Макся

IX

Максе давно хотелось ехать с почтой, но его не пускали сначала потому, что он служил недавно, а потом занимался постоянно в конторе и носил по городу письма. Почтальоны говорили Максе, что с почтой ездить хорошо раз пять, десять и то в хорошее время; но проездивши раз двадцать, не рад будешь. Макся, как не ездивший никогда с почтами, а ездивший несколько сот верст в карете с настоятелем, не верил, что почтальоны говорят дело.

— Вот уж мне так не надоест ездить с почтами, — говорил он.

— Не хвались, прежде богу помолись.

— Ну, не отговаривайте.

— Попробуй раз десять съездить — не то скажешь.

— Ладно.

Макся очень обрадовался, когда ему объявили, что он едет с первоотходящей тяжелой почтой.

До прихода почты Максе дали овчинный тулуп, шинель, саблю, сумку с двенадцатью патронами, с порохом, с пулями и пистолет. Время было зимнее.

Пришла почта; Максю стали снаряжать. Поевши очень плотно и выпивши на дорогу рюмки две водки, Макся надел на грудь, поверх сюртука, сумку, прицепил к ней пистолет, заряженный на всякий случай, взял с собой табаку и спиц и стал дожидаться приема почты.

Теперь Максе занятно сделалось наблюдать за заделыванием почты. Вся корреспонденция, исключая посылок, закупоривалась в бумагу, которая обвертывалась веревкой, к концам которой прикладывали печать, а на одном боку подписывали так: п. п. из (имя города) и в какой город. Потом эти пост-пакеты, вместе с посылками, клались в чемодан, или баул, или сумку и там утискивались ногами для простора. Потом эти чемоданы или сумы заделывались петлями, и к ним прикладывали две печати: одну на сургуче, другую на свинчатке. После этого чемоданы, сумы и тюки он записал на лоскутке бумаги, который положил в сумку. Макся стоял в присутствии, где заделывали посылочную корреспонденцию.

— Сколько принял? — спросил его почтмейстер.

— Двенадцать чемоданов, семь сум и три тюка.

— Ступай.

— Счастливо оставаться, ваше высокородие. — Макся вышел в приемную. Сортировщик у простой корреспонденции подал ему подорожную, в начале которой было написано правило, что он должен ехать безостановочно, никуда не заходить и беречь как можно почту. Тут был прописан он. Потом следовали названия почты и вес ее, потом станции. Макся поверил свою записку с подорожной; оказалось верно. Расписавшись в книге в принятии почты, Макся вышел надевать на себя шубу и взял саблю. Старшой вынес ему кучу писем.

— Вот тебе письма, смотри не потеряй. Когда роздашь, деньги получишь на водку.

— Покорно благодарю.

Почтовые простились с Максей, послав с ним поклоны и письма на станции и города своим знакомым.

Почта накладена была на четырех санях, и поверх, на грудах чемоданов и тюков, сидели ямщики, а в пятых, задних, на двух чемоданах, и одной суме пришлось сидеть Максе. Макся сел, устроился кое-как, поклонился почтовым.

— Э-эх! вы, вы!!!

— Фить-тю!.. Ну, ну-ну!..

Закричали ямщики, лошади рванулись; зазвенели колокольчики, и почта пошла. Любо сделалось Максе. Почта катит скоро мимо городских домов; ямщики то и дело кричат и гикают; народ, идущий по дороге, сторонится, а Максе любо, и он, как дитя, улыбается, и в голове его вертятся слова: что, разве я не человек? на-ткось! глядите, как покатываемся, да еще куда!.. Макся вытащил подорожную, посмотрел на цифры верст… Ведь триста семьдесят!.. Ай да хорошо! Миновали город. Макся все смотрит по сторонам да любуется деревьями, снегом, полями, дорогой, гиканьем ямщиков, звяканьем колокольчиков и ямщиками, как они ухитрились сесть на чемоданы и тюки. Любо ему, что ничего не слышно, кроме звяканья колокольчиков и крика ямщиков. Однако Максе холодно. Он захотел удобнее прилечь, но ему некуда было протянуть ног, потому что два чемодана заняли внутренность саней, а сума, положенная на них к задку саней и служившая подушкой Максе, занимала целую четверть саней, а другую четверть занимал ямщик. Как Макся ни пристроится к суме, голова и спина сваливаются. Сел Макся, неловко ногам и спине; а ветер то и дело сквозит; прилег набок, голову встряхивает очень больно от ухабов… Захотелось Максе устроить лучше место для себя.

— Ямщик! — вскричал он ямщику, тот обернулся.

— Чаво?

— Останови лошадей.

— Пошто?

— Поправить тут надо.

— Где-ка?

— Да неловко сидеть.

— Как те ишшо! Больше некуды сдвинуть, все место занято.

— Как-нибудь.

Ямщик остановил лошадей и стал было укладывать суму.

— Ты ее положь лучше.

— Куды-ка?

— Да чтобы я сел на нее.

— Неловко будет, барин. Уж мы эвти дела знаем; не ты первой ездишь. По трою ездят — вот дак мука тогда.

— Так нельзя?

— Нельзя… Экие псы, и соломки-то мало дали… Ужо я положу тебе на станции соломки, помягче тожно будет.

Поехали. Максе показалось, что теперь ему еще хуже сидеть…

Почта поехала врассыпную, так что первых саней не видать было, а остальные шли на большом расстоянии. Макся струсил.

— Слышь! ровно, четверы сани-то были, а теперь только трои…

— Дак что!

— А где же те-то?

— А впереди.

— Он, поди, уедет?

— Не уедет!

Ямщик почти не 7гнал лошадей. Дорога шла изгибами. Впереди видны были только одни сани с ямщиком и лошадьми.

— Ты бы догонял их.

— Успеем.

— Право, они уедут.

— Э! А ты, барин, из новых, штоля?

— Да.

— А преж где-ка служил?

— Я при настоятеле служил; послушником был.

— А!.. Догоним… Э-эх! вы! миленькие! Пошли, пошли!.. — закричал он на лошадей.

Догнавши сани, он закричал на того ямщика:

— Шевелись, што губу-то отквасил!

— Ну-ну!

— Пошел, пошел!..

Тот ямщик догнал третьи сани, и таким порядком были догнаны все сани, и почта пошла по-обозному, с тою только разницею, что она шла скорее обозных, но не так скоро, как думал Макся и как гнали ямщики по городу из конторы.

Ямщики несколько раз останавливались или поправлять упряжь лошадей, или закуривать трубки, или для какой-нибудь надобности. При остановках в ушах Макеи долго еще звенели колокольчики, и ему казалось, что его как будто пошатывает взад и вперед. Проехали часа два, и Максе казалось это время очень долго, да он и озяб; у него ноги очень зазябли. Все-таки он часто смотрел на пистолет и саблю.

— Много ли еще верст?

— Верст-то? Да верст восемь будет.

— Поезжай скорее.

— Уж знаем, как ехать. Доедем.

— А если не будем в часы?

— Будем в часы… Не твоя беда,

— Отчего же вы здесь тихонько пускаете лошадей?

— Эво! Лошади-то, поди-ко, свои… Там-то город губернский, начальство; нельзя, значит, тихо ехать, а здесь лошадки-то и отдохнут… А вот к станции и припустим. — За три версты до станции ямщики опять закричали и загикали, и почта скоро пришла на первую станцию. Макся сидел на чемоданах и не знал, идти ему или нет.

— Бачка, слезай.

— А чемоданы?

— Перекладывать станем.

Макся слез. Его встретил станционный смотритель.

— Вы из новичков?

— Да.

— Очень приятно познакомиться. Да ведь вас почтмейстер обещался смотрителем сделать, мне Калашников сказывал.

Макся рассказал все, что с ним было. Во время перекладыванья почты смотритель расспрашивал его об губернских почтовых, хотя знал все, но для того, чтобы провести весело время.

— Какова дорожка? — спрашивал смотритель.

— Ничего.

— Ну-с, как там?

— Ничего.

— Все благоденствуют?

— Живы.

— А почтмейстер ничего?

— Ничего.

И это смотритель повторяет каждый день, при каждой почте.

Макся опять поехал и ехал так же, как и в первую станцию. Настала темная ночь, без луны и звезд, закрытых облаками. Макся трусил. Опять звенят колокольчики, и ямщики изредка покрикивают. Максе холодно; Максю встряхивает; Макся ругаться начал: ну и дорожка! На козлах сидел парень лет четырнадцати.

— Эй ты, мужлан! — крикнул Макся парню.

Парень спит, хотя и держит в правой руке кнут, хлыст которого заткнут за его пояс.

— Ямщик! — крикнул Макся и ткнул его в спину ногой.

— Чаво? — сказал парень и погнал лошадей.

— Я те покажу чаво! Спишь только, анафема!

— Знам, как.

— То-то — знам! А где те-то?

— Знамо, где.

— Смотри, заблудишься — вздую.

— Сам не заблудись…

Другой ямщик попался ему старик.

— Старина, здесь не боязно?

— А что бояться-то, с нами крестная сила!

— То-то… Воров здесь нету?

— Как нету. Здесь обозы подрезывают… Ономедни два места чаю утащили. Говорят, воров много; место такое.

— А почты боятся?

— Ништо… Да ты бы, барин, соснул бы таперь.

— Ишь ты?

— У нас все почтальоны спят. Как лягут — и спят; на станции, почитай, на руках выносят.

— Ну уж, я не стану спать.

— Полно, барин… Умычишься. Спи знай, ишшо много ехать-то…

Максе хотелось спать, но он боялся заснуть, думая, что почту подрежут, да если он и думал, что ездили же до сих пор почтальоны, почту не подрезывали и теперь, может, ничего не будет, но он не мог заснуть сидя, с непривычки. В двух местах он вываливался в ухабах так, что его придавливало санями. Это больно не понравилось Максе.

Все смотрителя, а где их не было — писаря, были любезны с Максей и почти на каждой станции подавали ему по рюмке водки, а там, где его кормили по установленным правилам, ему подавали по три рюмки. После этого Макся ехал бодро и только дремал. В почтовых конторах его тоже расспрашивали об дороге и губернских, — более, чем смотрителя, — и он говорил, что знал. Почтмейстеры, узнавшие об нем от почтальонов, жалели его.

Наконец он приехал в тот город, где ему нужно было сдать почту. Сдавши ее благополучно, он было пошел спать, но его пригласил один семейный почтальон напиться чаю и покушать. С Максей, как с губернским почтальоном и приехавшим сюда в первый раз, все обращались вежливо. Макся здесь напился пьян.

В этом городе Макся прожил двои сутки и в это время ничего не делал в конторе, зная, что губернским почтальонам не подобает заниматься в уездной, а уездные должны в губернской и дежурить и работать. Здесь он вел себя гостем и надо всем наблюдал. Ему не нравился город, который он прозвал, вместе с людьми, вшивою амунициею, не понравился почтмейстер, которого он прозвал чучей, а самую контору назвал лошадиным стойлом. Одним словом, ему ничто не понравилось в этом городе.

— Как это люди живут в таком городе! То ли дело наш губернский, — говорил он почтовым этого города.

— Зато у нас все дешевле и доходнее.

— Ну, уж все же губернским быть лучше, потому что оттуда можно скорее получить место смотрителя, — говорили Максе уездные почтальоны.

Макся поехал опять в губернский город.

— Ну, что, нравится? — спрашивали его почтальоны по приезде его в губернский город.

— Ничего, только холодно да сидеть неловко.

— Погоди, не то еще будет.

И стали Максю гонять, и стал Макся ездить с почтами.