Маньчжурские правители Китая

Возвращение Цыси и Гуансюя из «самоизгнания»

Со времени восстания ихэтуаней и вторжения союзных войск, в Пекин Цыси охватило чувство страха за свою судьбу, нерешительности, колебания и тревоги. Это чувство все время не покидало ее после бегства из столицы. Отличаясь необыкновенным стяжательством, она особенно беспокоилась о запрятанных в тайниках Запретного города при бегстве из Пекина сокровищах: не обнаружены ли они союзными войсками? Давали себя знать и преклонный возраст, и приверженность к суевериям. Всегда в минуту опасности она с особым вниманием прислушивалась к предсказаниям прорицателей.

В сентябре 1900 г. Цыси находилась в Тайюане — административном центре провинции Шаньси, губернатором которой был Юй Сянь, переведенный сюда из провинции Шаньдун. Ей донесли, что державы направили карательную экспедицию с целью наказать тех, кто расправлялся с иностранными миссионерами. Опасаясь за свою жизнь, она в спешном порядке решила перебраться в город Сиань — административный центр провинции Шэньси. Но чтобы никто не подумал, что это было бегством, вдовствующая императрица издала указ, в котором говорилось: «Провинция Шаньси страдает от голода, и нам трудно удовлетворить наши нужды. Так как здесь отсутствует телеграфная связь, то это создает множество неудобств. Посему мы вынуждены продолжать свой путь в Сиань».

Ближайшие советники вдовствующей императрицы Жун Лу в Сиане и Ли Хунчжан в Пекине настойчиво уговаривали ее вернуться в столицу, но повелительницу Китая все еще мучали сомнения. Что, если при подписании Заключительного протокола державы потребуют ее отстранения от верховной власти? Как она сможет вернуться в Пекин, если ей будет предъявлено обвинение в убийстве иностранных миссионеров?

Действительно, вначале державы склонялись восстановить на троне молодого императора Гуансюя, но затем пришли к выводу: лучше оставить у власти Цыси, так как Гуансюй заражен «демократическими реформами», а это может породить смуту в стране. Таким образом, Цыси получила помилование, когда еще находилась в изгнании.

Убедившись на основании достоверной информации, что державы не собираются требовать ее отстранения от верховной власти и тем более не предъявляют обвинения за последствия восстания ихэтуаней, Цыси решила вернуться в столицу. Если при бегстве из Пекина она и ее свита испытывали большие лишения в пути, то теперь все изменилось: местные власти оказывали ей всевозможные почести и создавали максимум удобств.

Суеверная Цыси поручила прорицателям определить, какой день наиболее благоприятен для возвращения в столицу. После сложного подсчета они пришли к выводу: таким счастливым днем является 7 января 1902 г.

В октябре 1901 г. императорский кортеж, состоявший из 3 тысяч повозок, покинул Сиань и направился в Пекин. Путь предстоял дальний и трудный, поэтому приходилось делать остановки. Первая длительная остановка в ожидании подписания Заключительного протокола была сделана в столице провинции Хэнань — городе Кайфэне. Цыси отметила здесь свое 66-летие. По этому случаю проходили театральные представления с привлечением самых знаменитых актеров Китая. При переезде через реку Хуанхэ она принесла жертвоприношение духам реки, прося искупления ее грехов. Местные власти для высокопоставленных путешественников построили специальную декоративную башню, напоминавшую дракона.

Путь из Кайфэна до Пекина был обставлен со всеми императорскими почестями: дорога от Кайфэна до Чжэндина протяженностью около 370 километров была тщательно подметена и посыпана желтым песком. Только после проезда императорского кортежа по этой дороге населению разрешалось ходить и ездить.

Императорская свита состояла из кавалерийского отряда, 75 фрейлин и многочисленных евнухов. Цыси и ее ближайшее окружение ехали на паланкинах, сановники пониже рангом — на повозках, евнухи — верхом на лошадях и мулах. Несметное количество повозок предназначалось для личных вещей Цыси, которые состояли из утвари и предметов туалета, слитков золота и серебра, подаренных губернаторами провинций. Процессия растянулась на несколько километров и выглядела красочно и эффектно.

Прибыв в Чжэндин 1 января 1901 г., Цыси заявила встречавшим ее чиновникам из Пекина, что по возвращении в столицу император Гуансюй назначит прием посланникам держав в Тронном зале, а она сама примет их жен. Этим Цыси хотела подчеркнуть свое желание нормализовать отношения Китая с державами. Она по-прежнему ненавидела иностранцев, но понимала, что изгнать их из Китая невозможно.

Желая нагляднее подчеркнуть отказ от прежних традиций, вдовствующая императрица Цыси с императором Гуансюем впервые в китайской истории совершила переезд от станции Чжэндин До последней станции перед Пекином, Мацзябу, по железной дороге в особом императорском поезде.

Городок Чжэндин в то время считался конечной станцией железной дороги между Пекином и Ханькоу. Бельгийские официальные лица в Китае предоставили в распоряжение Цыси специальный железнодорожный состав. Она, как дитя, удивлялась поезду, на котором ехала впервые в жизни, с любопытством рассматривала паровоз и вагоны, внимательно следила за погрузкой, боясь, как бы что-либо не осталось забытым. За погрузку ее личных вещей отвечал главный евнух Ли Ляньин.

Железнодорожный состав состоял из 21 вагона. Девять вагонов предназначались для слуг, охраны, паланкинов, железнодорожников, двухколесных повозок, мулов и т. п.; два вагона первого класса — для императорских принцесс; специальный вагон — для императора Гуансюя; специальный вагон — для вдовствующей императрицы Цыси; специальный вагон — для молодой императрицы и императорских наложниц; вагон первого класса — для высших сановников — Жуп Лу, Юань Шикая и других, два вагона второго класса — для евнухов и прислуги; вагон первого класса — для главного евнуха Ли Ляньина, один вагой — для бельгийских инженеров и два вагона для багажа Цыси.

В вагонах Цыси и Гуансюя были установлены троны, оборудованы приемные комнаты, обитые императорским желтым шелком. Плотные дорогие занавески на окнах скрывали пассажиров от любопытных взоров.

6 января 1902 г. железнодорожный состав прибыл на временную станцию, сооруженную недалеко от южных стен Пекина и примыкавшую к конечной остановке Мацзябу. Недалеко от станции был разбит нарядный красочный шатер для вдовствующей императрицы Цыси и императора Гуансюя. В шатре разместили позолоченный трон, алтарь с жертвенными сосудами из перегородчатой эмали, фарфоровые украшения. Несколько сот высших чиновников прибыли сюда для встречи повелительницы Китая. Здесь же был поставлен павильон для иностранных гостей.

Железнодорожный состав медленно приближался к станции. В окне вагона появилось сосредоточенное лицо Цыси, сохранявшее еще печать озабоченности и тревоги. При ее виде прибывшие для встречи чиновники встали на колени, а иностранцы сняли шляпы.

Первым из вагона вышел главный евнух Ли Ляньин со списком багажа вдовствующей императрицы, доставленного в столицу на поезде. Он отвечал за сохранность вещей Цыси. Затем из вагона вышел император Гуансюй. На его лице застыло выражение сильного нервного напряжения. Он быстро сел в паланкин, не сказав ни слова приветствия встречающим.

После Гуансюя на перроне появилась Цыси. При виде иностранных дипломатов она приветствовала их в традиционной китайской манере: поклоном головы и сложенными крест-накрест руками. Ей предложили сесть в огромный паланкин с императорскими регалиями, но она не спешила: около пяти минут разговаривала с сановниками на виду у толпы. К ней подошел главный евнух Ли Ляньин и передал список ее багажа. Внимательно просмотрев его, Цыси, видимо, успокоилась, что все вещи доставлены в целости.

Наместник столичной провинции Чжили Юань Шикай представил вдовствующей императрице иностранных специалистов — железнодорожников. Она поблагодарила их за хорошо организованную поездку.

Один из очевидцев писал: «Многие европейцы, которые были свидетелями прибытия вдовствующей императрицы, остались на железнодорожной станции наблюдать за разгрузкой ее багажа из вагонов, и это было любопытное зрелище. Вначале разгрузили желтые паланкины молодой императрицы и императорских наложниц. Некоторые дворцовые дамы отправились на двухколесных повозках, а две из них — на рикшах. Всех их было 90. После их отбытия внимание евнухов и низших чиновников привлекла огромная груда личного багажа Цыси».

Первым тронулся в путь с железнодорожной станции в Запретный город князь Цин (И Куан). За ним последовали солдаты в пешем порядке и на конях, евнухи и различная прислуга, красные повозки сановников, желтые паланкины вдовствующей императрицы Цыси и императора Гуансюя, его наложниц, а также наложниц покойного императора Сяньфэна, разодетые гражданские и военные чины. Шествие украшали красивые знамена. Когда желтое знамя проносили мимо толпы зевак, в знак почтительности они становились на колени. Паланкин императора Гуансюя несли восемь носильщиков в длинных красных халатах, расшитых малинового цвета иероглифами «шоу» (долголетие). Император сидел молча, неподвижно, как будто бы все, что происходило вокруг, не трогало его. Совсем иначе вела себя Цыси. При виде иностранцев она отдергивала занавеску на паланкине, улыбалась и грациозно склоняла голову; если встречалось знакомое лицо маньчжура, она махала рукой или показывала палец в знак дружелюбия.

Пекин повсюду сохранял следы разрушения и нашествия иноземных пришельцев. Внешний город заполнили бедные лачуги и палатки для иностранных солдат. Священные места императорских дворцов были осквернены. Шесть восточных дворцов и шесть западных дворцов, императорская библиотека и священные храмы подверглись разграблению, их сокровища, имевшие историческую ценность, исчезли. В Храме неба похитили девять табличек предков маньчжурских императоров. Астрономические инструменты, подаренные маньчжурскому императору Канси королем Франции Людовиком XIV, были вывезены в Германию, где демонстрировались в Потсдаме. Художественные произведения (картины и росписи) и предметы прикладного искусства, украшавшие стены Запретного города, оказались в руках грабителей. На полу императорских дворцов повсюду валялись обломки фарфора, нефрита, мрамора, слоновой кости, бронзы, клочки шелковой материи.

Цыси вернулась в разоренный и наспех восстановленный пекинский дворец. Она приказала откопать свои сокровища, зарытые перед бегством, и занялась достройкой летнего роскошного дворца Ихэюань.

Вдовствующая императрица, сидя на золоченом троне, принимала представителей держав, высказывала сожаление по поводу смут и благодарность державам за оказанную помощь в подавлении «бунтовщиков», говорила о желании поддерживать в будущем дружественные отношения с иностранными государствами.

С 14 августа 1900 г. по 6 января 1902 г. во время восстания ихэтуаней и оккупации столицы союзными войсками Гуансюй вместе с Цыси находился в «самоизгнании» за пределами Пекина. Вернувшись в Пекин, Гуансюй вновь был заточен во дворце Инь-тай, хотя изредка выезжал в Летний дворец для исполнения положенных церемоний. Как он выглядел после возвращения в столицу?

Автор книги «Два года в запретном городе» Дерлин, часто встречавшаяся и разговаривавшая с молодым императором после восстания ихэтуаней, так описала его наружность: «У него выразительные черты лица: крупный нос, широкий лоб, поблескивающие черные глаза, волевой рот, белые ровные зубы. В целом его внешность производила хорошее впечатление. Но я заметила, что он выглядел печальным, хотя все время улыбался». И еще: «Он превращался в совершенно другого человека, когда находился с нами: смеялся и шутил. Однако в присутствии Ее величества он становился таким серьезным, словно был напуган до смерти».

Дерлин о поведении императора Гуансюя во время приема высокопоставленных лиц писала: «Во время таких приемов хотя император всегда присутствовал, однако никогда не открывал рта, чтобы высказать свое мнение, безмолвно сидел на одном месте. Как правило, Цыси спрашивала его мнение, соблюдая чистую формальность. Он неизменно отвечал, что полностью согласен с тем, что говорила Ее величество, или с тем, какое решение она принимала».

Пытаясь выяснить, как иностранцы относятся к нему, он говорил: «Я хорошо знал, что они смотрят на меня не больше чем на мальчика, существо, ничего не сознающее. У меня много идей относительно развития страны, но я знаю, что не в состоянии осуществить эти идеи, так как не являюсь хозяином положения».

Чтобы унизить императора Гуансюя, Цыси заставляла его постоянно совершать челобитье перед ней. Это позволяло вдовствующей императрице каждый раз напоминать Гуансюю, что он является беспомощным пленником и обязан удовлетворять ее необузданное честолюбие.

В один из августовских дней 1908 г. Гуансюй явился во Дворец спокойствия и долголетия, чтобы, как обычно, совершить челобитье. У него был жалкий вид: опущенная голова, крайне истощенное и изнуренное лицо. Поддерживаемый евнухами с обеих сторон, он, шатаясь, приблизился к вдовствующей императрице. Челобитье совершалось при обоюдном молчании. По на сей раз Цыси нарушила молчание словами: «Вам нет необходимости совершать челобитье». В ответ на это Гуансюй невнятным голосом ответил: «Я совершу челобитье, и оно будет последним в моей жизни».

Цыси в дальнейшем пыталась «облегчить» существование Гуансюя: ему разрешалось не становиться на колени в Верховном императорском совете во время прихода и ухода Цыси.

Коленопреклонение и челобитье, как уже говорилось, было непременным правилом для всех высокопоставленных сановников: они становились на колени и в таком виде слушали повеления Цыси, которая восседала на троне, а слева от нее иногда на стуле сидел император Гуансюй.

Заключительный протокол упрочил власть вдовствующей императрицы, но при одном условии: она должна быть послушной марионеткой в руках держав, и это проявлялось и в большом, и в малом. По возвращении из «самоизгнания» Цыси провела ряд мер с целью улучшения отношений с иностранными представителями в Пекине.

Император Гуансюй принял шесть иностранных послов, которые были аккредитованы в Пекине и с августа 1900 г. ждали случая, чтобы вручить свои верительные грамоты. Китайскому высокомерию был нанесен серьезный урон: впервые в истории Срединного государства иностранные представители вошли через фронтальные ворота Запретного города в Тронный зал. Они увидели императора Гуансюя, а затем вдовствующую императрицу Цыси.

28 января 1902 г. весь дипломатический корпус был принят Гуансюем и Цыси. Она сидела на возвышенном троне, а рядом Гуансюй занимал скромное сиденье, покрытое собольим халатом. Повелительница Китая расточала улыбки тем, кого совсем недавно называла «заморскими чертями». Это был необычный дипломатический прием. После многих лет ожидания официального приема посланники держав наконец впервые были приняты безо всяких унизительных церемоний. Они облачились в дипломатические парадные мундиры, украшенные золотыми нашивками и галунами. Но возникла совершенно неожиданная проблема: наступило похолодание, а Тронный зал, где проходил прием, не отапливался. Если не снимать пальто, то холод был не страшен, но тогда дипломатические парадные мундиры никто бы не увидел. Или, рискуя здоровьем, снять пальто и появиться в парадном мундире. Во имя престижа своей страны дипломаты пошли на этот риск.

Особенность этого приема состояла в том, что никому не навязывался в качестве обязательного при встрече с императором маньчжурский язык. Кроме этого вдовствующая императрица впервые в жизни открыто заняла трон в присутствии иностранцев: они оказались, как говорят, визави, лицом к лицу.

На обращения иностранных послов, адресованные непосредственно императору, отвечал от его имени глашатай князь Цин (И Куан). Послы выразили сожаление по поводу событий, связанных с Боксерским восстанием, и надежду, что подобные события в Китае не повторятся.

Дипломатический корпус преподнес Цыси адрес: «Приветствуем возвращение Императорского величества в ее прекрасную столицу».

Цыси приглашала во дворец жен и детей дипломатов и разыгрывала из себя друга иностранцев, сторонника установления хороших отношений Китая с державами.

Жены дипломатов стали частыми гостьями Цыси. Для них устраивали банкеты по европейскому образцу: стол накрывали белоснежной льняной скатертью и украшали бутылками с шампанским, серебряными и хрустальными вазами с цветами. Иностранных дам одаривали всевозможными дорогими подарками, сделанными из нефрита, золота и жемчуга, катали на лодках по императорским озерам, устраивали для них пикники на лоне природы. К ним часто на квартиру доставляли красивые корзины с яствами и фруктами. Однажды Цыси даже пригласила жен посланников посмотреть ее личные апартаменты в Запретном городе и показала им свои украшения.

Как-то, взяв за руку одну из дам, Цыси театрально прослезилась и сказала: «Я глубоко сожалею о том, что произошли такие тревожные события. Ихэтуани одно время пересилили правительство и даже свое оружие хранили на стенах дворца. Такое никогда не повторится».

29 мая 1902 г. в летнем дворце Ихэюань вдовствующая императрица Цыси второй раз приняла жен иностранных дипломатов. Среди них находилась А. В. Корсакова — дочь русского врача, служившего в российском посольстве. Она подробно описала этот прием.

Все дамы вошли в аудиенц-залу, в которой уже на троне находилась вдовствующая императрица. Трон, возвышавшийся на помосте, устланном красным ковром, представлял собой кресло, обтянутое шелковой желтой материей; перед ним стоял небольшой столик, также покрытый желтой шелковой материей. В нескольких шагах от Цыси, с левой стороны, на таком же троне сидел император Гуансюй.

Она среднего роста, хорошо сложена, но держится несколько сутуловато. Ее лицо продолговатое, чистое, смуглое, не набелено и не нарумянено. Глаза черные, небольшие, в них видны ум и проницательность, очень живые и нисколько не косые, а напоминают своим размером миндалину. На голове типичная маньчжурская прическа, состоящая из черного парика с широким поперечным бантом. Вся прическа скреплена опоясывающим голову черным плетенным из шелка обручем, унизанным почти сплошь жемчугом.

К прическе прикреплены искусственные цветы жасмина и букетики других цветов. С нее спускаются вниз подвески из жемчуга, а в самую прическу воткнуты булавки с золотыми бабочками в натуральную величину, крылья которых сделаны из мелкого жемчуга.

На вдовствующей императрице был надет летний светло-сиреневый полупрозрачный красочный шелковый халат, весь затканный голубым и зеленым шелком; рисунок изображал гроздья винограда и листья.

На ее шее была надета шелковая сиреневого цвета лента, вся унизанная крупными жемчугами, составляющими китайский иероглиф «счастье» (фу).

Руки вдовствующей императрицы маленькие и очень изящные, на мизинце и безымянном пальце — два длинных ногтя, на которые для предохранения от поломки надеты золотые футляры. На пальце левой руки надет перстень с большим камнем из зеленого нефрита. На этой же руке надет браслет из полосы, сделанной из целого куска беловато-зеленого нефрита, наиболее любимого и ценимого у китайцев камня.

Когда все дамы вошли, госпожа Конжер, жена американского посланника, произнесла по-английски краткую приветственную речь, которую американский драгоман-переводчик перевел на китайский язык. После этой речи австрийский посланник по алфавиту стал представлять всех прибывших дам. Гостьи подходили к столику вдовствующей императрицы и делали реверанс. Цыси пристально вглядывалась в каждое лицо и протягивала свою руку, которую дамы пожимали, делали реверанс и в том же порядке подходили к императору.

Оглядев всех дам, вдовствующая императрица вместе с императором Гуансюем перешла в следующую комнату. Некоторые дамы подошли к императору. Он имел чрезвычайно болезненный и утомленный вид, ни с кем не заговаривал и отвечал только молчаливой улыбкой. В его больших черных и грустных глазах виделось одно безысходное уныние. Лицо у императора узкое и продолговатое. Он невысокого роста, одет в черный легкий шелковый летний халат с вышитыми драконами на груди и плечах. На голове легкая белая шапочка с красными шелковыми кистями, какую носят летом все китайские чиновники. На шее свисала длинная цепь из красных круглых кораллов. Ноги и руки у него очень маленькие, почти детские. На ногах китайские мягкие атласные черные туфли.

Подали чай, в каждую чашечку была положена высушенная розочка. После чая Цыси пригласила следовать за нею в Тронный зал. Здесь все столпились у ее трона и ждали, что будет дальше. Но вот вышел чиновник со списком в руках и произнес фамилию госпожи Конжер. Когда она подошла к столу, Цыси выбрала одну из вещиц и вручила супруге американского посланника. Госпожа Конжер, сделав глубокий реверанс, отступила, и чиновник стал вызывать дам по фамилиям в алфавитном порядке. Сувениры все были сделаны из кипарисового дерева.

Одарив всех подарками, вдовствующая императрица встала из-за столика и пригласила отведать китайские блюда. Все последовали за нею в другую комнату, где были накрыты два длинных стола. Завтрак состоял из следующих блюд: 1) суп из ласточкиных гнезд, 2) окорок в меду, 3) цыплята в масле, 4) пирожки, 5) жареные толченые креветки, 6) утка, жаренная на вертеле, 7) жареная свинина, 8) пирожки на цветах корицы, 9) суп из бамбука, грибов и курицы, 10) жаренная на вертеле свинина, 11) пекинская утка, 12) вареная свинина с толченом рисом, 13) пирожки с начинкой, 14) битки свинины, 15) свинина с соусом, 16) копченая свинина, 17) жареные лепешки.

На десерт подали многочисленные и разнообразные сладости, пастилу, фрукты и сладкие пирожки.

Стол, за которым на первом месте сидела вдовствующая императрица, поблескивал лаком, его украшали цветистые костюмы стоявших придворных дам. Недалеко от вдовствующей императрицы за отдельным столиком на простом кресле из черного дерева без всякой пышности сидел император Гуансюй. Ему подавали кушанья двое слуг. Подойдя к столу, слуга опускался на колени; император брал чашечку и кушал, слуга же все это время стоял на коленях и, получив из рук императора опорожненную чашечку, вставал и уходил, а его место занимал другой слуга, принесший новую смену кушанья.

После завтрака вдовствующая императрица пригласила всех послушать китайских актеров. Представление длилось около получаса. Так как столы, за которыми сидели дамы, были полны вкусных сладостей, то все они охотно лакомились, совершенно не понимая, что происходило на сцене.

«Демократизм» Цыси к иностранцам проявлялся не по доброй воле: она понимала, что Китай проиграл войну с державами и обязан подчиниться их диктату.

Заискивая перед державами, Цыси пыталась изобразить дело так, что она выступала против ихэтуаней, пытавшихся истребить иностранцев в Китае, и что во всем виноваты ее советники.

Державы в соответствии с Заключительным протоколом потребовали наказать 12 маньчжурских сановников, принимавших участие в антииностранном движении.

Испив горечь позорного «самоизгнания», Цыси стала послушной при исполнении Заключительного протокола. В соответствии с императорским указом от 25 сентября 1900 г. о наказании руководителей антииностранного движения князь Дуань был сослан в Восточный Туркестан, князья первой степени Чжуан (Цзай Сюнь) и И (Пу Цзпн), князья императорской крови третьей степени Цзай Лань и Цзай Ин лишались всех титулов и освобождались от занимаемых должностей; подвергались наказанию начальник чиновничьего приказа Ган И, начальник уголовного приказа Чжао Щуцяо и др. Как выполнялся этот императорский указ, можно видеть из следующего описания.

Князь первой степени Чжуан (Цзай Сюнь) с наложницей и сыном направился в местечко Пучжоу, провинции Шаньси, где ждал своей участи. Как-то ранним утром тишина провинциального местечка была нарушена резкими взрывами хлопушек — так обычно приветствовали прибытие почетного гостя.

— Что означает этот шум в такой ранний час? — с раздражением крикнул князь Чжуан.

— Прибыл императорский посланец, — ответил его слуга. Князь заволновался и, стараясь держать себя спокойно, спросил:

— Не за мной ли он приехал?

— Нет, он проездом по своим делам, — успокоил его слуга.

Но слуга ошибся. Императорский посланец, начальник Приказа общественных работ Гэ Баохуа прибыл по делу князя и направился в его апартаменты.

Когда они поприветствовали друг друга, князь Чжуан забросал пришельца вопросами о дворцовой жизни. Последний давал лаконичные ответы.

После короткой беседы императорский посланец Гэ Баохуа, осмотрев покои князя, выбрал пустую комнату, где предполагалось объявить указ вдовствующей императрицы. Затем он вернулся к князю Чжуану и заявил, что имеет императорское поручение зачитать ему приговор о его самоубийстве и присутствовать при исполнении приговора. Князю было предложено стать на колени и выслушать приговор.

— Вы хотите лишить меня жизни? — прозвучал сдавленный голос обреченного.

Императорский посланец не ответил и продолжал читать указ стоявшему на коленях князю. Когда чтение было закончено, обреченный промолвил:

— Значит, нужно совершить самоубийство.

Князь Чжуан попросил разрешения попрощаться с семьей. В комнату вошел его сын. Обращаясь к нему, князь сказал: «Помни — наш долг делать все, что в силах, во имя родины. Любой Ценой нельзя допустить, чтобы иностранцы завладели славой империи, завоеванной для нас нашими предками». Его сын зарыдал и не мог в волнении ничего ответить. Стоявшая рядом наложница от сильного переживания упала в обморок.

— Где моя смертная комната? — осведомился князь Чжуан.

— Прошу Ваше высочество, пройти в отведенную для вас комнату в задней части дома, — ответил императорский посланец.

Приговоренный последовал в указанную комнату, где увидел приготовленную перекладину и петлю из шелкового шнура. Он сам надел себе на шею петлю и удушился.

Начальник Уголовного приказа Чжао Шуцяо слыл любимцем вдовствующей императрицы Цыси. Стараясь спасти ему жизнь, она вначале приговорила его к пожизненному заключению; и хотя он был заточен в городе Сиане, но имел возможность встречаться с родственниками.

До вынесения приговора вдовствующая императрица как-то на одном из совещаний Верховного императорского совета сказала: «Я не могу поверить, что Чжао Шуцяо симпатизировал ихэтуаням. Его ошибка состояла в том, что он недооценил серьезность положения». Когда до Чжао Шуцяо дошли эти слова Цыси, он воспрянул духом и был уверен, что его жизнь вне опасности.

Однако спустя несколько дней стало известно, что державы настаивают на смертной казни Чжао Шуцяо. Такая новость вызвала сильное возбуждение в его родном городе. Около 300 именитых граждан Сианя направили в канцелярию Верховного императорского совета петицию, в которой от имени всей общины просили сохранить ему жизнь. Совет не решился передать эту петицию вдовствующей императрице, но ее составителям было сказано, что смертный приговор — акт чудовищной несправедливости.

Когда слухи о смертном приговоре Чжао Шуцяю стали устойчивыми, возбужденная толпа собралась возле места его заключения и пригрозила: если приговоренного будут переводить из тюрьмы для исполнения приговора, его освободят силой. Опасаясь, что это приведет к смуте, Верховный императорский совет решил испросить разрешение у Цыси: пусть Чжао Шуцяо будет дозволено покончить жизнь самоубийством на месте его заключения. Такое разрешение было получено.

Губернатору провинции было поручено прибыть в тюрьму и объявить Чжао Шуцяо императорский указ, согласно которому вдовствующая императрица Цыси всемилостливо разрешила ему покончить жизнь самоубийством. Выслушав в глубоком молчании приговор, осужденный спросил:

— Больше не будет других указов?

— Нет, — последовал ответ.

— Безусловно, так должно и быть, — сказал Чжао Шуцяо. Находившаяся здесь его жена вмешалась в разговор:

— Если нет надежды на его спасение, разрешите мне умереть вместе с ним.

Жена дала мужу яд, но доза оказалась недостаточной и не возымела действия на его крепкий организм: он оставался в здравом уме, нормально разговаривал о церемонии его похорон. Стало очевидно, что такая доза яда не угрожает его жизни. Губернатор приказал служителю дать осужденному опиум, но и это не свалило его с ног. Тогда ему дали дозу мышьяка. Обреченный упал на пол и, корчась от нестерпимой боли, в страшных конвульсиях застонал, стал бить кулаками в свою грудь: сильный организм оказывал упорное сопротивление смерти. Чтобы ускорить развязку, было предложено намочить в ханшине бумагу из коры тутового дерева и заткнуть ею рот и ноздри несчастного. Чжао Шуцяо задохнулся и умер. Вместе с ним покончила жизнь самоубийством и его жена.

Юй Сянь — бывший губернатор провинции Шаньдун, а затем провинции Шаньси, приговоренный к самоудушению, написал перед смертью прощальную оду:

«Чиновник умирает за своего властелина; жены и наложницы умирают за своего господина. Кто может сказать, что это непристойно? Печально, что моя старая мать в возрасте 90 лет и маленькая дочь 7 лет останутся одинокими. Кто защитит старую женщину и нежную девочку? Как будет исполнена сыновья почтительность к родителю? Властелин повелевает, чиновник повинуется. Я убивал других; теперь пришел мой черед — убивают меня. Почему же я должен сожалеть по этому поводу? Только одно вызывает во мне стыд — я служил моему повелителю все эти годы и имел высокий ранг в трех провинциях, но заслуги мои были словно песчинка в пустыне или капля воды в океане. Увы! Я недостойно оплачивал императорскую щедрость».

Так писал человек, руки которого были обагрены кровью тысяч людей. Была ли его прощальная ода излиянием искренних чувств или лицемерной театральщиной — трудно определить. Но суть состоит в другом — она написана в духе покорности и смирения, в духе рабской готовности принять смерть от правителя государства.

Исполнение императорского распоряжения о наказании руководителей ихэтуаней несколько ослабило гнев держав, а Цыси, пытаясь обелить себя в глазах потомков, 13 февраля 1901 г. обнародовала указ следующего содержания:

«Летом прошлого года ихэтуани довели дело до состояния войны, овладели нашей столицей и захватили наш трон. Указы, обнародованные в то время, были составлены злонамеренными князьями и чиновниками государства. Они, извлекая выгоду из хаотического состояния дел, обнародовали не заверенные императорской печатью официальные документы, которые полностью противоречили нашим желаниям. Мы не один раз косвенно намекали на чрезвычайно трудное положение, в котором оказался двор. И нам ничего не оставалось делать, как действовать по своему усмотрению. Наши чиновники и подданные, читая указ, без труда поймут это между строк и высоко оценят наши намерения».

И далее: «Ныне мы уже наказали виновников. Повелеваем Императорскому секретариату представить нам на рассмотрение все указы, обнародованные между 20 июня и 14 августа 1900 г. на тот предмет, чтобы все подложные и незаконные документы могли быть изъяты и уничтожены. Таким путем будет соблюдена историческая истина, и наше императорское словоизлияние с почтительностью воспримется теми, кто этого заслуживает».

Так Цыси пыталась изобразить для потомков свое поведение во время восстания ихэтуаней в нужном ей свете.

После трагических событий, связанных с агрессией восьми держав и подавлением восстания ихэтуаней, Цыси распространила версию о том, что она оказалась «мученицей» и «жертвой» вероломных князей и сановников, объяснила свое бегство из Пекина как вынужденное, навязанное ей другими.

На склоне лет Цыси говорила приближенным: «Что бы ни произошло, я решила покинуть дворец, и для меня уже было безразлично — умру ли я или нет, однако князь Дуань и сановник Лань настояли, чтобы мы немедленно покинули столицу».

«Бедная» Цыси жаловалась, что даже евнухи — эти забитые и фанатично преданные люди — изменили ей и «обижали» ее царственную особу. Об этом можно судить по ее высказыванию: «Как плохо ко мне относились мои слуги! Никто из них не хотел следовать со мной. Многие из слуг сбежали задолго до того, как у нас возникла идея покинуть столицу. А те, которые остались, не занимались своим делом, а выжидали, что будет дальше. Я решила определить, сколько слуг пожелает отправиться со мной, и сказала: „Кто желает, тот может последовать за мной, а кто не желает, может покинуть меня“. Я была очень удивлена, что так мало слуг окружало меня: 17 евнухов, две старые женщины и одна девушка-служанка. Они выразили готовность следовать за мной, что бы ни случилось. Я имела 3 тысячи евнухов, но они почти все разбежались. Некоторые из этих негодяев грубили мне, сбрасывали ценные вазы на каменный пол, где они разбивались вдребезги. Они знали, что я не смогу их наказать в такой напряженный момент, так как мы собирались покинуть Пекин. Я сильно плакала и молилась духам наших великих предков защитить нас».

Единственной допущенной в жизни ошибкой Цыси считала уступку восставшим ихэтуаням и ее бегство из Пекина. Причем всю вину за свою непоследовательную политику она возлагала на своих приближенных: князей Дуаня и Чжуана, Чжао Шуцяо и других сановников. Об этом она говорила так: «Это — единственная совершенная за всю мою жизнь ошибка, которую я допустила в момент слабости. Прежде я была словно кусок чистого нефрита. Все восхищались мной и моими делами во имя страны. Но со времени восстания ихэтуаней нефрит оказался с изъяном, и этот изъян останется до конца моей жизни. Много раз я сожалела, что полагалась на злонамеренного князя Дуаня, верила ему. Он был ответствен за все».

Так вся ответственность за трагические события во время восстания ихэтуаней была переложена на придворных, которые-де, мол, давали Цыси неверные советы.

Правда, какую-то долю вины она признавала за собой. Но какую? Оказывается, предсказатели предупреждали ее, что август 1900 г. является по китайскому календарю дополнительным месяцем, а это дурное предзнаменование. Но Цыси оставила без внимания это предупреждение. Она отказалась также следовать учению даосских монахов о «недеянии», и это выразилось в ее стремлении натравить ихэтуаней на иностранцев. Теперь, когда ее положение во дворце вновь упрочилось, предупреждения прорицателей и даосских монахов уже не играли никакой роли.

Бегство двора из Пекина, подавление восстания ихэтуаней, усиление иностранного влияния, подписание позорного и унизительного Заключительного протокола — все это показало гнилость и консерватизм маньчжурской династии.

Цыси понимала, что возвращение к старому невозможно, что страна действительно нуждается в целом ряде реформ и что близко то время, когда народ потеряет терпение и сам потребует от нее то, что она может дать теперь ему как милость.

Придя к такому выводу, Цыси заинтересовалась проектами сторонников реформаторского движения, начала перечитывать доклады и проекты реформ. Многие из них могли быть осуществлены, но, конечно, не безвольным Гуансюем, а ею лично.

Напуганное растущим антиманьчжурским движением, пекинское правительство во главе с Цыси в 1905 г. издало целый ряд указов о реформах: о реорганизации армии по европейскому образцу, об отмене государственных экзаменов при занятии чиновничьей должности, об упразднении написания сочинений в стиле багу, о преподавании наряду с конфуцианскими канонами истории, географии и других наук. Создавались школы для учащихся всех возрастов, в том числе женщин; разрешалось открывать школы с современной системой образования, поощрялось развитие торговли и промышленности, намечалось строительство железных дорог, запрещалось курение опиума, поощрялась посылка маньчжурских и китайских студентов на учебу в США, Европу и Японию за счет правительства.

Заигрывая с китайцами, маньчжурские правители в январе 1902 г. издали указ, согласно которому отменялся закон, запрещавший брачные союзы между маньчжурами и китайцами — такие союзы даже стали поощряться. Только император по-прежнему обязан был выбирать жен из знатных маньчжурских семей. Тем же указом осуждался обычай уродования ног китайским женщинам.

После поездки по железной дороге Цыси стала проявлять интерес к современной технике. В 1905 т. Юань Шикай послал ей в дар трехколесный велосипед. Эта диковинка настолько заинтересовала ее, что она с помощью евнухов прокатилась на нем по Двору.

В следующий раз Юань Шикай прислал ей автомобиль, вызвавший у Цыси неописуемый восторг, однако воспользоваться им ей не пришлось: никто из евнухов не умел водить машину.

Чувствуя новые веяния в стране, деспотичная повелительница Китая решила изобразить себя смелым реформатором. В 1905–1907 гг. в европейские страны и США был направлен ряд комиссий и отдельные государственные деятели для изучения конституционного строя в этих странах.

Комиссия во главе с князем Цзай Цзэ в 1905 г. была направлена в Европу для изучения конституционной системы правления европейских стран. Цзай Цзэ после возвращения рекомендовал ввести в Китае конституцию. Цыси согласилась с этим предложением, но заявила, что надо к этому подготовиться.

В августе 1907 г. Цыси перенесла слабый паралич, и это можно было увидеть на ее слегка перекошенном лице. Недуг, однако, не отразился на ее умственных способностях: она по-прежнему оставалась настойчивой и деспотичной при решении государственных дел. Чтобы ослабить оппозиционные настроения, вдовствующая императрица обнародовала указ с обещанием дать Китаю конституцию и заявила, что будет председательствовать на заседании первого китайского парламента.

19 августа 1907 г. был обнародован императорский указ, в котором Цыси обещала провести реформы государственного управления. «Конституционное правление, — говорилось в императорском указе, — представляет форму единения государя с народом, при котором посредствующие между ними власти ограничены общественным мнением — оно принимается правительством во внимание, и все вопросы разрешаются в согласии с голосом народа».

Императорский указ от 17 сентября 1907 г. признавал необходимость введения конституционного режима, но предусматривал проведение некоторых подготовительных мер вплоть до 1916 г. Форма правления страной предполагалась конституционно-монархическая, которая обеспечивала за императором большие права: 1) император является на вечные времена главой государства, наследующим престол из поколения в поколение по мужской линии; 2) священная особа монарха неприкосновенна и пользуется наивысшим почетом; 3) монарх имеет право издания законов и законодательной инициативы, право открывать, закрывать и распускать парламент, распоряжаться вооруженными силами страны и т. п.

Что же побудило вдовствующую императрицу, поклонницу абсолютизма, жестоко расправившуюся в свое время со сторонниками реформ, заговорить о конституции? Напрасно мы бы стали искать в этом шаге престарелой правительницы Китая гуманные побуждения, желания наибольшего блага своим подданным. Цыси руководствовалась опасением за целостность трона и династии. По всему было видно, что в Китае назревало революционное брожение, которое с Юга стало проникать на Север. Подавить брожение вооруженной силой маньчжурское правительство не смогло. Указом о даровании Китаю конституции Цыси рассчитывала потушить народное недовольство существующим режимом в стране. Сделать это не удалось: династия переживала смертельную конвульсию.