Мальтийский крест

Глава, В КОТОРОЙ АНДРЕЮ И СТЕПАНУ ВЫПАДАЕТ ТЯЖКАЯ ДОЛЯ

В Кафу прибыли из-под Азова последние турецкие галеры. Они сильно задержались из-за осенних штормов. Сошли на берег янычары. Забили барабаны, заревели трубы.

— Аллах даровал нам победу!

На галерах султана вечно не хватает гребцов. И ожил невольничий рынок. Были выставлены на продажу пленные русские солдаты и казаки, пахари, священники, монахи.

Перекупщик Медхат велел Степану и Андрею раздеться почти догола. Усадил прямо на землю. Приманивал начальников с турецких галер. Наконец, приостановился сивобородый великан, явно обасурманенный славянин, которого сопровождала дюжина янычар.

— Сколько просишь за обоих, Медхат?

Перекупщик назвал цену.

— За эти-то ходячие кости? На галере нужны крепкие плечи, руки и ноги, чтоб удар весла был как сталь!

— Зря говоришь такое, Кара Мустафа, — обиделся перекупщик. — Чем плох этот казак? Жилист, крепок. И этот молодой не хуже. Он еще и лекарь. При нем вон сумка лекарская.

Сторговались. Медхат уложил деньги в котомку. А Кара Мустафа отправился к своей галере. Следом за ним янычары гнали, будто овец с ярмарки, новых галерников.

Издали турецкие галеры показались Андрею даже красивыми. Они стояли рядком, кормой к берегу. На мачтах — громадные, косо поставленные реи со свернутыми парусами. Вдоль красно-зеленых бортов — спущенные на воду весла. Корма у каждой в позолоте, резьбе. Но подошли поближе, и померкла красота. От галер несло живым нехорошим духом. Борта обгажены, вокруг плавает дерьмо.

У галеры, к которой пригнали Андрея и Степана, царила суета. Рабы тащили на нее по трапу вязанки хвороста, мешки с зерном и овощами, бурдюки с водой. Кара Мустафу осадили купцы-татары, привезшие на арбах овечьи и козьи туши.

— Почему не велел принимать наш товар, Кара Мустафа?

— Какой это товар? Мясо завоняло.

— Не без того, — соглашались татары. — Есть душок. Но ведь и запрашиваем пустяк. Сам же говорил, что, мол, на галере и не такое сожрут. Вот, возьми-ка от нас подарочек…

— Ладно! А ну, гяуры, вперед!

Кара Мустафа погнал Андрея и Степана вверх по трапу. Схватив железными пальцами за локти, представил рэйсу — капитану. Рэйс — толстый чернобородый турок, восседал на ковре под парусиновым навесом, отхлебывал из чашечки кофе.

— Новые гребцы, эфенди, — доложил Кара Мустафа. — Вместо тех двух, которых задавила упавшая рея.

Рэйс, мельком глянув на Андрея и Степана, махнул рукой. И Кара Мустафа велел отвести их к веслу.

С высокой кормы Андрей, холодея душой, увидел нутро галеры. Страшная картина! По обе стороны невысокого, узкого деревянного помоста, который тянулся посреди галеры, сидели сотни две кое-как одетых гребцов.

Помощник Кара Мустафы указал Андрею и Степану на одну из скамей левого борта, где сидели лишь трое.

— Ваши места, гяуры. Слезайте, живо!

Новые галерники спустились в деревянную клетку. Сели на скамью, обитую изодранным холстом. Их кандалы были прим кнуты к общей цепи, протянутой вдоль помоста.

— Тут и локтей не раздвинешь. Как же грести? — спросил Андрей. — И где спать? А, Степан?

Казак отвечал невесело:

— Грести — на вытянутых руках. А спать? Выбирай доску помягче.

Сверху кто-то бросил им на головы мятые кафтаны и шаровары, войлочные колпаки со словами:

— Бочонки с водой под скамьей.

Андрей нащупал ногой бочонок. Вытащив наполовину, прочитал нацарапанное неумелой рукой имя: Игнат.

Галерники были все больше болгары, сербы, хорваты, русские и поляки. Кругом славянский говор. Сквозь кандальный звон до слуха Андрея и Степана донеслись слова:

— Еще двое русских, где Игнат сидел. Сколько же нас раскидано по турецкому царству, ребята? Да и остались ли на Руси еще люди?

— Остались, — отозвался казак. — Русский корень из земли так просто не выдрать…

Возвратились на галеру турецкие начальники и янычары.

Пыхнула сизым дымом пушка. Раздался переливчатый свист. И Андрей со Степаном по примеру соседей взялись за длинную дубовую скобу, прибитую к вальку весла. Галера брала курс на юго-запад. Море било в борта несильной волной. Звенели цепи. Каждый удар весел сопровождался не то криком, не то стоном: «Э-а-а!»

Андрей со стесненным сердцем глядел на то, как отодвигаются, тают в синеве крепостные стены, минареты и колокольни Кафы. Равномерно, тоскливо скрипели уключины.

Галера шла на юг вдоль западного побережья Черного моря. Резала форштевнем свинцовую воду. При сильном волнении отстаивалась в бухтах. Осенью, когда погода неустойчива, уходить далеко от берега опасно. Вдруг да ударит с суши ветер, угонит мелкосидящую галеру в открытое море. Тогда гибель. На веслах оттуда не выгрести.

На передней боевой площадке кутались в кафтаны янычары. Передавали из рук в руки наргиле — кальян. Дремали у пушек топджи — пушкари.

Мерно, глухо гудел барабан. В такт его ударам взлетали и падали в воду громадные, до пяти сажен весла. Кара Мустафа — старший надсмотрщик, ключник галерский — управлял гребцами резкими, словно лай, командами и трелями свистка. Он и его помощники бегали по помосту, ударами бичей взбадривали усталых и ленивых. Такие бичи, толщиной в большой палец, мертвого подымут. Слышались вопли:

— За что бьешь?

— Чтоб ты сдох, недоверок христианский!

Соседями Андрея и Степана по скамье оказались венецианец Пьетро Зампатти — старший на весле, болгарин Тодор и француз Жан-Пьер Бастьен. Вот весло их случайно ударилось о соседнее, и сразу же на всех пятерых обрушились удары бича. Кара Мустафа рявкнул:

— Как весло держите, проклятые гяуры!

Андрей вскрикнул — на спине вздувался рубец. Сердце сжали обида, гнев.

— Потерпи, — негромко сказал Степан. — Скоро передых.

Бывалый казак знал, что говорит. Кара Мустафе приходилось думать о галерниках. Силы их не беспредельны.

— Ветер переменился, дует в корму, эфенди, — доложил он рэйсу. — Не прикажешь ли ставить паруса?

Азиз Ага, отвлекшись от Корана, покачал головой из стороны в сторону в знак согласия. И по помосту забегали босоногие матросы. Под скрип талей полезли вверх, наполнились ветром огромные треугольные паруса.

Когда галера идет под парусами, а вальки весел прижаты к скамьям, можно передохнуть, напиться из бочонка солоноватой воды, в которую добавлены уксус и оливковое масло. Кара Мустафа дает команду отцепить от скамей старших на веслах, и те приносят товарищам сухари, плошки со скудной едой.

Миновали Варну. Тодор не сводил глаз с родного берега. Говорил в тоске:

— Ах, Андрей! Знал бы ты, на какие муки обречен мой несчастный народ. Мы, болгары, который век платим султану налог кровью. Раз в пять лет турки отнимают у нас каждого десятого ребенка-малолетку. Мальчиков отправляют в Анатолию, отдают в турецкие семьи. Потом с десяти-одиннадцати лет учат в особых школах военному делу. Выходят из тех школ янычары, лютые враги христианства, стражи человечьего стада султанова.

— А ты, Тодор? Ты-то как очутился на галере?

— Случайно. Совсем случайно, — чуть не со слезами отвечал болгарин. — Азиз Ага шел на этой самой галере у наших берегов. У него умерли пятеро гребцов, и он высадил отряд янычар, которые схватили первых же попавшихся мужчин. И меня в их числе. Будь прокляты тот день и тот час! Глаза проглядел в надежде, что галеру перехватит какой-нибудь христианский корабль. Все напрасно! Три года, как я прикован к веслу…

— А я сижу на цепи пятый год, — вставил Пьетро Зампатти. — Угодил в тюрьму из-за злобного навета. Продали в рабство. О, святой Марк! Как истосковался я по Венеции!

Жан-Пьер Бастьен сидит за веслом у самого борта. На вид ему лет сорок. Крутой подбородок с ямкой. Он вечно хмур и немногословен. Гребет сильно, ровно. Хорошо говорит по-турецки. Оказалось, Бастьен — мальтийский рыцарь!

— Откуда это у тебя? — спросил он Андрея, увидав на сумке медную пластину с именем и адресом известного парижского лекаря.

Андрей объяснил:

— Вещь не моя, а месье Ремо. Ему подарил его учитель. А я был ассистентом у месье Ремо…

— Понятно теперь, почему ты говоришь по-нашему. Московскому царю служит мой брат Бартоломео Бастьен.

— Знаю такого! — обрадовался Андрей. — Бывал он у месье Ремо.

Это сразу же сблизило Андрея с суровым рыцарем, и он спросил:

— Говорят, на Мальте хорошая медицина. Это правда?

— Сущая правда, — кивнул Бастьен. — Кто на Средиземноморье не слыхал о нашем Святом госпитале.

— Царь Петр хотел послать меня туда учиться.

— Почему бы и нет? На Мальте постигают медицину юноши из многих стран. Но… прежде надо добыть свободу…

Рыцарь замолчал, приметив, что по центральному помосту к ним приближается грузная фигура в зеленом тюрбане и широкой хламиде — сам рэйс Азиз Ага, капитан галеры. Его сопровождал Кара Мустафа с неизменным бичом.

— Так как же с выкупом, рыцарь? — подойдя, спросил рэйс. — Решился? А коли решился, возьму с тебя дукатами. Люблю венецианские дукаты! Они не падают в цене. Поселюсь на Кипре. Там славная пшеница, добрые масло и мед. А кипрское вино! Это же нектар из нектаров!

Бастьен отвечал, хмурясь:

— Не много ли запрашиваешь, Азиз Ага? Такие деньги. Мне век не расплатиться с Орденом и ростовщиками.

— Ну и подыхай за веслом.

Рыцарь, обычно сдержанный, забыл о благоразумии.

— Гляди, как бы самому тебе не сесть за весло.

Благодушное настроение у рэйса мигом испарилось.

— Пес! Неверная собака! — заорал он. — Никто и никогда не увидит меня на скамье галеры. В плети его!

Янычары, содрав с Бастьена рубаху, бросили поперек помоста животом вниз. Галерникам по обе стороны помоста велено было держать рыцаря за руки и ноги. Дюжий усатый турок принялся с громкими выдохами хлестать бычьими сухожилиями по голой спине.

— Где же твой Христос, гяур? — злобно щерился рэйс. — И что он не спешит тебе на помощь? Мы все равно разорим Мальту, это гнездо гадюк и скорпионов! Выкурим вас оттуда. Перетопим в море…

Били, пока рыцарь не потерял сознание.

— Хватит, — сказал рэйс. — Не сдох бы. Тогда и выкупа не получишь.

Пнув напоследок обмякшее тело, рэйс вернулся на корму. Вслед ему молча глядели две сотни гребцов.

— Стаскивай его с помоста, — скомандовал Зампатти. — Мамма мия! Как отделали…

Андрей смачивал забортной водой окровавленную спину рыцаря. Тот наконец очнулся. Открыл глаза, застонал, заскрипел зубами.

Раздался переливчатый звук свистка Кара Мустафы — приказ браться за весла.

— Держись, Жан-Пьер, — сказал Андрей. — Держись ради Бога!

Работали вчетвером. Только бы не навлечь на себя гнев Кара Мустафы. Рыцарь бессильно мотался вслед за вальком весла, твердил будто в лихорадке:

— Еще сочтемся, Азиз Ага! Кровью Христа, ранами его клянусь…