Малярка

Глава первая

— Почему растёт трава? Зачем солнышко светит не весь день? А где оно сегодня? Почему так тускло кругом? Скажи, мама!

— Не приставай!

Евдокия Ивановна мыла белый некрашеный пол. Она продирала его песком, тёрла веником. Девочка видела, как покраснело вспотевшее лицо матери. В такие минуты нельзя задавать вопросы, — Валя по опыту знала это. Она замолчала. А спросить надо было, и о многом.

— Валентина, принеси ещё песку.

Мать сунула ей глиняную чашку и снова принялась тереть пол. Девочка, выбежав на улицу, с удовольствием зашлёпала в луже босыми ногами. Набрала в чашку воды, выплеснула её — попала на молодые ростки травы.

— А как травка вылезает?

Валя разгребла землю. Заметила воробья на дорожке, бросилась к нему. Потом бабочка привлекла её внимание.,

— Куда ты пропала, негодная? Так-то ты матери помогаешь!

Валюшка схватила оставленную в луже чашку и в один миг притащила её, полную песку. Евдокия Ивановна взяла одной рукой чашку, а другой звонко шлёпнула Валю. Девочка поспешно юркнула за печку и сидела там тихо, пока не кончилась уборка.

Наконец всё поставлено на место. Постлана пёстрая дорожка на полу. Мать умылась, надела чистое платье. Валя думает:

«Какая мама красивая! Высокая, тонкая. Глаза большие, чёрные, косы длинные. И как хорошо она их кругом головы заматывает!..»

— Мама, ты Золушка?

Молодая женщина засмеялась. Валя так любила этот серебристый смех! Ей больше не было страшно. Вылезла на середину комнаты. Мать протянула руки, и девочка бросилась к ней. И вот она уже летит к самому потолку. Смеётся, захлёбываясь, повторяя:

— Мама, мамуля, ещё!

— А ну тебя! Скоро отец придёт. Обед ещё не готов.

При мысли о муже лицо её стало озабоченным и печальным.

Отец пришёл раньше обычного. Дуня тревожно спросила:

— Что случилось?

Он посадил Валю себе на плечо и зашагал с ней по комнате.

— Димитрий, тебе я говорю или нет?

Испуганное лицо жены требовало ответа. А как ей объяснить? Плакать начнёт.

— Димитрий, не томи, говори сразу: забастовали вы?.. Тебя рассчитали?

Спустив дочку на пол, он подошёл к жене. Порылся в кармане. Положил на стол немного денег.

— Вот всё, что у меня осталось от последней получки. Да ты не горюй, Дуня! Забастовка, наверно, скоро кончится. Проживём!

За обедом отец шутил, заговаривал с женой, а сам часто задумывался. Валя не понимала. Ей казалось, что мать напрасно обижает папу, самого любимого и дорогого. Девочка была так привязана к отцу! Она редко бывала с ним. Димитрий рано уходил на завод, поздно возвращался. Забежит на минутку пообедать и сразу обратно. Вечером мать велит Вале спать. Девочка лежит с открытыми глазами, а спать очень хочется. Веки сами закрываются. Только хлопнет дверь, — Валюшка уже сидит на постели, тянет руки:

— Папочка!

Он поцелует дочку — а усы у него такие длинные, щекочут, — прикроет Валю одеялом, и она крепко, крепко спит.

Но вот уже несколько дней как отец перестал уходить на завод. Валя была счастлива. Она могла играть, гулять с папой. Его можно было обо всём спросить, он всё объяснял.

Но иногда отец сидел, опустив курчавую голову, и не слышал её вопросов. Димитрий оживлялся, когда у него собирались товарищи с завода. Они долго говорили о чём-то и уходили поздно, когда Валя уже спала.

Всё печальнее становилась мать. За обедом, кроме жидкого супа и небольшого куска хлеба, у них ничего не было.

— Мама, дай молочка!

Димитрий переглянулся с женой.

— Потерпи, Валя, скоро опять будешь пить молоко!

Девочка больше не просила. Отец посадил её на колени и тихо покачивал, о чём-то думая. Он теперь часто сидел так, словно спал. Валя звала его, тянула за усы, целовала.

— Да папка же! Пойдём гулять! Смотри, как солнышко играет на полу!

И отец словно очнётся, примется подметать пол, убирать посуду. Дуня уже несколько дней уходила из дома рано утром. Она нанялась в прачечную стирать бельё. Гроши, заработанные ею, спасали семью от голода.

— Валюшка, это тебе!

Девочка обеими руками схватила копеечную булку, откусила, и ей казалось, что ещё никогда в жизни она ничего вкуснее не ела.

Димитрий смотрел на дочку улыбаясь. Он сегодня был весёлый, как прежде. И мать повеселела. На её худом лице даже румянец появился. Она с удовольствием варила кашу из принесённой отцом крупы.

За столом Димитрий несколько раз повторял:

— Всё же мы добились своего! А как я по работе соскучился, Дуня! Как свиданья, жду встречи со станком. Эх, и работать буду — искры полетят!

— Ты бы посмотрел на себя, Митя. Одни кости остались!

— Ничего, подкормимся! И Валя опять станет румяная да толстая. Правда, дочка?

Маленькая дочка плохо разбиралась в происходящем. Весёлый голос отца делал её счастливой. И мать сегодня по-прежнему хозяйничала за столом.

— Дуня, ты больше в прачечную не ходи!

— А как же жить будем? Мы всё продали, заложили. Надо немножко встать на ноги.

— Ну ладно! — нехотя согласился отец и вздохнул: — Извелась ты у меня!..

Утром, едва раздался заводской гудок, Димитрий в рабочей блузе зашагал в Мотовилиху. Дуня, уходя в прачечную, заперла Валю дома. Подражая взрослым, девочка принялась подметать пол, мыть посуду. Больше делать было нечего. Взяла тряпичную куклу, уложила её спать и сама забралась на окошко.

Их маленький домик стоял на окраине города Перми.

Под окнами — небольшой огород. В самом углу, у забора, — высокая зелёная берёза.

«А почему у ней ствол из берёсты и такой белый? — думала Валя. — Ветки тонкие, спускаются низко-низко!»

Вот скворец сел на веточку. Она согнулась. Птица перебралась повыше. Качается и поёт.

— Мне бы так! — и девочка сама запела:

Дальше слов она не знала. Повторила несколько раз одно и то же. Замолчала. Ей стало скучно.

До сих пор Валя редко оставалась одна. А последние недели отец всегда был с нею. Они уходили далеко в поле. Отец ложился на траву. Солнышко грело ему худое лицо. А глаза у него были совсем голубые, как небо. Вале не хотелось лежать. Она бегала кругом, собирала цветы. Теперь приходилось одной сидеть дома. Она заплакала. И некому спросить, о чём она плачет.

Уже солнце больше не заглядывало в комнату. В огороде на грядки легла тень от берёзы.

— А откуда приходит тень?

О многом надо спросить Вале, а кого спросишь?

Наконец заскрипела и отворилась дверь.

— Мама, мамуля! Не оставляй меня больше одну!

Но маме не до неё. Она суетится у печки, варит что-то, и некогда ей отвечать на бесчисленные вопросы дочки.

Вот и отец вернулся. Он устал.

— Отдохни! — сказала ему Дуня.

А он, как прежде, посадил девочку на плечи и ходит с нею.

Хотел подбросить, — едва не уронил.

— Тяжёлая ты стала, дочка!

— А может, ты без работы силы потерял?

Он засмеялся на слова жены. И Валя почувствовала, что в доме у них стало как прежде.

Глава вторая

Валя любила «пачкать бумагу», как говорила мать. Девочку всегда обижали такие слова.

Обычно она показывала рисунки отцу. Глядя на каракули дочки и не желая огорчить её, он восхищался чудесным домом и садом. Постепенно рисунки ребёнка становились осмысленнее. Димитрий уже обращал внимание девочки на недостатки:

— Почему же я стою совсем близко от тебя — и маленький? А мама далеко, в огороде. Зачем ты сделала её такой большой? Так же не бывает, дочка!

— Почему так не бывает?

Димитрий не мог объяснить. Он сам мало учился. А как хотелось учиться! Его взяли из четвёртого класса приходского училища и сразу отдали на завод в Мотовилиху.

— Тебя, доченька, я буду учить! И Валентина Столбова станет. Кем же ты станешь?

Валентина Столбова не задумываясь ответила:

— Трубочистом, папа.

Дуня засмеялась:

— Вот и учи! Немногого хочет наша дочь!

— А почему же ты мечтаешь стать трубочистом? — допрашивал Димитрий.

— Он по крышам ходит. Оттуда всё видно. И высоко-высоко. Я как птица буду!

— Летать хочешь? — сказал Димитрий серьёзно. — Это хорошо!

Постепенно Валя привыкла оставаться одна на целый день. Чтоб скорее проходило время, она приберёт в доме, поиграет с Мурзиком, а потом вытащит бумагу, карандаш и высматривает, что бы ей нарисовать.

— Берёзу! — решила она.

Вся коротенькая жизнь девочки протекала дома или на огороде около дерева. Соседей вблизи не было, и Вале редко приходилось видеть детей. Ленивый, неповоротливый кот Мурзик да белоствольная берёза — вот и все Валины друзья.

Мурзик по ночам всегда спал у неё в ногах. Зимой его тёплая шёрстка так хорошо согревала. Летом девочка ночевала в сенях на сене, и Мурзик тут же с ней. Он оберегал свою маленькую хозяйку от мышей и крыс.

Днём Мурзик любил нежиться под берёзой. Он валялся в траве, грелся на солнышке. Пробовал ловить птиц, но за ними не угнаться! Куда легче охотиться за полевыми мышами. На соседнем поле их было много. Мурзик ходил туда обедать и ужинать. Возвращался толстый, отяжелевший и сразу ложился спать где-нибудь вблизи от Вали.

Вот и сегодня он залез к ней на колени. Девочка сидела у окна и смотрела на берёзу, такую знакомую и милую. Но как чёрным карандашом сделать белый ствол? Сколько она ни старалась, — ничего не выходило. Уже вся бумага была исчерчена, и огрызок карандаша кончался, а ствол всё оставался чёрным! С досадой Валя начала чёркать по бумаге и вдруг заметила, что между зачернённым белое выступает особенно ярко.

«Как ствол берёзы!» — подумала она. Попробовала ещё раз, и опять белая полоска ствола выделилась на тёмном фоне.

Бумаги больше не осталось. Вот и мама пришла! Валя побежала к ней. Рисунок бросила. Даже отцу сегодня не покажет, — такая грязь получилась!

На следующий день, оставшись одна, Валя снова принялась рисовать берёзу. Она уже не могла, не хотела отступить от своей цели. И ствол вышел у неё настоящий, белоснежный, даже немножко закруглённый. Нечаянно, затушёвывая фон, она положила тень и на него.

Ветви решила сделать тёмным. Листья тоже зачернила. По форме, правда, они оказались самые разнообразные.

— Такие бывают! — утешала она себя. Наблюдая, девочка старалась подражать увиденному. Долго и настойчиво трудилась Валя. Устала. Поиграла немного с Мурзиком и снова вернулась к рисунку.

Вечером отец спросил:

— Чем занималась сегодня, дочка?

Валя положила перед ним рисунок.

— Да это наша берёза! Как хорошо она у тебя вышла!

Девочка была счастлива. Отец сам узнал! Ей не пришлось объяснять, что это ветки, а это ствол.

— Значит, можно?..

Но что «можно», она и сама не знала.

А отец всё смотрел на рисунок. Вспомнил своё детство.

— Мне тоже очень хотелось научиться рисовать. Так ничего и не вышло!

Гладя Валю по кудрявой голове, он ласково сказал:

— В получку куплю тебе цветные карандаши.

Валя не знала, что это такое, и с нетерпением ждала подарка. Ждать ей пришлось очень долго…

Однажды мать вернулась с работы домой раньше обычного. Она была чем-то подавлена и срывала на Вале своё дурное настроение. Даже приход отца не успокоил её.

— Уволили меня из прачечной! — с горечью сказала она.

— Что поделаешь, безработица! — говорил Димитрий. — Проживём и на один мой заработок. Ничего! Ты побудешь немного дома. А потом безработица кончится.

Он замолчал. Молчала и Дуня. Она сидела на лавке, опустив руки на колени.

Валя не поняла, о чём говорят, и тихонько спросила отца:

— Что такое «безработица»?

— Это значит — нет работы.

Девочке казалось: очень хорошо, если нет работы! Значит, мама целый день будет с нею и не станет запирать её в доме одну. Почему же они такие скучные?

Валя залезла к отцу на колени. Думала, — поиграет с нею. Но он молча поставил её на пол, а мать строго сказала:

— Не мешай старшим разговаривать!

Валя вышла на крыльцо. Мурзик, спрятав под себя лапы, лежал на завалинке. Девочка примостилась рядом с ним.

Длинные густые тени легли на грядки. Листья свёклы, яркие днём, теперь казались совсем чёрными. Даже подсолнухи и те потемнели.

Как скучно всё выглядит без солнца! А там, на пустыре, ещё светло.

Девочке очень хотелось побегать по траве, попрыгать в мягкий песок.

Папа всё разговаривает и не выходит сюда!

Валя заглянула домой. Отец взволнованно ходил по комнате и говорил:

— Пойми, Дуня, надо бороться за своё счастье. Покорность — она к добру не приводит. Твоего отца на заводе искалечили и даже пособия ему не назначили. Твоя мать умерла с голоду. Неужели ты такую же судьбу готовишь нашей Валюшке? Нет, Дуня, мы так жить не хотим. Мы добьёмся своего. Пусть меня, как одного из зачинщиков, выбросят, посадят в тюрьму. Зато дети наши будут жить хорошо. — И, заметив Валю, Димитрий подошёл к ней.

— Пошли гулять.

Девочка обрадовалась. Она прыгала около него, кричала:

— Посмотри, папа, как светло там, в поле! А на нашей крыше тоже солнышко!

Димитрий оглянулся на свою хибарку. Она походила на сарай или хлев. Столбовы за ничтожную плату взяли её в аренду. Димитрию нравилось, что домик стоит на пригорке, вдали от жилья. Кругом — широко, и всякого, кто подходит, видно. И до Мотовилихи близко, но дым от заводских труб сюда не долетает.

Они спустились с пригорка. Отец сел на камень, словно поджидая кого-то. Вскоре рабочий в синей рубахе подошёл к нему.

— Пойди, дочка, пособирай цветы! — сказал Столбов и тихо заговорил с ним. Когда чужой человек отошёл, отец позвал Валю домой. И как быстро они пошли, почти побежали!

— Почему ты так запыхался? — спросила мать.

— Мне надо на собрание, — торопливо бросил Димитрий. Дуне хотелось расспросить мужа, но он, взяв кепку, уже бежал к воротам.

— Ты бы дочь пожалел! — крикнула она с досадой. Димитрий обернулся к ней и очень серьёзно сказал:

— Жалею, Дуня, потому и борюсь за счастье таких, как она.

Глава третья

Столбов закоулками добрался до знакомых ворот. Домик стоял в саду. Одним боком он врос в землю; крыша у него была вся в заплатах, двери перекосились. От густо разросшихся деревьев кругом было темновато.

Димитрий не первый раз приходил сюда на собрания. На его условный стук открыли дверь.

В небольшой комнате сидели и стояли человек десять. Столбов знал всех, кроме одного. Незнакомый ему человек, с русой бородой и тёмными густыми бровями, что-то горячо говорил, опершись на стол. Он мельком взглянул на вошедшего, продолжая свою речь.

— Это приезжий оратор из города. Дельно говорит! — шепнул Димитрию сосед.

— … Вы слышали, товарищи, о расстреле митинга путиловских рабочих в Петербурге? Трёхсоттысячной забастовкой ответил питерский пролетариат на этот расстрел. Один за другим присоединяются к забастовке другие города. Ваш город — промышленный, рабочих здесь много. Неужели вы не поддержите питерских рабочих?

— Конечно, поддержим! — первым отозвался Столбов. Опершись о подоконник, он внимательно слушал оратора и не заметил, как хрустнула сухая ветка за окном. Но тень, упавшая на пол, привлекла его внимание. Чуть-чуть повернувшись, он стал вглядываться в кусты, потом крикнул: «Полиция!» — выпрыгнул в окно и бросился на кого-то. Но дом был уже окружён городовыми.

Валя крепко спала, раскинув ручонки. Ей снился залитый солнцем луг, где так много всяких цветов. Она нарвала большущий букет.

— Это тебе, папа!

Девочка улыбнулась во сне. Ей было так хорошо! Но вдруг она вскрикнула от боли и с испугом открыла глаза. Она оказалась на голом холодном полу. Какой-то чужой человек с недобрым лицом и длинными рыжими усами ощупал со всех сторон её тюфячок и отшвырнул его в сторону. В комнате было несколько городовых. Они переворачивали всё вверх дном. Мать хотела взять девочку на руки, но, обессиленная, сама опустилась на пол.

— Что расселась! — грубо крикнул начальник, писавший что-то за столом. Он сапожищем ткнул Дуню и велел ей расписаться.

Когда все ушли, мать уложила всхлипывающую Валю и долго сидела около неё.

Димитрий не вернулся. Не пришёл он и на следующий день. А ночью кто-то тихонько постучался в хибарку Столбовых. Мать с тревогой и надеждой подбежала к двери. На пороге стояла женщина, закутанная в платок. Не заходя в избу, она тихо сказала:

— Снеси завтра Димитрию что-нибудь в острог.

— В тюрьме он! — ахнула Дуня.

— Моего тоже забрали, — сказала женщина и скрылась. Надеяться на скорое возвращение мужа Дуне не приходилось. Она опять с большим трудом нашла себе работу. Валя снова целые дни оставалась одна-одинёшенька. Девочка старательно поливала огород. Она не могла поднять тяжёлое ведро и носила воду маленькой лейкой. И сколько же раз ей приходилось проделывать путь от бочки, куда мать наливала воду, до грядок! Сначала она бегала с лейкой, но скоро от усталости едва-едва передвигала ноги. Бросить не хотела: надо было помочь матери.

Каждое воскресенье Дуня складывала в узелок варёную картошку и хлеб. В тюрьме заключённым, кроме жидкой баланды, ничего не давали. Валя молча помогала, потом провожала её до мостика, но никогда ничего не спрашивала о папе. Она знала, что мать сейчас же заплачет и ничем её нельзя будет утешить. Только раз после той ночи, когда городовые рылись у них в хибарке и сбросили спящую девочку с постели, Валя спросила: «Где папа?» Евдокия Ивановна не ответила, махнула безнадёжно рукой и залилась слезами.

Девочка не понимала, что такое тюрьма, а спросить боялась: уж очень мама расстраивалась! Вале очень хотелось, чтоб мать взяла её с собой. «Я бы только поглядела, где теперь живёт папа!» — думала она.

После ареста отца почти никто из его товарищей не заходил в их домик. Валя удивлялась: раньше они так часто бывали у них. Она не знала, что не только её папа, но и большинство его друзей были тоже арестованы.

Валя тосковала об отце. К её великой радости, в одно из воскресений Дуня сказала:

— Пойдём со мной, дочка.

Дорога была длинная. Они пересекли весь город и вышли на пустырь. Там, на крутом берегу Камы, Валя увидела большой грязный, облупленный дом.

— Мама, а почему в окнах решётки?

— Это и есть острог, — тихо объяснила Евдокия Ивановна. — А решётки железные и крепко вделаны в стену. Отсюда не убежишь!

Кругом мрачного дома шагали часовые. Штыки на их ружьях блестели на солнышке, а сами они походили на оловянных солдатиков. Часовые очень важно шагали вперёд — назад, вперёд — назад.

Мать подошла к железным воротам. Тюремщик пропустил её и снова захлопнул и запер калитку. Валя осталась одна. Она отошла в сторону. Ей было страшно и так жалко папу!

— У тебя кто тут сидит? — спросил её остроносый мальчишка в рваной рубашке. Валя не заметила, как он подошёл к ней.

— Кто, говорю, сидит? — повторил мальчишка.

— Папа!

— За кражу, что ли?

Валя испуганно поглядела на остроносого.

— Чего глазища-то пялишь? Спрашиваю, — за кражу али убил кого?

Валя замахала руками и со всех ног побежала от мальчика. Она слышала страшные рассказы о ворах и разбойниках, но как можно её папу, её доброго, ласкового папу сравнивать с ними?..

В это время Дуня вышла из ворот тюрьмы. Она едва догнала девочку, а та с громким плачем бежала, не зная куда.

Долго мать добивалась, о чём плакала Валя. Потом серьёзно сказала ей:

— Нет, не вор твой отец и не убийца! Он за правду сидит. Он хотел, чтоб рабочим лучше жилось. Только хозяева терпеть не могут таких заступников и стараются запрятать их подальше. Вот за что мучится в тюрьме твой отец и его товарищи!

Глава четвёртая

Миновали тёплые солнечные дни. Дождь и холодный ветер загнали Валю домой. Скучно ей было сидеть в тесной хибарке. Одно утешение — карандаш и бумага. Девочка всё больше любила рисовать. Летом она срывала понравившийся ей цветок и старалась передать на бумаге его тонкие, нежные линии, его красоту.

«А что же в дождь можно нарисовать?» — думала Валя, оглядываясь кругом. Глаза её остановились на табуретке. Вот это будет легко!

Выдвинув её на середину комнаты, Валя быстро сделала набросок. Всё было нарисовано как у настоящей табуретки — и четыре ножки, и перекладинки, но на бумаге она почему-то не стояла на полу, а как-то висела в воздухе. Девочка нарисовала снова; но напрасно целый день билась маленькая художница: табуретка на её рисунке так и не встала прямо на пол.

Валя любила добиваться своего. На следующий день она с утра засела за работу. Бумаги у неё было очень мало, и она решила рисовать совсем крохотные табуреточки. Однако, как она ни старалась, передние ножки всегда поднимались в воздух.

Девочка хорошо видела, что все стороны у табуретки одинаковой длины. Ей не приходило в голову, что дальнюю надо нарисовать короче.

В самый разгар трудной работы неожиданно вернулась мать. У неё сильно болела голова и лоб был горячий-прегорячий. Валя побежала в аптеку за сухой малиной.

На другой день было воскресенье. Столбова собралась идти к мужу. Она взяла приготовленную передачу, но почувствовала, что ей не дотащиться. Валя помогла матери улечься в постель.

«А как же папа?.. Голодный он останется!» — думала девочка, но молчала.

— Валюшка, ты хорошо запомнила дорогу в тюрьму?

— Конечно, запомнила! Я два раза с тобой ходила.

— Тогда возьми передачу и снеси отцу.

— А разве меня пустят?

— Должны пустить. Я видела там детей.

Валя накинула пальтишко, схватила узелок и бегом побежала по знакомым улицам. Пошёл дождь. Девочка промокла, но не чувствовала холода.

«Только бы приняли передачу!» — думала она и бежала всё быстрее.

Часовой у ворот тюрьмы не хотел пропустить Валю.

— Дяденька, мама захворала! Пожалуйста, пустите меня! — умоляла девочка. И часовой протолкнул её во двор. Там пожилой тюремщик в очках брезгливо взял мокрый узелок.

— Каши принесла вместо хлеба! — презрительно проворчал он.

Мать болела недолго, но передачи в тюрьму теперь уже всегда носила Валя. Ей очень захотелось послать отцу что-нибудь от себя.

«Нарисую ему Мурзика!» — решила девочка.

— Ложись на подоконнике и смотри на меня! — строго приказала она коту. Но Мурзик не знал, что, когда позируют, двигаться нельзя. Он посидел немного, глядя на Валю своими круглыми жёлтыми глазами, потом зажмурился и растянулся на подоконнике.

Девочка снова посадила кота, погладила его.

— Мурзинька, ну немножечко посиди так! Ну, я прошу тебя!

Но кот не слушался. Он снова разлёгся, и Вале пришлось самой представить, как выглядит сидящий кот. Она сделала Мурзику глаза большие, до самых ушей. Носик вышел совсем маленький, а на нём две дырочки. Зато шёрстка получилась очень хорошо: ёжиком, и хвост изогнулся красиво. Мама сразу узнала, что это Мурзик, и похвалила Валю.

В воскресенье девочка в узелок с передачей положила готовый портрет своего любимца. Тюремщик взял хлеб, картошку, а на рисунок не обратил никакого внимания.

— Дяденька, пожалуйста, передайте это папе, — попросила Валя.

Тюремщик повертел бумагу во все стороны и сердито спросил:

— Это что же за зверь?

— Это Мурзик, наш кот. Вот у него хвост, глаза, нос.

Тюремщик сунул Мурзика в картошку и сказал:

— Иди домой. Передам.

Радостная влетела Валя домой. Мать была не одна. Рядом с ней за столом сидел пожилой рабочий. Он поздоровался с девочкой и передал ей подарок своих товарищей с завода: связку баранок и тюрячок с леденцами.

— Дочка-то у тебя большая выросла! Восьмой год, говоришь, пошёл? А читать-то умеет? Даже букв не знает? — укоризненно покачал он головой. — Ну, пошлю к вам завтра Лену. Это моя младшая дочка. Она в третьем классе приходского учится. А ты, Дуня, сходи в жандармское. Там получишь пропуск на свидание с Димитрием. Да смотри, мы просили защитника хлопотать, чтоб и дочку на свидание пустили. Защитник говорит, что разрешение дано.

Новая жизнь началась у Вали. Каждый день к ней приходила рыженькая скуластая Лена. Она важно раскладывала на столе букварь и, показывая буквы, строго говорила:

— Повтори!

Вале трудно было запомнить сразу несколько букв. Одиннадцатилетняя учительница была требовательна, но объяснить почти ничего не умела. Валя сама догадалась, что каждая картинка соответствует какой-нибудь букве, что, где нарисована азбука, там буква «А», а около букета цветов — буква «Б». Картинки помогли Вале, и уже через неделю она выучила весь алфавит. Гораздо труднее было понять, каким образом из букета и азбуки получается слог «ба» и из мухи и азбуки — «ма». Но девочка терпеливо училась. Мать обещала ей, что скоро они пойдут в тюрьму на свидание, а Вале очень хотелось сказать отцу, что она умеет читать.

Евдокии Ивановне много раз пришлось ходить в жандармское управление. И только к рождеству ей дали разрешение повидаться с мужем.

Рано утром вместе с дочкой она вышла из дома. В приёмной тюрьмы толпилось много народа. Дуня даже испугалась, думая, что опоздали, но все эти люди шли к «уголовным». К политическим пропускали в другом месте, и там дожидалось только два человека.

У Вали замерло сердце, когда мать взяла её за руку и повела по длинному коридору вслед за часовым.

— Ждите здесь! — сказал он и вскоре пропустил Столбовых в небольшую комнату с решётчатым окном. Валя осмотрелась — отца там не было. Но вот с противоположной стороны открылась дверь и вслед за часовым в камеру вошёл какой-то очень худой, бородатый человек в линючей, помятой косоворотке. С первого взгляда Валя не узнала его, но, когда увидела знакомые голубые глаза, с криком: «Папа!» — бросилась в его протянутые руки.

— Куда лезешь! — грубо оттолкнул девочку часовой. — Стой вот здесь!

Димитрий Столбов так и остался с протянутыми руками. Между ним и его любимой дочкой стоял часовой с блестящим, начищенным штыком.

Глава пятая

Встреча с отцом произвела на Валю огромное впечатление. Девочка плохо понимала, за что он сидит, но ещё больше полюбила его. Ей самой хотелось быть такой же сильной, такой же хорошей. Прощаясь, папа похвалил её рисунок Мурзика и назвал её «маленьким художником».

Вале захотелось нарисовать тюрьму, где сидел отец, и опять послать ему рисунок с передачей. Девочка два раза сбегала на другой конец города. Она старалась запомнить, как стоит тюрьма, какая у ней крыша, как одеты часовые. Валя всё приметила, а потом взяла чистый лист бумаги, нарисовала длинный дом и стала тщательно выводить три ряда маленьких окон с решётками, а под ними — часовых. Штыки у них вышли немного длинные: они доставали почти до третьего этажа.

— Ну, это неважно! — утешала себя девочка. Она работала неторопливо, старательно. Наконец тюрьма готова. Валя внимательно оглядела рисунок и решила в одном окне поставить папу. Вот он тряхнул решётку, решётка оторвалась, а папа высунул кудрявую голову и смеётся, глядя на солнышко.

В воскресенье, взяв узелок с хлебом и картошкой, Валя бережно положила в него свой рисунок. Старый тюремщик развернул передачу, всё пересмотрел и заметил картинку. Изумлённый старик даже передвинул очки с кончика носа на глаза.

— Ты что это принесла? — грозно спросил он.

— Это я для папы нарисовала вашу тюрьму, — охотно объяснила Валя. — Вот глядите: он здесь, в окне. Дёрнул за решётку, она и свалилась! А папа…

Тюремщик скомкал рисунок и больно схватил Валю за ухо.

— Пошла вон, негодяйка! И не смей больше являться сюда с передачами!