Мальвина Бретонская

III. Как в это оказался втянут кузен Кристофер

У него промелькнула мысль, что, может быть, он приземлился не столь удачно, как ему показалось; что, может быть, он свалился вниз головой; вследствие чего с переживаниями командира авиазвена Раффлтона уже покончено, а он стоит на пороге нового и менее скованного существования. Если так, то начало для дерзкого юного духа выглядело многообещающим. Из этих размышлений его вернул голос Мальвины.

— Полетели? — повторила она, и теперь в нотках её голоса звучал приказ, а не вопрос.

А что? Что бы с ним ни приключилось, на какой бы плоскости существования он сейчас ни оказался, летательный аппарат, судя по всему, последовал за ним. Он машинально завёл его. Знакомое жужжание мотора вернуло к нему шанс на то, что он жив в общепринятом смысле этого слова. Ещё оно навело его на мысль о практической желательности настоять, чтобы Мальвина надела на себя его запасной плащ. В Мальвине было пять футов и три дюйма[1] росту, а плащ был пошит на мужчину высотой в шесть футов и один дюйм[2], и в обычных условиях эффект получился бы комический. В том, что Мальвина — действительно фея, командир Раффлтон окончательно убедился, когда в плаще, ворот которого примерно на шесть дюймов[3] возвышался у неё над головой, она ещё больше стала похожа на неё.

Никто не произнёс ни слова. Почему-то казалось, будто в этом нет нужды. Он помог ей забраться в сиденье и подоткнул плащ у ног. Она отвечала тою же улыбкой, с какой впервые протянула ему руку. Это была улыбка безграничного удовлетворения, словно все хлопоты у неё теперь позади. Командир Раффлтон искренне понадеялся на то, что это так. Мелькнувшая на мгновение вспышка разума подсказала ему, что его собственные, кажется, только начинаются.

Машину, должно быть, взяло на себя подсознательное «я» командира Раффлтона. Держась на несколько миль в глубине суши, он летел вдоль линии берега до места чуть южнее «Гаагского» маяка. Где-то там, он помнит, что садился долить бак. Не предвидя пассажира, он перед вылетом захватил запас горючего, что обернулось удачей. Мальвина, похоже, с интересом наблюдала за тем, как того, кого она, по всей вероятности, посчитала каким-то новой породы драконом, кормят из банок, извлекаемых у неё из-под ног, но приняла это, вместе со всеми остальными подробностями полёта, как нечто в естественной природе вещей. Чудище подкрепилось, встрепенулось, отпихнулось от земли и вновь с рёвом взмыло вверх; подползавшее море отхлынуло вниз.

Бытует мнение, будто всё гадкое и обыденное в жизни подстерегает командира авиазвена Раффлтона, как и всех остальных из нас, чтобы проверить нам сердце. Столь много лет будет отдано у него низким надеждам и страхам, презренной борьбе, бренным заботам и вульгарным хлопотам. Но вместе с тем живёт и убеждение, что с ним навсегда останется, дабы сделать жизнь чудесной, воспоминание об этой ночи, когда, подобно богу, он нёсся по ветру небес, увенчанный великолепием мирового желания. Он то и дело оборачивался бросить на неё взгляд, и глаза её неизменно отвечали ему тем же глубоким удовлетворением, словно окутавшим их обоих покрывалом бессмертия. Смутно догадываешься кое о чём из того, что он тогда чувствовал, по взгляду, какой бессознательно пробирается ему в глаза, когда он заговаривает об этом зачарованном путешествии, по тому внезапному молчанию, с каким замирают у него на устах потрёпанные слова. Хорошо ещё, что малое «я» его крепко держало в своих руках штурвал, а то, быть может, лишь несколько подкидываемых на волнах сломанных лонжеронов — вот и всё, что осталось бы, чтобы поведать миру о некоем многообещающем авиаторе, одной летней июньской ночью возомнившем, будто ему по плечу долететь до звёзд.

На полпути запламенела заря над Нидлс, затем с востока на запад проползла длинная, узкая полоска окутанной туманом земли. Одни за другими из моря, блистая золотом, стали вздыматься обрывы и скалы, а навстречу им вылетели белокрылые чайки. Он чуть ли не ожидал, что сейчас они превратятся в духов, кружащих вокруг Мальвины с криками приветствия.

Всё ближе и ближе подлетали они, и туман постепенно поднимался вверх, а лунный свет ослабевал. И вдруг перед ними предстали очертания Чезил-Бэнк, за которыми притаился Уэймут.

Возможно, это всё из-за купальных кабинок или газгольдера за железнодорожной станцией, или же из-за флага над отелем «Ройял». Завесы ночи вдруг спали с него. В дверь стучался мир рабочих будней.

Он взглянул на часы. Самое начало пятого. В лагерь он передавал ожидать его к утру. Они будут посматривать. Если и дальше лететь тем же курсом, то они с Мальвиной подоспеют к самому завтраку. Ему выпадет случай познакомить её с полковником: «Позвольте представить, полковник Гудиер фея Мальвинa.» Либо это, либо высадить Мальвину где-нибудь между Уэймутом и Фарнборо. Без долгих раздумий, он решил, что предпочтительнее второе. Но где? Что с нею делать? Есть тётя Эмилия. Она ведь как-то говорила что-то такое про французскую гувернантку для Джорджины? Французский у Мальвины, правда, слегка староват по форме, но акцент очарователен. Что до жалованья… Тут в голове у него всплыл дядя Феликс и трое старших мальчиков. Он инстинктивно почувствовал, что Мальвина — это, пожалуй, не совсем то, чего хотелось бы тёте Эмилии. Отец его, будь этот милый старый джентльмен жив, обернулся бы надёжным прикрытием. С отцом они всегда понимали друг друга. Но мать! Тут он уверен совсем не был. В воображении возникла сцена:

Гостиная в «Честер-Террас». Тихий, шуршащий вход матери. Её ласковое, но воспитанное приветствие. А затем — обескураживающее молчание, с каким она станет ожидать его разъяснений о Мальвине. О том, что она — фея, он, пожалуй, не упомянет. Пред материнское пенсне в золотой оправе он не видел, как будет настаивать на этой подробности: «Юная леди — я нашёл её уснувшей на вересковой пустоши в Бретани. Ночь стояла такая чу'дная, а у меня было место в машине. И она… то есть я… ну вот, мы и здесь.» Последует этакое болезненное молчание, затем приподнимутся изящно изогнутые брови: «Ты хочешь сказать, милый мой мальчик, что позволил этой…» — Тут последует лёгкая пауза. — «…этой юной особе оставить свой дом, семью, друзей и родственников в Бретани, чтобы быть с тобой. А можно спросить — в каком качестве?»

Потому что именно так всё и будет выглядеть — и не только для его матери. Предположим, что каким-то чудом это действительно представляет собой факты. Предположим, что несмотря на подавляющие свидетельства в её пользу — на ночь, луну и звёзды, и на то чувство, что пришло к нему, когда он её поцеловал — предположим, несмотря на всё это, оказалось бы вдруг, что она не фея. Предположим, домыслы вульгарного «здравого смысла» о том, что она — всего лишь сбежавшая из дому маленькая проказница, действительно попали в точку. Что', если уже полным ходом идут розыски? Аэроплан в сто лошадиных сил не пролетает незамеченным. Разве нет закона о чём-то таком что-то про «сманивание» и про «малолетних девочек»? Он её не «сманивал». Если уж на то пошло, то всё наоборот. Но возымеет ли её добровольное согласие силу юридической защиты? Сколько ей лет? Вот как встанет вопрос. На самом деле, он предполагал, что тысяча или около того. Быть может, и больше. К сожалению, по виду её этого не скажешь. Холодно подозрительный судья, пожалуй, посчитает «шестнадцать» намного более близкой оценкой. Вполне возможно, что из-за всего этого он влипнет в чертовскую заваруху. Он бросил взгляд назад. Мальвина отвечала ему неизменной улыбкой неописуемого удовольствия. Впервые она вызвала у него отчётливое чувство раздражения.

К тому времени они подлетали к Уэймуту. Можно было ясно прочитать рекламные афиши перед выходившим на эспланаду кинотеатром: «Вилкинс и Русалка. Комическая драма.» На них была изображена расчёсывающая волосы женщина. И Вилкинс — грузный мужчина в полосатом купальнике.

Тот безумный импульс, что охватил его с первым дыханьем зари: стряхнуть с крыльев сжимающийся мир, кануть вверх к звёздам, дабы никогда больше не возвратиться… о небо! Как он жалел, что не поддался ему.

И тут его осенила мысль о кузене Кристофере.

Милый старый кузен Кристофер — пятидесятивосьмилетний холостяк. И как эта мысль не пришла ему в голову раньше? Перед взором командира Раффлтона сошло с небес видение «кузена Кристофера» в виде полного, краснолицего ангела в шляпе-панаме и твидовом костюме цвета перца с солью, протягивающего ему спасательный пояс. Кузен Кристофер привяжется к Мальвине, словно какая-нибудь курица-наседка к осиротевшему утёнку. Фея, обнаруженная уснувшей подле одного из древних менгиров Бретани. Единственным страхом у него будет — не забрали бы её прежде, чем он успеет написать о ней статью. Он должен уже вернуться из Оксфорда и быть у себя в коттедже. Названия деревни командир Раффлтон вспомнить не мог. Само вспомнится. Она лежит к северо-западу от Ньюбери. Пересечь равнину Солсбери и держать курс прямо на башню Магдалины. Известняковые холмы Даунс заканчиваются чуть ли не у самых ворот сада. Есть там и ровный зелёный луг почти в полмили длиной. Командиру Раффлтону показалось, будто кузен Кристофер был сотворён и бережно сохранялся Провидением специально для этого случая.

Он уже больше не был зачарованным луной юношей минувшей ночи, над которым могли потешаться, как им заблагорассудится, фантазия и воображение. Эту его часть бодрящий, свежий утренний воздух загнал назад в свою каморку. Он был командир Раффлтон — энергичный и бдительный молодой инженер, сохраняющий полную власть над своим рассудком. Помнить в данный момент нужно это. Опустившись на уединённый участок берега, он вновь принялся беспокоить Мальвину извлечением банок. Он ожидал, что посреди бела дня пассажирка его окажется симпатичной девчушкой с детской внешностью, немного растрёпанной, и, возможно, с оттенком синевы вокруг носа — естественным результатом трёхчасового полёта со скоростью пятидесяти миль[4] в час. Вздрогнув от возврата первоначальных ощущений, когда она впервые ожила под его поцелуем, он застыл в нескольких футах от девушки, не в силах отвести от неё глаз. Минула и ночь, и тишина. Она стояла лицом к солнечному свету, в одеянии из плаща «барберри», на полдюжины размеров великого для неё. Сзади неё шли ряды купальных кабинок, а за ними — снова газгольдер. В полумиле от них с шумом перескакивал с пути на путь товарняк.

Но её по-прежнему окружал ореол; что-то, не поддающееся описанию, но вполне ощутимое — что-то, откуда она смотрела на тебя, словно из иного мира.

Он взял поданную ею руку, и она легко выскочила из машины. Растрёпанной она не была нисколько. Казалось, будто воздух и есть её родная стихия. Она осмотрелась с интересом, но без любопытства. Первая её мысль была о машине.

— Бедняжка! — сказала она. — Устал, наверно.

К нему вернулся слабый трепет страха, охвативший его, когда под тенью менгира он наблюдал раскрытие её глаз. Ощущение не было неприятным. Скорее оно придавало их отношениям пикантности. Но оно было отчётливо реальным. Она наблюдала за кормёжкой чудовища; затем он снова подошёл и встал рядом с ней на жёлтом песке.

— Англия! — пояснил он, взмахнув рукой. У неё, пожалуй, создалось впечатление, будто земля эта принадлежит ему. Она величаво повторила название. И почему-то, пав с её губ, оно нарисовало в воображении командира Раффлтона землю чудес и романтики.

— Я слышала о ней, — добавила она. — Думаю, она мне понравится.

Он выразил надежду, что да. По этому поводу он сохранял мертвецкую серьёзность. Вообще говоря, чувство юмора у него было; но в тот момент оно, похоже, его покинуло. Он сказал ей, что собирается оставить её под опекой одного мудрого и учёного человека по имени «Кузен Кристофер»; описание его несомненно навело Мальвину на мысль о дружественно настроенном волшебнике. Самому ему придётся ненадолго отлучиться, но затем он вернётся.

Для Мальвины это, казалось, не имело значения — такие мелкие подробности. Было очевидно, — мысль у неё в голове — что он для неё предначертан. Хозяином или слугой — определить было не так легко: скорее всего — и тем и другим, с предпочтением ко второму.

Он опять упомянул, что не задержится дольше, чем в том будет нужда. В повторении не было необходимости. Она в этом не сомневалась.

Уэймут со своими купальными кабинками и газгольдером растаял вдали. Когда они пролетали над лесом Нью-Форест, то поохотиться выехал король Руфус, а взглянув вниз на равнину Солсбери, они увидели машущих руками эльфов и заливающихся смехом фей. Позже они услышали звон наковальни, говоривший о близости пещеры Вейланда-кузнеца; а потом аккуратненько спланировали без единого толчка и дребезга к самым воротам сада кузена Кристофера.

Где-то на Даунс насвистывал мальчишка-подпасок, а в долине пахарь только что впряг свою упряжку; но деревню скрывали от них изгибы холмов, и в поле зрения не было ни единой живой души. Он помог Мальвине выйти, и, оставив её сидеть на упавшем суку под деревом с грецкими орехами, осторожно прошёл к дому. В саду он застал маленькую горничную. Та выбежала из дома, услышав звук пропеллера, и теперь таращила глаза на небо, так что и не видела его, пока он не положил ей руку на плечо, а тогда, к счастью, до того перепугалась, что не закричала. Он дал ей торопливые указания. Нужно постучать в дверь к Профессору и сказать, что здесь его кузен командир Раффлтон, и не спустится ли Профессор тотчас же сюда в сад один? Командиру Раффлтону не хотелось бы заходить в дом. Не выйдет ли Профессор тотчас же и не поговорит ли с командиром Раффлтоном в саду?

Она ушла назад в дом, повторяя всё это про себя, немного испуганная.

— Господи боже мой! — проговорил из-под одеял кузен Кристофер. — Он не ранен?

Маленькая горничная сквозь приоткрытую дверь выразила мнение, что нет. По крайней мере, с виду не похоже. Но не будет ли Профессор так любезен выйти тотчас же? Командир Раффлтон ожидает его — в саду.

И вот кузен Кристофер, в спальных тапочках, без носков, в горчичного цвета халате и с чёрной ермолкой на голове — ни дать ни взять добрый волшебник из сказки — торопливой рысцой просеменил вниз по лестнице, а затем через сад, бормоча что-то про «безрассудство и мальчишество» и что он «так и знал, что это случится»; и с большим облегчением увидел идущего ему навстречу юного Артура Раффлтона — по всей видимости, в добром духе и здравии. И тогда стал недоумевать: а какого же чёрта его всполошили из постели в шесть утра, ежели ничего не случилось.

Но что-то явно случилось. Перед тем, как заговорить, Артур Раффлтон осторожно осмотрелся с видом, наводившим на мысль о тайне, если не о преступлении; и всё так же не говоря ни слова, взяв кузена Кристофера за руку, повёл его в дальний конец сада. И там, на упавшем суку под ореховым деревом, кузен Кристофер увидел плащ цвета хаки, в котором на вид ничего не было, но который при их приближении поднялся.

Но не очень высоко. К ним была обращена спина плаща. Воротник стоял против линии горизонта. Но головы не было. Стоя прямо, плащ развернулся, и кузен Кристофер увидел выглядывающее из складок лицо ребёнка. Потом, присмотревшись, увидел, что это не ребёнок. А потом сам не мог понять, кто это; так что, внезапно остановившись перед плащом, кузен Кристофер уставился круглыми, широко раскрытыми глазами сначала на лицо, а затем на командира авиазвена Раффлтона.

Командир авиазвена Раффлтон обратился к Мальвине.

— Познакомьтесь, — сказал он, — это — профессор Литтлчерри, мой кузен Кристофер, о котором я тебе рассказывал.

Очевидно, Мальвина считала Профессора лицом значительным. Намерением её было сделать реверанс — процедуру, которая, будучи затруднена волочащимися ярдами цепляющегося за неё плаща, могла оказаться — промелькнуло в голове у Профессора — не только трудной, но и опасной.

— Позвольте, — сказал Профессор.

В мыслях у него было помочь Мальвине снять с себя плащ командира Раффлтона, и Мальвина готовилась посодействовать ему в этом. Командир Раффлтон подоспел вовремя.

— Не думаю, — сказал командир Раффлтон. — Если ты не возражаешь, то я считаю, что лучше предоставить это миссис Малдун.

Профессор отпустил плащ. Мальвина казалась слегка разочарованной. Предположительно, она не без основания расчитывала произвести лучшее впечатление без него. Но принимать с улыбкой все меры, направленные ей во благо, было, видимо, одной из её чар.

— Быть может, — предложил командир Раффлтон Мальвине, перезастегивая несколько из самых важных пуговиц, — если ты не против объяснить про себя моему кузену Кристоферу без экивоков: кто ты такая и как тебя зовут, — то ты бы сделала это намного лучше, чем я. (Про себя командир Раффлтон подумал: «Если милому чудаку расскажу обо всём я, то он решит, что я его разыгрываю. У неё это получится совсем иначе.») Ты ведь не против?

У Мальвины не было ни малейших возражений. Она довершила реверанс, или вернее, выглядело так, словно реверанс сделал плащ — причём довольно грациозно и с достоинством, какого от него не ожидалось.

— Я фея Мальвина, — разъяснила она Профессору. — Вы, возможно, слышали обо мне. Я была фавориткой Гарбундии — Королевы Белых Дам Бретани. Но это было давно.

Добрый волшебник смотрел на неё в упор парой круглых глаз, в которых, несмотря на изумление, было написано дружелюбие и понимание. Возможно, это и побудило Мальвину завершить признание в своей печальной и краткой истории.

— Это было, когда Ирландией правил король Херемон, — продолжала она. Я совершила один очень глупый и злой проступок и была наказана за него изгнанием из общества своих соплеменников. С той поры… — Плащ сделал миниатюрнейший из жалких жестов. — … я странствую одна.

Им обоим это должно было показаться просто смехотворным; сказать такое на земле Англии в одна тысяча девятьсот четырнадцатом году сметливому молодому офицеру инженерных войск и пожилому оксфордскому профессору. По ту сторону дороги отворял двери в гараж работник доктора; через деревню с шумом громыхала телега с молоком, слегка припаздывая к лондонскому поезду; через сад долетел слабый аромат яичницы с беконом, впитав по пути примесь благоуханья лаванды и гвоздик. У командира Раффлтона могла быть уважительная причина. По ходу повествования делались попытки прояснить этот момент. Но Профессор! Он должен был либо разразиться гомерическим хохотом, либо укоризненно покачать головой и предостеречь её о том, куда попадают маленькие девочки, которые так себя ведут.

Вместо этого он перевёл пристальный взгляд с командира Раффлтона на Мальвину, а с Мальвины назад на командира Раффлтона, и глаза у него стали такими изумительно круглыми, точно их нарисовали циркулем.

— Благослови господь мою душу! — сказал Профессор. — Так ведь это же совершенно необычайно!

— Был такой король — Херемон Ирландский? — полюбопытствовал командир Раффлтон. Профессор являлся известным авторитетом по этим вопросам.

— Был, конечно, король Херемон Ирландский, — ответил Профессор довольно запальчиво, как если бы Командиру вздумалось узнать: а был ли на свете такой Юлий Цезарь или Наполеон. — Была и королева Гарбундия. О Мальвине всегда говорится в связи с ней.

— Что она натворила? — полюбопытствовал командир Раффлтон.

Казалось, они оба забыли о присутствии Мальвины.

— Сейчас не помню, — признался профессор. — Нужно посмотреть. Что-то, если я верно припоминаю, связанное с дочерью короля Данкрата. Основатель норманской династии. Вильгельм-Завоеватель да вся эта шайка-лейка. Боже всемилостивый!

— Ты не станешь возражать, если она погостит у тебя немного, покуда я всё улажу, — предложил командир Раффлтон. — Я бы был ужасно обязан, если б ты согласился.

Каким мог стать ответ Профессора, будь ему предоставлена возможность воспользоваться тем запасом ума, каким он обладал, сказать невозможно. Конечно, он был заинтересован — взволнован, если хотите. Фольклор, легенды, обычаи — это были увлечения всей его жизни. Кроме всего прочего вот он, по крайней мере, родственный дух. Знала, похоже, то и другое. Где она об этом разузнала? Уж нет ли каких-то источников, не известных Профессору?

Но взять её к себе! Поселить в единственной свободной спальне. Представить — как кого? — обществу английской деревни. Новым людям из «Мэнор-Хауса». Члену парламента с невинной молоденькой женой, поселившимся на лето у викария. Академику Доусону и Калторпам!

Он мог бы, сочти он это стоящим своих хлопот, найти какую-нибудь почтенную французскую семью и поселить её там. Был один человек, которого он уже много лет знал по Оксфорду, — столяр-краснодеревщик; жена предостойнейшая женщина. Сам он мог бы время от времени ходить туда с блокнотиком в кармане и брать у неё интервью.

Предоставленный самому себе, он мог бы поступить как здравомыслящий и рациональный гражданин; а быть может, и нет. Имеются данные и в поддержку последней возможности. Вопрос не однозначен. Но что касается этого отдельно взятого случая в его карьере, вина с него должна быть полностью снята. Решение было выхвачено у него из рук.

Мальвине при первой посадке в Англии командир Раффлтон объявил о намерении оставить её на временное попечение мудрого и учёного Кристофера. И для Мальвины, смотревшей на командира как на дар богов, это решило всё дело. Мудрый и учёный Кристофер, вне всякого сомнения, знал о её прибытии. Вполне вероятно, что это он — по наущению богов — и устроил весь такой ход событий. Ей оставалось лишь отплатить ему благодарностью. Она не стала дожидаться ответа Профессора. Плащ немного мешал ей, но с другой стороны, привнёс, пожалуй, собственный трогательный штрих. Взяв руку мудрого и учёного Кристофера в обе своих, она стала на колени и поцеловала её.

И на своём причудливом архаичном французском, который Профессору позволили понять многие часы, проведённые в корпении над «Хрониками» Фруассара…

— Благодарю вас, — сказала она, — за вашу изысканную любезность и гостеприимство.

Таинственным образом всё вдруг преисполнилось значением исторического события. У Профессора внезапно сложилось впечатление — и по сути, так его полностью и не оставило, покуда у него гостила Мальвина, — будто он великая и могущественная персона. Августейшая сестра его, по совпадению, (хотя в высшей политике такие моменты значения, разумеется, не имеют) самое умопомрачительно красивое создание, какое только попадалось ему на глаза, — милостиво согласилась воспользоваться его гостеприимством. Профессор с поклоном, какой мог бы быть позаимствован при дворе короля Рене, выразил своё понимание оказанной ему чести. Что ещё мог сделать уважающий себя самодержец? Инцидент был исчерпан.

Командир авиазвена Раффлтон не предпринял ничего в направлении его «восполнения». Наоборот, именно этим моментом он воспользовался, дабы разъяснить Профессору, как абсолютно необходимо ему, не теряя больше ни единого мгновения, отбыть в Фарнборо. Командир Раффлтон добавил, что «заскочит к ним обоим» в первый же день, как удастся вырваться; и выразил уверенность, что если Профессор убедит Мальвину говорить помедленнее, то вскоре найдёт её французский лёгким для понимания.

Профессор догадался спросить у командира Раффлтона, где тот нашёл Мальвину… то есть, если он сам, конечно, помнит. А также: что он собирается с ней делать… то есть, если он сам знает. Командир Раффлтон, выразив сожаление по поводу безотлагательности спешки, разъяснил, что обнаружил Мальвину спящей у менгира в окрестностях Юльгоа в Бретани и опасается, что разбудил её. По дальнейшим деталям не будет ли Профессор столь любезен обратиться к самой Мальвине? Что до него, то он уверен, что никогда, никогда так и не сможет полностью отблагодарить профессора.

В заключение, не оставляя возможности для продолжения дискуссии, Командир с большим энтузиазмом потряс кузену Кристоферу руку; а затем повернулся к Мальвине. Она не двигалась, но глаза её не отрываясь смотрели на него. Он медленно подошёл к ней. И, не говоря ни слова, поцеловал прямо в губы.

— Ты уже дважды поцеловал меня, — сказала Мальвина, и в уголках рта её заиграла загадочная улыбка. — В третий раз я стану женщиной.