наша первая. Все на моих глазах выросло. Ведь я чуть не всех крестьян тут знаю, и всегда в ладу жили. Ну, сами посудите, разве мы крестьян в чем обижали?

Арсений Ильич (поднялся на террасу в то время, когда говорила Наталья Павловна). Ведь эти самые капитанские мне три года за обрез не платят, что же, разве с них я тяну? А подожгут лучшим манером!

Учитель. Так ведь если подожгут, так не вас, а помещика. Помещик всегда не прав.

Арсений Ильич. Отличная логика и утешение. Спасибо-с. А вы думаете, вас не тронут, третий элемент?! Дайте срок, и против вас пойдут. Тут вся культура рушится, пугачевщина!

Приходят из сада Бланк и Соня.

Попадья. Иван Яковлевич, милый, ну полно вам чайничать! Лошадку-то уж наверное подали.

Учитель. Да что вы, влюбились в меня, что ли? Шагу без меня сделать не можете.

Попадья. Даму даже проводить не хотите?

Учитель. Ну, хорошо. Поедемте, «дама».

Попадья. Наталья Павловна, бесценная, до свидания. Завтра у обедни будете? А то я скажу батюше, чтоб подождать.

Наталья Павловна. Нет, матушка. Вы нас не ждите.

Арсений Ильич. Да мы, может быть, завтра и совсем уедем. Ведь не ждать же, в самом деле. чтоб нас подожгли. Поедем в Петербург. Сдадим квартиру, да и махнем за границу.

Бланк. Правда, вам следует уехать. Чем скорее, тем лучше. Совершенно вам теперь в России делать нечего.

Арсений Ильич. Совершенно нечего, совершенно. Довольно натерпелись. В чужом пиру похмелье.

Бланк. Конечно, конечно. Соберитесь-ка поскорее, да и уезжайте.

Учитель. А зарево-то уменьшается. Ну; матушка, я ваш, весь ваш. (Наталье Павловне). Если впрямь уезжать надумаете, дайте знать, я зайду. Может, указания какие дадите, ведь вы, как-никак, а «попечительница».

Попадья. Наталья Павловна, непременно дайте знать. Мы с батюшей проститься приедем. До свидания, милая (целуются).

Арсений Ильич. Да уж если действительно уезжать; так действительно скорее, как можно скорее.

Все уходят, кроме Сони и Бланка.

Явление 13

Бланк. Ну. вот, это даже к лучшему! Старики уедут, отдохнут, успокоятся. А нам свободнее будет, да и выяснится все скорее. Ты скажешь им, что ты… моя жена. На мой взгляд – давно надо было сказать.

Соня. Да. Видишь ли… Я, конечно, скажу им все… Но я; вероятно, уеду с ними.

Бланк. Соня, ты опять давешний разговор, что ли, хочешь поднимать? Поверь, я очень серьезно отнесся к тому, что ты говорила; но только все же у тебя много истерики, настроения… Уныние, совсем тебя недостойное…

Соня. Нет, милый мой. Я не хочу разговоров. Зачем? Подумала одна, худо ли, хорошо ли, а все про себя поняла – ну и довольно. Правда, я хотела тебе что-то сказать, – всегда ведь рвешься высказаться… близкому, каким ты мне казался. Не сумела этого, ну и не надо. Я покорилась. Я вот только и хотела сказать тебе, что уеду.

Бланк. Да что ты, Соня? Чему ты покорилась? Я отлично тебя понял и понимаю. Я чувствую твое уныние, твое отчаяние. Я сам через это проходил. Ты ищешь оправдания, искупления, жаждешь себя в жертву принести. Это святое чувство; но оно слабость. Тут есть замаскированный эгоизм.

Соня. Может быть. Я тебе уже сказала, я не хочу разговаривать, спорить. У каждого из нас своя правда. Но моя – моя, и я с этим ничего не могу поделать. Ты вот все об унынии. Видишь, как ты меня не знаешь. О, я не унылая! Я могу мучаться; ошибаться, колебаться, возвращаться, – я и теперь еще не знаю, окончательно ли я повернула с моего перепутья. Не затуманит ли опять жизнь, – но одно знаю: в унынии или в однообразном отчаянии, жизнь моя никогда не влачилась, и никогда я ее влачить не буду.

Бланк. Ведь не хочешь же ты сказать, что ты… по ошибке со мной сблизилась? Мы полюбили друг друга сознательной любовью… А если так, то зачем же ты хочешь меня покинуть?

Соня. О, я понимала, понимала, что делала. Я ни в чем не раскаиваюсь… И, однако, это еще не значит, что сближение наше, вот когда люди становятся мужем и женою, или любовниками, – это или так велико и важно, так безмерно важно, что всей важности ты даже и не понимаешь, да и редкие понимают, или же… Это – совершенное ничто. Сошлись – и не сходились. Сошлись – и не увидели друг друга! И это последнее, когда – было и как бы не было, сошлись – и не увидели, – это, может быть, еще важнее, потому что это непростимое, незабвенное, и люди не смеют так сходиться, чтоб в глаза друг друга не видеть. Это им не позволено. И если это с ними случается…

Бланк. Ты отлично знаешь, как это страшно для меня важно, и как я тебя люблю.

Соня (продолжая). И вот мы с тобой, мы с тобой… Я еще не знаю, я еще не смею знать наверно… Но мне иногда кажется, что мы с тобой в глаза друг друга не видели, так ничего и не было. Марево, туман какой-то наплыл…

Бланк (с раздражением). Значит, ты не поняла, а не я, насколько мы глубоко и неразрывно связаны! Если же ты меня не любишь, если ты просто поддалась мимолетному увлечению, то имей мужество это сказать, а не прикрывайся громкими фразами. Скажи прямо, что я для тебя больше не существую. (Меняя тон). Соня, это все неправда, это туман, который рассеется. Ты испугалась личного счастья. Тебе показалось, что оно не заслуженно. Это пройдет, милая. (Обнимая ее). Я тебя люблю, а ты меня любишь, да, да?..

Соня (отстраняя его). Весь ты – мой туман. Холодный туман. Весь ты, весь ты… Никто не виноват – а может быть мы оба виноваты. Нет, должно быть, никто. Ведь и я твой туман… Ведь ты тоже в глаза меня не видел.

Бланк. Соня, замолчи сейчас! Это дико; что ты говоришь! Я хочу положить всему конец. Сегодня же вечером я прекращу это нелепое, фальшивое положение. Я верю в тебя, в себя, в твою любовь. Будущее покажет тебе правду. Сегодня же я скажу все твоим. Мы поговорим серьезно. И уедем отсюда, как можно скорее. Пора вернуться к трезвости и настоящей жизни. Слышишь, Соня?

Соня. Слышу. Делай как хочешь. Пусть будущее покажет правду. А только и ты ее, правды-то, так же не знаешь, как я не знаю. Пусть покажет будущее! Пусть!

Возвращаются Арсений Ильич и Наталья Павловна.

Явление 14

Арсений Ильич. Я; может быть, и преувеличиваю, может быть, это нервы, но оставаться я здесь не могу. Сил моих нет.

Наталья Павловна. Да, Арсений. Надо уезжать. Слишком тут тяжело.

Арсений Ильич. Правда, поедем завтра налегке. А Евдокимовна дом приберет, уложится и приедет с вещами. Ведь все равно за границу не сразу. Соня, хочешь за границу? Ведь ты тоже хочешь за границу?

Соня. Да, хочу.

Арсений Ильич. Ну вот и отлично. Вот и поедем.

Наталья Павловна. А куда же поедем-то?

Арсений Ильич. В Париж. Разумеется, в Париж. Я там заниматься буду, лекции читать…

Явление 15

Евдокимовна. Идут! Идут!

Убегает. Все вскакивают.

Арсений Ильич. Мужики? Мужики?

Бланк (бежит в дом). Пауза. (Из дверей). Идите. Это полиция и солдаты. В Лыково, должно быть.

Арсений Ильич (к Наталье Павловне и Соне). Подождите, я сейчас.

(Уходит с Бланком).

Явление 16

Наталья Павловна. Солдаты, солдаты? Зачем солдаты? Соня, когда же это кончится? Они стрелять будут? Господи, господи!

Соня. Мамочка, милая, они в Лыково идут. Они у нас не останутся.

Наталья Павловна. Только бы они не стреляли. Неужели опять убийства? Сколько крови, сколько крови!

Соня. Нет, мама, они только охранять будут. Не бойся, моя хорошая, дорогая. Все поедем за границу, будем жить тихо, в сторонке, покойничков своих вспоминать…

Наталья Павловна. Помнишь, как дядя Пьер за Андрюшей ухаживал? Сколько ласки у него было? И Андрей его любил. И вот оба погибли. Точно друг друга убили!

Соня. Вот и Тимофеевское умирает. Как живой человек умирает. А Андрей-то как его любил! А Борис! Прошлым летом, на войне, мы с ним все вспоминали, как здесь когда-то в индейцев играли.

Наталья Павловна. Кажется, ушли.

Соня. Кто?

Наталья Павловна. Солдаты.

Соня (прислушиваясь). Солдаты? Должно быть, нет еще. Слышишь шум?

Наталья Павловна. Да, слышу, господи, господи.

Соня. Мама, милая, что-то будет? Что с нами будет? Ничего я больше не вижу, не понимаю, где правда, где ложь. Но так жить больше нельзя. Как вспомню об Андрее, о дяде Пьере, так сердце и упадет… Должны же мы искупить эти смерти. А мы…

Наталья Павловна. Что мы?

Соня. Да нехорошо как-то живем. Не так, не то.

Наталья Павловна. Мы старые, Соня. С нас не спросится. Сколько горя нам Бог послал, что иногда даже не под силу. А ты, детка, еще успеешь. У тебя жизнь вся впереди.

Соня. Ах, мама! Что я успею! Я совсем не знаю, что делать…

Наталья Павловна. А мне верилось; что ты понемногу успокоишься, что Иосиф Иосифович тебе поможет…

Соня. Нет, мама, он мне душу опустошил. Ничего в ней не осталось, недоумение какое-то.

Вбегает Арсений Ильич. В изнеможении падает в кресло. Некоторое время молчит.

Явление 17

Наталья Павловна (вставая). Что с тобой? Арсений, тебе дурно?

Арсений Ильич. Ничего, ничего, все пустяки. Не волнуйтесь.

Соня. Да что такое, наконец? Папа, да говорите же.

Арсений Ильич. Бланка… Бланка…

Соня. Что, что..?

Арсений Ильич. Его, его… увезли.

Соня. Арестовали?

Арсений Ильич (молча кивает головой).

Соня. Где он, где он? Надо же ехать. Да что это, Господи, да как же это? Я поеду. (Порывается идти).

Арсений Ильич (удерживает ее). Никуда ты не поедешь. Говорят тебе, его увезли. Это пустяки. Я говорил со становым.[14] Надо к губернатору поехать, я похлопочу. Спасибо еще, обыска не делали. Да где же Евдокимовна? Завтра утром на вокзал поедем, его увидим. Евдокимовна! Он просил кой-какие вещи. Черт ее дери! Вечно нет, когда нужно! Соня, ты лучше знаешь, что он тут делал. Действительно в чем-нибудь замешан?

Наталья Павловна. Оставь, подожди.

Арсений Ильич уходит в дом. Слышны его крики: «Евдокимовна! Евдокимовна!»

Явление 18

Соня (плачет). Как я перед ним виновата!

Наталья Павловна. Девочка моя, да ты… любишь его?

Соня. Ах, если бы вы знали, если бы вы знали!

Наталья Павловна. Да ты любишь его?

Соня. Поймите же, я ничего не знаю! Может, люблю… Любила… кажется. Да, кажется, потому что я его… то есть он мой… любовник. Слышишь, мама?

Наталья Павловна. Бедная, бедная моя девочка. Не бойся, детка, поплачь, поплачь…

Соня. Что мне делать? Что мне делать? За ним идти – зачем? С вами остаться – зачем? Ничего не знаю, где правда, где ложь…

Наталья Павловна. Соня! Ты его жена. Ты должна идти за ним. Даст Бог его выпустят, и ты…

Соня. Не могу, не могу…

Наталья Павловна. Не понимаю.

Соня. Ах, мама! Я себя сама не понимаю. Но я знаю, что тут где-то ложь, неправда. Я не хочу быть женой. Это было наваждение, надрыв. Я пожалела его, я думала, что люблю его…

Наталья Павловна. Не греши. Соня. Твой путь теперь ясен. Ты теперь прежде всего жена, может быть, будешь матерью…

Соня. Нет, нет, я не жена, не мать, я сама, сама, я… Понимаете?! Я! И зачем ребенок? Какой ребенок? Что я с ним буду делать? На что он родится? На смерть? Мама, мне страшно, страшно.

Наталья Павловна. Не нам судить об этом. Не ропщи, детка моя. Смирись.

Входит Арсений Ильич.

Явление 19

Арсений Ильич. Завтра рано утром на вокзал. Евдокимовна его вещи приготовит. Соня, ты бы ей помогла. А вечером и сами укатим. Довольно, довольно. Сил моих больше нет.

Входит Евдокимовна.