Взрослый Эдгар приплясывал внутри Малютки, как будто мрачный туннель, по которому они двигались, оказался затерянной дорогой, и эту дорогу он уже и не чаял найти. Скорее всего, дело было даже не в самой дороге, а в том, что ожидало его (их) в конце пути.
Но Эдди еще ничего не знал о конце пути (или думал, что не знает), и потому страх не отпускал его. Поначалу он то и дело оглядывался – штуковина, которая (прогнала? выдавила?) заставила их спрятаться в щели, вроде бы, пропала, однако это служило слабым утешением; из клубившейся позади тьмы в любой момент могло вынырнуть что угодно. Малютке казалось: плохие сны преследуют его.
«Откуда такие мысли, малыш?» – язвительно осведомился дядя. И, не получив ответа, продолжал: «Ты кого-нибудь видишь? Лично я – нет. И слава тебе, господи! Наконец свободен!!!» – завопил Эдгар так, что у Малютки странным образом заложило уши – а крик-то раздавался внутри.
Ему оставалось только послушно переставлять ноги. Пол был ровный, без стыков, из неизвестного материала. Вверху по-прежнему зиял черный провал. Словно две параллельные льдины, оттуда спускались стены – непрозрачные, гладкие, серые; и не за что было зацепиться взглядом.
Спустя пару минут Малютка заметил, что не отбрасывает тени. Тут он задумался, откуда берется свет. Даже замедлил шаг. «Не бери в голову», – посоветовал дядя Эдгар с легким раздражением (и куда это он так торопился?). Но Эдди не мог избавиться от ощущения неудобства и тревоги, которое внушало ему исчезновение тени. С дядиной помощью он решил: либо все это ему снится и тень ожидает его возле «выхода», словно взрослый, отпустивший ребенка побродить по парку чудес; либо он, Малютка, сам сделался источником света. Он поднес руку к глазам – она не светилась. Тем не менее его сопровождало бегущее по туннелю пятно света, центром которого был он сам. «Ну и чего тебе еще надо?» Малютка признал, что это лучше, чем остаться во тьме. В каком-то фильме он видел дядек с фонарями на касках, ползавших по пещерам и подземельям. Он, похоже, обзавелся еще более удобным осветительным прибором, только его «фонарь», кажется, находился там же, откуда доносился дядин голос.
Между тем Малютка начал уставать. Или ему надоело однообразие серого коридора – он еще не научился различать усталость и скуку. Во всяком случае, он замедлил шаг до прогулочного и постепенно осознал, что потерялся всерьез и, наверное, надолго. Если не навсегда… Родители не найдут его здесь, они просто не смогут проникнуть сюда – в этом он почему-то был уверен, и дядя Эдгар, обычно такой услужливый, что-то не спешил разубеждать его.
Охваченный новой разновидностью страха, от которого даже стало трудно дышать, Эдди снова оглянулся – коридор просматривался не более чем на тридцать-сорок шагов. В какое-то мгновение он остановился, приготовившись повернуться и бежать обратно, но тут уж дядя Эдгар вмешался и напомнил откуда-то из-за красно-черного тумана паники: «Та штука… Помнишь? Она нас раздавит».
Малютка вздрогнул. Дядя сказал: «нас», – и тем самым едва ли не впервые поставил перед Малюткой вопросы без ответов: а где же дядя находится, и почему он, взрослый, умный и смелый, так сильно зависит от маленького мальчика, который и говорить-то как следует не научился.
Ответов не было, но Малютке понравилось ощущать свою значительность. В мире взрослых, где от него мало, катастрофически мало зависело, он нуждался в чем-то, а лучше – в ком-то, на кого мог бы распространить… что? Слово «власть» ему подсказал дядя Эдгар и сделал это явно без особой охоты. Но все-таки сделал. Эдди тоже постепенно нащупывал способы получать желаемое – даже если оно сводилось пока к узнаванию новых слов от безликого существа.
В обмен на «власть» Малютка согласился пройти еще немного серым коридором. Тем более что в конце пути Эдгар намеками обещал ему нечто необычное: какой-то «аттракцион». Чтобы понять, о чем идет речь, Малютке требовалась картинка или «фильм», но на сей раз дядя проявил твердость. «Увидишь сам и не пожалеешь».
Слово «искушение» Малютка узнает еще не скоро.