Мало ли что говорят

Глава первая Анкета

Началась эта история в один из далеко не прекрасных дней.

Придя на нелюбимую работу как обычно много раньше, нежели того требовало КРУ[1] от ассистентов кафедры акушерства и гинекологии, Соня первым делом ткнула кнопку электрического чайника. И переоделась в своём крохотном кабинетике. За наличие оного, к слову, она была от всей души ненавидима коллегами «по рангу» и многочисленными «вышестоящими» в кафедральной иерархии доцентами. Эту сомнительную привилегию Соня заработала написанием трёх книг, где её не упомянули даже в качестве «пятого в кепке в третьем ряду» соавтора. Не говоря уже о докторской диссертации для начмеда и кандидатских для пары-тройки «мажоров». За них с ней не то что забыли «рассчитаться», но даже и не собирались.

Налив кипятка в чашку с «кофейным порошком», Соня закурила, несмотря на то что на территории родильного дома это было категорически запрещено. Дымок успокоил и укрепил намерение высказать, наконец, вздорным кафедралам всё, что она о них думает.

Было ещё два часа до пересменки и три – до появления пунктуальной до чёртиков кафедральной лаборантки.

Открыв настежь окно, чтобы уничтожить следы сакрального ритуала, Соня заперла кабинет и спустилась в отделение.

Двух пациенток лихорадило, у третьей были проблемы с выпиской ребёнка, ещё двое в послеродовой палате ныли: «Домой!» – а одна беременная желала «срочно родить».

Потратив два часа на рутину – выяснение причин температуры, скандал с доктором из детского отделения, лекции для «колхозников»: «Нельзя домой на вторые сутки после разрыва промежности третьей степени, а вам ещё рано рожать, несмотря на день рождения свекрови!» – а также писанину, писанину и ещё раз писанину, Соня поднялась в своё «гнездо». И печально глянув на часы, поняла, что покурить с комфортом уже не успеет. Приготовила две чашки кофе и спустилась в подвал к Кузьмичу.

Кузьмич был личностью удивительной и многогранной. Мастер на все руки, способный починить абсолютно всё – от дверного замка до аппарата искусственной вентиляции лёгких. Безгранично образован и начитан. Кажется, только одна Соня из всего роддома знала, что этот совершенно неприметный внешне человек в своё время окончил сверхсекретный советский вуз, знал пару-тройку арабских диалектов, не говоря уже о потешной группе романо-германских языков, и был полковником в отставке какого-то жуткого ведомства. А ещё он непревзойдённо владел психоанализом. Из него вышел бы отличный священник или гарпунёр на китобойном судне, однако… Он выбрал работу завхоза. И справлялся с ней выше всяких похвал. Его каморка топорщилась ящиками и чемоданами с инструментом, по стенам была развешана символика времён «единого и могучего Советского Союза», снабжённая подписями всяких VIP-Рыл того времени, с ироничными дописками самого Кузьмича.

Старик любил поменторствовать. То ли он питал к Соне тёплые отеческие чувства, то ли ему просто не с кем было поговорить – неизвестно. Он называл её «деточка» и всё время поучал. Она не возражала. С маниакальным упорством он повторял ей одну и ту же сентенцию: «Всегда говори правду. Не хами. Не лебези. Будь честна. Поверь старому лгуну – рано или поздно достанет. Лучше рано, когда ещё можно изменить жизнь. Хотя это никогда не поздно. Даже за миг до смерти». Честно говоря, Соня слушала его вполуха. Со всем пылом молодого высокомерия полагая, что старый завхоз-чекист вряд ли научит её хоть чему-нибудь дельному. И вообще, у неё куча животрепещущих текущих проблем, а он тут вещает прописные истины загадочным тоном!

Кузьмич налил Соне сто граммов коньяка, снабдил инструкциями, «как и что сказать профессорше», и она поднялась наверх, полная решимости расставить все точки над «ё» и прочими буквами алфавита – красиво, лаконично, без лишних эмоций, аргументированно и т. д.

У себя в кабинете, открыв файлы с фотографиями, сделанными вчера в родзале, Соня поняла, что ни в какой атлас их не вставить, уж тем более «за авторством» члена-корреспондента и «под редакцией» академика. Быстро пролистав все скопившиеся у неё за три месяца изображения и заметки к ним, она решила сегодня разобраться заодно и с членом-корреспондентом, и, может быть, даже с академиком, если они, конечно, не в заграничных командировках. Члену-корреспонденту надо сказать: «Александр Георгиевич, я уважаю вас за энергию и решительность, а также за то, что вы членом проложили себе путь, всю комсомольскую юность трахая министерских функционерш. Я уважаю вас за то, что обе диссертации вам написали именно женщины. Одну – выжатую вами досуха и брошенную – помнится, даже лечили в психушке. Я в восторге от ваших организаторских способностей. Но хочу, со всей присущей мне ответственностью, заявить, что учёный вы никакой и имя вам в науке «nihil»[2]. И вы просто болван, если полагаете, что я напишу для вас за три месяца учебный атлас по акушерству и гинекологии! Материалы для подобного рода изданий собирают десятилетиями собственной практики! Мне плевать на ваши «глубокомысленные» сентенции типа: «Тебя никто не знает, а меня знают все. Опозоришься – опозоришь не себя, а меня!» – потому что я позорю себя только тем, что работаю на возглавляемой вами кафедре! Ниже падать некуда! Ах да… Как педагог вы полное ничтожество! Всё, на что вы способны, – это иметь сующихся под вас студенток, интернов и аспиранток. И я ещё не забыла ту научную конференцию, где избежала подобной участи только потому, что меня «возжелал» академик, а вы любезно уступили «шубу с барского плеча»!»

Так. С членом от респондентов было покончено.

Теперь – с академиком:

«Михаил Борисович, вы, конечно, не такой мудак, как Александр Георгиевич, но тоже жалкая и ничтожная личность, куда хуже Паниковского, тот был всего лишь траченный временем и обстоятельствами мелкий аферист, не говоря уже о том, что просто-напросто персонаж, выдуманный Ильфом и Петровым! Учёным вы, дорогой академик, были неплохим, но к настоящему времени зажрались и пропили все свои таланты. Неужели вы и вправду хотите так опозориться, поставив своё имя в графе «под редакцией» в атлас, написанный неопытной пигалицей за три месяца? Да вас же весь медицинский мир на смех поднимет. Ах да… Спасибо за то, что вы, принявши до состояния «ню» на банкете в честь той самой научной конференции, только и успели, что «страстно возжелать», падая замертво в коридоре гостиницы. Ох, как же я горевала всю ночь, тоскуя по старчески-похотливым телодвижениям! «Тьфу на вас ещё раз!»

«Разобравшись» с членом-корреспондентом и академиком, Соня пришла в прекрасное расположение духа и отправилась на утреннюю врачебную конференцию.

Там её долго, нудно и публично позорила начмед, распалившись не на шутку. Она вопила о несоответствии занимаемой должности и о том, что Соня несёт личную ответственность за санитарно-эпидемиологическое состояние всего роддома. Что не умеет не то что оперировать, но даже ассистировать. Что её пациентки температурят, хамят детским врачам и персоналу, занимая при этом ценные койко-места в блатных палатах. И что если она не прекратит курить в кабинете (настучали, суки!), её сначала расстреляют, а потом привяжут к машинам «Скорой помощи» и четвертуют, чтобы другим неповадно было. И если она хочет жить, то должна: «Молчать и слушать! Молчать и слушать!! Молчать и слушать!!!» «Другие» сидели, потупив глаза в истории родов и болезней.

Плетясь с пятиминутки как оплёванная, мысленно прокручивая гневную отповедь заместителю главного врача по акушерству и гинекологии, Соня услышала за спиной пять минут назад ещё злобно-истеричный, а сейчас приторно-слащавый голос: «Сонечка, где моя статья для «Российского вестника акушерства и гинекологии»? Там последний срок уже вчера был. Ты, пожалуйста, отложи все дела, допиши и пошли интерна в редакцию. Они по электронке не принимают. И на дискету не забудь скинуть. Предварительно позвони и узнай, в каком формате. А через час я жду тебя в операционной. Сложный случай – проассистируешь. И возьми кого-нибудь толкового третьим. Я после основного этапа размоюсь и уйду – закончишь. Мне новую мебель должны привезти. И не забудь, пожалуйста, записать всё в историю родов и в журнал операционных протоколов. И завтра я лекцию на факультете повышения квалификации читаю – текст мне в кабинет принеси сейчас и слайды по порядку разложи. Мне некогда!» – «Ну, конечно, конечно. Только в туалет забегу – и всё сделаю».

Соня поднялась к себе, приготовила ещё одну чашку кофе и закурила… Благодать.

«Мать-мать-мать!..» – с ехидцей ответило эхо.

Весь день прошёл в безумной круговерти между компьютером, кафедрой, отделением, родзалом и операционным блоком. Профессорша всё ещё не появлялась. Лаборантке было дано указание немедленно оповестить о появлении Натальи Борисовны на кафедре. Но Наталья Борисовна позвонила и велела передать, что в 16.00 Соня читает лекцию интернам в помещении Центра здоровья семьи (на другом конце города), потому что она не сможет быть лично – у неё интервью с «глянцевым» журналом, и где, чёрт возьми, те вопросы и ответы, которые должны были быть написаны? С желанием немедленно убить ни в чём не повинную лаборантку Соня сунула ей в руки текст. Уже трижды до того переданный профессорше! Та постоянно теряла бумаги.

Соня написала статью.

Сходила в операционную.

Записала, что нужно, во все необходимые кондуиты.

Съездила – прочитала лекцию.

Когда она вернулась в роддом, чтобы приступить, наконец, непосредственно к врачебным обязанностям и написанию текста атласа, за окном каморки было уже темно. На кафедре почему-то горел свет, но Соня подумала, что уборщица забыла выключить.

Наконец-то – тишина и никого. Массивная бронированная дверь профессорского кабинета не подавала признаков жизни. Член-корреспондент не изволил принять сегодня, передав через лаборантку, что видеть Соню он хочет только с написанным атласом. Ну что ж, у него есть шансы не увидеть её никогда. Заявление об увольнении по собственному желанию можно сдать непосредственно в отдел кадров. А завизировать у проректора по науке. Руки тряслись от злости, усталости и напряжения. За руль сегодня уже не садиться, так что можно щедро хлебнуть жидкости для «гидроусилителя» мозга и закончить сегодняшние дела. Потерпеть осталось – всего-ничего. А самое лучшее, что может произойти с женщиной в этом мире, с Соней уже случилось. Так что…