Маргарита Бургундская

II. Королева тоскует

В то время, как Мабель все еще укрывала Миртиль в своем тайном прибежище, а Валуа, следуя советам Маленгра, принимал решение убить пленницу; в то время, как Жийона отправлялась на поиски Буридана, Маргарита Бургундская, уединившись в своих покоях в Лувре, терзалась смертельной печалью. Доступ к ней имели одни лишь принцессы Жанна и Бланка, которые и пытались, как могли, развеять ее скуку.

Король, обрадовавшись, что угроза болезни так скоро рассеялась, вернулся к своим обычным занятиям, но, дабы достойно отпраздновать столь значимое событие, как выздоровление королевы, приказал устроить народные празднества.

Его камердинер, коему дозволено было говорить королю всю правду в глаза, заметил, что, поскольку госпожа королева и не болела, то и не стоит приглашать в Париж народ для празднования ее выздоровления. Пребывавший в хорошем расположении духа Людовик на это отвечал:

– Это на тот случай, если позднее королева все же заболеет и выздоровеет. Обольщаться еще рано. Но, раз уж ты нашелся, что возразить, я хочу, чтобы по этому поводу состоялся праздник дураков, и королем дураков будешь именно ты.

Слуга короля не воспринял эту угрозу всерьез, и зря: вскоре мы увидим, что несчастному камердинеру лучше было бы в тот день промолчать.

Этот проект народных гуляний по подобию ежегодного праздника дураков настолько воодушевил Людовика, что он тотчас же созвал совет и принялся изучать сей вопрос с той серьезностью, с какой ему следовало бы относиться к делам первостепенной государственной важности.

Тем временем королева, томно лежа в длинном кресле – глаза закрыты, лоб нахмурен, на губах горькая усмешка, – вновь и вновь мысленно возвращалась к последним, столь сильно ее удивившим событиям. И суеверным рефреном на ум ей приходило всё то же слово:

– Проклял… Готье меня проклял… Мне не следовало показываться на верхней площадке Нельской башни…

Она приоткрыла глаза и увидела двух своих сестер, занятых вышиванием красивых узоров.

– Бланка, – промолвила она, – Жанна, вы слышали, что проклятие, произнесенное при определенных обстоятельствах, может повлиять на жизнь, изменить ее течение и в конце концов привести к смерти?

– О каком проклятии ты говоришь, дорогая сестрица?

– Какая разница! – нетерпеливо воскликнула королева. – Вы не ответили на мой вопрос. Ох! Знали бы вы, сколько вопросов крутится в моей бедной голове! – продолжала она уже шепотом. – Что стало с Мабель? Что стало с ней… с ней… моей дочерью… моей соперницей? Ох! Держать этих людей в своих руках и…

Она неожиданно замолчала, вскочила на ноги и принялась лихорадочно расхаживать по комнате, а затем сказала:

– Жанна, Бланка, послушайте меня. Пока эти люди живы, покоя не видать ни мне, ни вам.

Принцессы вздрогнули.

– Стоит любому из них заговорить, – глухо продолжала королева, – и тайны Нельской башни таковыми быть перестанут, а это означает конец для нас всех… постыдную и ужасную смерть в какой-нибудь темнице.

Побледнев, Жанна и Бланка переглянулись. Для них тоже это было незримым мучением, портившим теперь им жизнь. Но, менее подверженные риску в связи с отсутствием их дражайших супругов, они старались успокоить эти тревоги, или, по крайней мере, их не показывать.

– Их нужно найти, – сказала Жанна. – Филиппа и Готье д’Онэ должна постигнуть та же судьба…

– Что постигла наших любовников, – глухим голосом закончила ее мысль Бланка.

– Я была проклята… – прошептала королева.

С минуту эти три женщины молчали, словно различая голоса тех, кто понял, как даже одно услышанное невзначай слово может стоить жизни. А когда эта жизнь прекрасна, когда она полна свободы, удовольствий и самых необузданных страстей, нет ничего страшнее мысли, что всё это может в один миг закончиться.

В этот момент две служанки, проведенные в комнату фрейлиной, принесли угощения для принцесс и поставили на уже сервированный столик.

Затем, по знаку королевы, служанки и фрейлина исчезли.

– А почему бы нам не развлечься? – предложила Жанна. – Эти испанские вина – превосходное средство от волнения, которое порождают огорчения и печали.

Три сестры уселись за стол, решив обойтись без помощи прислуги. Испанское вино быстро ударило в голову: глаза их заблестели, лица порозовели.

– А вот я, – сказала тогда Бланка, – нисколечко не верю в проклятья. Не важно, какое слово было произнесено – ветер подхватит его, унесет, и всё тут!

– Точно! – пылко воскликнула Жанна. – И даже если это проклятие может разрушить нашу жизнь, на мой взгляд, это не слишком большая плата за все те удовольствия, что скрашивают наше существование. Кстати, моя королева, а не сходить ли нам посмотреть на львов?

– Похоже, вы не понимаете, – проговорила Маргарита, и в глазах ее вспыхнул зловещий огонь. – Если бы речь шла об одном из тех анонимных проклятий, что постоянно свистят вокруг великих мира сего, я бы ничуть не беспокоилась, но этот человек, который меня проклял…

– Этот человек? – воскликнули две принцессы с жадным любопытством.

– Ну, слушайте. Когда Страгильдо схватил тех двоих, один из них узнал меня. Приказав убить их, я немного выждала, а затем поднялась на платформу башни, полагая, что все кончено!.. Однако же до конца было еще далеко… Я увидела бледное лицо этого несчастного Готье, и именно тогда, в тот ужасный момент – своими горящими глазами, своим вытянутым пальцем, своими искривившимися губами, всем своим естеством – он меня и проклял. С тех пор ничего у меня не ладится… и потом, я чувствую, что надо мной висит какой-то рок, что я неумолимо мчусь навстречу катастрофе… Мне так страшно…

– Глупости! – пробормотала Жанна с нервным смешком.

– Чистые химеры! – добавила Бланка, тоже, в свою очередь, рассмеявшись.

– Король! – объявил слуга, открывая дверь.

– Слышу, здесь смеются! – уже кричал Людовик, стремительно врываясь в комнату. – Что ж, в добрый час!.. Стало быть, дорогая Маргарита, вы уже совершенно оправились от недомогания?

– Совершенно, сир! – пролепетала королева.

– Тогда у меня для вас хорошая новость, – продолжал Людовик, улыбаясь и довольно потирая руки, словно ребенок, которого ждут развлечения. – Мы устраиваем в Париже большие гуляния… праздник дураков. Что скажете?

– Прекрасная мысль, сир! – проговорила Маргарита, мало-помалу приходя в себя от столь неожиданного вторжения.

Принцессы захлопали в ладоши.

Еще более повеселев, король отпустил несколько любезностей, посоветовал королеве не забывать о лекарствах, рекомендовал принцессам за ней приглядывать и, все такой же порывистый, направился к двери. Уже намереваясь переступить через порог, он вдруг хлопнул себя по лбу и вернулся к королеве.

– Только представьте: вчера я пожелал лично допросить одну колдунью и, Бог тому свидетель, сделал это, – говорил с ней так, как говорю сейчас с вами.

– Какое неблагоразумие, сир!

– Да, согласен, это было неблагоразумно, но я ни о чем не жалею, так как эта женщина сообщила мне нечто крайне важное, и тут, дорогая Маргарита, я надеюсь на вашу помощь.

– И в чем же я должна вам помочь? – спросила королева, увидев, что лоб Людовика нахмурился.

– По ее словам, я являюсь жертвой измены, предательства!

– Предательства!

– Да. И предают меня здесь, в Лувре, в моем ближайшем окружении!

– Действительно, сир, предательство – это важная новость… И эта колдунья назвала вам имя изменника?

– Нет, иначе он был бы уже мертв. Но речь идет не о мужчине, а о женщине. Колдунья сказала: «Ищи вокруг себя, в своем Лувре!»

– Так это женщина… – пробормотала Маргарита.

– Насколько, мадам, вы уверены в ваших фрейлинах? Служанках? Ведь это среди них нужно искать изменницу.

Маргарита опустила голову. Немного помолчав, она прошептала:

– Я поищу, сир! И я найду!

Когда Людовик X удалился, королева, бледная как смерть, повернулась к сестрам:

– Теперь верите, что надо мной висит рок?..

– Что? – воскликнула Бланка. – Так ты думаешь, что эта колдунья хотела указать на тебя?

Королева не ответила. Она думала. Она пыталась побороть страх, уже начинавший подниматься внутри нее.

– Пойдемте взглянем на моих львов! – предложила она вдруг, тряхнув головой.

Обычно, когда королева отправлялась посмотреть на львов, ее сопровождали фрейлины и шевалье, – то была увеселительная прогулка, в которой принимал участие весь двор. Но иногда случалось и так, что Маргарита являлась в загон на улице Фруадмантель лишь со своими сестрами, а зачастую – и вовсе одна.

Находясь рядом с этими ужасными хищниками, столь не похожими на домашних животных, плохо выдрессированными, отупевшими от невозможности слишком активно двигаться в узких клетках, она получала ни с чем не сравнимое удовольствие.

Львы короля и королевы были дикими. Они не знали недостатка в пище и, однако же, это были опасные животные, которые разорвали бы на части любого укротителя.

Какая загадочная связь существовала между этими хищниками и Маргаритой Бургундской? Кто знает? Она любила их, как другие женщины любят какую-нибудь домашнюю зверушку или птичку. Она могла наблюдать за ними часами. Ей нравилось возбуждать их голосом, а иногда, когда они выглядели слишком сонными, – и при помощи вил Страгильдо.

В тот день Маргарита и ее сестры отправились на улицу Фруадмантель в закрытых носилках. В тот день королева не нуждалась в вилах Страгильдо.

Над Парижем висели тучи; где-то вдалеке гремел гром; хищники, рыча, расхаживали взад и вперед по загону.

Принцесс встретил сам Страгильдо и несколько слуг.

Страгильдо был кем-то вроде управляющего этим необычным дворцом. В подчинении у него находилось с дюжину слуг, тщательно, один к одному, им же отобранных, безгранично преданных королеве. Эти люди исполняли две должности – официальную и тайную. Обычно они были просто помощниками Страгильдо в вольерах со львами, но, в определенных обстоятельствах, помогали ему и в тех зловещих делах, что совершались в Нельской башне. Слуги хищников. Слуги любви. Слуги смерти.

Маргарита обходилась с ними так же, как и со львами. И, как и львы, эти люди испытывали к королеве странную привязанность…

Кто знает, может, и они – один за другим – познали ее поцелуи? Кто знает, какими ласками или обещаниями ласк купила Маргарита их молчание? Так или иначе, но все они были готовы умереть за нее, если понадобится.

Они бы скорее позволили вырвать себе язык вместе с зубами, чем выдали бы тайны, в которые были посвящены. Они служили Маргарите со страстью, почти с благоговением; она стала их идолом.

Среди этих преданных, или, скорее, покоренных – так как то были натуры жесткие и суровые – людей, среди этих человеческих хищников, убивавших по одному знаку Маргариты и по другому ее знаку валявшихся у нее в ногах, лишь Страгильдо сохранял своего рода насмешливый скептицизм.

На него чары королевы не действовали. Делая лишь то, чего от него требовали, негодяй неумолимо шел к той цели, которую он сам же перед собой и поставил: сколотить приличное состояние.

Но вернемся к Маргарите. Завидев спешащих ей навстречу слуг, королева бросила им полный золота кошель и промолвила:

– Ступайте, милейшие. Сегодня я желаю побыть одна… Повеселитесь как следует.

Они подобрали золото, быстро поделили его меж собой, и вскоре их шайка уже неслась по улице Фруадмантель к кабачкам Валь-д’Амур.

Остался один лишь Страгильдо.

Как мы уже говорили, загон делился на две части, или, скорее, две огромные клетки, заделанные высокими решетками, какие ни одному, даже самому проворному льву преодолеть было не по силам.

Как мы уже видели, окно жилища братьев д’Онэ выходило на второй двор, доступ в который имел лишь Страгильдо.

Королева и принцессы подошли к снабженной тяжелыми прутьями решетке.

Вдалеке, за второй решеткой, они видели львов, расхаживающих взад и вперед, смотрящих на них сверкающими глазами, вытягивающих вперед свои морды.

Страгильдо держался в нескольких шагах от этой группы, готовый войти ко львам по первому же знаку королевы, – подобное общение с хищниками всегда доставляло ему немалое удовольствие.

Он умел укрощать животных, хотя и делал это весьма необычно. Являвшиеся в зверинец придворные с восторгом аплодировали, когда, выпустив какого-нибудь льва во второй двор и держа его на почтительном расстоянии при помощи вил, он вдруг отбрасывал вилы в сторону и скрещивал руки на груди, удерживая хищника на месте за счет одной лишь силы своего взгляда…

Но в этот день он с беспокойством поглядывал то на небо, то на раздраженно бродящих туда-сюда львов, бормоча себе под нос:

– Только бы ей не взбрело в голову отправить меня к ним в эту предгрозовую погоду!..

Королева прислонилась лбом к прутьям решетки, словно желая освежиться. Прошло несколько минут, но она всё молчала; глаза ее расширились, грудь трепетала, на прелестном личике выступили розовые пятна.

Принцессы тем временем болтали о чем-то своем в сторонке.

Внезапно Жанна подошла к королеве и коснулась ее руки. Маргариты от неожиданности вздрогнула.

– Ты плачешь! – сказала Жанна вполголоса.

– Оставь меня! – пробормотала королева.

– Маргарита, – прошептала, в свою очередь, Бланка, – какая печаль тебя одолевает?

– Ох! Оставьте меня! Вы же и сами видите, как мне тоскливо! – воскликнула королева, которую в этот момент пробила нервная дрожь. – Да, – продолжала она, выдавив из себя смешок, – оставьте меня… возвращайтесь в Лувр…

Маргарита тяжело дышала.

Две сестры переглянулись, не зная, как быть, но королева властно махнула рукой, и они направились к выходу из загона.

– Воспользуйтесь носилками, – крикнула им вслед Маргарита, вмиг успокоившись, – я вернусь, когда пожелаю и как пожелаю. Страгильдо составит мне компанию.

Принцессы удалились.

– Чертова бестия! – проворчал Страгильдо. – Сегодня она явно на взводе, а в такие дни от нее можно ожидать чего угодно. Однажды я из-за нее уже едва не погиб… Будь что будет, но если прикажет войти, пошлю ее к дьяволу: теперь, когда я достаточно богат, пора уже наконец-таки начать дорожить жизнью.

– Страгильдо, – произнесла в этот момент королева, – открой дверцу.

– Открыть дверцу! Так вы, госпожа, желаете пройти во второй двор?

– Открой дверцу, презренный негодяй! А скажешь еще хоть слово – останешься без языка!

По всей видимости, подобные угрозы были для Ее Величества делом привычным, так как Страгильдо ничуть не смутился. Он поклонился, но в той насмешливой улыбке, что скривила его губы, присутствовала на сей раз и изрядная доля тревоги. Он бросил быстрый взгляд на вспоротое большой молнией небо, пробурчал, несмотря на запрет королевы, что-то себе под нос, но все же открыл дверцу, которая, благодаря некоему хитрому механизму, с громким звуком закрылась за ними сама по себе.

При этом звуке расхаживавшие в клетках хищники остановились, вытянули морды к тем, кто посмел их потревожить, и двое из них издали рык, слившийся с раскатами грома.

– Где Циклоп? – вопросила королева, глубоко втягивая в себя этот воздух, в котором наряду с грозовой атмосферой присутствовали и запахи, исходящие от хищников.

– Госпожа, – тихо проговорил Страгильдо, – я бы советовал вам оставить Циклопа в покое; хотя решетки клетки и прочные, от такого животного можно ожидать чего угодно.

Но королева, даже не заметив, что Страгильдо нарушил ее запрет и заговорил, уже направилась к клетке Циклопа – последней с правой стороны.

Пожав плечами, итальянец двинулся следом, зажав в руке крепкие вилы с двумя короткими, но острыми зубьями.

Маргарита остановилась прямо перед клеткой. Циклоп был молодой, крупный лев, пойманный в последний год правления Филиппа Красивого; прозвали его так потому, что во время перевозки животного во Францию сторожившие льва люди имели неосторожность выбить ему глаз.

Развалившись на земле, Циклоп выглядел вполне миролюбивым и даже несколько вялым. Вероятно, он думал об африканских лесах и навсегда утраченной свободе.

– Эй! Циклоп! – позвала королева.

Лев прикрыл свой единственный глаз, затем снова открыл, окинул внимательным взглядом ту, что обратилась к нему, вновь закрыл глаз и опустил голову на передние лапы.

Повернувшись к Страгильдо, Маргарита скомандовала:

– Открой дверь клетки!

Страгильдо отступил на пару шагов, отбросил вилы в сторону и скрестил руки на груди.

– Боишься? – спросила Маргарита.

– Да, – отвечал итальянец.

Маргарита подобрала вилы и направилась к дверце клетки.

– Проваливай, – сказала она.

– Госпожа… Он разорвет вас на части!

– Проваливай!.. – буквально прорычала Маргарита, и на сей раз Страгильдо повиновался. – Исчезни, – продолжала королева, – и чтобы в ближайший час я тебя не видела. Появишься в загоне, считай, что ты – труп!

Страгильдо поспешил ретироваться, но вместо того чтобы выйти из загона, направился в свое жилище, что стояло на краю обнесенного оградой участка, взбежал по лестнице и бросился к окну, из которого обычно следил за хищниками.

Маргарита положила зубья вил на засов, который следовало лишь легонько двинуть в сторону, чтобы открыть дверь клетки.

В этот момент в небе глухо прогремел гром. То ли приближающаяся гроза так подействовала на Циклопа, то ли его вывело из терпения соседство с этим человеческим существом, но лев встал и, приоткрыв пасть и громко рыча, принялся расхаживать по клетке той мягкой и уверенной поступью, что свойственна этим королям пустыни.

Сделавшись мертвенно-бледной, Маргарита отпрянула от решетки.

– Вижу, ты тоже боишься! – ухмыльнулся у окна Страгильдо.

Он не ошибался: Маргарите действительно было страшно. Это нервное возбуждение, что подталкивало ее вплоть до той секунды, когда она уже собиралась совершить свой безумный поступок, мгновенно улетучилось.

Королева содрогнулась, увидев, как близко находится ото льва, и начала медленно отступать. Лишь отойдя на середину двора, она остановилась и с трудом перевела дух.

– Ох! Уж не сошла ли я с ума? – прошептала Маргарита. – Еще мгновение – и Циклоп оказался бы на свободе… Слава Богу, я вовремя опомнилась!..

В этот миг сверху что-то упало… или, скорее, спрыгнуло… нечто живое… человек, который проворно вскочил на ноги, подбежал к дверце решетки, что вела во двор, и опустил внутренние засовы… Затем этот человек направился прямо к клетке со львом.

Проходя мимо королевы, он сказал:

– Вот и настал твой конец, Маргарита!..

Человек неумолимо двигался к цели.

Королева хотела бежать, но ее словно парализовало от страха. Она испытывала то ощущение, какое приходит в кошмарных снах, когда тщетно пытаешься сделать тот шаг, который должен спасти от опасности. Возможно, этот страх шел даже не от осознания неизбежного конца, возможно, в этот ужасный миг мысль о смерти отошла у нее на второй план… так как перед ней был тот самый человек – а она его, конечно же, тотчас узнала, – чьи слова, брошенные ей в лицо на платформе Нельской башни, так давно не давали ей покоя…

– Готье! – прохрипела она. – Готье д’Онэ!..

Готье д’Онэ подошел к клетке Циклопа, резким движением отодвинул засов, и дверца открылась. Лев высунул морду наружу, принюхался, раскрыл пасть, зарычал и прыгнул во двор, приземлившись в трех шагах от Маргариты.