Слепец-Мигай и поводырь Егорка-Балалайка

— Егорка ты это?

— Я, я, не узнаешь?

— Не узнаю, — ходуном в глазах. Свет уходит, рвет глаза… Карусель — кругом… пошел и зазрел под лестницу — вывели ладно… Своди меня…

Егорка повел Мигая в уборную. Мигай давно, с тех пор как на Украину эвакуировался и в одном вагоне с чувашскими детьми ехал, получил трахому. На Украине в хуторе жил, пыльная работа была — бороньба, молотьба, выела пыль глаза трахома веки вывернула, зрачок кровью налился.

За мигающие без останову глаза Мигаем прозвали… Из Сидорки Мигая сделали.

Уехал с Украины Мигай, как узнал, что урожай в Чувобласти.

Мамку надо было найти. Уехала она с Мигаевой старшей сестрой и грудным братишкой Еремкой от голоду в места хлебные и сытые. Сидорку в эшелон сдали на Украину вместе с Егоркой-Балалайкой.

В Москве проездом Мигай: на казанский поезд попасть надо, в Чувашию чтобы. Егорка с Украины провожает его. Дока парень, — недели не живет в Москве, а уж товарищи завелись.

— Ревет… темень облегает — густая…

— Не тронь ты глаза, — хуже руки грязные… Садись вот здесь…

— Мы на Казанском?

— Говорил я — на Казанском, забыл? Сегодня с Курского перешли.

— Отойдут вот глаза, поеду домой. Работника-мужика там надо, работа немалая, после голоду… Уезжали, — избу разбитым вороньим гнездом оставили, скотину, всю голод подобрал. Думали сарай перетряхивать и плуг купить. Во всей деревне плуги, а у нас да у Карпа сохи: не свой-чужой век живут… Не удалось… Еремка ходит и говорит, чай… два года — не понюшка табаку… Помочи мне глаза, рвет… ой… о… о!..

Егорка смочил слюной глаза Мигаю.

— Отошло?

— Лучше.

— Сиди, я пойду заработаю… Петь ведь не выйдешь?

— Не знаю, не под силу — свет гаснет… Недолго ты?

— Нет, нет, скоро!..

— Сработать бы, братва, где? — подошел Егорка к своим ребятам: курили они на Каланческой, у Рязанского вокзала.

— Сами думаем…

— Кого это привел ты?

— А… слепец мой… от чувашлят прилипла; глазная… жду, как ослепнет, поводырем буду… Певец он, песенки-украиночки поет, в хохлах научился.

— Лечить глаза умею, — мякиш горячий прикладывать, — вызвался один.

— Понес, — оглобли в бок, — это от ячменя, а тут — другое… Слепнет, — карусель, говорит, люди вверх ногами пошли, и черти летают хвостатые — в темном-то царстве видать ему…

— Забалалаил, Балалайка… черти… Сам ты, чорт на язык.

Егорку за язык — болтун и прозвали Балакой… Лучше всех и забавней придумывал он истории… Он пустил утку: народу, мол, много лишнего развелось и тиф решили напустить и барахло у беспризорных покупают: потому в нем вшей больше всего. Через вшу тиф идет, приспособился, не дурак, — ходкую штуку выбрал… На Брянском будто барахло покупают, и наперли тура ребята с барахлом. А оттуда всех перышком на улицу. Двигай, откуда пришел. Каждый день Балака утку пустит, сбаламутит всех, карманы худы и рот худой у него.

Мигай ждал Балалайку.

— Посветлело; спадет туман с глаз и поеду, как раз к сенокосу… Если мамки нет, не приехала, один возьмусь; к приезду чтобы, как до голоду. И улей пчелиный поставлю, клевер медовый в огороде посею, загон целый. Землю бы без меня, ту, что прирезали в дележ, суседи не запахали… Да совет, чай, не даст… Светло, светло, а людей не вижу… Где я?..

Зажгли электричество, и в глаза Мигая точно желтую бумагу вложили.

— Где я? — пошарил рукой, человека задел…

— Сиди, мальчик.

— Человек — рядом, а не вижу… а… а… туман-человек… темнеет… Егорку бы!.. слюной глаза тронуть… а… а… Егорку бы!.. темнеет…

— Не спишь? — пришел Егорка.

— Егорка, Егорка, темнеет… слюной!..

— Сичас, исцелять будем… раз, два, прозрел?

— Не вижу, потухло все. Электричество горит?

— Горит… не берет… еще раз-два… теперь видишь?

— Люди… Где ты, Егорка? Где? За спиней у меня?..

— Перед самой физиономией…

— Потухло… ушел свет, Егорка, руку!.. — потянулся ослепший Мигай и крепко схватил Егорку за рваную рубаху…

— Не упасть бы — глубина бездонная…

— Плох я чудотворец.

— Ушел свет, нет ничего, нету… — и ослепшие глаза заплакали, — Нету… падаю. — Рукой с расщепленными, ищущими пальцами бродил кругом. — Где я, где? Егорка, где ты, чего стало?..

— Ничего. Свет погас у тебя. Ослеп ты…

Нашел холодную стену Мигай.

— Есть, есть, стена — не упаду…

— Не упадешь — пол крепок.

Радовался Мигай стене. Руки дрожали, хватались за камень и скользили.

— Не упаду, есть, есть… Мы на Казанском?

— На Казанском.

Умерли глаза у Мигая, но поворачиваться не перестали: бегали, как красные желваки. Шумно было, звонки и выкрики: «Поезд на Рязань», «в Арзамас!» Холодно от каменной стены, и есть хочется. Голод остался, а свет ушел. Не стало людей. Дня и ночи не стало, и вывески «Остерегайтесь воров» нет… И плаката «Помоги беспризорному ребенку» не видно.

— Я петь пойду. Веди, Егорка.

— Идем, поводырь — я… Граждане, товарищи, дорогу слепому певцу!

Пробирались среди вокзальной сутолоки. — Мы где?.. На площади?

— У багажной хранилки.

— А будто далеко-далеко зашли в темный бор… Теперь?

— У двери… К ступеням подходим, — осторожно, гляди!..

— Гляди?! Я… Гляди?..

— Эх, балалайка я пустая… Гляди… Забыл, что слепого веду, а поводырь! Здесь трамвай… вот стань, та-ак… пой.

Пел Мигай.

— Граждане, товарищи, слепому, несчастному, откликнитесь!.. — выкликивал Егорка и обходил с фуражкой.

— Балалайка, ослеп он? — подошли вокзальные ребята.

— Вполне. С поводырем…

— Как?

— Его спроси…

— А, ну, пусти одного…

Балалайка выдернул руку.

— Падаю, стена здесь… Расшибусь я… Егорка!..

— Здесь. Чего пугаешься?!

— Верно, не видит…

— Смотри вот… — Балалайка отвел Мигая к мусорному ящику. — Здесь остановка, пой!..

— «Засвистали казачонки в поход с полуночи».

— Ха, ха, ну, что?

— Балалайка, будет тебе. Не пой ты, — он тебя к мусорному ящику привел, смеется…

Посадил Балалайка Мигая к заборчику у Рязанского, сам за хлебом ушел. Принес.

— Еще я схожу по делу, не ходи ты, — под трамвай попадешь…

Сидел Мигай, — кругом ночь. Половиной живет Мигай. Прежде дома были, трамваи, часы на Рязанском, на Николаевском и на Ярославском, на всех трех, теперь одни звонки да шум остались, Будто люди, дома, лошади бегут, торопятся в испуге и вот-вот задавят слепого Мигая, а он не знает, не видит, куда спрятаться.

Балалайка с ребятами дрова крадет с путей. Забыл Мигая… Ночью стоял, как кино на крыше американскую жизнь показывало… Когда вспомнил Мигая и вернулся, на том же месте нашел его…

— Некогда было, — дела; у одной девчонки багаж украли, вот все и бегал, искал, нашёл-таки, — пустил утку Балалайка.

— Поедем домой, Егорка?

— У меня нет дому, бездомный я.

— Ко мне.

— Поедем.

— Скоро?.. К сенокосу бы!

— К сенокосу!.. Без глаз немного накосишь.

— Сегодня, сейчас, поедем?

— Поезда в Чувляндию ушли все, завтра дожидайся.

Обвел Мигай глазами, часов не нашел.

Балалайка думал: «Меня калачом из Москвы не выманишь… в Чувляндию — редьку есть, а один ты не уедешь. Пожалуй, совсем не попадешь домой. Все равно ослеп — не видит: провезу на трамвае и скажу приехали в Чувляндию… На любую утку пойдет!»

Заснули Мигай и Балалайка в вокзале.

— Теперь нас не выгонят. Ты — слепой, я — поводырь твой. Куда инвалидов? Никакой дезинфекцией не выживешь…

В 12 часов, когда плескали вокзал какой-то отравой, чтобы микробов убить, Егорка объяснился с уборщицей, и их оставили.

Проснулся Мигай и спрашивал — день или ночь? Подумал Балалайка, сказал: «Ночь, до свету далеко», — хотя и день начинался. — «Успокою, чтобы домой не просился».

Когда совершенно посветлело, Балалайка пустил утку…

— А знаешь что, Мигай, солнце не всходит, по часам обед, а солнце не может выкатиться, и ночь глухая… Говорят, целую неделю дня не будет: машина какая-то чортова испортилась, и перемешалось все…

— Ночь все?.! А люди как же — спят?

— При электричестве делают, а поезда не ходят… — «Слепой поверит, у него все ночь, на солнышко только не надо выводить, догадается». — Убегал Балалайка, при «электричестве» дрова тянул, американскую жизнь смотрел и газетчиков задирал.

— Неохота с ним вожжаться, надоел, — приспособлю одного зарабатывать…

Поставил Балалайка Мигая у стены — близ выхода.

— Пой, здесь народ все время идет.

Слышал и сам Мигай по шагам, что без останову идут.

Пел Мигай. Деньги кидали в опрокинутую шапку.

— Нельзя здесь петь. Иди на площадь!

— Слепой я…

— Все равно нельзя.

Догадался Мигай, что это милиционер и спросил:

— Теперь чего, ночь?

— День.

— Кончилась ночь?

— Кончилась…

— Домой надо, привыкну один ходить. — деревня маленькая, улица одна… Домой надо…

Народ шел, а Мигай тянул руку и просил.

— Слепому помогите… товарищи!.. граждане!..

— Просишь? — вернулся Балалайка.

— Петь не велят. Теперь день ведь, Егорка? Ночь кончилась?

— День… Недавно начался, направили машину…

Домой поедем?

— Чего ты? — переспросил Балалайка, а сам думал: «как быть?»

— Домой бы, там я один ходить буду…

— Поедем… — «Свожу за город, до Косино хоть… Скажу, что после голода в деревне никого нет… и привезу в Москву…»

Без билетов сели в поезд.

— Билеты! — крикнул кондуктор.

— Инвалиды мы.

— Слепой?

— А я — поводырь, — поспешно сказал Балалайка за себя.

— Куда едете?

— На родину… В Чувляндию!..

Темнота и однообразный рокот колес во много раз удлиняли время для Мигая, а Балалайка шептал…

— Солнце закатается… Ночь… Скоро утро и — приедем!..

Высадились в Косино, и Балалайка повел Мигая дорогой к селу, потом свернул межой в поле.

— Деревни, брат, нет! Пустое место…

— Нет?! Где же?

— Да, нету. Гарь одна; пожар, видно, залазал. Видать — старая гарь: знать, в голод это, без народу…

— Мамка… где? Еремка… не увижу… — заплакали слепые глаза.

— И так не увидел бы!

Молча стояли. Балалайка грыз травку.

— Звонят, Где? У нас не было церкви! Я слышу… где?.. Егорка?

— В селе это.

— Слышно больно уж, — раньше меньше было…

— Знать, колокол большой повесили и звонят, чтобы бог от голоду избавил.

— Никого, говоришь, нету?

— Никого, гарь одна.

Повернулся Мигай, пальцами ощупал лицо Балалайки.

— Егорка, ты обманываешь меня, скажи, обманываешь?

— Вот выдумал!

— Обманываешь? Верно ведь?

Молчал Балалайка — слезы из слепых глаз Мигая взволновали его.

— Я слышу — говорят… Ты… не слышишь?

— Ничего…

— Говорят, что в Москву поедут, — близко Москва… Егорка. Здесь — не деревня, далеко деревня!.. Обманул!?

— Далеко…

— Москва здесь?

— Косино, 15 верст.

— Обманывал зачем, зачем? И так горько!..

— Не буду больше, ни разу. Мигай, не реви!.. Не буду, — повезу в деревню, домой.

— Нет, уж не уехать, видно!.. Слепой — сам не могу, а чужой — обманет, не повезет… Егорка товарищ обманул, где от чужого?!..

— Не буду, повезу, не реви, Мигай… Мигай!..

Поезд со свистом промчался в Москву, испугал слепого Мигая и его поводыря — Балалайку.

Загрузка...