Берлин, 1939
Стоял жаркий душный летний день. Покупатели, путешественники и туристы заполнили Потсдамерплатц. В витринах гастрономов лежали изысканные, промаркированные и аккуратно обернутые бумагой деликатесы. Флористы выставляли на обозрение публики цветущие розы, в то время как прохожие любовались новейшими бесшумными трамваями, бегущими по центру города. В Берлине было столько всего восхитительного: новая станция метро – триумф инженерной мысли того времени, очереди перед зданием экспериментальной правительственной телестудии.
На большой железнодорожной станции со стеклянно-стальной крышей подняли сигнальный рычаг семафора. Зажегся зеленый свет, и очередной поезд, выбросив клубы пара, ушел на запад. Это был один из последних составов, на котором уехали те, кому грозила тюрьма, те, для кого в новой Германии места не нашлось: евреи, вольнодумцы, демократы и социалисты. Они бежали в Англию. Но эту страну и без них уже заполнили толпы с востока. И многие еще стучались в ее двери: австрийцы, чехи, итальянцы, испанцы – все искали убежища. Среди пассажиров того поезда был доктор, еврей по национальности. Один из немногих счастливчиков, кому удалось достать разрешение на выезд.
Опрятно одетый мальчик девяти лет с блестящими от бриолина волосами стоял перед витриной цветочного магазина. Он утомился ожиданием и теперь коротал время, рассматривая капли воды, стекавшие по внутренней стороне стекла. Сквозь конденсат он разглядел розы, тюльпаны и орхидеи. Как же хорошо за ними ухаживали.
Из толпы появилась молодая темноволосая женщина, одетая в свое лучшее выходное платье. Она остановилась перед лавкой флориста. По щекам ее текли слезы. Мальчика резко вырвали из мечтаний о рае росистых цветов. Он подумал: «Почему люди так волнуются и плачут? Сегодня же такой прекрасный день».
Этим мальчиком был я, женщиной – моя мать, Берта, а уехавшим в поезде доктором-евреем – отец, его звали Эрих.
На Потсдамерплатц было многолюдно, но мы чувствовали, будто остались совсем одни. Мы вернулись в квартиру к дедушке, которая на время стала нам домом. Дедушка Юлиус и бабушка Гульда жили на Виндфельштрассе 19, тихой респектабельной улице в Шёнеберге, седьмом округе Берлина.
– Я буду занята подготовкой к отъезду вслед за папой, – со вздохом сказала мама, – а у бабушки с дедушкой много своих забот, так что тебе придется быть хорошим мальчиком, потому что наказывать тебя будет некому.
В тот день я впервые задумался о том, что люди называют «будущее». Я собрался с мыслями и попытался представить, что нас ждет. Все случилось так внезапно, так неожиданно и быстро, что я не успел ничего понять.