Маленький преступник

"Тик-ки-так, тик-ки-так",- шептали старинные часы на первом этаже дома. Не было никаких звуков, кроме тиканья часов - кроме стука сердца у Ронни. Он стоял один в своей спальне наверху. Его хрупкое тело дрожало, на белом лбу блестел пот. Ронни казалось, что часы говорят: "Па-па и-дет, па-па и-дет!"

В комнату просачивались мягкие сентябрьские сумерки 2056 года. Ронни радовался приходу темноты. Ему хотелось уйти в ее глубокое молчание, слиться с нею воедино, убежать навсегда от гневных голосов и сердитых глаз. В полных страха глазах мальчика появилась надежда. Может быть, что-нибудь произойдет. Может быть, с папой случится что-нибудь на улице. Может быть...

Он крепко закусил губу, потряс головой. Нет. Что бы папа ни сделал с ним, нельзя желать... На посадочной площадке возник визг вертолета. Ронни затрепетал, пульс у него ускорился. Все мышцы его маленького тела словно превратились в сеть туго натянутой проволоки. Звуки и движение внизу. Мама выключила рубильник автоповара в кухне. Послышались ее медленные шаги на высоких каблуках. Хлопнула дверца вертолета. Дверь дома открылась. Низкий обрадованный папин голос раздался на лестнице:

- Хелло, красавица! Ронни съежился в темноте у полуоткрытой двери спальни. "Пожалуйста, мама, - кричали все его мысли, - не говори папе, что я сделал!" Послышался мерный, невнятный шепот.

- Он делал - что?

Снова шепот.

- Я не могу этому поверить. Ты действительно видела, что он?.. Черт побери! Ронни беззвучно закрыл свою дверь. "Зачем ты сказала ему. мама? Зачем ты сказала ему?"

- Ронни! - окликнул отец.

Ронни затаил дыхание. Ноги у него стали такими же бессильными, как стволы засохших деревьев.

- Ронни! Сойди сюда!

Как автомат, Ронни двинулся из спальни. Он ступил на большой серебристый круг на площадке. Автолестница зажужжала и включилась под его тяжестью. Слева на стене он видел калейдоскопическое мелькание старых маминых картин, копии картин средневековых мастеров, таких, как Рембрандт, Ван-Гог, Сезан. Дали. Ему казалось, что лица смеются над ним. Ронни чувствовал себя, как раненая птичка, падающая с неба.

Он увидел отца и мать: они ждали его. Круглые мамины глаза были полны тумана и печали. Она не позаботилась пригладить свои короткие темно-русые волосы, как делала всегда, когда отец возвращался домой. А отец, красивый в своей черной, как ночь, плотно прилегающей к телу форме Пентагона, казался враждебным пришельцем с прищуренными глазами, похожими на черное пламя.

- Это правда, Ронни? - спросил отец.

- Ты действительно... действительно читал книгу?

Ронни проглотил что-то застрявшее в горле и кивнул.

- Господи! - прошептал отец.

Он глубоко перевел дыхание и, присев на корточки, взял Ронни за руки и заглянул ему в глаза. На мгновение он снова стал добрым, все понимающим папой, которого Ронни знал.

- Расскажи мне об этом, сынок. Где ты достал книгу? Кто научил тебя читать?

Ронни старался удержать дрожь в ногах.

- Я... Папа. ты ничего не сделаешь, правда?

- Это останется между нами, сынок. Никто другой нам не нужен.

- Так вот, это был Кении Дэвис. Он...

Папины пальцы крепче сжались на руках Ронни.

- Кенни Дэвис! - гадливо повторил он.

- Негодный мальчишка!

У отца Дэвиса всю жизнь не было работы. Никто никогда даже не предлагал ему работу. Весь город знает, что он - Читатель! Мама сделала шаг вперед.

- Дэвид, вы обещали, что будете разумны. Вы обещали не сердиться. Отец проворчал:

- Хорошо, сынок. Продолжай.

- Ну вот, один раз после школы Кенни сказал, что покажет мне что-то. Он повел меня к себе домой...

- Ты был в этом логове? Ты действительно...

- Дорогой,- сказала мама,- вы обещали.

Минутное молчание. Ронни продолжал:

- Он повел меня к себе домой. Я познакомился с его отцом. Мистер Дэвис очень интересный. У него есть борода, и он рисует картины, и он собрал чуть ли не пятьсот книг. Голос у него замер.

- Продолжай,- сурово приказал отец.

- И я... и мистер Дэвис сказал, что научит меня читать, если я обещаю никому не рассказывать об этом. И он учил меня понемножку каждый день после школы. Ах, папа, читать книги так интересно! Они рассказывают такое, что не увидишь в видео и не услышишь с пленок.

- И давно это началось?

- Д-два года назад. Отец поднялся, сжимая кулаки, с опустошенным взглядом.

- Два года... - выдохнул он.

- Я думал, что у меня хороший сын, а уже два года...- Он недоверчиво покачал головой. - Может быть, я сам виноват. Может быть, не надо было приезжать в этот городок. Нужно было остаться в Вашингтоне, не ехать...

- Дэвид,- очень серьезно, словно молитву, произнесла мама,- ему ведь не нужно будет промывать память. Отец взглянул на нее, нахмурясь. Потом взглянул на Ронни. Голос у него был мягкий, но зловещий, как отдаленный рокот грома:

- Не знаю, Эдит. Не знаю.

Отец подошел к своему креслу у камина. Он опустился в его мягкую губчатую пластмассу и вздохнул. Потом прошептал что-то в маленький шарик микрофона сбоку у кресла. Металлическая рука, высунувшись, поднесла ему к губам зажженную папиросу.

- Поди сюда, сынок.

Ронни подошел и сел на скамеечку у ног отца.

- Может быть, я неясно объяснил тебе, Ронни. Видишь ли, ты не всегда будешь мальчиком. Когда-нибудь тебе придется самому зарабатывать себе на жизнь. У тебя есть только два выхода: ты будешь работать или в правительстве, как я, или в какой-нибудь корпорации.

Ронни мигнул.

- Мистер Дэвис не работает ни в правительстве, ни в корпорации.

- Мистер Дэвис - ненормальный,- отрезал отец. - Он отшельник. Никакая приличная семья не впустит его к себе в дом. Он сам выращивает себе пищу и иногда ухаживает за чужими садами. Для тебя я хочу большего. Я хочу, чтобы у тебя был свой дом и чтобы люди тебя уважали.

Отец яростно затянулся папиросой.

- А ты ничего не сможешь добиться, если люди узнают, что ты был Читателем. Это не забудется никогда. Как бы упорно ты ни старался, правда всегда выплывет.- Он откашлялся.

- Видишь ли, когда ты поступишь на работу, то весь материал, с каким тебе придется иметь дело, будет помечен. Он будет Ограниченного пользования, Полусекретный, Секретный, Очень секретный. И весь этот материал будет письменный. Где бы ты ни работал, когда-нибудь тебе попадется такой материал.

- Н-н-но почему это должно быть секретом? - спросил Ронни.

- Потому что у корпораций есть конкуренты, а у правительства есть зарубежные враги. В материале, который тебе попадется, может описываться тайное оружие, или новая технология, или планы реклам на будущий год, может быть, даже схема... гм... ликвидации соперника. Если все это станет общеизвестным, может появиться критика, противодействие, оппозиция некоторых групп. Чем меньше люди знают о вещах, тем лучше. Поэтому мы должны держать все в тайне.

Ронни нахмурился.

- Но если это написано, то должен же кто-нибудь читать, правда?

- Конечно, сынок. Корпорация или отдел может захотеть научить читать одного человека из десяти тысяч. Но сначала ты должен доказать свои способности и лояльность. Когда тебе исполнится лет тридцать пять или сорок, твои начальники могут захотеть, чтобы ты научился читать. Но для молодежи и для детей, ну это просто не полагается делать. Ведь даже самому президенту разрешили учиться грамоте, только когда ему было около пятидесяти лет! - Отец расправил плечи.

- Посмотри на меня. Мне только тридцать лет, но я уже был передатчиком Секретных материалов. Через несколько лет, если все пойдет хорошо, меня переведут на Очень секретный. И - кто знает? - может быть, лет в пятьдесят я буду отдавать распоряжения, а не только передавать их. Тогда я тоже научусь читать. Вот это и есть правильный путь.

Ронни беспокойно шевельнулся на скамеечке.

- Но разве Читатель не может получить какую-нибудь неважную работу? Например, парикмахером, или водопроводчиком, или...

- А ты не понимаешь? Корпорации, делающие оборудование для парикмахеров и для водопроводчиков, сами устраивают мастерские для них и сами нанимают людей труда. Ты думаешь, они наймут Читателя? Они скажут, что это шпион, или вредитель, или просто сумасшедший, как старик Дэвис.

- Мистер Дэвис не сумасшедший. И он не старик. Он молодой, вроде тебя, и...

- Ронни! Папин голос был острый, как нож, и холодный, как декабрь.

Ронни соскользнул со скамеечки, словно этот яростный голос физически ударил его. Он сжался на полу, и страх снова отразился на его тонком личике.

- Черт возьми, сынок, но как ты мог додуматься до того, чтобы стать Читателем? У тебя есть трехмерный видео в натуральную величину, и мы специально для тебя сделали к нему тепловую, осязательную и обонятельную приставку. В школе ты можешь услышать любую пленку, какую захочешь. Ронни, неужели ты не понимаешь, что я потеряю место, если люди узнают, что мой сын Читатель?

- Н-н-но, папа...

Отец вскочил.

- Мне неприятно говорить это, Эдит, но нам придется отправить этого мальчика в реформаторий! Может быть, хорошая промывка памяти вылечит его от этих глупостей.

Ронни подавил рыдание.

- Нет, папа, не позволяй им забирать у меня мозг! Пожалуйста...

Отец стоял, очень высокий и очень неподвижный, и даже не глядел на него.

- Они не заберут у тебя весь мозг, только память о двух последних годах. Уголок маминого рта задрожал.

- Дэвид, я не хочу этого. Может быть, для Ронни будет достаточно частного лечения у психиатра. Они сейчас делают чудеса: пермигипноз, искусственную психоблокаду. Промывка памяти означает, что Ронни опять станет шестилетним по уму. Ему придется начать школу заново.

Отец вернулся в кресло. Он закрыл себе лицо задрожавшими руками, и гнев его сменился отчаянием.

- Господи, Эдит, я не знаю, что делать!

Потом он огляделся, как человек, пораженный внезапной страшной мыслью.

- Двухлетнюю промывку памяти нельзя сохранить в тайне. Я никогда не думал об этом. Да это одно будет означать конец всей моей карьеры!

Снова наступило молчание, нарушаемое только тиканьем старинных часов. Всякое движение прекратилось, словно комната была на самом дне глубокого, холодного моря.

- Дэвид,- сказала мама наконец.

- Да?

- Есть только одно решение. Мы не можем уничтожить память у Ронни за два года, вы сами это сказали. Так что мы поведем его к хорошему психиатру или психоневрологу. Несколько сеансов...

Отец прервал ее:

- Но он все-таки будет помнить, как читать, хотя бы бессознательно! Даже перманентный гипноз, и тот со временем выветривается. Нельзя же мальчику ходить по психиатрам всю свою жизнь! - Он задумчиво переплел пальцы.

- Эдит, какую книгу он читал?

По маминому телу прошел трепет.

- На кровати у него были три книги. Я не знаю в точности, какую из них он читал.

Отец застонал.

- Три книги! Вы сожгли их?

- Нет, дорогой, еще нет.

- Почему?

- Не знаю. Ронни их так любит! Я думала, может быть, сегодня вечером, после того как вы поговорите с ним...

- Принесите их сюда сейчас же. Сожжем эту гадость.

Мама подошла к шкафу красного дерева в столовой, достала три выцветшие книжки. Она положила их на скамеечку у папиных ног. Отец брезгливо открыл одну из них. Губы у него искривились от отвращения, словно он прикоснулся к разлагающемуся трупу.

- Старые, - пробормотал он. - Такие старые. Иронично, не правда ли? Наша жизнь разбита вещами, которые следовало бы уничтожить и забыть еще сто лет назад.

Его мрачное лицо потемнело еще больше.

"Тик-ки-так, тик-ки-так",- выговаривали старинные часы.

- Сто лет назад,- повторил он. Рот у него превратился в тонкую, угрюмую черточку.

- Это ваша вина, Эдит. Вы всегда любили старину. Это часы вашей прабабушки. Старые картины по стенам. Коллекция марок, которую вы начали для Ронни, марок, датированных еще 1940-ми годами.

Мама побледнела.

- Я не понимаю...

- Вы заинтересовали Ронни старинными вещами. Для ребенка в период формирования характера в хорошем доме вещи означают мир и безопасность. Ронни с самого рождения приучен любить старинные вещи. Естественно, что он заинтересовался книгами. А мы были слишком глупы, чтобы догадаться об этом.

Мама прошептала хрипло:

- Я сожалею, Дэвид...

В глазах у отца сверкнул горячий гнев.

- Сожалеть недостаточно? Разве вы не видите, что это означает? Ронни придется начать всю жизнь заново.

- Нет, Дэвид, нет!

- А мне в моем положении нельзя иметь восьмилетнего сына с разумом новорожденного. Его нужно бросить, Эдит, другого выхода нет. Мальчик может начать жизнь сызнова в реформатории после полной отмывки памяти. Он никогда не будет знать о нашем существовании и никогда больше не помешает нам.

- Не надо, Дэвид! Я не позволю...

Он ударил ее ладонью наотмашь. В горячем, напряженном воздухе словно прозвучал револьверный выстрел. Отец стоял теперь, словно колосс, изваянный из черного льда. Правая рука у него была поднята, готовая ударить снова. Потом рука упала. Мысли словно занялись другой, проблемой, другой идеей. Он схватил со скамеечки одну из книг.

- Эдит, - жестко произнес он, - что именно читал Ронни? Как называется книга?

- "При... приключения Тома Сойера",- ответила мама сквозь рыдания.

Он схватил вторую книгу, держа перед ее блуждающим взглядом.

- А эта как называется?

- "Тарзан у обезьян".- Мамин голос был едва слышным хрипением.

- Кто ее автор?

- Эдгар Раис Берроуз.

- А эта?

- "Волшебник из страны Оз".

- Кто ее написал?

- Фрэнк Баум.

Он швырнул книги на пол. Он отступил. Его лицо было маской, где скорбь сочеталась с презрением и яростью.

- Эдит! - Он выплюнул это имя, словно оно жгло ему язык. - Эдит, так вы умеете читать?

Мама сдержала рыдания. Щеки у нее были белые как мел, и на них виднелись влажные полоски.

- Простите, Дэвид. Я никогда никому не говорила, даже Ронни. Я не прочла ни одной книги, я даже не видела ни одной с тех пор, как вышла за вас замуж. Я старалась быть хорошей женой...

- Хорошей женой! - фыркнул отец. Лицо у него было такое страшное, что Ронни отвернулся. Мама продолжала:

- Я... я научилась еще в детстве. Я была маленькая, вроде Ронни. Вы знаете, какими дети бывают,- беззаботными, жадными к запретному.

- Вы лгали мне! - резко произнес отец.

- Вы десять лет лгали мне! Почему вы захотели уметь читать, Эдит? Почему?

Мама некоторое время молчала. Она дышала тяжело, но больше не плакала, она стала успокаиваться, и впервые за весь этот вечер Ронни не видел страха у нее в глазах.

- Мне захотелось уметь читать,- произнесла она спокойным и гордым голосом,- потому что, как сказал Ронни, это интересно. Видео - это красиво, со всеми своими танцовщицами и влюбленными, индейцами и межпланетчиками; но иногда хочется большего. Иногда хочется знать, как люди чувствуют и как они думают. И есть красивые слова и красивые мысли, как бывают красивые картины. Услышать их и потом забыть - этого мало. Иногда хочется сберечь слова и мысли и держать их при себе, потому что тогда кажется, будто они ваши собственные.

Ее слова эхом отдавались в комнате, пока их не поглотило неутомимое тиканье часов. Мама стояла, выпрямившись, ничего не стыдясь. Отец медленно все снова и снова переводил взгляд от Ронни к маме, к часам. Потом он сказал:

- Уходите.

Мама взглянула не понимая.

- Уходите. Оба. За своими вещами пришлете позже. Я не хочу больше видеть вас ни минуты.

- Дэвид...

- Я сказал - уходите!

Ронни и мама покинули дом. Ночь была темная, поднимался ветер. Мама дрожала в своем легком домашнем платье.

- Куда нам идти, Ронни? Куда, куда?..

- Я знаю куда, мама. Я думаю, мы сможем остаться пока там.

- Пока? - повторила мама.

Мысли у нее словно застыли от холодного ветра. Ронни повел ее по холодным, ветреным улицам. Огни города остались позади. Под ногами была грязная, неровная проселочная дорога. Они подошли к маленькому, грубо сколоченному домику в глубокой тени эвкалиптовой рощицы. Окна домика были похожи на дружеские глаза, полные теплого, золотого света. Через мгновение дверь открылась, и навстречу выбежал маленький мальчик.

- Хелло, Кенни!

- Хелло... Кто это? Твоя мама?

- Да. Мистер Дэвис дома?

- Конечно.

На пороге появился улыбающийся молодой человек с добрым бородатым лицом. Ронни и мама вошли в дом.