Маньяк

Мишель БРИС

МАНЬЯК

Глава первая

Жильбер Маринье обнял девушку за талию, и она покорно прильнула к нему. Голова ее откинулась назад, словно предлагая для поцелуя нежные, чуть бледноватые губы, за которыми блестели прекрасные зубки. Головная боль, от которой сверлило в висках, как по волшебству улетучилась. И было от чего: бретелька сползла с плеча и правая грудь девушки будто выпрыгнула из бюстгальтера, юная, упругая, словно литая, с агрессивно торчащим розовым соском.

- Ну что, дрянь, - прохрипел он, - тебе нравится это дело?

Властным движением Жильбер сбросил с ее плеча вторую бретельку, упал на солому и прижался к девушке.

Через несколько минут он приподнялся. Какие-то странные чувства он испытывает. На грани сумасшествия. Но особенно его удивил собственный голос никогда раньше он не говорил так хрипло и прерывисто. Да и вообще то, что он тут делал, было просто чудовищно. За все тридцать восемь лет своей жизни Жильбер ни разу не изменил жене. Не то чтобы ему не хотелось это сделать. Франсуаза уже давно перестала его возбуждать. Любовь для них уже давно превратилась в чисто супружескую обязанность. Да и ее, обязанность эту, они исполняли все реже и реже. Дело в том, что Франсуаза никак не могла побороть свою болезненную стыдливость. Он тщетно пытался как-то разрешить эту проблему. Но как объяснить добропорядочной матери семейства, что есть кое-какие вольности, в которых так нуждается в постели ее муж? Кое-что, придающее особую пикантность любовным утехам и оживляющее супружеские отношения... Но Франсуаза Маринье признавала лишь одно: приподнять одеяло, чтобы мужу легче было забраться в постель, и, благодушно улыбаясь, раздвинуть ноги в ожидании добротного и осторожного совокупления, с соблюдением всех приличий и правил хорошего тона. От злости ему иногда хотелось заплакать.

Жильбер пытался с этим смириться. Готов был согласиться с мыслью, что все его мечты о необычных позах и способах удовлетворения любовной страсти просто извращения, до которых он частично додумался сам, а частично почерпнул из специальных книжек и журнальчиков. Попытка вообще воздержаться от половой жизни ему не удавалась. Годы шли, и похотливые мысли все больше и больше овладевали его сознанием. И никогда ему не довелось удовлетворить свои фантазии: как всякий коренной житель Нанта, он получил пуританское католическое воспитание. Постоянное ощущение греховности собственных мыслей изнуряло его, он буквально усыхал на корню, терзаемый жуткой бессонницей.

Сексуальная дисгармония постепенно разрушала их семью. Жильбер и Франсуаза Маринье ссорились теперь из-за любого пустяка. Слегка испачканный в дождливый вечер паркет или пережаренное жаркое - aсе служило, поводом для отвратительных сцен, когда они обвиняли Друг Друга во всех смертных грехах. Конечно же, ссорились они на глазах у перепуганных детей, которые, как это часто бывает в подобных случаях, все больше и больше замыкались в себе. Потом они мирились. Но не в постели. В ней супруги встречались то ли по необходимости, то ли по привычке, стремясь не к наслаждению, а к освобождению от накопившегося стресса. Но при посторонних они вели себя так, словно все у них было в полном порядке.

Девушка так же покорно позволила ему спустить трусики сначала на бедра, затем ниже. Маринье, который еще раньше остервенело сорвал с нее свитер и юбку, решил, что совсем раздевать ее он не будет: пусть бюстгальтер из белого нейлона с изящными кружевами остается чуть пониже грудей в дополнение к трусикам, завернувшимся вокруг левой ноги. Прямо над белыми теннисными гольфами. Их Маринье тоже снимать не стал. Просто так. Такая вот утонченная деталька, на которую ни за что не согласилась бы Франсуаза. Смешно, конечно, но тут жена, пожалуй, была бы права: она давно уже вышла из того возраста, когда носят гольфы. Но этой девчонке было лет четырнадцать-пятнадцать, не больше. Во всяком случае, нежные светлые волосики между ног, которые он, тяжело дыша, раздвинул, могли принадлежать только девочке-подростку. С животным стоном он овладел ею. В голове у него снова все помутилось.

Обрывки мыслей проносились как во сне. Ну что, интересно, он мог припомнить? Очередную ссору с Франсуазой из-за какой-нибудь ерунды?.. Он хотел пригласить в гости друзей, случайно встреченных на пляже. И, как всегда, она принялась ворчать. Он, впрочем, и сам понимал, что вся работа достанется ей: и покупки сделать, и на кухне торчать, и стол накрывать... У них не было горничной, и об этом она ему постоянно напоминала. Но если так и дальше жить, они скоро превратятся в отшельников... Вот он и ушел, хлопнув дверью. Прямиком в казино - игра была его единственным пороком и почти единственным развлечением. Правда, играл он очень осторожно, да и то лишь во время отпуска.

Лежа возле молчаливой и по-прежнему безразличной ко всему происходящему девушки, Жильбер попытался припомнить, что случилось в казино. Он крупно выиграл, что-то около двух тысяч франков. Потом встретил.., нет, не эту девочку, а эффектную молодую даму в компании крепкого парня в бирюзовом блейзере. Тот еще все время жевал резинку, а дама то и дело откидывала, громко смеясь, пряди волнистых светло-каштановых волос, которые лезли ей в глаза. Сейчас уже и не припомнить, как они разговорились и как он поперся с ними в ночное кабаре, где прежде никогда не был. Все это Жильбер, вообще-то говоря, помнил довольно смутно... Просто какая-то каша в голове. Впрочем, наплевать. Важнее всего - бешеное желание, охватившее все его существо, только оно имело значение. Были .

Тому причиной холодность Франсуазы, отпускное настроение или его вместе со всеми захватила, закружила праздничная кутерьма, царившая на улицах, в казино и в том ночном кабаре по случаю общенационального торжества - Дня взятия Бастилии? Он и сам не понимал, да и не стремился понять. Равно как он, Жильбер Маринье, тридцати восьми лет от роду, жгучий брюнет, главный бухгалтер фирмы "СЕКАМИ" - компании по разработке карьеров и шахт, добропорядочный муж и отец, не понимал и того, как оказался здесь и почему с прытью незрелого юнца, вырвавшегося на ночь глядя из-под родительской опеки, занимается любовью с какой-то несовершеннолетней девчонкой, словно выплывшей из его бредовых сновидений.

На мгновение он даже задумался: странно все-таки - откуда она на самом деле взялась, эта соплячка, позволяющая без единого слова и вздоха проделывать с ней все, что ему заблагорассудится, да еще при этом не открывая глаз. Хоть бы из любопытства взглянула на него!

Жильбер пожал плечами. К чему все эти тревоги? Она ведь просто восхитительна! Такая светленькая, тоненькая, юная, хотя и вполне уже оформившаяся как женщина. Со светлыми полосками на теле, там, где купальник закрывал кожу от солнца. А все остальное не имеет никакого значения. Даже то, что внезапное желание именно в этот вечер во что бы то ни стало изменить Франсуазе возникло, когда юнец в блейзере угостил его жевательной резинкой. Непривычной на вид, да и на вкус тоже. Очень уж резко она отдавала лимоном. Впрочем, довольно приятная резинка. Он сжевал тогда еще одну, и возбуждение стало просто неистовым. Но и это тоже он помнил довольно смутно, как и внезапную, словно от укола, легкую боль в руке, когда они шли к стойке бара.

А уж когда они выходили из кабаре, он и вовсе погрузился в какое-то вязкое, глухое забытье. Он так и не знал, как очутился в этом сарае позади ангара с тракторами, как набросился на девчонку, едва только ее заметил.

Она спала в соломе, и юбка ее задралась над раскинутыми ногами.

***

?то-то отвлекло Жильбера Маринье, когда он пытался отдышаться после того, как вволю поработал над девчонкой. Шея, ее шея... У нее на шее был галстук. С красивым и туго затянутым узлом. Настолько туго, что на лице ее выступил густой румянец, заметный даже при слабом свете лампочки, висевшей под самой крышей.

- Черт побери! - oихо выругался Маринье. Он вспомнил эротическую картинку из запрещенных журнальчиков, которые рассматривал еще в лицее. Одно из самых первых и ярчайших впечатлений: полураздетая манекенщица со спущенными на колени трусиками, с выпирающими из бюстгальтера грудями и мужским галстуком на шее. Точно как эта девчонка. Такая же тоненькая и беленькая, как она. С таким же детским видом. Позже, разглядывая порнографические журналы, он всегда испытывал подобное чувство, когда ему попадались фотографии девушек с узлом на шее либо с короткими бусами. Он даже с большим сожалением выбросил один датский журнальчик, в котором девушка была снята в позе собаки. На шее у нее был ошейник с шипами. Ему так хотелось, чтобы мадам Маринье когда-либо согласилась на что-нибудь подобное. Но об этом не могло быть и речи...

- Ничего себе, - пробормотал он, - я даже не заметил, что у нее на шее.

Он провел рукой по влажному лбу. Сердце бешено колотилось, бессвязные мысли неслись в голове в сумбурном хороводе.

- Маленькая ты дрянь! - приподнявшись на локте, воскликнул он. - Я все понял! Опыта тебе не занимать.

Решила поиграть со мной на полную катушку.

Жильбер снова подполз к девушке по шуршащей соломе. Удивление ее отрешенностью не покидало его, но вожделение затуманило разум.

- Ладно, посмотрим, - прохрипел он. - Меня такое решение проблем на сегодняшний вечер устраивает. Покажешь мне все, на что ты способна. И никаких фотоаппаратов и снимков на память... Просто постараемся все это как следует запомнить.

Жильбер похотливо засмеялся и принялся укладывать девушку, как ему вздумается. Хлопоча над ней, он прикидывал эффект, оценивал позы, не переставая судорожно хихикать. Из распахнутых настежь ворот сарая тянул ветерок. Он играл легкими белокурыми прядями девушки, словно щекотал ими ее прикрытые миндалевидные глаза, ласкал обнаженные плечи. Ветер нес запах свежескошенных лугов, к которому ненавязчиво примешивалось йодистое дыхание океана. Но Маринье не чувствовал ночной свежести, он задыхался. Позы, которые он заставлял ее принимать, были откровенно распутными, и это буквально выводило его из себя. Молчаливая и податливая, она разбудила в нем самые дикие фантазии, которые раньше не приходили ему в голову. Жильбер рычал, как голодный пес. На девушке не осталось уже ничего, кроме гольфов и галстука на шее. Перевернув ее на грудь, он совершил то, чего никогда в жизни себе не позволял, - овладел девушкой как "голубой".

***

Наконец Жильбер пресытился, к нему постепенно вернулось сознание, а с ним и беспокойство. И вот что его больше всего волновало: он буквально растерзал девушку, словно с цепи сорвавшийся бугай, а она не только ни разу не закричала, даже не застонала.

Вдруг Жильбер Маринье почувствовал на своем лице освежающее дуновение морского бриза. Он осторожно перевернул обнаженное тело и.., оцепенел.

- Нет, н-е-е-т... - простонал он, рывком вскочил и выбежал из сарая. Ноги его разъезжались на грязной дороге, разбитой колесами тракторов.

- Кошмар какой-то! - бормотал он. - Этого не может быть, я брежу и сейчас проснусь.

Жильбер машинально бросился бежать прочь от этого места. Зацепившись ногой за тягу тракторного прицепа, он растянулся в грязи. Лоб его пронизала ужасная боль.

Камень, должно быть... Он с трудом поднялся на ноги. На лбу начала вздуваться шишка. Струйка крови сбегала по лицу прямо к уголку рта. Он почувствовал солоноватый привкус и сунул руку в карман в поисках носового плат- ка. С дрожью во всем теле, с замирающим сердцем, которое, казалось, вот-вот остановится, он медленно вернулся к сараю. Тут он почувствовал тошноту, а когда подошел к лежащей на соломе девушке, уже не смог сдержать рвоту.

Казалось, его сейчас вывернет наизнанку.

Теперь ему все стало ясно. Он понял, чем для него обернулся весь этот вечер, проведенный вне дома, вплоть до провала в памяти, наступившего в ночном кабаре. И горькая правда открылась перед ним во всей своей наготе.

Он, Жильбер Маринье, изнасиловал четырнадцатилетнюю девчонку.

И она была мертва.

Удушена.

И то, что он в полузабытьи, полубреду принял за розовые щечки, на самом деле было характерной для задушенного человека синевой...

Жильбер лихорадочно поднес руку к своей собственной шее. Все его тело окаменело от невыносимого страха, лишь пальцы судорожно ощупывали шею. Наконец он зарыдал, рухнув ничком в солому.

То, чего Жильбер подсознательно больше всего боялся, оказалось правдой: галстука на нем не было и он никуда не исчез. Темно-синий, в тонкую бордовую полоску, он туго охватывал шею девушки.

И, значит, именно он задушил ее. Именно он, Жильбер Маринье...

Когда? Как? Почему?

Он, конечно, выпил лишнего в баре казино, где познакомился с молодой женщиной и парнем в блейзере. Но, проклятие, откуда взялась девчонка?

Должно быть, он по пьянке "снял" ее в ночном кабаре. И привез ее сюда. Чтобы сделать из нее то, что сейчас видел: изнасилованный труп.

Жильбер с ужасом подумал о том, что никогда еще, сколько бы он ни выпил, ему не приходила в голову безумная мысль кого-нибудь задушить или изнасиловать. И все-таки он это сделал...

Пока Жильбер, спотыкаясь, ходил взад и вперед по сараю, он все больше и больше укреплялся в этой мысли: он убил несовершеннолетнюю девчонку. Как он сюда попал, он не знал. На машине, скорее всего, но на чьей? Одно ясно, не на своей. Это он точно помнил, потому что оставил свою на стоянке возле казино. Он уехал оттуда на машине своих новых приятелей...

Ощупал куртку, пытаясь обнаружить бумажник. Вытащил его из кармана и дрожащими руками открыл. От двух тысяч франков, выигранных в казино, осталось чуть больше двухсот... Он, выходит, столько потратил? Проиграл? Да, один раз, это он точно помнил. Но не больше...

Маринье остановился перед телом девушки и постарался прикрыть ее одеждой, с трудом сложив ей руки на груди - тело уже начинало окостеневать...

Пятясь, он отошел от нее. Хмель из него будто ветром сдуло. Сам собой напрашивался чудовищный вывод: выпив, он превратился в чудовище. Жильбер явственно представил себе все, что его ждет. Полиция. Суд. Бесчестье... И тут на глаза ему попалась веревка, свисавшая с одной из балок под крышей сарая. Отличная, прочная веревка, да к тому же и мягкая, судя по тому, как она изгибалась от легкого ветерка.

Жильбер Маринье методично исполнил все, что задумал. Сходил за лестницей, стоявшей подле тракторов. С ее помощью завязал на балке один конец веревки. Затем отошел назад и, прищурив глаза, оценил свою работу. Он уже полностью овладел собой и контролировал все, что сейчас делал. Совсем как на своем рабочем месте, в кабинете главного бухгалтера, во времена, которые казались ему сейчас такими же далекими, как история древнего мира еще до потопа.

Жильбер занялся расчетами: его рост был чуть больше метра семидесяти. Балка же темнела на высоте примерно трех - трех с половиной метров от земли. Нужно было сделать так, чтобы его ноги не могли достать до земли, когда он откинет лестницу... Он снова взобрался наверх и перевязал веревку таким образом, чтобы петля находилась повыше. Затем спустился и снова отошел, чтобы проверить, как все получилось.

Взглянув наверх, он вполголоса выругался.

- Руки! Ведь я же смогу дотянуться руками до балки!

В очередной раз Жильбер влез на лестницу и все переделал. К нему возвращались все его спокойствие и профессиональная ясность мысли. Так уж был устроен его мозг: ведь и тут следовало все правильно рассчитать, не более того. А уж в этом деле он не зря слыл мастаком.

Решив, что петля находится на нужной высоте, не позволяя ему ни коснуться ногами земли, ни дотянуться до балки руками, Жильбер с удовлетворением вздохнул. Все готово. Чистая работа, без единой помарки. Он мог умереть, не опасаясь какой-нибудь технической накладки. В последний раз он обернулся и взглянул на свою жертву. Вокруг нее уже начали роиться мухи.

Чувствуя новый приступ тошноты, он взобрался на лестницу, медленно накинул петлю себе на шею, вздрагивая от ее шершавого прикосновения.

- Забудьте обо мне, детки... - пробормотал он, вспомнив о Карине и Марке, спавших в этот поздний час в своих кроватках. В мыслях он попросил прощения у своей жены, испытывая смешанное чувство внезапно нахлынувшей нежности и непреодолимого страха, затем оттолкнул лестницу ногой.

Хруст рвущихся позвонков растворился в крике птиц, встречающих наступающий день.

Тело Жильбера Маринье быстро перестало раскачиваться. В уголках рта вскипели пузырьки пены, язык вывалился. Лицо его приняло такое же застывшее выражение, как и у девушки, лежащей внизу на соломе, в желтом свете лампочки, ставшей теперь, когда занялся новый день, абсолютно ненужной.

15 июля в шесть часов утра Жильбер Маринье, бывший верный супруг и примерный отец семейства, сам себя осудил и вынес приговор.

И привел его в исполнение.

Глава вторая

Aорис Корантэн полной грудью вдыхал воздух Парижа. Западный ветер, неистовствовавший ночью, успокоился, но все-таки облака еще довольно резво неслись над городом. Этой ночью стекло в окне его комнаты на улице Турбиго дребезжало под порывами ветра, мешая спать, поэтому он поставил будильник на два часа раньше обычного и уже в шесть помчался в тренировочный центр полиции. Ему хотелось хорошенько побегать. В июле время с семи до девяти часов утра просто идеальное для бега трусцой. Утренний воздух еще чист и свеж, и удовольствие, которое получаешь от бега, трудно с чем-либо сравнить. Такое ощущение, что организм словно промывается изнутри и ты заново рождаешься на свет божий.

Вдоволь набегавшись, он направился на набережную Орфевр, сделав перед этим небольшой крюк по Понт-Неф. Просто так, ради собственного удовольствия: при западном ветре Сена в этом месте выглядит величественно. Особенно красивы огромные деревья на набережной, раскачиваемые ветром, да и на девушек в тесно облегающих платьях приятно поглазеть...

Борис Корантэн тут же положил глаз на одну из них, высокую блондинку в платье из набивного индийского ситца. По всему было видно, что она вышла прогуляться.

А может, искала, кого бы подцепить. Он издалека повнимательнее присмотрелся к ней. Да, конечно же, без всякого сомнения, красотка подыскивала себе подходящего парня. Уж в чем, в чем, а в этом Борис никогда не ошибался.

"Ну что же, посмотрим, нравятся ли ей брюнеты", - ухмыльнулся он, но все-таки машинально с сожалением взглянул на часы. Было почти десять, и он рисковал опоздать на службу. Борис пожал плечами и решил, что только попробует к ней подкатиться и назначить встречу. Чарли Бадолини, конечно же, простит ему маленькое опоздание. Шеф Отдела по борьбе с наркотиками ни в чем не мог ему отказать. Но и Борис Корантэн никогда не отлынивал от работы. Правда, требовал, чтобы его непосредственные начальники не очень-то придирались к нему по мелочам. Ведь не зря же Корантэн занимал особое место среди сотни других инспекторов отдела. Он был своего рода звездой. Ему всегда поручали самые трудные и запутанные дела, когда действительно требовался выдающийся талант. Одни его любили и восхищались им, другие ненавидели, как это часто бывает в подобных случаях. Но начальство его очень ценило. Сам Чарли Бадолини признавался, что Корантэн - его любимчик. Впрочем, о таких вещах коллеги сразу догадываются. Борис это тоже сразу понял...

Он уже совсем было приготовился пойти, как говаривал, на абордаж, но вдруг остановился словно вкопанный. Метрах в десяти впереди него какой-то псих с целой охапкой свертков выбежал на проезжую часть в самую гущу машин, где его в любую минуту могли задавить.

- Меме!.. - простонал Корантэн. - У тебя что, крыша поехала, что ли?!

Не обращая внимания на истошные гудки, инспектор Эме Бришо, помощник старшего инспектора Корантэна в Отделе по борьбе с наркотиками, лавируя среди автомобилей, пересекал улицу, рискуя не только расстаться со своими свертками, но и с жизнью в придачу.

- Прощай, блондинка, - проворчал Корантэн. - Ну да Бог с тобой. Найдем еще. Бришо для меня дороже любой блондинки.

Он прибавил шагу и догнал Бришо, когда того задел-таки какой-то "мерседес". От удара Бришо даже развернуло на месте. Самый большой сверток, который он держал под мышкой, запрыгал по мостовой. Бечевка лопнула. Корантэн подоспел как раз вовремя, чтобы в полной мере насладиться зрелищем: полдюжины длинных разноцветных шерстяных носков, два толстых свитера, голубая куртка и альпинистские ботинки с шипами... Все это валялось теперь посреди мостовой.

- Тебя что, берут на роль альпийского стрелка в оперетту? - осклабился Корантэн.

Эме Бришо близоруко уставился на него сквозь стекла очков. Его тонкие, щеточкой подстриженные усы нервно шевелились, по лбу пролегли две глубокие морщины. Он покраснел и яростно задвигал челюстями.

- Лучше бы ты мне помог, чем скалить зубы! - взревел он.

Корантэн принялся собирать разбросанные вещи и даже подрядился их снова запаковать.

- Я чуть было не лишился тебя, идиот, - подытожил он с расстроенным видом. - У тебя что, не все дома? Переходить улицу, не глядя по сторонам! Ты что, хочешь оставить дочек сиротами, а Жаннетт вдовой?

Бришо пожал плечами то ли с расстроенным, то ли с виноватым видом.

- Я и так опаздываю, - объяснил он. - Знаешь, у меня всегда уходит столько времени на все эти идиотские покупки.

Корантэн не очень вежливо оттолкнул его подальше от края тротуара.

- Можно узнать, для кого все это предназначено?

- Черт подери, ведь я же уезжаю в отпуск! - Бришо шмыгнул носом. - В этом году я еду в горы, - напыщенно добавил он. - В Шамони.

- О-ля-ля, - прокомментировал Корантэн, - oы еще больший псих, чем я думал.

Бришо остановился как вкопанный.

- Что вы сказали? - натянуто спросил он; обижаясь, Бришо даже самым близким друзьям говорил "вы".

Корантэн не выдержал и расхохотался.

- Ясное дело, ты решил, что простой майки, шерстяного трико и комнатных тапочек маловато, чтобы принарядиться для отдыха. Впрочем, стоп! - Он хлопнул себя по лбу и, чтобы загладить свою резкость, воскликнул: - Извини, я как-то упустил, что ты едешь в горы. Конечно же, майки и трико для гор маловато.

Бришо с достоинством прошествовал мимо него во двор дома, который занимал Отдел по борьбе с наркотиками. Из-за всех своих свертков он занимал добрый метр в ширину. На лестнице Корантэн великодушно предложил ему помочь. Помощь была принята со снисходительной улыбкой - yвный признак того, что примирение близко.

***

Aежурный по отделу на секунду перестал чистить ногти скрепкой.

- Шеф уже спрашивал вас, - произнес он, невнятно поздоровавшись.

- Сам приходил или Дюмона прислал? - полюбопытствовал Корантэн.

- Сам.

Меме скорчил рожу, раскладывая свои свертки на столе.

- Плохо дело, - проворчал он. - За версту чую, что задание нас ожидает непробиваемое.

Корантэн рассмеялся.

- Ну что за пораженческие настроения?

Эме Бришо поправил узел галстука из какого-то синтетического материала бутылочного цвета. Он замечательно подходил к рубашке в розовую клетку и пиджаку из английского твида светлого, почти бежевого цвета.

- Поверь мне, - вздохнул он, - я давно это подметил. Каждый раз, когда Баба сам берется за дело, значит, оно страшно запутанное.

Корантэн снял трубку, чтобы связаться с секретарем своего шефа.

- Ладно тебе! Как-нибудь разберемся, не впервой ведь!

В дни, когда он с утра успевал сходить на стадион, Борис чувствовал себя непоколебимым оптимистом.

***

?арли Бадолини устало потер глаза. Ночью у жены опять случился приступ астмы. Так, ничего страшного, но о сне не было и речи. Нужно было ее утешать, а так как, несмотря на свой угрюмый вид, Чарли Бадолини обожал жену, он утешал ее до самого рассвета, пока не зазвонил будильник.

- Наконец-то вы пришли! - сказал он без тени упрека, хотя обычно в таких случаях им от него порядком доставалось.

Корантэн и Бришо с достоинством сели перед огромным казенным письменным столом в стиле ампир.

- Месье, - начал Чарли Бадолини, почесывая затылок, - мне, как вы знаете, приходилось иметь дело с грязью, но такого... Такого, признаться, еще не было.

Бришо искоса взглянул на Корантэна. Взгляд этот был достаточно красноречив: "Говорил я тебе, что дело совсем дрянное. Вот так-то..." Все время, пока шеф Отдела по борьбе с наркотиками рассказывал о происшествии, лицо Эме Бришо не выражало ничего, кроме смертельной скуки. Но в конце он не мог скрыть отвращения.

- Сволочь, - дрожащим голосом произнес он, услышав некоторые подробности изнасилования.

Вероника Довилье, которой всего месяц назад исполнилось пятнадцать лет, до того, как над ней так зверски надругались, была девственницей.

Чарли Бадолини щелчком выбил из пачки сигарету.

- Единственное для нее утешение: бедняжка была уже мертва, когда этот Маринье изнасиловал ее.

- Сумасшедший, - сказал Корантэн; его уже мутило от отвратительных подробностей. - А как он ее убил?

- Вот тут не все ясно, - сказал Чарли Бадолини. - Поэтому-то нас и просят заняться этим делом.

Корантэн замер, уставившись в черные глаза шефа.

- Маринье задушил ее с помощью своего галстука, но у нас еще нет окончательного заключения. Правда, мы почти полностью в этом уверены. Так, обычный галстук для людей его положения и достатка...

Бришо нарочито небрежно потрогал узел своего галстука под выпиравшим на худой шее кадыком.

- К тому же на нем его не было. Значит... - Чарли Бадолини чиркнул зажигалкой. - Впрочем, это не так и важно. Медики установили, что смерть девушки наступила не в результате удушения, а от чрезмерной дозы наркотика. Конкретнее, морфия.

- И это в пятнадцать-то лет, - покачал головой Корантэн. - Ошибки быть не может?

- Ни в коем случае. Я прочел протокол вскрытия, составленный экспертами. На теле Вероники Довилье обнаружен след укола на сгибе левого локтя. Врачи считают, что доза морфия, повлекшая смерть, должна быть где-то около двух кубиков.

Шеф подвинул Корантэну сигареты и зажигалку. По комнате, пронизанной солнечным светом, пополз голубоватый дымок.

- Судя по всему, и это удивляет больше всего, - принялся размышлять вслух Корантэн, - Маринье, видимо, не заметил, что она мертва. Иначе он бы ее не душил. Она что, наелась наркотиков перед самым изнасилованием? В сарае, на ферме, в двух километрах к северу от Ла-Боли? Или она все же сделала это раньше? Но тогда все равно незадолго до смерти - и где? - Он подвинул к себе пепельницу. - А что показало вскрытие Маринье? Тоже морфий в крови? Тогда все это еще можно как-то объяснить: девушка просто умерла у него на руках. И тогда он имитировал "удушение", чтобы заставить полицию принять версию убийства... Но зачем? Он ведь покончил жизнь самоубийством. Ему, значит, не было никакой нужды затевать весь этот цирк.

- Поди теперь узнай, - уклончиво ответил Бадолини. - Каких только психов на свете не бывает. Но я могу ответить на ваш главный вопрос. Анализ на морфий в крови Маринье отрицательный. Зато он крепко выпил, где-то около 12 граммов спирта на литр крови. К тому же в крови обнаружены остатки снотворного типа оксазепама и, что уж вовсе странно для провинциального бухгалтера, изрядная доза модного сейчас в США возбуждающего средства "секс-лакт". Это специальная жевательная резинка, о ней рассказывал на последнем симпозиуме Интерпола в Лондоне американец Джеймс Брински.

- Час от часу не легче, - пробормотал Корантэн. - Ох и не нравится мне все это.

Чарли Бадолини с удрученным видом пожал плечами.

- Такая уж наша работа. Итак, подведем итоги. Раз речь идет о наркотиках и об этом возбуждающем средстве, то вполне логично, что полиция обратилась к нам за помощью.

Но, я думаю, вы должны догадываться, что есть еще одна причина, по которой они это сделали.

Корантэн раздавил окурок в латунной пепельнице.

- Можете не объяснять, шеф. Вам позвонили сверху?

Чарли Бадолини утвердительно кивнул.

- Вам должно быть известно, кто является мэром Ла-Боли. Там сейчас самый разгар пляжного сезона. А тут такая грязная история, подрывающая репутацию курорта, и все такое. Можно понять местную верхушку, они очень озабочены всем этим. Преступление на почве применения наркотиков пятнадцатилетней девчонкой, которую к тому же изнасиловал и убил примерный семьянин, сам напичканный какими-то возбуждающими средствами, еще не известными во Франции, - oут есть от чего прийти в отчаяние и мэру, и владельцам гостиниц с торговцами в придачу. Представляете, как они должны себя чувствовать после того, как у них обнаружилась целая сеть торговцев наркотиками для малолетних? Этого более чем достаточно, чтобы подорвать репутацию серьезного и благопристойного курорта. Они рискуют остаться без клиентов через неделю. Уж газеты-то не поскупятся на аршинные заголовки!

Корантэн похлопал сидевшего рядом с ним Бришо по коленке.

- Ты все понял, Меме? Роль спасателей выпадает нам с тобой.

Но и без этих слов Эме Бришо уже понял, что расследование лично ему грозит катастрофой. Быстренько все прикинув в уме, он пришел к неутешительному для себя выводу: до отъезда в отпуск оставалось всего десять дней - aряд ли им с Борисом удастся за это время распутать тугой узел, в котором переплелись две смерти. А он уже забронировал домик для семьи, внес задаток, и все это, похоже, пойдет псу под хвост. Хорошенькое дело...

- Понял, - простонал он. - Вместо того чтобы лазить по горам, мне придется купаться в Атлантике. Брр! Там же вода холодная, я этого не перенесу.

Чарли Бадолини натянуто улыбнулся. Он положил перед собой папку с документами. Она была розового цвета, так как речь шла о девушке, да к тому же еще несовершеннолетней.

- Вы найдете здесь все подробности. По крайней мере все, что касается осмотра места происшествия. Не очень густо, конечно, но полицейские Ла-Боли сделали все, что смогли. Им там особо не развернуться: все их слишком хорошо знают. Конечно, вы можете рассчитывать на поддержку представителя прокурора республики.

Он улыбнулся, зная как не любит команда Корантэн - Бришо, чтобы местные полицейские оказывали им помощь в расследовании, хотя это предписывается законом.

- На месте вам никто не будет докучать, это я гарантирую. Если только не возникнет крайняя необходимость. Единственное, чего они от вас хотят, действовать как можно незаметнее и не поднимать большого шума.

Бришо встал.

- Если позволите, господин дивизионный комиссар, я бы хотел высказать одно соображение.

- Я весь внимание. - Бадолини подался вперед.

- Я имею в виду розовые купоны (специальные денежные средства, которыми распоряжается лично глава Отдела по борьбе с наркотиками). - Бришо простодушно улыбнулся. - У меня такое чувство, что на этот раз нам их понадобится много.

Бадолини ответил такой же улыбкой.

- Ну разве я когда-нибудь вам в этом отказывал, инспектор?

Пришлось Бришо согласиться, что такого еще не было. Чарли Бадолини никогда не скупился, когда речь шла об их команде.

- Я уже предупредил канцелярию уголовной полиции, - aобавил Бадолини. Так что постарайтесь выехать как можно скорее. - Он встал, но не удержался от последнего совета: - И не забывайте об осторожности. А то вы вечно налетаете, как Зорро, и устраиваете страшную заваруху всюду, где появляетесь.

Корантэн достал из пачки еще одну сигарету.

- Как славно, шеф, чувствовать вашу поддержку, - добродушно проворчал он.

Бадолини улыбнулся. Он готов был простить Корантэну все, даже когда тот слегка переступал границы дозволенного в отношениях с начальством. В глубине души ему очень хотелось бы поменяться с Борисом местами. Иногда он огорчался, что теперь не может сам заниматься конкретной следовательской работой, особенно в таких вот случаях, как этот, когда дело явно запутанное, трудное и деликатное.

Оставшись один, он тяжело опустился в кресло и набрал номер своего домашнего телефона. Давно пора было поинтересоваться, как там чувствует себя жена.

***

Aернувшись в Отдел по особо тяжким преступлениям, Эме Бришо удрученно посмотрел на свои покупки.

- Вот увидишь, что мой отпуск накроется, - заныл он. - Стоило мне впервые собраться в горы, и черт принес этого психа!

Он неприязненно посмотрел на Корантэна.

- Тебе, конечно, на это наплевать. Ты всегда живешь сегодняшним днем и не строишь никаких планов.

Не обращая на его слова внимания, Корантэн набрал номер канцелярии.

- Я займусь сочинением планов в Ла-Боли, - сказал он. - Странно будет, если там мне не представится подходящий случай.

В отчаянии Бришо втянул голову в плечи. Он отлично понял, какой подходящий случай имел в виду его непосредственный шеф. Речь, конечно же, не шла о том, чтобы снять маленький уютный домик, где они будут жить. Борису Корантэну никогда не приходилось ломать голову по поводу жилья. Он был просто убежден, что повсюду в мире полным полно уютных постелек, в которых лежат пышнотелые дамочки и только и ждут, чтобы некий Борис Корантэн пришел и самодовольно развалился рядом с ними.

Глава третья

Модный курорт Ла-Боль, расположенный в западной части Сен-Назера, вдоль самого прекрасного пляжа в Европе (протяженностью девять километров), у входа в устье Луары, считался последним пристанищем для добропорядочной буржуазии в период отпусков. Город честно заслужил эту репутацию. Он полностью соответствовал странным и незыблемым правилам, по которым спроектировано большинство европейских столиц: западную часть занимали богатые кварталы район Пулигена, кварталы простолюдинов находились в восточной части - район Порнише. В соответствии с этой топографией казино размещалось в западной части города, в районе аристократических кварталов. По этим улицам нередко бесшумно проплывают "роллс-ройсы" в окружении "ягуаров". Административные здания и аэропорт - как любят писать газеты, источник звукового загрязнения окружающей среды - находятся в восточной части города. Граница между обеими частями условно проходит неподалеку от железнодорожного вокзала Эскуолак, соседствующего с бойнями на улице Жана Мермоза. А второй вокзал и вовсе находится в восточной части города и называется Ла- Боль-ле-Пин.

Как опытный бретонец, который все-таки успел в юности прокатиться пару раз от Одьерна до "Берега любви" (так туристы называют прибрежные кварталы Ла-Боли), Борис Корантэн сразу же разобрался с адресом. И сделал надлежащий вывод: люди, снимающие на июль виллу на улице Гномов, в непосредственной близости от парка Дриад, вряд ли принадлежат к высшему свету. Вывод тем более интересный, что виллу снял именно Жильбер Маринье, бывший главный бухгалтер "СЕКАМИ", то бишь фирмы, расположенной в пригороде Сен-Себастьян-сюр-Луар. Отнюдь не аристократ, в ночь своей смерти он принял самое модное на нынешний день в Лос-Анджелесе возбуждающее средство, о существовании которого едва ли подозревало большинство шалопаев из богатых кварталов Ла-Боли.

Вилла называлась "Ла Розетт" и имела форму мельничного жернова, накрытого баскской крышей. Стены кирпично-красного цвета, окна с ярко-зелеными ставнями.

Перед домом разбит чахлый садик, обнесенный типично бретонской оградкой, выкрашенной в кричащий синий цвет. Несколько кустов тамариска и жимолости, обвивающей беседку, в которой семья, должно быть, жарила мясо на мангале. Еще до смерти Маринье... По краям росли кусты роз, изрядно побитые мучнистой росой. В глубине сада, ближе к сарайчику для всякого хлама, за которым виднелся дом в чисто испанском стиле, раскачивались на ветру несколько худосочных приморских сосен. Сразу ?6 видно было, что улица эта оживает лишь в период отпусков, когда на ней появляется толпа ребятишек, раскатывающих на роликовых досках, что зимой здесь должны царить тоска и уныние, усугубляемые солеными декабрьскими штормами. Такова извечная реальность курортных городков, наполняющихся жизнью лишь два-три месяца в году и почти вымирающих на все остальное время.

Корантэн подергал за цепочку возле почтового ящика и услышал серебряный звон колокольчика. Он был приятно изумлен, увидев мадам Маринье: вдова негодяя была просто красавица.

***

Oсталым жестом Франсуаза Маринье подтолкнула к дверям шестилетнего Марка, младшего из двух ее детей.

- Иди поиграй в песочнице с Карин, - печально сказала она. - И прошу тебя, не балуйся.

Черноволосый мальчуган, похожий как две капли воды на отца (Корантэн не поленился хорошенько изучить фотографии в деле), нехотя вышел из комнаты. Оставшись наедине с полицейским, Франсуаза Маринье положила ногу на ногу и прикрыла колени плиссированной цветной юбкой. Гардероб ее довершала простенькая белая блузка. На лице не было и намека на косметику: застывшая маска безразличия и непричастности ко всему происходящему. Светлые с рыжинкой волосы едва причесаны: впустив Корантэна, Франсуаза извинилась, что не успела привести себя в порядок.

Хотя разговаривала она подчеркнуто вежливо, Корантэн мог поклясться, что Франсуаза испытала ужасный шок, который еще далеко не прошел. Он подумал об унизительной пытке, которой она подвергалась последние трое суток. Бесконечные допросы полицейских из Сен-Назера, затем своих, местных, из Ла-Боли, беседы с жандармами, да и журналисты, должно быть, уже начинают на нее наседать...

Незадолго до того, как он пришел сюда, в комиссариате ему показали несколько вырезок из местных газет. Конечно, журналисты занимаются своим делом, их задача, как известно, информировать людей. Но что может быть ужаснее, чем рубрика "Происшествия" в любой газете. Жизнь человеческая в ней выставляется на всеобщее обозрение. Зачастую в грязь втаптываются ни в чем не повинные люди - oелые семьи, вдовы, родственники. Извечная проблема информации. Извечная и неразрешимая...

- Но что же Маринье, каким он был мужем?

- Почему вы меня об этом спрашиваете? - чуть слышно проговорила Франсуаза, в глазах у нее заблестели слезы.

Корантэн прикусил губу. За короткое время, проведенное здесь, он и так уже почти все понял. Эти двое, должно быть, вначале очень любили друг друга. Пылкость свойственна всем молодым и не позволяет им трезво оценить ожидающее их будущее. А тут еще не сошлись характерами. Годы идут, и с ними накапливается груз гнетущей обыденности повседневной жизни. Чувства улетучиваются как дым. На смену им приходит неприязнь, иногда даже ненависть, ссоры по пустякам. И в основе этого, как правило, сексуальная несовместимость. Это видно было невооруженным глазом: пышнотелая, словно налитая соком Франсуаза Маринье, с чувственным ртом и напичканной гормонами плотью, была из тех сильных телом и духом женщин, которые предпочитают заниматься любовью без всяких выкрутасов, что, видимо, совершенно не устраивало ее умершего мужа.

Да и что тут удивительного? Не зря же Маринье обнаружили повесившимся рядом с пятнадцатилетней девчонкой, которая, как об этом свидетельствовали все анализы, была изнасилована именно им. Причем изнасилована уже мертвой...

- Прошу меня извинить, - как можно мягче сказал он, - ной полицейскому не всегда легко приходится. Мне нужно знать - в интересах следствия, да и в ваших собственных тоже, - всю правду о вашем муже.

Франсуаза отвела взгляд в сторону и долго смотрела на раскачивающуюся за окном сосну.

- Инспектор, - наконец произнесла она, не отрывая взгляда от окна, - мы с мужем давно уже не были супружеской парой в полном смысле слова, если именно это вас интересует.

Он молчал, пораженный несуразностью только что услышанного. В глубине души он не понимал, как этот осел Маринье мог пренебрегать женщиной, которая, по всей видимости, желала лишь одного: чтобы муж помог ей раскрыться во всей красе, но чего она так от него и не дождалась.

- Спасибо, - сказал он, и во взгляде его промелькнуло дружеское расположение, не укрывшееся от Франсуазы Маринье. - Мне необходимо было знать наверняка.

Он провел рукой по глазам.

- Мне придется еще помучить вас, но без этого не обойтись. Вы допускали мысль, что ваш муж способен совершить.., что-то подобное?

Франсуаза перестала рассматривать свой сад.

- Видите ли, инспектор, - начала она монотонным голосом, - a народе говорят, что те, кого такие дела больше всего касаются, как правило, узнают об этом в последнюю очередь. Так, наверное, и со мной произошло. Но где-то в глубине души я чувствую, что все-таки он на такое не был способен. - Она робко улыбнулась. - Не знаю почему, но я уверена, что Жильбер мне ни разу не изменил. По крайней мере, до этого вечера...

Ее глаза цвета серого морского неба словно застыли.

- И еще. Я, может, и сумасшедшая, но я все равно не могу заставить себя во все это поверить. Тут есть какая-то тайна. Не мог он совершить все эти ужасные вещи. Возможно, я не удовлетворяла Жильбера как женщина, но он все-таки не был человеком с больной психикой. Уж я бы это заметила, клянусь вам. У него были какие-то комплексы, но я убеждена, что все это было гораздо проще...

Она замолчала, словно спохватившись, что раскрывает самые интимные стороны своей жизни перед незнакомым ей человеком. Но понимая все-таки, почему она это делает. Вовсе не потому, что этот приехавший из Парижа полицейский был хорош собой и излучал какую-то спокойную силу. Просто она сердцем почувствовала, что от него не приходится ждать подвоха.

- Может, и мне следовало быть более покладистой в отношениях с ним, прошептала она и снова уставилась на сосны за окном. - Но я не могла себя превозмочь, - выдохнула Франсуаза. - Не такая я женщина, и все эти штучки не по мне. Тут уж мне ничего с собой не поделать.

Корантэн внимательно рассматривал ее профиль. Сидит прямо, высоко подняв грудь. Просто прекрасна. И вот такая женщина уже много лет обделена любовью. Непостижима тайна супружеской верности. Он испытывал противоречивые чувства.

С одной стороны, было очевидно, что страдавший разными сексуальными комплексами Маринье не находил удовлетворения в семье и пытался хоть как-то компенсировать их на стороне. Интересно, первая ли его попытка закончилась так печально? С другой стороны, и Франсуаза Маринье не казалась ему такой уж наивной. А может быть, она лгала? Но и в это тоже трудно было поверить. С какой целью? Она овдовела, ей нужно всю жизнь начинать заново. Впрочем, похоже, это ей удастся сделать без труда. Так что почему бы Франсуазе не попытаться помочь полиции пролить свет на всю эту запутанную историю?.. Он же сам достаточно ясно дал ей понять, что ему нужна вся правда, чтобы помочь ей как можно скорее вернуться к спокойной жизни.

- Расскажите мне еще раз об этом вечере, - мягко попросил он.

Франсуаза Маринье, казалось, с трудом вернулась к окружавшей ее действительности.

- Мы поссорились, - тихо сказала она. - В последнее время это случалось все чаще и чаще. - Она махнула рукой, словно отгоняя воспоминания. - Впрочем, это не представляет никакого интереса.

- Вы уверены?

- Нет, конечно. В известной мере в наших ссорах есть и моя доля вины.

Она принялась объяснять, что муж хотел пригласить друзей и что она отказалась их принимать. Она любила принимать гостей, но не тех, которых обычно приглашал Жильбер. Ей становилось невмоготу, когда она видела, чем заканчиваются эти сборища, стоившие ей немалых трудов: глупыми разговорами о политике, зарплате и безудержными возлияниями до поздней ночи. А ей приходилось лишь мыть посуду после обеда, над приготовлением которого она так уставало и за который ее никто даже не додумывался похвалить или поблагодарить.

- Короче говоря, - cаключила она с удивившей Корантэна обреченностью в голосе, - Жильбер решил пойти развеяться. Ему это легко было сделать, ему же не приходилось сидеть с детьми. Это было, как он сам говорил, полночное увольнение в город.

Во взгляде ее на секунду промелькнуло отчаяние.

- Мне-то он ни разу не предложил прогуляться с ним. Женщине вечером не дозволено даже сходить полюбоваться витринами на проспекте Де Голля, не то еще люди подумают Бог знает что.

Корантэн потупился. "Меме, - подумал он, - не веди себя никогда так с Жаннетт, не то я сверну тебе шею".

- Он мне даже не сказал, куда идет, - словно заведенная, продолжала она. Но я и сама догадалась, чего уж тут. Его любимым коньком была игра. Но учтите, он никогда не тратил на это деньги, предназначенные для семьи. Никогда не пытался припрятать хоть сколько-нибудь из своей зарплаты. Для него казино было тем же, что для других бега или лотерея. Расслабиться во время отпуска! Он верил, что ему удалось придумать идеальную комбинацию для выигрыша.

Она вздохнула.

- Можно подумать, что это реально. Люди бы об этом моментально пронюхали... Но сами понимаете, в цифрах он был особенно силен. Вот он и доверялся им без оглядки.

Она разгладила юбку на коленях.

- В полночь он должен был вернуться домой. В час я заснула. Накануне ночью у Марка резался зуб, он капризничал, и я не выспалась. Но около четырех часов утра, я вдруг проснулась вся в поту.

Франсуаза резко повернулась к нему, у Корантэна промелькнула шальная мысль, что он с удовольствием переспал бы с ней.

- Мне приснилось, что он мне изменяет. - Она задрожала. - С какой-то совсем еще молоденькой девчонкой. Беленькой, хрупкой, позволяющей ему делать с ней все, что он пожелает.

Борис Корантэн почувствовал, как по спине у него пробежали мурашки.

- Мне бы хотелось узнать всего одну вещь, - продолжала Франсуаза Маринье. - Вы не должны от меня это скрывать. Я вам доверяю. Ведь вы совсем не такой, как ваши коллеги, которые меня раньше допрашивали. Как.., как она выглядела, эта девочка?

Она отвернулась, не в силах продолжать.

Корантэн не ответил. Он чувствовал, что у него язык прилип к небу. Бежали секунды, а он не мог вымолвить ни слова.

- Спасибо, - сказала она, и глаза ее блеснули. - Это все, что мне хотелось узнать. Я ведь всегда верила в вещие сны.

Корантэну показалось, что она сейчас расплачется. Но вместо этого Франсуаза улыбнулась ему все той же печальной улыбкой.

- Что вас еще интересует? - спросила она.

Рассыпаясь в извинениях, он спросил, нельзя ли ему осмотреть вещи ее мужа. Чистая формальность, пояснил он, но, кто знает, может, это что-нибудь и даст. Впрочем, и для него самого это было пустой формальностью. Он полностью доверял Франсуазе Маринье: конечно же, муж никогда ей не изменял до той самой ночи. Он не курил. Не был пьяницей. Не употреблял наркотиков. Играл по мелочи и никогда зря не рисковал.

И тем не менее его нашли повешенным, с запрещенными стимуляторами в крови, рядом со зверски убитой им девчушкой. Которая, к тому же, умерла до того, как он надругался над ней, от чрезмерной дозы наркотиков. А на шее у нее был затянут его собственный галстук. И все это на удаленной от всякого жилья ферме. А собственная машина Жильбера Маринье, зеленая "Симка-1300", была найдена на обочине проселочной дороги, меж высоких изгородей, в двухстах метрах от фермы.

Почему именно в двухстах метрах?..

***

Aорис Корантэн подбросил золотую монету на ладони. Наполеондор. В отличном состоянии. Даже не поцарапанный по краям, как обычно делают перекупщики, чтобы собрать немного золотой пыли.

Франсуаза Маринье вдруг сбросила строгую маску овдовевшей женщины и с почти детской радостью пояснила:

- Его самое первое приобретение. С первой зарплаты. Он говорил, что это его талисман. - Лицо ее помрачнело. - В тот вечер он не взял его с собой...

Но Корантэн уже положил монету на место и принялся листать ученическую записную книжку в черной обложке. Все страницы ее были испещрены цифрами и буквами Казалось, что это какое-то абстрактное нагромождение лишенное всякого смысла.

- Цифры всегда были любимым конском Жильбера, - пробормотала вдова. - Я ведь вам уже об этом говорила.

Она дотронулась пальцем до записной книжки.

- Он частенько повторял такие странные слова: этот блокнот - настоящее сокровище для того, кто сумеет узнать, что в нем зашифровано.

Франсуаза помассировала себе левое плечо правой рукой, как это частенько машинально делают женщины, даже если им совершенно не холодно.

- Не спрашивайте меня, что бы это могло означать. Мне об этом ничего не известно.

Вдруг Франсуаза рассмеялась. Этот глубокий грудной смех, неожиданный и неуместный, буквально парализовал Корантэна.

- Инспектор, - nказала она, глядя ему прямо в глаза, - вы меня посчитаете сумасшедшей, но я вам скажу: все секреты моего мужа следует искать только в этой записной книжке. Все остальное - полная ерунда.

Он еще раз взглянул на цифры и закрыл книжку.

- Если это так, то позвольте мне забрать ее с собой. В ближайшее время я ее верну.

Она кивнула.

- Само собой разумеется.

Уже у двери она вдруг протянула к нему руку, словно хотела удержать.

- Поверьте мне, месье, - быстро произнесла она, - наши отношения были не такими уж плохими. Мне бы хотелось, чтобы вы об этом знали. Хотя бы из-за детей. Помогите мне.

Она не сводила глаз со своих резвящихся в песочнице детей. А те, похоже, и не догадывались о произошедшей трагедии. Они еще не знали, почему их папочка до сих пор не вернулся домой. Наверно, мама им сказала, что он уехал в командировку.

- Как это принято говорить у вас, полицейских?.. А, вот! Я глубоко убеждена, что мой муж не совершал всех этих мерзостей, хотя факты свидетельствуют против него.

Оторопевший Корантэн попятился. Ну что ты ответишь этой женщине, не желающей примириться с более чем очевидными вещами.

И все-таки что-то его смущало.

- Вы можете на меня рассчитывать, мадам, - с трудом выговорил он. Единственное, что я пытаюсь обнаружить, - это правду.

Глава четвертая

Aозбужденный, как ребенок, Эме Бришо с удовольствием рассматривал огромное блюдо с дарами моря, которое водрузил на стол официант ресторана "Ла Пуасонри".

- Ты заметил? - прошептал он.

Корантэн изучающим взглядом прошелся по моллюском, ракушкам, белым и коричневым устрицам, уложенным брюшком вверх среди водорослей, которыми было устлано все блюдо.

- А что? - спросил он. - Тебе что-то кажется подозрительным?

Бришо одернул манжеты своей блекло-голубой куртки, купленной в Сен-Тропезе, когда они расследовали там одно запутанное дело.

- Да нет балда ты, мы же в Ла-Боли. Так что тут все в порядке. Я не это имею в виду. Но ты обратил внимание на официанта?.. Он явно из этих, я уверен.

Корантэн выдохнул с шумом, как паровоз.

- Меме, - простонал он, - ты плохо кончишь.

Его помощник откинулся на спинку стула.

- Ну нет, давай не будем, Борис! Я просто не доверяю им всем. Заметил, какая здесь царит атмосфера в каникулы все сходят с ума, поэтому все может быть. Люди как с цепи срываются. Долой предрассудки, да здравствует сексуальная свобода. Пьянящее воздействие океана плюс оплачиваемый отпуск сам понимаешь, чем это все может кончиться. Есть от чего не очень-то им всем доверять.

Корантэн нахмурился.

- Что касается тебя, дяденька, то ты просто перебрал нантского вина, пока меня тут ждал.

Эме Бришо скромно склонил голову набок, подобно святому Себастьяну, которому стрела вонзилась прямо в левую сонную артерию. Но в глазах у него не было ничего страдальческого. Наоборот, они выдавали веселое настроение.

- Ровненько полбутылочки, - внес он ясность в этот вопрос.

- Так я тебе и поверил! - Корантэн щедро плеснул себе в стакан, чтобы не отставать от Бришо.

Он залпом осушил свой стакан и поцокал языком.

- Прекрасная вещь все-таки вино, сделанное там, откуда ты родом, пробормотал он словно для себя самого.

Бришо пригладил усы.

- Эй! Ведь ты же не из Нанта родом, насколько мне известно! Одьерн находится гораздо севернее.

- Ну и что! - воскликнул Корантэн. - Когда я пью это вино, то в душе становлюсь стопроцентным нантцем. Ведь родство душ существует, или для тебя это вовсе пустой звук?

Он закурил, любуясь мясистыми и в меру жирными устрицами. Такое счастье может выпасть человеку лишь на берегу Атлантики в один из летних месяцев.

- Видишь ли, Меме, - продолжал он, - хоть ты, возможно, и в доску пьян, но ты абсолютно прав: в отпуске люди действительно будто с цепи срываются. Тот же Маринье.., это же целая проблема. Нормальный отец семейства, муж, солидный человек - и вдруг этот приступ сумасшествия.

Корантэн задумался, скользя взглядом по столикам, уставленным блюдами с моллюсками, рыбными закусками, которыми славился этот расположенный в полуподвальном помещении ресторан, почти примыкающий к казино. Вокруг них сновали официанты в костюмах моряков. За столиками безудержно веселились люди, не желающие ни в чем себе отказывать. Да и зачем, если только раз в году можно вот так веселиться, развлекаться, есть вкусные вещи...

- Странная она все-таки вдова, - добавил он, вновь наливая себе белого вина. - Редко попадаются люди, которые так четко и ясно излагают свои мысли. Тут одно из двух: либо этот Маринье был вовсе отвратительный тип, скрытный и расчетливый, постоянно ее обманывавший, либо его жена права, утверждая, что он просто по глупости влип в грязную историю. И струсил.

Бришо решительно взялся за блюдо с дарами моря.

- А это что такое? - спросил он, так старательно разжевывая устрицу, что у него даже зашевелились кончики усов.

- Луковый соус. Им здесь принято поливать устрицы.

Попробуй!

Бришо попробовал и поморщился.

- Он же полностью перебивает вкус устриц!

Корантэн улыбнулся. .

- Ты типичный француз, месье Берриискии. Попробуй еще раз, и, может, до тебя дойдет, что луковый соус с устрицей - это новое слово в гастрономии.

Бришо, оскорбленно фыркнув, предпринял еще одну попытку распробовать соус.

- Может, это и новое слово, - сказал он, причмокивая губами, - но оно не по мне.

И как в воду глядел: попытавшись проглотить лакомство, надолго закашлялся.

Корантэн подождал, пока он откашляется, успев прихватить под шумок три устрицы из порции Бришо.

- Ты встретился со следователем из прокуратуры и с парнями из комиссариата?

Бришо высморкался в салфетку.

- Ответ утвердительный. Его зовут Ле Коат, точнее, Иван Ле Коат, и он насквозь пропитался виски. Готов сотрудничать. Причем настолько, что желает только одного - ?тобы его оставили в покое.

Корантэн удовлетворенно хмыкнул.

- Мы его потом за это поблагодарим, от нас не убудет. Может быть, даже пригласим позавтракать в этот ресторан. Хоть раз попался человек, который не станет путаться у нас под ногами. - Корантэн спохватился: - Но он хотя бы допускает мысль, что нам может понадобиться его помощь?

Бришо тем временем успел прихватить у Корантэна три ракушки, чтобы компенсировать потерю трех устриц.

- Я думаю, он свечки ставит, чтобы ему не пришлось этого делать. Ведь это помешало бы ему накачиваться виски. - Бришо помрачнел. - Ясно как божий день, что и он, и все остальные здесь и на более высоком уровне страстно желают одного: чтобы мы как можно скорее превратились в людей-невидимок.

- Но все-таки молятся, чтобы мы раскрутили это дело, потому что им оно не по зубам.

- Ты прав, Борис, они ждут от нас чуда. Но тихого, незаметного, бесшумного.

Последние слова Бришо произнес по-английски, и Корантэн про себя отметил: "Ну все, готов. От нантского вина его уже потянуло на английский язык".

А Бришо тем временем во все глаза изучал бифштекс с картофелем, который официант поставил перед ним на стол.

- Какой ужас, - схватился за голову Корантэн, - заказать мясо, когда здесь просто изумительно умеют жарить корюшку. Вот она, Франция!

Не обращая внимания на его слова, Бришо вооружился ножом и вилкой.

- Совсем было забыл тебе сказать. В бумажнике Маринье было двести франков.

- Странно! Считай, пустой. И это после казино.

Корантэн прищурился.

- Нужно будет туда наведаться... Н-да, это не подарок. Представляешь, сколько там народу перебывало вечером 14 июля?! Придется нам восстановить весь этот time-table, прохронометрировать...

- Ты что, тоже заговорил по-английски? - весело спросил Бришо.

Корантэн отрезал кусочек сочного мяса.

- У меня такое впечатление, что тебе здесь, в Ла-Бо-ли, понравилось, господин будущий альпинист. Чего это ты так развеселился?

Бришо нарочито стыдливо потупился.

- Ты будешь надо мной смеяться, но одна мелочь в гостинице меня очень обрадовала. Тебе-то я могу сказать что.

Корантэн облокотился на стол. Сегодня утром они не без труда сняли номер в "Отель дю Парк". Не обошлось без неброского, но эффективного вмешательства Ивана Ле Коата. Так что хоть на что-то он сгодился, этот любитель виски. Но Эме Бришо не скрывал своего разочарования - ему непременно хотелось остановиться в "Эрмитаже".

"Эрмитаж", конечно, настоящий дворец. Одни из лучших в Европе гостиниц. Все это так. Да и Чарли Бадолини не поскупился на розовые купоны, но все равно полиция не так богата, как, скажем, Марсель Дассо.

- Ну-ну, продолжай, - попросил Корантэн, внутренне готовый к очередной выходке Бришо.

Его помощник проглотил внушительный кусок бифштекса и выпалил:

- Горничная на нашем этаже - англичанка.

Корантэн провел языком по губам.

- Понятно, - сказал он, - и ты надеешься половым путем углубить свои познания альковного английского языка.

Он ткнул обвиняющим перстом в Бришо.

- Нет!

Бришо сунул в рот сразу три ломтика жареного картофеля. И Корантэну показалось, что все время, пока он жевал, в зале витал образ смуглой черноглазой горничной с которой Эме спутался как-то в Бангкоке и о которой с удовольствием вспоминал бы до нынешнего дня, если бы в наказание за супружескую измену не подхватил от нее потрясающую гонорею.

- Дженни - студентка, - дрожащим от возмущения голосом произнес Бришо, - и я собираюсь платить ей за уроки языка.

Корантэн подал официанту знак принести еще нантского.

- Ну и чем ты собираешься платить? - заржал он. - Розовыми купонами или натурой?

Бришо насупился и уткнулся в свои стакан.

- Пойми меня правильно, Борис, но я ничего не могу с собой поделать. Просто Дженни абсолютно в моем вкусе.

- А какой он, этот твой вкус? - с трудом подавив смех, спросил Корантэн.

Эме Бришо заерзал на стуле с таким ханжеским выражением на лице, что стал похож на Чарли Чаплина из фильма "Новые времена", предающегося мечтам о полете Годдар.

- У нее груди как груши, - сознался он, - я это сразу заметил.

Корантэн даже рот разинул от удивления.

- Ну, старик, - сказал он, - ты меня озадачил. Если уж и у тебя от местной обстановки крыша поехала, то вполне можно допустить, что это же произошло и с Маринье. И по той же причине: отпускная пора. Он, конечно, не был лысым, как ты, но чем-то он на тебя походил.

И даже, если хочешь знать, полностью.

Задетый за живое, Бришо взвился над столом.

- Всему есть предел, Борис, прошу тебя: веди себя прилично, - трепеща от оскорбления, заявил он.

- Ты, как всегда, излишне чувствителен к моим сравнениям, - заметил Корантэн. - Попытайся понять, я лишь подумал, что напрасно так поверил словам Франсуазы Маринье. Просто ее муж не устоял перед одуряющим воздействием Ла-Боли. Если только.., вот именно.., если только именно так все и случилось.

Корантэн пристально уставился на Бришо.

- У меня начинают появляться кое-какие мысли, - пробормотал он. - Чем больше я на тебя смотрю, Меме, тем четче у меня в голове вырисовывается возможный план наших действий.

Эме Бришо откашлялся.

- Может быть, ты соизволишь мне объяснить?

- Не волнуйся. Для начала мы вот что сделаем. Сегодня вечером мы пойдем в казино.

Эме Бришо чуть со стула не свалился, пытаясь припомнить, взял ли он с собой соответствующий такому случаю костюм. Наконец, удовлетворенно вздохнул: конечно же, взял. Уф!..

- А как же семья Вероники Довилье? - на всякий случай спросил он.

- Мы что же, к ним не сходим?

Корантэн заказал два кофе.

- Давай разложим все по полочкам. Сначала разберемся с Маринье, а потом посмотрим, что мы сможем сделать для семьи девчонки. Поверь мне, я прав. Ты представляешь, как мы заявимся к ее родителям, если нам даже нечего им сообщить?

Он посмотрел сквозь окна ресторана на голубое небо.

- После обеда пойдем на пляж. На горячем песочке хорошо думается. Я всегда считал, что работа должна приносить радость.

Эме Бришо стукнул кулаком по столу.

- Готов поспорить, что ты забыл плавки, - воскликнул он.

Корантэн с состраданием посмотрел на него.

- Напрягись и подумай хорошенько, Меме, что есть на пляже?

Бришо нахмурил брови в мучительных раздумьях.

- Песок? - наконец спросил он.

- Верно. А на песке?

- Не понимаю, - nознался Бришо.

Корантэн перегнулся над столом и дернул его за усы.

- Девочки, мешок ты с костями, на пляже полно девочек! Так неужели ты всерьез думаешь, что я могу отправиться на самый лучший пляж в Европе и не взять с собой плавки?

Эме Бришо снял очки, чтобы протереть стекла уголком скатерти. В качестве отвлекающего маневра.

Корантэн заплатил по счету и протянул бумажку Бришо.

- Возьми - для финансового отчета. - Затем почесал нос и добавил:

- Скажу тебе всю правду. Да, я не взял с собой плавки.

- Борис, - взвизгнул Бришо, - но в Ла-Боли нет пляжей для нудистов.

Корантэн встал и сладко потянулся.

- Просто мои были уже староваты, и я куплю себе более модные. Ну так ты идешь?

Бришо заколебался, не зная, что выбрать.

- Видишь ли, Дженни свободна с трех до пяти, - наконец признался он. - Я лучше займусь с ней английским, если ты не возражаешь.

Корантэн покачал головой.

- Меме, если ты хочешь кончить свои дни на веревке, как Маринье, то знай, что ты на верном пути.

Брито сделал вид, что не расслышал.

Эй! - ни с того ни с сего воскликнул он и расплылся в довольной пьяной улыбке. - А ведь мне впервые удалось снять девочку раньше тебя.

Корантэн молча смотрел ему вслед и думал: "Вот так дела! Он и впрямь на этот раз меня обскакал".

Глава пятая

Не то чтобы Шейле как-то особенно нравился этот участок пляжа, завсегдатаем которого она, впрочем, стала, даже несмотря на то, что название соседствующего с ним водноспортивного клуба всегда казалось ей дурацким: "Клуб Утят". Ничего себе названьице! Но именно в этом месте, где улица Конкорд, находящаяся, само собой разумеется, в западной части Ла-Боли, выходила к морю, на пляже бывало много народу. И причем именно того народу, который больше всего интересовал Шейлу.

Здесь всегда можно было кого-нибудь подцепить. А это и было ее основным занятием. Шейла не могла обходиться без мужчин. И здесь, в Ла-Боли, ее "охота" была особенно удачливой. Она сама не могла понять - почему, да и не стремилась понять. С нее достаточно было того, что это именно так, а не иначе. Подобно игрокам в рулетку, которым везет по определенным дням и при только им известной комбинации цифр, ей легче всего было "снять" клиента в районе "Клуба Утят".

Шейла вытянулась на песке во всю длину своего тренированного, несмотря на пышные формы, тела. Длинные и волнистые светло-каштановые волосы обрамляли красивое лицо, на котором тонкий нос и надбровные дуги в сочетании с изящным подбородком резко контрастировали с пухлыми губами. Глядя на них, можно было подумать, что она постоянно занимается искусственным дыханием рот в рот. Впрочем, частенько ее губам хватало работы и без этого. Ее высокая грудь, тонкая талия и пышные бедра, длинные мускулистые ноги - память о пяти годах занятий классическим танцем - будоражили воображение отдыхающих мужского пола всякий раз, как она вставала со своего матраца, чтобы немного поплавать. К тому же Шейла мастерски умела подобрать себе купальники. Очень приличные. Всегда. А когда она выходила из воды, нейлон облегал ее формы так плотно, что только слепой не смог бы оценить упругих сосков груди и пышной растительности пониже живота.

Именно выходя из воды, Шейла заметила прямо перед собой лежащего на песке мужчину атлетического сложения. Довольно редкое для Ла-Боли зрелище.

Мужчина был от природы смуглым. Сразу бросалось в глаза, что цвет его кожи ничем не обязан солнечным лучам. Кожа его имела как раз тот матовый оттенок, который Шейле больше всего нравился. И служила она, эта кожа, оболочкой для прекрасно развитых тренированных мышц мускулистых ног с четко очерченными сухожилиями, плоского живота с мощными мышцами брюшного пресса, рельефных мышц на груди и широченных плеч.

Обладатель всех этих сокровищ лежал небрежно опершись на локоть, похожий на отдыхающую статую. Над лицом его тоже, казалось, поработал талантливый скульптор. Прямой нос, высокий открытый лоб, жестко очерченный подбородок... Черная кудрявая шевелюра - расческу не вогнать. Никаких признаков слащавости, вырождения...

Шейла перевела взгляд чуть пониже брюшного пресса. Плавки по последней моде, цвета морской волны, туго обтягивали его мужское богатство, которое было вполне под стать всему остальному.

"Я его хочу, - подумала Шейла. - Такой редкий экземпляр нельзя упустить, даже если ради этого придется пострадать".

Она долго обтиралась полотенцем, прежде чем снова растянуться на своем матраце. Она старалась не переиграть, так как знала, что самое страшное в ее деле - произвести впечатление проститутки. Приличия, прежде всего приличия незыблемое правило выходящей на охоту за мужчинами женщины. Если, конечно, речь не идет о том, чтобы вызвать у мужчины непреодолимое желание излечить ее от этого недостатка.

***

Aорис Корантэн тоже засек девицу. Он оценил ее с первого взгляда. И в главном, и в частностях. Безусловно, красива. Абсолютно и совершенно красива. И, видимо, умна. Все ее повадки подтверждали это.

"Уж кто-кто, а она досконально знает ночную жизнь Ла-Боли", - ?ешил Борис, прикидывая, как бы взглянуть поближе, не скрывает ли этот красивый загар круги под глазами от слишком частых бессонных ночей.

Ему понадобилось всего пять минут, чтобы выработать план действий, в успехе которого он был полностью уверен. К тому же ему было ясно, что она только и ждет, чтобы он пошел "на абордаж".

А поскольку она сидела в гордом одиночестве, то и мудрить особенно было нечего. Он встал, взял свое полотенце, сигареты и одежду и устроился на песке в двух метрах от девушки.

- Прошу прощения, что нарушаю ваш покой, - как можно непринужденнее сказал он, - но мне кажется, что солнышко сегодня не так припекает, как вчера.

Шейла взглянула на него с неподдельной настороженностью и удивлением: она не ожидала такого необычного начала.

- Не понимаю, в чем дело, месье, - на всякий случай произнесла она таким тоном, словно ее оскорбили.

Борис улыбнулся.

- Мне ужасно не хватает человеческого тепла, - задумчиво произнес он.

Она покачала головой.

- Идите тогда в "Клуб Утят", там людей - не протолкнуться.

Он посмотрел в сторону клуба.

- Брр! От этого скопища веет холодом на сто метров.

Корантэн еще на метр придвинул свое полотенце.

- Вот так мне уже теплее, - сказал он и рассмеялся. - Прошу прощения, но я действительно забыл поинтересоваться, одна ли вы здесь?

Она попыталась напустить на себя рассерженный вид. Он скорчил гримасу.

- Вам это не к лицу, - сказал Борис. - Я, конечно, не такой уж выдающийся психолог, но, по-моему, на этом солнечном пляже вам лучше всего подходит улыбка.

Он пригладил волосы.

- Ну попробуйте хотя бы, чтобы я убедился, что не прав.

Шейла засмеялась.

- Меня всегда поражает, - пробормотала она, - на какие только ухищрения вы, мужчины, готовы пойти, когда вам нужно познакомиться с девушкой!

Он изобразил смущение.

- Что, у меня так плохо получилось?

Она пожала плечами.

- Вот чего не скажешь, того не скажешь. Я еще никогда не слышала байку о нехватке человеческого тепла на залитом солнцем пляже.

Борис нахмурил брови с обиженным видом.

- Вы хотите сказать, что у меня были предшественники? Мне этого ни за что не пережить.

Шейла взглядом показала на пачку сигарет.

- Дайте мне лучше сигарету, а то мои уже кончились.

Он протянул ей пачку.

Десять минут спустя они уже загорали на одном матраце, лежа рядышком, как давние знакомые.

***

Aеликолепным вольным стилем Шейла уплыла немного вперед. Борис позволил ей себя обогнать, отметив, что она взяла курс на один из ограничивающих зону пляжа буйков. Он подплыл к ней медленным мощным брассом. Он блаженствовал: вода была необычайно теплой для Атлантики, впереди его ждала красивая, лишенная комплексов девушка. Ну что из того, что дело подвернулось такое запутанное? Успеет он еще снова заняться им сегодня же вечером.

Подплывая к буйку, Борис нисколько не удивился, заметив, что обе части ее купальника привязаны к кольцу, за которое держалась якорная цепь. Без тени смущения он добавил к ним свои плавки.

- Мне это нравится, - вкрадчивым голосом произнес он, вплотную подплывая к ней.

Шейла покачивалась на волнах, лежа на спине и держась обеими руками за буй. Как только он коснулся своим животом ее живота, она раскрылась. Борис ухватился одной рукой за буй, а другой обхватил ее.

Теперь только их лица выступали над поверхностью воды. Но они были уже далеко от всего, что их окружало. Метрах в двадцати от них проплыл катер с подвесным мотором. Но они не обратили на него ни малейшего внимания.

Под натиском его губ Шейла приоткрыла рот и выставила вперед язык. Он лихорадочно шарил свободной рукой по всему ее телу. Всякий раз, как он немного глубже проникал в нее, она сладострастно стонала. Они настолько слились друг с другом, что забыли обо всем и всплыли на поверхность как одно тело. Шейла вскрикнула чуть-чуть раньше его, испытав сладостное наслаждение любви.

Они разъединились и принялись плавать вокруг буйка.

Борис ощутил во рту привкус океанской воды с запахом йода. Вдали виднелся пляж, на котором вопили дети, чуть поодаль торчали навесы разных клубов, виднелись дома и гостиницы. А они плавали в чем мать родила, только что насладившись любовью, и смотрели друг на друга с удивлением, всегда охватывающим людей после этого занятия.

- Ты была просто изумительна, - сказал он.

Шейла засмеялась.

- Почему?

Он заколебался.

- Как будто ты сама не знаешь?

- Но все-таки?

Борис не стал скрывать своих мыслей. Было в этой девушке, которую он еще двадцать минут назад даже не знал, что-то замечательное. Шейла обладала одним уникальным качеством: мощные мышцы ее живота были на редкость тренированы.

Некое невероятное сочетание нежной плоти и тисков, которые могли раскрываться и сжиматься в полном соответствии с его движениями. А на это способны не многие женщины...

Она подплыла к нему и обвила его плечи своими руками.

- Но и ты тоже был вовсе неплох, негодяй ты мой дорогой, - проворковала она.

Он нашел своими губами ее рот.

- Объясни, - выдохнул он.

Шейла принялась медленно тереться о него бедрами, то приближаясь, то удаляясь от него.

- Ты думаешь, мне действительно нужно что-то объяснять тебе?

Широко взмахнув руками, она откинулась от него так резко, что выпрыгнула из воды едва не по пояс.

- Я отлично ныряю, - объявила она с изменившимся выражением лица, - и могу продержаться под водой полторы минуты.

Он протер залитые водой глаза.

- Ничего удивительного, женщины всегда превосходили в этом мужчин.

Она тряхнула головой.

- Как ты думаешь, это может пригодиться?

- Думаю, может, - медленно ответил он, не зная, что она затеяла.

Она нырнула, и он внутренне весь напрягся. Там, под водой, ее рот жадно овладел самой интимной частью его тела. Как раз в тот момент, когда Борис готов был потерять над собой контроль, не в силах устоять перед этой лаской, Шейла оторвалась от него и всплыла на поверхность, с ликованием глядя своими черными глазами в его черные глаза.

Она несколько раз глубоко вдохнула, как это делают опытные ныряльщики, чтобы восстановить дыхание, и вновь скрылась под водой. И вновь она ласкала его. Он видел искаженное водой, будто приклеившееся к нему лицо. Оно то приближалось, то отодвигалось, и это заставляло его трепетать от наслаждения, несмотря на солнце, припекавшее голову.

Он сдался во время ее пятого погружения. Потом они снова плавали кругами, довольные друг другом.

- Тебя в заурядности не упрекнешь, - признал он.

- Тебя тоже, - весело засмеялась она.

- Это почему же?

Она потянулась в воде, словно в мягкой постели.

- Обычно мужчины ведут себя так, словно их парализует.

Борис подплыл и ласково потрепал ее мокрые волосы.

- Идиоты, - nказал он, - они и не подозревают, какого удовольствия сами себя лишают.

- Идиоты, - a тон ему повторила она.

Она ухватилась за буй, отвязала и натянула на себя свой купальник. Он поддерживал ее на поверхности, а затем и сам надел плавки.

Неторопливо плывя рядышком, они направились к берегу. Глядя на них, можно было подумать, что парочка спортсменов проплывает положенную им норму, чтобы не потерять надлежащую форму.

***

Oейла пальцем вытерла блестевшие на носу Бориса капельки пота.

- Ты сегодня вечером что делаешь? Мне бы хотелось снова встретиться с тобой.

Он посмотрел на ее рот, который совсем недавно доставил ему такое наслаждение.

- Пойду в казино.

Шейла подскочила.

- Ты что, играешь?

Он с сомнением пожал плечами.

- Возможно. Это зависит...

- От чего?

- От желания.

Она прижалась к нему в песке.

- А если обратить твое желание на меня?

Борис положил руку ей на бедро.

- Ты что, тоже могла бы пойти в казино?

Шейла приподнялась на локтях.

- Я туда хожу каждый вечер.

- Ты играешь?

Она рассмеялась.

- Да, но только в другие игры.

Борис принялся рисовать на песке.

- Понимаю...

Она поспешно его перебила:

- Сегодня вечером мы идем туда вдвоем, так что это совсем другое дело. Шейла потупилась. - К тому же я ведь уже нашла.

- Кого нашла? Простофилю? - рассмеялся он.

Шейла так резко села, что у нее едва не выскочила из лифчика грудь.

- По-моему, ты похож на кого угодно, только не на простофилю, - aозразила она.

- Пустые слова, - сказал Борис с видом человека, не питающего никаких иллюзий.

Шейла обиженно отодвинулась от него.

- Послушай, давай не будем переходить к оскорблениям!

Он протянул ей сигарет.

- Вот видишь, я даже не знаю твоего имени, а ты моего, а мы уже готовы начать первую семейную ссору.

Она натянуто улыбнулась. Тем не менее они представились друг другу. Коротко, без излишних комментариев. Для них важнее было нечто иное - то физическое согласие, которое они испытали.

Солнце садилось, поднимающийся к вечеру ветерок начал задирать углы полотенец и хлопать тентами стоявших на пляже зонтов. Шейла поежилась и набросила на плечи белую просторную блузку с каемками из плетеной тесьмы.

- Ну что, встретимся в одиннадцать у входа? - спросила она, вставая с песка.

Борис утвердительно кивнул и в свою очередь вскочил на ноги.

- Спасибо, - сказал он, когда они закончили одеваться. - Ты действительно потрясающе сильна в любви.

Она осмотрела его с головы до пят.

- Думаю, этот комплимент многого стоит. На мой взгляд, ты тоже далеко не новичок в этом деле.

Борис обнял ее за талию, и они пошли к приморскому бульвару.

- Ты действительно классная любовница, это все, что я могу сказать, повторил он. - То есть я хочу сказать, что с удовольствием все повторил бы сначала.

Шейла поправила просохшие волосы.

- Пусть последнее слово останется за тобой.

Она заколебалась.

- А, да ладно, без толку все это.

- Что ты хотела сказать?

Она прильнула к нему.

- Просто женская глупость. Захотелось узнать, кто ты, чем занимаешься. Я ведь знаю лишь, как тебя зовут.

- А ты мне разве сказала, чем занимаешься?

Шейла остановилась, пристально посмотрела на него.

- Ты прав. Когда ты в отпуске, все эти подробности ни к чему.

Она пошла по песку, словно приплясывая в своих веревочных .

Сандалиях.

Глава шестая

Aорис Корантэн не мог оторвать глаз от ловко снующих рук. Вечный танец рук в игорных залах. Зрелище это очаровывало его всякий раз, когда он приходил в казино.

Правда, случалось это крайне редко. По натуре он не принадлежал к игрокам. Жизнь сама по себе настолько захватывающая штука, что нет никакого смысла изыскивать дополнительные способы пощекотать нервы. Но для изучения человеческой натуры не было лучшего способа, чем разглядывать все эти руки: женские и мужские, юные и старческие в коричневых пигментных пятнышках, сухие и влажные, нервные и вялые - они с головой выдавали их обладателей. Жажда наживы. Блаженное пощупывание банкнот выигрывающими, нервные подрагивания проигравших.

Едва он поднялся по широкой лестнице под просторный бетонный свод, по периметру которого шли высокие сводчатые окна, освещенные мощными прожекторами, как сразу же окунулся в наэлектризованную атмосферу храма денег. В казино Ла-Боли клиент может выбирать между рулеткой, игрой в будь и баккарой. Справа находились залы, где играли в рулетку и оаккару только те, кто был по-настоящему богат. Входной билет на один вечер стоил тридцать франков, а на весь сезон - двести. Вход без галстука запрещен. Кроме того, требовалось заполнить специальную карточку, указав в ней свое имя, профессию и номер удостоверения личности. С той стороны, где шла игра в будь, все было гораздо проще: два франка за вход и никаких сезонных абонементов. Строгий вечерний костюм вовсе не обязателен. Да и ставки не превышали восьмидесяти франков на номера и четырехсот - на цвет. Игра в будь - это своего рода рулетка для бедняков.

Еще у входа Корантэн сразу определил, кто шел направо, а кто - налево. По лестнице вперемешку поднимались обладатели смокингов, костюмов от знаменитых портных, дамы в шикарных вечерних туалетах и люди победнее - a потерявших форму брюках, расхристанных теннисках, а то и просто в майках. Он тоже свернул в ту сторону, куда направлялся народ в майках: ведь и Жильбер Маринье играл только в будь.

Администратор зада Хосе Таро, бывший спортсмен, несколько раз выигрывавший целое состояние, чтобы затем проиграться в пух и прах, дружелюбно улыбнулся, когда Борис предъявил ему свой полицейский жетон. Не зря все-таки Ле Коат сказал, что на него можно рассчитывать.

Хосе Таро прекрасно разобрался в случае Маринье.

- Я его несколько раз видел здесь с начала июля. Это именно тот, чье фото вы мне показали, - произнес он хриплым голосом человека, злоупотребляющего алкоголем и табаком. - Таких клиентов быстро замечаешь. Они всегда постепенно увеличивают ставки в игре. Чем-то он даже интересен в своей заурядности. Я имею в виду, что он никогда не играл наобум, как это делает большинство игроков в будь.

- Я так и думал, - произнес Корантэн, с трудом отрываясь от созерцания танца рук. - Не зря он был главным бухгалтером.

Хосе Таро согласно кивнул.

- Конечно, когда люди все время занимаются цифрами, они неминуемо начинают считать себя умнее других.

Он профессиональным взглядом проводил шар, катающийся взад и вперед после автоматически точных бросков крупье.

- Этот человек, - продолжал он, - слепо верил в закон повторяющихся серий цифр. Я именно поэтому и обратил на него внимание. Он часто приходил сразу после обеда или вечером. В зависимости от дня он ставил то на красное, то на черное. Иногда до четырехсот франков, но никогда не больше этой суммы.

Хосе Таро кашлянул.

- В принципе это не так и глупо. В казино, кстати, не жалуют таких вот слишком методичных игроков. Они представляют определенный риск. Знаете, когда какой-то игрок ставит пять-шесть раз подряд на одно и то же и все время выигрывает (что тоже иногда случается), дело принимает плохой оборот. Особенно, когда таких игроков несколько и все они применяют такую тактику. К счастью для нас, Маринье был человеком благоразумным. Он всегда умел вовремя остановиться. И в результате часто выигрывал. Один раз - до пяти тысяч франков за вечер. Меня тогда даже пот прошиб. Если бы он продолжал играть, он быстро утроил бы эту сумму. Его соседи и так уже начали поговаривать, что ему чертовски везет. Он мог им подать плохой пример.

Корантэн улыбнулся.

- Это как посмотреть...

- Нас тоже можно понять, - пожал плечами Таро.

Корантэн вытащил из кармана пачку своих любимых сигарет.

- Вечером 14 июля он ведь тоже был здесь? Что-нибудь выиграл?

Таро взял сигарету, которую ему протягивал полицейский.

- Да, что-то около двух тысяч франков к одиннадцати часам. Странно, но он без всякой причины прекратил играть раньше, чем обычно. Хотя по всему было видно, что ему в этот вечер капитально везет. После его ухода красное, на которое он все время ставил, выпало три раза подряд.

- Две тысячи франков? Вы ничего не путаете? - переспросил Корантэн, и в глазах его зажегся охотничий огонек.

- Ну что вы! Я за ним специально наблюдал. Я же вам уже говорил, что, хотя мы опасаемся методичных игроков, они нам все-таки нравятся. Я бы даже добавил, что не часто попадаются такие вдумчивые, уравновешенные игроки, как этот ваш главный бухгалтер.

Корантэн искоса взглянул на Таро.

- Он что, всегда был такой уж уравновешенный? В тот вечер, 14 июля, в его поведении не было ничего необычного? Ну там, скажем, пьяный, взволнованный, чем-то озабоченный?

- Да нет, как всегда. Как бы это вам сказать... Для меня он был обычным отпускником, приходящим сюда в надежде выиграть на плату за аренду домика и на другие расходы. Человек, который аккуратно пересчитывает и складывает свой выигрыш, возвращаясь домой. Не кутит и не транжирит... Просто для него это способ слегка подзаработать, будучи в отпуске. Довольно опасный для казино клиент уже в силу того, повторяю, что он очень собран и организован.

Но Корантэн больше не слушал администратора. Мысли его были поглощены другим: содержимым бумажника, найденного в карманах Маринье. Ведь в нем было всего двести франков, едва ли десятая часть того, что он выиграл в этот вечер. Куда же могли подеваться остальные деньги? Ведь домой он не заходил. Значит, не мог он оставить дома тысячу восемьсот франков, прежде чем отправиться куда-нибудь. Следовательно, должно быть такое место, где он их спустил. Где же? Он поссорился с женой, и, хотя был серьезным мужчиной, надо сделать поправку на отпускное настроение. На отдыхе даже самые серьезные мужчины могут быть соблазнены сатаной. Хрестоматийный случай.

Так куда же сатана мог увлечь благоразумного мужа тридцати восьми лет от роду, выигравшего к тому же две тысячи франков, после ссоры с женой? Ответ на этот вопрос напрашивался сам собой, особенно если учесть, как и при каких обстоятельствах обнаружили Маринье. Конечно же, он отправился кутить. И кутеж этот очень плохо закончился.

Осталось лишь узнать, какого все-таки дьявола он повстречал. И узнать это надо было во что бы то ни стало. После этого все встанет на свои места.

Корантэн обернулся к Хосе Таро.

- Мне остается лишь поблагодарить вас. Вы мне очень помогли.

Хосе с поклоном ответил:

- Я всегда в вашем распоряжении. Вы ведь знаете, где меня найти.

Администратор отошел к игровым столам, и Корантэн заметил, что он слегка прихрамывает.

***

Cнакомый теплый грудной голос заставил Бориса обернуться. Шейла стояла у него за спиной. Она выглядела просто великолепно в своем шелковом костюме, пышные брюки которого были туго стянуты на щиколотках, а длинная, с глубоким вырезом блуза развевалась, словно русская рубаха. Талию ее охватывал ярко-красный шерстяной пояс, подобранный в тон туфлям на высоком каблуке. Волосы туго связаны в пучок на затылке, на лице едва угадывается присутствие косметики. Такое могут себе позволить лишь очень красивые девушки.

- Добрый вечер, мой прекрасный пловец, - повторила Шейла.

Он обнял ее за талию.

- Знаешь, ты способна возбудить даже игрока, проигравшегося в пух и прах и готового пустить себе пулю в лоб.

Она улыбнулась, прижалась к нему и принялась тереться своей упругой грудью, прикрытой только блузкой. Борис провел рукой по ее спине и ничего не нащупал между ее теплой кожей и тканью.

- Рука может убедиться и ниже в том, о чем правильно думает голова, выдохнула ему в лицо Шейла.

Он послушно опустил руку: на бедрах и ягодицах не было и намека на трусики.

- Ты хоть иногда надеваешь что-нибудь под верхнюю одежду? - невозмутимо спросил Борис.

Она наивно захлопала ресницами.

- Открытый купальник. Для меня это и так слишком большая жертва на алтарь общественных нравов.

Шейла, как большая кошка, выгнула спину.

- Если бы ты смог, ты бы узнал еще кое-что, очень для тебя интересное.

Борис с трудом оторвался от ее волос, пахнущих популярными духами "Мицуко".

- Но раз уж я не могу... - с обреченным видом произнес он.

Она взяла его за руку.

- Пошли.

Шейла увлекла его в темный коридор, который, по-видимому, вел к служебным помещениям. В одном месте коридор круто сворачивал, и она остановилась в полумраке сразу за этим поворотом.

- Секундочку, - в ее голосе сквозило предвкушение наслаждения.

Правой рукой Шейла приподняла сзади свою русскую рубаху. Послышался звук, характерный для резко раскрываемой застежки-"молнии". Впрочем, именно так оно и было. Впереди она проделала то же самое, и брюки ее распахнулись.

- А теперь действуй, - похотливо прошептала Шейла, схватила Бориса за руку и прижала ее к своему животу, раздвигая ноги.

Рука Бориса непроизвольно скользнула в теплые завитушки приветливо распахнутого ему навстречу лона.

- Ласкай меня, - промурлыкала Шейла, вздрагивая под его рукой. Она обняла его за шею и увлекла в угол. Там, прижавшись к стене, она приложила все свое умение, чтобы раздразнить, возбудить его.

Борис подумал, что сходит с ума, что сейчас кто-нибудь может появиться здесь, тот же Хосе Таро например. А ведь он полицейский. И при исполнении служебных обязанностей. Да еще с девицей, у которой все прелести нараспашку.

"Ну да ладно, - решил он, - будь что будет".

Его ласки стали энергичнее. Шейла протяжно и томно застонала. Она развязала стягивавший блузку пояс и так же властно притянула его свободную руку к своей груди.

- Кончики сосков, - со стоном попросила она. Он покорно выполнил просьбу.

- Крепче, - oептала она. - Не стесняйся. Они ведь для этого и созданы.

Недалеко от них послышались шаги. Человек приостановился, поравнявшись с ними, затем пошел дальше.

- Ты что, испугался? - спросила она, не отрываясь от его губ.

Вместо ответа он легонько укусил ее за язык. Почти тотчас же Шейла сдавленно закричала, извиваясь всем телом, как угорь.

- Я слишком быстро кончать, - пожаловалась она, судорожно хватая ртом воздух. Потом улыбнулась.

- Теперь пора приниматься за тебя.

Борис убрал руки и отстранился.

- Нет, - nобрав всю свою волю в кулак, ответил он. - Не здесь.

Шейла пожала плечами.

- Так и есть, ты испугался, - с присвистом произнесла она.

Он отрицательно покачал головой.

- Думай, что хочешь, но я не могу вот так выставляться перед людьми.

Она рассмеялась сквозь зубы.

- Скажи лучше, что не можешь избавиться от комплексов!

Борис отвернулся. В глубине души он был зол на самого себя., За то, что находился сейчас на службе и не мог заставить себя об этом забыть. Он испытывал такое жгучее желание немедленно, не сходя с места, овладеть Шейлой, что у него все плыло перед глазами. И она это прекрасно видела: недаром же так расшалились ее руки.

- Могу предложить тебе кое-что другое, - хрипло сказал Борис.

Шейла с любопытством уставилась на него.

- Ну, говори!

Он склонился к ее уху, и она прыснула со смеху.

- Годится, но только не здесь. Я отвезу тебя в "Лорд".

Шейла вошла в игорный зал на несколько мгновений раньше него, застегнув пояс на блузке, но даже на соизволив закрыть "молнию" на брюках.

Когда они проходили вдоль стойки бара в игорном зале, Корантэн обратил внимание на молодого человека в блейзере цвета морской волны. Он лениво потягивал виски.

Человек этот удивительно походил на Жерара Депардье: такой же высокий блондин атлетического сложения. Он улыбнулся Шейле, и она улыбнулась ему в ответ.

- А это кто такой? - ?ассеянно спросил Корантэн, когда они вышли из казино.

Она пренебрежительно ухмыльнулась.

- Бывший любовник. Очень хороший любовник, кстати. Но слегка грубоват, - и тесно прижалась к нему. - Вот ты - совсем другое дело.

Они спустились по лестнице.

- У тебя есть машина? - спросила Шейла. - Не то мы можем поехать на такси.

Корантэн показал ей на "Рено-16" серого цвета, любезно предоставленный ему полицейским комиссариатом Ла-Боли.

- Мрачноватый у нее вид, - воскликнула Шейла, садясь рядом с ним. - Ты, случайно, не похоронный агент?

Борис не смог сдержать смех.

- В некотором роде.

Она даже присвистнула.

- Ты что, серьезно?

Борис завел двигатель.

- Совершенно серьезно. Я торгую досками для гробов. У меня есть небольшая семейная лесопилка в Вогезах.

Шейла немного помолчала.

- Это что, выгодное дело?

- Довольно-таки, - oклончиво ответил он.

Борис вздрогнул: Шейла снова принялась гладить рукой по его брюкам. Не очень настойчиво, просто чтобы поддерживать его в форме. - А где этот "Лорд" находится? Должен же я знать, куда ехать!

Она объяснила ему дорогу, и он тронулся с места, хотя думал в этот момент совершенно о другом. Ферма, на которой нашли мертвого Маринье и ту девчонку, находилась как раз в том же направлении. Борис был в этом абсолютно уверен, так как тщательно изучил карту местности еще во время первого визита в полицейский комиссариат.

- Я что, тебе разонравилась? - обиженно спросила Шейла, похлопывая его по бедру.

Борис выехал на авеню Де-Латр-де-Тассиньи.

- Я ни с того ни с сего вспомнил о работе, - сказал он. - Извини.

Она заерзала на сиденье и прильнула к нему.

- Да плюнь ты на свою работу, - пробормотала она ему в плечо. - Мы сейчас будем танцевать и делать все, что ты пожелаешь. Это же гораздо приятнее.

Он улыбнулся в темноте.

- А почему именно это заведение, а не какое-нибудь другое? Их же полно в Ла-Боли.

- Но это же самое шикарное, самое изысканное, - Шейла вздохнула. - А главное, это самый модный ресторан в нынешнем сезоне.

Она принялась почесывать ему затылок ногтями.

- Кстати, кафе "Ла Гранж" тоже очень в моде в этом году. И тоже находится по дороге в Геранд. Но оно не такое шикарное. - Шейла опустила стекло. - Ты что, действительно всего этого не знаешь? Ты, наверное, впервые приехал в Ла-Боль?

- Я тут последний раз бывал в ранней юности.

Она снова прильнула щекой к его плечу.

- Ты не хотел бы использовать меня в качестве местного гида?

Борис запустил руку ей в волосы.

- - Вообрази себе, что именно этого я хочу больше всего.

Задумчиво глядя на проплывающие в свете фар живые изгороди по обе стороны дороги, Шейла произнесла томным голосом:

- Тогда, я думаю, мы поладим. Я очень люблю быть рыбкой-лоцманом.

Глава седьмая

?аскрыв от удивления глаза, Борис Корантэн пытался заставить себя поверить, что не спит. Ему казалось, что он видит это во сне. Вышедшая из туалета - она скрылась там, едва они приехали в "Лорд", - Шейла выглядела так, словно ее только что изнасиловали. Русская рубаха, которая с самого начала показалась ему чересчур открытой, должно быть, тоже застегивалась на "молнию". По крайней мере, сейчас она была нараспашку. Единственное, что ее еще придерживало, - пояс на талии. Язык бы не повернулся сказать, что у Шейлы была приоткрыта грудь, так как рубаха теперь открывала куда больше, чем прикрывала.

Ловко лавируя среди словно слипшихся парочек, Шейла наконец добралась до него и буквально рухнула на банкетку.

- Мне тоже виски, - приказала она официанту, который, стоя над ней, казалось, прикидывал примерный объем ее грудей и даже не скрывал этого. - Два виски и простую воду для меня, а тебе?

- Тоже не газированную.

Она сидела, эффектно изогнувшись, соски ее агрессивно рвались наружу через тонкий шелк рубахи.

Корантэн переглянулся с официантом. Пока Шейла приводила себя в порядок в туалетной комнате, он успел переговорить с официантом и двумя вышибалами у входа насчет Маринье. Даже показал его фото. Нет, они его не видели. Зато девица, которая с ним пришла, им хорошо известна, она часто здесь бывает. Типичная охотница за мужчинами. Но все это он и без них знал.

А вокруг творилось настоящее столпотворение. Невообразимый грохот рвал ушные перепонки. Ночью в этом насквозь прокуренном кабаре сумасшедшая атмосфера каникул и отпусков была еще более ощутимой. Все - и молодые, и не очень молодые - не скрывали, что пришли сюда с единственной целью: как следует развлечься. Девицы открыто позволяли себя щупать, развалившись на мягких диванчиках. Танцующие парочки лихо виляли бедрами.

Диск-жокей сменил пластинку. Шум в зале перекрыл хрипловатый голос Патрика Жюве. Зазвучал его знаменитый шлягер "Где же женщины?". Танцующая публика начала извиваться пуще прежнего.

- Пошли, ты же мне обещал! - крикнула Шейла в самое ухо Бориса и потащила его к танцующим. Он тут же сообразил, что она просто хочет увести его в другое место. Расталкивая парочки, она мало-помалу достигла противоположного края танцевальной площадки.

- Пошли, там нам будет гораздо спокойнее. - Шейла увлекла его в соседний зал, где было еще темнее. Зал этот был поменьше, но в нем тоже толпились танцующие. Шейла тотчас прилипла к Борису, и ее рука скользнула пониже его живота.

- Иди сюда, - сказала она и потащила Бориса в самый темный угол. Там она обхватила его руками за шею, а ногами - за бедра и повисла на нем.

- Танцуй, - простонала Шейла.

Она двигалась в такт музыке, откинув плечи назад и обвивая ногами его бедра. Никто не обращал на них внимания. Да и какое это имело значение. Ведь они находились не в пансионе благородных девиц, а в ночном кабаре в период отпусков. Корантэн на мгновение припомнил, какими словами Шейла описывала ему "Лорд": здесь лучше всего умеют развлекаться. Ничего не скажешь: умеют...

Он задыхался в объятиях мускулистой пиявки, которую никак нельзя было упрекнуть в нерадивом отношении к своим обязанностям. Теперь Шейла почти не двигала бедрами, ей достаточно было ритмично сокращать свои мышцы.

Борису казалось, что его то сжимают в тисках, то отпускают, затем снова сжимают, без передышки.

Шейла впилась губами в его рот. Язык ее был так же искусен. Жрица любви...

Покрываясь потом, они топтались среди танцующих. Было так темно, что даже при желании никто не смог бы рассмотреть, чем они занимаются. В крайнем случае можно было подумать, что уж слишком плотно прижимаются друг к другу. Судороги горячей плоти начали ускоряться по мере того, как убыстрялся ритм музыки. Борис понял, что долго ему не продержаться.

- Да, когда только ты захочешь, - прошептала Шейла, на мгновение оторвавшись от его губ.

Они одновременно испытали такое пронзительное наслаждение, что не смогли сдержать стон.

Когда они возвращались к своему столику, вокруг них вдруг образовалась какая-то давка. Тут Борис Корантэн ощутил, как что-то странно кольнуло его в руку. Как будто ужалила пчела. Почти тотчас же он почувствовал какое-то непонятное головокружение, стены словно заплясали вокруг него. К горлу подкатывала тошнота. Его последней мыслью было безрадостное: "Старею, сердце уже не тянет..." Прежде чем вырубиться, он успел машинально посмотреть на часы. Был час ночи.

Борис не слышал и не видел того, что происходило дальше. Ни как Шейла волокла его с помощью здоровяка в блейзере к выходу, ни как она кричала вышибалам: "Не надо, спасибо, мы сами разберемся. Он просто перепил".

К нему на мгновение вернулось сознание, когда его вывели на свежий ночной воздух. Его сажали в машину. В чью? Его собственную? Этого он не знал. Попытался открыть глаза, чтобы посмотреть, но чья-то огромная рука закрыла ему лицо. Он снова начал задыхаться. Сил, чтобы бороться, не было. Несколько секунд спустя он рухнул на заднее сиденье, белый как полотно, с зажатыми ноздрями.

Машина вихрем сорвалась с места.

Все дальнейшее было мешаниной кошмаров и сновидений. Кошмаром была непреодолимая рвота, время от времени накатывавшая на него, особенно когда машина, не снижая скорости, вписывалась в слишком крутой поворот. В проблесках сознания было ощущение вины, что вся его желчь останется на сиденье чужого автомобиля. Затем без всякого перехода начинался сон. В нем Шейла дотрагивалась рукой до его лба, гладила виски, массировала уши и затылок. Покачивание машины напоминало ему детскую колыбельку. В эти мгновения Борис чувствовал себя просто отлично и готов был дорого заплатить, лишь бы этот странный, дивный сон никогда не кончался. Но затем снова подкатывала тошнота. Ее вновь сменило чувство блаженства от прикосновения словно наэлектризованных пальцев Шейлы. Тут ему показалось, что машина начала сбавлять скорость. Послышался смех. Кто-то в упор рассматривал его, кто-то оживленно переговаривался. Но Борис ничего не понял из этих разговоров, хотя чувствовал, что речь идет о нем. - После нежной ласки Шейлы он уснул, не обращая внимания ни на вспышку блица в каком-то полуметре от его расплывшегося в блаженной улыбке лица, ни на то, что кто-то роется у него в карманах.

Глава восьмая

Yме Бришо нервно потрясал кулаками.

- Ну прошу тебя отстань! Ты что, не видишь, что у меня и так полно проблем?

Не обращая внимания на его вопли, Дженни уселась возле подноса, на котором принесла завтрак.

- Послушай меня, - начала она, - какие тут могут быть проблемы?

Бришо пожал плечами.

- Какие?! Разве ты не понимаешь, что уже десять часов, а Бориса до сих пор нет. Это на него абсолютно не похоже.

Дженни придвинулась к нему еще ближе.

- Не будь идиотом, - nказала она со своим ни на что не похожим английским акцентом. - Просто твой приятель хорошенько развлекся сегодня ночью. Be sure будь уверен, что он спит как baby в объятиях какой-нибудь красотки.

Бришо изучающе взглянул на надвигающийся на него бюст.

- Ты серьезно так думаешь?

- Уверена, - категорично заявила Дженни. - Ты можешь себе представить, что он в состоянии провести ночь один? - Она прыснула, глядя на все еще незастеленную кровать. - Или с тобой?

Бришо попытался трезво оценить ситуацию, но с этой англичанкой-горничной просто невозможно было собраться с мыслями. Какие уж тут мысли, когда перед тобой сидит этакая рыжеволосая бестия со вздернутым носом, усыпанным веснушками, и грудью, так плотно обтянутой блузкой, что кажется, из нее сейчас повылетают все пуговицы.

- Хватит, - приказала Дженни, - я буду ждать с тобой, ладно?

Он согласно кивнул. Она рассмеялась.

- У тебя типично французский вид в этой пижаме со складочками.

Бришо покраснел, ругая в душе Жаннетт, которой вздумалось подарить ему эту пижаму на день рождения. Она сунула ее в чемодан, даже не спрашивая, хочет ли он взять ее с собой. А ведь он изощрялся, как индеец из племени сиу, пытаясь спрятать ее в недрах шкафа.

Бришо решил сделать вид, что обиделся. Потом вздохнул. Ну что ж, тем хуже для Жаннетт. Не надо было делать ему гадостей. Вот так, низа что, она сама толкнула его на сладостный путь супружеской измены.

Но пока он еще только собирался на него ступить.

Эме Бришо покосился на грудь Дженни. Теперь его занимал вопрос: носит она лифчик или нет? Он даже наморщил лоб, погрузившись в мучительные раздумья. Поди узнай! Груди торчали очень высоко, что наводило на мысль о лифчике. Однако сегодня, как никогда, они были похожи на груши. А ведь лифчик неминуемо сдавил бы их. Так, по крайней мере, обстояло дело с Жаннетт, единственной женщиной, у которой, он знал, грудь была именно такой формы. Если не считать, конечно, той горничной, с которой он когда-то познакомился в Бангкоке. Бришо тяжело вздохнул: о н ей лучше не вспоминать.

Дженни захихикала.

- Я знаю, над чем ты ломаешь голову...

- Ну скажи, - он посмотрел на нее снизу вверх.

Оказывается, она абсолютно точно прочла его мысли.

- Эй! - aоскликнула она, видя, что он покраснел, как вареный рак. - Тут нет ничего зазорного.

Дженни встала. Бюст ее заколыхался прямо у него перед носом.

- Хочешь, заключим пари? Я сейчас выйду в ванную, но ты сначала загадай.

Эме улыбнулся сквозь подрагивающие, как у кота, усы.

- Ты его носишь, - наконец решился он.

Она подмигнула.

- Сейчас посмотрим. Чего ты хочешь, если выиграешь?

Чтобы я его сняла?

Он молчал, не в силах вымолвить ни слова.

- Ясно, - nказала она. - Но в любом случае, даже если ты и проиграешь, результат будет таким же.

Покачивая бедрами, она направилась в ванную комнату. На несколько секунд в комнате стало тихо. Затем послышалось:

- Ну что, ты не передумал, что загадывать?

- No, - пробормотал он по-английски.

Дженни появилась в комнате, держа руки над головой. На ней были юбка и бюстик. Когда Бришо его увидел, он сразу все понял. Бюстик был настолько открытым, что оставлял на свободе почти всю грудь, лишь поддерживая ее снизу и не сжимая при этом. А форма! Безупречно грушевидная!

Дженни исполнила некое подобие танца живота, стоя к нему сначала лицом, затем боком, нагибаясь и извиваясь всем телом.

- Я других и не ношу, - пояснила она. - Я думаю, мне этот фасончик лучше всего подходит.

Эме кивнул в знак согласия.

- Ну что, я его снимаю, ведь ты выиграл пари!

Он глупо рассмеялся.

- Не надо. Тебе так здорово идет.

- Что, спорим дальше?

- А что ты имеешь в виду?

Она передернула плечами, и бюст ее вновь мягко заколыхался.

- Кто знает... Может, у меня и трусиков нет?

- У тебя их нет! - Бришо весь покрылся испариной.

Дженни вновь исчезла в ванной. Вернувшись, весело хлопнула в ладоши.

- Проиграл! Они у меня есть.

Эме Бришо уставился на крохотный треугольник, удерживаемый на бедрах розовыми нейлоновыми шнурочками. Сквозь кружево пробивались завитки рыжеватых волос.

- Похоже, что я и впрямь проиграл, - пробормотал он.

Она победно подбоченилась.

- Вот видишь, я не какая-нибудь дрянь, согласен? - И, не дав ответить, бросилась к нему.

Она уселась рядышком. Эме прикрыл глаза: соски ее грудей вздымались и опускались, как две спелые малинины.

- Приступим к уроку английского, - приказала Дженни и, сбросив тапочки, юркнула в постель.

- Hard petting. Переведи.

Он округлил губы и произнес:

- Ques асо?

- What is that? - вскричала она. - Что это значит? Ты меня оскорбляешь?

Он объяснил ей, что никакое это не оскорбление. Дженни вздохнула:

- Ладно, я вижу, что ученик из тебя никудышный. Hard petting - ну, как это получше сказать... Это значит - uупать... - Дженни покусала губы. - Ну, когда действуют без колебаний, черт возьми! Понимаешь?

Эме понимал. Да так хорошо, что у него от возбуждения словно ток пробегал по телу.

Она ногами отбросила одеяло.

- Обычно перед тем, как заняться "хард петтингом", начинают с того, что снимают трусы. Иначе это будет "софт петтинг". Ну так что, ты готов или я пошла? Решайся, черт побери!

Он вздрогнул и перешел в наступление.

***

Aде-то около половины двенадцатого Эме Бришо выбрался из своей истерзанной постели. У Дженни оказались блестящие способности не только в английском...

Одетая, чистенькая, нарядненькая, разве что с едва заметными кругами под глазами, она вышла из ванной комнаты.

- Боже мой! - воскликнула она. - Ох и достанется мне сейчас от хозяина. И загадочно улыбнулась. - А впрочем, ничего страшного. Я ему тоже предложу брать уроки английского. - Она прыснула в кулачок. - Ну и выражение лица у тебя. Как у обманутого мужа.

Эме отвернулся. Дженни сказала правду. Ему было неприятно это слышать. Он махнул рукой.

- Ты вольна делать, что захочешь.

- Вот тут ты прав, - согласилась она.

Она немного разрядила обстановку, послав ему воздушный поцелуй.

- Но ты останешься моим любимчиком, дорогой. Чао!

Дверь мягко закрылась. Эме Бришо встал. У него подкашивались ноги.

- Какой же я мерзавец, - простонал он. - Я уверен, что с Борисом что-то случилось. А я в это время изменяю Жаннетт.

Он бросился к телефону. Когда он клал трубку на рычаг, его буквально трясло. Нет, в комиссариате никто не видел Бориса. Он попытался собраться с мыслями. Итак, вчера вечером Борис отправился погулять. С девушкой. С какой? Бришо, как всегда, этого не знал. Все, что ему было известно, так это то, что Борис собирался присмотреться к ночной жизни Ла-Боли. Где? В бюллетене с перечнем разного рода увеселительных заведений значилось около двадцати ночных ресторанов... Да, что-то здесь было не так. Борис давно бы уже позвонил.

Телефон зазвонил. Бришо с такой скоростью метнулся к нему, что подвернул большой палец на ноге, зацепившись за ковер.

- Да-а! - крикнул он в трубку.

- О! Извините! - послышался мужской голос на другом конце провода. И там повесили трубку.

Бришо вновь снял трубку.

- Скорее! - задыхаясь, крикнул он. - Соедините меня с комиссариатом полиции.

- С чем, с чем?

- С центральным комиссариатом, и поживее!

Он сразу же узнал бретонский говор Ивана Ле Коата. Тот звонил ему сам, опередив телефонистку, не успевшую набрать его номер.

- Приезжайте скорее. Ваш коллега у нас. Ничего страшного, успокойтесь! Но он страшно набрался и разбил мою машину.

***

Aыло видно, что Иван Ле Коат нисколько не верил тому, что рассказывает Борис Корантэн. Для него все было ясно. Этот парень из Отдела по борьбе с наркотиками просто-напросто загулял. Выпил лишнего - и вот оно, дорожное происшествие. Его обнаружил патруль дорожной жандармерии. Машина стояла недалеко от вокзала Эскублак в запрещенном месте. Весь левый бок ее был помят. Корантэн спал, уткнувшись в баранку, с выражением блаженства на лице. Классический образ пьяницы.

Поблагодарив Ле Коата, Корантэн обернулся к Бришо.

- Отвези меня, пожалуйста, в гостиницу. Я себя не очень хорошо чувствую.

Бришо ухватил друга под руку и потащил на улицу, где его ждало такси.

- Клянусь тебе, Меме, - пробормотал Корантэн, падая на сиденье, - со мной приключились странные вещи.

Бришо заботливо усадил его поудобнее.

- Ты мне все расскажешь потом, когда немножко оклемаешься.

***

Aженни поставила поднос на стол, краешком глаза рассматривая Корантэна.

- Похоже, с вами не все в порядке! - воскликнула она. - Вот, выпейте! Это очень крепкий кофе.

Корантэн протянул руку, и Бришо бросился ему на помощь.

- Дай я тебе помогу, не то ты опрокинешь чашку.

Он повернулся к стоявшей у кровати Корантэна Дженни.

- Будь добра, вызови врача.

***

Nтарый врач, всю жизнь протрубивший на флоте и заделавшийся на старости лет терапевтом, чтобы заработать на маслице к своей булке, уложил стетоскоп в сумку ловкими, годами отработанными движениями.

- Все будет в порядке. Ему просто нужно хорошенько выспаться.

Он повернулся к Бришо.

- Ваш друг не пил. Ему ввели наркотик.

Корантэн с трудом оторвал голову от подушки.

- Вот видишь, Меме, я не соврал, - он поморщился. - Да, похоже, мне надо отоспаться.

После ухода врача Бришо принялся обхаживать Бориса, словно заботливая нянька. Дженни с удовольствием помогала ему.

- Меме, - позвал Корантэн, - взгляни-ка на мой бумажник.

Бришо побледнел.

- Деньги, которые мы получили по розовым купонам, были у тебя? Это же четыре тысячи франков!

Он бросился за бумажником. В нем не было больше ни одной десятифранковой банкноты.

- А мой полицейский жетон? А удостоверение? - простонал Корантэн. - Обыщи меня.

Бришо отрицательно покачал головой.

- Ни фига нет, - произнес он со средиземноморским акцентом.

Корантэн вздохнул.

- Хорошо еще, что у меня не было при себе ни револьвера, ни наручников.

- Тебя и так облапошили, как последнего фраера, - угрюмо протянул Бришо. Подумать только, что скажет Баба.

Корантэн вяло отмахнулся.

- Будет видно. Я ему скоро позвоню, - он приподнялся. - Сходи-ка ты лучше к Довилье, чтобы немного развеяться.

Бришо побледнел.

- Спасибо за заботу.

Корантэн поудобнее устроился на подушке.

- Ничего не попишешь.

С меня хватит и ночных похождений, - он потер виски. - Знать бы еще, что это были за похождения.

Дженни на цыпочках вышла из комнаты: Борис Корантэн заснул.

Глава девятая

На авеню Трамбль, недалеко от теннисных кортов и тира для стендовой стрельбы., бросалась в глаза богатая вилла семейства Довилье.

Огромный дом в английском стиле, окруженный земельным участком площадью ну никак не меньше трех тысяч квадратных метров, с лужайками и кустами камелий, рододендронов и гортензий. Отпуск, проведенный на такой вилле, можно сравнить лишь с пребыванием в раю.

По лицам метра Довилье, нотариуса из Нанта, и его супруги легко было догадаться, что они в последние дни совсем не спали от горя.

Эме Бришо чувствовал себя отвратительно. Он понимал, что мешает этим людям, которые тем не менее держались крайне учтиво, и от этого у него на душе было еще хуже. Он предпочел бы, чтобы его просто-напросто выставили за дверь. Но, увы, этого не принято делать по отношению к полицейским.

Он заерзал в честерфильдском кресле, обитом рыжеватой кожей. Кресло это было просто чудом, при других обстоятельствах Бришо с удовольствием погладил бы его рукой.

Сидевшие перед ним родители погибшей говорили по очереди. Время от времени мадам Довилье принималась потихоньку плакать. Вероника была у них поздним и, конечно, долгожданным ребенком. Когда она родилась, метру Довилье было уже сорок пять, а его жене сорок лет. Она была их единственной дочерью. Прекрасный ребенок, послушная девочка, отличница в школе. С ней никогда не было никаких проблем. Ну разве что Веронике иногда бывало скучно с пожилыми родителями. Поэтому нынешним летом они разрешили ей проводить время с группой сверстников на пляже. Это все больше мальчики и девочки из хороших семей. Они все вместе ходили под парусом на яхтах типа "470" клуба "Пингвины". В этом месяце она дважды отправлялась потанцевать: один раз в воскресенье вечером к Борегардам это семья судовладельцев из Сен-Назера, ну а затем, 14 июля, - к дочери одного парижанина. Приезжие - очень пристойные люди, настаивали родители Вероники, и поэтому они разрешили дочери задержаться до полуночи. Метр Довилье сам должен был отправиться за ней на машине в назначенное время. Но когда он приехал к ее приятелям, Вероники там не было. Она не приходила. На это никто не обратил внимания, ведь там было столько гостей. Парижане пышно отмечали восемнадцатилетие их старшей дочери. Даже устроили небольшой фейерверк.

Эме Бришо терпеливо выслушал все, что ему рассказали. Он очень им сочувствовал, ведь вся жизнь этой супружеской пары была поломана.

Раз двадцать инспектор порывался задать один и тот же вопрос, но он все время застревал у него в горле. В конце концов вопрос этот вырвался, да так прямолинейно, что Эме тут же об этом пожалел.

- Прошу меня извинить, - сказал он, - но вы никогда не замечали чего-нибудь связанного с наркотиками?

Мадам Довилье разразилась рыданиями.

- Господин инспектор, - с болью в голосе произнес нотариус, - это просто невозможно.

Он провел рукой по глазам.

- Невозможно, повторяю я вам...

Выходя от них, Эме Бришо сам себя обзывал негодяем. Он лишь причинил боль людям, которые и так уже достаточно настрадались. И все ради чего? Ведь ничего нового он так и не узнал.

***

Когда Бришо вернулся в гостиничный номер, его встретил шум душа.