Малюта Скуратов

Глава третья РАННИЕ СЛУЖБЫ

Возвращение к судьбе Григория Лукьяновича Скуратова-Бельского по прозвищу Малюта получится, наверное, парадоксальным. Ранняя опричнина, быть может, строилась без его участия.

На протяжении первых двух с половиной лет в истории опричнины его роль совершенно не прослеживается. Если сравнивать его с тем же Михаилом Андреевичем Безниным, сразу видно: Безнин-то летал выше. Безнин воеводствовал уже в самом первом походе опричного военного корпуса — осенью 1565 года. А вот Малюты там не заметно. Известны некоторые персоны, сопровождавшие Ивана Грозного в его походе к Александровской слободе, из которого и выросла впоследствии опричнина. Так вот, Малюту Скуратова в их числе никто не называет. Известны люди, занимавшиеся отбором опричных кадров «первого призыва» на государев двор и в армию. Но и тут Малюта не у дел. А уж среди чинов опричной Боярской думы его и подавно нет…

Где же он?

В распоряжении историков даже нет данных, свидетельствующих о том, что на протяжении 1565–1567 годов Григорий Лукьянович вообще служил в опричнине. Хоть кем-то. Хоть конюхом, хоть псарем. Возможно, он и попал в опричнину, возможно, он и служил при дворе государя Ивана Васильевича. Но даже если так оно и было (а доказать это в принципе невозможно), то чины его тогда были очень невелики, почти незаметны.

На протяжении 1565–1566 годов активно проявляют себя «отцы-основатели» опричнины, крупные ее деятели, воеводы. Их нетрудно разыскать по источникам.

Боярин Алексей Плещеев-Басманов с сыном Федором отлично видны.

Князь Афанасий Вяземский — тоже на виду.

Крупный опричный деятель Петр Зайцев виден. Блистательный полководец князь Дмитрий Хворостинин в источниках упомянут.

Даже люди помельче — тот же самый Михаил Андреевич Безнин из рода Нащокиных четко прослеживается как один из первых военачальников опричной армии.

Да много кто виден в ранней опричнине…

А вот Малюты нет.

Первые следы его пребывания на опричной службе обнаруживаются без малого через три года после учреждения опричнины.

В сентябре 1567 года большая русская армия под командованием государя Ивана Васильевича отправится на литовско-ливонский фронт. Государь намеревается бросить цвет русского воинства в решительное наступление. Его сопровождает многолюдная свита, — как это уже бывало и еще будет во всех случаях, когда Иван IV выезжал в действующую армию. Монарх едет в сопровождении «государева двора», обратившегося в «государев полк».

Именно с этого момента — не раньше! — можно судить об уровне служебных назначений Григория Лукьяновича.

В «государевом полку», помимо «дворовых воевод», то есть командующих этим полком военачальников, назначены также «воеводы на посылку»; их отправляют для решения административных и частных тактических задач; ниже «воевод на посылку» стоят сменные головы — младшие командиры. Григорий Лукьянович поставлен в список «третьих голов»[83]. 0 худости его рода говорит окружение: рядом с ним, среди тех же «третьих голов», — Василий Грязной. О Грязном однажды высказался сам царь Иван Васильевич: по его словам, «чуть ли не в охотниках с собаками» служил этот человек у князя Ленинского. Так вот, Грязной в данном реестре стоит до Малюты, то есть, как тогда говорили, «честию выше». И Малюта не затевает с ним тяжбы «о местах», признавая, таким образом, старшинство Грязного.

Любопытно, в каких же тогда «охотниках с собаками «были Григорий Лукьянович и его род?

Собственно, среди старших (первых) голов видны люди с аристократическим родословием, настоящая служилая знать, хотя и второго ряда, — трое князей Вяземских, князь Иван Охлябинин, князь Дмитрий Хворостинин, да еще отпрыск старинного боярского рода Иван Плещеев-Очин. Во вторых головах числятся служильцы не столь видные, но всё же, как тогда говорили, из «честных» или «родословных» семейств. А в младших, то есть третьих головах, состоят лишь пятеро дворян, и всё это персоны заведомо худородные. Малюта поставлен предпоследним. «Отечеством» его превосходят не только Грязной, но также Иван Баушев и Василий Ошанин — фигуры незначительные. Ниже Григория Лукьяновича — только Роман Алферьев, о котором уже говорилось выше.

Любопытно: помимо Малюты нет ни единого представителя его рода. Сам он еще не имел достаточного веса, чтобы оказать родственную протекцию членам семейства. А родня Григория Лукьяновича явно стояла на государевой службе еще ниже, чем он.

Стоит припомнить, сколько лет было этому человеку, когда начался поход 1567 года. Самое малое — тридцать. А возможно, и больше. Как оценивать первое для него «именное» назначение, зафиксированное источниками, — одним из многочисленных сменных голов государева полка? Для его возраста — не карьера. Совсем не карьера! Это только первый ее знак.

Доселе не видимый человек стал… едва заметным. Не воевода и не один из старших голов. Но для рядового «дворового сына боярского» и это — неплохой результат. По роду, то есть «по крови», Малюте, его братьям и их потомству не положено подниматься выше. Разве что в виде исключения.

Пост сменного головы в государевом полку должен считаться либо результатом каких-то служебных заслуг, либо результатом родственной протекции. Кто оказал ее Малюте и оказал ли кто-нибудь вообще, определить невозможно.

Итак, до конца 1567 года Григорий Лукьянович и в опричнине — человек небольшой. Выше положенного по происхождению он еще не прыгнул. Однако это назначение сослужило Григорию Лукьяновичу добрую службу. Фактически оно явилось трамплином для стремительного возвышения.

Сам ход фантастического карьерного рывка выглядит странно и даже страшно. На протяжении нескольких лет после 1567-го источники не балуют упоминаниями о каких-то значительных службах Малюты. Опричнина в самом разгаре, а он по-прежнему незаметен на военных и административных должностях!

Одна маленькая «именная службишка», а потом — тишина.

Очень долго.

И вдруг с мая 1570 года Малюта — думный дворянин в опричной Думе[84]. А чин думного дворянина — это весьма высоко. Думные дворяне заседают рядом с боярами и окольничими, вершат вместе с ними великие дела государственные, решают крупные задачи по личному поручению царя.

Об этом стоит поговорить обстоятельно.

Древняя Боярская дума — времен Василия Темного, Ивана Великого да и Василия III — знала всего два чина: бояре да окольничие. Путь к обоим чинам был открыт исключительно для самых знатных людей Московской Руси. Выходцы из высокородных княжеских и старинных боярских родов могли претендовать на присутствие в Думе. Что же касается людей родословных, но принадлежащих второстепенным или «захудалым» аристократическим семействам, то для них попасть в Думу являлось делом до крайности сложным, почти невозможным. Персонам же с таким происхождением, как у Малюты, обретение «думного» чина могло разве что присниться в самом радужном сне.

В середине XVI столетия положение изменилось. Во-первых, появился чин думного дьяка — своего рода секретаря и редактора; думных дьяков брали из опытных «приказных людей», не имевших никакого отношения к аристократии. Во-вторых, утвердился чин думных дворян. И это — исключительно важное для политического устройства России нововведение. Когда государю требовалось дать место в Думе доверенному человеку, никак не проходившему даже в «окольничие» по критерию «отечества «, выдвиженцу давали чин «сына боярского, который в Думе живет». Формально он стоял «честию ниже» любого, даже самого молодого окольничего. А на деле у него появлялась возможность участвовать в заседаниях Думы наряду с боярами. Присутствие такого человека не задевало родовую честь служилой знати, поскольку он заведомо проигрывал аристократам по статусу. С другой стороны, монарх мог полноценно использовать способности своей креатуры.

Подобные назначения случались и прежде, например, при Василии III. Но происходили они весьма редко, нерегулярно. Скорее как исключение, нежели как правило. И только в 1560-х пожалования в думные дворяне пошли каскадом[85].

Думные дворяне получали высокие воеводские назначения, ставились во главе «приказов» — русских министерств XVI века, вели переговоры с иностранными послами. Что касается опричной Боярской думы, то в ней думные дворяне составили мощный и влиятельный сектор. После отмены опричнины думных дворян не стало меньше — царь до кончины своей пожаловал этот чин еще примерно десятку верных служильцев.

Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский оказался далеко не первым в этой череде назначений. Но он обрел особое благорасположение царя. Любопытно, что одновременно или почти одновременно с Малютой в думные дворяне вышли и его сослуживцы по «литовскому» походу осени 1567 года: Василий Грязной, Василий Ошанин, Роман Алферьев… Четверо из пяти «третьих сменных голов» в одной военной операции, не оказавшей никакого воздействия на ход войны.

Случайно ли это?

Ответ будет дан ниже.

А пока можно констатировать: Малюта вместе с иными «худородными» товарищами по той небоевой кампании вознесся небывало высоко.

Без сравнения с гораздо более поздними временами трудно объяснить, какую пропасть преодолел Григорий Лукьянович, прыгнув из сменных голов в думные дворяне. Если использовать военные звания советской эпохи, то он примерно за два — два с половиной года совершил переход из майоров в генерал-лейтенанты. Или, может быть, даже в генерал-полковники. Но поскольку «думные» чины не имели точного соответствия с чинами воинскими, то, наверное, правильнее будет сказать: из майоров в министры.

Из едва заметных персон — в политическую фигуру первой величины.

Фантастический, взрывной переворот в судьбе человека!

Выходит, в течение 1568—569 годов Григорий Лукьянович должен был оказать государю весьма значительные услуги… Во всяком случае, государь оценил его деятельность исключительно высоко. Малюта превратился в доверенное лицо Ивана IV, в персону, исключительно полезную для монарха. Где же он проявил себя?

На фронте?

Разряды, как и раньше, не упоминают в эти годы ни воеводу Скуратова-Бельского, ни даже воинского голову Скуратова-Бельского.

На дипломатическом поприще?

Работа наших дипломатов XVI века фиксировалась подробнейшим образом. Известны даже второстепенные личности, хоть как-то поучаствовавшие в ней при Иване IV. Тот же Безнин виден в полный рост!

Малюты — нет.

Возможно, ему доверили управлять какой-то жизненно важной отраслью государственной машины?

Нет данных и на этот счет.

Зато имеются совершенно определенные данные иного рода.

Это возвышение можно связывать с карательной деятельностью Григория Лукьяновича. Иными словами, он поднялся как «исполнитель». Попросту же говоря, как палач[86].

И тут сведений — хоть отбавляй.