Манюськины

Как Манюськина семью сохранила

Это случилось, еще когда Манюськины жили в ухе у Ивана Иваныча. Стал Манюськин от рук отбиваться. Раз пришел вечером навеселе, второй раз да еще вдобавок от него французскими духами попахивало. И в третий раз — опять! Ну, Манюськина поплакала, поплакала, собралась, уже было, уходить от Манюськина, да не хотелось так сразу, с бухты-барахты семью разрушать. И решила она сначала пожаловаться на него, куда следует и может быть даже найти управу. А она слышала, что обращаться по таким вопросам надо в профком. Где этот самый профком она не знала. «Ну, да ничего. Найду!» — решила Манюськина. Пошла, видит вывеска: «Профком». Зашла. А там такой бородатый, усатый мужик сидит и спрашивает:

— Вам, гражданка, что?

— Я жаловаться пришла на Манюськина, — отвечает ему Манюськина. — Совсем избаловался и даже отбился от рук. Гуляет.

— А вы, кто такая? — снова спрашивает мужик.

— Я — Манюськина, — отвечает Манюськина.

— А-а, все понятно, — говорит мужик. — Произошла ошибка. У нас профсоюз художников-графиков. А вы кто, художник или на худой конец график? Может, вы и рисовать не умеете?

— Рисовать? — задумалась Манюськина. — Не знаю… Надо попробовать.

Взяла лист и быстро что-то стала на нем чиркать. Подает усатому-бородатому. Тот смотрел, смотрел, потом надел очки и снова смотрел, смотрел и говорит:

— Дюрер.

Потом помолчал и говорит:

— Да, точно Дюрер… Копия.

Еще подумал и говорит:

— Нет, подлинник! А ну-ка, — говорит, — подпишите свой лист!

Манюськина подписала. Усатый-бородатый снова посмотрел и говорит:

— И подпись его! Молодец, Манюськина!

Потом крикнул в коридор:

— Ксенофонта Евграфовича ко мне позовите!

Вошел лысый рыжий старик, посмотрел на лист и говорит:

— Дюрер! Подлинник! И бумага та.

— Ну, ладно, — говорит усатый-бородатый. — Спасибо вам, товарищ Манюськина, за Дюрера! А то наш совсем старый стал и сильно истрепался. В союз мы вас принимаем. Вы что еще хотели? Ах да, Манюськин безобразничает… Ну, это просто!

И снова кричит в коридор:

— Антон!

Входит здоровенный детина и говорит:

— Чего?

— Вот, помоги гражданке Манюськиной! Она скажет.

Пошли они домой. Вызвала Манюськина мужа из уха Ивана Иваныча. Антон поднес кулачину к Манюськину и говорит:

— Во! Видел?!

А тот ему:

— А сам, во! Видел?!

И тоже показывает кулачишко. Но безобразничать и гулять с тех пор перестал.